Аннотация: Адольф Шредингер - глава Волгоградской мафии. Он привык жить под давлением, но что будет если однажды это давление пропадёт? Переживёт ли глубоководная рыбка Адольф Шредингер всплытие к поверхности?
Глубоководная рыба
Адольф Шредингер вглядывался в своё морщинистое лицо в зеркале в ванной. Лишённый всякой растительности обтянутый кожей череп выглядел слегка пугающе, а улыбка напоминал скорее хищный оскал. Глубоко посаженные глаза отливали злобой, мешки под ними свидететельствовали о полной напряжения жизни, которую вёл король волгоградской мафии. За последнее время он пережил семь покушений. Когда его попытались отравить, он чудом остался жив, почувствовав странный привкус в еде. Убийцы справлялись с его телохранителями, но сам Шредингер оказывался слишком ловок и быстр для них. Что же касается взрывов двух автомобилей и большого дома на набережной, то здесь Адольфа спасла только его дьявольская удача.
Немец умылся холодной водой, пытаясь смыть с себя вечную усталость и беспокойство.
Резким звуком трелькнул телефони Шредингер автоматическим жестом схватился за лежащий на краю раковины пистолет. Рефлксы срабатывали быстрее разума. Только так будучи всё время готовым к неожиданостям можно выжить. Это Адольф понял, работая ещё в Берлине. И понимание это берегло его надёжнее любой охраны.
Бывали времена относительно спокойные. Бывали такие, что смерть всё время витала над головой и стряхнуть её не было никакой возможности. И сейчас было именно такое опасное время.
Шредингер привык воевать. Ему были знакомы правила боя и особая этика бандитских противостояний. Врага нужно уважать и нельзя недооценивать. Одиночки - самые опасные люди в мире. Даже правительству можно в какой-то степени доверять, но одиночкам - никогда. Именно потому Шредингер опасался вольных стрелков и никогда их не нанимал. Наверное он так их страшился потому, что сам был одиночкой.
Вторыми по степени опасности были те, кто на первый взгляд угрозы не представлял. Именно такими он считал своих нынешних проивников. Нелепые желтолице узкоглазе калмыки с большими круглыми мордами в каком-то нелепом порыве решил пошатнуть его, Шредингера, власть.
Впрочем в этом не было ничего необычного. После того как страна неожиданно распалась в 2020-м междоусобицы стали обычным явлением. Жадные соседи стараются силой завовевать себе побольше земли и ресурсов. Обычные феодальные войны. В таких условиях Шредингер чувствовал себя Конунгом, Великим Князем Волгоградским, противостоящим степным басурманам.
Но мы отвлеклись. Шредингер подошёл к телефону, всё ещё держа в руках пистолет.
-Да?- голос у немца был твёрдый и злой.
-Дольфи, вы не забыли о нашей встрече сегодня?- раздался в трубке хорошо знакомый Шредингеру голос его наркоагента, но всё равно спросил:
Шредингер давно уже заметил, что русским очень часто подходят их фамилии и Долбин не был исключнием. Шредингер ни за что не стал бы иметь дело с человеком вроде него, если бы не слишком большая выгода, которую он получал от этих отношений. Долбин был самым крупным его поставщиком в наркобизнесе. Откуда он брал траву Шредингеру было неизвестно, но он привозил её много и продавал дёшево.
-Я помню о нашей встрече,- бесстрастно сказал немец.- Сегодня в три на складе у набережной.
-Я просто хотел уточнить, не забыл ли ты
-Нет, я помню.
Шредингре повесил трубку и мысленно выругался за парня, не особенно понимая за что именно. Просто он ему не нравился. Свободный раскованный куритель травки из этих новых хиппи - вот кем он был.
Шредингер положил пистолет и стал одеваться. До трёх у него было ещё одно важное дельце - нужно продумать план будущего наступления. Калмыкам нельзя просто так давать спуску. Он одел чёрный деловой костюм, затянул тёмно-красный галстук, под полой пиджака спрятал русский "макаров" и американский "магнум", под штаниной чуть выше ботинка закрепил маленький незаметный "бульдог", в задний маленький карман брюк положил лезвие ,кроме того, в кейсе помимо бумаг лежало несколько гранат.
Пуленебробиваемый "БМВ" последней модели поджидал его во дворе небольшого загородного особнячка. Охранялся этот особнячок не хуже, чем какая-нибудь армейская база. По периметру ходили охранники с собаками, по углам стояли сторожевые вышки, а на крыше дома был даже радар на случай воздушного вторжения.
Водил немец сам - не доверял никому. Отвлекутся, влетят куда-нибудь и погубят его, Шредингера, жизнь.
Автомобиль вырулил из ворот и понёсся к городу в неприметный офис, служивший им для различного рода совещаний.
Движения в городе почти не было. Мало кто мог позвоить себе автомобиль в регионе, где нефть не добывалась и её приходилось покупать у соседей. Собственно, это была ещё одна статья в доходах крёстного отца. Он организовал поставку из родной Германии по сравнительно низким ценам, торговал ей. Цены в Волгограде были ниже, чем у соседей, но не настолько, что бы простой обыватель мог позволить себе тратиться на бензин.
Так что, висящий на хвосте большой серый фургон немец заметил бычтро. Шредингер связался по рации со своей служюой безопасности и попросил выслать летучий отряд, после чего начал действовать сам. Кейс с гранатами лежал справа от него. Он взял одну и приоткрыв дверцу швырнул назад.
Его манёвр не остался незамеченным. Фургон попыта обогнуть смертоносную "лимонку", но во время манёвра его взрывом опрокинуло набок.
Но радоваться было рано: Спереди дорогу немцу отрезал ещё один серый фургон. А сзади из подбитой машины уже вылезали люди с автоматами и по тому как проворно они двигались Шредингер сразу понял, что они не имеют никакого отношения к степным триадам и по степни опасности их следовало поставить в самую верхнюю строчку. Это были профессионалы, такие же как и он сам. Но от них хотя бы знаешь чего ждать: быстрых и верных решений, метких выстрелов и никакой пощады.
Шредингер дал задний ход. Раздались выстрелы. Машина осела сначала на одну сторону, потом на другую, её понесло в сторону. Адольф отчаяно закрутил руль, стараясь держать машину прямо, но она ударила багажником в перевёрнутый фургон и встала.
Люди из фургона тащили какую-то штуку, вроде автоматического тарана. Видимо попытаются выдавить стекло. Что-ж, пусть попробуют, автомобиль по части брони больше походил на танк и стёкла, уникальной прочности, были не просто вставлены, а впаяны в корпус. Опустить их было нельзя, но зато и выдавить сложно. Шредингер был в ловушке, но добраться они до него не успеют: его люди прибудут сюда раньше.
Между тем, они прижали свой инструмент к стеклу и из него стал бить снаряд, откатываться назад и вновь уларять.
Было неприятно, даже немного страшно. Если они пробьют стекло, ему точно настанет конец. Как ни старался, никакого выхода немец придумать не мог. На всякий случай в руке он держал гранату, что бы в последний момент подорвать уродов вместе с собой.
В звуконепроницаемом салоне раздавался глухой ритмичный звук ударов, словно биты в каком-нибудь ночном клубе. Немец сидел спокойно, без единого движения, его каменное лицо не выражало никаких эмоций. Он напряжённо думал и при этом был готов в любой момент действовать. На своих противников в городском камуфляже и чёрных масках он поглядывал с оценивающим любопытством, словно на рыбок в аквариуме. Когда придут свои нужно будет непременно вмешаться, иначе они могут и не справиться.
Прошло минут пять, а может и десять. прежде чем в ритмичные удары тарана вторгся ещё один звук - мерзкий хруст, с каждым ударом бронебойной машины становящийся всё заметнее. Стекло поддалось.
Немец взял гранату в левую руку, а в правой сжал холодную рукоятку "макарова" Что бы сдёрнуть чеку, ему хватит мгновения, но прежде стоит попытаться прорваться. Время ещё было, стекло держалось, его люди должны были успеть.
Издалека послышались выстрелы. Пули чиркнули по крыше автомобиля, задели кого-то из осаждающих. В ответ открыли огонь и люди в масках. И именно в этот момент прочный сплав стекла и стали наконец распался и тяжёлое стекло стало падать на Шредингера, тот отскочил в сторону, на пасажирское сиденье, но в следующий миг дуло автомата, сунувшееся в пробитую дыру разразилось очередью. Пули резали насквозь, делая сплошную смесь из мышц и мяса. Боль была только в первые секунды, потом он потерял способность чувствовать. Холод сковал его изнутри, одежда стала липкой и противной. Он лежал, распластавшись по сиденью и упёршись затылком в стекло. Пистолет был по прежнему зажат в правой руке, а из левой выпала граната и упала на пол. Слава боку чека не была сдёрнута.
Звуки выстрелов звучали как-то странно, становясь то громче, то тише, как буд-то кто-то баловался с ручкой громкости на старом телевизоре. Иногда раздавался оглушительный заполняющий всё хлопок, а потом всё снова становилось нечётким, нереальным.
Адольф смотрел на грязную стену дома напртив и малый кусочек окна. Изредка картину заслоняла фигура в сером городском камуфляже, затем она исчезала и снова появлялась стена.
Когда всё смолкло немец закрыл глаза и уснул. А может быть умер.
***
Смерть была похожа на глубокие чёрные недра океана, толкающего тебя наверх к поверхности. Маленькая рыбка Шредингер как мог сражался с могучей волей океана, но победить не мог. Но он не сдавался, разворачивал тело и неуклонно устремлялся вниз, к самому дну. Но чья-то воля непременно давало ему свой могучий пинок и устремляла вверх, к поверхности, солнцу, синему небу.
Шредингер растворялся в водных потоках, его воля слабла, сил сопротивляться не оставалось. Опусти руки и всё станет легко и просто. Плавники ещё чуть подёргались, растрачивая остатки энергии, а затем перестали и всё смолкло. Лишь пресс воды над ним становился всё меньше.
***
Сверкнуло лезвие, но немец отбил удар. И ещё, и ещё один, и ещё много, целый град ударов. Черный самурай в рогатой маске демона наносил их с разных сторон. Но постоянное напряжение позволяло Адольфу их отражать. Постоянное напряжение - равно абсолютная защита. Лишь звон клинков, сверкавших в полной темноте. Удар, неприятный скрежет и лезвие клинка Шредингера отлетело, исчезнув в темноте. Ну что теперь будешь делать, лишённый оружия, лишённый самой возможности сражаться? Защита дрогнула, дала трещину, куда и направил свой меч чёрный самура, разя точно в сердце. Шредингер опустился на колени, но ещё пытался подняться, приученный сражаться до конца, как герои великого германского прошлого. Но рана кровоточила и жизнь уходила через неё и он рухнул в океан собственной крови, залившей всё.
***
Глубоководная рыбка слилась с течением, стала её частью. Океан проходил сквозь неё, оставляя частицу себя - чувство, видение, осколок воспоминания. Океан был полон этого и он щедро одаривал Шредингера своими сокровищами.
Мрак становился светлее, давление слабло.
***
Нежный голос матери будил его по утрам, вырывая из страны грёз. Детские воспоминания полны блаженного спокойствия. Нежный голос матери говорит на родном немецком языке, на котором прошла лучшая часть его жизни. Первые шестнадцать лет, до того, как закончив школу, он не стал продавать наркотики в бедных кварталах восточного Берлина.
-Вставай, Дольфи, поднимайся,- говорит мать, но утрення нега слишком приятна и Дольфи не спешит покидать постельку.
Вой сирен, выстрелы, первое убийство, первая кровь на его руках и всё это в нежные шестнадцать. Немецкий говор его босов напоминал скорее лай. Этот язык не имеет ничего общего с немецким его матери. Свет иссяк к семнадцати и жизнь показала свой настоящий оскал. Расслабляться опасно, это может стоить жизни. Но что бы освоить искуство напряжения требовались годы.
***
Блуждание течения в голове будило воспоминания о том, что было и чего не было, заново заставляло пережить то, что ушло.
***
Ева Браун была самой красивой девчёнкой в его школе. Её волосы светлые как сам свет волнами струились по спине. Глаза, лицо, походка - Шредингер влюбился в неё сразу же как увидел в первом классе и с годами она становилась только краше, желаннее, недоступнее. Что бы быть с такой как она нужно быть очень сильным, нужно быть сильнее всех, что бы завоевать её.
Она стояла перед ним. Она повзрослела, но осталась всё так же хороша. Он не видел её с тех пор, как ушёл из школы в шестнадцать. Они стояли в темноте, но от неё как буд-то исходил свет и он хорошо видел её.
-Куда же ты ушёл от меня?- спрашивала она своим нежным тихим голоском, прошибавшим насквозь, трогающим самую душу.
Адольф виновато потупил глаза. Внутри у него всё поднималось, ком застрял в горле и слёзы, слёзы которых он никогда не знал, готовы были выступить на его глазах.
-Не бойся, Дольфи,- вновь заговорила она.- Всё закончилось. Больше никуда не нужно идти. Ты можешь навсегда остаться здесь, со мной.
"Это было бы чудесно,"- подумал он и слёзы наконец-то нашли свой путь к его глазам и он не знал что это - грусть или радость. Он вообще ничего не знал в тот момент. Железный человек плакал, чувствуя себя таким слабым, таким жалким, таким никчёмным.
-Я запутался,- только лишь и произнёс он. Он протянул руки, желая обнять Еву, прижаться к ней, почувствовать её живительное тепло, но она исчезла.
Голова закружилась, он стоял в темноте совершенно один, слёзы быстро высыхали. Вместо них возвращались напряжение и ярость.
-Нет, нет,- раздался ухмыляющийся голос Василия Долбина.- Ещё рано, тебе нужно ещё выше.
В бессильной злобе Шредингер ударил в пустоту на этот голос и угодил кулаком во что-то вязкое, липкое, неприятное. Оно затягивало его в себя.
***
Адольф вынырнул в реальность. Она была полна криков боли, хлопков выстрелов и его собственной крови. Он мог почувствовать каждую из трёх десятков пуль, застрявших в нём. Каждая из них была маленьким очагом страдания и смерти.
Он попытался пошевелиться, но не смог.
"Я живой"- попытался произнести он, но мысль не сорвалась с его губ и тогда он мысленно повторил её ещё раз, словно рассекая ей смерть, готовившуюсю принять его в свои объятия: "Я всё ещё жив, чёрт возьми!", а затем океан вновь поглотил его.
***
Вскоре вода стала синего, а не густо чёрного цвета, она даже слегка отливала голубизной. Поверхность становилсь всё ближе и, чем ближе она становилась, тем более более мучительные и пугающие образы окружали Шредингера. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Жизнь Адольфа Шредингера проносилась перед ним калейдоскопом безумных беспорядочных кошмаров. Жизнь убийцы, превратившего себя из человека в холодное оружие, не задумывающееся, зачем оно убивает. Власть оказалась бессмысленной, сила бесполезной.
***
Мать всегда осуждала его профессию, если можно её так назвать. Они жили в большом двухэтажном доме, подаренном ему Гансом Грельсоном - тогдашним босом берлинской мафии.
Он помнил, как в один хмурый осенний день мать вошла к нему в кабинет с выражением крайнего омерзения на лице.
Адольф поднялся навстречу матери, заметив, что она плакала, и слёзы ещё не высохли у неё на щеках.
-В чём дело?- спросил он.
Она не ответила, лишь смотрела на него гневно и испуганно, как на существо из другого мира. Дольфи попытался отнять её, но она оттолкнула его и закричала в истерике:
-Ты убил Нильса! Ты - убийца.
Нильс был бакалейщиком, у которого мать всегда покупала овощи. Он жил в небольшой квартирке, чуть южнее. У него была красавица дочь и неплохой бизнесс, приносящий стабильный доход. Пожалй он мог бы неплохо прожить свою маленькую скромную жизнь, если бы не один его грешок, заставивший оказаться в крупном долгу перед мафией. Нильс был исключительно азартен. Мать говорила, что он хороший человек и Адольф пытался как мог помочь ему, вразумить, но Нильс не слушал. Он сам виноват, в том, что однажды к нему пришли два человека от мафии, среди которых был и сам Шредингер, и приставив пистолет к виску вразумили как могли. Его долг был списан на дочку и её отправили отрабатывать его в квартал красных фонарей. Грельсон любил повторять, что закон всегда для всех один, даже если это закон мафии.
-Он был хорошим человеком, а ты убил его!- кричала мать.
Шредингеру нечего было на это ответить. И хоть он и не спускал курок, она всё-равно была права: он- убийца. Адольф вернулся на своё место, закрыв лицо ладонями, боясь взглянуть на мать. Она врятли поймёт, что это всего лишь бизнес и так было нужно. Сам-то Шредингер отлично это понимал, но попробуй объясни это ей.
Мать исчезла. Прошло ещё десять лет и ему стало тридцать. Его амбиции возросли настолько, что он уже не мог мириться с участью обычного боевика. Грельсон старел. Он уже не вёл активную политику, не расширял бизнесс. Все чувствовали, что его время пришло.
Адольф пользовался доверием и уважением у людей Грельсона. Он подумывал что бы самому занять место крёстного отца и собрал людей, готовых его поддержать. Вместе они решили прокрасться особняк Грельсона и убить его под покровом ночи.
Вечером перед операцией Адольф сильно нервничал. Он сидел в своём кабиненете в темноте перед пепельницей, полной окурков. Для него это было чем-то вроде финального испытания. Если он пройдёт его этой ночью, то получит всё, что хотел.
Снизу послушался какой-то шум. Кто-то выбил дверь - Адольф хорошо знал этот звук. Что за чёрт? Кто может вломиться сюда выбив дверь?
-Адольф!- отчаянно закричала мать.
Многоголосый стрёкот томпсонов прервал её.
Адольф выхватил серебристый кольт из-под пиджака и подскочил к двери. Сразу за ней был балкон второго этажа с двумя полукружиями лестниц, спускавшимися вниз.
Адольф приоткрыл дверь и выглянул наружу, быстро спрятавшись за угол, когда очереди из томпсонов ударили по чёрному проёму двери. Здесь было темно и они почти не могли видеть его, а он их видел отлично. Их было всего трое. Одежда запачкана кровью. Шредингер старлся не думать, чья это кровь. Он уже тогда мог стрелять очень быстро и очень точно. Дстаточно быстро и точно, что бы перестрелять их прежде, чем они успели что-либо предпринять. Одному пуля пробила артерию на шее и кровь там запузырилась и забулькала.
Дольфи осторожно вышел из своего кабинета и медленно пошёл вниз. Грельсон врятли прислал всего трёх боевиков для его устранения. Но стоило ему спуститься на первый этаж, как всё необходимое для боя спокойствие ушло. Изрешечённое пулями тело его матери лежало на красном от крови ковре.
Воспоминание прекратило быть воспоминанием. Шредингер вновь стоял над телом своей матери в особняке, где жил тридцать лет назад. Уголок её рта раскрошился, были видны мясо и обломки челюсти. Господи неужели нужно было убегать в далёкую и холодную Россию только лишь затем, что бы бесцельно прожить ещё тридцать лет в вечном страхе за свою жизнь, с болью спрятанной глубоко в сердце, без чего-либо дорогого, по-настоящему ценного. Тогда он однозначно предпочёл жизнь, но теперь сильно сомневался - не лучше ли было умереть там, тогда.
-Дольфи,- услышал он за спиной и обернувшись увидел мать.Теперь у него было две матери - одна, с пробитым черепом, лежала на красном от крови ковре, а вторая с любящим и нежным взглядом шла к нему.
-Ты наконец-то пришёл ко мне. Сколько же лет ты меня не навещал. Мне казалось, что это была вечность.
Дольфи похолодел, отпрянул, ему стало страшно. Что-то в матери напугало его. "Господи, это же привидене, призрак моей матери явился за мной"
Он сделал шаг назад и споткнувшись о свою вторую мать упал. Её мёртвое тело перевернулось со спины на живот, глаза уставились на сына. Шредингер готов был поклясться, что они не просто смотрели в его сторону, а они именно смотрели на него.
А боковым зрением или может быть каким-нибудь другим чувством он видел светл-голубую воду и лучи солнца уже коснулись его. Они прорезали воду, словно рапиры вогнанные в быка во время фиесты.
Что-то перепеолняло Шредингера - то ли страх т ли боль, то ли слепое невыносимое отчаяние, словно вдохнул и не можешь выдохнуть.
"Ты слишком близко к поверхности, приятель,- пронеслась в голове тупая никчёмная мысль.- Тебе уже не вернуться назад"
И тогда он закричал. Не от страха, нет. Он попытался выплеснуть из себя, всё что переполняло его, избавиться от тяжести в груди. Его крик был подобен иголке, вонзившейся в воздушный шарик. Светло-голубая вода, с растворявшимися в ней лучами света хлынула из-за границы восприятия, смыв гостинную его старого особняка, призрак матери и все мрачные воспоминания.
Глубоководная рыбка Шредингер был уже в шаге от поверхности и поток стремительно толкал его вверх. Сопротивляться не было никакой возможности.
Его выкинуло вверх, над водой, подвесило в воздухе, да так и оставило. Он мог видеть, как снизу колышется тёмная вода, сверху на жарком голубом небе повисли молочные пятна облаков вокруг раскалённого добела солнца.
Рыбка повисела немного в воздухе и вдруг с лёгким хлопком взорвалась, как взрывается воздушный шарик - вот он есть и вот его нет.
Но Шредингер никуда не исчез. Он был там и видел солнце и всё остальное. Он наконец-то смог выдохнуть, по крайней мере ему так казалось, потому что ничто больше не переполняло его. Он вообще был пуст. Его как будто бы не было, но при этом он мог чувствовать, что его нет и это было приятно.
Он отвёл взгляд от солнца и понял, что находится вновь в своём автомобиле. И вдруг чувства нахлынули на него, как будто волна отступила, а теперь вернулась. Он понял, что если сейчас провалится, то уже не вынырнет, не вернётся. Реальность была зыбкой, нечёткой. Он словно стоял на перилах балкона и с трудом удрживал равновесие. Звуки битвы отдалились, были почти неразличимы. Сквозь открытую дверь был по прежнему виден сирей кирпич жилого дома с кусочком окна.
И вдруг он исчез, потому что проход загородила человеческая фигура. И сердце Шредингера сжалось, но лишь на мгновение, а затем отпустило. Всё ушло: боль, страх, желание бороться и не умирать. Он снова стал пуст, его переполняло блаженство. Если смерть приходит в таких личинах, то она прекрасна. Адольф Шредингер протянул руку к прекрасной Еве Браун, вошедшей в машину и теперь повисшей над ним.
"Это всё злобный морок,- закричал злобный противный голос в голове, который скорей всего принадлежал его рассудку.- Не поддавайся, борись"
Но нежный тихий голос Евы с лёгкостью перекрыл его:
-Пойдём, пойдём со мной.
"А я ведь все эти годы продолжал любить её"- подумал он уже другим голосом, стоявшим выше рассудка. Адольфа мучил смятение. Ева Браун, его мать, воспоминания из детства - всё это сейчас наполняло его нежным теплом, тянувшим прочь из жизни. Он пытался собраться, стать сильным, отогнать всё хорошее и выжить. Силе любви, заточенной на долгие годы в его сердце и приносившей лишь боль он пытался противопоставить силу своей железной воли.
Адольф успел заметить молодое лицо и покрытый пылью дорожный плащ, прежде чем грянул выстрел и пуля вошла ему в лоб, забрызгав кровью боковое стекло, прервав его нелепую борьбу за выживание.