Старая записная книжка -- мотив далеко не новый. Сколько песен, стихов, поэм посвящено ей. Вот пришёл и мой черёд, к сожалению. Чем дальше от меня уходит та жизнь, тем лихорадочней пытаюсь я найти пусть самые тоненькие и ненадёжные ниточки, связывающие меня с моей юностью. Но, увы, ниточки эти обрываются одна за одной весьма методично.
Уже больше девяти лет, как уехали мы из России. Эти девять лет пролетели -- не успела и глазом моргнуть: со своими радостями и горестями, потерями и приобретениями, слезами и смехом, со своими переживаниями.
Сначала я сама не хотела возвращаться туда, куда нет уже обратной дороги -- в юность, в молодость. А теперь спохватилась -- ан уж поздно: кто-то переехал, у кого-то номер телефона сменился -- и растерялись почти все друзья-подружки. И осталась только эта записная книжка, общение с которой всё чаще стало приносить боль. Боль -- потому что не позвонишь уже и не скажешь :" Привет, старушка ( или старик ) ! Как дела? " И не услышишь в ответ:" Ба! Какие люди! Привет, пропажа! "
Юность -- быстрокрылая птица. Как стремительно она пролетает и с какой светлой грустью потом вспоминается. Счастливая пора!
Марат. Ему было двадцать. Всего-то на год меньше, чем мне. Марат был на полголовы выше меня, изящный юноша с пушком над губой. Он и смотрелся, как семнадцатилетний мальчик. У него были удивительно тонкие черты лица: миндалевидные карие глаза, длинные чёрные брови и тонкий с горбинкой нос. Очень красивые губы, у него были очень красиво очерченные губы. Но что меня действительно сводило с ума -- это его складочка у губ. Когда он улыбался, у него около губ образовывалась складочка, от которой я просто умирала.
С ним было легко и весело. Он всегда был непредсказуем. Марат мог взять и затащить меня на центральный стадион на хоккей, когда там играла наша ульяновская "Волга". Народу -- тысячи три, а Марату стрельнуло искать там дружка. Вообще-то хоккейные и футбольные матчи -- это была мужская привелегия и затащить туда девчёнку всё равно, что привезти её в мужской монастырь. При чём цель нашей поездки выяснилась уже непосредственно перед входом на стадион. А зимой -- это надо было видеть -- он вываливал меня в снегу с головы до ног так, что я становилась похожа на снежную бабу или полярного медведя. И делал это с такой лёгкостью и непринуждённостью как-будто это не стоило ему ни малейшего усилия, хотя я никогда не отличалась хрупкостью телосложения да и физической силой обладала в достаточной мере.
Он совершенно неожиданно исчезал и также неожиданно появлялся. Марат не терпел абсолютно никакого давления над собой. Я только диву давалась: ведь он только что вернулся из армии. Глядя на него, в жизни не скажешь, что он прошёл два года этой муштры.
Временами он становился вспыльчивым и раздражительным, а уж возбуждался он и вовсе столь стремительно, что я просто терялась. Спор мог вспыхнуть на совершенно пустом месте, молниеносно переростал в ссору, которая заканчивалась фейерверком страсти. Но стоило мне положить его голову себе на плечо, обнять и начать потихоньку укачивать -- он затихал, как дитя. Мне очень нравилось его укачивать. У меня внутри разливалось какое-то странное, тёплое чувство, что это мой ребёнок и так сразу хорошо и спокойно становилось на душе. Да, как это ни странно, но впервые чувство материнства мне дал именно Марат.
Марат же и научил меня, в какой-то мере, терпению. А ещё он научил меня ждать. Я не думаю, чтобы моё чувство к Марату можно было назвать любовью. Скорее это было увлечение, но увлечение какое-то фиерическое.
Я знала, что Марат гуляет. Да он и не скрывал этого. Но самое удивительное, он сумел сделать из меня как бы соучастницу своих похождений. Нет, разумеется, он не таскал меня к своим подружкам. Но он говорил мне всякий раз в ответ на мои упрёки:" Ты не понимаешь... Они -- так, для развлечения. А ты -- ты особенная. Ты не волнуйся, я побегаю и вернусь. Я обязятельно вернусь к тебе, ты только жди." И я ждала. Сколько хватало сил ждала. И когда их уже не было -- всё равно ждала. А потом, когда терпение заканчивалось, я говорила себе: " Ну вот ещё 10 мин. жду и если он не позвонит, ну так и пусть проваливает ко всем чертям собачьим." И Марат всегда звонил. Он умудрялся поймать меня за хвост в последнюю секкунду. В последнее мгновение раздавался звонок и он объявлял, что он внизу и ждёт меня. Всё это говорилось тоном, будто он и не сомневался, что я тут же вылечу ему навстречу. И что самое удивительное -- меня действительно как ветром сдувало.Мне ни разу даже в голову не пришло отказаться выйти.
Разумеется, это не могло продолжаться вечно. И я прекрасно понимала, что никакого будущего у нас с ним нет. Мы были слишком разными. И эти отношения были как мотыльки, однодневными. Нам было просто хорошо вместе.
Но, увы, слишком много барьеров стояло перед нами. Во-первых, Марат пил, и пил много. Он работал телефонистом и частенько ставил людям левые аппараты. А они расплачивались с ним кто водкой, а кто и спиртом. Другим очень серьёзным препятствием была моя мама. Она ничего не знала о пьянках Марата, но постоянно устраивала мне скандалы. Её не интересовало, что Марат за человек, какие между нами отношения, как я чувствую себя с ним? Главный его грех был, т.е. просто не смываемое пятно -- татарин. Надо отдать ей должное -- она приложила массу усилий для того, чтобы развести нас. В итоге несколько месяцев бесхитростного счастья, простой и бескорыстной радости были отравлены постоянными разборками.
Когда Марат предложил мне выйти за него замуж, небо над моей головой раскололось надвое, день как-то сразу потускнел. Мы говорили какие-то слова и оба прекрасно понимали, что всё это никому не нужно. Я совершенно чужим и каким-то трезвым голосом спросила любит ли он меня. Он ответил "да" и я знала абсолютно точно, что это не правда. И тем не менее, когда он задал мне тот же вопрос, я тоже сказала "да" хотя и он знал, что это ложь.
Зачем мы это сделали? Марату хотелось подняться на более высокую социальную ступень, каковой ему представлялось наше семейство. А я хотела бежать к чёрту на куличики от бесконечных скандалов в нашем доме.
Если бы Марат только мог себе представить в какое осиное гнездо он стремился попасть. Он не знал, но я-то знала. А потому поставила ему условие, что мы должны будем тут же уехать в Ижевск. Он согласился, но как-то не слишком уверенно. Мы договорились идти подавать документы.
Вечером я объявила родителям о нашем с Маратом решении. И тут же получила оплеуху, т.е. очередной скандал начался с того, что мне залепили пощёчину. Мать орала, что меня ростили не для того, чтобы я бросала свою девичью честь под хвост псу-татарину! Это был такой ураган! Мне кричали,что если только я это сделаю, они забудут как меня звали, от меня откажутся и отрекутся, и проклянут на веки вечные. При этом никому даже в голову не пришло поинтересоваться: а может мы любим друг друга. Ну такая ничего не значащая мелочь! Ну как бы там ни было, а паспорт я всё-таки припрятала.
И тут Марат вновь ударился в очередной загул. В тот день, когда мы договорились подавать заявление в ЗАГС, Марат не появился. Я ждала если уж не его самого, то хотя бы его звонка до 12 ночи, но он так и не позвонил. Я вдруг совершенно отчётливо представила себе, что вот так же совершенно свободно он может забыть и о свадьбе в день свадьбы, и сказала себе "довольно".
Он позвонил через несколько дней и сообщил, что был в "командировке" -- кодовое название его походов по девочкам. Я не стала с ним больше говорить и просто положила трубку.
Через два месяца я уехала в Ижевск. Незадолго до отъезда мы встретились с ним случайно в автобусе. Марат ловил каждый мой взгляд, вид у него был как у побитой собаки. А мне казалось, что я не видела его лет сто. Во мне всё перегорело и сам он показался таким чужим. Меня даже не удивило, что при встрече во мне ничего не шелохнулось. Через несколько дней с совершенно спокойной душой я оставила Ульяновск. А Марат... Ну что ж, Марат так и остался просто эпизодом в моей жизни,чуть-чуть горчащим, но в общем-то приятным воспоминанием -- мотыльком-однодневкой.