Большие капли дождя падали прямо на обнаженный щиток, разбиваясь на сотни мелких брызг. Они словно танцевали грустный осенний танец на окне бронемашины. Небо было более чем серое, оно было пепельно-серое, без надежды на просвет голубизны или хотя бы на гармонирующих с войной тяжелых грозовых туч. Вдали гулко ухали разрывы. Здесь же все было тихо, в выжженой дотла деревеньке, только какая-то старушка непонятным образом выжившая в погребе одного из домов с измотанным разбитым взглядом пыталась что-то приготовить поесть черненькому лейтенанту из пехотной дивизии, что сейчас дралась впереди. При этом в взгляде старушки была такая невыразимая тоска... Там можно было прочитать всю судьбу России. Потом кто-нибудь обязательно узнает, как комиссар этого забитого села драпал на восток, прибившись к какой-то группе окруженцев, оставив своих людей, как главный бездельник сделался главным полицаем. Мир в котором предательство перед лицом смерти ценилось выше жизни ближних... Тоска и боль.
А дождь все барабанил по навесу, и рядом стоял генеральский БТР, и его тоже не щадил дождь. И тут вдруг генерал с отчетливой ясностью понял: мы возьмем село за селом, возьмем и победим, возьмем Берлин, только кто, кто сможет победить эту невероятную горечь и тоску в людском сердце, которое так часто кидали под гусеницы танков, давили тяжелыми кирзовыми сапогами и которое осмелилось выжить после расстрелов? И его окатило словно ушатом холодной ноябрьской воды. Облезлый, серый куст торчал прямо перед щитком, и какие-то капли рикошетили от него, куст получал еще парочку маленьких дождинок. "За что нам такое?"- говорили старческие, но мягкие глаза. "За что нам жизнь без веры?" Генерал хотел было подойти к старушке и сказать что-нибудь ободряющее, но не смог найти слов.
Он знал, что когда они пройдут здесь, сюда придет НКВД, а проще - особисты. и будут проверять село на наличие враждебного элемента. Старушка, как старая еврейка, как раз и подпадала под эту категорию. Раз еврейка - значит неблагонадежный и вредный элемент, а раз оставалась в оккупированной зоне - значит, помогала немцам. Значит, ссылка. Сибирь. Парня бы расстреляли бы, или повесили...а на старушку неохота патроны тратить.
Облака все извергали с неба потоки, разверзлись хляби небесные... Генерал все сидел и думал. Непростительно много думал. "Нельзя так много думать на глазах у подчиненных... а то возьмут и донесут куда надо о неблагонадежности",- печально усмехнулся про себя генерал. Он вышел из бронетранспортера и на его голову посыпались разносерые дождинки. Генерал как будто думал, что дождь сможет смыть с него грязь... грязь войны и такой жизни, в которой боишься даже собственной тени... Но дождю было все равно. Тут подошел водитель в накидке, удивленно взглянув на генерала, доверительно сообщил ему, что в соседнем селе можно разжиться мясом... и там, говорят, таакие девушки остались, закачаешься! Видя, что генерал молчит, он, продолжая балагурить, полез в машину. Вскоре оттуда послышался его зов: "залезайте, тарищ генерал, поехали!" Он с душевным скрипом повернул голову и только через минуту понял смысл сказанного. Со вздохом он полез на свое генеральское место. БТР тронулся и направился туда, где опять били бризантные, и вновь шла в атаку наша доблестная пехота.
Ноябрь 2011.