Германия захватила Эстонию в 1941 году, и оккупация продолжалась до осени 1944 года. В августе 1941 года фронт приблизился к Ленинграду, и хотя Красная армия находилась на побережье напротив Кронштадта, западная Ингерманландия была за линией фронта, то есть под немцами. Несмотря на оккупационный режим научная жизнь не прекратилась. Национальный музей Эстонии в сорок первом продолжал работу, университет в Тарту функционировал, студенты учились, а преподаватели принимали экзамены.
Перед самым отходом Красной армии был арестован его директор, вывезен в СССР вместе с другими ссыльными. Ильмар Талве, только что закончивший историко-филологический факультет университета, получил место научного сотрудника в музее и занимался изучением финно-угорских народов. Ситуация в Эстонии пока оставалась спокойной, можно было планировать этнографическую экспедицию в занятую немцами Ингрию.
Новый директор музея Ээрик Лайд взялся с присущим ему энтузиазмом за организацию исследовательской работы. Его поддержали профессор этнографии Густав Рянк, исследователь водского языка доцент Пауль Аристе и художник Ильмар Линнат. Магистр филологии Ильмар Талве с большим желанием принялся за практику, так как выдалась уникальная возможность знакомства с малочисленным народом под названием «водь».
Молодого выпускника не смущало незнание русского, ведь в отличие от коллег Талве в совершенстве владел финским, и как полагал Илмар, в Ингерманландии можно ограничиться финским языком. По закону военного времени ученые должны были отправиться на территорию противника не как гражданские лица, а в качестве военнослужащих Эстонии. Пришлось раздобыть военную форму и оружие. В связи с тем, что прокормить себя на оккупированной территории не представлялось возможным, исследователи решили воспользоваться немецкими пайками. Запаслись необходимыми справками, удостоверениями, пропусками и прочими официальными бумагами на немецком. Пунктом отправления назначили Таллин.
14 августа 1942 года Талве из Тарту, где он работал и учился, отправился домой в небольшой городок Тапа, что находился в 77 километрах от Таллина. Ильмар одолжил у знакомых военную форму: брюки наподобие галифе, пиджак с повязкой Эстонской армии, ремень и фуражку. Фуражка доствляла неудобства, так как была не по размеру и съезжала набок, что выглядело довольно легкомысленно. К счастью, нашелся старый головной убор бойскаутов, напоминавший то ли берет, то ли пилотку. Сев на поезд на полустанке недалеко от дома, Илмар Талве отправился в Тарту, где уже собрались и остальные члены экспедиции. Все оделись на военный манер: профессор Рянк облачился в костюм эстонского ополчения, оставшийся у него еще с времен гражданской войны, у Пауля Аристе нашлись военные брюки и что-то вроде френча, у директора музея Лайда эстонский офицерский мундир образца 1929 года, а у художника Линната гражданские брюки и шинель непонятно какой армии.
Вечером компания благополучно добралась до Таллина.
В понедельник в комендатуре ученые получили необходимые документы, инструкции и оружие — старые русские винтовки, доставшиеся немцам в качестве трофеев. Регион исследования находился рядом с линией фронта, поэтому без оружия там находиться запрещалось. Вечером проехали родной город Талве — станцию Тапа. Пересев в другой поезд, доехали до приграничного города Нарва.
На вокзале сели в немецкий грузовик, подбросивший путешественников до съемной квартиры. Ночевали впятером в одной комнате. Войлочные походные коврики получили у немцев на складе. Радовались, что в подстилках не обнаружили клопов. Следующий день ездили по Нарве, осматривали достопримечательности: домик Петра Первого, краеведческий музей, православную церковь. Утром обещанная немцами машина не пришла, поездку в Котлы (по-фински Kattila) пришлось отложить до следующего дня. Поезда на тот момент ходили без перебоев, поэтому отправились на железнодорожную станцию.
Все участники экспедиции вели дневники. Это занятие было и обязанностью, и отдохновением, так легче было скоротать время. Самым пишущим оказался Аристе. Он садился за дневник как только светало, обычно уже в полпятого. Обстановка в Нарве оставалась спокойной. Ученые иногда даже шутили. Так, Талве запомнил один забавный случай в немецкой комендатуре. Когда пять эстонцев появились там, дежурный младший офицер вскочил, вытянулся по струнке, как ужаленный. Лайд на отличном немецком объявил цель визита, немец все время повторял «jawohl», наконец позвонил по телефону и доложил коменданту: «Господин майор, прибыли пять этнических офицеров!» Лайд, Аристе и Талве, никогда не служившие ни в какой армии, с трудом сдерживали смех. Лишь Густав Рянк, когда-то прошедший курсы гражданской обороны и получивший чин младшего офицера-фельдшера, солидно кашлянул, расправив плечи.
Исследователям удалось сесть на поезд, следовавший из Нарвы в направлении Кингисепа. За окном мелькали печальные пейзажи, разрушенные дома, следы пожаров и боев. Оголодавшие местные жители — норма хлеба составляла 150 граммов в день на человека — получали пайки от немцев. Ученые были поставлены на довольство в комендатуре. На вокзале ожидали поезд на Котлы, общались с немецким часовым, грызя выданные галеты. Высокий светловолосый очень молодой немец балагурил с образованными господами, расспрашивал об истории. Поскольку все члены экспедиции владели немецким в совершенстве, общение с оккупантами происходило без затруднения до самого конца практики Талве. В открытом вагоне доехали до станции Веймарн. Поезд на Котлы отправлялся только в три часа ночи. В ожидании отправления знакомились с глубинкой. Возле станции находилось три дома, в которых проживали эстонцы.
Когда-то здесь насчитывалось 240 зажиточных эстонских хозяйств, осталось лишь пару десятков. В советское время большая часть кулаков или «врагов народа» была отправлена в Сибирь и Поволжье. С приходом немцев эстонцы вышли из колхозов, там остались работать русские и вожане, поставляя немцам сено для лошадей и другие сельхозпродукты. Талве беседовал с лесником эстонцев, в его словарном запасе почти все слова, связанные с общественной жизнью, — русские. Эстонец сообщил, что до войны построили завод, трубы протянули из самого Ленинграда. Ильмар Талве, не владевший русским, не понял и половины из речи своего соплеменника. Дети, игравшие во дворе с собакой, также говорили по-русски. В советское время эстонские школы были закрыты. Репрессии на эстонцев происходили волнообразно: сначала в 1929, потом в 1932, 1935 и наконец в 1939 годах. Когда лесник увидел шедшие из Эстонии на восток перегруженные вещами вагоны, он догадался, что коммунисты в Таллине свергнуты и бегут в Россию. До бегства «начальников» он видел эшелоны с ссыльными.
После обеда Лайд отправился на велосипеде в Котлы, до которых было около 35 км. Пообещал позаботиться о размещении и приехать на вокзал встретить. Вечером пришел поезд из Волосова. В потемках путники забрались в вагон в надежде, что наконец удастся выспаться. Это был французский вагон третьего класса с мягкими сидениями, видимо, пригнанный из Европы.
Поезд должен был отправиться на восток в сторону Котлов в три часа ночи, но этого не случилось. Талве сделал запись в дневнике : «20 августа, четверг, полдесятого утра. Мы по-прежнему сидим в вагоне в Веймарне”. Талве рассказал товарищам о сведениях, услышанных от местных жителей: в Красную армию эстонцев не брали начиная с тридцатых годов. Все эстонские офицеры были ликвидированы. То же самое случилось с военными, которые в документах отмечены как финны или ингерманландцы. Наконец поезд тронулся, и уже через два часа прибыл в Котлы. Лайд встречал на вокзале, как обещал.
Размещение и питание было организовано с помощью немецкого руководства аэродрома Luftwaffe. Квартира находилась на втором этаже деревянного дома, одна комната на всех пятерых постояльцев. Кровати были двухярусными, как нары. Крыльцо дома с одной стороны пробито снарядом артиллерийской пушки, стрелявшей со стороны Красной Горки. Получив паек у немцев, исследователи пообедали на квартире и отдохнули пару часов. Лайд отправился на велосипеде в деревню Маттия и обещал вернуться к семи часам вечера. Аристе, Рянк и Талве пошли в соседние деревни — Пумалицы (фин. Pummola) и в Раннолово (Raanola).
Аристе раньше бывал в Котлах, у бабушки вожанки записывал былички, песни, и поэтому мгновенно сориентировался, привел к местной жительнице в дом всю компанию. Ученых встретила 68-летняя женщина, большую часть жизни проработавшая служанкой у состоятельных людей. Пауль Аристе остался записывать фольклор, а Талве с Рянком пошли дальше. По дороге они фотографировали, сделали удачный снимок водского пастушка с рожком из бересты. Навстречу ехал с телегой, нагруженной сеном, вожанин.
Во время оккупации местные жители, в первую очередь водь, продолжали вести крестьянскую жизнь, обрабатывая поля, заготавливая сено для лошадей и скота. В результате военных действиий половина деревни Пумалицы сгорела, как и дома в Раннолово. Однако за околицей много старых бревенчатых домов и хозяйственных построек сохранились.
Лайд вернулся из Маттия в половину восьмого и был очень возбужден. Этой деревне повезло, никаких следов войны не было видно и, по его рассказам, Лайд набрел на настоящую водскую старину, музей под открытым небом! У исследователей, проделавших немалый путь, ныли ноги от усталости, но сознание того, что древняя культура существует и, возможно,принесет много открытий, вдохновляло. Открывающийся с вершины горы пейзаж Котлов с лесами и полями захватывал дух, древняя страна финно-угорского племени раскрывалась, предлагая как бы запечатлеть себя навека. Ученые, несмотря на войну и присутствие врага, чувствовали азарт первооткрывателей.
Группа распределила задания следующим образом: Аристе отвечал за лингвистику, Линнат работал художником-рисовальщиком, Рянк взялся за историю земледелия, рыболовства и строительного искусства, Лайд за национальные костюмы, скотоводство, женское рукоделие, а Талве за общественное устройство води, технические приспособления и работы, возложенные главным образом на мужчин, и за средства передвижения. Забегая вперед, хочется отметить, что исследователи справились со своим задачами, написали труды, сделали фотографические снимки и рисунки.
В экспедиции подъем был ранним, в шесть часов. Так вставали и крестьяне, которые работали, чтобы прокормить себя в нелегкое время с удвоенным старанием. Благо, август выпал теплым, близость фронта почти не чувствовалась. Оккупанты, пока не появились партизаны, не зверствовали. Водское население жило своей привычной аграрной жизнью, в которой природа главенствовала. Обычно Аристе уходил к той самой старушке, которая рассказывала сказки и напевала обрядовые песни. Друзья лингвиста шутя называли ее ведьмой — нойтой или шаманкой. Все остальные уходили в деревню Маттия. Лайд, как самый старший и по возрасту, и по статусу, ехал на велосипеде. Пользуясь тем, что погода стояла теплая и ясная, грех было не искупаться в реке. Деревня в конце лета выглядела, как большой ухоженный сад. Кусты красной смородины щедро одаривали проходящих переспелой ягодой. Чистые и крепкие дома вожан приветливо встречали путешественников, распахивая перед гостями двери. Услышав эстонскую и финскую речь, местные жители улыбались. Значит, свои! Правда, к концу экспедиции в других деревнях, совсем рядом с фронтом, там, где больше было русского населения, Талве чувствовал настороженность и опасение жителей, не всегда охотно рассказывавших о своем житье-бытье. А пока Линнат усиленно рисовал избы и утварь, а также улыбчивые лица вожанок. Молодые были особенно красивы. Загорелые, высокие, стройные, со светлыми волосами и голубыми глазами, точеными чертам лица, - чем не амазонки? Особой древностью веяло от их гордого вида, ловких движений и какой-то романтики, как будто ожили героини карельского эпоса. Среди мужского населения преобладали подростки и старики, поэтому мужчины-чужаки сначала смущали девушек, а потом, видя дружелюбие, крестьянки охотно располагались к беседам. Оккупанты в сорок втором не показывали своего нрава, казалось, что их вообще нет. Эстонцы-горожане, одетые странно по мнению вожанок, занимались тем, что рассматривали утварь в сараях, доставали пыльные старинные весы и короба на свет божий, фотогравировали, измеряли, что-то писали в блокнотах. Девушки охотно позировали. Что думали красавицы? Наверное, им казалось, что мужчины из Эстонии задавали смешные вопросы, интересуясь о вещах, всем известным давным-давно. Ходили на озеро и вместо того, чтобы рыбачить в лодках, замеряли их, простукивали, вынюхивая и вырисовывая. А лодки эти, руухи, были самыми обыкновенными, даже если и выдалбливались из цельного дерева вручную. У пастушка выпросили трубу с двумая рожками, покрытыми берестой. Забрали себе, сказав, что увезут в Таллин или Тарту, в музей.
Девушки-вожанки улыбались, не замечая вовсе, что кто-то из чужаков грустил. Талве вдруг захандрил. У него первого из группы начались симптомы отравления: головная боль, расстройство желудка, слабость. Уставший и разбитый дальней пешей дорогой, он едва дотащил ноги и упал замертво в комнате. Рано утром Аристе опять всех разбудил. Вот ведь жизнерадостный тип! Сегодня дежурным — в его обязанности входило ходить за обедом в немецкую столовую — должен быть Лайд, но из-за того, что Талве сильно заболел, он остался вместо товарища. Ильмар проспал полдня, сходил за едой и засел за дневниковые записи. Раньше положенного пришел из деревни Аристе. Похоже, у него те же самые синдромы: голова, живот, слабость. Талве сходил в немецкую баню. Она почти не отличалась от финской сауны и прозывалась также, только на немецкий манер - «зона». ”Второго сентября в деревне будет праздник. Если удастся раздобыть спиртного и принести води, местные жители покажут свои обряды”, - записал в дневнике Талве.В Котлах работал немцкий магазин ”Marketender”, обслуживавший только гитлеровцев. Эстонским ученым все-таки удалось разжиться двумя пакетами табака для трубок, девятью пачками сигарет и четырнадцатью сигарами, а также на всю компанию купили две бутылки горькой настойки ”Kr;uterbitter-L;wenhaupt”.
В деревне Пиллово (фин. Pihlaala) главная улица сгорела. Когда-то в этой водской деревне все говорили на своем языке, в 1942 году исследователи с трудом обнаружили семью, которая еще помнила язык предков. В Пиллово нашли могилу 92 немецких солдат, погибших при взятии деревни 26-27 июля. Вернувшись в дом, услышали от художника Линната новость: немцам нужны все дома в Котлах и в окрестностях для размещения новых подразделений, и поэтому ученым нужно покинуть помещения. Планировался массированный авиаудар по Ленинграду, жестокая война набирала обороты, и мирная экспедиция на этом закончилась.
Исследовательская работа прошла успешно. Ученые насчитали на момент августа сорок второго всего около 400-500 жителей водской национальности на территории бывшего Ямбургского уезда. Эстонские исследователи успели собрать материалы для изучения вымирающего народа. После прорыва блокады Ленинграда, когда началось наступление наших войск на западе, большая часть территории Ленинградской области превратилась в выжженную землю, целые города и деревни оказались безвозвратно разрушены.
Автор дневника Ильмар Талве не давал никаких эмоциональных оценок происходившему, он лишь фиксировал события, связанные с этнографической экспедицией. Однако между строчек можно прочесть, как относился эстонец к гитлеровцам. Ученые вынуждены были с ними общаться, но особого пиетета не испытывали никогда. Когда началась мобилизация эстонского населения в немецкую армию, сам Талве, а позже и его брат, на лодке переплыли Финский залив и сдались финским властям. Сотни эстонцев призывного возраста последовали их примеру. Эстонские беженцы были вынуждены воевать на стороне Финляндии. Осенью 42 года в водской деревне Маттия Талве был свидетелем, как гитлеровцы на грузовиках вывозили собранный крестьянами урожай. Население на оккупированной территории голодало. Люди питались подножным кормом: солили грибы, если находили соль, сушили ягоды, прятали в земляных ямах картошку и другие овощи.
Эта экспедиция показала Ильмару Талве, что случилось бы с Эстонией, если бы она оказалась под властью коммунистов более длительное время. Водские деревни за небольшим исключением выглядели умирающими уже в начале войны. Дома были старыми, хозяйства разоренными благодаря усиленной борьбе с кулачеством в двадцатые годы. Сегодня, если верить Википедии, «водь близка к полной ассимиляции. План строительства порта Усть-Луга предусматривает снос деревни Краколье, а деревня Лужицы окажется в промзоне со всеми вытекающими из этого последствиями. Уничтожение мест компактного проживания безусловно означает гибель водского языка и культуры. План развития порта предусматривает расселение жителей в города Ленинградской области, а в таком случае ни о каком сохранении традиций и языка не может быть и речи”.
Корреспондент ТАСС Павел Лукницкий оказался на освобожденных территориях сразу, вместе с Красной армией. Читая его дневниковые записи, которые послужили основой для пропагандистских очерков — пропаганда есть неотъемлемая часть войны — мне представился портрет молодой партизанки. Русоволосая, белозубая, похожая на эстонку, но чисто русская по происхождению, она воевала как раз в тех местах. Получив приказ сдать оружие, она едва не расплакалась. Вышла с автоматом на улицу, прошлась по ней, внезапно подняла автомат и выпустила по осине один за другим три диска — только сучья летят! Такие красавицы воевали на Лужской земле, выгоняя оккупантов. Были и другие девушки, которых угоняли немцы на работу в Европу. Я еще застала уроженку Ингерманландии Марию Курийоки, проживавшую рядом со мной в поселке Центральной Финляндии. Эта бабушка рассказывала мне, как работали девушки на заводе и не хотели возвращаться в СССР, но в 1945 году их выдало финское правительство. Судьба угнанных немцами оказалась печальной на Родине: лагеря и все та же Сибирь. Мария Курийоки вышла замуж за финна, поэтому осталась в Финляндии. Как пишет Лукницкий, были и лужские девицы, надевшие немецкие кофточки на танцы, когда пришли красноармейцы в клуб. Произошел скандал, вмешались партизаны: «Не танцевать с ними! Партизанки и красноармейки пусть танцуют, а этих немецких куколок выгнать!» Сегодня нам известно, что многие, кто оказался на оккупированной территории, были репрессированы.