Вся его жизнь была отравлена страхом. Откуда этот страх, может была родовая травма, и сколько его страх продлиться? - до конца жизни?
Сколько он себя помнил, он всегда чего-то боялся. Маленьким он боялся темноты. Боязнь была просто панической, утихла, но не исчезла полностью она и в зрелом возрасте. Даже ночью снилось, что вот он, один в темной комнате, где-то на стене угадывается большой портрет отца.
Портрета он тоже боялся, отца нет. И вот он пытается вырваться, выбежать из комнаты в соседнюю, где свет, где разговаривают родители. Но ноги вязнут, голос пропадает, кто-то страшный дышит в спину ... и никто не в силах его спасти.
В школе он боялся вызова к доске, это ожидание доводило его до изнеможения. Но внешне с ним все было в порядке. Ну волнуется ученик, немного покраснел, не найдет слов, с кем не бывает. Дома стоял телефон, но к телефону он так и не привык, позвонить в незнакомое место или незнакомому человеку было просто мукой - ведь надо объяснять ктоты, что тебе надо. В этом случае ему было легче встретиться лично с человеком.
Наступило отрочество. Появилось какое-то юношеское заболевание, при котором появлялись некие приступы - ему казалось, что он задыхается, что сейчас он умрет. Он приходил в жуткую панику и лекарство нашлось само собой - быстрые движения возвращали его в нормальное состояние.
А сколько он придумывал себе болезней, опасных конечно, находил у себя их признаки. К врачам он ходит боялся, а вдруг они подтвердят диагноз.
В институте очень боялся экзаменов, сдавал одним из последних. От переживаний он входил в аудиторию, как выжатый лимон. Еще он страшно боялся выглядеть смешным в глазах других и поэтому не стремился в компании, а если и бывал в них, то сидел в уголке и помалкивал.
Нельзя сказать, что это жизнь его запугала и ставила его в самые невыносимые ситуации. Отнюдь. Он не пережил никаких трагедий, не попадал ни в какие переделки, жил в благополучной семье, его окружали порядочные люди.
Уже в зрелом возрасте ему просто надоело бояться. Неожиданно для всех, да, наверное, и для себя он в кампании преображался - пел, танцевал. Он обнародовал свои стихи, которые тайно писал десятки лет. Эти стихи он даже показал на встрече членов любителей поэзии, куда он некоторое время ходил. Нелестная рецензия профессионала его даже не огорчила. Теперь уже его стихи, его бывшая тайна, жили сама по себе, и это было их дело, нравиться или нет возможным читателям, а не его.
Он замечал, что страх его имел оттенки: от страха-восторга, когда замирает сердце от большой высоты или от ожидания ответа на свое признание в любви, до животного страха-ужаса, который он испытал в парке.
Между этими крайними страхами было много и других и даже спокойный страх, когда читаешь книгу со страшными эпизодами и боишься только понарошку.
Его друзьями чаще всего были женщины. Скорее всего он испытывал к ним неподотчетное сыновье чувство. Им можно было и поплакаться в жилетку и просто поговорить о жизни. Бывало он, и влюблялся, но это не имело никаких серьезных последствий, кроме очередной порции стихов.
Женщин он любил, как недоступное произведение Природы и страшно боялся отказа с их стороны, потому и не предпринимал штурма. Раза два-три в жизни, при наличии инициативы с его стороны, он мог бы иметь и близость с ними, но... инициативы не было. Так он и прожил всю жизнь с одной единственной и неповторимой. Это было непросто. Были и ссоры и охлаждение и новая влюбленность в прежнюю жену и страхи ее потерять.
Он все время боялся умереть, исчезнуть навсегда. И не дай бог с болью. Он иногда представлял, как бы могло выглядеть его самоубийство или казнь. Это было невыносимо страшно. Став взрослым он, наконец, встретился со смертью - помогал хоронить знакомых, был в морге. Слава Богу, его родные живы и здоровы. Всегда он боялся покойников, и избегал похорон, и это ему удавалось до весьма зрелого возраста. Первое посещение морга его сильно потрясло. Второй, третий раз просто было неприятно. Покойников он не воспринимал, как людей - не могли эти грубо заштопанные куклы быть людьми.
Эти изматывающие сны с картинами смерти и похорон близких, которые слава Богу живы и здоровы, он видит уже много лет. Так хочется, чтобы все жили вечно и не надо было бы во сне оплакивать близких.
Он заметил, что ему может быть плохо от ужасов, увиденных в кино, прочитанных в книге и газете, он падал в обморок от вида крови.
Замкнутый на себя он считал себя плохим мужем, отцом, сыном, хозяином и искренне обижался, если его таковым считали. Это было его тайной, и если ее разгадывали, то он искренне огорчался. Особенно хорошо пользовался этой слабостью отца сын. Характером он был похож на властную мать, но более циничен и безжалостен. Сколько раз он изводил отца бесконечными словесными монологами, этими занудствами о том, что отец не так говорит, не так думает, не так живет и работает.
Сейчас ему пятьдесят лет. Выросли дети, даже появилась внучка. Самое хорошее прошло и не вернется. Чего теперь бояться? Но вот задерживается поздно вечером сын, и опять придумываются ужасы - жив ли, не избит ли, не ограблен? Страшно ему за родителей, ведь они такие старые и потому со страхом он воспринимает каждый телефонный звонок; страшно за жену, за детей. Страх за свою жизнь отошел на второй и третий план.
На новой работе, куда он перешел со своей первой, многолетней, он долго боялся совершенно неожиданной свободе. Никто его не контролировал, не проверял. Он был полный хозяин себе. У него был страх - а все ли я делаю как надо, соответствую ли я?
В стране наступила новая жизнь с войной в Чечне, с неуверенностью в завтрашнем дне, с взрывами, киллерами, рекитерами и еще черт знает с чем, все ставили себе двойные двери, в магазинах кассиры и продавцы сидели за решеткой, и появился какой-то новый, безотчетный страх и тоска. И как-то с ним свершился совершенно дикий случай. Он гулял в парке, один и тут без всяких видимых причин его охватил панический страх, он заполнил его холодом от сердца до пяток. Он был готов бежать сломя голову, кричать, прося прохожих о помощи. Интересно о чем бы он просил?
Хорошо, никого рядом не было. Он стал махать руками, дышал ритмично, считал до ста, чтобы отвлечься, с трудом удалось погасить в себе разгорающуюся панику.
Последний страх он ощутил в себе, услышав в комнате сына настоящие автоматные очереди, лай собак и крики умирающих. Сын играл на компьютере в одну из "ходилок-страшилок".