Когда мы приехали в этот отдалённый край, за нами, незаметно для нас, следили не одна пара глаз будущих наших односельчан. Но среди них были и глаза нашей, юной тогда ещё, соседки напротив. Звали её Любой. Мы, в прошлом оба спортсмена, любили иногда потешить окружающих различными трюками, кои впору было показывать в цирке. Вот и в тот вечер, выйдя за ворота отцовского дома, я привычно подхватил свою супругу за талию, а она, поняв мой замысел, так же привычно подпрыгнула и оказалась на моём плече. При этом мы тут же соединили свои руки и в такой акробатической позе проследовали к, ожидавшей нас, нашей скромной "Волге".
Люба сидела напротив, на своей привычной скамеечке, и всё это наблюдала с нескрываемым любопытством. Моя супруга была в жёлтом прибалтийском спортивном костюме, который ей удивительно шёл. И, по-видимому, мы вообще смотрелись, как вполне приличная пара. Во всяком случае, впечатление на Любу это произвело неизгладимое. Как она потом однажды признается сама, что тогда она точно решила, что перед ней - счастливая пара, что для данной местности вообще было делом небывалым.
В тот момент у нас так оно и было, хотя, справедливости ради, нужно сказать, что впереди у нас было ещё немало трудных дней и непростых ситуаций. Но Люба этого не знала и, однажды так решив, она стала невольно наблюдать за нами. В свою очередь, мы об этом тоже ничего не знали, а вели себя так, как нас вела по жизни наша семейная звезда. Впрочем, для окружающих далеко не всё было видно, слышно и известно - к счастью. Для нашей же соседки был получен сигнал, что семейное счастье существует и нужно только его найти.
И она пустилась в поиск своего будущего спутника жизни. Это стало её ближайшей целью. На всех сборищах местной молодёжи она внимательно изучала одного парня за другим. Но во всех находило какой-то недостаток или изъян, которые не позволяли ей окончательно остановить свой выбор. И, как частенько в таких случаях бывает, она, незаметно для себя, попала под чары одного, правда уже женатого парня, но который постоянно посещал все сборища молодёжи.
Иногда за ним приходила его жена и уводила своего законного супруга, но постепенно это стало происходить всё реже и реже. А их взаимная симпатия стала прорисовываться всё явственнее. На фоне остальных молодых людей он, конечно, выделялся, и выделялся тем, что обычно нравилось в мужской половине девушкам такого возраста, как Люба. Своей решительностью, смелостью, что граничила с наглостью, и в то же время той обходительностью с женщинами, которой так не хватает ещё молодым ребятам - они её просто стесняются.
Был, правда, и у него один недостаток - он каждый раз был, как говорят, "под хмельком". Но Любе он уже настолько нравился, что она стала не замечать этого, наивно полагая, что с этим недостатком она легко справится. И вообще, её перестало смущать всё. Его жена - местная учительница, выглядевшая весьма скромно. Рядом с Любой она проигрывала несомненно. Люба была люба. Всё женское в ней уже кричало и вызывающе действовало на мужскую фантазию. И, когда однажды, провожая Любу, он как-то незаметно и удивительно ласково привлёк её к себе, обняв за тонкую талию, и поцеловал, голова её окончательно вскружилась.
Нет, ей уже приходилось целоваться с другими парнями, даже ещё в школе, но тут всё было так впечатляюще, что она окончательно решила отбить Андрея у учительницы. И, решив так, она со всей своей пылкой энергией взялась за дело. Ничто уже Любу не могло остановить.
Очнулась она и стала понемногу приходить в себя только уже после свадьбы их с Андреем. По негласному закону литературных историй любви нам следовало бы на этом и закончить своё повествование, но наша история только-только начинается.
Шла четвёртая неделя их медового месяца, а Андрей, что говорится, не просыхал ещё от спиртного. Нет, он не валялся нигде пьяный, не мучил Любу своими пьяными бреднями, но был всё время в таком состоянии подпития, когда от него просто исходил этот тошнотворный запах и вёл он себя, как маленький ребёнок. Сначала это даже забавляло Любу. К тому же, он был её первым настоящим мужчиной, пробудившим в ней женщину. От ночи к ночи она набиралась опыта и страсти. И всё это ей давал он, ставший в начале чуть ли не святым для неё человеком. И это так. Через него она открыла целый мир страстей, дремавший в ней всё время. Это был шок, это было открытие для неё, это было здорово и приятно, и неожиданно, и радостно. Но жизнь есть жизнь. И постепенно эйфория её женских восторгов стала потихоньку угасать, а на смену ей стало приходить ненормальность такого положения, когда он постоянно находился под хмельком.
Об этом всё чаще стала напоминать ей её мать - Татьяна Максимовна - тёща Андрея. О ней хочется сказать несколько слов отдельно. Моё знакомство с этой женщиной было довольно неожиданным.
Шёл я как-то мимо их дома и, вдруг, услышал как чей-то мужской, довольно грубый, я бы добавил ещё басовитый, голос отчитывал кого-то, но как-то странно. Я даже не понял, в чём состояла эта странность, но потом сообразил, что слова и выражения были скорее женскими, чем мужскими. И тут уместно ещё заметить, что заборы в данной местности всегда старались делать повыше, как только можно. Самый низкий из них был такой высоты, что увидеть можно, что за ним происходит, лишь тогда, когда подойдёшь к нему вплотную, да ещё привстанешь на цыпочки. У Тимагутиных был именно такой забор.
Моё любопытство одержало верх над стеснительностью и неловкостью. И я подошёл к забору и заглянул за него.
Картина была потрясающей воображение. Посреди двора стояла женщина, невысокого роста, весьма худощавая, но с чертами лица, скорее напоминающими черты мужчины, чем женщины. Ей-то и принадлежал этот странный голос. Она была довольно пожилой и, видимо по-этому, не стеснялась в выражениях. Но самое интересное состояло в том, кому была обращена её беспардонная речь.
Перед ней стоял маленький лопоухий телёночек. Он помахивал своими лопушками и слегка потряхивал головой своей, лобастой и глупой. Вид его был невозмутим. Очевидно, он ждал, когда жилистые руки этой женщины подадут ему привычное ведёрко, в котором всегда находилось что-нибудь вкусненькое. Это вкусненькое он с большим усердием вылизывал до последней капли, да ещё требовал добавки, издав своё невозмутимое требовательное "му-у". Очевидно, только ожидание этого ведёрка и заставляло его выслушивать, непонятно откуда взявшееся, мнение о себе и своём поведении.
Татьяна Максимовна была больше сердита тогда на свою дочь, которая связалась с женатым мужчиной, но, поскольку та спала, а подвернулся этот лопушок, она и высказывала ему всё то, что в ней накипело - неудовольствие, граничащее с возмущением. При этом она совсем не стеснялась в своих выражениях, так как стесняться было некого - она была в этом уверена. А выражения все были из лексики местных доярок, среди которых, собственно и прошла вся долгая жизнь до самой пенсии Татьяны Максимовны.
Я понаблюдал с минуту всю эту картину, и так же осторожно и тихо удалился. Теперь, даже если бы я поддался искушению и веяниям нашего распоясавшегося вконец века, да и решился бы повторить всё то, что мне довелось услышать, у меня это просто не получилось - дарования не хватило б. А, между тем, все эти выражения относились к её родной дочери в гораздо большей мере, чем к этому симпатичному лопоухому телочку.
А у супругов стал назревать разлад.
И сложись так судьба, что сошлись бы они, как многие, по первой случайной влюблённости, без серьёзного чувства, их семья развалилась бы, как карточный домик. Но вышло так, что для Любы эта влюблённость совпала с её женской зрелостью. И она, сама ничего не понимая, стала чувствовать Андрея на любом расстоянии, и знать в каком виде он идёт домой ещё задолго до его появления. И объяснить она это никак не могла, но всё это в корне меняло их отношения. Тот же Андрей, стал чувствовать и её настроение. По этому, зная её отношение к его выпивкам, он всегда, приближаясь к дому, начинал переживать и совеститься сам. Вот такая кутерьма. Их ссоры сменялись взрывным примирением, а на следующий день всё начиналось сначала. И продолжалась эта история добрых 12 лет.
Уже росли двое детей. Старшая - Сашенька была удивительным ребёнком. Мама-Люба, так обычно называла её Саша, была частенько не в духе от алкогольных дней её мужа. Тогда нет-нет, да и детям порой доставалось незаслуженно. Но Саша очень рано стала понимать источник маминого плохого настроения и не сердилась на неё, а жалела ещё больше. Когда папа-Андрей играл с ней, будучи в хорошем настроении, Саша всё время просила его больше не пить и не огорчать маму. Конечно же, перед дочкой-крохой он готов был каяться во всех своих грехах сразу. И Саша верила сначала, что больше он никогда и ни за что.... Но проходило время, и он снова являлся "почти на бровях".
Видя всё это, Люба, наконец, набралась решимости и выгнала его из дому. И хотя это слово не очень подходит к данной ситуации, так как выгоняют обычно в шею, толчками и т.д. Здесь всё обошлось долгими и нудными уговорами уйти и навсегда оставить её и семью. И Андрей внял, правда, после того, как услышал нечто обидное для себя в торопливых и разгорячённых словах супруги. И, как всякий недалёкий человек, он тут же вспомнил, что ему оказывала недвусмысленные знаки внимания работница местной почты. К ней он и отправился уже на следующий день.
Дальше всё завертелось обычным порядком: развод, новая свадьба, обязательно пышная с апломбом, мол, вот тебе....
Шли дни, недели, даже месяцы. Но почему-то жизнь в новой семье не складывалась. Новая жена Андрея слышала, что на чужом несчастье счастье не построишь, но не придавала этому значения. А напрасно. Отношения не складывались. Андрей ушёл в себя, и было видно, что тосковал по старому, хоть и неудачному, браку.
Новая жена, можно сказать: "Ужом вилась вокруг него...", - но это только его ещё больше раздражало. Что-то было не так, но что? - он и сам не знал. И только тоска по прежним отношениям стала всё туже затягивать в душе свою удушающую петлю. Жизнь стала похожей на подневольную каторгу.
Два месяца вахтовки прошли в тоске и ожидании чего-то необычного. При этом, как ни странно, он ни разу не вспомнил о нынешней жене и даже был рад, что не работала связь, что не слышит её голос. Зато что-то неодолимое влекло его в старый дом Любы, в это обветшалое, но уютное гнездо. И чем больше он думал о Любе, тем теплее становились его мысли и требования её были уже не такими уж неоправданно строгими. В самом деле. Ведь дочь уже почти взрослая, а сын, подрастающий, он уже во всём старался брать пример с отца. Впервые Андрею стало стыдно за то, какой пример он подавал детям. Впервые он стал соглашаться с Любой, что она права.
И чем больше думал он так, тем теплее становилось у него на душе. Он даже не вспоминал, что женат на другой женщине, что она тоже ждёт его и надеется на лучшую жизнь. Всё это, вдруг, перестало иметь значение для него. Он видел только Любу и лица детей.
С вахты он вернулся во в середине дня в субботу. Жена была ещё на работе. Сбросив свои сумки, он направился в гараж. По-пути заехал в магазинчик, чтобы взять детям гостинцев, и направил машину прямо к Любиному дому. Саша ещё была в школе - они готовили вечер, как отрапортовал Захар, а мама мылась в бане. Захар смотрел мультики и Андрей не стал его тревожить и тормошить. Он сунул ему пакет со сладостями и пулей вылетел во двор.
Дальше всё было, как во сне.
Люба, которая в это время тщательно ополаскивала свои длиннющие волосы, почувствовала, вдруг, странное беспокойство. Оно было на столько сильным, что она вынуждена была сесть на лавку - ноги почти не держали её - не слушались. Затем скрипнула входная дверь, в предбанник, которую она никогда не запирала. Она сначала подумала, что ей показалось, да и звуки, плескавшейся в тазике, воды могли сбить её с толку.
Но, уже минуту спустя, дверь в баню отворилась и вошёл, вполне привычно, Андрей. Он был уже раздет и всё было так, как обычно, когда они мылись раньше вместе. Первое же желание Любы возмутиться, вдруг, куда-то улетучилось и она, почти обессиленная, сидела молча и не могла даже пошевелиться. Он поздоровался, как обычно:
- Здравствуй, Люба!.. Прости, я без спроса, но только что с вахты - помыться бы надо?!.
Она молча кивнула и наклонилась над своим тазиком, продолжая выполаскивать свою пышную косу.
Андрей столько усилий затратил на то, чтобы выглядеть спокойно и уверенно, чтобы и повода не подать к каким-то контрмерам Любы, но тут всё схлынуло с него, как никчёмная тяжёлая вода и он увидел снова её такой, какой обычно любовался каждый раз в этой самой бане. И почему теперешняя его жена не вызывала в нём такой реакции - его уму это было непостижимо.
Он молча налил себе воды и только сел на другой край лавки, как Люба выпростав весь тазик, сама стала набирать из крана горячую воду, повернувшись к нему задом. Всё задрожало внутри Андрея и он, не сдержавшись, привлёк её к себе на колени. Люба молча подчинилась и прильнула, как раньше, словно и не было этих скандальных недель и месяцев.
Сначала она сдерживалась, как могла, хотя и принимала его ласки с наслаждением, но вот, её словно прорвало, и она стала стонать, да с таким наслаждением, с такой сладкой истомой, что удержать их уже - не было сейчас такой силы в природе. Они с вожделением наслаждались друг другом после долгой и томительной разлуки. И не было в Мире такой счастливой пары, как они были сейчас. Они всё простили друг другу, и теперь ничто не имело значения.
Даже низвергнув в неё целый поток спермы, накопившейся за два месяца воздержания на вахте, он не мог остановиться и она, всё теснее прижималась к нему, словно стараясь слиться с ним навсегда. Каждая складка её тела была желанна Андрею и возбуждала в нём страсть одним видом, а прикосновение усиливало эту страсть на столько, что и ему было не удержаться от стонов. Счастливое безумие овладело обоими.
Короткие перерывы, во время которых они пытались мыться, сменялись новыми вспышками страсти. Вот она, желанная и вожделенная, была здесь и больше ничего не было нужно. Как и что будет потом - все равно было обоим.
Уже, когда одевались в предбаннике, увидев её движения, по которым он так сильно соскучился, он снова набросился на Любу, и она ответила ему на всё всем своим существом, всем своим душевным порывом, который жил в ней всё это время и рос, как гриб-дождевик, оказавшийся, вдруг, таким большим, что удержать его уже не было сил.
На следующий день они вместе с Захаркой приехали в центр села, к магазинам. Захарка счастливый и улыбающийся вёл за руки отца и мать. Ему непременно нужно было побывать во всех магазинах, так как в одном были свежие "чупсы", в другом "мороженое", а в третьем новенькие машинки из коллекции, которую они начали собирать с Андреем ещё раньше. Ни Андрей, ни Люба в этот день даже и не думали о том, что будет дальше? Они просто ходили за своим сыном счастливые и спокойные той мерой спокойствия, когда все свои дома.
В последнем магазине молодая продавщица сказала, вдруг:
- Вы сегодня хорошо выглядите, Любовь Ивановна!
Да, Любовь..., да ещё и Ивановна! - подумала про себя Люба. - Теперь я её так и буду называть.
На этом и должно было бы закончить сию "рождественскую сказку", но я пишу о реальной жизни, да ещё российской. И события в ней разворачивались так, как они сейчас только и могли происходить.
Вторая жена Андрея - Валя, была женщиной достаточно умной и заранее готовилась ко всему тому, о чём её старшие подруги предупреждали ещё тогда, когда у неё родилась идея отбить Андрея у Любы. Она успела прочесть некоторое количество книг о подобных ситуациях и сумела выработать свой план поведения для такого случая. И упрекнуть её в этом никто не смог бы, так как она тоже любила этого легкомысленного парня, который уже был женат в третий раз, но, как видно, останавливаться не собирался.
Сама Валентина ничего не смогла бы сделать из задуманного, если бы ей не помогли родители. Они любили свою единственную дочь. Они долго уговаривали её не идти на такой безумный, с их точки зрения, шаг, но чувства Валентины оказались сильнее. И тогда, невольно, родителям пришлось принять полнейшее участие в её судьбе.
Когда Андрей снова появился в доме, где они жили с Валентиной, виноватый и готовый оправдываться, а то и поставить вопрос ребром, вместо упрёков и скандалов, его ждал дома сюрприз. Во дворе стояла, сияя всеми отражёнными цветами окружающего мира, "Тойёта". Машина была шикарная даже по уже известным всем моделям.
Вид её сделал своё первое дело - изумил Андрея на столько, что он сразу позабыл про всё. И всё..., колесо новых забот закрутилось само собой и их жизнь вернулась к тем формам отношений, которые были у них в медовый месяц. Валентина даже не напоминала ему ничего и ни о чём его не спрашивала. Она сама погрузилась в совершенно иной уровень забот и развлечений, которые являются всегда с появлением сего средства передвижения. "Дом для них пустыней стал - дорога вышла скатертью"...
И эта каждодневная дорога стала непрерывной цепочкой, каждое звено которой таило всегда что-то новое. Неизведанное, не испытанное. Чтобы ездить
беспрепятственно, Андрею пришлось восстановить свои водительские права. Потом, первые поездки были не длительными, но интересными. Они закатились вместе на Зею с рыболовными снастями. И Валентина оказалась такой же азартной рыбачкой, как и он. Приучил её к этому её отец. Она неплохо знала все хитрости и тонкости местной рыбалки, так что получилось вроде соревнования, в котором победила дружба.
Затем ночёвка в палатке, а, как известно, "и своя жена в чужом сарае становится интересней и желанней". Так и закрутилась их молодая жизнь с новой силой. А что же люба?..
Оказалось, что слишком поздно к ней пришло прозрение, что любовь - чувство очень серьёзное и относиться к нему нужно бережно и осторожно. Андрей больше не появлялся, а тоска всё сильнее сдавливала её грудь, полную страстей и желаний.
"Керосинчику в огонь" подлили сердобольные соседки, которые с мельчайшими подробностями передавали ей всё, что становилось известно о личной жизни Андрея с Валентиной. И тогда Люба, следуя совету всё тех же соседок, решила отомстить Андрею - "наставить ему рога". Тут и свояк ближайшей соседки - Гали подвернулся во время. И "пошла плясать губерния"!..
Ту боль души, что копилась всё это время у Любы, не стало уже сил терпеть. Первое же застолье, первое же похмелье как бы сбросили с её плеч непосильную ношу. И боль обиды и безвозвратной потери стала сдавать. Сначала она являлась в состоянии похмельном утром, но уже была тупой и слабеющей в борьбе с похмельным синдромом. А этот синдром делал свой пагубное дело, да так уверенно и бесповоротно, что вскоре и родная мать Любы уже не узнавала дочь. А бороться с ней у Татьяны Максимовны уже не было сил. Так она и угасла, будучи бессильной, хоть что-то, изменить в судьбе дочери.
Но даже смерть матери не остановила Любу. А тем временем незаметно подросла Александра. Она перешла в одиннадцатый класс и всё, что ей отпущено было природой, расцвело в этой девочке пышным цветом. Мальчики не давали ей покоя. И так уж случилось, что, стоило маме вечером уехать со своим поклонником, как с обратной стороны сада, в дырку в заборе, пробирался поклонник Александры.
И в то время, когда Захарка уже мирно спал в своей коморке, а мама-Люба крутилась на тесном заднем сидении японского авто, Саша вместе со своим, тоже юным поклонником, занимались этим в домашних условиях, в двуспальной родительской когда-то постели.
Через некоторое время молодка понесла. Сначала уверенности не было и были только шуточки. Потом пришло осознание случившегося, а вместе с ним, и страх перед матерью. Её молодой любовник разыскал какую-то старушку в соседнем селе, которая посулилась помочь. Деньги он тоже достал у матери, державшей магазинчик. Пользуясь её доверительностью, он сделал это незаметно. И всё, казалось бы, было нормально по-житейски. Но аборт не прошёл гладко, и молодка стала истекать кровью. Тогда дело-то всё и открылось. Открылось всё уже тогда, когда Александра уже была одной ногой в могиле. Врачи боролись за её жизнь, как только могли.
Разумеется, молодой организм всё-таки стал восстанавливаться, но уже шли экзамены в школе, а ей было пока не до этого. Так, для начала, бывшая отличница осталась без аттестата зрелости. А и то - куда уж там? - какая уж тут зрелость, да ещё с аттестатом. Тут была "зрелость" иного рода.
Из больницы Саша вышла уже летом. Обильная потеря крови и ранее употребляемая китайская краска для волос сделали своё поганое дело - девушка совсем облысела. И как в той поговорке, что "Бог шельму метит", Александре пришлось всюду ходить в платке. Её юный друг, как ни в чём не бывало, сдал экзамены и уехал поступать в университет в областной центр. Их отношения прекратились так же просто и естественно, как и начались. Однажды они встретились в магазине, но он был уже с другой девушкой, а Александра так изменилась, что он её едва узнал. В платочке она внешне стала обычной дояркой или скотницей: ни больше - не меньше. Видимо, стесняясь своей новой знакомой, он сделал вид, что не узнал её и тут же выскользнул из магазина. Больше она его и не видела.
Саша неоднократно видела в телевизионных фильмах и в дисковых записях, как там, на Западе, такие истории были обычным, житейским делом. Но для неё это так не казалось. В душе поднялась такая буря, такой дискомфорт от потери, что она стала буквально чахнуть на глазах.
Только тут Люба, словно, вдруг, очнувшись, стала понимать, что случилась беда. Она резко и почти безболезненно порвала все отношения с соседкиным свояком и стала лихорадочно заниматься домом и делами в доме. За несколько дней без алкоголя, она, словно приходила в себя, после чего просто ужаснулась. Ей, вдруг, представилось в полном объёме всё то, что она совершила, забросив семью, но, главным образом, детей, и, если Захарка, ещё будучи достаточно маленьким, как-то это перенёс по-житейски, то с Александрой случилась беда. Её отличная, до этого, учёба, кончилась ничем. Ей выдали справку о том, что она прослушала школьный курс в пределах десяти классов. Для полного среднего образования было нужно закончить 11 и иметь аттестат, но она не сдавала экзамены - и этим всё сказано.
Кроме этого её здоровье и душевное состояние вызывали не просто тревогу, а откровенный ужас. Люба попробовала несколько раз с ней поговорить, и, правда, не с первого раза, но она всё-таки стала понимать, что главная беда для Александры была в её неудачной любовной истории. Учёба, аттестат, дальнейшее образование, - всё отошло для неё на какой-то задний план и в данный момент не имело это всё никакого значения.
Когда в бане Александра снимала свой платок, Люба с ужасом смотрела на свою дочь, превратившуюся скорее в мальчика, лопоухого мальчика с красивым ртом и вздёрнутым носиком. Невольно на ум пришли слова: "Пришла беда - отворяй ворота". Всё нахлынуло сразу. И нужно было что-то делать. Ведь раньше она всегда находила выход из любых положений - неужели сейчас?.., что-то будет не так?
А "не так" уже было всё. И, прежде всего, с Сашей. Она замкнулась в себе и мысли и чувства слились в один болезненный клубок. Потеря возможности получить хорошее образование и утрата всех её мечтаний, связанных с этим, были лишь только фоном её переживаний. Сейчас в ней засел комок желаний - отомстить своему юному любовнику. Она только не знала, как ей это сделать и с кем. Но подобная грязь всегда вьётся под ногами. И тот же свояк соседки, прослышав о случившемся, решил воспользоваться ситуацией, зная женскую психологию. Как-то, он, как бы невзначай, наведался к Александре, когда Люба бала на работе. В слащавой беседе он убедил Александру, что лучшее средство порвать с прошлой любовью - наставить рога обидчику. И Александра поддалась на уговоры и его, как ей казалось, убедительные внушения.
С неделю длился их "приключенческий" роман, пока обоих не застала Люба. Ей, естественно донесли всё те же сердобольные соседки, и она примчалась днём, отпросившись с работы. В ярости своей она уже не могла себя ни сдержать, ни управлять как-то собой. Свояк едва унёс ноги с окровавленной головой - Люба пробила ему её чугунной сковородой. Александру она так отволтузила, что на её лице место без синяка не возможно было найти.
И Люба снова запила. Александра, как могла, упрашивала её, уговаривала бросить это, пожалеть их с Захаркой. Кончилось тем, что Люба налила примирительную стопку дочери и настояла, чтобы та выпила до дна. Потом они обнимались, целовались и плакались друг другу в жилетку, снова став подругами.
А что же Андрей? Слухи не обошли его стороной. Но, странное дело, все эти факты и события с его бывшей семьёй несколько даже успокоили его. Последнее время он жил в состоянии раздвоения, словно в подвешенном виде. Его мучила степень вины перед Любой и детьми, но он уже стал вживаться в новую семью, новые отношения, которые были для него необычными. Такой свободы действий и поведения, которую он обрёл здесь, он и представить себе не мог. Не мог даже в мыслях допустить, что так можно жить, хотя бессознательно за это всё время боролся в прежней семье.
И что самое интересное, что он стал меняться к лучшему. Как ни странно, но он стал совсем мало пить. Этому, конечно, способствовал вахтовый режим работы. Особенно в начале, когда на первую вахту он уехал на сезон - с весны до осени. Там кругом тайга и спиртного достать не возможно. Самые ярые алкаши, перебесившись, снова зажили нормальной жизнью. Самым тяжёлым для них в такой изоляции был первый месяц, а дальше все пошло уже так, как надо.
Первый раз, после вахты он попробовал напиться так же, как раньше, но что-то внутри уже было совсем не так. Всё время присутствовало чувство вины перед новой своей семьёй и он, отоспавшись, больше не проявлял интереса к этой гадости.
И только у Любы вся жизнь пошла совсем по другому пути, о котором она и думать раньше не могла. А так случилось, что неуважительное отношение к серьёзному чувству обернулось иной своей стороной, в которой страдания оказались на столько сильными, что почти лишили Любу разума. Она творила - сама не ведала, что. Все жители деревни стали относиться к ней настороженно, старались избегать даже разговоров с ней. Александре тоже было не легче. Никто из местных ребят не смотрел на неё всерьёз - разве что развлечься на вечерок.
И им пришлось искать возможность куда-то уехать. Для Любы нашлось место официантки в доме отдыха, а Александру взяли туда же посудомойкой. Дом отдыха был в тридцати километрах от их села и им пришлось уехать туда совсем. Правда, перспективы предстоящей работы, да ещё в таком "зловонном" месте мало их обоих утешало, но деваться уже было некуда. И кем вырастит Захарка в такой обстановке, тоже угадать не трудно. Вот так могут закончиться шутки с любовью.