Белой акации гроздья душистые цвет осыпали на столик кафе. Впрочем, в романсе, помнится, была уже ночь.
-- Слу-ушай... да она влюблена в тебя!
-- Что?
Господи, как давно не слыхал её голоса!
-- Что говоришь?
-- Я говорю: поздравляю, в вас влюбились. Нет-нет, ты только не оборачивайся -- спугнёшь. Да. Точно. Бедная, бедная счастливая девочка!
-- Глупости.
-- Ничего не глупости. Мне ли этого не видеть: не забывай, я всё-таки женщина.
-- Вот этого-то я как раз никогда не забывал.
-- Какие глаза! Какие глаза! И родинка. Ах, эта родинка!... Признайся, ты ведь тоже не мог не влюбиться в неё? Ну, хоть вот на столечко.
-- Я всю жизнь люблю тебя. Только тебя.
-- Ну, это -- само собой... А чего ты краснеешь? Ба-ба-ба! Вы только посмотрите! Наш старый Песталоцци краснеет, как Наташа Ростова на первом балу! Ну, точно. Влюблён.
-- Да отвяжись ты! Просто над нами красный зонт -- вот и всё.
-- Влюблён, влюблён, влюблён. И как её зовут?
-- Сама же говоришь, не оборачивайся.
-- А то ты и так не знаешь.
-- Тебе-то какая разница, как её зовут?
-- Скажешь тоже! Нам же бабам мёда не надо -- дай только в чужих сердечных ранах покопаться, по самый локоть туда залезть -- в самое тёпленькое, в самое сокровенное! Ну, давай, давай рассказывай!
-- Сволочь ты, Цыплакова.
-- Ещё какая! Ты разве забыл?
-- Ничего я не забыл.
Краснею? Конечно, краснею. Тысячу лет тебя не видел, Зойка, Зоюшка, Жизнь ты моя Цыплакова! Ничего я не забыл. И ничего не ушло. Вот и кофе не лезет, и сигарета постоянно гаснет.
-- Слу-ушай... А ведь она на меня похожа. Нет?
-- Ничего общего.
-- Нет, но я же вижу!
-- А я говорю, ничего общего: ты-то меня никогда не любила.
-- Ой, ты бедненький! Воробышек ты наш насупленный. Никто его не любит, никто не пожалеет.
-- Отстань.
-- Нет, ты иди, иди ко мне на грудь -- я тебя приголублю, я тебя пожалею. Ну, иди ко мне на грудь!
-- Да отстань ты, в самом деле!
-- Ну всё, всё. А твоя тигрица сейчас бросится на меня. И растерзает в пух и прах. А у меня детушки малые, мне их ещё кормить-воспитывать надо. Кто ж ещё о них позаботится?
-- Дура ты, Цыплакова!
-- Ой, и не говори! И не пущу я тебя к себе на грудь -- ишь, размечтался. Недостоин!
-- Дура, ты и есть дура.
-- А помнишь, как мы играли в ассоциации, и я тебя проассоциировала с воробьём? Мы тогда ещё стишок сочинили. Не помнишь?
-- Нет.
-- Ну как же! Сейчас, сейчас... "Серой мышкой воробей Прошмыгнул среди людей..." Неужели не помнишь?
-- Нет, не помню.
-- Жаль... А, вот и мой приехал. Ну, прощай, "серой мышкой воробей". Целовать тебя не буду, а то твоя Джульетта совсем тебя взревнует и напишет тебе контрольную ядовитыми чернилами на отравленной тетрадке, и умрешь ты во цвете лет старым бобылем, и никто не принесет на твою могилку желтые тюльпаны. Ну, разве только я как-нибудь с большой тоски и бодуна. Да и то навряд ли. Прощай-прощай!
И уже садясь в машину:
-- Сам дурак!
Интересно, берет ли она ещё гитару в руки? "Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взбегу на плаху!..." Её медвяные волосы растекались по деке, а в глазах -- то поволока, то черти с погремушками. "Что ж, если в Портленд нет возврата, Пускай купец дрожит от страха..." И не терпелось, едва дождавшись конца песни, запустить пальцы в ее медвяные волосы и целовать, целовать, целовать, не давая выпустить гитары.
-- Арефьева!... Арефьева, я знаю, что ты здесь. Подойди.
Дура ты, Цыплакова. Я и без тебя давно знаю, что вы похожи с ней, как родные сестры. Вот только брать за руки её нельзя -- чёрт знает, что может случиться.
-- Пойдем, я тебя провожу.
-- Ой, нет, что вы!
-- Пойдем, пойдем. Время уже позднее.
-- Я тут рядом живу.
-- Я знаю.
"Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взбегу на плаху!..."
-- Вот мой дом.
-- Да, да.
"Да только в Портленд воротиться нам не придется никогда!"
-- Что вы мне посоветуете?
-- Что? Извини, я отвлекся.
-- Я спросила: что вы мне посоветуете?
-- Знаешь что...
-- Что?
-- Никогда не учись играть на гитаре. Оставь это мальчишкам. Договорились?
-- Угу.
Я всё-таки невольно взял её за руки. И она потянулась. И даже привстала на цыпочки. И честное слово, я едва удержался, чтобы не поцеловать её в лобик.