Её будоражит сессия
и форма эсэсовца.
Он ей говорил - 'дочь'.
Он был Алексей, теперь Алексий -
отец, что рясу носить не прочь.
Она устала от анорексий
и от кавычек на слове дочь. 
Рванула рясу, снимает джинсы.
Такою страстью жжёт - крест прожгла.
Как будто счастье дарили джины.
От колдовства млея, весь дрожал.
Она сочла вдруг себя распятой.
Святоша, а нутро черно!..
Она хотела, чтоб что-то свято,
но слишком видно, что ничего...
Рыча, срывала со стен иконы,
громила чаши, топча алтарь.
Он каменел, стыдясь за стоны,
и ждал, что кто-то сойдёт с креста.
Но не сходили и не спасали.
Молиться тошно в такой грязи.
Она ушла. Под небесами
он ждал, что молния поразит.
Одно тревожит - поднимут кипиш...
И за огонь! 
              И в храме Китеж...
Иконы скорбно 
                      в огонь смотрели,
безвинно плавились 
                               и горели.
А люди скажут: 'Вот паразиты -
все те грома, что поразили!'
Храм на крови икон отстроят.
Молиться ж надо - пугают бесы...
Ещё невинней, где пахнет кровью,
читая проповедь, их Алексий...

                     ***