Николаевский морской порт встретил "Elenу B" далеко не ласково. Угрюмое, свинцово-серое небо по нескольку раз в сутки изливало противный мелкий дождь. Мокрость сыпалась осенняя, без малейших примесей снега, но холод при этом царил вполне зимний...
Старая семитрюмная "калоша" встала под погрузку металлолома. На неделю, как минимум. Круглые сутки, с небольшими паузами, гремел искорёженный металл, заполняя трюмы. На берегу был он свален в огромную гору; с виду раза в три бСльшую, чем само судно.
В тот день Юра заступил на вахту. Матрос находился возле трапа, отбирая документы у всех прибывающих на борт и выдавая бейджики взамен. Работа лёгкая, но скучная. Тоскливая даже. Приходят ведь только портовые рабочие, те, что подают сигналы крановщикам, да тальманы... * Такие специальные люди, которые наблюдают за погрузкой. Чтоб камни там, баллоны всякие не грузили, фольгу, опять же. Всякое-разное в металлоломе, как оказалось, попадается. Начиная с кузовов легковушек и кончая кладбищенскими оградами. Ржавь, рвань и хлам в ассортименте. Ну и, конечно же, неизменные канализационные люки.
Юре всё это было в новинку. Потому что пошёл он всего лишь во второй рейс. Окончив институт, решил немного поплавать, так сказать, составить стартовый капитал. В свой первый рейс парень ходил палубным матросом на пароме "Новороссийск - Стамбул". Затем перевёлся матросом-мотористом на "Elenу B" -- старую посудину, по которой уже лет двадцать как газорезка рыдала, громадными искрящимися слезами. Под слоем чёрной краски, которой сейчас был выкрашен корпус, явственно просматривались предыдущие названия судна, одно на носу, другое на корме: "Художник Хачатурян" и ещё что-то по-грузински. (Кормовую надстройку выкрасили в ядовито-оранжевый цвет, кстати, и это отнюдь не прибавило корыту очарования.) Закончив мелкий ремонт в Новороссийском порту, ветеран черноморского флота отправился в украинский порт Николаев...
Погодка, и без того мерзкая, слякотная, в этот день выдалась особенно гнусной. Дождю надоело прикидываться осенней моросью, и временами он переходил в липкий мокрый снег. Кутаясь в бушлат, парень забился в уголок, где не так сильно дуло, и смотрел, как за снежной пеленой ворочаются портальные краны. Исполинские механизмы издавали причудливые звуки, и казалось, что там, на берегу, беспокойно топчется стадо динозавров.
--...Скучаешь?
Юра повернулся на голос. Возле него стоял Витька Иванов, судовой кок, бывалый уже мариман и штатный весельчак команды.
-- А варианты? - пожал плечами Юра.
Иванов, громко хмыкнув, расплылся в довольной улыбке. Затем, воровато стрельнув глазами по сторонам, распахнул полы куртки, наброшенной поверх некогда белых поварских доспехов... Продемонстрировал початую бутылку водки.
-- По чуть-чуть, - сказал он, снова оглянувшись. -- Для сугреву, так сказать. Чисто в медицинских целях...
Юра не то чтобы любителем алкоголя был, но... погода более чем располагала.
-- А Дракон? -- всё же спросил он.
-- Во-первых, Дракона на борту нету, -- забавно скорчив наглую рыжую морду, развеял его сомнения Витька. -- А во-вторых, мы ж по чуть-чуть?..
Юра согласно махнул рукой. С ловкостью бывалого фокусника кок достал из воздуха стакан и два небольших зелёных яблока.
-- Для особо взыскательной публики могу предложить на закусь конфетку, -- сообщил Иванов, наполняя стакан до половины. -- Сосательную, "Дюшес"...
* Tallyman (англ.) - контролёр, отслеживающий помещением на судно грузов; как правило, направляется независимыми сюрвеерскими компаниями. Инспектирует качество груза (в том числе отбирает пробы - зерна, химических удобрений), а также ведёт тальманский счёт: грузы скрупулёзно пересчитываются, если количество их определяется поштучно, например, трубы, брёвна и так далее, либо пакеты, упаковки металлопроката или мотки проволоки.
Юра удовлетворился яблоком. Выпитая водка расплылась по организму тёплой волной и слегка ударила в голову. Витька, навернув свои полстакана, присел рядом и закурил.
-- Ну, чё, как жизнь-то?
-- В смысле? -- не понял Юра.
-- Ну, как житуха, в смысле, чё смурной-то такой? -- пояснил Витька, выдыхая клубы табачного дыма.
-- А чему радоваться? Сидишь тут как пень, на холодрыге...
-- Ну, тут уж, брат, ничё не попишешь. Служба! Ты за неё, кстати, деньжата получаешь.
-- Получа-аю, -- со вздохом согласился Юра.
-- А чего ж так пессимистично?
-- Да просто настроение паршивое, -- признался Юра. -- Девушке своей дозвониться не могу.
-- Всего-то и делов? -- вскинул рыжие брови кок. -- Вот ещё выдумал! Может, у неё телефон сломался?
-- Может, и сломался... -- согласился парень. -- Но за сутки с лишним она бы нашла возможность позвонить.
-- Вы чё, каждый день созваниваетесь? -- поразился кок.
-- Ну да. -- В свою очередь удивился Юра. -- А что тут такого?
-- Да нет, ничего... Ровным счётом ничего. Просто денег, наверное, немеряно уходит?
-- Ничего не поделаешь, -- Юра улыбнулся. -- Любовь!..
-- Ладно, влюблённый, слушай анекдот, -- сменил тему Витька. -- Заваливает в фотоателье толпа китайцев. Человек сто. Заплатили бабки, их сфотографировали каждого, короче, всё как положено. "Приходите завтра" и всё такое. Ну, китайцы ушли, а те, в ателье, призадумались. Зачем, думают, столько работы лишней? Китайцы-то все на одно лицо! Напечатаем сотню штук с любого негатива и всех делов... Сказано -- сделано! Приходит на следующий день первый китаец за своей фоткой. Посмотрел и говорит: "Это не я!". Они ему: "Как так не вы?! Лицо-то ваше!". А он им: "Лицо моё, а вот рубашка не моя!"...
И, не дожидаясь реакции аудитории, кок залился жизнерадостным смехом. Потом встал, хлопнул вахтенного по плечу.
-- Ладно, бывай, Ромео! Почапал я...
Юра снова остался один. Посидел пару минут, достал мобильник, позвонил Натке... С тем же результатом. "На данный момент абонент находится вне зоны досягаемости".
-- Огоньку не найдётся? -- маленький кругленький тальман с выбивающимися из-под грязно-белой каски неаккуратными чёрными вихрами, держал в пухлых губах незажжённую сигарету. Юра задумался, вспоминая свою Натусю, и не заметил, как тот появился.
-- Конечно, -- парень усмехнулся, добыл из кармана зажигалку и протянул "Губошлёпу"; почему-то именно так он сразу же мысленно прозвал губастого колобочка в видавшей виды сине-белой "болоньевой" куртке. Тальман прикурил, вернул зажигалку и, видимо, собирался ещё что-то сказать, но в этот момент у Юры запиликал "Siemens". Лихорадочно сунув зажигалку обратно в карман, парень выхватил трубку... Звонила Инна -- лучшая Натулина подруга.
-- Привет, Иннок! Как дела? Как жи... -- начал было он, и резко умолк. "На том конце" слышались истеричные рыдания.
-- Что-то случилось?!. -- вскрикнул Юра.
-- Юра-а-а!.. -- в буквальном смысле провыла Инна. -- На-ата под машину попа-а-ала! Состояние очень тяжёлое-е-е...
Девушка исторгала что-то ещё, но Юра её уже не слышал. Палуба резко накренилась в его глазах, норовя встать дыбом. Пребольно ударившись головой о стену надстройки, он рухнул на палубу... Что-то пищала зажатая в руке трубка. Но это совершенно не волновало его сейчас. Произошло СТРАШНОЕ!!! Наташенька, его единственная любовь, смысл его жизни!.. Не может быть! Только не она!!!
...Юра ощутил, как чьи-то сильные руки подхватывают его подмышки, и вздёргивают вверх. С неимоверным трудом сфокусировав взгляд, он увидел перед собой высокого крепкого мужчину лет шестидесяти с аккуратно подстриженными бородой и усами, одетого в зелёную армейскую плащ-накидку. Он внимательно смотрел парню в глаза.
-- Молодой человек, что с вами?..
-- Да, конечно, спасибо... -- невпопад пробормотал Юра, прислоняясь к стенке. И добавил: - Уже... лучше.
"Губошлёпа" в пределах видимости не наблюдалось. Смылся... А откуда взялся этот бородач, Юра не имел понятия.
-- Вы уверены? - пожилой мужчина ещё пристальнее посмотрел на него, казалось, пытаясь пробраться пронзительным взглядом до самых дальних уголков души.
-- Да... спасибо ещё раз...
Нежданный помощник недоверчиво покачал головой, но спорить не стал. Пожелав Юре здоровья и удачи, поглубже надвинул капюшон и отправился к трюмам, распахнувшим к небу свои крышки.
Едва придя в себя, парень набрал телефонный номер родителей. Ответила мать, но ничего, кроме слёз, добиться от неё было невозможно. Трубку на том конце провода взял отец. "Мужайся, сынок...", -- начал он. От него Юра узнал, что вчера вечером, когда Наташа возвращалась домой, её сбил "мерс" какого-то пьяного урода, не справившегося с управлением. Девушка получила несколько переломов, но не это самое плохое. Она ударилась головой... Она в коме! И врачи говорят, что предстоящие сутки - критические. Судя по её состоянию, если в течение суток не придёт в сознание, то -- ВСЁ...
Юра прижался щекой к холодному металлу надстройки, чувствуя, как у него шевелятся волосы на голове.
Этого просто НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!
ТОЛЬКО НЕ С НЕЙ!!!
Мысли метались как угорелые. Что делать?.. Что делать?!! Наташенька, солнышко! Нет! Не может быть!.. Это просто страшный сон, я проснусь и кошмар сгинет... А если нет?! Нужно срочно ехать домой. К чёрту всё! Я нужен ей!!! Я должен быть там! Возле НЕЁ! Рядышком...
Сообразив, что делать, Юра тотчас бросился к старпому.
-- Овчинников! Ты почему не на месте? -- было первое, что пророкотал грозный "Старик", которого все на борту боялись едва ли не больше, чем не менее грозного "Дракона" -- капитана судна. Сбиваясь на каждом слове, Юра выложил свою беду.
Старший помощник капитана нахмурился, беззвучно пожевал губами.
-- Ты-ы вот что... -- Старик порывисто поднялся, распахнул настенный шкафчик, достал бутылку коньяка и рюмку. Увидев протестующий жест подчинённого, досадливо отмахнулся. -- А-а, брось, Юрок! На вот, выпей и успокойся.
-- Дело, конечно, серьёзное, понимаю, - продолжил старпом, после того как матрос выпил. -- Но и горячку пороть не следует. В любом случае, надо дождаться кэпа. Без него ты даже денег на дорогу не получишь.
-- Но она же там...
-- Извини, всё понимаю, но ключи от сейфа у него. А с экипажа много не настреляешь, даже если всё до копейки выгребут... Так что жди! Кэп через пару часов будет.
Старик снова нахмурился.
-- Ты вот что, знаешь... Отправляйся-ка ты в свою каюту! Сейчас пришлю кого-нибудь тебе на смену... И не спорь! Давай, давай!
С трудом ворочая мыслями, ставшими вдруг чугунно-неподъёмными, Юра сомнамбулически отправился в свою каюту.
-- Ты, я гляжу, прям хуже тех китайцев! -- раздался над ухом знакомый голос. -- У них на всех одно лицо, а на тебе его вообще нету! Юрок! Случилось чё?
Парень в отчаянии только заскрипел зубами и вытер предательскую слезу, побежавшую по небритой щеке. Впору было разреветься от безысходности. Как малому пацану, у которого старшие ребята отобрали любимую игрушку.
-- А ну-ка пошли!
Витька втянул его в свою каюту, усадил на диван и поспешно запер дверь.
-- Ну, чё стряслось-то?!
-- Невеста под машину попала... -- обречённо ответил Юра, уставившись тоскливым взглядом в угол. -- В коме лежит.
-- Да-а, дела! - засуетился кок; в его голосе, всегда таком бесшабашном, послышались нотки неуверенности. -- Ну ты, это... Не переживай сильно! Всё образуется... Невеста поправится, всё будет хорошо!
Юра и сам не заметил, как перед ним, на столике, очутился стакан водки и знакомые уже яблоки.
-- Да ну!..
-- Выпей, полегчает!.. -- с компетентностью знатока посоветовал Витька. Глаза, однако, в сторону отвёл. Его амплуа было - "массовик-затейник", и в роли утешителя Иванов явно чувствовал себя неуверенно.
Внимательно выслушав пересказ Юриной беседы со Стариком, кок заверил матроса, что это самая правильная линия поведения в данной конкретной ситуации, и посоветовал немедленно лечь спать, дабы забыться и, заодно, "поднакопить силёнок, которые тебе в самом ближайшем будущем очень даже понадобятся".
Сделав это заявление, Витька решительно плеснул Юре ещё водки, и себе заодно, поднял стакан и... вдруг тихонько спросил:
-- Очень любишь?
-- Больше жизни!!!
В двух словах, сказанных без малейшего колебания, в этот миг для Юры действительно заключился весь смысл его существования - в этом мире, в этой жизни. Он с пронзительной ясностью осознал: ему, здесь, будет просто делать нечего ОДНОМУ.
-- Значит, всё будет хорошо! Ну, за здоровье невесты!..
Юра добрёл в свою каюту и рухнул на койку. Попытался заснуть, но сон не шёл.
Выпитая водка, вместо того, чтобы одурманить мозг и, если не изгнать, то, по крайней мере, притупить воспоминания, перемежающиеся самыми страшными картинами возможного будущего, подействовала совершенно противоположным образом. Переживания сделались ещё острее, ему казалось, что это не Наташа, где-то там в неимоверно далёкой сейчас Керчи, а он, здесь-сейчас, умирает...
От острейшей невыносимости самой мысли о том, что ОНА может перестать БЫТЬ, вдруг безумно захотелось курить. Юра вскочил, набросил бушлат и отправился на палубу. Выйдя из тёплого коридора наружу, он первым делом заполучил порыв ледяного ветра и пригоршню снега в лицо. Зябко передёрнув плечами, парень направился в тальманскую каюту, под которую на время погрузок всегда выделяли "курилку", дверь которой выходила на палубу в паре метров от поста вахтенного.
Пристроившись на жёстком диване, Юра закурил. Глубоко, изо всех сил затянулся, наполняясь горьким, как его нынешняя жизнь, дымом, и... второй затяжки не сделал. Курить совершенно перехотелось. Сигарета отправилась дотлевать в пепельницу. Уперев локти в крышку стола, Юра пристроил подбородок в ковшик ладоней, уставился остекленевшими глазами в одну точку и рухнул в бездну хаотически мечущихся мыслей... Чуть погодя уронил руки на столешницу, а голову на руки, воткнул пылающий лоб в ладони, и разревелся.
Навзрыд, с подвывом, стонуще, будто от громкости этого отчаянного рёва зависело, ЧТО дальше произойдёт.
НЕ НА-А-АДО!! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! НЕ-Е-Е...
Когда сил рыдать уже не осталось, обессиленный Юра притих. Крепко зажмурившись, оцепенел, спрятав лицо в скрещенные руки. Словно пытаясь укрыться от горя, отгородиться, НЕ ВИДЕТЬ ужасающую реальность...
Сколько он так просидел, прикинуть не смог бы даже приблизительно. Время совершенно утратило смысл. Лишь когда скрипнула дверь, впустив порцию холода и лопату снега, Юра встрепенулся, вскинул голову, расплющил глаза и недоумённо уставился на давным-давно истлевшую в пепельнице сигарету. Затем перевёл взгляд на... знакомую зелёную плащ-накидку.
-- Ух ты! Ну и погодка! -- потирая руки, тальман присел за стол напротив матроса и откинул капюшон. Лицо у него оказалось правильное и, пожалуй, даже красивое. Какой-то особенной, дивной красотою, которую придаёт лицу человека... умиротворённость? Почему-то именно это слово неожиданно пришло Юре на ум, когда капюшон открыл голову мужчины.
-- Не желаете?
Не отрывая от парня пристального взгляда пронзительных тёмно-синих глаз, тальман извлёк из-под стола термос, отвинтил крышечку. По тесному помещению тальманской курилки разнёсся тонкий аромат хорошего кофе, слегка приправленного коньяком.
-- Оч-чень пользительно в такую погоду, -- пояснил он, наливая горячий напиток в крышку от термоса.
-- Не беспокойтесь! -- незнакомец наклонился, обнаружив "конский хвост", в который были стянуты на затылке его длинные седые волосы, и водрузил на стол простенькую фарфоровую чашку.
-- Да не за что! -- улыбнулся пожилой мужчина. -- Извините, что спрашиваю, -- добавил он после паузы, когда парень вновь закурил. -- Но я так понимаю... у вас что-то серьёзное стряслось?
-- А вам-то какая разница? -- буркнул Юра, понимая, однако, что грубить неожиданному собеседнику совершенно не хочется.
-- Может, и никакой, -- ничуть не смутившись, ответил седой тальман. -- Просто я... издавна пребываю в уверенности, что, будучи разделённым, горе в два раза легче становится. Я, конечно, не навязываю вам своё общество, молодой человек, не подумайте! Я не... не досужая бабка со скамеечки у подъезда. Но... Я могу вас выслушать и сопереживать вам, а это немало.
Он говорил что-то ещё, позднее Юра не смог даже толком вспомнить, о чём именно. Однако же, странным образом, старик располагал к себе, и в какой-то миг парень понял, что выложил ему всё, что накипело на душе. Всё, абсолютно всё, начиная с пятого класса школы, когда они с Наткой познакомились, и до ухода Юры в этот рейс.
Слушателем бородатый старик оказался, действительно, очень хорошим. Не перебил ни разу, но глядел на рассказчика с неослабевающим участливым вниманием.
Когда матрос замолчал, тальман тепло улыбнулся. От этой улыбки веяло искренним, неподдельным сочувствием, и у парня неожиданно... ПОЛЕГЧАЛО НА ДУШЕ.
-- Не переживай, Юра! Поправится невеста. Иди в рейс дальше, и ни о чём не беспокойся. А когда вернёшься, будет твоя Наталка ждать тебя на вашем месте, на склоне... Ладно! Засиделся я, на палубу пора, ещё очень много дел... как обычно.
Тальман встал, поправил пристёгнутый к вороту бэйджик.
-- Не горюй, Юрок! Вам с любимой жить и жить, в мире да согласии... Я тебе говорю. А ты верь.
Он озорно подмигнул, решительным движением набросил капюшон, распахнул дверь, на миг впустив из мрачного "внешнего мира" подвывающий глас ветра, и вышагнул из курилки в снежно-ледовую круговерть.
Тяжёлая металлическая дверь захлопнулась, отгородив Юру от холода и мрака.
...Он по-прежнему сидел на том же месте, где совсем недавно УМИРАЛ, и прислушивался к себе самому. Удивительно, но факт - в душе больше не было ледяной высасывающей пустоты, а в голове - скулящих от страха мыслей. Что-то произошло с ним, после того, как выговорился этому безымянному седому бородачу... судя по ощущениям, ХОРОШЕЕ что-то.
Юра поплотнее запахнул полы бушлата, рывком отворил дверь и шагнул на палубу. Лицо ожгло ударом ледяного ветра. Парень поспешил укрыться в надстройке. Он ещё не знал точно, куда сейчас пойдёт и что будет делать, но был уверен на все сто: там, во мраке надвигающейся ночи, ему находиться совершенно незачем!
Юра едва успел подняться на одну палубу, как из кармана раздались звонкие полифонические трели. Мобилка транслировала мелодию вызова, присвоенную группе "СЕМЬЯ".
-- Да?.. -- несмело спросил он, поднеся телефон к уху.
Из динамика полился сбивающийся голос мамы:
-- Юрочка, сынок! Радость-то какая! -- всхлип. -- Наташенька в себя пришла! Доктора говорят, кризис миновал!
-- ПРАВДА?!!
-- Да, сынок! Истинная правда! Главврач так и сказал, уже нет повода для беспокойства!
-- Мама, УРА-А!!! -- от хлынувшей в душу и моментально её заполнившей РАДОСТИ Юра в буквальном смысле подпрыгнул. -- Это просто замечательно!!!
-- Да, конечно! -- мать ещё раз всхлипнула. -- Доктор говорит, чудо произошло!.. Настоящее чудо!
От восторга ему хотелось прыгать, скакать, кричать. НЕ стоять и НЕ молчать!
-- Ма, теперь всё будет хорошо!!!
-- Конечно, сынок! Конечно! Всё будет хорошо! -- заверила мать. И, чуть понизив голос, добавила: -- Наташенька, как в себя пришла, первым делом о тебе спросила. Как узнала, что ты домой ехать собрался, сказала: пусть не едет. Передайте, говорит, тётя Дуся, что когда вернётся, я совсем поправлюсь и буду, говорит, ждать его на нашем месте, на склоне Митридата...
-- Мамуль, а мобилка у неё?..
-- Пока нет. Слабенькая она сейчас. Врачи не разрешают. Вот дней через пять звони...
Поговорив с мамой, Юра спрятал телефон и с блаженной улыбкой сполз спиной по стене коридора. ОНА БУДЕТ ЖИТЬ!!!
"И я... МЫ. Будем жить... теперь... в мире да согласии."
Он невольно потянулся мыслями в прошлое.
Первый поцелуй, склон горы под сенью крымской ночи... Это место потом и стало "их местом"... СТОП.
Юра открыл глаза и посмотрел на обшитый крапчатым пластиком потолок коридора.
"Что-то, что-то... Понял! Тальман! Он сказал: будет ждать тебя на вашем месте! Откуда он мог знать? Я ведь точно помню, что об этом ему ничего не рассказывал! Всё, всё выболтал, а об этом - ни-ни..."
Юра вскочил, вихрем вылетел на палубу и заметался между горловинами трюмов.
-- Ты чего носишься, как угорелый? -- схватил его за руку невесть откуда нарисовавшийся "Губошлёп".
-- Тальмана не видел? Такой, из ваших... Седой такой, с бородой, в плащ-накидке...
-- Только что к надстройке ушёл. Туда! -- махнул рукой "колобок".
Юра бросился к надстройке. Вахтенный ответил, что такой, дескать, борта не покидал. Юра пробежал все палубы надстройки, проверил все коридоры, заглянул, куда только можно было. Ещё раз обежал палубу и надстройку... вернулся к вахтенному.
Нет, такой борта не покидал!
Войдя в коридор, Юра привалился спиной к стене, обессилено переводя дыхание... И тут боковым зрением отметил какое-то движение в конце коридора. Мгновенно повернувшись, он успел заметить скрывшуюся за поворотом зелёную полу.
Вылетев туда, за поворот, он увидел пустой коридор, застеленный не очень чистой красной ковровой дорожкой.
У самых его ног на ковре лежало что-то белое. Юра нагнулся и поднял... бэйджик.
SveMirshipping services
мotor vessel "ELENA B"
VISITOR N 11
* * *
Припорошенные снежком улицы стелились под ноги. С тех пор как он последний раз бывал здесь, ничего не изменилось. Разве что кумача прибавилось. Но его это совсем не беспокоило...
Арсений ликовал. Наконец-то он обнимет родных! Отца и маму! Он не видел их так давно!
Восемь месяцев проболтался в море, транспортируя остро необходимые молодой Советской республике грузы. И вот теперь "Революция" -- бывший сухогруз "Великая Екатерина", где он служил старшим помощником, -- наконец-то стал под разгрузку в Николаевском порту. Капитан на сутки отпустил домой своего молодого помощника, зная, что тот местный. Пусть-таки парень увидится с родными! Сам капитан, уроженец Архангельской губернии, прекрасно понимал, до чего побывка необходима его молодому энергичному соратнику, на глазах выросшему из мотористов в старпомы.
А что оставалось делать?!.
Дельного персонала молодому государству не хватало, а старый "морской волк" в первую очередь ценил смышлёных людей. Самым толковым был Арсений Мартынов, местный, "черноморский" парень. Плюс, какое-никакое, но техническое образование!.. У остальных же членов экипажа, отряженных на борт "Революции" Ленинским комсомолом, исключая десяток настоящих моряков, происхождение хоть и было самое что ни на есть рабоче-крестьянское, зато в механизмах они, как правило, не смыслили ни-че-го.
Так Арсений Акакиевич Мартынов и "выслужился", неожиданно для себя, в старшие помощники на сухогрузе "Революция"... И вот теперь, когда судно встало под разгрузку в Николаевском порту, спешил он по припорошенным снегом улицам домой.
Домой! Туда, где любят и ждут!
В свои двадцать семь он не был женат. Как-то не сложилось. Пережив лихие военные годы в качестве слушателя Николаевской штурманской школы, Арсений в дальнейшем избежал призыва в РККА. Молодое государство рабочих и крестьян настоятельно нуждалось в морском флоте, и победившая революция отправила его на "Революцию". Отец и мать - вот и все его родные люди...
Знакомыми с детства широкими улицами парень торопился к тихому переулку на Слободке, куда их вытеснил семнадцать лет назад "пролетарский переворот", как называл Октябрьскую революцию отец, которого Арсений боготворил. Невзирая на происхождение и все социальные перипетии, закончив-таки школу в двадцать втором, пятнадцатилетний Арсений отправился "в моря". С тех пор со своею семьёй виделся он изредка, урывками.
Последний раз дома пробыл всего две недели. Целых восемь месяцев назад!..
И вот бежит он по улочкам, с детства знакомым, стремится домой, прижимая к боку узелок с гостинцами, весь в предвкушении встречи... Сворачивает во двор, отворяет деревянную, крашенную в зелёный цвет ветхую калитку.
Арсений наскоро приласкал дворового Трезора, пса довольно крупного и лохматого. Тот почему-то выглянул из будки опасливо и, виляя хвостом, подскакал на трёх лапах, лишь убедившись, что молодой хозяин во дворе один. Обычно Трезор, принесённый тем же Арсением восемь лет назад слепым щенком, жалобно пищащим комком, выброшенным каким-то жестокосердным человеком на январский мороз, радовался возвращениям сына хозяев гораздо живее. Хоть и видел его редко, но был к нему очень привязан. Помнил добро!
Верный пёс обычно выражал свою радость по поводу редких встреч с Арсением куда более живо. Но молодой старпом не обратил внимания ни на это, ни на истоптанный множеством подошв снег во дворе. Сердце пело. Туда! Скорее туда, где любят и ждут!
Потрепав по кудлатой голове пса, неловко прыгающего вокруг него и повизгивающего от восторга, Арсений вбежал в дом. На лице его расплылась широченная улыбка... которая тут же начала таять. Узел с подарками выпал из руки. Вместо приветствий в доме его встретил громкий плач. Мать рыдала в плечо своей старшей сестре, Агафье Ивановне, женщине чопорной и неприветливой. Арсений никогда её не любил.
Увидев сына, зарёванная мать бросилась ему на шею. Из её надрывной, почти бессвязной речи он разобрал только одно: отца забрали. В НКВД!
-- Как?! Не может быть! -- оторопел Арсений. -- За что?!
Положение вещей разъяснила тётка. Брезгливо поджав губы, она отвернула своё каменно-отрешённое лицо, и, глядя в сторону, сообщила:
-- На заводе "Руссуд", там эсминец, от старого времени оставшийся, недоделанный был. Вот, стали его доделывать. Раньше, вроде, "Наварин" был, а сейчас вроде бы "Комсомольцем" назвать намеренье имеют... Стало быть, взорвалось там что-то.
-- Что? -- невольно подался вперёд Арсений.
-- Откуда я знаю? -- отрезала тётка. -- Но только громко взорвалось. И до нас было слышно. -- (Жила Агафья в паре вёрст от завода!) -- Гро-омко бабахнуло. Жертвы, говорят, есть. Вроде с дюжину рабочих преставилось и покалеченные в обилии имеются!..
-- Ну а отец-то при чём? -- не понял Арсений.
-- Ка-ак же! -- тётка снисходительно пожала плечами по поводу непонятливости племянника, которого она всегда считала непутёвым. -- Так ведь понаехали на завод синие фуражки, диверсия и саботаж, говорят. Ну и похватали всех, кого причастным нашли!
-- А папа? -- продолжая поражать тётушку своей тупостью, спросил Арсений, падая на стул. Ноги внезапно ослабели и не держали.
-- Так он же ещё при царе-батюшке работал! -- Агафья Ивановна одарила его уничижающим взором и осенила себя крестным знамением. -- Такие, как он, всегда у "этих", -- она энергично мотнула головой куда-то вбок, -- всегда на подозреньи...
Арсения моментально охватил ужас. Отца! Честнейшего и благороднейшего человека из всех, кого он знал! Отец, сколько он его помнил, всегда немного рассеянный в том, что не касалось дела всей его жизни -- судостроения!.. Папа причастен к диверсии... это просто смешно! Ему же совершенно всё равно, какая власть! Для инженера главное -- строить корабли! Какая нелепость! Нужно срочно им всё объяснить! Но куда бежать? С кем говорить?..
Кое-как утешив мать, он вознамерился немедленно отправиться в органы.
-- Мама, я пойду, подышу воздухом, - сказал Арсений, подымаясь на чуть окрепшие ноги. -- Не волнуйтесь, вскорости вернусь...
Мать, продолжая всхлипывать, пыталась что-то сказать, но он выбежал на улицу и решительно направился в центр города. Целью его был двухэтажный белый особняк с колоннами и флигелем, большой и красивый. До революции там проживал купец первой гильдии Жуков, теперь же, насколько Арсению было известно, располагалось Николаевское управление Народного Комиссариата Внутренних Дел...
Войдя в здание, моряк несмело обратился к дежурному, склонившемуся справа от входа над многочисленными бумагами, разложенными на столе.
-- Извиняюсь, товарищ?..
Дежурный поднял голову, и Арсений вдруг с удивлением узнал в нём своего бывшего гимназического однокашника Вовку Грущука. Изменившегося сильно, конечно, но не до такой степени, чтобы не узнать. Поднабрал в весе, заматерел...
Арсений искренне обрадовался встрече. Да и обстоятельство, что бывший товарищ детских игр служит в этой "конторе", очень кстати! Так ему подумалось. Какое бы звание у Грущука ни было, а всё-таки... Только-только ввели новые петлицы и нарукавные знаки, поэтому "шпалы" былого детского товарища и "угловой" шеврон ничего старпому "Революции" не говорили.
-- Вовка! Сколько лет, сколько зим! Не знал, что ты в эНКаВэДэ служишь!..
Но лицо бывшего друга детства почему-то посуровело.
-- А-а, Мартынов! -- процедил он сквозь сжатые зубы. -- Сам пришёл! Хорошо... Не придётся за тобой людей посылать. Сержант! Вот этого в тринадцатый кабинет!
Из-за ближайшей двери появился энкавэвдэшник, ни слова не говоря, схватил Арсения за локти и попытался вытолкать его из вестибюля, утащить в глубину здания.
-- Володя, ты чего?.. -- пролепетал парень, обомлевший от такого поворота дел.
-- Для тебя, падаль, я гражданин капитан! -- выплюнул Грущук с перекошенным лицом. -- Веди его!
К сержанту присоединился боец. Арсений получил два крайне болезненных удара по почкам, заставивших его выгнуться дугой. После этого ему завернули руки за спину и поволокли по коридору. Ступени широкой лестницы на второй этаж пронеслись перед носом, и его втолкнули в какую-то комнату, посадили на стул, крепко привязали к спинке и оставили одного.
Проделано всё это было с завидной сноровкой, выдающей богатый практический опыт.
Совершенно сбитый с толку, Арсений затравленно оглянулся по сторонам. Сидел он посреди большой прямоугольной комнаты с наглухо задёрнутыми шторами на окнах. Всю меблировку помещения, не считая его стула, составляли лишь стол у дальней стены, полукресло и какая-то высокая конструкция, накрытая чёрным чехлом. Через пару минут, едва Арсений успел осмотреться, появился "гражданин капитан" и молча прошествовал через комнату к столу.
Свет погас. Комната погрузилась в непроглядную тьму.
-- Володя, что всё это значит? -- в никуда спросил Арсений. Ответом ему была тишина.
Арсений помолчал.
-- Володя?..
Внезапно в углу вспыхнула автомобильная фара; ослепляющий луч яркого света был направлен точно в лицо арестованного моряка.
Одновременно из темноты послышались обвинения, высказанные Владимиром Грущуком.
Голос был негромок, вкрадчив и, кажется, даже слегка вибрировал, выдавая предвкушение... Изумлённый Арсений узнал, что он, мол, теперь-то уж сполна получит, за всё, по совокупности. Мало того, что он-де испортил Грущуку всё детство, так он ещё и сын врага народа, как выяснилось... "С кем твой родитель минировал завод? Говори, падла!!"
Ослеплённый Арсений моргал и пытался уклониться от безжалостного светового расстрела.
Не получив ответа на заданный вопрос, голос сорвался на визг, а из темноты градом посыпались жестокие, сокрушительные удары.
...пришёл в себя Арсений оттого, что его окатили ледяной водой. Моряк побоялся сразу открыть глаза, тем более, что сквозь смеженные веки пробивался яркий свет. Ощутил, что лежит боком на чём-то холодном и твёрдом, и что по-прежнему крепко привязан к стулу... и что у него жутко болят голова, правая нога и рёбра с обеих сторон.
Где-то вверху, в отдалении, слышались голоса. Незнакомый, сурово-начальственный, выдающий привычку приказывать, и растерянный, опять-таки слегка вибрирующий (на этот раз, не от страха ли?) тенорок его палача.
-- Чем это ты, Грущук, здесь занимаешься? Почему вместо тебя на входе сержант сидит?
-- Допрашиваю сына врага народа, товарищ полковник...
-- Кроме тебя, значит, некому? Ты у нас незаменимый? -- в начальствующем голосе послышались еле сдерживаемые нотки раздражения. -- Ты знаешь, что комиссия из центра приезжает?! И пост бросил! А ну, марш на место!
-- Есть! -- щелчок каблуками.
-- Стой! Кого это ты так обработал? -- поинтересовался "суровый", словно только сейчас заметив скрючившегося на полу Арсения.
-- Так я ж и говорю, товарищ полковник!.. Сын саботажника, Акакия Мартынова. Уверен, что они в сговоре! Я его с детства знаю. Та ещё сволочь!..
-- Есть! -- звонко ответил третий, молчавший до этого голос. Сильные руки подхватили полуживого Арсения. Его безвольное туловище отвязали от стула и снова куда-то поволокли. Ещё раз окатили водой и с размаху швырнули на пол, о который он весьма чувствительно приложился. Где-то сзади грохнула тяжёлая металлическая дверь.
Чьи-то руки подхватили его подмышки и оторвали от пола.
Насколько позволяли опухшие, заплывшие кровоподтёками глаза, Арсений осмотрелся. В помещении, где он находился, видимо подвальном, кроме него сидело десятка полтора разномастного народу. Люди разглядывали новоприбывшего с полным равнодушием. Но отца среди них не наблюдалось.
Над Арсением склонился благообразный, прилично одетый старичок.
-- Как вы себя чувствуете, юноша? -- участливо поинтересовался он.
-- Не очень... -- признался моряк; он попытался сесть, привалившись спиной к стене, и зашипел от острой боли в области рёбер.
Старик помог ему сесть и сам пристроился рядышком. Помолчали пару минут.
-- Вас, морячок, за что взяли?.. -- спросил старик, глядя куда-то вдаль, за стены подвала.
-- Сам не знаю, -- честно ответил парень. -- Пришёл из рейса, забегаю домой... Отца, оказывается, арестовали по совершенно нелепому поводу! Там у них на заводе что-то взорвалось на заказе, и его обвинили в саботаже. Но это же чушь полнейшая!..
-- А кто, извините, ваш батюшка?
-- Инженер на "Руссуде".
-- По-видимому, ещё при старом режиме служил?
-- Конечно, -- попытался пожать плечами Арсений. -- Он всю жизнь строит корабли. Это дело, которому он посвятил всего себя! Он строит корабли, а не разрушает их...
-- Ну, с ним понятно, - кивнул собеседник. -- Старорежимный специалист, значит, на подозрении. Но вас-то за что?
-- Вот этого-то я совсем понять не могу! Пришёл сюда разузнать, что и как. И, вдруг, встречаю товарища детства. Сам не ожидал! Обрадовался ещё, дурак. Думал, поможет чем... А он меня к стулу привязал, вместо этого, и молотил, как крестьяне пшеницу на гумне.
-- Ах, вот как?! -- оживился визави. -- Бывший товарищ, говорите? Понятно. А вам, часом, не случалось его в детстве поколачивать?
-- Ну, было пару раз...
-- И из-за девочек, небось, стычки бывали? -- старик изогнул бровь.
-- Один раз. -- Ответил удивлённый Арсений. -- А...
-- Не удивлюсь, если вашего отца взяли именно по его наводке.
-- Но зачем? -- поразился парень.
-- А низачем! Просто, чтобы отомстить. Если не напрямую, то через отца. Иными словами, тем или иным способом навредить вам! Таких людей множество. И очень многие, подобно вашему товарищу, дорвались сейчас до власти. Тупое стадо бездельников, опьяневших от проливаемой ими крови. Печальное, доложу вам, зрелище...
Арсений смотрел на собеседника во все глаза. Ещё бы! Говорить такое, и где?! В подвале городского управления НКВД!!
-- Да, да, молодой человек. Именно так! -- Старичок расстроено покачал головой. -- Но, с другой стороны, каждый народ имеет тех правителей, коих заслуживает...
Он повернулся к оторопевшему Арсению.
-- Но вы, юноша, не волнуйтесь! Всё образуется. Хотя ИМ это и не свойственно, разберутся.
Тяжёлая металлическая дверь с зарешёченным окошком, запиравшая выход из камеры, гулко ударила в стену. Два угрюмых бойца целенаправленно проследовали через всё помещение к собеседнику Арсения, молча подхватили старика под руки и потащили к выходу.
-- Прошлое исправит настоящее, -- успел бросить тот через плечо, прежде чем дверь лязгнула о металлический косяк.
Арсений провёл в камере ночь. Забывшись на холодном полу несколькими часами беспокойного сна, наутро он почувствовал себя совершенно разбитым. Болело ВСЁ!
Кроме того, очень сильно хотелось есть. Завтрака, однако, для арестантов предусмотрено не было.
В окне, выходящем на улицу, окончательно посветлело, когда дверь снова открылась. Вошли двое, остановились на пороге.
-- Мартынов Арсений! -- ни к кому конкретно не обращаясь, каким-то безжизненным, дребезжащим голоском произнёс один.
-- С нами! -- коротко бросил второй и кивнул головой на выход.
Арсений с трудом поднялся на ноги, подобрал своё пальто, постеленное на пол. Кряхтя и пошатываясь от боли и слабости, направился к двери.
-- Простите, -- обратился он, поднимаясь по лестнице, к одному из конвоиров. -- А что сталось с тем ста...
-- Не разговаривать! -- так рявкнул на моряка один из конвоиров, что тот едва не упал. -- Вперёд!
Дальнейший путь проходил в молчании. После короткого путешествия они остановились перед массивной двустворчатой дверью тёмного дуба с массивными бронзовыми ручками.
-- К стене! -- скомандовал один из провожатых и несильно подтолкнул Арсения в спину. Второй постучал в створку, открыл её и доложился.
-- Товарищ полковник! Арестованный Мартынов по вашему приказанию доставлен.
Арсения грубо, но не очень сильно, толкнули в спину, и он оказался в просторном кабинете. Здесь, по обе стороны длинного, покрытого красной материей стола, сидели трое в полувоенном и какой-то чин в парадной форме НКВД. А с краешку, по-сиротски, примостился... измученный и постаревший Мартынов-старший.
-- Отец! -- Арсений сделал шаг и остановился.
-- Не стесняйтесь! -- разрешил чин в форме уже знакомым ему суровым голосом. Арсений бросился к отцу, они порывисто обнялись.
-- Папа! Как ты? Тебя не били? -- шептал парень, утирая рукой слёзы, бегущие по щекам.
-- Всё хорошо, сынок! Всё хорошо!.. -- как заведённый, повторял старый судостроитель, сжимая сына в объятиях с такой силой, какую тяжело было ожидать от его тщедушного тела. Из сбивчивого рассказа отца Арсений понял следующее.
Председатель комиссии, пожилой грузин в гимнастёрке, галифе, начищенных до блеска сапогах и чёрном кожаном реглане, украшенном двумя орденами Красного знамени и одним Октябрьской революции, такая себе "маленькая копия товарища Сталина", как оказалось, раньше, ещё до революции, тоже работал на заводе "Руссуд" и был лично знаком с инженером Мартыновым. Узнав, что он арестован по обвинению в саботаже, товарищ Эринидзе лично провёл короткое дознание.
Мартынов-отец был немедленно оправдан со всеми возможными извинениями. Когда же стало известно, что и сын оказался... гм-м... по ошибке, так сказать... словом, оправдан и сын тоже.
-- Это-о, стала бить, твой орол и эст? -- грузин, посчитав, что отпустил им достаточно времени для первого всплеска эмоций, подошёл, прищурился. -- Вах, сыно-ок, кто это тэбя так отдэлал?
-- Да я... -- Арсений замялся.
Председатель перевёл взгляд на "форменного" полковника, многозначительно приподнял правую бровь и спросил: