Немного саднила макушка. Оно и неудивительно: в ней почти два часа ковырялся скальпелем, отвёрткой и паяльником медик, чинивший баллистический калькулятор. С проклятой железкой всё оказалось куда хуже, чем я предполагал: вышли из строя целых две платы из трёх. Проще было бы купить и поставить новый имплантат, но время поджимало, а подходящей модели как назло нигде не нашлось. Армейские и полицейские имплантаты, к сожалению, нельзя было купить с доставкой на дом.
Я отключил увеличение в искусственном правом глазу и поморгал. От многочасового глядения на ворота глаза начали болеть и слезиться. Даже после того, как я зажмурился, пейзаж не исчез: за время, проведённое на крыше, я запомнил его так, что он словно отпечатался на сетчатке. Три километра крыш – больших и маленьких, прямых и скошенных, каменных и ржаво-железных, пёстрых, укрытых обломками старых рекламных щитов и обрывков плёнки и уныло-бурых. Они упирались в исполинскую стену – некогда белую, а сейчас неопределённо-серую громадину с кучей технических отверстий, решёток, заплаток, антенн, труб, брошенных строительных кранов и ещё бог знает чего, а за ней – Корп. Чудовищная вавилонская башня, улей из переплетённых в невообразимых комбинациях бетона, стали, стекла, пластика, резины и керамики.
А ведь в самом начале здесь было миленько. Первое поселение напоминало кампус университета – зелёный и малоэтажный. Уютные тихие улицы, улыбчивые люди, покой и благодать. Но по мере того, как росло население, подпитываемое деньгами и рабочими местами в корпорациях, рос и город: уютные коттеджи сносились и на их месте возводились небоскрёбы, которые со временем становились всё выше и объединялись в новые улицы на головокружительной высоте. Дорожные развязки и коммуникации также взлетали в воздух, а производства и инфраструктуру прятали всё глубже, вгрызаясь в землю настолько, насколько это было возможно. И прошло не так уж много времени, прежде чем милый городок превратился в чудовищный муравейник.
Солнце поднималось к зениту и туда же стремились стеклянные иглы небоскрёбов над моей головой. Очень скоро светило закатится за город и здесь наступит темнота, а значит, телевизионщики вместе с кандидатом тоже на подходе. Никто из них в здравом уме не будет снимать в тени.
Стоило мне подумать об этом, как рифлёная бронеплита ворот шевельнулась и поползла вверх, а над стеной взмыли вертолёты.
Я нащупал губами трубочку и втянул остатки воды.
Начинается.
Колонна вырвалась, едва ворота поднялись достаточно высоко. Броневики напоминали собак, рвущихся с поводка: ревели моторами, взрывали землю огромными колёсами, разве что слюной не брызгали и не метили территорию. Они выезжали из ворот парами – белые, быстрые, хищные. Резкие очертания их корпусов – сплошные углы - не могло сгладить даже поднявшееся облако бурой пыли. Вертолёты скользили над ними тихо и грациозно, будто насмехаясь над грубой мощью боевых машин.
Я вновь приник плечом к прикладу старой армейской винтовки.
Баллистический калькулятор повесил передо мной зелёную табличку с данными, замигало окно с требованием: «Выберите цель». Я проигнорировал его и взглянул на колонну. Стальные монстры неслись вперёд, сминая всё на своём пути. От головных машин в стороны разлетались обломки и всякий хлам. Нет, пожалуй, это не псы, а носороги. Только у них я видел такое прямолинейное и неостановимое упорство.
Бронированное стадо пронеслось по трущобам, оставляя за собой широкую просеку, где всё было скомкано, покорёжено, перекручено и вдавлено в землю. А, вот и поворачивают. Строятся в кольцо.
Перепуганные аборигены выбегают из халуп, которые давят колёсами многотонные чудища, носятся вокруг, хватаются за головы, пытаются вытянуть из руин какие-то тряпки. Какой-то псих начинает стрелять, но автопушка броневика короткой очередью превращает туземца в красное облако. А снаряды летят дальше и пробивают ещё множество тонких стен, прежде чем разрываются осколками.
Так-так-так…
В центре остаётся одна машина – командирская, с кубиками дополнительной защиты и высокой антенной. Сейчас люк откроется и… Я положил палец на спусковой ключок и немного пошевелил стволом, направляя его в сторону клиента. «Морская фигура – замри».
Застыв, я наблюдал за командирской машиной. Дальномер показывал расстояние почти в полтора километра – тысяча четыреста девяносто метров, если быть точным, и я подкрутил оптический прицел – больше по привычке, поскольку всё равно планировал стрелять по показаниям баллистического калькулятора. Жаль, что клиент попался очень упёртый и хотел, чтобы кандидата именно пристрелили, а не взорвали, отравили или что-то вроде, обязательно пуля и обязательно в голову. Так бы я не заморачивался со всем этим стелсом, а купил на ближайшем базаре копию советского РПГ Эфиопской сборки, смастерил из подручных средств что-нибудь ездящее или летающее и отправил клиента на тот свет, не вылезая из удобного кресла.
Люк открылся, показалась голова. Шатен с идеальным пробором осторожно выглянул наружу. Тёмно-синий костюм сидит как-то странно – скорее всего, под ним бронежилет. Телевизионщики уже высыпали из своего бронетранспортёра, тянут кабели, подключают камеры на треногах и ставят свет. Слаженно работают, подлецы, очень слаженно. Ни единого лишнего движения, никакой суеты. Справились меньше, чем за минуту. Я установил маркер на голове кандидата, баллистический калькулятор помигал меняющимися цифрами и выдал яркую красную точку на двенадцать градусов выше и на девять правее головы кандидата. Что ж, ладно. Я прицелился в точку, застывшую в воздухе.
Аборигены уже поняли, что к чему, и со всех ног мчались к бронемашинам.
Я обратил внимание на вёртолёты, которые кружились над трущобами. От осознания, что между моей спиной и смертью с небес находится всего лишь тонкий слой раскрашенной тряпки, стало чертовски неуютно.
Главный телевизионщик махнул рукой, и кандидат начал произносить речь.
Палец окаменел на спусковом крючке. Осталось совершить последнее движение, но я почему-то медлил. Чутьё било тревогу и подсказывало, что всё не так просто. Но что?
Странное задание? Да, именно так. «Клиент» очень непростой, но, к счастью, меня снабдили всей возможной информацией. Конечно же, после убийства поднимется ужасная шумиха и меня будут искать, но отследить стандартную армейскую пулю, выпущенную из стандартной же армейской винтовки нереально. За пятьдесят лет работы наёмным убийцей я научился заметать следы и в этот раз, совершенно точно, тоже сделал всё как надо. Отпечатков нигде не оставил, в сети не светился, деньги вывел через десяток кошельков.
Может, дело в вертолётах над моей головой?.. Тоже нет, я приготовил путь отхода и мог за две секунды покинуть крышу, чтобы спрятаться под прикрытием стен, а там - выбраться из здания и затеряться в толпе убегающих аборигенов труда не составит.
Поразмыслив, я решил, что дело всё-таки в вертолёте: один из них как раз нарезал круги практически надо мной.
Я не стрелял, мысленно пытаясь прогнать вертушку, но пилот на мои телепатические сигналы не откликался. В голове тут же проклюнулась предательская мысль отсидеться и пойти домой, но её быстро задавила другая. «Приятель, - сказала она. - Ты взял аванс и успел потратить почти половину. Если наниматель узнает, что ты за его счёт купил новый ствол, починил имплантат, раздал долги и весь день валялся, нюхая вшивый матрас, быстрая смерть от пуль полицейских покажется тебе отличной альтернативой тому, что с тобой сделают».
С таким доводом было трудно не согласиться.
Политик уже вовсю разглагольствовал. Размахивал руками и громогласно обещал аборигенам, что сделает их будущее таким же светлым, как его зубная эмаль, а я метафорически держал на мушке его башку и всё ещё раздумывал, стрелять или нет. Воображаемая монетка интуиции крутилась в воздухе, за доли секунды перерабатывая огромный объём информации, оценивая вероятности и подсчитывая последствия, – и когда она со звоном упала на землю, на аверсе было крупно и недвусмысленно написано «Стрелять».
Ну что ж, раз так… Я вдохнул и сделал поправку, потому как за те несколько секунд, что я колебался, колебалась и точка, высчитанная баллистическим калькулятором. Положил палец на спуск, слегка надавил, ощутил упор и с чувством прыжка в пропасть выстрелил.
Нервное напряжение снова замедлило время, и за доли секунды перед тем, как рвануться в спасительную темноту подъезда, я успел проследить полёт пули, причём проследить так, что позднее мог нарисовать её точную траекторию.
Вот она вылетает. Пламегаситель выполняет функцию, которая произрастает из самого его названия, а значит, нет ни искр, ни огня, ни прочих спецэффектов: просто облачко порохового дыма вырывается из ствола, а ещё немного - из затвора вместе с гильзой. Далее пуля, постепенно забирая влево и снижаясь, мчится над трущобами. Улыбающаяся рожа кандидата всё ближе. Остаются последние метры, увесистый кусочек металла вот-вот изо всех сил ударит в цель - и одним политиком в Корпе станет меньше: его мозги разлетятся по трущобам, а безупречные зубы красивым веером вспорхнут в воздух. Я выкручиваю приближение в глазу на полную, чтобы убедиться в этом и своими глазами увидеть, как пуля… выбивает искры о броню в паре десятков метров от цели.
От шока я беззвучно захлопал ртом: просто не мог поверить, что это случилось на самом деле и проклятый калькулятор опять меня подставил. И опять-таки из-за шока я совершил ужасную глупость – выстрелил ещё два раза, сделав поправки вручную и наплевав на показания глючной железки в голове. Мозги работали быстрее, чем палец, и уже в момент второго нажатия на спуск я осознал, что ничего не исправить.
Телевизионщики всполошились, полиция открыла хаотичный огонь по толпе, а кандидат нырнул внутрь бронетранспортёра. Люк захлопнулся - и мой билет в светлое будущее оказался надёжно укрыт за толстым листом стали.
А вот я как раз был беззащитен, как таракан на обеденном столе, и смерть закладывала вираж, визжа винтами и нарезая ломтями горячий африканский воздух. Толкнув ладонями матрас, я взлетел, попутно запутавшись в палатке, и бросился к спасительному выходу. Верней, к месту, где он, по моему мнению, находился, потому что проклятый кусок брезента перекрыл обзор, и я ни хрена не видел.
Вам когда-нибудь стреляли в землю прямо возле пятки? О, это непередаваемое ощущение.
Позади, едва не обжигая затылок, сверху вниз прожужжала очередь, которая врезалась в камень у моих ног. Из-за этого я запаниковал и, заорав что-то нечленораздельное, прыгнул в темнеющий проём двери, с развевающейся плащ-палаткой за спиной, как какой-нибудь сраный супергерой.
Сразу же за дверью меня ждала лестница. Очень укромная лестница, куда наркоманы любили ходить с определёнными надобностями. Поднимался я по ней предельно аккуратно, чтобы ни во что не угодить, зато обратно пролетел, собирая всё, что можно. Прокатившись вниз и чуть не сломав себе шею, я услышал, как по бетонной крыше забарабанили выстрелы автопушки. Сверху посыпались пыль и осколки бетона, и это значило, что валяться тут по уши в дерьме не было времени.
«Только бы не ракеты! - думал я, пока спускался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, - бодрый и резвый, как шестнадцатилетний юноша. – Только бы не ракеты!..»
Но, разумеется, было глупо надеяться на то, что пилот боевого вертолёта позабудет о тяжёлой артиллерии. Поэтому вместо того, чтобы покинуть здание как нормальный человек, я изо всех своих старческих сил мчался, сбивая на ходу консервные банки и отфутболивая бутылки, к окну. В вонючей темноте оно ярко-ярко, как маяк, и я бежал к нему так, как покойники бегут на свет ламп реанимации.
За спиной оглушительно грохнуло. Спину опалил огонь, в тело ударили осколки, а поток раскалённого воздуха подхватил меня и понёс вперёд – туда, куда я так сильно стремился. Я визжал от ужаса, как девчонка, представляя, как со всего размаху, не сгруппировавшись, падаю на чьё-нибудь жилище внизу. Впрочем, реальность быстро догоняла воображение: вот за мной складывается дом, и падают бетонные плиты; вот я вылетаю в окно и передо мной простирается неуютная пустота, вот… Вот шею что-то сдавливает и не даёт двигаться дальше: я падаю, и над головой проносятся куски камня и горящего мусора.
Но падать тоже пришлось недолго: шею вновь сдавило, да так, что от боли потемнело в глазах, и я повис на грёбаной горящей плащ-палатке на высоте третьего этажа. Из-за удушья и контузии мозги работали очень туго, но я помнил, что где-то на поясе есть нож: им я и собрался воспользоваться. Вытащил из ножен и поднёс к ткани, но полоснуть так и не получилось: дом сотряс ещё один взрыв, и он был куда сильнее, чем первый.
Меня подбросило, закрутило и запустило в новый полёт.
Со стороны это, должно быть, смотрелось забавно: несущийся по воздуху и орущий на высокой ноте горящий шар, но мне было не до смеха. Всё кружилось, я окончательно перестал понимать, где верх, где низ, и хоть какая-то определённость наступила в тот момент, когда я на этот самый низ шмякнулся.
Хрустнули доски, затрещала ткань, заскрипело железо, а нейро-регулятор милосердно приглушил жуткую боль. Я проломил своей хилой тушкой крышу лачуги, но не остановился, а по инерции отскочил дальше, как мячик. Смял стену, потом ещё одну, опрокинул стеллаж, откуда на меня посыпался хлам, раздавил коробки, вляпался в какую-то слизь и наконец-то остановился.
Пара мгновений тишины.
Потом ещё пара.
Я позволил себе выдохнуть.
Крыша (хотя назвать простой лист гофрированного металла крышей - означало бы сделать последнему комплимент) накренилась и со скрежетом свалилась, чуть не отдавив мне ноги и открыв вид на небо.
И в этом небе я увидел вертолёты, которые разворачивались для возврата на базу.
3.
Алкоголь.
Он был моим спасением от жестокой реальности раньше, стал и теперь.
Каждый день я заказывал пиццу, покупал выпивку в онлайн-маркете, встречал дрона в окне (однажды он чуть не поджарил меня электрошоком, когда я забыл расплатиться) и напивался. Пил я жадно, яростно и свирепо, как человек, выбравшийся из пустыни. Заливал пойло в глотку, сдерживая рвотные позывы и слёзы, мужественно терпел все неудобства - лишь бы поскорей забыться в алкогольной нирване. Это не было запоем - я не испытывал по утрам похмелья и мог бы остановиться в любой момент. Мог, но не хотел.
Стоило сознанию хоть немного проясниться, как демоны, живущие в нем, пробуждались, нападали и начинали меня грызть. «Ты промахнулся», «Ты ничего не можешь», «Неудачник», «Ты никому не нужен», «Мазила», «Это конец».
Эти мысли атаковали меня без конца и подтачивали волю. Вернее, я атаковал сам себя и сам же всё подтачивал, не имея никаких сил остановиться и взять себя в руки.
Время летело незаметно и я лишь иногда с удивлением обнаруживал, что за окном рассвело или наступила ночь.
Апартаменты, куда я переехал из гадюшника, поначалу были очень милыми и чистыми, но, поскольку гадюшник следовал за мной по пятам и был частью меня, вскоре уют весьма потускнел. С каждым днём на белых ковриках появлялось всё больше пятен, а коробки из-под пиццы и пустые бутылки захватывали всё больше пространства.
Если в прошлом доме моим троном было кресло, то в этом я занял кровать и проводил в ней почти всё время. Это была моя пещера, моя звериная нора, в которую я заполз, чтобы восстановиться, но вместо того, чтобы зализывать раны, разгрызал и расцарапывал их ещё сильнее. Напивался, кричал от ужаса, на какое-то время засыпал. Затем просыпался и повторял по новой.
Конечно же, я не заслуживал жалости. Конечно же, мне было плохо, но это всего лишь значило, что плохо бывшему военному преступнику а впоследствии просто преступнику и профессиональному убийце. У меня не было никаких оправданий всей той херне, что я натворил за долгие годы: я настолько давно свернул на кривую дорожку, что в конце концов просто перестал искать их. И сейчас, когда у меня оказалось слишком много свободного времени, я вспоминал все свои ошибки и безжалостно себя за них громил. Это тоже была веская причина заглушить сознание алкоголем. Несколько глотков - и вот бесконечная тьма в моём сознании откатывается назад, а проблемы отступают.
Не тревожили даже мысли о том, что деньги подходят к концу. Прожить ещё один день, потом ещё, а там будет видно. К сожалению, после провала большинство моих счетов оказались заблокированы и я смог спасти не так много. Хорошо, хоть услуги врачей успел оплатить – иначе ходил бы с горелой задницей ещё год, пока она заживала бы сама собой.
Раз за разом я вспоминал ту проклятую пулю: её долгий полёт и роковой промах. Жизнь предоставила мне шикарный шанс, но и его я умудрился бездарно просрать. Что будет дальше? Будет ли дальше хоть что-то хорошее? И стоит ли вообще дожидаться этого «дальше» или всё-таки лучше вставить пистолетный ствол в рот и нарисовать на милых персиковых обоях авангардистскую картину? Язвительный голос в моей голове заметил, что я и в этом случае могу промазать.
Чем дальше, тем больше я склонялся к последнему варианту. Серьёзно, зачем это всё? Для чего?
Во-первых, уже никто в здравом уме не предложит мне работу, а это значит, что я останусь без средств к существованию, окажусь на улице и буду вынужден ради пропитания грабить ларьки с уличной едой – потому что наличные деньги вышли из обращения лет семьдесят назад.
А во-вторых, я боялся даже пошевелиться, потому что любое движение только увеличивало количество дерьма в моей жизни. Каждый мой поступок на протяжении долгих лет причинял кому-то боль и делал кого-то несчастным - и на это я сейчас пойти не мог. Отчего-то ужасно хотелось, чтобы хоть кто-то, хоть один чёртов человек во всём этом мире считал меня хорошим, но в то же время я понимал, что ни у кого не было для этого причин.
Смерть казалась простым и естественным выходом из всего этого дерьма. Если не получается развязать узел, всегда можно разрубить его. Если уж я ни на что не способен, то нечего и воздух зазря переводить. Так мне казалось.
Однако, где-то глубоко в мозгу ещё жила рациональная частичка: и её слабый и едва слышный голос убеждал, что лучше не торопить события и пустить всё на самотёк. То, чему полагается сдохнуть – сдохнет само собой. Кто знает, может, оно и выкарабкается как-нибудь.
И я карабкался. Правда, со стороны это выглядело, как беспробудное пьянство, вопли ужаса и хватание за пистолет.
Одна из ночей выдалась по-настоящему жаркой. Кондиционер не работал: я уже давно спьяну сделал с ним что-то, после чего несчастная машина закряхтела и затихла, а изо всех её отверстий начала течь вода. Я не помнил, как вызывал ремонтника, но тот пришёл и тут же сбежал, когда увидел вдребезги пьяного голого деда с оружием: поэтому приходилось терпеть жуткую духоту.
За окном кипела жизнь - ездили машины, в которых бумкала музыка, жужжали стаи дронов, стучал на эстакаде монорельс, звучали голоса сотен людей. Так уж вышло, что я так и не удосужился разглядеть пейзаж, даже во время встреч с летающими посылками из магазинов - моё внимание в куда большей степени привлекала еда и выпивка, чем очередной вид на город. Всё равно всё везде одинаковое - шумное, замусоренное, железобетонное, забитое транспортом, людьми и освещённое проклятым кислотным неоном.
Я снова клевал собственную печень в ожидании, когда прилетит птица счастья с волшебным зельем, которое подарит мне покой. Глядя внутрь себя, я следил за полётом роковой пули через трущобы уже в сто тысяч первый раз. И тут произошло нечто. Не знаю, что творилось в моей голове и как взаимодействовали между собой алкоголь, боевые инъекции, гормоны и всё такое прочее, но в сто тысяч второй раз я представил, как пуля не расплющивается бесполезно о броню, а всё-таки попадает в цель. О, да, это было бы прекрасно. Это бы всё изменило. Фантазия, ранее забитая сапогами под нары моего мозга, осторожно подняла голову и робко принялась добавлять красок в эту сцену. Ещё лучше. Я грезил наяву, почти галлюционировал и чувствовал себя превосходно. Кажется, даже смеялся - на страх соседям, которые слышали из моей квартиры только жуткие крики и теперь наверняка напряглись, ожидая худшего. Крики - это ещё куда не шло, но смех, следующий за ними свидетельствовал, что человек окончательно двинулся и пора бы вызвать здоровых мужиков со смирительными рубашками.
Наверное, я действительно повредился в уме - такие потрясения не проходят без последствий, - и именно на это можно списать появление следующей идеи.
Я дострелю этого ублюдка.
Конечно же, совсем недавно я очень страдал из-за того, что причинял людям вред, но сейчас, похоже, моя психика встала перед выбором - либо сдохнуть самому, либо придумать хоть какой-то выход из ситуации.
Итак, я дострелю его.
Я вскочил с кровати, отчего судорогой свело всё моё дряхлое тело и пришлось попрыгать, чтобы размять мышцы, которые наперебой кричали, что я идиот. Дострелить - это хорошо. И дело тут даже не в деньгах - никто мне ничего не вернёт, а в репутации, которая уже давно провалилась в тартарары и которую надо восстанавливать в первую очередь. Будет репутация - будет и всё остальное. Я зашагал по комнате туда-сюда, спотыкаясь о мусор и собирая одежду. Решимость и новый смысл существования мобилизовали все силы, но я знал, что долго это не продлится и скоро всё вернётся на круги своя - а значит, надо пользоваться моментом и ни в коем случае не задумываться. Делать, а не думать - вот весь секрет успешной жизни. По крайней мере для меня: потому что каждый раз после размышлений о том, что происходит и куда всё идёт, я был способен только сидеть, обхватив себя руками, раскачиваться и повторять: «Какой кошмар… Какой кошмар».
Одевшись преувеличенно бодрыми движениями, я направился в ванную и почти двадцать минут отскребал от подбородка весь седой ужас, который на нём отрос. К концу бритья я изрезался так, что здорово смахивал на гусара, прошедшего через сабельную атаку, а из волос в раковине можно было сделать небольшого белого медведя. Подстричься тоже не помешало бы, конечно, но это потом.
Я вышел в комнату, окинул её оценивающим взглядом и, засучив рукава рубашки, остервенело принялся за уборку. Собирал мусор в пакеты, вытирал пыль чистым носком, запустил робо-пылесос, который обнаружился в самом захламленном углу и боязливо подмигивал зелёным диодом - давно потерявший всякую надежду выбраться из западни.
Разгребание завалов для меня всегда было преисполнено особого смысла. Если ты хочешь навести порядок в своей жизни, то начать следует с самого грубого и физического уровня - и никак иначе. К тому же это был ещё и медитативный процесс: физическая работа позволяла думать легко и непринуждённо, не отвлекаясь на мелочи и не растекаясь мыслью. Одна голая конкретика. Спустя почти час я очнулся оттого, что соседи стучали мне в стену, и понял, что сейчас глубокая ночь. Зелёные цифры перед глазами гласили, что сейчас половина третьего. Шум нужно было прекращать, но я и так собирался закругляться, поскольку квартира сияла чистотой, а в голове появился какой-никакой, а план.
Выйдя в Сеть я купил за пару долларов одноразовый доступ к защищённой линии. Правда, вся её защищённость сводилась к тому, что трафик пускали через башку какого-нибудь опустившегося бродяги, вроде меня, но было достаточно и этого.
Гудок.
Ещё один.
Заспанный голос.
- Да.
- Эрвин?..
- Да, Эрвин. Кто это? - насторожился мой давний знакомый.
- Это Маки, - ответил я. - Маки ван дер Янг.
Пауза.
- Очень смешно.
Короткие гудки.
Я выругался и перезвонил. Эрвин снова взял трубку - и голос его звучал раздражённо, что можно было понять, если учесть позднее время и то, что он не должен был питать ко мне никаких тёплых чувств.
- Эрвин, чтоб тебя, это и правда Янг! - затараторил я, стараясь успеть сказать побольше, пока он не отключился снова. - Не отключайся, выслушай меня!
- Докажи.
«Разумно»
- В ходе эксперимента, чтобы нивелировать сбои из-за гормонов тебе чуть не отрезали яй…
- Достаточно! - прошипел голос. - Это действительно ты. Что ж, хорошо, потому что я уже давно хотел тебе сказать - пошёл ты нахер, Маки ван дер Янг!
Короткие гудки.
Что ж, мне повезло хотя бы в одном: я говорил именно с Эрвином. А значит, на него можно повлиять или надавить – но мягко, чтобы не вывести из себя. Набрал снова. В этот раз гудки длились долго – целую минуту.
- Да, - голос звучит уже не раздражённо, а устало и смиренно, из-за чего я почувствовал себя козлом и захотел тут же отключиться и никогда больше не звонить старому другу.
- Эрвин, прости, - искренне выпалил я, напрочь забыв про заготовленную речь. – Правда прости, приятель. Я… Я знаю, что виноват, это огромный косяк с моей стороны.
Вздох.
- Чего ты хочешь, Маки? Я только-только начал всё это забывать.
Теперь моя очередь вздыхать.
- Прости, но мне просто больше некуда идти и не к кому обратиться…
Эрвин перебил:
- Ха, представляю, в какой ты заднице, раз уж посмел связаться со мной.
- В полной, - не стал я кривить душой. – Хуже некуда. Мне нужна твоя помощь.
- О, какой же ты мудак! – взорвался Эрвин. – Моя? Моя помощь? Если тебе нужна страховка, мог бы просто позвонить в офис в рабочее время! Потому что я, - он подчеркнул интонацией это «я», - могу помочь только с этим.
Я помолчал, переваривая услышанное:
- Ты страховой агент?..
- Да, мать твою, я страховой агент! - Эрвин старался сохранять спокойствие, но выходило ужасно даже несмотря на то, что он был тем ещё забитым чмошником. – Что-то не так?..
- Всё так. Ладно, признаю, я не так выразился. Мне нужна ваша помощь.
Вздох.
- Нет, я не могу.
- Эрвин, ты же знаешь, мне никогда не нравилось напоминать о долгах…
- Долгах?! – он захлебнулся возмущением. – Знаешь, если говорить о долгах, то…
- Да-да, я всё знаю. Но я всё-таки спас тебя. И перед этим тоже, - не отступал я. – Всего одно дело. Один проект и мы в расчёте.
- Ты не понимаешь! Я долгие годы привыкал, старался забыть, вырабатывал хоть какую-то систему контроля, а теперь… А, впрочем, тебе же плевать, верно?
- Верно, - зачем-то кивнул я.
- Всего хорошего, Маки. Был рад поболтать.
- Стой! – негромко рыкнул я. – Эрвин, не заставляй меня превращать твою жизнь в ад.
Молчание.
- Ты тут?
- Да, - упавшим голосом ответил старый друг. – Боже, ну за что мне это?.. Я очень тебя прошу, не надо.
- Прости, но у меня нет другого выхода. И вообще, не будь козлом! – я решил немного надавить на чувство долга. - Когда тебе нужна была помощь, я пришёл, хотя мог и не ввязываться.
Тишина и тяжёлое дыхание, перемежаемое… Что это, всхлипывания?..
- Эрвин! – позвал я.
- Да, я тут, но я… Я не… Прошу, не надо. Я благодарен за спасение, но сейчас не могу ответить тем же. Хочешь, я дам тебе денег?..
- Не нужны мне твои деньги, - отмахнулся я. – Прекращай реветь и соберись! Предупреждаю, что если ещё раз услышу «нет» или «не могу», то отключусь навсегда и устрою тебе весёлую жизнь. Ты слышишь меня, Эрвин?
Пауза.
- Да.
- Ты знаешь, что будет?..
Он совершенно точно знал и ожидаемо ответил:
- Да.
- И что же будет, Эрвин, может, ты подскажешь мне? – продолжал давить я. Ещё немного и он сломается. Но главное не переусердствовать.
- Ты используешь слово, - всхлипывание и шмыганье носом уже начинали действовать мне на нервы.
- Да, я использую слово. А потом использую его ещё очень много раз, Эрвин. Я буду звонить тебе с разных адресов и произносить его, буду писать на почту, в сети и мессенджеры. Я даже закажу рекламу в Сети с одним этим чёртовым словом. У меня богатая фантазия и ты никуда от него не денешься. Так что подбери нюни и помоги мне.
Похоже, он уже вовсю рыдал. Совесть подала голос, но я безжалостно затоптал её в зародыше: сейчас не та ситуация, чтобы проявлять слабость.
- Ладно, - сказал, наконец, Эрвин и громко шмыгнул носом. – Чёрт с тобой. Я помогу, если ты этого так хочешь.
- Спасибо, - улыбнулся я. - Я знал, что ты сделаешь правильный выбор.
- Ой, да иди ты в задницу. Столько лет впустую. Столько усилий – и всё будет пущено прахом.
Я проигнорировал нытьё.
- Встретимся днём, - я быстро поискал какую-нибудь забегаловку в моём районе и скинул Эрвину ссылку на неё. – Вот здесь. В два часа дня.
- Не смогу, я же буду на работе. Менеджер меня…
- Мне это неинтересно! – огрызнулся я. – Отпросись, соври, уволься. Кстати, уволиться – это неплохая идея, потому что времени у тебя будет не так много.
- Прекрасно, просто прекрасно. А кто будет за мою квартиру платить?..