Школьный завхоз Елена Денисова звонила по мобильнику. На том конце провода злостно молчали. Техника не стоит на месте - теперь не провода, а бог знает, чего, но - молчали. Тупые гудки капали весенней капелью: чпок-чпок. "Блин японский!" - сказала Лена, отшвырнув в сердцах конторскую книгу с надписью "Журнал дежурств". Та грохнулась об пол.
- Ой! - очнулась уборщица Маша, которой давно надо было мыть коридор, но она не чесалась - сладко дремала в кресле, ожидая окончания уроков. - Чего это ты?
"Обалдела совсем", - подумала она про себя.
Отношения с завхозом у неё были сложные: Лена заставляла её отсиживать положенные часы и не имитировать уборку, а драить по-настоящему. Еще её злило, что Ленка была такая же толстая, как она, но подвижная, шустрая. И все посмеивалась: "Разожралась ты, Машка. Попа вон скоро в дверь не пролезет".
- Ничего. Звоню - она не берет. Звоню - не берет! Договаривались, что положит в карман, так нет.
- Кто?
- Мамаша моя, - Лена нахмурилась и засопела. - На дачу она поехала. Грядки копать.
- А! Ну, так в доме, небось, забыла. Моя тоже... Сумку бросит, и звони - не звони.
- Правильно! Соседская бабка Катя прошлую неделю упала в эти чёртовы грядки, ногу сломала, и лежала - скулила, пока мужик случайный скорую не вызвал. Просила ведь: "Положи телефон в карман!" - Лена уставилась на мобильник. Из того капало: чпок-чпок. - Не берет!
- Возьмет, - Мария зевнула. - Раньше без мобильников жили. И ничего.
- Всё зеваешь. Молодая девка, а ходишь, как сонная муха, - Лена не отрывала взгляд от экранчика, точно разговаривала с ним, а не с нерадивой уборщицей.
- У меня трое детей, - обиделась Мария. - Я не высыпаюсь.
- У меня тоже считай... пятеро! Если с маменькой. Ну, ты подумай?!.. Договаривались - и не берёт!
Прозвенел звонок. По коридору застучала ребятня, заорала: "Ура-а!"
- Беги в раздевалку! Проследи, чтобы все путем, а то шарфы-шапки позабывают! Ведро-то оставь, куда ты с ведром? - Лена сунула мобильник в карман, задумалась. "Придётся на дачу ехать. Не позвонит до шести - поеду, - тряхнула она волосами. - Упёртая бабка! Дорвалась теперь до своих грядок, про всё забыла!"
У второго "Б" толпились ученики с родителями. Марь Петровна махнула Лене: "Подожди, я сейчас! Вместе выйдем", - и показала глазами на пёстрое сборище: освобожусь, мол, тогда.
- Как тут моя? - с надеждой и опаской спросила миловидная женщина в белой ветровке.
- Ваша - хорошо, - одобрительно кивнула Марь Петровна. - Математику первая сдала. Никифоров, ты куда? Вернись! Твоя бабушка идет!..
- А мой?
- И ваш неплохо. Умный мальчик, только балуется.
- Вы, почему за детьми не смотрите?! - петушиным голосом завизжал пришибленный мужичишка, в котором, обернувшись, все тотчас признали папу Тёмы Бесклубного. Он появлялся в школе редко, но метко. - Моего сейчас избили! Покажи, - папа вытолкнул на середину взъерошенного Тёму. - Ребёнка избили, а вы не смотрите!
- Как это?..
- А я знаю, как?! Я у вас хочу спросить!
- Кто тебя избил?! Где? - опешила Марь Петровна и прихватила Бесклубного - младшего за рукав. Глазки у того бегали. Следов членовредительства на пухлом личике не просматривалось.
- Он пожаловался! - визжал мужичишка. - Только что!
Лена притиснулась к тщедушному плечу:
- Мария Петровна, родитель пьян!
- Что вы такое говорите?! Как можно?!
- Родитель пьян! Пишите докладную завучу.
- Ну-ка, - Марь Петровна взяла себя в руки и шагнула к Бесклубному.
Принюхалась.
- Вы пьяны!
- Что вы себе позволяете?! - голосом Паниковского выкрикнул Бесклубный и быстрыми шагами понёсся к лестнице, оставив "избитого" сына в цепких руках Марь Петровны. - Я буду жаловаться! Вы не смотрите за детьми!..
В кармане у Лены заверещал мобильник.
- Ой! - закричала она. - Слава Богу! Мама, ты где? Какой чай?! А почему не отвечала? Мы договаривались... Понятно. Да, поняла. Да. Ладно, перезвоню. Давай, пока...
- Нет, вы поглядите, замерзла она! Пришла чайку попить и вспомнила! Ну, елы-палы! Просила ведь: "Положи телефон в карман!"
- Лена...
- Чего ты, Петровна? Сердце? Врача!
- Погоди, я сяду...
- Из-за этого, что ль? - она показ ала на лестницу, по которой улепётывал Бесклубный. - Брось! Мой Никитка с их Тёмой в садик ходил - так он и там концерты закатывал! Напьётся - и орать... Маш! Возьми у меня корвалол в ящике.
- Не надо...
- Что "не надо"? Неси, Маша! Скорее!
- Мне... лучше.
- А докладную всё равно напиши. Двенадцать, тринадцать.... Он кляузный. Я подпишусь, если что. Двадцать пять.... И Машка подпишется.
Домой Лена шла в настроении. Разглядывала кусты, прохожих, первые одуванчики с мать-и-мачехой, глазастых девиц в спущенных ниже талии джинсах. Наплевать: Коленька любит её и толстую. Подумаешь! "Нет, надо после шести не есть", - она втянула живот. Тот не втягивался. "Зараза такая", - обозвала его Лена и призадумалась. Может, ей промелироваться? Или выкраситься в другой цвет? Мимо проскакали три козочки-старшеклассницы с головами цвета "красного дерева".
Вон, как эти?
Безобразие. С четырнадцати лет красятся. В её время такого не было. Девочки ходили скромные, в формах, передниках. Не то, что нынче!..
Посетовав на времена, Лена зашла в "Детский мир" и следом - в "Пятерочку". В первом купила две майки, во второй - хлеба, кефира, макарон и полкило толстых сарделек. Курица у неё есть - на сегодня-завтра хватит. Мальчишки лопают все подряд. Скоро их с Колькой съедят. Лена улыбнулась: "Пошла она, эта диета!" Как ей не есть, если все вечера у плиты? Одно попробуешь, другое. Это, какое ж терпение надо иметь?!
Коля и так её любит.
В сквере у дома возились малыши. Стучали совками, лопатками, постреливали в прохожих из игрушечных автоматов. От кустов пахло весной и сыростью. На старой изломанной сирени набухли почки. Оливковый ствол тополя напрягся и позеленел. В ветвях подсвистывали птицы, и даже воробьи, скакавшие по кромке асфальта, чирикали веселее прежнего. Земля была черна, но под влажными комьями уже вовсю ворочалась бессонная трава.
На лавке у подъезда сидели старухи и небритый дед с костылем - и молчали.
- Коля мой проходил? - Лене нравилось говорить "мой".
- Не-е-т, - отозвались восковые старухи, едва шевеля сиреневыми губами.
"Странно", - она посмотрела на часы, юркнула в подъезд.
- Коля, ты где?
Мальчишки кинулись ей под ноги:
- Папы нет!
- Он с лаботы не пьисол, - доложил младший мальчик, названный в честь деда - Лёнечкой. - Что ты пьинесла?..
"Полседьмого. Он всегда в пять приходит", - с холодом в душе подумала Лена и, бухнув сумки на табурет, схватилась за надоевший мобильник. "Вне зоны доступа, вне зоны доступа", - забарабанил металлический голос. Лена глупо спросила у него: "А где?"
- Макаёны! - обрадовался младший мальчик.
Дети смотрели на неё выжидающе.
- Папа не звонил? - строго спросила она у второклассника Никитки.
- Не-а, - обиделся Никитка и ушел в комнату.
"В милицию надо заявить! Или подождать? - Лена заметалась, скинула плащ и туфли. - Бабки у дома сидели, как мертвые. У меня ещё мысль мелькнула: не к добру".
Она набрала Степана Ивановича - мужниного сослуживца, и тот немногословно объяснил, что Николай отпросился сегодня ровно в три пополудни. Сказал, мол, по делу. Лена хотела кивнуть: "Понятно", - будто знала, зачем он отпросился, потом решила, что не до жиру, и срывающимся голосом мяукнула: "А по какому делу, не сказал?"
Степан Иванович пожал по телефону плечами.
- Батён! - Лёнечка выудил из сумки батон и отломил горбушку.
Лена закрыла глаза: как Витька!..
Первый муж Витька ушел на работу - и не вернулся.
Записку оставил - она её на прикроватной тумбочке нашла: "Лена, прости".
Она ринулась в спальню.
Перевернула вверх дном и столик, и тумбочку: салфетки, крем, духи, таблетки от давления... Записки не было. "Слава Богу! - плюхнулась на пуфик, вытерла лицо. - Бомба в одну воронку дважды не подает! Надо успокоиться. Степан Иванович сказал, по делу он поехал - значит, вернётся".
Дети сгрудились у двери.
- Сейчас будем ужинать, - успокоила их Лена.
"Дрр", - затрясся припадочный мобильник, в трубке щелкнуло:
- Коля, ты?! Ты?! А почему "вне доступа"? Нет, я звонила, а ты - "вне доступа". Почему "вне доступа", Коля? Ты в метро?! - она заплакала. - Я ничего. Нет, не волнуйся. Да не реву я. Ничего не случилось.... Нет. Я потом расскажу. Да. Жду, Коля, давай. Я жду....
Вытерла глаза: надо же! Какого лешего ей причудилось? В метро он - вот и "вне доступа"! А она сразу: как Витька! Таких паразитов, как Витька поискать. А почему "в метро"? Он с работы, на работу - на трамвае? Дура бестолковая! По делу мужик ездил - вот и на метро...
Нехорошие мысли вились и вились, но Лена не давала им хода. Коля отозвался! Её Коля отозвался! Счастье! Она разогрела вчерашний гуляш, овощи, покормила притихших ребятишек. Поставила на плиту гречку, чтобы было, чем позавтракать. Чудачка! Она решила, что жизнь кончена, а Коля отозвался!
Дверь стукнула, Николай высунулся из прихожей:
- Чего заполошничаешь?
- Ой, не поверишь!..
- Папа, папа! - повисли на нем ребятишки.
Первый муж у Лены был красивый, а второй - умный. Коля был лысоват, носил очки и на солдатских фотографиях был похож на обмороженного фрица из армии Паулюса, но Лена решила - хрен с ним. С лица воду не пить. Зато не бабник. С руками парень. Мастеровой.
- Представляешь, в голову вступило - не рассказать. Где ты был-то? Степан сказал, ты по делу отпросился.
- Да я это, - муж наклонился развязать кроссовки. - На дачу... ездил.
- Как... на дачу?
- Мать попросила, - он юркнул в туалет, - вольерчик сделать...
- Чего?.. Коля, я не понимаю...
- Вольер, говорю! - крикнул муж и открыл воду.
Лена распахнула дверь:
- Вы что сбесились?
- Нет, ну, Лен, что я родной тёще вольер не сделаю?
- Какой... вольер, для чего? - в носу у неё защипало.
Её предали! Она едва не умерла от страха и ужаса, оттого, он ушел или с ним что-то случилось, а он - на даче! Строит гадкий... сортир. Нет - вольер.
- Для чего, говори!
- Не шуми, Лен. Ну, кур она... купила. В смысле, три курицы и одного петуха. Красивого такого - с хвостом. Просила не говорить, не шуми....
Никитка понимающе прыснул, а младший мальчик вытаращил глаза:
Малыш изогнулся, плюхнулся на линолеум, вскочил и зашагал строевым вокруг табурета:
- Питусёк, питусёк! Заятой грибесёк! Сто ты яно стаесь...
Никитка с отцом грохнули.
Лена хлопнула дверью. Упала ничком на постель. На душе было мерзко и гнусно, точно её истоптали и выбросили. В ушах звенела неприятная музыка. Мелодии сливались, наползали друг на друга. Визжали скрипки. Печальный барабан гудел пожарным колоколом. Она зарылась в подушку, равнодушно подумала: "Надоело всё. На-до-е-ло. Витька говорил: "Правильная ты какая-то. Скучная. Не умеешь жить. Для себя надо, а ты - для других. Что ты ходишь, вокруг меня, в рот заглядываешь? Каждый шаг предугадываешь? Может, я сам хочу твой угадать, а ты - не даёшь!"
- Не умею я по-другому, не умею! - заревела она, как девочка, всхлипывая и вытирая нос.
Музыка стихла. Во дворе залаяли собаки, заурчали машины, и на одной придурочно заорала сигнализация: "Уйди-уйди-уйди!"
- Почем она их купила? - тихо спросила она у мужа.
- Лен, ну я не знаю, - Николай виновато потупился, отпустил ребятишек - они ускакали в детскую. - Вроде, по триста за штуку.
- Хе. Чуток поболе: тысяча восемьсот, - муж почесал в затылке. - Она сказала, трёх - мало, надо пять.
- Ах, пять. Ну, да. Чего мелочиться?
Николай несмело улыбнулся.
- Пусть будут, Лен, а? Куры они и куры. Чего теперь... из-за них.
- Мне-то что? Пусть будут. Мне вообще... наплевать.
Она помолчала. Взялась за чай.
- Сколько на тысячу восемьсот яиц можно купить, знаешь?
- Догадываюсь, - он хихикнул.
- Ах, ты догадываешься! - она стремительно вышла из кухни и так же быстро вернулась. - В общем, или я - или... эти ваши... куры! Завтра поедешь и разломаешь этот вольер к чертовой матери! Пока они там, я на дачу - ни ногой! Понял?!
- Куи! - громко сказал маленький мальчик, просунув голову в дверь.
- Марш спать, - Лена шлёпнула его и понесла в детскую.
- Пап, чего она? - насупился Никитка.
- Тшш, - Николай приложил палец к губам. - Иди спать. Ничего, завтра... образуется. Иди спать, Никитка.
- А куры, пап?
- Ой, да иди ты ради бога! - поморщился Николай и схватился за голову.