Аннотация: Честное слово, никаких ассоциаций со "Звездными войнами". Это нечаянно...
ВОЗВРАЩЕНИЕ РИАЛЯ
...Вспоминалось смутно, и все одно и то же - бледно-голубое небо, зажатое между высоких домов. И он не то, чтобы вырос, а как-то выломался из своего детства - нескладный, ни на что не годный юноша, и прозвище было нелепое - "Пёрышко" . Так его прозвали люди, с которыми он был, с которыми было хорошо ему, потому что им не было до него дела. Он легко воспринял их науку счастья: простота и никакого стыда, ни в чем. Это как будто отменяло границы, но был пятачок с кострищем, а в вышине - все то же зажатое в прямые углы небо, и потому для счастья нужно было совсем немного чего-то еще, потустороннего, и тогда уж: "мало-мало-мало-мало-мало огня..." Какой-то темнокожий бритоголовый человек - у него в ухе болталась занятная серьга, не то дракончик, не то изогнутая причудливо буква "L" - однажды взял его за запястья, вот здесь: "Мало огня? Это верно, но будет больше. Обещаю." Тот человек не был игрой наркотика, он с тех пор всегда появлялся наяву. Подсаживался, когда ему вздумается, - молча, вообще почти ничего не говорил и уж, конечно, ничего не объяснял. Одним движением пальца он превращал воздух в пламя. Только до поры ничего путного из того не выходило: лишь удушье, да изнеможение, да странные болезненные следы, и впрямь похожие на ожоги. Но, в конце концов, это оказалось просто, как дыхание, и ужасно, как взрыв, - и, когда части вновь сложились в целое, не было глупого ученика по прозвищу "Перышко", и его, безымянного, уносила судьба, как река...
...Риаль встряхнулся. В череде его воспоминаний это было самое неправдоподобное, самое сновидческое. И все же оно было правдой, единственно доступной пониманию, правдой, за которую он... Риаль зевнул. Отчаянных мыслей не получалось. Сегодня он был ленив и расслаблен, потому что деревня была чуть выше, и оставался пустяк - переждать ночь. Он поднялся и заглянул в костер. Пластиковая карточка растаяла, спеклась в хрупкий черный комок. Это было, конечно, немного ребячество, а, может быть, наоброт - отдавало шаманством; так или иначе - он за это время постепенно избавился от всего, что напоминало о Марии и ее "Белом Пути", только вот кредитную карточку приберегал напоследок, хотя пользы от нее не было в этой глуши никакой. Покойниковы деньги вызывали у Риаля досаду; он усмехнулся, вспоминая, как стыдно было покупать все это походное снаряженье: автомат сличал фото, отпечатки пальцев, и всё казалось, что вот-вот все в магазине хором закричат: "Украл!!!"... Тогда у него нервы никуда не годились. Очко в пользу Марии, да потом еще много было их: и натертые рюкзаком плечи, и тяжкая усталость после нескольких часов пути, и отсыревшие спички. И сомнения, конечно, от которых он завел себе правило - как другие, бывает, молятся перед сном, так он вспоминал. Проглядывал заново свою жизнь. "Единственную", - так он всегда про себя добавлял, потому что нельзя было допустить, что права Мария...
В лесу что-то зашуршало. Риаль, успевший снова устроиться на бревне у огня, не повернул головы. Только рука его, словно невзначай, опустилась вниз. Там невинно лежала на земле куртка-камуфляжка. Пальцы коснулись ткани. Вот - снова шорох! Мгновенно Риаль прижал к плечу странное с виду оружие, почти не целясь, нажал на спуск - и с резким звуком сорвалась со стальной тетивы арбалетная стрела, пролетела и вонзилась в дерево на самом краю света и тени. Не опуская оружия, Риаль осторожно повернулся в одну сторону, в другую... Тихо. Тихо-тихо. Больше того: там, где только что торчала стрела... Риаль поморгал. Он не мог промахнуться - во-первых, видел сам, что попал в дерево, а во-вторых... Он потихоньку, скрадываясь, приблизился к злополучному дереву. Из обоймы на всякий случай достал вторую стрелу, но стрелять не пришлось. Там была метка от той, первой, и валялась на траве сорванная кора - но больше ничего, ни следа и ни звука, и он стоял там один, сжимая в кулаке короткий толстый "болт".
В деревню Риаль вошел затемно, но рассвет догнал его, едва странник успел опустить рюкзак на крыльцо деревенской лавки. Риаль сел поудобнее и стал ждать. Деревня просыпалась. Черные беломордые коровы медленно потянулись по улице - без пастуха, без хозяев. Риаль усмехнулся: "Ишь, монашки"! За последней коровой показался-таки пастушок, мальчишка в одних трусах, он на ходу затягивал буйные черные патлы в "конский хвост". Завидев чужака, остановился. Один быстрый взгляд - и мальчик юркнул в стадо, и даже пригнулся, чтобы не попадаться незнакомцу на глаза. В это время в лавке послышались шаги и дверь на крыльцо распахнулась.
За прилавком там вертелась девочка лет двенадцати, но и хозяин был начеку. Он, конечно, не испугался. Но человек в полувоенной камуфляжной одежде доверия ему не внушал. Риаль же не спешил раскрывать карты. Он проследил взгляд, брошенный хозяином на палатку и чехол с арбалетом - это, мол, еще что такое? - и спросил три пачки гвоздей, пилу и молоток. Оба, покупатель и продавец, как будто состязались в умении хранить невозмутимость. Но Риаль все-таки должен был задать вопрос первым.
- Чья это развалюха там, над озером?
Еще один короткий, настороженный взгляд.
- Да ничья. Жил один... Божий старец. Он умер, там и зарыт.
Риаль кивнул. Покойник в хозяйстве его не смущал. Он выгреб из карманов последнюю наличность, но хозяин покачал головой.
- Что? Мало?
- Заплатить-то хватит. Но...
- Что: "но"?
- Ты, значит, будешь там жить? А у тебя, вижу, палатка вот... Я бы взял. Тебе ведь еда понадобится, что другое...
- Ничего мне не нужно. Я охотник.
- Охотник? - хозяин вздернул бровь, и рот уже приоткрыл было, но Риаль перебил его:
- Не спеши, хозяин. А вдруг мне не понравится у вас?
Он подхватил пожитки и вышел, и не видел скрещенных пальцев, не слышал тихого шепота.
На самом деле, конечно, никуда уходить Риаль не собирался. "Последний путь"- так, не без желчи, называл он свое бегство от Марии, так оно и должно было быть. Он остался бы здесь, даже если пришлось бы самому соорудить себе шалаш на перевале и считать звезды среди зимы, ночью, - а сейчас, под солнцем, на пороге лета он был твердо уверен в себе и ничего не ждал иного. Он, как умел, починил избушку и отнес палатку лавочнику. Обмен состоялся. Глядя, как пришелец откладывает в сторону пакеты и консервные банки, хозяин отчего-то нервничал все больше и больше.
- Что же ты... других припасов не берешь?
- Каких?
- Да для охоты же...
Риаль облокотился на прилавок и показал хозяину нарочно взятый с собою "болт".
- Такого у тебя нет. Это я с кузнецом поговорю. Есть у вас кузнец в деревне?
Лавочник дернул плечом - это могло означать и да, и нет; он был растерян, но все-таки собрался с духом.
- Я думал, ты.., - он почесал переносицу. - Наохотишься ты со своими железками...
И, уже успокоившись совершенно, выложил на прилавок рыболовные снасти.
Лавочник оказался прозорлив - рыбаку везло куда больше, чем охотнику. Риаль старался даже не думать о том, сколько раз подводили его глаз и рука - теперь, конечно, не так, как вначале, но прокормиться охотой он вряд ли смог бы. А рыба в озере водилась, да к тому же такая, что едва ли не на пустой крючок лезла. А... вот и она, родимая, поди-ка сюда... Он снял добычу с крючка и помедлил: возвращаться в избушку или все-таки выкупаться? Сбросил куртку, надетую на голое тело. Постоял, не чувствуя утреннего холода. Медленно, будто невзначай, провел ладонью по груди - и пальцы споткнулись, нащупав между ребер шрам. Риаль поморщился и пошел в воду.
Он давал себе зарок - не думать об этом, даже не смотреть... Но тогда пришлось бы уподобиться монахам-схимникам: не мыться, не снимать одежды и прикасаться к себе разве что в рукавицах. Этот шрам не причинял боли, но забыть о нем было просто невозможно. Доказательство бытия - и превратилось в клеймо... Риаль нырнул поглубже, туда, где от холода захватывало дух, и на несколько секунд забыл обо всем. Но топиться он не собирался, а раз так - вынырнул и снова оказался среди воздуха и света, с мыслями, неприятными, как заноза.
...Он долго мирился со странной жизнью в доме, который вроде бы принадлежал ему - но он не помнил комнат и вещей. Он старался притерпеться к тому, что нет никакого занятия, а также воспринял довольно спокойно тот факт, что был, похоже, серьезно болен. Во всяком случае, что-то произошло с ним здесь, в мире, из которого он ушел когда-то по дороге Формулы, и в который вернулся бывший Риаль-"Улетающий свет". Нет, не бывший. Он-то полагал принять любое имя, которое даст ему эта жизнь, теперь уже навсегда, но женщина по имени Мария (ее он тоже не знал, не помнил) называла его Би-Ай. С этого все и началось. Все здесь оказывалось таким, словно он никогда и не уходил, только заболел, потерял память, сошел с ума... Он мог бы поклясться душой своей, что никогда, нигде не носил этой дурацкой клички:"Би-Ай". Оставалось одно: он просто ошибся и Формула, сослужив последнюю службу, забросила его совсем не туда... Но тогда что значило поведение Марии, само ее присутствие рядом с ним? Он ломал над этим голову до тех пор, пока однажды не нашел у Марии членское удостоверение какого-то "Белого Пути". Это было нехорошо, Мария его прятала, да и название показалось Риалю чересчур уж выспренним для какого-нибудь женского клуба. Он не нашел упоминаний об этом самом "Белом Пути" ни в телефонном справочнике, ни в городской компьютерной сети, и тогда потребовал объяснений. Он уже решил, что уйдет - документы, выправленные на чужое для него имя, лежали в кармане, - но ему все еще казалось, что это какая-то игра, нелепость, которую можно разрешить. И Мария сдалась. Она прекратила притворяться счастливой, потому что у нее, наверное, тоже иссякло терпение, но то, что она рассказала, было ужасно. По ее словам, он был дважды неудачником: в жизни и в смерти. "Белый Путь" был программой реабилитации для таких, как Би-Ай. Теперь-то Риаль мог думать об этом с досадой, и не более. Но сначала это было невыносимо. Он понял, почему она никогда не слушала, если он пытался вспоминать: "а вот когда я был там-то или там-то..." Для нее жизни Риаля просто не существовало; что касается Би-Ая, то этот тип, кажется, тоже не жил, во всяком случае, это было нечто крайне безнадежное, так что всадить самому себе на полпальца лезвие в бок не казалось глупостью...
Риаль зашипел и сплюнул на гальку. Мокрые руки никак не попадали в рукава - это тоже злило. Он сам никогда не считал, что смерть - это выход. Может быть, если бы не Формула... Да, он знал, что такое - когда тесно душе под ребрами, но выпускать ее наружу вот так... Нет, неправда. Все это неправда - потому что Формула БЫЛА. Он поклялся больше не прибегать к ней, да, он поклялся, так и будет, можно сказать - он потерял ее окончательно, но ведь сделал это добровольно. И все, что случилось с ним на пути Формулы, было истиной, а значит, весь этот мир может катиться к черту - он есть, был и будет Риаль, во веки веков и аминь!..
Ему часто приходилось так рассуждать с самим собой, а тропу он хорошо знал, так что ноги вынесли его уже к последнему повороту, когда впереди послышался какой-то звук. Риаль насторожился: как будто пение, или бормочет кто-то... Он нарочно пошуршал. Стало тихо. Тогда на цыпочках он подкрался еще ближе - теперь сквозь кусты ему была видна часть крыльца. Там кто-то сидел. Риаль никогда не видел этого человека, но был он, скорее всего, из деревни. Не по погоде он кутался в ватник, меховая шапка сьехала на лоб. При этом штанов на нем Риаль не разглядел - незваный гость сидел, вытянув бледные голые ноги в валенках. Риаль собирался уже окликнуть его, но "гость" вдруг повернулся, вытянул вперед руку:
- С-святой о-отец... это ты?
Риаль шагнул из кустов.
- Нет, - сказал он нарочно громко, - нету здесь больше святых. Ты кто такой?
Чудак-заика не ответил. Риаль видел, что другую руку он держит позади, наготове, и что зажата в том кулаке хорошая крепкая палка.
- Ну? Подвинься, приятель. Теперь я здесь живу.
"Гость" не двинулся с места. Мокрая ладонь плясала перед глазами Риаля.
- П-пом-моги-и...
Риаль незамысловато выругался. Он собирался позавтракать, и ему вовсе не улыбалось получить палкой по голове от какого-то придурка. Оставалось только осторожно обойти его, но тут "гость" всхлипнул и закатил глаза. Риаль заметил, что пот льется с него градом - вряд ли причиной тому был дырявый ватник. Чертовщина! Что же с ним такое, лихорадка, что ли, или попросту он припадочный? Пересиливая себя, Риаль нагнулся и потянул его за плечи.
- Эй, - сказал он, - что такое? За каким дьяволом тебя по лесу носит, когда к врачу надо...
- Не-нельзя... мне к в-врач-чу-у.., - простонал заика, и вдруг задергался весь, сполз по ступенькам. Нельзя было разобрать, что он там мычал, волей-неволей надо было что-то делать. Риаль силой раскрыл ему рот, сунул между зубов его же собственную дубинку - это все, что пришло на память. Трясло заику недолго. Однако теперь его нельзя было оставить на крыльце, и Риаль с досадой подумал, что придется идти в деревню за подмогой. "Но сначала я поем", - пробурчал он себе под нос, - "а ты уж подождешь, голубчик..." Он вошел в избушку - минутное дело было бросить в угол ветхое одеяло, оставшееся еще от старца Божьего - но и минуту спустя на крыльце никого не оказалось. Ни припадочного "гостя", ни рыбы.
Совершенно дурацкий был случай, но именно поэтому Риаль не мог выбросить его из головы. Не рыбу же красть, в самом деле, приходил этот тип! Тогда зачем? Следил? Никто не мог следить за ним - никому это не было нужно. Разве что "Белый Путь"... Сумасшедшая мысль, но ничуть не хуже других безумств. Ничуть не хуже того двоения, от которого он сбежал, когда понял, что доказательств нет никаких и что остается только вера. Он принял как факт то, что на нем схлестнулись петлями две линии жизни. Но из этого вытекало только одно: Би-Ай все-таки добился своего - умер, и, стало быть, все права принадлежат Риалю! Конечно, это была надтреснутая логика, и в черные минуты он чувствовал, что погибает, что бегство - всего лишь отсрочка. Потом принимался успокаивать тоску: нет, говорил себе, не отсрочка, а ожидание, это будет любопытно - возвращение Би-Ая. Он внутренне подбирался, предчувствуя нешуточную войну. Но Риаль готов был постоять за себя - не одна жизнь, а все, десятки жизней странника, тугой пружиной свернутые внутри, ожидали своего часа. А вокруг была ничем не нарушаемая тишь да гладь, и год подошел к летнему перелому. Риалю не спалось в душные короткие ночи. Пропитанные громами облака ходили над перевалом. В такое тяжелое пасмурное утро он умывался на крыльце над старой кастрюлей. И, отняв руки от лица, заметил на правой ладони тонкий белый след от разреза.
Это было все равно, что увидеть привидение. Он не мог сейчас подумать о том, что все знаки читаются двояко: он был потрясен самим явлением знака. Во дни Марии он ничего не замечал. Но еще меньше шансов было теперь, когда в ежедневной работе на выживание ладони стали жесткими, как кора - а вот поди ж ты! Он пытался отстоять подлинность свою на основании шрама в палец шириной, но эта тонеькая "ниточка" значила гораздо больше.
Потому что, если все это время он и вспоминал Райский Сад, то только как последнюю отправную точку - остальное стерлось, потому что было, конечно же, чересчур мучительно... Но теперь он знал, что победит кого угодно. Всё и все на пути Формулы могло быть сном и бредом - но не брат его Шэд, потому что они были едины. И, конечно же, Шэд не мог исчезнуть - так или иначе, он должен был последовать за ним, и теперь Риаль не мог отделаться от чувства, будто вот-вот услышит голос... Он не просто хотел его услышать - сейчас, в эту минуту, он нуждался в своем двойнике - в самом себе! - едва ли не больше чем в воздухе. Осторожно он сделал шаг, другой, и притворил за собой дверь. Сел, и затаил дыхание, и ждал - ждал до тех пор, пока не перегорела эта безумная надежда, пока не стало темно.
Стемнело из-за того, что ливень все-таки разразился. Риаль не думал об этом. У него затекли все мышцы, было трудно дышать, и шрам между ребер неприятно "тянуло". Снаружи вода стояла стеной - он раздвинул ее плечом и побрел, оскальзываясь, по тропе к озеру. Ему было все равно, где не дышать, но он просто должен был двигаться. Отныне обдумывать ему единственную мысль: о том, как ничего не будет... Как он состарится и умрет, и из деревни придут мужики, и зароют его рядом с прежним "святым", а, может быть, и того не удостоится... Он все время падал, но не помогала даже боль. В последний раз он поскользнулся на самом берегу, и стоял на четвереньках, мотая головой, мокрый и сумасшедший... Сквозь шум воды он слышал, как в озере громко хохочут русалки. Ветер отнес в сторону полотнища ливня - да нет же, там и в самом деле кто-то плескался: дети... или, скорее, подростки, человек шесть... Один из них, глазастый, заметил Риаля. Купальщики нырнули разом, и минуту спустя уже лезли наверх по противоположному склону. Прежде, чем ливень скрыл их снова, Риаль успел разглядеть, что купались они одетыми и что одежда эта весьма странная.
Удивление несколько исцелило Риаля: он вернулся в избушку, и, поскольку сухого надеть было нечего, лег в постель. Спал или не спал - но забылся. Все то же самое - полумрак, усталость, меховая оторочка на покрывале... Голос, зовущий его, выпевающий тревожно: "Су-у-да-а-рь!"
Риаль вскочил.
- Сударь! Выйди! Мы к тебе с разговором!
Никто здесь не называл его "сударем". Риаль протянул руку к одежде - дьявол, все ведь мокрое... В избушке было уже совсем темно. Риаль наспех завернулся в покрывало и выглянул из дверей.
Наверное, их было не так уж много, но пришли они с факелами, и в переменчивом свете Риалю показалось, будто вся поляна перед избушкой заполнена странно одетыми парнями и девушками. Риаль видел неглавное: длинные светлые рубахи, темные плащи, какие-то гладкие черные блестящие доспехи, шлемы и венцы... Простоволосые юные девы взирали на него с улыбкой - еще бы им не смешон был этот отшельник, заросший бородою, голый до пояса и с вытаращенными, как у совы, глазами. Парни нетерпеливо переминались, взблескивал металл на одежде, за поясами, за плечами - Риаль вдруг заметил, что каждый из них - при ноже или кинжале, вот уж совсем необычно! И весь этот маскарад был только фоном, наконец-то Риаль разглядел, что впереди стоит человек намного старше этих детей. Его фигуру скрывал длинный серый плащ, так что нельзя было понять, есть ли при нем оружие, и насколько серьезное. Он-то и заговорил.
- Сударь! - сказал он, - Прости, что мы тебя потревожили, но прежний старец знал...
- Я не старец, - сказал Риаль и поспешил добавить, - и не святой.
Гость склонил голову.
- Это не важно, сударь. Мы пришли лишь, чтобы объяснить тебе. Вот уже несколько лет мы собираемся в этих местах в дни солнцеворота. Мы не причиним тебе никакого беспокойства. Проводив Солнце, мы уйдем. Святому старцу не было до нас дела...
Он взял паузу. Риаль тоже молчал - пять ударов сердца, десять... Наконец ответил:
- Будь спокоен. Я не играю в чужие игры.
Может быть, сказано было резко, но человек в сером, похоже, был доволен. Он благожелательно усмехнулся, отвесил поклон и удалился со всем своим ряженым эскортом.
Они и в самом деле не причинили Риалю беспокойства - если не считать того, что, уходя, запели. Риаль не понимал слов, но песня вызвала отчего-то острую тоску. Словно слышал когда-то - и забыл, и больше того - нельзя, невозможно вспомнить. Он обещал не играть в их игры, но не давал слова отсиживаться в избушке. Потихоньку он пробрался за ними, видел, как они переплывали озеро в лодках, и до глубокой ночи сидел на берегу, слушая, как они устраивают лагерь и поют, поют без конца. Одна из песен особенно подирала его мурашками по спине: маршевая, жесткая, с повоторяющимся выкриком: "Урук-хай! Урук-хай!". На следующий день Риаль не утерпел и пошел в деревню - поговорить с лавочником. На крыльце лавки сидел "припадочный", рыбный вор, которого с тех пор Риаль не видел, но не это заставило насторожиться. Воришка поглядел на Риаля невинными ясными глазами, точно и не встречал его прежде. Не было на нем ни дурацкого ватника, ни валенок. Светлые волосы вымыты, расчесаны на две стороны и перевязаны плетеным ремешком. И полотняная рубаха. И коричневый плащ на коленях. И в руках - ореховая тросточка и военный пружинный нож.
- Да, есть такие, - сказал лавочник, ничуть не удивившись расспросам. - Приходят летом. Ну, да вреда от них никакого. Игра это такая, как я понял.
- Военная?
- А? Ну, нет... Не знаю. Размалюют лица - и сражаются. Но не стреляют.
- Что-то я не видел там размалеванных.
Лавочник ухмыльнулся.
- И не приведи... так расстараются - не к ночи будь помянуты... Они же дети еще, только старший у них такой вот, как ты примерно. Господин Инкано.
- Инкано? Что за имя?
- Не знаю. Они все себя так называют, я слышал: Митагор, Дариэль... Это те, что в белом, хранители - так они говорят. А у размалеванных, у "слуг кольца", прозвища похлеще - Глыга, или, к примеру, Шнак...
Лавочника все это забавляло. Но Риаль был серьезен.
- А на крыльце у тебя что за чудо сидит?
- А-а-а, это наш... То есть, не наш.., одним словом, приблудный, вроде тебя. - Лавочник посмотрел на Риаля пристально, и тот почувствовал, что надо как-то объяснить свой интерес.
- Приходил как-то ко мне. Рыбу мою стащил. Он больной, что ли?
- Больной, недолеченный, - вздохнул лавочник. - Что ему та война? Рассказывал, что в первом же бою ранило, так он из госпиталя деру и дал. Хватило ума - не домой, а сюда... Только не долечился, вот его и скручивает временами.
Риаль не стал расспрашивать, что за война. А лавочник продолжал:
- Ну, а старец-то наш ему чем-то помогал. Поил или руки возлагал... Вот он по старой памяти и забрел.
- Это хорошо. А вот что он у этих... хранителей делает?
Лавочник с улыбкой развел руками:
- Говорит, они ему тоже помогают.
Разговор с лавочником особой ясности не внес. Да и никто, пожалуй, не мог объяснить Риалю, что такого он почуял в летних играх "хранителей". Лавочник говорил - они прыгают через костры... У Риаля были свои причины посмотреть на это действо. Осторожно, стараясь лишний раз не плеснуть, переплыл он озеро, но на берег сразу выйти не удалось. Там, недалеко от воды, разговаривали двое, и слышно было, как в театре.
- Как ты мог! - это говорила девушка, - ты всегда был таким... твердым, но чтобы уйти...
- Все как в жизни, - отвечал натянутый мужской голос. - Что же вам все с мерзавцами воевать? Должны и среди "слуг" быть порядочные люди!
- Глупости говоришь! Инкано сказал - это ошибка, такие, как ты, не могут быть "слугами"...
- Это он так считает, или ты?
- Какая разница! Инкано все видит на десять шагов вперед...
- Вот именно. Все расписано. "Инкано сказал", "Инкано решил"... А теперь я сам буду хоть что-то решать. И вообще, Рита...
- Мирвэн!
- Тьфу, дурочка! Мирвэн ты три дня в году, а ведешь себя так, будто это на всю жизнь!
До сих пор парочка ссорилась полушепотом, но теперь уязвленная Рита- Мирвэн вскричала:
- Сам ты дурак! Да эти три дня стоят...
Она не договорила и бросилась в кусты. Парень, прошипев какое-то ругательство, кинулся следом. Риаль смог наконец пристать к берегу. Он осторожно обошел лагерь и поднялся выше. Оттуда виден был большой общий костер. Собрались все - и "хранители", и "слуги", смеялись, обнимали друг друга. По кругу ходили фляжки - и, похоже, не с апельсиновым соком. Риаль смотрел как бы сквозь все это, вспоминая, как было на самом деле: хмель не от вина, а оттого, что ноги босы и трава в росе, оттого, что чистое полотно касается чистого тела. Эти простые ощущения были неоспоримы, гораздо бледнее виделись лица, чьи-то огромные синие глаза, и уж совсем невероятно вспоминалось, как он прыгнул раз и другой, а на третий произнес заветные слова и исчез в пламени.
"Наур ан эдрайт аммен!"
Риаль вздрогнул. Вряд ли это были те самые слова, но неважно... "Наур!" "Ан Эдрайт!" "Аммен!" - выкрикивали они, взявшись за руки, запрокинув головы - лица и маски, и у всех одинаково твердые темные глаза... Это было противно, даже хуже - точно пощечина. Они были пьяные, возбужденные спиртом и игрой, а настоящего они не знали... Мучаясь отвращением и стыдом, Риаль полез вниз. Он мог шуметь, как медведь - в лагере его не услыхали бы. Оттуда доносился визг, пламя то и дело вспыхивало. Риаль выкатился на берег и в отсветах огня на воде увидел, что в его лодке кто-то лежит. Пьяная сволочь... Он вошел в воду, нагнулся. Человек лежал не в лодке, а рядом, в мелкой воде, ухватившись рукой за борт. Риаль перевернул его лицом кверху и увидел полусмытую раскраску "слуги". А еще он увидел стрелу, торчавшую в горле. Свою стрелу с металлическим оперением.
Он скорее почувствовал, чем услышал движение позади. Обернулся: девушка, белая, как призрак, белое лицо, перечеркнутое прядью волос, вытаращенные глаза. Она тут же метнулась назад, а Риаль, забыв о лодке, рванулся вперед, на глубину, нырнул, выплыл далеко и плыл, как заведенный, покуда не выполз без сил на противоположный берег.
Он никак не мог согреться. Спички намокли, разжечь огонь было нечем. Но легче было думать о воспалении легких, чем о стреле в горле. Как бы не так: он чувствал себя в здравом уме - настолько, что не испугался, когда из угла кто-то сказал: "Дурак!"
- Что?
- Вот дурак, - и тот захихикал. - Сидишь тут... Беги.
- Куда? Зачем?
Невидимый тот смеялся. Знакомым тихим смехом - Риаль мог бы поклясться, что знает, как трясутся у того плечи.
- У-у, наивный... Думаешь, тебе поверят? Ничего, возьмут, и приговорят, и сгноят в тюряге. Потому что ты идиот. И трус.
Риаль не отвечал. Он понял, что дождался наконец. Другого времени вернуться этот сукин сын, конечно, найти не мог.
- Нет, - сказал он все же. - Ты бы побежал. Я не буду. Я не убивал "слугу". Тебе нечего тут делать.
- Нечего? Ах ты ублюдок! Запомни - я хозяин! Я!!!
- Ты мертвец. А я жив. Я - Риаль. Убирайся!
Тот замолчал - возможно, у него было пока мало сил. Но Риаль не мог уже избавиться от чувства, что Би-Ай, его "черный двойник" - здесь. Частью сознания он понимал, что никакого физического Би-Ая и нет вовсе, что это всего лишь страх, но для Риаля страх имел теперь лицо и имя.
Было очень трудно не думать о том, и Риаль целый день заставлял себя двигаться, что-то делать по хозяйству. Тот не давал о себе знать, а поздно вечером, когда Риаль наконец лег, в дверь постучали. Однако это был всего лишь человек из деревни - лавочник.
- А я думал, ты ушел, - сказал он, переминаясь у входа.
- Ты зачем? - угрюмо спросил Риаль.
- Да так... Посмотреть.
- Отчаянный ты мужик. А вдруг я убийца?
- Ой, да какой ты убийца! - лавочник даже руками всплеснул. - Это поначалу я думал: может, ты из выживанцев беглых, да с тобой поговорить...
- Погоди. Выживанцы? Это еще кто?
- Были у нас такие. В соседнем округе. От мировой войны вроде прятались: бункеров понарыли, консервами запаслись. А потом одну деревню почти всю вырезали.
- И что...
- Да что! Взяли их, только двое и ушло. Они, вот как ты, форму такую носили... Так в деревне и думают, что ты выживанец. Прячешься, живешь черт его знает как... И спецотряд уже вызвали. Так я и пришел тебе сказать. Выходит, не зря пришел.
- О чем ты?
- Тьфу! Видели б тебя наши мужики... Выживанец из тебя.., - от досады лавочник даже покраснел. - Говорю же: спецотряд вызвали.
- Ну и что? Если я не убивал?
- Да им-то что! Они живьем не берут, ясно тебе?! Застрелят, и все. Пропадешь ни за грош. А так - может, еще успеешь спрятаться.
- Спасибо, - сказал Риаль. - Я и не знаю даже... Спасибо.
- Ладно, - сказал лавочник. - Я пойду. А то они собираются на тропе посты выставить. Счастливо.
Риаль молча кивнул. Лавочник выскользнул за дверь, шагов его почти не было слышно. Риаль все стоял, прижавшись к косяку - и вот откуда-то издалека донеслись почти одновременно крик и выстрел.
Он удирал, не помня себя. Ломал кусты, рвал траву с корнями, лез наверх и катился под гору. Ему было все равно теперь, честно он поступает или нечестно, как Риаль или как ненавистный Би-Ай. Еще один человек был ранен или убит из-за него, и ничего нельзя было поделать.
Сначала мир вокруг был черным, затем понемногу проступило коричневое и серое. Скалы. Он должен был переждать день, забился в какую-то расщелину и замер. При нем оставались только жажда и изнеможение, времени он не ощущал. Потом наверху застрекотал вертолет и мегафонный голос с небес крикнул:
- Выходи! Ты окружен!
Он подполз к выходу, скрытому ветками. Стрелки в камуфляжке торчали в поле зрения, как грибы.
- Плохо дело, - сказал Би-Ай. Настал его час, и он не скрывал торжества.
- Заткнись, - прошипел Риаль. - Я выхожу.
- Захотел пулю в лоб?
- Не твое дело.
- Одну - в лоб. И по одной - в сердце, в печень... куда пожелаешь. Они из тебя решето сделают.
- А ты что-нибудь предлагаешь?
Би-Ай фыркнул:
- Ты же хозяин...
- Сволочь, - сказал Риаль. - Скотина.
Он глубоко вздохнул и сделал полшага наружу. Всего лишь полшага. Сверху раздалось:
- Руки за голову! Пять шагов вперед! Не оборачиваться!
- А вот теперь беги, - сказал Би-Ай. - Или ты уже не ждешь чуда?
Машинально Риаль скосил глаза к левому плечу, точно ожидал увидеть того. Но увидел лишь, что бежать некуда.
- Они убьют меня - вот и все чудо.
- Нет, ты все-таки дурак. А как же - огонь и свобода? Ты ведь ничего не забыл!
- Ты сумасшедший.
- Да. Всегда был. А теперь твоя очередь. Посмотри!
Би- Ай выкрикнул это в самое ухо Риалю, да он и сам видел - в одном месте цепь стрелков была еще неплотной. Показалось: если рвануться молнией, можно проскочить, а там... Риаль знал, что стрелки не промахнутся, и Би-Ай тоже это знал, но не сдавался, все шипел свое: "свобода..." Мгновение длилась невидимая борьба, и Би-Ай умолк, задушенный, и в то же мгновение Риаль отчаянным прыжком метнулся в просвет между ближайшими стрелками.