У Домового саднила щека. Содранная вчера в потемках, в миллион раз хоженом доме. И хотя зрение Домового в темноте многократно лучше любого обитателя старого деревенского дома, память на старые дорожки его и подвела. Едва проснувшись за печкой в большой гостиной и сунувшись к знакомой миске с молоком, он не заметил коварного стула, оставленного кем-то из домашних не на своём месте. Конечно, все загромыхало и западало. А как иначе, если голова задрана кверху, глаза закрыты, а рот наоборот на полную в мощнейшем зевке. И ручки не выставлены вперед, как при ходьбе в потемках, а чешут пузико, теплое от остывающей ночью печки.
Ходить по скрипучим половицам старого дома Домовой привык давно и так, что его не было слышно никому. Зачем мешать добрым и заботливым хозяевам, которые не только держат дом в чистоте и уюте, но и про него не забывают, оставляя на полу в одном и том же месте миску с молоком или кефиром, а иногда с кашей. Таким хозяевам надо помогать, как иначе, так заведено...
И потому в доме редко селились мыши, а если и селились, то кот-помощник всегда знал в какую ночь и где ее надо подкараулить, чтобы наутро обрадовать хозяев и получить заслуженную награду в виде рыбьих голов или мисочки сметаны. Рыбьи головы всегда съедались хвостатым самостоятельно и с усердием, не оставалось ни чешуйки, а вот сметана обычно съедалась только наполовину. Таков был уговор.
В доме была чистота и уют, а уют поддерживался Домовым неустанно. Он следил в доме за всем, так, в доме не ломались часы и кухонная утварь, которая у соседей давно подлежала выбросу, в доме сверкала чистотой и новизной. Пусть хозяйка помыла всю посуду, но ночью посуда приобретала старательный хрустящий вид. А часы в доме всегда ходили вовремя и даже старые напольные часы с кукушкой, привезенные откуда-то из дальних стран, вот уже много лет исправно били в ровно отведенное время. А как иначе, если везде должен быть порядок.
И вот оставленный стул напоминал о себе ссадиной на щеке. А это был не порядок. Так не заведено. Впрочем, это было вчера, а сегодня была новая ночь и каждодневный обход пора было начинать.
По привычке сунувшись к миске, Домовой старательно вглядывался в ночные силуэты знакомых предметов дома. Сегодня вроде все было на своих местах и ничто не должно ему помешать попробовать молочка. С миски обходы начинались, миской обход и заканчивался. И хотя молоко в миске убывало самую малость, это было традицией, без которой отсутствовал бы порядок в доме.
На кухне как обычно в раннюю летнюю ночь вились в танце комары. В лунной дорожке приоткрытой занавески они выплетали замысловатые узоры, пронзительно звеня. На кухне им было самое место, и здесь до них не было дела Домовому. Пока они не пытались залететь в спальни. Уж тогда разговор с ними был коротким!
А сейчас, наблюдая за ровным полетом комарика в лунном луче, Домовой был в какой-то мере счастлив, что эта тишина в доме и это спокойствие его полноценная заслуга. Комар же, не удовлетворившись одним пролетом, совершал его раз за разом, пока наконец не утомившись, присел на отдых. Это послужило и для Домового сигналом, что работа не закончена, потому он, тихонько ступая по половицам, двинулся дальше по дому, приглядываясь и всматриваясь стократно, помня вчерашний ночной переполох.
Хозяйка проснулась с тихим охом, а вслед за ней и хозяин приподнялся с кровати, вглядываясь в темноту дверного проема, ведущего в коридор, а оттуда на кухню. Свет от лампы зажегся и, осветив комнату, задел дверной проем, а оттуда ринулся в коридор, где никого уже не было. В секунду Домовой с мечущимся сердцем пронесся по коридору, едва успели его пяточки скрыться от пятна света. Показываться было нельзя. И это было основой порядка.
А дальше он долго лежал за печкой, тер щеку ладошкой и прижимался больным местом к теплому кирпичному боку печки, размышляя над тем, что на пути, давным-давно знакомом, могут попадаться новые препятствия, которые порой надо обойти, иначе они могут дать сдачи, влепить затрещину и вообще будет больно.
На этих мыслях он и уснул вчера, проспав весь обход и пропустив все самые важные дела. А потому сегодня он был намного более внимателен и собран, а даже и немного зол на себя, что позволил себе вот так уснуть, не закончив своих важных дел.
Ступая по коридору, проходя мимо спальни домовой засунул туда голову лишь на минуту. Будить спящих не входило в его план, а потому послушав дыхание, и убедившись, что со снами у них все в порядке, домовой тихонько двинулся дальше в большую гостиную. Здесь он аккуратно подвел часы, те самые с кукушкой, на пять секунд назад. То ли дело было в механизме и старых шестернях, то ли это была недоработка мастеров, но часы стандартно убежали за день на две с половиной секунды.
Потом долго разговаривал с петуньей на окне. Та, как обычно, много и длинно говорила о позавчерашнем дожде и сегодняшнем солнечном чудесных днях, проведенных на окне, о новых красивых занавесках, из-за которых ей все в комнате теперь видно, а потому надо столько всего рассказать за два дня! Домовой старательно ее слушал, поминутно протирая листочки один за другим, но когда петунья стала повторяться, зевнул сладко, от чего та расстроилась и замолчала обидевшись. Стоило ее как-то развеселить, негоже ссориться по пустякам, и напоследок Домовой почесал петунье ствол у корешка, чем немедленно вызвал ее хихиканье. Щекотки петунья боялась, но и злиться немного перестала. Попрощавшись с ней и тихонько спрыгнув на пол, Домовой отправился дальше.
В печке за заслонкой легонько потрескивали угольки, изредка шипел и бухал горшочек с кашей, оставленный хозяйкой томиться до утра у углей. Домовой, не спеша орудуя ухватом, с завидной сноровкой подхватил горшок с кашей, приоткрыл крышку и понюхав, добавил в кашу щепотку соли, лежавшей в кармане его жилетки. Водрузив горшок на место в топке, домовой постоял немного и только лишь когда услышал, как горшок сказал "бууух", с удовлетворением потер ладошки от крошек сажи.
В разбавленной тихим ходом часов доме Домовой продолжил свое путешествие, в котором дел, в отличие от обычных дней, было ровно в два раза больше. Так, в два раза дольше тихо подметались все дорожки, легонько протирались оконца и натирались молчавшие на время половицы. Все это было не сложно и настолько знакомо, что Домовой попутно размышлял о том, как завтра днем, он будет спать за печкой, а после снова будет ночь, когда он будет обходить свой дом, выполняя свои обязанности.
Утром Домового разбудил смех и гам. Он попытался заснуть, повернулся на другой бок и даже закрыл ушки ладошками, но это мало ему помогло.
В доме творилось что-то невообразимое. Обычно тихий, сегодня он представлял собой раздраженный весельем улей, казалось будто все пчелы этого улья танцуют и смеются.
В этом новом для дома танце слышались голоса, которые ранее в доме не слышали: сперва голос сильный и мужской, рассказывающий явно какую-то смешную историю, от которой бабушка хохотала громче всех, потом голос молодой и женский, с задором вторящий мужскому, вставлял что-то в его рассказ, добавляя явно смешные составляющие, от которых хохотал уже дед, и голос совсем тонкий, пронзительный, от комментария которого хохотали уже все остальные.
В этой кутерьме к Домовому за печку юркнул тенью Василий, оглядываясь, не заметил ли кто его маневр, он тихо поприветствовал Домового:
- Привет, старик!
-И тебе не хворать, хвостатый...- потянулся Домовой. - Что за шум снаружи? Гости чтоль заглянули с утра?
- То всем гостям гости - хвостатый Василий вновь оглянулся, убеждаясь, что никто его не хватает. - Внучка приехала. Слыхал?
- Внучка?! Как же это... И ведь никто из вас ни словом не обмолвился! Чтож вы ... у меня ведь ничего не готово - окончательно расстроившись протянул Домовой.
- Я сам ни свет, ни заря, не поверишь, от Мурки пришел. Кефир твой доел, уж извини. - Домовой лишь махнул рукой. - А там только на коврик прилег, слышу машина, представляешь, и прямо во двор. Ну, думаю, опять либо курей привезли продавать, либо дрова. А потом шум в сенях, топот... Бабка то с дедом вмиг поднялись, на кухне печку жгут, те в сенях ботинки снимают, посудой гремят... Не к добру! Попомни, родственники без предупреждения - не к добру!
После такой речи хвост Василия задергался как живой, то ли сочувствуя хозяевам, то ли высказывая какие-то свои, никому неизвестные соображения на сей счет. И даже обычно встопорщенные усы как-будто поникли.
- А ктож воды натаскает то теперь? - всполошился Домовой. - Там ведь пол ведра со вчерашнего оставалось, я то думал с утра свежей принесть.
- Что ты переживаешь? Сын бабы и деда... эм, погоди, отец внучкин ... тьфу, мужик, короче этот, уже все и натаскал - бросил кот через плечо. Василий, подойдя к краю печки, аккуратно выглядывал на кухню, высматривая всю ту опасность, о которой только что и докладывал другу. - Сидят за столом, смеются ... Вон, каша, как в них только и лезет со смета-а-аной. И смеются! Не дай Бог подавятся! А он им, кстати, уже и дров нарубил. Чую, навезли они мышеловок и скоро Васенька никому не буууудет нуууужен...
- Как же дом-то без кота? - удивился Домовой. - Этак и меня можно выкинуть, чтоль?
- А накой мы с тобой? За печкой нам и место, пока они за столом всю сметану съедят! Торт едят, посмотри. - Кот, оторвавшись от застолья, оглянулся на Домового. - Попомни слова Василия - эти перемены не к лучшему! Кончилось счастливое Васенькино время. Вот пролетели три года жизни и все под собачий хвост. А полы подметать из города пылесос привезут, понял?!
С этими словами кот крадучись вылез из-за печки, не отрывая глаз от людей за столом, и по стенке покрался к двери на улицу.
Почесав голову Домовой последовал примеру Василия и аккуратно выглянул из-за печки.
За столом помимо хорошо знакомых бабы и деда сидели ранее услышанные, но никогда не виденные ему люди - молодой мужчина в очках и веселыми глазами, очень похожий на деда, но с карими глазами, как у бабушки. Рядом с ним по левую руку сидела молодая женщина в красивом платье и голубыми глазами. А по правую руку ерзала на стуле девочка, тянущаяся к куску пирога.
Всем за столом было весело и даже серьезный обычно дед, восседая во главе стола, как раз напротив от двери, смеялся и шутил.