Сидоров Антон Олегович. Шагнуть в тень

Пролог

Вечер властвовал над городом. Его легкое, незаметное дыхание успокаивало и снимало напряжение долгого дня. Это было заметно во всем: в усталой, но добродушной улыбке лавочника, вышедшего подымить трубкой перед закрытием лавки; в легкомысленном взгляде спешащего на свидание юноши, в негромком разговоре стариков, собравшихся под сенью городского дуба посплетничать о нравах молодежи и о том, как в их время все было по-другому. Вечер придавал особый шарм пению птиц в парке. Вечер успокаивал ветер, превращая его в легкий бриз. Он проникал повсюду - и в богатый городской дом сановника, готовящийся к бурному ночному пиру, и в лачугу бедняка в Голодных кварталах, где семья тоже готовилась к пиру: отец семейства смог раздобыть несколько картофелин и немалый кусок хлеба.

В императорском саду отцветал белоснежник. Белые, как хлопья первого снега, цветы легко парили в воздухе, подхваченные вечерним ласковым ветром. Он разносил их повсюду. Садовые дорожки, казалось, были устланы белым бархатистым ковром. Белые лепестки залетали в окна величественных дворцовых залов и оседали на старинных, времен первых властителей, гобеленах. Через распахнутые настежь двери они попадали на огромные кухни, где было необычно тихо и спокойно. Время от времени по залитым светом закатного солнца коридорам неторопливо проходили слуги - здесь тоже царил вечерний покой.

На верхних этажах дворца было еще тише и еще безлюдней. Казалось, все уснули - прямо как в старинной сказке - и спят уже давно. Сюда не долетал даже негромкий звук проезжающих по Главной Имперской площади экипажей.

В небольшом кабинете, за массивной резной дверью, сосредоточенный, усталый мужчина перечитывал рукопись. В его облике не было ничего особенного. Возраст читающего уже перевалил за пятое десятилетие, и седина щедро посеребрила его голову. Вместе с тем его фигура излучала какую-то юношескую энергию и силу. Черты лица нельзя было назвать правильными, а грубый шрам, пересекающий левую щеку, тем более не добавлял мужчине привлекательности. Нет, красивым назвать его было трудно, но нельзя было сказать, что он уродлив. Скорее - обычен. Так может выглядеть отошедший от дел наемник, старый солдат-ветеран или какой-нибудь житель приграничья - слегка грубоват, неглуп, побит жизнью, но, тем не менее, достаточно бодр. В этот образ не вписывались только глаза - большие, карие, они, казалось, видят все насквозь. В них была властность, сила и тот необъяснимый магнетизм, который, порой, заставляет чувствовать доверие и расположение к совершенно незнакомому человеку.

Наконец, рукопись отложена в сторону. Мужчина устало улыбнулся.

- Ну, вот и все.

Он подошел к окну, и, опершись на подоконник, еще раз вздохнул:

- Вот и все.

Тяжелые шторы чуть колыхнулись на сквозняке, и в комнату вдруг влетело несколько белых лепестков. Они пронеслись мимо человека, немного пометались от стены к стене, словно в поисках места, где можно упасть, и вдруг мягко опустились на листы отложенной рукописи - как раз на первые слова:

"Я плохо помню свое детство..."

ЧАСТЬ 1. БЕГСТВО

Глава 1. Бунт

Я плохо помню свое детство. Отдельные образы, отдельные встречи - все то немногое, что смогло произвести сильное впечатление на мальчишеский ум.

Помню отца. Высокого, статного, словно сошедшего с картины родовой галереи кого-то вельможи. Помню - он был всегда весел, улыбался, шутил. Память может мне изменять, но и сейчас я уверен, что за все первые семь лет моей жизни жизнерадостность и оптимизм, ни разу не оставляли отца.

Мать свою я не помню совсем. Она умерла, когда мне еще не было даже двух лет. Отца я спрашивать о ней боялся - даже тогда я понимал (а, скорее, чувствовал), что отцу больно говорить об этом. Он, безусловно, любил маму. И продолжал любить даже тогда, когда ее не стало. Может быть поэтому он так и не женился второй раз.

Всю нерастраченную, невостребованную любовь и заботу он отдавал мне. Я помню наш небольшой дом в пригороде. Уже поздний вечер, в камине негромко потрескивают поленья. Инга, наша служанка, гремит посудой на кухне. Отец - усталый после трудного дня - прикрыв глаза, сидит в кресле. Приходит он поздно: должность сотника городской стражи - не самое простое занятие. Мне скучно.

- Пап! Папа!!

Он сразу открывает глаза и улыбается:

- Прости, сынок, задремал.

Он встает из кресла и подхватывает меня на руки.

- Ну что, герой, сказку рассказать?

Я обожал его сказки. Сейчас я уверен - он их придумывал сам. Никогда после я не встречал таких сказок. В них не было рыцарей, королей, магов, волшебства. Они были о простых людях, о простых вещах, о простой жизни. Героями его сказок были самые обыкновенные персонажи: крестьяне и горожане, воры и стражники, лекари и шуты. Но все равно эти сказки были волшебными. Я боялся вздохнуть, когда отец, смотря в огонь, негромко вел очередной рассказ про Фоска-разбойника или про старого знахаря.

Только много повзрослев, я начал понимать, что все свои понятия о добре и зле, о правде и лжи, о чести и предательстве - отец вложил в эти сказки. Сказки были теми уроками жизненного опыта, которым отец так умело и как бы невзначай делился со мной. Может быть, если бы он поступил по-другому: проводил долгие и нудные беседы, читал морали, то есть делал все то, что частенько многие родители принимают за воспитание - все эти уроки пропали бы даром. Но он рассказывал сказки - и я, затаив дыхание, слушал, даже не осознавая, какое огромное влияние это будет иметь впоследствии.

А потом произошла череда событий в корне изменивших мою жизнь. Да не только мою.

В нашем небольшом и, казалось бы, таком мирном королевстве начался бунт. Сейчас, оглядываясь на те далекие и почти всеми забытые времена, я понимаю, что все было до обидного закономерно и предсказуемо. Чего еще можно было ожидать, имея на троне доброго, но слабовольного и мягкого короля и целую свору вечно недовольных баронов, основным развлечением которых (за неимением войны) оставались междоусобные свары, охота и непрекращающиеся заговоры.

Я очень хорошо запомнил первый день мятежа.

Это был первый день весны. А если быть точным - первый по настоящему яркий и солнечный день. По всему городу текли ручьи, впервые пели птицы. Отец был дома - и это был настоящий праздник. И действительно это была редкость: не так часто служба позволяла отцу быть свободным целый день. Такие дни отдыха отец всегда проводил дома, со мной. Он опять сидел в своем любимом кресле возле камина, нещадно дымил трубкой и не торопливо рассказывал мне очередную сказку.

- ... И вот дальше Йорген отправился в путь. Много дней он шел и шел на восток. Разные страны и разные народы встречал он на пути. Встречал он людей, живших в огромных подземных городах и никогда не видевших солнца. Встречал народ, который обитал высоко в горох, не знавший что внизу, под облаками, тоже есть жизнь. Встречал отважных воинов, не ведавших Отчизны, вся жизнь которых проходила в вечных скитаниях и набегах.

Но никто не мог сказать ему - что же такое счастье...

Я слушал затаив дыхание и вместе с Йорганом-путешественником мучился вопросом: что же такое счастье? Отец замолчал, глядя в огонь и затянулся дымом из трубки.

Внезапно какой-то шум внизу отвлек его. По лестнице торопливо застучали чьи-то шаги.

- Господин сотник! Господин сотник! - в комнату ввалился огромный стражник. - Господин сотник, в городе мятеж! На Дворцовой площади идет бой!

Сам вид стражника говорил о том что он только недавно покинул сражение: латный нагрудник в нескольких местах был разрублен, через лицо шла глубокая царапина, кровь из которой то и дело заливала ему глаза. Отец выругался:

- Во имя Неведомых, какому идиоту в этот раз не живется спокойно?!

- Не знаю, господин сотник, но на мятежниках цвета домов герцога Ибервиля и барона Орасского.

Отец уже сбросил оцепенение и скупыми четкими движениями одевал латы.

- Беги в четвертую и пятою казармы, пусть все выдвигаются в Заречье. Второй и шестой десятки - ко мне.

- Слушаюсь, господин сотник!

Было видно, что этот сильный и большой человек, еще мгновение назад растерянный и испуганный, словно почерпнул уверенности у моего отца. Он бодро стукнул правым кулаком в нагрудник и, развернувшись, убежал.

- Адри, сынок, мне придется отлучиться. Скажи Инге - пусть закроет дверь и никого не впускает. Ждите, я вскоре буду.

Он поцеловал меня и быстрым шагом удалился. Я еще слышал, как он отдавал какие-то распоряжения Инге - нашей служанке, потом хлопнула дверь - и все.

Больше отца я никогда не видел.

День тянулся долго и скучно. C улицы доносился какой-то шум, выкрики - но ставни были закрыты и я ничего не видел. Несколько раз, как мне казалось, под окнами шел бой. Инга давно забросила все хлопоты по хозяйству и тихо молилась в своей комнате. Она была родом с далеких северных островов и, хотя служила в нашей семье уже более двадцати лет, до сих пор верила в своих непонятных варварских богов.

Ближе к вечеру все, вроде бы, успокоилось. Я изнывал от скуки и тревоги. Внезапно раздался требовательный стук в дверь. Я бросился в низ.

- Кто там? - Инга была уже возле двери и беспокойно прислушивалась.

- От господина сотника. - Голос пришедшего мне был смутно знаком.

- Кто вы?

- Я десятник Брайн, я у вас был сегодня утром.

Затворы двери щелкнули - и на пороге я увидел давешнего стражника. Вид его был еще страшнее чем утром. Рукава кольчуги были изорваны, на голове уже давно не было шлема. Вместо него голова стражника была обмотана грязной повязкой в пятнах запекшийся крови. Он что-то негромко сказал Инге, она всплеснула руками:

- О, Боги! Как же так!

Десятник нервно усмехнулся.

- Вы же понимаете - время нельзя терять. - Он как-то печально посмотрел на меня, - собирайтесь, господин Андри, уходить надо.

- Но...

- Так господин сотник велел.

Инга уже металась по дому собирая в заплечный мешок мои вещи. Я ничего не понимал, только все с возрастающим ужасом глядел на десятника.

- Ну, что стоите, господин Андри, едем же, быстрее!

Моя апатия вдруг сменилась нервной спешкой. Я бросился наверх. В комнате было темно - поленья в камине давно перегорели, ставни были закрыты. Лихорадочно я пытался понять, что же мне необходимо брать - всю свою тогда еще недолгую жизнь мне не приходилось отлучаться дальше городской стены. Вдруг на глаза мне попался кинжал. Это был небольшой, простой клинок длиной в пол-ладони. Отец подарил его мне на именины - мое первое оружие. "Ты дворянин, Андри", - сказал он тогда, - "Рано или поздно ты будешь нести свою службу так, как сейчас несу ее я. Давным-давно наши с тобой предки начинали свою службу, как только могли поднять меч. Нынче уже не те времена, но все-таки это твой первый клинок, который ты можешь поднять..."

Я всегда очень серьезно относился ко всему, что говорил мне отец. И тогда, словно повинуясь какому-то наитию, я схватил кинжал и опрометью бросился на выход.

- Сударыня, а что ж вы? - десятник уже закинул собранный мешок на плечо.

- А что мне будет-то... Я уж здесь как-то... Пока что...

Никогда раньше никто не видел, как Инга плачет - поэтому я даже не понял, отчего у нее так неестественно блестят глаза.

- Ты уж береги мальчика моего, господин Брайн! - она нервно мяла в руках платок.

"Кого это она своим мальчиком назвала?", - подумал я.

- Да какой я господин... - губы десятника снова искривились в горькой усмешке. - Бывайте, сударыня Инга.

Он вышел. Я хотел на прощанье обнять старую служанку, но она только махнула рукой и отвернулась:

- Прощайте, маленький господин...

Мы шли быстрым шагом по темным улицам - безлюдным и страшным. На мостовой тел уже не было, но я словно угадывал, где еще недавно падали сраженные воины - и мне было жутко. Через несколько улиц от нас что-то горело, и багровый отсвет один освещал наш путь.

- Нам бы только за ворота выбраться. - Брайн хмурился и нервно сжимал мою руку.

- Но что случилось, где папа? - я до сих пор не мог ничего понять.

- Я все объясню, господин Андри. Вот только за ворота...

Договорить он не успел. Вышедшая из переулка троица воинов словно источала недоверие и подозрительность.

- Эй, вы! Идите-ка сюда!

Брайн молча отпустил мою руку и рванул меч.

- Вот ублюдки! - воины тоже обнажили оружие, - живыми брать!

Я до сих пор не могу понять - зачем хотели задержать нас те несчастные. Опознать меня они не могли - да и кто такой сын сотника городской стражи, чтоб новая власть объявляла за ним охоту. Возможно, их привлек вид Брайна, говоривший, что этот человек только недавно покинул битву. А, может быть, они просто ошалели от безнаказанности и беспредела, которые сопутствуют почти любому бунту... Не знаю.

Схватка была краткой и страшной. Опомнился я только через несколько минут спустя, когда десятник снова схватил меня за руку и потянул дальше. На неподвижные тела троих его противников я старался не глядеть - Брайн оказался превосходным фехтовальщиком.

Серая мгла закрывала улицы непронецаемой пеленой.

Дальнейший наш путь прошел без помех. Даже на воротах, где было не менее десятка солдат, нас никто не остановил.

Дорога за воротами была пустынна и неприветлива.

Оставить комментарий © Copyright Сидоров Антон Олегович (bars.koshkin2@yandex.ru) Размещен: 30/06/2014, изменен: 30/06/2014. 15k. Статистика. Глава: Проза, Фэнтези Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Жизнь каждого человека тяжела - эта истина банальна. От рождения и до самой смерти каждому приходится боротся и страдать. Перед каждым постоянно встает необходимость выбора: бороться или сдаваться на милость судьбы, выйти на авансцену - или остаться за кулисами, идти по свету или шагнуть в тень... Эта книга - не рассказ о могучем герое, не повествование волшебных приключений. Это - история жизни. История выбора, подчас такого нелегкого. А кем в итоге окажется главный герой: злодеем, героем... Это уже только ваш выбор.

Сидоров Антон Олегович : другие произведения.

Шагнуть в тень