Ситникова Л.Г. : другие произведения.

Кафка с молоком Ver. 1.01 (полная)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Знаете ли вы, каково это - когда жизнь не отличить от сна?
    Знакомо ли вам чувство ирреальности происходящего?
    Ощущали ли вы, как самые обычные вещи лишаются смысла и вновь обретают его?
    Эта история о том, как одиночество бросает вызов времени, не в силах победить само себя. О простых решениях, которые оказываются самыми трудными. О гении, творившем для одного-единственного человека. И девушке, замкнувшей свой мир на призрачную надежду.
Для перехода к нужной главе\подглаве нажмите на соответствующую ссылку. Для того, чтобы вернуться к Оглавлению, нажмите в браузере Назад или клавишу Backspace. Цифры в квадратных скобках после заголовков\подзаголовков указывают на расшифровку понятия в Глоссарии - нажмите на цифру, чтобы перейти к расшифровке. Для возвращения к чтению нажмите Назад или клавишу Backspace..
Оглавление:

100 Continue [1]

Обучающий вектор [2]

Чудесный вид из окна - самое лучшее, что было в этой комнате. Достаточно отодвинуть штору - и ты уже в мире звёздных россыпей и апельсиновых огней города. Далёкие трассы - цепочки светляков, прожектора над стоянками расстилают мерцающую паутину флёра. И над всем этим назойливо и упорно торчит полосатая труба котельной с двумя усами-громоотводами. Торчит, проклятая, назло всем ветрам, будто гордясь своей устойчивостью. Котельная уже много лет не работает - её помещения наглухо заколочены, а труба торчит. Краска на ней давным-давно облупилась, и днём видны ржавые проплешины на покатых боках. А ночью на верхушке трубы загорается красный сигнальный огонёк, и труба разглядывает этим воспалённым глазом раскинувшийся под ней город.
Примерно так каждый раз думала она, забираясь по вечерам на подоконник, чтобы посмотреть на закат - ну и на трубу, конечно. Куда ж без этого железного монстра. Солнце неизменно оказывалось разделено трубой пополам, а самые красивые облака безжалостно разрезались на две части и представали в искажённом виде.
Начинало темнеть, и безжалостно прямой силуэт уже не так бросался в глаза на фоне серо-голубого неба. Где-то в стороне сквозь тучи пробивался молоденький месяц - робко, будто боясь зацепиться за всю ту же трубу.
Красный огонёк замерцал между громоотводами. Издалека он казался крошечным, но она знала, что это довольно большой прожектор старого образца - когда-то она специально купила бинокль, чтобы разглядеть его получше. Бинокль этот и сейчас лежал с ней рядом - в него она пыталась рассмотреть молодой месяц. Месяц висел рядом с трубой, чуть-чуть не касаясь рогом одного из громоотводов. В окуляры бинокля она видела кусочек месяца и часть громоотвода - довольно толстый штырь, грубо ввинченный в верхнюю площадку трубы.
Положив бинокль, она потёрла уставшие глаза и снова взглянула на город - точнее, на трубу и город. И неожиданно поняла, что красный огонёк на верхушке трубы уже не горит. За всё время, что она прожила здесь, такое случалось впервые. Ни разу суровый советский прожектор не выходил из строя, а благодаря автономному генератору никакие отключения энергии не грозили красному огоньку.
Словом, она потёрла глаза ещё раз и снова посмотрела на трубу. Ничего не изменилось. Прожектор по-прежнему не горел. Тогда она взяла бинокль.
Месяц за это время стал на сантиметр ближе к громоотводу. Сам громоотвод стоял на прежнем месте, и у его подножия змеился кабель прожектора. Кабель был толстый, скрученный из металлических жгутов, кое-где тоже изъеденных неумолимой ржавчиной. Следя взглядом за жгутами, она чуть повернула голову и увидела прожектор. Он стоял на месте, совершенно целый и невредимый. А на его крышке, как раз на стыке стекла и металла, лежал отсоединённый конец кабеля. И вместо него к гнезду прожектора был протянут какой-то трос вполне современного вида - его хромированные участки слегка поблёскивали в свете месяца. Трос был коротенький, не больше пальца в длину, и переходил в более толстый... провод? Она подкрутила регуляторы бинокля, но смогла разглядеть только тёмное пятно, никак не опознающееся при увеличении. Тогда она настроила бинокль на дальнюю фокусировку и увеличила резкость.
Возле прожектора сидел человек, одетый в тёплое осеннее пальто. Трос, подключённый к прожектору, он, по-видимому, держал в руках. Месяц освещал его со спины, и она отчётливо могла разглядеть разметавшиеся по плечам волосы и ровный пробор посередине. В левом ухе человека что-то поблёскивало. Он сидел неподвижно и только время от времени слегка подёргивался, когда по тросику пробегала желтоватая искра.
Она отложила бинокль и слезла с подоконника. Поддёрнула коротенькие домашние шортики, потёрла руки, на секунду прислонив их к горячей батарее. Потом открыла ключом платяной шкаф и достала оттуда снайперку Steyr Scout. Купленный братом по лицензии пару лет назад, Scout до сих пор не покидал пределы страны, а в магазине, рассчитанном на пять патронов, тихо-мирно ждали своего часа четыре патрона калибра .308 Win.
Вместе с холодным воздухом в открытое окно рванулись глупые снежинки. Рукоятка винтовки плавно легла в ладонь, приклад мягко упёрся в плечо. Она отбросила со лба волосы и взглянула в прицел. Незнакомец по-прежнему сидел, не шевелясь, однако тросик, подключённый к прожектору, куда-то исчез.
Пальцы сдвинули предохранитель, погладили спусковой крючок. Прицел чётко фиксировал освещённое луной правое плечо незнакомца. Она ещё раз взглянула на него и, зажмурившись, нажала на спуск. Scout тихонько щёлкнул, посылая патрон в цель. Экстрактор выплюнул гильзу, та звякнула об пол. И только после этого она открыла глаза и снова взглянула на площадку трубы.
Там никого не было.
Силуэт города снова стал привычным, и труба всё так же возвышалась над домами, но теперь уже ослепшая - её красный глаз больше не обозревал окрестности.
С минуту она стояла у окна, глядя на злосчастную трубу - то через прицел винтовки, то через бинокль. Ничего не менялось. Наконец, продрогнув от холодного ветра, она приняла решение.
Захлопнув оконную створку, она спрятала Scout на прежнее место, натянула брюки, тёплый шерстяной свитер и взяла фонарик. В прихожей набросила на плечи куртку, кое-как зашнуровала ботинки и почти выбежала из квартиры.
На улице всё гуще валил снег. В лучах фонарей снежинки, танцуя, образовывали причудливые фигуры. Она поёжилась и плотнее запахнула куртку. Ветер дул прямо в ухо - пришлось натянуть неудобный капюшон.
До трубы идти было метров триста. Ботинки проваливались в неутоптанный снег, и противный ветер без конца менял своё направление, то швыряя в лицо ледяной воздух, то толкая в спину.
Бывшая котельная некогда была обнесена забором - сейчас от него остались только редкие столбики. Фонари здесь не горели - и неудивительно. Обычно в эти края заглядывали только мальчишки да любители заброшенных зданий. Однако холодным мартовским вечером и те, и другие явно предпочитали домашнее тепло романтике полуразрушенных стен.
Пробравшись между двумя столбами, она включила свой фонарик. Желтоватый кружок света заплясал по снегу, выхватывая то торчащую арматуру, то кучи кирпичей, то остатки каких-то ступеней. Труба высилась чуть в отдалении - без привычного прожектора сверху она казалась мёртвой. Безжизненностью дышало и всё вокруг. Стены бывшей котельной, исписанные неприличными словами, с заколоченными окнами и наглухо заваренными дверями походили на грубо построенную крепость, внутрь которой никто не мог попасть. Здесь, вокруг неё, был совершенно иной мир, отделённый от всего остального невидимой зыбкой стеной запустения. Даже снег здесь поскрипывал чуть тише - будто больной, готовящийся испустить последний вздох.
Она поёжилась, подойдя к котельной вплотную. Ветер не долетал сюда, запутываясь в останках технических построек. Труба теперь высилась прямо перед ней, вырастая из главного здания котельной.
Покрепче сжав в руках фонарик, она обошла здание, внимательно вглядываясь в снег. Никаких следов вокруг не было. Даже её собственные отпечатки ботинок моментально засыпало снегом.
На крышу постройки вела коротенькая железная лестница, начинавшаяся в метре от земли. В тёплое время года она не раз взбиралась по ней, чтобы получше разглядеть трубу вблизи. Однако на саму трубу никогда не поднималась. Она знала, что по всей длине трубы установлены три узенькие площадки, на которых можно передохнуть во время подъёма. Но это как-то слабо успокаивало.
Взобравшись по лесенке, она подышала на замёрзшие руки и подошла к подножию трубы. Постучала по её стенке - труба отозвалась еле слышным гулом, от которого внутри всё сжалось. Звук пустоты, навечно затаившейся внутри старого железа. Она заставила себя обойти вокруг трубы. Но и здесь не было ни следов, ни пятен крови, которые она и боялась, и хотела увидеть - сама не зная, какое чувство при этом сильнее.
Она выключила фонарик и села в снег - как раз там, где начиналась лестница наверх. Сверху, кружась, падали хлопья - внезапно ей показалось, что на вершине трубы пылает гигантский костёр, и пепел от него летит вниз, засыпая её и весь город.
Какое-то время она сидела, подняв голову вверх, ловила ртом снежинки и пыталась разглядеть площадки на трубе. Ночное небо города казалось оранжевым - облака отражали свет городских фонарей. Наконец, когда снег под ней начал подтаивать, она встряхнулась и встала. Ещё раз обошла вокруг трубы, ёжась от холода и смутного внутреннего ощущения беды. Её фонарик тщетно пытался высветить хоть что-нибудь, что напоминало бы о присутствии здесь кого-то ещё.
Бесполезно.
Она спустилась на землю и побрела домой, поминутно оборачиваясь. Позади оставалась тишина и мёртвые постройки, гниющие день за днём посреди города. Уже дома, в тепле и уюте квартиры, вдыхая её привычный запах, она подумала - было ли произошедшее правдой или просто сном?..
Шерстяной свитер щекотал горло. Заваривая чай, она то и дело поглядывала в окно - но прожектор на трубе не зажигался. Она знала, что теперь ей придётся привыкать к новому облику города. Города Без Прожектора.
Крепкий горячий чай, сдобренный долькой лимона и изрядной порцией клубничного варенья, помог согреться, но не успокоил. Уже лёжа в постели, она продолжала размышлять. Оставленный в шкафу Scout теперь хранил в себе всего три патрона - она проверила это, едва войдя в квартиру.
Труба назойливо торчала за окном, будто протыкая небо, и из этой дыры на город валил снег. Она смотрела на неё, пока грань между реальностью и сном не стёрлась окончательно, и её глаза не застлала пелена забвения.
***
Во снах она часто видела себя кем-то другим - поэтому не удивилась, когда поняла, что в этот раз ей предстоит быть мужчиной. Точнее, парнем с длинными, разметавшимися по плечам волосами, прямым носом и удивительными глазами цвета ночного серо-оранжевого неба. Одетый в осеннее пальто, он сидел на верхушке трубы и смотрел на город - на ту его часть, что светилась ярче. Это был центр - никогда не спящий, полный шума и огней, мир цветных красок и бессмысленных проблем. Позади него погружались в сон окраины, над головой светился молодой месяц.
Он ещё раз взглянул на марево огней впереди и, вздохнув, резко поднялся. И тут же правую ладонь пробила пронзительная боль. Что-то щёлкнуло о кирпичный бортик площадки, посыпалась крошка. Он бросился на скользкую от снега поверхность, перекатился, нога упёрлась в ограждение. Где-то здесь должна быть лестница...
Левая рука нащупала выступ металлических поручней над ограждением. Схватившись за них, он перегнулся через бортик и едва не сорвался вниз - правую кисть жгло будто огнём, она практически не слушалась. Кое-как, перенося вес тела на левую руку, он спустился до первой промежуточной площадки и тяжело упал в снег. Здесь вдоль бортика шёл узкий проём - он позволял смотреть вниз, оценивая, сколько ещё осталось до земли. Чуть левее на трубе висели три старых ретранслятора, их ржавые бока беспощадно проедала сырость. Один из ретрансляторов был приоткрыт, и дверца противно скрипела на ветру.
Лёжа на площадке, он пытался унять дыхание и успокоить боль в руке. До самого плеча мышцы словно онемели, временами по ним будто пробегал острый разряд тока, и простреленную ладонь пронзал раскалённый прут боли.
Взглянув вниз, он вдруг заметил, как у подножия котельной крутится жёлтый огонёк. Огонёк обогнул здание и замер возле лестницы. Поднялся, обошёл трубу и снова замер. А потом погас.
Напрягая зрение, он вглядывался сквозь узенький проём в то место, где начиналась лестница. Там определённо кто-то был. Тёмная фигура сидела неподвижно. Он видел, как в свете месяца слегка поблёскивают её волосы. Сжав зубы, пытался терпеть боль. Ветер всё яростнее раскачивал ржавую дверцу ретранслятора. Он видел, как фигура подняла голову и посмотрела на него...
Нет, не на него - просто вверх. Она не могла его видеть сквозь крошечную щель на фоне кажущейся чёрной трубы. Закусив губу, он следил за её движениями. Несколько минут, пока она смотрела в небо, показались ему часом. Рука ныла всё сильнее, теперь ещё и от холода, и он молил все известные ему силы, чтобы тёмная фигура исчезла...
Он закрыл глаза и упал лицом в снег. Щёки обожгло ледяными колючками. Кучка снега сорвалась и полетела в проём. Он затаил дыхание, вслушиваясь в скрип ржавых петель, в вой ненасытного ночного ветра.
Ничего.
Прошла минута - проползла медленно, тяжело, как целое столетие. Он отсчитал двести бешеных ударов сердца.
Ничего.
Он приоткрыл веки и тут же снова зажмурился, когда хрупкие кристаллики снежинок резанули по глазам. Приподняв голову, взглянул сквозь проём вниз.
Фигура с фонариком удалялась, покидая мир заброшенности. С задетых ею веток падали хлопья пушистого снега. Он смотрел ей вслед - жёлтое пятнышко фонарика казалось единственным признаком жизни в этом тоскливом уголке.
Он проследил, как пятнышко пересекло бывший двор котельной и пустырь, отделявший брошенные постройки от жилых домов. Добравшись до освещённой дороги, фигура погасила фонарик и вскоре скрылась в одном из подъездов.
Некоторое время он внимательно наблюдал за окнами дома, в который вошла фигура. Несколько освещённых квадратов погасли, ещё несколько зажглись - чуть в стороне от нужного подъезда. Окна на верхних этажах светились ровно, одно мерцало синеватым огоньком - там работал телевизор. Со своего места он не мог различить, что происходит за этими окнами, но продолжал смотреть.
Боль в руке притупилась, стала расплывчатой и уже не отвлекала. Рука ощущалась совершенно чужой, он с трудом мог пошевелить пальцами, но это его не пугало. Спустя какое-то время он сумел определить несколько предполагаемых окон, откуда могли стрелять. В одном из них как раз и мерцал телевизор, ещё несколько смежных квадратов горели тёплым оранжевым светом, порождающим образы ни с чем не сравнимого домашнего уюта. Гоня эти образы прочь, он сосредоточился на наблюдении, и вскоре понял, что за мысль так упорно стучалась в его разум.
Два смежных окна всё время были темны. В них не зажигался и не гас свет, не мерцал голубоватый огонёк, не вспыхивала искра зажигалки. Ещё несколько минут он смотрел на эти окна, потом встал и подошёл к лестнице, ведущей наверх.
На верхней площадке трубы ветер дул ещё сильнее. Прямо над головой висел осмелевший месяц. В его свете он видел каждый кирпич в ограждении площадки. Став на колени, он начал сгребать снег с ограждения. На это ушло довольно много времени - правая рука совершенно отказывалась ему подчиняться, и всё тело продрогло от пронизывающего ветра.
Когда он, наконец, нашёл то, что искал, в доме напротив погасла большая часть окон. Стараясь на всякий случай держать голову пониже, он внимательно исследовал выбоину в одном из кирпичей, оставленную пулей. Сама пуля застряла в толще старой кладки. Глядя на неё, он мысленно реконструировал события. Прожектор - пуля - след на кирпиче. Он присел на корточки так, как сидел перед прожектором, и резко поднялся, одновременно повернувшись к засыпающему дому. Прямо перед ним оказались тёмные окна на предпоследнем этаже - те самые, в которых не зажигался свет.
***
На то, чтобы спуститься с трубы, ушло гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Несколько раз нога предательски соскальзывала, и он вис на одной руке. Когда ботинки, наконец, коснулись мягкого снега у подножия трубы, он ощутил, что весь дрожит.
Этот район не был ему хорошо знаком, но, как и в любой другой части города, здесь в конце концов нашлась дежурная аптека. Провизорша, уже сонная, несмотря на лишь недавно наступившую полночь, просунула через окошко тугой моток бинта и поспешно удалилась в свою подсобку - досматривать прерванный сон, наверное.
Он отошёл в затишек, где ветра почти не было, и закатал рукав пальто. Левой рукой обмотал бинт вокруг правой ладони, пропустил между большим и указательным пальцем, закрепил на запястье.
На перевязку ушло не более двух минут. Сунув руки в карманы, он вернулся к тому дому, из которого стреляли.
Через несколько минут подъездная дверь распахнулась, открыв чёрный зев неосвещённых внутренностей дома.
***
Она проснулась слишком рано - и поняла это сразу, ещё не успев открыть глаза. В это время суток, перед рассветом, даже воздух пах по-другому. Ещё не начинали петь петухи, ещё не проснулось солнце, край неба на горизонте ещё не успел порозоветь, но предчувствие рассвета уже сквозило в каждой секунде. Поёжившись, она поплотнее завернулась в одеяло и вдруг поняла, что весь сон куда-то пропал. Попыталась зевнуть для проформы - не вышло. Посмотрела в тёмно-синий квадрат окна, дотянулась рукой до прикроватного бра - комнату залил приглушённый зеленоватый свет. Она повернулась на другой бок.
- Привет.
Первая мысль - о 'Скауте' в шкафу. Вскочить, распахнуть дверцу... проклятье, быстро не получится - дверца заперта на ключ... Чёрт, как обычно действуют в таких ситуациях?!
- Напугал.
Это прозвучало скорее утвердительно. Взбаламученные мысли ещё толком не улеглись, но что-то уже начало проясняться.
Тёплое пальто совершенно не сочеталось с чашкой дымящегося чая в руке. Он немного нерешительно протянул ей чашку. На белых керамических боках были нарисованы котики.
Натянув одеяло до самого носа, она села на кровати.
- Ты как сюда попал?
Он продолжал стоять с чашкой в руке.
- Дверь, - слегка мотнул головой в сторону прихожей.
- Я не закрыла дверь?
- Я открыл, - он уже настойчивее подал ей чашку с котиками, - возьми.
Она взяла. Понюхала - чай как чай, фруктовый, купленный ею же пару дней назад.
- Спасибо, - вышло как-то совсем уж неуверенно.
Глоток больше ароматного, чем вкусного, горячего напитка помог немного успокоиться и хотя бы перестать ощущать противное посасывание под ложечкой. Делая вид, что целиком и полностью поглощена чаем, она исподлобья рассматривала незнакомца.
На вид вроде дружелюбный, и одет прилично. Взлохмаченный только, и глаза покраснели - явно не спал ночь.
Правая рука незнакомца была перетянута бинтом. Она внезапно ощутила, как дрогнуло сердце, и поняла, почему его облик всё это время казался ей смутно знакомым. Тот самый парень из сна - та самая фигура на трубе котельной... Боже, так значит, он жив! Жив и пришёл сюда, чтобы расправиться с дерзкой девчонкой. Но как он узнал? И к чему эта чайная церемония?..
- Слушай, я... я, конечно, извиняюсь, но... - она на всякий случай отставила недопитый чай на тумбочку, - я знаю, что... в общем... какого дьявола тебе тут надо? - неожиданно для самой себя выпалила она.
- Я покажу, - он слегка улыбнулся, - как было.
- Что-что покажешь?..
Он уселся прямо на пол - как стоял, в пальто и джинсах. Хорошо хоть ботинки снять догадался, невольно подумалось ей.
- Твой сон, - он сделал неопределённое движение рукой, - чай. Допей.
- Не хочу, спасибо... - она вздрогнула.
- Ничего страшного, - он улыбнулся ещё раз - как-то неловко, будто непривычно, - спи.
Она вздрогнула ещё раз. Спать? Когда рядом этот непонятный тип?..
- Я бы лучше... в общем, вы бы не могли выйти - я хочу встать и одеться.
Он покачал головой.
- Оружие, - сказал он, внимательно глядя на неё.
Автоматически она взяла чашку и глотнула ещё успокаивающего тепла. Запоздало удивилась - с чего бы она с ним на 'вы'?..
- Спи, - настойчиво повторил он, - не бойся.
Почему-то это не обнадёживало, даже отечески-успокаивающий тон, которым говорил незнакомец. Ещё раз кинув беглый взгляд на его лицо с покрасневшими глазами, она поставила на тумбочку полупустую чашку и свернулась клубочком под одеялом. Труднее всего оказалось закрыть глаза - она ощущала себя голой, несмотря на тёплую пижаму и плотное стёганое одеяло. Она чувствовала, что незнакомец смотрит на неё - временами казалось, что она даже слышит его дыхание на своём лице. В такие моменты ей стоило немалого усилия воли, чтобы не вскочить с криком. Но что-то останавливало - кто знает, как поведёт себя этот загадочный тип, если ему сопротивляться? Комплекция у него посолиднее будет, и даже одной рукой он легко справится с субтильной девчонкой.
Представлять возможные варианты развязки не хотелось, и она сосредоточилась на более позитивных мыслях. Итак, он принёс чай. Чай совершенно нормальный, вкусный. Чай из её любимой кружки с котиками. Кстати, как он узнал?.. Кружка стоит на кухне в шкафчике рядом с десятком других кружек, но он выбрал именно эту. Случайность?..
В памяти сразу всплыл сон - парень во сне выглядел точь-в-точь как этот странный незнакомец, сидящий сейчас на пороге комнаты. И в целом сон был уж очень связным и гладеньким - как написанная (или рассказанная кем-то?) история. Недоставало лишь некоторых моментов - или они не запомнились?..
Погружённая в эти размышления, она не заметила, как вновь провалилась в сон.
Она не видела - да и не могла видеть, как незнакомец, сидевший на пороге её спальни, тоже закрыл глаза. Его руки, накрепко сцепившиеся пальцами, казалось, уже ничто не сможет разнять. Но, несмотря на закрытые глаза, на его лице явственно читалась отчётливая работа мысли. Его веки, тонкие, с синими прожилками сосудов, казалось, были всего лишь занавесом, под которым непрестанно бегали взад-вперёд беспокойные глаза. Его пальцы стали единым целым, и всё тело превратилось в слитный конгломерат эмоций и чувств, непостижимый, не доступный ничьему взгляду и пониманию. Да это и не нужно было - никто не мог увидеть его в эту минуту, никто не мог проникнуть в его мысли, в его душу, в саму его суть, в то время как он с лёгкостью считывал все эмоции спящей девушки, вплоть до мельчайших проявлений, не доступных ни собеседнику, ни кому-либо другому.
Он ощущал, как его воспоминания входят в контакт с её воспоминаниями, с тем, что она так упорно пыталась успокоить в себе в последние несколько часов, с тем, чему не мог помочь ни фруктовый чай, ни валерьянка, ни даже самое сильное успокоительное - сон. Его глазные яблоки под тонкими голубоватыми веками беспокойно метались, пытаясь поспеть за лихорадочной чередой воспоминаний, каждое неуловимое мгновение которых было проникнуто страхом, болью, ожиданием, надеждой и тоской - одновременно. Ещё ни разу на него не обрушивалась настолько сильная волна эмоций - он не мог вспомнить, когда хоть раз с ним происходило что-либо подобное. Больше всего это было похоже не алкогольное опьянение - время от времени он позволял себе бутылочку-другую хорошего вина, и это, пожалуй, составляло всё его развлечение в последние несколько лет.
Кое-как отогнав от себя чужие эмоции, чужие чувства и посторонние переживания, он смог вычленить главную мысль.
Итак, он НЕ ОШИБСЯ.
Он действительно верно определил, что единственные тёмные окна в доме были окнами той квартиры, из которой в него стреляли. И дело было даже не в том, что он сумел вычислить траекторию пули. Всё дело было в том, что он ХОТЕЛ вычислить эту траекторию и найти эту квартиру. Эту самую.
Он не знал, что ещё может угрожать ему. Он не отдавал себе отчёта в том, сможет ли легко открыть замок. Он просто знал, что хочет войти. И этого ему было достаточно.
И он вошёл. Но прежде, чем войти, он впустил в её сон череду быстрых образов, каждый из которых нёс в себе сотню снов и миллионы мгновений. И сейчас он сделал то же самое, восполняя недостающие моменты её прошлого сна, устраняя пробелы, словно собирая конструктор - деталь к детали, выступ в выемку.
И она увидела.
Она увидела, как его собранный из сложнейших схем и датчиков палец потянулся к разъёму прожектора. Как он вздрагивал, пропуская через себя слабый ток электричества. Как вспыхивали перед его глазами разноцветные круги. Как, повинуясь неведомой силе предчувствия, он встал - и как электронный протез, первый его опыт, прострелила пуля из снайперской винтовки Scout калибра .308 Win. Как по всему телу проскочил подобный молнии разряд, как он пошатнулся, как упал, как обожгло лицо снегом, как он полз, превозмогая боль в руке, как прижимался к холодному металлу решётчатой площадки посреди семи ветров, как перевязывал оплавленные контакты и искорёженные сочленения - чтобы не увидела, чтобы раньше времени не догадалась...
Как он шёл, шаг за шагом, к дверям подъезда, как был на 'ты' с простейшим замком домофона, как ощущал каждое веяние ветра на своей продрогшей коже, как мечты о горячем чае заслонялись в его воспалённом мозгу мыслями о новом препятствии... Как он просто и элегантно обошёлся с замком на входной двери, вырубив всю структуру сложной электронной сети, и тут же промелькнули десятки и сотни часов, проведённых за изучением самой разнообразной техники - начиная от старых магнитофонов и заканчивая ультрасовременными компьютерами.
Наставало время объяснить ей последние детали. Вряд ли она оценит и вообще поймёт их - он и не надеялся на это. Она - та, которая по необъяснимой причине пыталась убить его - должна была стать единственной, кто будет посвящён в его план полностью. Совершенно посторонний человек, не доверяющий ему, враждебный ему, чужой ему - она должна была стать свидетельницей раскрытия его замысла. Был ли этот замысел так грандиозен? Он не задумывался об этом. Для него он был смыслом жизни - этого ему было достаточно. О других смыслах других жизней он старался не размышлять. К чему ли?.. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на бессмысленные вещи.
Воспоминание пришло неожиданно и не к месту. Вечность назад - работа по ночам, тяжёлые коробки, пропахший хлоркой и мышами супермаркет. Бессонные сутки, учёба, для которой чудом находилось время. Порой он засыпал прямо по дороге домой. Его жизнь была убогой по всем мыслимым параметрам и общественным стандартам, но он всё же находил в ней приятные моменты. Не видел ли он тогда в ней больше смысла, чем сейчас?..
Он на мгновение открыл глаза и увидел, как девушка беспокойно заворочалась. Лёжа под тёплым одеялом, завёрнутая, закутанная в разноцветье мягких лоскутов, она походила на зверька, свившего себе уютное гнёздышко. Выбираться из этого гнёздышка зверьку явно не хотелось - мир вокруг был слишком непонятным и непредсказуемым... Он поспешил закрыть глаза, видя, как начинают подрагивать её веки.
Её мир был тёплым и уютным - сейчас, в эту минуту, и он пожалел, что вторгается в него со своими эмоциями. Он пожалел и о том, что ей придётся увидеть - но наряду с сожалением в нём жила радость от того, что она узнает. От того, что он наконец-то обо всём расскажет. От того, какое освобождение он почувствует...

Эпоха обучения [3]

Сколько он себя помнил, вся его жизнь проходила бок о бок с техникой. Громоздкие магнитолы сменились небольшими плеерами, которые можно было повесить на пояс. Кассетные плееры уступили дисковым, а те были оттеснены маленькими флеш-собратьями, умещавшимися в карман. Появились мобильные телефоны с плохонькими пластмассовыми наушниками. Компьютер, ноутбук, смартфон... Наушники получше, музыка погромче и потяжелее. И каждый аппарат разобран и изучен досконально, а затем собран заново - так, чтобы стать верным другом. Гораздо более верным и надёжным, чем люди вокруг. Техника, прошедшая через его руки, ни разу не подводила, служа верой и правдой своему поначалу хозяину, а затем и создателю.
Первые компьютеры, собранные им, могли выполнять всего одну операцию одновременно, а их внешний вид создавал риск быть принятыми за кучу хлама. На стене его комнаты висела фотография первого в мире компьютера IBM - громоздкая машина, составленная из множества блоков. Она была для него образцом - и все последующие модели, во много раз быстрее и совершеннее оригинала, сильно проигрывали всего по одному, зато ключевому параметру.
Они не были первыми.
Он хранил свой первый компьютер рядом с этой фотографией. Металлический уродец, гордо выпятивший пузатый системный блок, был для него воплощением совершенства. И в самом деле - именно в нём, первом, заключалась та искра, которая давала жизнь всем последующим творениям. Эта искра, идея, возможность - для неё не было названия. Это был принцип действия, прорыв, начало, зарождение. Это была та самая печка, от которой он танцевал. Та самая таинственная Альфа, от которой только и могли развиваться события. Как зарождение жизни - таинственное и непостижимое, это было для него всем.
Чем дольше он собирал свои компьютеры, тем совершеннее они становились. Краем уха он слышал о том, что учёные разрабатывают электронные протезы, способные заменить утраченные конечности, что уже есть искусственные глаза, что компьютерный чип теперь размером с пылинку. Он не мог позволить себе изучать эти технологии на конкретных примерах, так, как он привык - разбирать, снова собирать и тестировать, улучшать, переделывать, доводя до предела возможного для каждого прибора совершенства. Зато он мог позволить себе создавать и творить - собственные технологии, которые, возможно, шли в ином направлении, зато идеально подходили именно ему, а не были безликим обобщением, созданным для всех сразу.
В памяти всплыл ещё один эпизод, но он не стал отсекать его как ненужный. Он вплёл эпизод в сон, придав ему ту естественную запутанность и нелогичность, без которой сон неизбежно превращается в неумолимо правильную и невыносимо скучную реальность.
Промозглым октябрьским вечером он возвращался домой после очередного рабочего дня. Шёл дождь, мерно постукивая по зонту. Шёл и он, отмеряя шагами серую аллею. Кроны деревьев, обрамлявших её, скрывал низко надвинутый купол зонта, и на его долю уже не доставалось разноцветья осенней листвы. Только чёрные мокрые стволы, забрызганные ботинки и грустный, весь в трещинах, асфальт под ногами.
Асфальт.
Под ногами.
Он не замедлил шаг, но внутри у него всё будто остановилось. Кто сказал, что должно быть именно так? Что асфальт должен быть под ногами, а небо - над головой? Что осень следует за летом, а люди не могут жить вечно? Кто придумал, что мы не можем летать? Что все эти законы неопровержимы - законы, в которые мы так верим, потому что эта вера даёт нам хоть какую-то почву под ногами. Потому что без этой веры у нас не было бы ничего - одни фантазии. Только тот, у кого нет ничего внутри, может искать опору во внешних вещах...
Он не остановился и не стал пытаться взлететь или поменять местами асфальт с небом. Он лишь приподнял зонт и внимательно посмотрел на золотистые октябрьские листья. Его окружали каштаны и дождь. Он не чувствовал их - он был слишком погружён в себя. Купив стакан горячего кофе в мобильной кофейне, он пошёл дальше. Вкус кофе не запомнился ему. Да и сам кофе тоже.
Через год он создал первый собственный прототип электронного заменителя конечности.
И одновременно с этим важнейшим шагом перед ним встала первая по-настоящему сложная проблема.
Он понимал, что не сможет самостоятельно опробовать новинку на себе - ему предстояло обратиться за помощью к совершенно посторонним людям.
Тот мир, тот город, что жил за окнами своей особой жизнью, был безнадёжно огромным и ещё более безнадёжно чужим. И, словно кит, он не мог не втягивать в своё жадное чрево городской планктон. Каждый житель, будучи частью системы, обязан был с ней взаимодействовать. В противном случае система отторгала ставшую чужеродной частичку, лишая последнюю малейшего шанса на выживание.
Среди сотен тысяч таких частичек, безусловно, были и те, кто сумел подобраться ближе к верхушке системы и, подобно паразитам в чреве кита, извлекать из гиганта максимум собственной пользы. Каждая такая частичка окружала себя огромным количеством связей с другими паразитами и накапливала массу информации, помогавшей ей в извлечении выгоды.
Ещё одна система - точнее, над-система, - объединяя гигантов, давала им возможность взаимодействия на макроуровне. Искать иголку в стоге сена парень не собирался - для его целей вполне подходил один из секторов этой над-системы, в просторечии именуемый Рунетом. А, точнее, его субсектор - крупный инфопортал города.
Почти сутки ушли на то, чтобы собрать и отфильтровать интересующую его информацию. В городе работало безумное количество частных клиник. Проведя простейшие расчёты, он с изумлением выяснил, что на одного человека в городе в среднем приходится по 1,2 врача и 3,5 медсестры.
Здоровая личность стала настоящим культом общества. Однако, если верить данным хотя бы отдельно взятого портала, это не мешало в огромных количествах плодиться всевозможным знахарям, врачевателям и целителям, в том числе претендующим на излечение души. Тысячи и тысячи рекламных баннеров помогали распространять пугающую информацию о страшных недугах. И, конечно же, каждый недуг мог быть вылечен только за большие деньги и исключительно у проплатившего показ баннера целителя. Денежные вложения в здоровье широко продвигались, гарантированно обещая похудение кошелька и обходя стороной мифический результат самого лечения.
Результатом его поисков стала база из почти шестидесяти личных электронных адресов практикующих врачей-хирургов, специализацией которых было протезирование. Он составил и разослал им письмо, объясняющее, почему им будет выгодно сотрудничать с каким-то неизвестным изобретателем. Выцеживая из себя противно-рекламные слова и слоганы, он ощущал, как во рту появляется гадливый привкус.
Наконец, далеко за полночь, он захлопнул крышку ноутбука и закрыл глаза. Пальцы легли на опухшие усталые веки.
Не включая нигде свет, он добрался до кухни и налил себе вина. Сил подогревать напиток не было - холодное вино заставило вздрогнуть и поёжиться, но тут же внутри разползлось приятное тепло. И вместе с этим теплом он почувствовал, что собрал достаточно информации и сделал всё, что мог, закинув хороший крючок на крупную рыбу. Время теории подошло к концу - наставала пора ожидания.
***
Последующие дни он посвятил изучению медицинской литературы, которая могла бы в дальнейшем помочь снизить его зависимость от посторонних. Он смотрел бесчисленные видеоролики, но к утру его нередко охватывал ужас. Ему казалось, что для осуществления его задумки нужно слишком многое, и он забывал о том, что создание электронного протеза само по себе требовало очень многого, но он этот шаг уже совершил.
Каждый день он начинал с того, что восстанавливал в памяти открытия прошлой ночи. Убедившись, что все знания прочно осели в его мозгу, он продолжал штудировать учебники. И каждый раз смотрел на своё изобретение, гордо помещённое рядом с его первым компьютером - в стеклянный куб. Куб был герметичным и не пропускал ни пыль, ни влагу. Он сам запаял этот куб - до того дня, когда ожидание завершится.
Оно завершилось в середине ноября. Из десятков разосланных электронных писем он получил лишь один ответ, и тому понадобилось почти пять месяцев, чтобы дойти. Автор ответа, солидный врач с хорошим именем в мировой медицине, уже много лет практикующий в крупной частной клинике города. Он выражал свою заинтересованность и объяснял, что находился в длительной командировке, поэтому не мог ответить ранее. Не будет ли молодой человек так любезен, чтобы продемонстрировать своё изобретение?
Без долгих колебаний парень отослал врачу свои координаты с приглашением в любое удобное время заглянуть в гости.
***
Он стоял у окна, прижавшись носом к стеклу, и смотрел вниз. К подъезду подкатил серебристый седан, аккуратно приткнулся у бордюра. Из машины вышел мужчина в пальто. Подошёл к подъезду, и тут же домофонная трубка издала резкий писк.
Ничего не спрашивая, парень ткнул в кнопку на трубке, открывая подъездную дверь. Прогрохотал лифт - звук старых подъёмных механизмов был слышен даже сквозь стены.
Врач размашисто перешагнул порог. От него пахло дорогим одеколоном и бензином. Крупный, высокий, он сразу занял собой всю небольшую прихожую. Деловито потёр руки, оглядываясь.
- Прежде чем мы приступим к обсуждению, мне бы хотелось увидеть вашу разработку в действии.
- Сюда, - парень двинулся по коридору. Врач последовал за ним. Как и все врачи, не сняв ботинки.
В заваленной деталями комнате хозяин квартиры продемонстрировал гостю работу электронной кисти, подключив её к источнику питания. Через компьютерный интерфейс на монитор выводились все данные о положении протеза, совершаемых движениях, состоянии отдельных узлов.
Врач внимательно изучил информацию, задав несколько уточняющих вопросов и, под конец, попросил кофе. Парень жестом пригласил его на кухню, где, помешивая ложечкой чёрную жидкость в турке, спросил:
- Мнение?
- Моё мнение таково, что вы гений, молодой человек, - спокойно ответил хирург, уместившийся на табурете возле накрытого клеёнкой стола, - и ваша разработка весьма и весьма перспективна. При должной поддержке и спонсорстве, разумеется.
- Разумеется, - парень разлил кофе по чашечкам.
- Более того - ваша разработка способна во многом изменить ситуацию в современном протезировании, помочь многим людям...
- Нет.
- Что? - врач приподнял брови. По его лицу было не понять, что вызвало большее удивление - неожиданно прервавшее его слово или значение этого слова.
- Никакой гласности. Продавайте разработку. Пусть тестируют. Улучшают. Дорабатывают. Как угодно. Кто угодно. Но никакой массовости. Без конвейеров. Без потоковой сборки. Пока не завершу. Это цель работы. Заменить всё. Полностью.
Последнее слово он постарался произнести с особым нажимом.
- Ну что ж, - отозвался хирург. Казалось, грандиозные планы не произвели на него ни малейшего впечатления. - На это уйдёт много времени, - это фактор явно больше интересовал врача, - какие гарантии вы можете дать, что разработка завершится, и мои средства и труды не пропадут даром?
- Она завершится. Пропишите свои условия, - парень отхлебнул горького кофе, - обезопасьте себя.
- Хорошо, - с некоторой заминкой кивнул хирург, - я буду щедро платить вам - конечно, если найду не менее щедрого спонсора. Вы же должны будете оперативно передавать мне всю информацию о разработках.
- Само собой, - рассеянно кивнул парень, уже думая о другом.
- Мы с вами заключим договор, о котором будем знать только мы двое, - врач уже торопливо что-то подсчитывал, используя для вычислений крошечный блокнот, - разумеется, для претворения вашего плана в жизнь мне понадобятся ассистенты - в одиночку операцию такого плана никто не проведёт. У меня есть на примете надёжные люди...
Парень исподлобья бросал косые взгляды на этого дельца от медицины. Уверенный в себе, предприимчивый мужчина солидного вида. Начищенные ботинки, машина представительского класса. Он смотрелся странно на просто обставленной кухне, и всё же явно чувствовал себя на своём месте. Такие люди всегда и везде в своей тарелке.
- Возникнет также проблема с поиском опытного образца для проведения операций...
- Не возникнет.
- В каком смысле? - брови врача снова взметнулись вверх.
- Образец - я.
Врач поперхнулся кофе, закашлялся и начал шарить по карманам в поисках платка. Наконец, утерев рот и проступившую на лбу испарину, он шумно вздохнул.
- Вы собираетесь тестировать всё это на себе?
- Да.
- Это рискованно, юноша, - покачал головой хирург, - если что-то пойдёт не так, ваша разработка может остаться незавершённой. А вы - покалеченным.
- Я завершу разработку, - тон его голоса был спокойным, как камень, уверенный в том, что в ближайшую тысячу лет он никуда не сдвинется, - вы обеспечите успех. В ваших интересах.
Теперь уже доктор рассматривал парня - с откровенным любопытством, будто пытаясь понять, шутит ли этот странный юноша или просто сошёл с ума.
Наконец, видимо, убедившись, что ни то и ни другое не имеет места, он снова вздохнул.
- Ну, хорошо. Значит, отпадает одна проблема и возникает другая. Все необходимые формальности с руководством нашей клиники я, разумеется, улажу, - врач постепенно приходил в себя. Загадочному парню всё же удалось вывести его из привычного равновесия. И это его злило, - пребывание у нас достаточно дорогое, но для вас я постараюсь выбить скидку и вычесть из вашего гонорара не всю стоимость, а, скажем, процентов пятьдесят... Расходные материалы, затраты на оплату работы ассистентов, плюс опять же за молчание... - он размышлял вслух, немало не стесняясь парня, - договор я набросаю и вышлю вам на днях. Подпишете и начнём.
Хирург допил последний глоток кофе, отодвинул пустую чашечку. Чётко, размеренно, будто заранее распределил объём напитка, разделил на количество глотков и подсчитал, с какой скоростью требуется делать глотки, чтобы чашка опустела точно к концу его речи. Тоже заранее продуманной, разумеется. И никакие неожиданности этому расчёту не помешали.
Врач встал, захлопнул блокнотик и аккуратно уместил его во внутреннем кармане пальто.
- Мы с вами договорились, - утвердительно произнёс он, застёгивая пуговицы и подавая парню руку.
- Да, - тот пожал протянутую суховатую ладонь. Рука врача была тёплой, будто нагретой исходящей от него энергией и деловитостью. Пальцы парня, напротив, были ледяными - словно уже готовились стать металлом.
***
С той судьбоносной встречи прошло не больше месяца. В один из мутно-серых декабрьских дней его привезли в сверкающую чистотой клинику на тихой улочке неподалёку от делового центра города. Окна с новомодными жёлтыми стёклами односторонней прозрачности создавали странное впечатление, будто только они могли отражать не видимое за тучами солнце. Входя в холл клиники, парень подумал о том, как видят улицу находящиеся внутри люди. Вскоре ему предстояло это выяснить на себе.
Его палата на последнем этаже оказалась чем-то вроде одноместного полулюкса. Довольно тесная, но с персональным санузлом и даже небольшим письменным столом. На тумбочке возле кровати - традиционная ваза с цветами. На покрывале - ни единой складочки. Окно, конечно же, с жёлтыми стёклами. Он выглянул на улицу. Хмурый день отсюда приобрёл болезненный желтушный оттенок.
Сопровождавший его врач дал краткие распоряжения относительно режима дня и предстоящих процедур. Парень должен был провести в клинике несколько дней для подготовки к операции, пройти необходимые обследования и даже получить поддержку психолога. От последней, впрочем, он отказался.
Врач посоветовал ему лишний раз не покидать палату и в случае необходимости вызывать санитара с помощью прикроватной кнопки. Прибежавшая медсестричка выдала комплект больничной одежды и, сохраняя строгое выражение лица, настоятельно попросила парня поскорее принять душ и переодеться. Процедуры планировалось начать уже через час.
Убежала медсестричка, ушёл, напоследок окинув палату взглядом, врач. Держа в руках больничную пижаму, парень стоял, прислушиваясь к своим ощущениям от этого места. Ничего отталкивающего, против ожиданий, здесь не было - чувствовался даже своеобразный уют. Если не смотреть в чересчур жёлтые окна.
Скучать ему не пришлось - дни завертелись, как колесо неумолимой фортуны. Бесконечные томографии, рентгены, анализы крови, мочи и прочих жидкостей, ЭКГ, диагностика на все возможные и невозможные вирусы. От этих обследований он уставал больше, чем проводившие их врачи. У него выкачали, казалось, тонну крови и собрали с него всё, что можно было собрать. Возвращаясь в палату, он набрасывался на приносимую ему больничную еду - как правило, состоящую из овощного салата, нежирного мяса и молока. Еда была свежей и особенно вкусной после изматывающих процедур.
Дня операции он ожидал без страха. И, когда врач утром объявил ему, что этот день настал, он ощутил нечто вроде радости. Его победа приблизилась ещё на шаг.
Хирург объяснил ему, что сразу устанавливать протез нельзя - сначала придётся ампутировать кисть и подождать заживления культи. Парень не возражал. Он был готов ко всему - к ожиданию, к боли, к неудобствам, к изматывающим процедурам и формальностям. Ко всему, кроме поражения.
***
Следующие несколько дней после ампутации слились для него в один кашеобразный комок, слепленный из боли, отвращения к окружающему и торжества, пробивающего себе дорогу сквозь все наносы негатива. Из больницы его неохотно отпустили только через две недели, дав множество рецептов на антибиотики и кучу банальных наставлений. Врач прочёл ему длинную лекцию о недопустимости спешки и правилах поведения. Парень должен был регулярно являться на осмотры и перевязки - заживление требовалось тщательно контролировать, до тех пор, пока ткани не восстановятся настолько, чтобы стала возможной установка аугметики. Снова ожидание, но теперь уже в новом качестве - с явным привкусом грядущей победы. И - почему-то - страха.
Приближался Новый год. Он шёл домой, ощущая, как редкие мокрые снежинки превращаются на лице в капли воды. Он держал руки в карманах - вернее, одну руку. Ею он доставал из кармана деньги, перелистывал композиции в плеере и держался за поручень автобуса. То, что осталось от правой руки, он не вынимал из уютного тепла зимней куртки.
Так прошли праздники и новогодние каникулы. Наконец-то наступили холода, город завалило настоящим снегом - белым, мохнатым, похожим на пену в хорошо приготовленном капучино. Он не выходил из дома, питался заказанной пиццей да тем, что сохранилось в кладовке с прошлого года - консервами и маринованными овощами. Старая жизнь осталась позади - была сожжена вместе с правой кистью, как ненужный хлам. Электронный протез по-прежнему сверкал в стеклянном кубе. А его создатель баловал себя хорошим вином и ждал, когда заживут послеоперационные швы.
Январь закончился, и он впервые за долгое время решил прогуляться. Было ветрено, но солнце светило вовсю, и снег кое-где уже начинал превращаться в мутное месиво. Он шёл по той самой аллее, где больше года назад понял, к чему ему стоит стремиться. Мобильная кофейня по-прежнему стояла на своём месте, и он взял себе стаканчик горячего кофе. Вкус напитка с первым же глотком внезапно всколыхнул чувства - он вспомнил, что именно такой кофе он пил в тот дождливый октябрьский день. И точно так же держал стаканчик в левой руке, в то время как правая сжимала зонт.
Сейчас зонта у него не было.
Он присел на высушенную солнцем скамейку и стал разглядывать прохожих, прихлёбывая кофе через маленькое отверстие в крышке стакана. Был выходной, и люди неспешно прогуливались, наслаждаясь редким зимним солнцем. Мимо шли мамы в пальто и шубах, ведя за руку плотно укутанных карапузов. Мимо шли собачники - с наряженными в комбинезоны мопсами и уютными мастиффами. Мимо шли степенные мужчины в дорогих брюках и школьники в обсыпанных снегом куртках. Пробежал взлохмаченный парень с коробкой под мышкой, шлёпнув ногой по луже. Проскользила на высоких каблуках разряженная мадам в роскошной норке. Зевая, проплёлся небритый мужичок - всего в паре шагов от него, пахнув дешёвым одеколоном и пивом...
И он вдруг понял, ощутил, осознал, какое огромное, космическое расстояние отделяет его от всех этих людей. То, что он долгое время считал само собой разумеющимся, теперь возникло перед ним в ином свете. Он вспомнил все свои желания, свои мечты, которые оставались лишь пунктиками в его голове, он осознал, какая бездна всего умещалась в его фантазиях. Он знал, что не успеет осуществить и сотой доли этих фантазий. И поэтому он вычленил из них одну, ключевую, ту, которая должна была дать ему возможность использовать время в своих целях.
Пустой стаканчик из-под кофе он принёс с собой и поставил на стол. Глядя на него, он набрал номер врача и договорился о времени, когда сможет снова лечь в клинику для установки электронной кисти.
***
В течение следующих суток после операции он метался по палате, не находя себе места от боли и ужаса. Не спасало ничего - ни успокоительное, ни медитация, которой он обучился несколько лет назад. Лишь очередной укол анестетика дал ему возможность поспать несколько часов. Этот горячечный сон был переполнен кошмарами и смутным ощущением нависшей над ним чудовищной опасности, однако всё же дал некоторую передышку, и утром стало легче. Проснувшись, он понял, что может воспринимать окружающее и в состоянии выйти из палаты. Правая рука по-прежнему представляла собой сплошной очаг боли, он не мог ею двигать и, сцепив зубы, ждал, когда боль утихнет. Не один и не два раза его посещали страшные мысли - он представлял, что всё происходящее - лишь малая часть той боли, что ещё придётся испытать ему. Всем, на чём он держался, была его мечта.
Он знал, что шансы на успех у него невелики - даже если рана благополучно заживёт. Но эти мысли не мешали ему молча и сосредоточенно продолжать своё дело.
Пока что его электронная кисть закреплялась на запястье при помощи сложной сетчатой конструкции из пластика, которая обеспечивала бы возможность окончательного заживления раны и впоследствии позволила бы подогнать искусственную часть вплотную к живой плоти. Присоединение планировалось реализовать при помощи нескольких слоёв синтетической кожи различной плотности. Специально созданная кожа имела обратную симметричность относительно биомеханики нижележащей ткани. Ещё один слой должен был быть проложен тканью, которая под воздействием слабого электрического тока могла приобретать жёсткость. Место сцепки было плотно зафиксировано при помощи обычного бинта. Электроды, вмонтированные в основание протеза, считывали ток, вырабатываемый живыми мускулами при сокращении, и передавали на микропроцессор. Микропроцессор, в свою очередь, преобразовывал эти сигналы и регулировал работу сложной системы электродвигателей, каждый из которых обеспечивал движение одной из десятков частей устройства. Расположенные на кончиках пальцев датчики, реагируя на прикосновения к объектам, позволяли воспроизводить относительно реалистичные ощущения.
Эта сложнейшая система была всего лишь прототипом того, что он собирался создать - в его планах роились куда более грандиозные замыслы.
***
Огромное количество прочитанной медицинской литературы принесло свои плоды. Немалую лепту внесли и беседы с ухаживавшей за ним медсестричкой, и ежедневные разговоры с врачом. Последний, впрочем, строго-настрого запретил парню самостоятельно что-либо делать с протезом.
- Ты пойми, - хмурился врач, поглаживая свой белоснежный халат, - дополнительные риски нам ни к чему. Я и так здорово подставляюсь сам и подставляю руководство, занимаясь всем этим. Нужна будет перевязка - приезжай, сделаем бесплатно. Окончательную установку можешь проводить, но только под нашим контролем...
Парень слушал молча и короткими фразами давал понять, что стоит на своём. В конце концов, врач, плюнув, в сердцах дал добро на любые эксперименты, дополнив разрешение угрозой дописать в договор ещё пару пунктов, снимающих с врача и медперсонала всю ответственность за подобные ситуации.
Парень прочёл дополненный договор, держа его пальцами своей новой руки. Пальцы не дрожали. Левой рукой он поставил свою подпись под дополнениями и в тот же вечер уехал из клиники домой.
В один из последующих дней ему позвонили. Трель мобильника застала его в тот момент, когда он, вооружившись сильным увеличительным стеклом, разглядывал соединения и контакты между протезом и рукой. Матернувшись про себя, он отложил лупу и потянулся за телефоном - аккуратно, стараясь не шевелить правой рукой. Бинты был сняты, и хрупкое соединение плоти и электроники могло быть разрушено одним неосторожным движением.
- Да.
Он удивился тому, как непривычно и глухо звучит его голос.
- Алло! Алло! - надрывался на том конце невидимый собеседник.
- Слушаю, - сухо ответил он и кашлянул.
- Не надо, - неожиданно выпалил собеседник. Судя по голосу, скорее собеседница - причём пожилая.
- Что не надо? - он опешил.
- Слышишь ты меня? - нервничала бабулька, - слышишь?!
- Я слышу вас, - он поудобнее перехватил мобильник, - вы куда звоните? Поговорить с кем?
- С тобой! - безапелляционно заявила бабка, - а ты что себе думал?!
- Номером ошиблись, - сморщился он.
- Ничего я не ошиблась - не надо мне тут! Не надо!
На другом конце линии раздались частые гудки. Он медленно положил мобильник на стол рядом с лупой.
Хрень какая-то, решил он спустя пару минут, заканчивая рассматривать места соединения и перевязывая запястье чистым бинтом. Однако эта 'хрень' продолжала сверлить его мозг ещё довольно долго - пока он не надумал слегка проветриться.
После установки протеза прошло почти две недели. Его больше не сводили с ума мучительные боли - ощущения в руке притупились, стали слабыми, лишь слегка ноющими. Он пока не рисковал делать плотную сцепку - швы ещё до конца не зажили, а терпения у него было хоть отбавляй.
Последние дни зимы выдались ветреными и морозными. Он застегнул зимнюю куртку, надвинул на голову капюшон, а на правую руку аккуратно натянул тёплую кожаную перчатку на натуральном меху.
В подъезде, едва выйдя из квартиры, он сразу же вляпался в какую-то непонятную, но мерзкую на вид лужу. Больше всего она напоминала разлитую краску тёмно-серого цвета. Морщась, он пошаркал ботинками, кое-как стерев с них остатки неизвестной субстанции.
Улица встретила его завыванием ветра и срывающимися с сумрачного неба снежинками. Было всего три часа дня, но казалось, будто уже наступил вечер. Короткий зимний день стремительно катился к неизбежному завершению.
Он зашагал по выщербленному асфальту через дворы. Неподалёку от дома шумел небольшой автовокзал, обслуживавший рейсы из соседних городков. Вокруг автовокзала, как и положено, были густо натыканы всевозможные киоски - начиная от собачьей шаурмы и заканчивая вполне съедобными блинчиками. В такую погоду возле них никого не было, если не считать спокойно спящего на лавочке бомжа - судя по синюшному виду, тому холод был нипочём.
Он прошёл мимо киосков, вдыхая запахи подгоревшего мяса и тёплого теста. Окошки вокзала светились мягким, уютным жёлтым светом. Он хотел было войти, но передумал - делать ему там явно было нечего, и он не настолько замёрз, чтобы искать убежища в общественном месте.
Следы непонятной липкой гадости тянулись за ним по остаткам грязного городского снега. Рабочий день ещё не закончился, и на улицах было совсем мало людей - никто не хотел выходить по доброй воле.
Он шёл и шёл, погружённый в свои мысли. Всё происходящее вокруг - грохот трамвая и шум ветра в голых ветвях, лай собаки, визг тормозов - казалось далёким, будто находящимся за толстым мутным стеклом.
Мир, окружавший его, не был ни приветливым, ни добрым, ни безопасным. На него угрюмо поглядывали встречные серые люди, на чьих лицах навсегда застыло выражение злобной покорности. Он их не замечал - и не знал, что на его собственном лице точно такая же маска. Он знал, что где-то, в невообразимой дали отсюда, есть другая жизнь, где трава зеленее, солнце ярче, а люди веселее. Там, в этом сказочном царстве, можно сбросить оковы, которые давят на плечи, пригибая к земле и навеки уродуя гордую осанку. Только там, в волшебной стране, не нужно повода для смеха - там тебе улыбнутся бесплатно. Там, в этом чудесном уголке, обитают другие цели - не просто выжить, но жить, там широко распахиваются двери души, впуская весь свет, какой только есть в мире. Это рай, где в воздухе разлиты цветные фантазии, а в ручьях течёт алмазная мечта. Это там поселились музы, распевающие песни счастья, услаждающие слух, убаюкивающие любую боль...
Пииииииип.
Противный резкий зуммер был совершенно не похож на райскую песнь. А последовавший за ним грубый толчок в плечо окончательно вернул его в реальность.
- Стойте, молодой человек, - прозвучал над ухом властный голос. В нос ударила смесь одеколона и плохо замаскированного мятной жвачкой перегара.
Он моргнул и обнаружил, что стоит на входе в здание железнодорожного вокзала. Противный зуммер издавал металлоискатель, а властный голос принадлежал внушительного вида детине в форме охранника.
- Выложите все металлические предметы на стойку, - потребовал детина.
Ч-чёрт...
- Минуту, - пробормотал он, запуская левую руку в карман пальто. Там было пусто. Охранник внимательно следил за тем, как подозрительный субъект копается в карманах брюк. Ключи обнаружились в заднем кармане джинсов, и он бросил их на стойку, едва сдержав вздох облегчения.
- Что-нибудь ещё? - угрожающе спросил детина.
- Пожалуй, нет... - он всё никак не мог вспомнить, как попал в здание вокзала. Неужели прошёл пешком полгорода, настолько погружённый в свои розовые мечты?..
- Выньте руки из карманов, - охранник продолжал неприятно щуриться.
Он послушался.
- Пройдите ещё раз через металлоискатель.
- Знаете, - он потянулся за ключами, - я, пожалуй, пойду...
Детина решительно сгрёб ключи в свою волосатую лапу.
- Пройдите через рамку, - повторил он угрожающе.
Глубокий вздох.
Он послушно развернулся и прошёл через алюминиевую серебристую рамку прибора. Тот моргнул красными индикаторами и истошно завопил. Мерзкий зуммер...
- Молодой человек, снимите часы, кольца и выньте из карманов мелкие монеты, - продолжал настаивать охранник.
- Я не пройду здесь. Всё равно, - его вдруг осенило, - это металлические имплантаты.
- Что-что? - отреагировал на незнакомое слово детина.
- Титановые винты, - пояснил он, - в суставе. Сломал шейку бедра. Упал неудачно. Кость скрепили винтами. Их вкручивают в кость. Специальный сплав. Организм принимает хорошо. Вводят спицы в кость. Потом винты. Накручивают на спицы. Винты внутри полые. Они скрепляют кость. Помогают срастись. Вы понимаете меня?
- Ага... - охранник слегка обалдело кивнул.
- Показать не смогу, - продолжал он, - рентгеновские снимки дома. Поэтому...
Он выхватил ключи из потной лапы охранника.
- Я похромаю домой.
С натяжкой улыбнувшись, он развернулся и покинул негостеприимное здание вокзала. Внутри кипели смешанные чувства - его буквально душил смех и раздирала ярость. Ему было приятно дурачить охранника, но в то же время он понимал - никакая ложь не даст ему возможности пройти внутрь. Проклятая рамка металлоискателя своим зуммером будет всегда напоминать ему о том, что в этом мире он - персона нон-грата. Напоминать чётко, ярко, явно и бескомпромиссно. Кричать на всю округу о том, что он привык всегда лишь смутно ощущать.

101 Switching Protocols [4]

Первую декаду весны он отпраздновал, вознаградив себя бутылочкой изысканного виски. Электронный протез наконец-то встал на своё место, пластиковые крепления плотно обхватывали запястье. Место сцепки выглядело не очень эстетично, но ему было всё равно. Он знал, что это ненадолго.
Вечер десятого марта выдался хмурым, с низкого неба сыпался мокрый снег, загоняя всё живое в укрытия. Он сидел на полупустом балконе в старом, накрытом одеялом кресле и, покачиваясь на расшатанных ножках, прищурившись, смотрел вдаль. Бутылка виски стояла рядом, на дне стакана медленно таял колотый лёд. В доме напротив горели почти все окна, за плотной пеленой снега они казались мутными огнями далёких маяков. Он смотрел вдаль и видел, как за этой снежной стеной живут и движутся те, кто, пройдя через трудности жизни, познал её простоту. Он видел моряков, день за днём уходящих в суровое северное море - и видел их жён, каждый день навсегда прощавшихся с ними. Он видел стариков, что всю жизнь пасли овец на ветреных склонах потухших вулканов. Видел женщин, живущих в юртах за полярным кругом, и не плачущих лишь потому, что это не принято в их племени. Видел тех, для кого свет маяка был больше, чем путеводным огнём, - он был самой жизнью. Видел и старого смотрителя, что зажигал огонь на маяке - чтобы рыбаки могли найти путь домой, к своим жёнам. В его глазах отражались отблески тысяч огней, зажжённых старым смотрителем - вечер за вечером, жизнь за жизнью. Жизнью, которой сегодня почти все лишены.
- Я наверстаю, - шептал он, и бутылка нервно позвякивала о край стакана, - я познаю жизнь так, как познали её вы...
Тихонько потрескивал лёд.
- Я обещаю вам, сохранившим душу, обещаю, что никогда не наступит тот проклятый день, когда в мире не останется жизни, не останется природного тепла, не зажгутся огни маяков... - бутылка виски пустела вслед за его словами.
- Я обещаю вам... - горячие губы нервно шевелились, не поспевая за горячечными мыслями. И среди них одна, всего одна в этом вихре, как укол алмазной булавки вонзилась в самую его суть, прожгла душу, проплавив все щиты и стены, обнажила уязвимое место.
Пустой стакан жалобно застонал под его пальцами, металл противно скрипнул о стекло. Он шумно выдохнул пар изо рта, скривился, скорчился, будто от боли.
- О нет, нет, нет... - перед его глазами проносились обрывки прежних мечтаний, которые он смял и выбросил, сменяв их на козырного туза. Он всегда хотел большего - и это большее всегда заслоняло от него ту простоту, ту сакральную наивность бытия, без которой нет и не могло быть жизни. Впервые его мозг был поражён сомнением, самым страшным, приходящим слишком поздно и дьявольски шепчущим в лицо... Выбор сделан - но правилен ли он?..
- Я ещё успею всё познать, - его голос звучал тихо и нетвёрдо, - я поставил на карту судьбу и выиграл вечность...
Чем дольше он шептал, тем больше разрастался страх внутри. Огни далёких маяков стремительно гасли.
- Я не найду свой путь домой?.. - полувопросительно, полу-утвердительно сказал он. Нашарил в кармане зажигалку и стал смотреть на пляшущий синеватый огонёк. В глубине пламени вертелись и клубились его мысли.
В них был кот - крупный, рыжий, домашний. Он сыто урчал, подставив солнышку холёные бока. Кот дремал, сквозь полуприкрытые глаза лениво созерцая мир. Кот прожил восемь из девяти жизней, и восемь девятых каждой жизни он спал. А остальное время ел. Играл с клубком, следил за бегом стрелок, смотрел в окно, ловил мышей, бродил неспешно по квартире, урчал, шипел и снова ел...
Хозяин кота - человек. А кот хозяина - кот. Просто кот. Человек спит всего треть своей жизни, то есть в 2,6 раза меньше, чем среднестатистический кот. Всё остальное время он занимается куда более важными вещами, чем бездельничающий питомец. Хозяин пишет музыку, преподаёт, посещает шахматный кружок и играет в бильярд. Всё это очень ответственные занятия, требующие умственного напряжения. К ночи хозяин устаёт так, что буквально валится с ног и засыпает - чтобы на следующий день были силы снова продолжить важные и ответственные занятия.
По выходным хозяин отдыхает - он ничего не делает. Ничего важного и ответственного. Но всё равно - постоянно бегает туда-сюда. Коту трудно уследить за ним. Хозяин спешит почитать, позвонить, поиграть, починить, перебрать, полистать, проварить, перемыть...
К ночи хозяин блаженно закрывает глаза. В этот момент кот ощущает самое близкое сходство с ним. И человек, и питомец одинаково расслабленно отдыхают на мягких пледах. А на следующий день...
Кот не может - да и не пытается уже давно - понять человека. Коту это ни к чему. Ему к чему только тепло под бок да полная миска под нос. Вот и всё, что нужно, чтобы со спокойной душой лежать и Созерцать. Коту странно видеть, как мечется человек - и чего ему нужно ещё? Ведь человеческая миска полна, а солнце так приятно греет. А там, куда уходят люди и коты, отжившие все жизни, всё одинаково, и шахматы там ни к чему.
Когда-то, будучи ещё молодым и неопытным, кот понимал, что суета хозяйская - всего лишь следствие несовершенства человека. Его неуёмного мозга, который не способен жить без своей, особенной пищи. И даже если эта пища третьесортна и отдаёт чем-то нездоровым - всё равно не может. Да ещё и это их любопытство... Нет бы лежать да птиц слушать часами. А им надо - позитроны, электроны, микроскопы, стетоскопы, силлогизмы, гармонизмы, теоремы... фырр, одним мявком!
Кот неспешно встаёт, мнёт лапками тёплый плед и ложится снова, повернув к солнцу другой бок. Светило медленно клонится к закату, и на его месте постепенно разгорается яркий оранжевый прожектор. Он уже не греет, только светит, и кот начинает мёрзнуть. Свет ему ни к чему. Холод пробирается под шёрстку, покусывает плюшевую кожу. Кот - не человек, но почему-то не уходит, а терпит, плотнее кутаясь в плед, тыкаясь носом в твёрдый подоконник. Солнце светит ему прямо в мордочку, и кот жмурится... жмурится, всё плотнее смыкая тонкие кошачьи, поросшие мелкой шёрсткой веки. Но солнце - настырное, рыжее, как соседская кошка - не унимается, продолжая светить. Никчёмный свет, бездумный, ненужный - не нужный коту, но, видимо, очень важный для солнца. У всех свои нужды, и их пересечение рождает недовольство... Кот поворачивается к солнцу мягким пузом. Лучи колют глаза, и, наконец, он лениво поднимает тяжеленные, сонные, пухлые веки...
Сквозь рассохшиеся старые рамы на балкон пробрался мороз. Кусочки льда в крошечном ведёрке, подтаявшие с ночи, смёрзлись в ком.
Выпавшая из руки зажигалка валяется на полу, рядом с покрытой морозным узорцем пустой бутылкой. Окна дома напротив - в туманной серой дымке, ещё не проснувшиеся, надёжно спрятанные от рассветного солнца.
Ножки кресла жалобно закряхтели, когда он пошевелился, прикрывая ладонью лицо. Плед уполз на пол, предоставляя холоду полную власть над скорчившимся человеком. Он зябко поёжился. В правой кисти неприятно покалывало - пальцы продолжали сжимать пустой стакан с еле заметной коричневой плёнкой на стенках.
Сон нехотя убредал прочь, в смутный мир исчезающей ночи. Он опустил стакан на пол и встал, потягиваясь. Подёргал старую раму, слегка приотворил, впустив струйки морозного воздуха. Едва-едва выползшее из-за горизонта солнце уже палило вовсю, старательно прогревая окоченевший за ночь город.
Днём будет тепло.
Весна - начало новой жизни. Новой эры, новых цветений, нового цикла в вечно обновляющейся Природе. Эволюция... нет, революция непокорных созданий, придавленных свинцовым гнётом зимнего постоянства. Стеклянный куб пуст - пришло время смахнуть с него пыль. Настоящая ре-эволюция начинается в марте.
Ре-эволюция. Он пробовал это слово на вкус вместе с обжигающим кофе. Слово плоховато сочеталось с растительными сливками, которыми он обильно приправлял густой терпкий напиток.
Возможно, оно будет лучше сочетаться с чем-нибудь более искусственным? Пожалуй, утренний гамбургер точно так же отдаёт техногенщиной, как и это новоизобретённое словцо.

Нормировка [5]

Утренний гамбургер отдавал не столько техногенщиной, сколько свежеподжаренным мясом. Толстая жирная котлета, небрежно уложенная между двумя булками, сочилась ароматом. Десяток луковых колец, прожаренных в кляре, сгрудились возле гамбургера.
Высокий стакан с настоящим морковным соком обошёлся ему дороже всей этой полунатуральной соевой роскоши.
В небольшом кафе-ресторанчике с утра было многолюдно - несмотря на выходной, горожане-жаворонки торопились позавтракать, пока действовала утренняя скидка. Юркие официантки в плиссированных юбочках сновали между тесно натыканными столиками.
Он отвернулся и стал смотреть в окно, вдумчиво пережёвывая луковые кольца. Хрустящий кляр таял во рту, постепенно раскрывая всю нежность вкуса пропаренного лука. Он поймал себя на мысли, что сегодня, сейчас, впервые за многие недели действительно наслаждается пищей, а не пропускает её сквозь себя как необходимую данность. Было ли этой следствием наступившей весны, очевидного успеха эксперимента или ночных размышлений - или же всего этого, слепленного вместе и как следует приправленного запахом котлеты, - он не знал.
За соседним столом пили кофе две девушки в пуховиках. Сразу видно - зашли не за тем, чтобы поесть, а лишь бы погреться и поболтать. Нос учуял аромат зажжённой сигареты. Нравы в заведении были демократичными, и ни о каком разделении на зоны для курящих и некурящих речи не было. Не нравится - не заходи. Но готовили тут вкусно. И он продолжал жевать, запивая гамбургер морковным соком и стараясь не обращать внимания на привкус дыма во рту. Однако настойчивый аромат нет-нет, да и завладевал его мыслями, а вместе с дымом приплывали и обрывки разговора.
- Я продала себя задёшево, - говорил женский голос за соседним столиком, - за возможность сбежать из постылой клетки. За возможность не видеть лица тех, кто только мною и живёт. За возможность держаться от них подальше. И только растратив и растоптав свою душу, я поняла, что бежала от себя...
Подобные беседы не должны вестись в дешёвых ресторанах. Они должны выплёскиваться на голову случайных попутчиков в поездах, становиться откровением у тлеющего камина, слетать с немеющего после бренди языка. Однако правда в том, что такие беседы ведутся как раз в дешёвых ресторанах. Просто потому, что на поезде некуда ехать. Оттого, что некому разжечь нарисованный камин - и нет денег на настоящее бренди...
Желания - жестокая сила, которая способна сделать жизнь невыносимой, размышлял он, попивая сок. Желания... Откуда они берутся? У кого узнать?.. Вот психологи, эти любители отвечать вопросами на вопрос, претендуют на всезнайство. А на деле - запутают вконец так, что сами забудут, с чего начинали. А всё лишь бы скрыть, что ответа не знают. Да и не могут знать. Могут за руку водить по тёмным коридорам детства, но толку-то? Это не объясняет главного - что делать теперь, здесь и сейчас?..
Он прикрыл глаза. Сразу стало неуютно - будто все посетители кафе разом превратились в этаких злобных подонков с ножами, которые только и жаждут наброситься на беззащитного мечтателя. Вздрогнув, он крепче зажмурился и глубоко вздохнул.
Мечты... Фантазии, грёзы, удивительные миры снов, единственное прибежище усталых душ. Иллюзии, химеры, воздушные замки. Призрачные идеалы, не имеющие права на контакт с реальностью.
В ноздри вполз едкий сигаретный дым - за соседним столом снова закурили.
Он вспоминал...
Долгие дни, полные музыки. Мечта, пустившая наивные корни в тёплой почве заблуждений. Прохладный пластик клавиш, жестокий металл струн.
' - Вам музыка для чего-то или так, чтобы себя реализовать? - полноватая седеющая дама смотрит поверх очков.
- Не хватает средств для самовыражения...'
Один учитель, второй. Классы с тяжёлыми старыми пианино и кабинет, полный гитарного звона. Школа. Колледж. Электрогитара. Мягкие переливы аккордов, воздушные ноты чужих произведений. Ночные репетиции в подвале. И грёзы, бесконечные грёзы - о сцене, клубах, стадионах, о самой лучшей музыке на свете, о звуках, покоряющих сердца, раскрывающих души для света, пробивающих тупое безразличие людей...
Синтезатор остался где-то там, в прошлой жизни, в жадных лапах алчных до наживы аферистов. Там же исчезла и гитара. Он купил новую - но лишь затем, чтобы поставить точку в музыке. Навсегда. Насовсем. Год за годом уходило и, наконец, безвозвратно ушло нечто, творившее беспорядочные ноты в простенькой программке. Как будто влилось без остатка в эти корявые такты. Вот только вливаться было нечему, с самого начала, и он понял это непоправимо поздно, уже ощутив боль от крушения надежд. Мечта обернулась слоем пыли на обводах гитарного корпуса. Желание окончательно сменилось расчётом. Желание, родившееся из страхов, нервические мечтания о мировой славе в обмен на душевный покой и защищённость.
Желания... Наши желания - наши страдания... кто же это сказал, чёрт...
Не выдержав, он открыл глаза и нервно дёрнул из кармана смартфон. Производители озаботились тем, чтобы поместить на корпус мобильника кнопку быстрого поиска - а кнопка озаботилась тем, чтобы нажиматься не вовремя и выдавать назойливое окошко поисковика поверх всех приложений. Кнопке было абсолютно наплевать, перебьёт ли она чтение книги или просмотр видеоролика. Кнопкой он никогда не пользовался специально, предпочитая вводить поисковый запрос прямо в адресную строку.
Желания, желания... Куча мусора в популярных сервисах 'ответов', одни и те же статейки, размноженные десяток раз за счёт синонимов. Четыре Благородные истины...
Четыре Благородные истины, одно из основных положений буддизма. Высказывания великого Сиддхартхи Гаутамы.
Есть страдание, есть его причина - желания. Есть прекращение страдания и путь к нему. Восьмеричный путь, ведущий к освобождению и...
- Молодой человек, подайте поднос, пожалуйста!
Он вынырнул из размышлений и поднял глаза. Над ним со стопкой посуды в руках нависла худенькая официанточка с бейджиком на плоской груди. Узкий зад официанточки безбожно подпирался придвинутым чуть ли не вплотную соседним столом. Он протянул руку за своим пустым подносом. Привычка снимать с подноса принесённые тарелки и расставлять их как положено, немного неуместная в таком простом заведении - что-то от сибаритства, что-то даже от княжеских предков.
- Возьмите.
Манжета на рукаве его рубашки расстегнулась, мелькнула светлая кожа под тонкой тканью перчатки. Серебристо блеснули сочленения, щёлкнули, гул сервопривода потонул в общем шуме. Официанточка уронила тарелки на подставленный поднос.
Мозг. Разум. Смысл. Философская категория, мусолимая во все века и времена и ни разу никем не понятая. Предоставляющая отличные возможности для роста пузомерок доморощенных и не очень мыслителей. Познать мозг, как утверждают некоторые учёные, до конца невозможно, ибо познавание предмета в данном случае идёт через сам предмет и его посредством - в этом и парадокс, препятствующий изучению.
Пожалуй, познать можно что-либо, только отказавшись от этого. С этой точки зрения мозг также вряд ли возможно в принципе постичь. Без мозга ещё ни один человек не выживал.
Он хмыкнул, застегнул манжету и провёл языком по губам.
Ну, с этим утверждением в определённом смысле можно поспорить.
К большинству человеческих желаний высокие категории смысла попросту неприменимы. Но всегда есть разница между имеющимся стаканом морковного сока и отсутствием такового. Разница заметная и вызывающая вполне определённое желание у жаждущего. Желание... А ведь точно такая же разница есть между общением и одиночеством (человек существо социальное, всем вдолбили), но эту разницу уже знают относительно немногие. И ещё меньше людей знают разницу между заполненной чем-либо жизнью и пустой. К счастью, немногие познают и анализируют жизнь без желаний... тьфу! Так что же, получается, что желания нужны ради наполнения жизни смыслом? Или ещё веселее - ради того, чтобы, познав отказ от них, оценить всю их прелесть? Как-то уж очень мудрёно выходит - да и тот, кто однажды познал отсутствие желаний, вряд ли снова к ним вернётся. Не потому, что не хочет - потому, что не сможет... Желать вернуть себе способность желать - 'стой там, иди сюда', одним словом.
Он почувствовал, что запутался.
Человек не способен проводить часы в безделье, ничего не хотеть, ничем не интересоваться. Такие существа с точки зрения медицины патологичны и получают пренебрежительные ярлыки - от 'овоща' до 'никакого'. А вот животные с той же точки зрения - вполне нормальны. Отсутствие разума, да-да. Только вот вопрос, у кого разума больше - у животного, спокойно и естественно плывущего по жизни, или у человека, растрачивающего её на миллионы тщетных, бесполезных и сиюминутных дел, каждое из которых в исторической канве не оставит после себя ни зазора?..

Квантование [6]

К тому моменту, когда остатки морковного сока превратились в рыжую корочку, а крошки на тарелке засохли, он оформил у себя в голове более-менее чёткий план. Два компонента, которые должны быть исключены из разработки: желания, как приводящие к бессмысленности, и любопытство, как толкающее на открытия новых объектов желаний. Карманные часы показывали полдень. Оставалась нерешённой ещё одна проблема.
Проблема разграничения. А, точнее, сохранения человечности. Конечно, времени на её решение потребуется очень много, но на время ему как раз жаловаться не придётся. Он успеет сделать всё, что задумал, и даже больше того.
Он отложил смартфон с прочитанной, но не закрытой статьёй об изречениях Будды. Благородный Восьмеричный путь, рекомендуемый индийским святым, не подходил ему. Ступенчатое освоение правил, предусмотренное Путём, требовало времени. Но, к сожалению, для него не время является определяющим фактором.
Каждый раз, когда он задумывался над возникшей проблемой, перед ним будто вставала невидимая, но хорошо ощущаемая стена. Эта стена отсекала все попытки проникнуть глубже в суть проблемы, обрывала тянущиеся щупальца мыслей, резко и безжалостно. Он просидел за столом ещё с полчаса, спросил горячего чаю и, в конце концов, констатировал, что пробить эту стену на данный момент не представляется возможным. Что ж - значит, пора ответов и раскрытых дверей ещё не пришла. Спешка - всегда от страха, от невыносимого ужаса бесконечного забвения. Успеть сделать хоть что-то, пока не пришла за тобой Беззубая.
Неожиданно он понял, почему так вдумчиво и неторопливо наслаждался вкусом непритязательного завтрака. Нельзя было исключать возможности, что в скором времени он не сможет больше позволять себе подобные наслаждения. Этот момент требовал корректировки, и он включил его в план разработки. А потом не спеша допил чай, смакуя каждый глоток.
На выходе из ресторанчика улыбающаяся промоутерша подсунула ему цветастую листовку. 'Вы хорошо подумали?' - вопрошали с листа крикливые буквы. Рекламка визуально делилась на две части: в левой был изображён маленький домик где-то в лесу, умело обработанный безымянным фотошопером так, чтобы выглядеть как можно более тоскливо и непривлекательно. В правой части сияло солнце, щедро поливая своими лучами многоэтажного монстра, приткнувшегося посреди бесчисленных торговых галерей. 'Только сегодня - беспроцентный кредит на квартиру в новом жилом комплексе!' - гласила подпись.
Контраст эффектов вызывал инстинктивную неприязнь. Иллюзия выбора, подумал он, отправляя скомканную бумажку в ближайшую урну.
Вы хорошо подумали?
Дурацкая фраза почему-то прочно засела в мозгу.

Фильтрация [7]

Вечером того же дня он поднялся на трубу котельной. Проведя несколько часов за столом, заваленным бумажными расчётами, эфемерными формулами и вполне реальными деталями, он решил дать глазам отдых и проветрить застоявшиеся мысли. Что-то упорно грызло его изнутри, не позволяя получить привычное удовлетворение от работы. Дело двигалось, и он задумал, не откладывая в долгий ящик, испробовать одно из своих новых изобретений. Конечно, проще всего было развинтить у себя дома одну из розеток и взяться пальцами за оголённые провода, но он решил, что это будет слишком скучно.
Любое достижение должно быть соответствующим образом обставлено. Даже если это пир для одного героя.
Забраться на трубу оказалось проще, чем он думал. Электроника искусственной кисти с честью выдержала первые настоящие нагрузки, и единственная проблема, с которой он столкнулся, заключалась в том, чтобы не попасться никому на глаза во время подъёма. Он не позволял себе отдохнуть, пока не достиг предпоследней площадки. Отсюда его вряд ли кто-то мог увидеть.
К вечеру погода испортилась, от полуденного тепла не осталось и следа, с неба срывался мокроватый снег. Его рубашка под тёплым пальто стала влажной от пота, но всё тело била противная мелкая дрожь. Ветер швырнул ему в лицо тяжёлую прядь волос.
Последний пролёт лестницы был самым коротким, всего с десяток перекладин. Ледяные поручни, перегибаясь через кирпичный бортик верхней площадки, неожиданно оборвались кривыми и не закреплёнными прутьями, поползли под его весом, и он схватился за бортик, чтобы не упасть, тяжело перебрасывая непослушное тело через крошащуюся кладку.
Дав себе несколько секунд передышки, он подобрался к прожектору и внимательно осмотрел его. Монстр, произведённый на одном из ударных краснознамённых заводов с полвека назад, был склёпан на совесть. И без каких-либо подобий современных коннекторов, разумеется.
От железного чудовища тянулся не менее железный и куда более чудовищный кабель - несколько метров толстых жгутов, перекрученных и местами прихваченных рыжими от ржавчины скобами.
Вблизи прожектор горел слишком уж ярко, мощный поток алого света резал глаза. Примостившись чуть сзади и сбоку, он сосредоточил внимание на месте подключения кабеля к гнезду. Защищённое согласно стандарту IP, соединение стойко пережило все возможные атмосферные капризы.
Вот и славно.
Отсоединить кабель оказалось непростым делом - он изо всех сил тянул на себя железный жгут, пока тот, со скрипом и неохотой, не выполз из гнезда. Прожектор погас. Он положил кабель на крышку и дал глазам время привыкнуть к слабому свету молодого месяца. Очертания гнезда еле-еле проступали в темноте. Он снял перчатки и прикоснулся к одному из латунных контактов, стараясь полностью сосредоточиться на своих действиях. В эту минуту он думал только о прожекторе, внимательно глядя на край его ослепшего стеклянного глаза. В какой-то момент ему показалось, что всё его существо, вся энергия плавно перетекли в правую руку и устремились в старый разъём. Блеснула желтоватая искра, рука дёрнулась, контакт металла с металлом нарушился. Он судорожно вздохнул и приказал себе немедленно успокоиться. Однако прошло несколько долгих минут, прежде чем дыхание выровнялось, а руки перестали дрожать.
Ещё раз.
Искусственный палец вновь погладил латунь. На этот раз искра проскочила почти сразу. Он ждал её, поэтому сумел справиться с собой и продолжил смотреть на прожектор. Зрение казалось слегка расфокусировавшимся, но ему почудилось, что он улавливает слабое розоватое свечение. Он не мог встать и взглянуть на прожектор спереди, ему приходилось довольствоваться лишь обзором сбоку, но рассеивающее свет стекло явно приобретало алый оттенок.
Торжество, заполнившее его, было чистым. С ним не шёл ни в какое сравнение даже его первый успех. Это чувство не было затуманено болью, страхом и другими мусорными переживаниями. Только победа. Только её неповторимый, с горчинкой, тонкий, терпкий, вересковый, как у хорошего коньяка, вкус.
Победа, которая не может быть разделённой. Торжество одинокого победителя. Триумф, не видный никому. Открытие, способное изменить мир... но отложенное в самый дальний ящик. Гений, о котором никто никогда не узнает.
Только вкус победы способен быть таким нестойким, зыбким, ускользающим.
Только он может быть рассеян за один взмах ресниц.
Только его способна уничтожить любая мелочь.
Дальше всё пронеслось как на ускоренной перемотке. Вершина трубы, пуля в ладонь, ветер на спуске, ночная аптека, засыпающий дом... Осознал он происходящее, только обнаружив себя стоящим перед дверью подъезда. Аудиодомофон, вплавленный в толстое железо, слабо подмигивал сонным красным глазом. Обыкновенное серийное устройство с электромагнитным замком, под контактный ключик-таблетку. Никаких новомодных интеграций в систему IP-телефонии, никакой - даже самой простецкой - видеокамеры.
Он вынул из кармана потёртый кожаный бумажник со связкой ключей. На стальном колечке сиротливо болтались гранёные огрызки. Неискоренимая привычка - запираться, защищаться двумя, тремя дверями. Окнами с плотными шторами, ставнями, с литыми стеклопакетами, не пропускающими солнце.
Код доступа в сервисный режим домофона оказался, как и ожидалось, стандартным. Устройство просигналило тоненьким зуммером, прося ввести номер квартиры. Он набрал первый пришедший в голову номер - куда именно он идёт, ему всё ещё не было известно. На крошечном дисплее высветилось 'TOUCH'. Ключ-таблетка нежно прикоснулся к считывателю, домофон пиликнул снова, записывая в память новый код.
Всё.
Подъезд радушно принял его в свои душноватые, пропахшие сигаретами объятья. Откуда-то тянуло жареным мясом - запоздалый ужин, свежие котлетки с картофельным пюре. До предпоследнего этажа он поднялся пешком, перевёл дух, разглядывая подкрашенные стены. Возле одной из дверей стояла банка сигаретных бычков, аккуратно прикрытая кусочком пластмассы. Другая дверь радовала глаз побитой молью обивкой. Из дыр в старом дерматине торчали клочки жёлтой ваты. Третья дверь - простая, некрашеная, из светлого дерева, слегка заглянцованного прозрачным лаком. Перед дверью - смешной коврик с надписью 'Oh, shit! Not you again!'. Четвёртая дверь - железная, чёрная, неприступная, с крошечным панорамным глазком и мощным блоком электронного замка.
Он облокотился о перила и стал прикидывать. Окна квартиры с бычками должны выходить на главный фасад здания и частично - на его боковую часть. Квартира, побитая молью, должна смотреть только на главный фасад. Какая-то из них, скорее всего, однокомнатная - если судить по расположению дверей на площадке. Остальные две смотрят на дворовую сторону дома. Как раз из этих окон видна труба.
Его взгляд задумчиво переходил с приветливой (несмотря на коврик) деревянной двери на крашеный металл чёрной. Бастионная неподатливость последней душила на корню всякое желание постучать. Он усмехнулся и носком ботинка передвинул к ней коврик. Так-то лучше.
Электромеханический замок щетинился ребристой алюминиевой накладкой. Под прочным стальным корпусом - два, а то и три ригеля. Замочная скважина стыдливо прикрыта сдвижной заплаткой.
Плохо.
Он внимательно разглядывал замок, прищурив глаза. Правая рука противно, тупо ныла, никак не желая успокоиться.
Электричество плюс механика... Двойная защита - для тех, кто очень боится за свою жизнь... или за что-то, за что вовсе и не стоит бояться. Блок питания - конечно же, внутри. Хорошо, если энергозависимый. С ИБП будет сложнее.
Аккуратно, двумя пальцами он взял банку с бычками, стараясь не дышать. Бычки полетели в мусоропровод. Пластмассовую крышечку он положил на пол - людям ещё пригодится. Пустая банка продолжала смердеть, но уже не настолько отвратно.
Из ребристых подошв ботинок он выковырнул остатки полурастаявшего снега, побросал в банку. Отжал снеговую воду из волос, стряхнул капли с воротника - туда же. Повязка на руке набрякла, стала скользкой. Он поболтал банку - мутно-грязная вода не заняла и половины.
На улицу выходить не хотелось. Надеюсь, хватит.
Он открыл распределительный щиток и выплеснул туда содержимое банки. В щитке что-то затрещало, подъездный плафон заискрил и погас, где-то раздался щелчок. Подсвечивая себе смартфоном, он вернулся к чёрной двери и потянул за ручку.
...Боитесь ли вы? Прячете ли что-то? Возможно, прятали - но перестали. Или устали бояться, оставив для своих тайн всего лишь видимость завесы. Хотите ли вы, чтобы ваши секреты были разгаданы? Я - хочу...
Кто бы ни жил за чёрной дверью, он не стал запираться на обычный ключ.
Внутренняя щеколда тихонько звякнула, когда он осторожно прикрыл дверь. Ещё один замок - опять ненужный. На кухне - полумрак, из окна без занавесок струится мутная луна вперемешку с дымным фонарным светом. Электрический чайник вскипает быстро и почти бесшумно. Чай - здесь же, на полочке, рядом с кружками. Всё так просто и настолько привычно, что не вызывает чувств - никаких, кроме спокойствия.
Она спит, укрывшись одеялом. Она - он осознал, что никогда в этом не сомневался. С самого начала он ждал увидеть здесь именно девушку. Она спит и видит свои сны. Она любит пить фруктовый чай из уютной кружки с котиками. Греть ладони, устроившись у зимнего окна. Читать чужие выдумки в романах и новостях. Она не любит, когда всё хорошо - тогда мир кажется ей фальшивкой, глянцевой бумагой, под которой яблоко давно уже сгнило. Она хранит в шкафу винтовку брата и запирает дверь на купленный им замок. Она спит и видит свои сны. Сны о том, как незнакомец приносит ей горячий чай.
***
Она проснулась, резко подскочив и сбросив одеяло. Крошечный плюшевый мишка свалился со спинки кровати и упал в подушку. Машинально подхватив игрушку, она сунула ноги в мягкие домашние чешки и побежала на кухню.
В окно било полуденное солнце, играя зайчиками на округлом пузе кружки. Нарисованные котики улыбались. Она потрогала чашку пальцем. Сухая. И чистая. Банка с чаем в шкафу казалась нетронутой, чайник со вчерашнего вечера стоит пустым. Со вчерашнего вечера...
Она бегом припустила обратно в спальню и распахнула шкаф. Steyr Scout приветливо сверкнул начищенным прикладом, будто приглашая взять себя в руку. Она послушалась и поймала себя на том, что стоит, держа в одной руке винтовку, а в другой - плюшевого мишку.
В магазине винтовки оставалось три патрона. Она вернула оружие в шкаф. Покрепче стиснула мишку, будто пытаясь найти в нём убежище от всех странностей мира.
А был ли четвёртый патрон?
Она задавала себе этот вопрос, сооружая многоэтажный сэндвич с ветчиной и запихивая его в микроволновку. Этот вопрос крутился у неё в голове, мешая ощущать вкус и привычно наслаждаться тёплым чаем. Этот проклятый вопрос не давал ей покоя, пока она чистила зубы, свербел в мозгу, когда она расчёсывалась, назойливо въедался в мысли, не давая спокойно заняться уборкой.
Наконец, убедившись, что символическое наведение порядка в квартире не приводит к порядку в голове, она сдалась.
За окном царил штиль. Насыпавшийся за ночь снег схватился лёгкой коркой. Солнце сверкало повсюду - и в облепленных белым ветвях, и в начинающих подтаивать лужах, и на оконных пластиковых рамах. Согнувшись под тяжестью снега, деревья кланялись запоздалой зиме. На дорогах и дорожках утоптанный снег уже хранил на себе отпечатки подъездной грязи - серые следы тянулись от дома, разбегаясь в десятках направлений. Проспавшие утро редкие собачники зевали. Четвероногие питомцы старательно раскрашивали сугробы в благородные жёлтые оттенки. На засыпанной снегом скамейке гордо оставило след чьё-то одинокое седалище.
Мороз сдавал свои позиции под натиском тёплых лучей. На полпути к старой котельной она сбросила капюшон и с наслаждением подставила голову солнцу. Труба грозно маячила впереди, подпирая солнце своей колючей верхушкой.
Иллюзорный забор, отделяющий живой город от мёртвого мира заброшенной котельной, молча пропустил девушку. Резко, как обёрнутый ватой кирпич, упала тяжёлая тишина. Погасли все звуки, все окрики собачников, скрип покрышек по снегу, вопли малышни на детской площадке. Осталась только пустота - как данность.
Пустотой ведь тоже можно жить - заполняя ею бесконечные дни. Можно использовать её для наслаждения, для удовольствий, лепить из неё всё что угодно - ведь из чего, как не из пустоты, создаётся всё в этой жизни?..
Откуда-то возникла и так же плавно улетучилась эта странная фраза. Она вдруг осознала себя стоящей среди старых построек, от многих из которых остались только куски стен. Ботинки утонули в глубоком снегу. За ночь его намело чуть ли не полметра - здесь некому было утаптывать снег, и пушистые сугробы сверкали невинностью. Ветерок сдувал с их макушек белую пыль. Она растерянно огляделась. Что здесь можно найти? Это безумие...
Она на автомате сделала ещё несколько шагов, споткнувшись о полузасыпанную снегом арматуру. С каждым шагом крепла уверенность в том, что всё произошедшее было сном.
Но патрон?..
Проклятый отсутствующий патрон-призрак мешал поверить в это простое и спокойное объяснение. Пытаясь справиться с нарастающей тревогой, она медленно прошла к главному зданию бывшей котельной, аккуратно прощупывая ботинком снег перед собой. Несколько раз в снегу обнаруживались какие-то палки, куски бетонных блоков, битые кирпичи с острыми углами.
Как здесь вообще можно бродить ночью, да ещё в снегопад?
В толстую подошву ботинка сбоку воткнулся ржавый гвоздь. Чертыхаясь, она выдернула его и вспомнила свой вчерашний приход сюда. Двор котельной будто был начисто выметен - так легко она по нему пробиралась. Ночью. В снегопад.
Главное здание, укутанное в снег, непостижимым образом стало казаться более угловатым. Взбираясь по лесенке на его крышу, она вдруг поняла, что эти движения уже стали для неё привычными.
На крыше котельной расстилалось идеально ровное белое поле. И посреди него вечно ждущим железным фаллосом торчала проклятая труба. С каким-то мстительным удовольствием она вспорола ботинками нетронутый снег, уродуя чистую природную красоту, вскрывая то, что пряталось под ней - старый порванный рубероид, потрескавшуюся смолу, раскрошенный бетон. Труба молча взирала на неё с высоты своей собственной Поднебесной.
Она старательно расшвыривала снег у подножия железного монстра, но ничего, кроме мусора, в нём не находила. Пальцы в тонких нитяных перчатках окончательно замёрзли, и она в сердцах пнула трубу ногой. Полый монстр ответил знакомым гулом, будто ворчливо приветствуя свою подругу. Будто уже готовясь сделать девчонку частью своего пустого мира... Тьфу ты, чёрт.
Она торопливо отодвинулась от трубы. Полый, полый... бесполый ты, монстр, бесполый и никому не нужный. И если бы не прожектор, тебя бы уже давно снесли.
Мурашки побежали по спине. Прожектор.
Возвращаясь по свежим следам домой, она уже знала, как проведёт этот вечер.
***
Вечер в компании закатного неба и неизменного чая - на этот раз с молоком. По пути из котельной она специально зашла в местный супермаркет и купила коробку чёрного чая с бергамотом. Ароматизатор оказался, конечно же, искусственным - но ей было достаточно и того, что чай имел совершенно иной вкус. Пить фруктовый не хотелось абсолютно. Уж слишком явно напоминал он ей о ночном происшествии. Словно события минувшей ночи стали самым сильным ароматизатором, перебив все натуральные запахи фруктовых кусочков. Но от чашки с котиками она отказаться не смогла.
На городском сетевом портале не нашлось ни единого упоминания об отключении прожектора. Инфоблоки пестрели броскими заголовками: 'В связи с неожиданным снегопадом на улицы снова вышла спецтехника', 'Открытие новой кофейни известной сети!', 'Бутик брендовой одежды - теперь в городе!'... Важно. Интересно. Нужно. Она представила себе сотни девчонок, мучительно выбиравших дома наряд для похода в кофейню... и, наконец, ломанувшихся в брендовый бутик. У всех свои заботы.
Свобода, предоставляемая ей уже несколько лет, с некоторых пор стала оборачиваться мучительным выбором. Не зная толком, чем себя занять, она изобретала всё новые 'увлечения на час', ни одно из которых не могло захватить её полностью.
С каждым днём солнце садилось всё позже, и всё больше свободного времени доставалось ей перед тем, как взобраться на подоконник и наблюдать за закатом. Прошедший день должен был тянуться особенно медленно, но неожиданно пролетел как одна секунда. Она едва успела перебрать в мыслях возможные последствия своих действий - в том случае, конечно, если эти действия были, - как обнаружила, что небо розовеет, и солнце вот-вот коснётся краем горизонта.
Сидя на подоконнике, на подстилке из старого свитера, она сжимала кружку с чаем, не видя ни солнца, ни неба. Даже вездесущая труба воспринималась как нечто призрачное, нарисованное на тонкой плёнке на стекле. Стоит содрать плёнку - и труба исчезнет вместе с ней...
Она смотрела на то, что ненавидела и чего боялась, и весь остальной мир оставался за скобками, там же, где остался и некогда любимый фруктовый чай.
Мысленно она забралась в шкаф, к 'Скауту'. Вспомнила, как когда-то давно пришёл домой брат - весёлый, пахнущий машинным маслом и железом, взлохмаченный и взрослый. Как торжествующе шлёпнул на стол папку с документами - разрешение на оружие. Брат отслужил в армии, вместе с друзьями основал свою автомастерскую, увлекался охотой, страйкболом, лазертагом. Его мечтой было настоящее оружие - не то, что он держал в руках в бытность солдатом.
Свою винтовку брат любил без фанатизма - просто и искренне. Так же просто и искренне он любил свою младшую сестрёнку. 'У меня теперь две сестры', шутил он, полируя холоднокованый ствол оружия. Опустошённый магазин всегда лежал рядом в такие моменты. 'Никогда не заряжай оружие, если не собираешься из него стрелять', объяснял он. 'Оружие не любит халтуры. Если оно заряжено - оно выстрелит'.
Через неделю после покупки 'Скаута' брат заказал новую дверь и современный замок к ней. А ещё через пару дней принёс домой новые патроны для винтовки. 'Едем с ребятами в лес', говорил он, проверяя прицел. 'Как знать, вдруг повезёт? Ну хоть постреляю, как минимум'. Его крупная грубая рука потрепала сестрёнку по голове. Под ногтями темнела несмываемая грязь - будучи одним из владельцев мастерской, брат предпочитал всё же чинить некоторые машины самостоятельно. 'Понимаешь, подруга', улыбался он, 'если ты делаешь что-то и достигаешь в этом совершенства, ты не должна бросать это дело. Даже если за тебя уже могут работать другие. Иначе ты зачерствеешь'.
После удачной охоты брат пригласил всю ватагу к себе домой, и в небольшой квартире сразу стало тесно от свёрнутых палаток, выпивки, охотничьих курток и остатков дичи. Вкус прожаренного на костре мяса был восхитителен - даже остывшее, оно сохраняло в себе неповторимый аромат леса, азарта и борьбы. Впиваясь в мясо зубами и слушая смех весёлых, шумных парней из окружения брата, она блаженно прикрывала глаза. В прихожей кучами валялись расшнурованные ботинки и стояли чехлы с ружьями. 'Скаут' прислонился к стене где-то среди них. В его магазине осталось четыре патрона...
Она вздрогнула. Чай давно остыл. Солнце уже село, и за окном разлились разбавленные чернила ночи. Прожектор горел, как ни в чём не бывало.
Оставив невыпитый чай на подоконнике, она легла в постель, как была, в домашней одежде, и плотно укуталась с головой одеялом, забрав в свой безопасный мирок маленького плюшевого мишку.

102 Processing [8]

Он возник из темноты, как призрак, неуспокоившийся и никак не желающий дарить покой другим. Из помутневшего зеркала он смотрел на себя. Несправедливо молодой, чтобы стать мёртвым. Он всегда останется молодым. А смерть всегда несправедлива. А потому смерть - это то, что происходит с другими. С кем-то ещё, где-то там, далеко отсюда.
Пылинки на зеркале, подсвеченные сбоку неярким бра, казались толстыми, объёмными, основательными. Основательный слой пыли на зеркале, на всей квартирной мебели - везде, кроме его рабочего стола. Инструменты сверкали хирургической чистотой - вплоть до последней гаечки и обрывка провода. Он вдруг поймал себя на том, что его собственные эмоции покрылись ещё большим слоем пыли, как давно не использованный хрупкий сервиз.
Он внимательно смотрел на себя. За его спиной в предрассветные окна вползало весеннее небо. Он только что закончил работу. Разорванные пулей провода заменены и перепаяны. Искусственные нервы не чувствуют боли, пластик не способен к восприятию. Необходимый уровень реагирования на внешние раздражители достигается за счёт сложной системы микросхем и плат памяти. Этого достаточно для обеспечения адекватных ответов на сигналы среды.
Он не стал звонить своему врачу. Решение исправить повреждённую кисть самостоятельно было вызовом - вызовом ему, его умениям, его силе и способности держаться. Но в первую очередь это был бросок перчатки человеку, который оказался партнёром только на словах.
Сутки он корпел над сложнейшим достижением миоэлектроники. Пуля, пробившая ладонь, напрочь разорвала половину электродвигателей и повредила принимающие микропроцессоры, из-за чего два пальца лишились способности получать обратную связь. Сгоревшие из-за замыкания датчики перестали считывать мышечные сигналы, и кисть утратила свою прежнюю подвижность. Кожа на стыке протеза с рукой покраснела от многочисленных микроожогов. Часть датчиков всё ещё работала, и только благодаря этому парень мог шевелить пальцами и захватывать нетяжелые предметы. Регулировка силы захвата вырубилась напрочь - один из процессоров оказался полностью разрушен. На его замену ушло почти шестнадцать часов. Часть внешнего корпуса кисти тоже пришлось ремонтировать, наложив пару грубых заплаток. На большее попросту не хватило сил...
Работа окончена. Вызов был принят, и дан был достойный ответ. Отзываются болью ещё живые нервные волокна в месте сочленения, плотно перетянутом чистым бинтом. Обожжённая кожа смазана охлаждающим гелем. Гудит голова от недосыпания и напряжённой кропотливой работы. Глаза будто наполнены песком, во рту шершавая сухость. Желудок сводит спазмами.
Он тяжело навалился на стену. Усталость обрушилась сразу и резко, будто всё это время только и ждала удобного момента. Хотелось есть, пить и спать, причём делать это всё сразу. Удовольствия от проделанного труда не осталось и на каплю, чтобы смочить сухое горло. Казалось, последние сутки он только и делал, что выполнял нудную, неприятную и нежеланную работу ради более чем скромного вознаграждения - возможности выжить и завтра приняться за это дело вновь. Происшествия минувшей ночи заставляли тело мелко трястись от пережитого напряжения. Его минутный триумф у старого прожектора оказался единственной наградой за долгие годы усилий.
Зато какой наградой!
Он снова блаженно погрузился в воспоминания, ощущая, как несут и баюкают измученный разум волны наслаждения. Победа. Достижение цели. Моей цели. Моя победа, моя, только моя...
Эфемерная стена возникла перед ним, отрезая доступ к ненужным мыслям. Эти мысли могли нарушить едва-едва установившееся шаткое равновесие духа. Он уже знал, что не готов пробить эту стену. Даже его металлический кулак был слишком слаб для такого удара.
В холодильнике давно повесилась мышь, как, впрочем, и в небольшой кладовке. Поворошив пустые банки, скорее для приличия, он включил компьютер и заказал пиццу. Милая девушка-оператор перезвонила почти сразу и сообщила, что заказ доставят в течение получаса. Он завернулся в махровый халат и открыл бумажник. Деньги закономерно подходили к концу - в полном соответствии с их свойством исчезать быстрее, чем появляться.
Курьер приехал раза в два быстрее, чем обещали. Звонок в дверь выдернул парня из размышлений, которые успели убежать далеко в сторону от нехватки денежных средств.
На пороге, против всяких ожиданий, стоял мужчина в летах. На обветренном лице уже начинали проступать морщины - 'солнечные лучики' вокруг глаз и две угрюмые складки по бокам носа. Форменная серая одежда сидела на нём как влитая. Большую плоскую коробку он торжественно держал перед собой обеими руками.
- Доброе утро, ваша пицца, - отрапортовал он и замер.
Доброе утро, ваше сиятельство...
Парень положил заранее отсчитанные деньги на коробку, принимая её из рук разносчика. Тот ловко смахнул купюры в карман.
- Приятного аппетита, - пожелал он.
- Подождите, - слово вырвалось неожиданно и, казалось, напугало разносчика. Тот снова застыл в ожидании.
- Не хотите ли... - парень тщательно подбирал слова, - зайти? Поделюсь пиццей. Угощу. Погреетесь.
Курьер молчал.
- Скучно одному... - он подумал и добавил: - завтракать.
- Вообще-то мне нельзя задерживаться, - отмер рассыльный, - это нарушение правил.
- Бросьте, - парень хотел махнуть рукой, но в этом случае шикарная пицца оказалась бы размазанной по полу, - скажете - пробки.
Курьер мялся. Пицца восхитительно пахла и оттягивала парню руки своей тяжестью. Он отнёс коробку на кухонный стол и вернулся в прихожую. Против всяких ожиданий, курьер уже успел снять ботинки и раздумывал, куда бы повесить форменную куртку.
- Я быстренько, - сообщил он, - скажу, что пришлось ходить деньги разменивать. Вечно они по утрам мне крупняк вручают, никому нормально сдачи не дашь. И сколько ни проси... - он махнул рукой, обозначая всю тщету вышеупомянутых просьб и вручая парню куртку.
- Бывает, - куртка устроилась на крючке поверх уже успевшего просохнуть осеннего пальто, - ванная там. Руки помыть.
Рассыльный протопал по коридору в указанном направлении. Он казался грузноватым для своих лет, а, плюхнувшись на кухонный табурет, занял почти всё свободное пространство.
- Ты знаешь, у тебя тут симпатично, - сообщил он, пока парень резал пиццу и наливал чай, - один живёшь?
- Один.
- А у меня вот жена, дети, - курьер зачавкал сочным куском, - жена, как водится, ворчунья, детишки - разбойники, в школу готовятся. Близняшки они. Пацан и девчонка. Для них и стараюсь, жена-то дома сидит.
Мужчина прихлебнул свежезаваренный чай и, довольный, потянулся за добавкой.
- Ох, и вкусная у них пицца, - сквозь жевание проговорил он, - сколько ни вожу - все хвалят! А ты, парень, чем занимаешься?
- Учусь, - он решил не вдаваться в подробности, - на электротехника.
- Ух ты, - восхитился курьер, - а я вот тоже отучился. Кандидат наук я, можешь себе представить? И вот так вынужден зарабатывать...
Рассыльный оказался на редкость болтливым - его сдержанность явно была всего лишь частью рабочей униформы. Свежая пицца и горячий чай отогрели этого, на первый взгляд непримечательного, мужичка. К счастью, курьер явно относился к той категории людей, которым не важно, слушают их или нет - для него главным был сам процесс рассказывания. Он не ждал никакой реакции на свои слова. Просто поглощал куски теста с начинкой и продолжал невнятно вещать.
Рассыльный радостно поведал собеседнику сначала о своей учёбе, потом о знакомстве с будущей женой, потом - снова об учёбе ('эх, да мы ж тогда себя первооткрывателями чувствовали! За бутылочкой-то...'), перескочил на воспитание детей ('здесь главное - чтоб они твёрдую отцову руку знали, ты запомни это, пригодится...') и под конец, с сожалением глядя на последний кусочек пиццы, откровенным полушёпотом заявил:
- Ты знаешь, а я ведь их видел!
-Кого? - не сразу понял парень, начавший уже задрёмывать под мерный бубнеж курьера.
- Ну, этих... - он наклонился чуть ближе, словно боясь, что его услышат, - о которых все говорят, но никто доказательств не находит. А у меня доказательство есть. Фото есть. Я его в надёжном месте храню, чтоб не нашёл никто, а то ты знаешь, как это делается... Раз - и нет человека. Я кандидатскую защищал - и то не намекнул, что материалом обладаю. На теории всё построил. Ну, её как теоретическую и пропустили. Степень есть, а удовольствия - нет. Неполные я данные предоставил, понимаешь? Потому и ушёл оттуда - совесть загрызла. А институтик наш прикрыли скоро, и года не прошло. С тех пор и мыкаюсь. Пытался устроиться - не берут нигде. Официально-то у меня степень кандидата философии, а на деле - я эниолог. Только такую науку не признают сегодня. Вот и меня не признали. Как видят тему диссертации, так под зад ногой сразу. Все ВУЗы обошёл - толку ноль. Не хотят брать в преподаватели. Боятся, что начну студентам мозги промывать своей паранойей, - он усмехнулся - горько, цинично. - Книгу написал даже - не издали. Все денег хотят, чтобы я им за издание заплатил. А где мне взять столько? У меня двое по лавкам и одна на шее. Вот и устроился курьером. Платят копейки, зато на тему диссертации не смотрят...
Он замолчал, помешивая чай ложечкой. Парень не знал, что ответить курьеру. Он вдруг ясно представил себе, как каждый день, после целой смены на ногах, этот мужчина в летах приходит домой, к ворчливой жене и детям-двойняшкам, уединяется в своей комнате и достаёт из тайника фотографию. Единственное доказательство, которое могло бы, возможно, изменить всю его жизнь. Или уничтожить. Как лягут карты, как встанут звёзды. Потому что здесь свободная воля такого человека, как этот философ-курьер, ничего не значит.
А может, и нет никакого доказательства. И этот мужчинка просто устал от своей беспросветной жизни неудачника, придумав себе утешение, поверив в свою исключительность и важность.
- Я вам сочувствую, - деревянным голосом произнёс парень, ощущая, что сочувствия в этой фразе не больше, чем в коробке из-под пиццы.
- Да ладно, что уж там, - курьер снова улыбнулся и поднялся из-за стола, - спасибо за угощение, юноша. Добрый ты. Может, хоть у тебя жизнь сложится...
Подавая рассыльному куртку, парень вдруг импульсивно потянулся за бумажником. В шершавую ладонь курьера легла последняя крупная купюра.
- Это зачем? - тот снова принял испуганный вид.
- Детишкам сладостей купите. Жене колечко, - он чувствовал непонятное расположение к этому странному человечку, то ли сумасшедшему, то ли просто усталому.
- Спасибо тебе, парень, - растроганно произнёс курьер, пряча деньги, - кстати, меня Пётр зовут. Ты знаешь, это ведь значит 'камень', как в Библии сказано. Такой вот камень, ты знаешь...
***
Казалось, она давно забыла, что такое спокойный, блаженный сон по утрам. Хотя всего лишь второй день подряд нервно подскакивала на кровати, таращась ещё плохо видящими глазами в стену напротив.
Сжимая несчастного мишку, она босиком проследовала уже привычным маршрутом - на кухню (чашка на месте, чайник пуст), по всей остальной квартире (никого, входная дверь заперта), к шкафу, где ждёт её верный Steyr Scout. Дорогой друг-скаут с тремя патронами в магазине и оптическим прицелом Leupold 2,5x. Ей вдруг пришло в голову, что последний патрон винтовки - да и любого оружия - должен оставаться неиспользованным. Это - последняя жизнь оружия, как девятая жизнь у старой кошки. Оружие хранит его для своего хозяина, и они оба должны будут уйти вместе...
Она помотала головой, торопливо захлопнула шкаф и заперла на ключ. Натянула шерстяные носки на замёрзшие ноги, влезла в растянутый домашний свитер, ногой пнула кнопку питания системника. Снабдив себя кружечкой ароматного молочно-бергамотового чая, она села за компьютер и задумалась.
В том, что тот парень придёт снова, она не сомневалась. Он своё дело не окончил. До конца ещё далеко, если верить тому, что она увидела во сне. И пройдёт немало времени, прежде чем он вернётся - освещённая закатным солнцем фигура на вершине башни-трубы, в развевающемся плаще и в лучших канонах романтических жанров. Вот только в квартиру он больше не проникнет. Обнаружив вчера входную дверь открытой, она сразу поняла, как он попал внутрь.
Пара щеколд решит проблему.
Глядя в ровно светящийся монитор, она продумывала план дальнейших действий. Когда парень вернётся, у неё будет всего одна попытка. Он не станет стоять и ждать, пока она пристреляется. Ей вдруг вспомнилась парочка шутеров, в которые она играла лет семь назад. Даже самый тупой бот после её промаха начинал отчаянно кружить по карте и прятаться. Поэтому она редко пользовалась снайперкой, предпочитая ей скорострельные бластеры и автоматы с вместительным магазином. Держа такую штуковину в руках, очень просто было нестись на врагов, заслоняясь сплошной стеной непрерывного огня. Правда, и это не всегда помогало, и её растерзанное компьютерное тело частенько улетало в ближайшую стену, опрокинутое взрывом удачно брошенной гранаты.
Пожалуй, пора научиться снайперить. Прыгать по крышам, залегать в удобных точках, становиться невидимой...
Её потрескавшиеся губы искривила горькая улыбка.
Уж это я умею.
На мониторе засветилась знакомая заставка игры. Брутального вида солдаты в форме и шлемах своим видом выражали полнейшую готовность к тотальному уничтожению. Дождавшись подключения к серверу, она зашла в свой профиль.
С тех пор, как она в последний раз играла, ничего не изменилось. Самая дешёвая и притом самая точная снайперка по-прежнему была доступна. 'Муха'. Компьютерная модель настоящей Steyr Scout, с оптическим зумом, имитирующим прицел. Она вспомнила описание оружия: быстрая перезарядка, малый вес и небольшая убойная сила. Последнее обстоятельство означало, что для поражения цели недостаточно будет попасть в плечо или ногу. Следует целиться исключительно в голову - только 'хэдшот' обеспечивает стопроцентную гибель противника.
То, что нужно.
На отработку 'хэдшотов' незаметно ушёл почти весь день. Обнаружив себя сидящей в темноте, она вдруг поняла, что, во-первых, пропустила закат, впервые за многие месяцы, и, во-вторых, - впервые за многие годы нашла занятие, которое её увлекло. Она догадывалась, с чем связана эта увлечённость. Занятие больше не было только её - оно в равной мере имело отношение к загадочному парню из сна. Она больше не делала нечто только для себя, не зная, догадается ли кто-то ещё о её усилиях, увидит ли кто-то результат её труда. И, если раньше любая цель умирала, не успев толком развиться, то сейчас цель крепла с каждой минутой.
Кое-как закинув в себя подобие ужина, она вернулась к игре. На этот раз её показатели подросли - игровой анализатор сообщил, что она выбила на целых десять процентов больше фрагов по сравнению с предыдущим раундом.
Успех вдохновлял. Системник грелся, колонки надрывались грохотом стрельбы. Мышка летала над потёртым ковриком не хуже истребителя. К утру она вышла на шестое место среди играющих - в основном по причине резко сократившегося числа игроков. Будто компенсируя пропущенный закат, она помахала рукой выползающему солнцу и завалилась в кровать.

Принцип разделения [9]

Что-то изменилось. Он понял это, проснувшись поздно вечером. Измученный организм потребовал почти двадцатичасового сна. В глазах поселилась какая-то серая муть, он видел будто сквозь плёнку. И, тем не менее, непостижимым образом цвета вокруг стали насыщеннее, плотнее, гуще. Предметы казались объемнее, устойчивее, капитальней, пространство обрело нескончаемую глубину. Поднявшись на ту трубу - в невероятно далёком прошлом, задолго до первых динозавров, - он словно спустился в уже иной мир, где вещи стали чуть-чуть чётче, обретя смысл. Смысл. Нечто неосязаемое и невидимое, но способное влиять на цвета, звуки, запахи, на ту интенсивность, с которой жизнь вливается в рассудок.
Он размышлял об этом, попивая пустой чай. Подумал было заказать ещё пиццы, но вовремя вспомнил, что деньги закончились. Про себя отметил - позвонить врачу. Заменяя повреждённые элементы протеза, он сделал кое-какие наблюдения, и частью этих наблюдений вполне можно будет поделиться. Полученной суммы как раз хватит для безбедного существования ещё на пару недель. А о прочих открытиях этому коммерсанту от медицины знать не обязательно.
На коробке с чаем был нарисован толстый индийский слон. Он вдруг подумал о Шри-Ланке, об Индии и о величественных слонах, гордо несущих на серых спинах сборщиков чая. На полученные от врача деньги он мог бы слетать в Индию, похлопать гигантов по морщинистой коже, помять руками чайные листы. Своеобразное 'ощущение' для датчиков искусственной кисти. Он усмехнулся. Какая странная мысль. Зачем мне лететь в Индию, если вся моя жизнь - здесь?..
Жизнь. Жизнь, сосредоточившаяся вокруг одной-единственной идеи. Цикл, замкнутый сам на себя. Рекурсия бесконечного созидания нечто из самого себя, где всё подчинено конечному результату, выраженному формулой вечности. Бесконечность ради итога, который приводит к новой бесконечности. Итерация, говоря языком программирования...
Он зачем-то погладил нарисованного слона левой рукой. Потом правой, сравнивая ощущения. Подремонтированный процессор исправно принимал сигналы датчиков. Двигать рукой всё ещё было больно.
Реальность похожа на шершавую коробку с нарисованными слонами, думал он. Все нарисованные слоны пахнут одинаково - и вовсе не животным потом и травой, а типографской краской. Между мной и слонами - тончайшая пропасть картонного листа. И всё, что остаётся, - гладить их несовершенными пальцами, получая в ответ лишь слабое подобие касаний. И боль, от которой никуда не деться. Боль, которую приходится менять на касания искусственных слонов.
Слоны сегодняшней реальности всё же казались немного более живыми. Он вернулся в комнату и заставил себя сесть за стол. Предстояло много работы. Его первый эксперимент показал успешные результаты даже в условиях непредвиденно суровых испытаний, и он был готов продолжать. Нет, он рвался продолжать. В завтрашней беседе врач получит не только ценные сведения, но и новый фронт работ. Пусть готовится заранее, чтобы не пришлось зря ждать.
Несмотря на чётко поставленный приоритет звонкой монеты, врач, надо отдать ему должное, был высококлассным профессионалом. Под стать ему была и команда - отличная, слаженная. Сумел ведь - и собрать, и обучить, и организовать. Наверняка платит хорошие отчисления всем, от медсестрички до коллеги-хирурга. За обещание держать язык за зубами, в первую очередь. Ну что ж, убедить ведь тоже надо уметь. И в этом плане доктор явно более талантлив.
Время потекло мягко, как жирные сливки. Несколько раз он ловил себя на том, что сидит, уставившись в очередную деталь, а мысли в этот момент витают где-то в пространстве. Наверное, всё дело в голоде, думал он, успокаивая урчащий желудок и наливаясь сладким чаем. Часы показывали четыре утра - ещё немного, и откроются окраинные ветки метро. Центральные направления работают круглосуточно, а в жилых районах, видимо, решили экономить. Или попросту сочли нецелесообразным? Хотя - а как же ночные работники?..
Он снова понял, что отвлёкся. Кружка в очередной раз опустела. Он ждал, когда закончится ночь. И ждал, когда закончится его работа. Ждал конца растянувшегося процесса, как будто часы должны были завершить запланированный цикл. Процесс, пришло ему в голову. Бессмертный 'Процесс' Франца Кафки.
Томительно проползли ещё три часа. Их итогом стала набросанная схема будущего центрального процессора. Процессор должен был иметь невероятно сложную архитектуру, и от мысли, что на его создание могут уйти многие месяцы, становилось особенно тоскливо. Он даже не помышлял о том, чтобы подключить других людей к разработкам. Справлялись же великие умы с не менее великими открытиями? А здесь - и материалом обеспечат, и о деньгах переживать не надо. Но почему-то это не успокаивало. Внутри прочно поселилась грызущая тревога.
Пытаясь справиться с ней, он набрал номер врача. Ответивший голос был слегка сонным и недовольным, но раздражение в нём тщательно скрывалось.
- Да.
- Доброе утро.
- Доброе. Есть новости?
- Есть. Интересное открытие. Хотите обсудить?
- У меня сегодня много работы, весь день забит, - было слышно, как врач шуршит бумагами, - но, если хочешь, мы можем вместе выпить кофе. Подъезжай ко мне на работу через пару часов.
- Без проблем.
- Если изобретение стоит денег, ты предупреди заранее, - голос врача понизился до полушёпота.
- Стоит. Не сомневайтесь.
Он повесил трубку, ничего больше не уточняя, потёр глаза и отправился в ванную.
О людях, которым может помочь его изобретение, он не задумывался. У него с врачом была определена чёткая договорённость: пока эксперимент не будет завершён полностью, применять разработку на других пациентах запрещается. И вовсе не потому, что непроверенные конструкции могли стать причиной неприятных сюрпризов. Он точно знал, что сюрпризов не преподнесёт лишь одна конструкция - та, что будет использована на нём самом. В его интересы не входило спасение несчастной части человечества. Он хотел создать один-единственный, уникальный рабочий вариант. До всех остальных ему не было дела - их протезы будут работать со сбоями, разумеется. Но кого и когда это останавливало, если изобретение могло выгодно продаваться? Предприимчивого доктора такая мелочь явно не смущала. Он не был уверен в честности врача, но всё же надеялся на неё.
Улица встретила его жестоким морозом, неожиданным для середины марта. Как и всегда, он шёл с непокрытой головой - шапки ему никогда не нравились. Одно время он подумывал о том, чтобы купить шляпу, но, в конце концов, отказался от этой идеи, обходясь капюшоном пальто при необходимости.
Капюшон не спасал. Злой колючий воздух беспощадно щипал уши. К метро стекались сотни спешащих людей - час пик был в разгаре. Вместе со всеми он нырнул в нагретое чужими дыханиями нутро подземки. Толпа пронесла его сквозь турникеты, спустила на скрипящем эскалаторе и втолкнула в переполненный вагон. Кое-как он сумел убраться с пути основной массы, грозящей на ближайшей остановке смести его, и подвинулся ближе к стенке. Поезд нёсся сквозь тоннель, изредка в вагоне мигал свет, и тогда сквозь пыльное окно виднелись стремительно мелькающие толстые кабели, подвешенные на мощных крюках.
До клиники он добирался почти час, размышляя о событиях последних дней. Девчонка, которую он встретил в той квартире, не показалась ему красивой. Слишком круглые щёки, слишком курносый нос. Субтильная фигурка, которая больше подошла бы школьнице. Он не думал о том, кто она и почему живёт одна. Откуда у неё винтовка и зачем она решила стрелять. Девчонка с круглыми щеками воспринималась им с одной-единственной позиции. Как будто он смотрел на неё сквозь маленькую дырочку и видел только крошечный кусочек кожи.
Она знала о его намерениях.
Конечно, доктор тоже знал о них, в какой-то степени. Он был осведомлён о ходе разработок, о примерных сроках, реальных успехах и недостатках проекта. Он прекрасно ориентировался в потенциальных сферах применения готовых изделий, в коммерческой ценности продукта и возможной успешности его продвижения. Не знал предприимчивый врач лишь того, что ему и не могло быть нужным. А именно - настоящей цели проекта. Тех внутренних побуждений молодого испытателя, которые определяли весь ход его работы. А вот девчонка - знала. И это делало её единственно ценным существом.
Иллюзорный образ спящей девушки прочно поселился в воображении, и выгнать его оттуда не могла никакая сила. Сопровождаемый этим образом, он вошёл в просторный холл клиники. Тут и там, среди круглых кадок с пальмами, приткнулись кожаные мини-диванчики. Кофейные автоматы исправно выдавали горячий напиток - людей в холле было порядочно. Парочка администраторов суетилась у стойки. Не замеченный ими, он прошёл вглубь холла и пристроился на стилизованном под мрамор пластиковом подоконнике, слегка замаскированном пальмами.
Доктор появился через несколько минут. Перебросился парой слов с администраторами и поискал глазами своего визави. Парень помахал ему рукой в перчатке.
- Кофе? - вместо приветствия спросил врач.
- Да, спасибо, - парень подождал, пока врач, степенный мужчина в дорогом пальто, закинет пару монет в автомат. В клинике существовала отдельная кафе-столовая для сотрудников, где кофе выдавался бесплатно по единой карте. Но вряд ли кто-то впустил бы в святая святых постороннего парня, даже в сопровождении врача. Кесарю - кесарево...
- Итак? - спросил доктор, подавая парню один из стаканчиков и облокачиваясь на тщательно протёртый пластик, - какие успехи?
Парень глотнул обжигающий водянистый напиток и стянул перчатки, сразу отмечая про себя, что держать стаканчик в них было удобнее - не так горячо. Правая рука ощущала жар гораздо слабее, но чувствительные датчики стоило беречь. В нескольких словах он объяснил врачу, что произошло, умолчав о пуле - её заменил вымышленный 'железный прут', на который парень якобы напоролся рукой. Он кратко и ёмко описал сделанные наблюдения, подчеркнув, что конструкция протеза гарантирует стопроцентную возможность замены большинства элементов без необходимости демонтажа. Кроме того, существенная автономность отдельных частей конструкции значительно повышает шансы на работоспособность искусственной кисти даже при обширных повреждениях.
Врач слушал молча, внимательно, изредка кивая головой и делая редкие пометки в блокноте. К концу рассказа он явно сделал для себя кое-какие далеко идущие выводы.
- Итак, подытожим, - сказал врач, когда парень закончил рассказывать, - твоя конструкция проявила себя с самой лучшей стороны. Это, безусловно, замечательно... - он заглянул в блокнот, что-то подсчитывая, - таким образом, мы сократим затраты на снятие-установку и можем хорошо сэкономить на изготовлении новых деталей...
Парень непринуждённо постукивал кончиками пальцев по картонному стаканчику.
- Так-так... - бормотал врач, - полной замены не требуется... а как с функциональностью?
Бледные глаза доктора уставились на парня. Тот продолжал молча барабанить пальцами. Взгляд врача сместился на мерно двигающиеся механические фаланги. Парень аккуратно взял пустой стаканчик и слегка смял его. Повертел в руке и смял сильнее. Потом разгладил, приплюснул и сложил получившийся картонный листочек в несколько раз. Крепко зажал в левой руке, демонстрируя врачу. А затем сделал резкое движение пальцами правой. Разорванная пополам стопка картонных слоёв аккуратно легла на подоконник.
- Впечатляет, - похвалил врач, - насколько большой может быть мощность кисти?
- В пределах разумного, - хмуровато ответил парень, - человеческие возможности. Атлеты, например. Тренированные люди.
- То есть супермена ты делать не хочешь, - задумчиво проговорил солидный делец в дорогом пальто и взглянул на часы, - ну что ж, возможно, это и правильно. Деньги на твой счёт поступят в течение дня. Мне пора. Звони, если что.
С некоторым колебанием врач пожал протянутую ему искусственную кисть и скрылся. Парень смахнул остатки стаканчика в мусорную корзинку. Денег у него не было - только банковская карта в бумажнике, и та с нулевым балансом. В кармане скучал жетончик метро. Через несколько часов владелец жетончика станет богаче на сумму, за которую иные люди работают по полгода. Но до тех пор надо что-то делать с пустотой в желудке. И в душе.
Отогревшись в гостеприимном, хоть и пропахшем дезраствором, холле, он решил прогуляться. И сразу же пожалел об этом решении, едва выйдя на отполированную льдом улицу. Солнца видно не было, зато ветер набрал силу и ежеминутно срывал с головы капюшон. Кожаные перчатки на меху неожиданно показались тоненькими, а пальто - отсутствующим. Он прибавил шагу, желание совершить неторопливую прогулку куда-то подевалось.
Влетев в метро, он перевёл дыхание и отошёл подальше от хлопающих дверей, которые впускали внутрь ледяной воздух. Благословенное место для обогрева...
Так думал явно не он один. Несколько бездомных, приткнувшись у стены, спали или тупо сидели с протянутыми руками. Перед одним стояла картонка с криво намалёванными буквами 'Подайте на бухло!'. При взгляде на лицо просителя можно было не сомневаться в исключительной честности надписи.
Без гроша в кармане, парень неожиданно ощутил что-то вроде родства с бомжами. Ему вспомнился курьер-философ Пётр и его кандидатская степень. Сколько некогда талантливых умов сидит сейчас здесь, на грязных подстилках?..
Среди людей неторопливо прохаживался упитанный страж порядка с потёртой кобурой на боку. На бездомных он смотрел косо, но снисходительно - видимо, свои, разрешённые.
Парень спустился в чрево подземки. Основной людской поток схлынул, зато появилось много невнятных личностей с тюками, пытающихся всучить 'супер-товары по супер-ценам' тем, кто вовремя не проявил должной бдительности. Ловкие карманники сновали среди зевающих пассажиров.
Он отошёл подальше, к тупиковой стене платформы - эта станция метро имела один выход. Потрескавшаяся фреска в обрамлении разноцветных граффити украшала обширную поверхность. От нечего делать он начал читать нанесённые красками надписи - те из них, что хоть немного отличались разборчивостью и несли в себе какой-то смысл, понятный не только художнику.
С грохотом прибыл и унёсся дальше поезд, всосав в себя часть толпы с платформы и выплюнув взамен точно такую. Он вдруг понял, что стоит перед тупиком. Как ни ярко была размалёвана стена перед ним, эти картинки не могли скрыть её убогой грязноты, старости, потресканности. И, самое главное, они не могли скрыть её тупиковости.
Стянув перчатки и держа их в левой руке, он опустил правую в карман. Холодные пальцы встретили чуть более тёплое касание металла. Там, в глубине тканевого мешочка, лежал и грелся маленький, сплюснутый и поцарапанный цилиндрик весом не более десяти граммов. Что-то общее было между искусственной кистью и этим использованным произведением боевого мастерства. Возможно, тот факт, что одно прошло через другое, и роднил их. Но, может быть, они и встретились как раз потому, что породнились задолго до этого. В любом случае, между ними была связь. Были общность и близость.
Мысли отдавали параноидальностью. Он поспешил вытряхнуть их из головы, сделав мысленную пометку насчёт будущей архитектуры процессора. Таких наблюдений-пометок у него уже набралось прилично. Предстояло свести их воедино, обработать, устранить лишние и использовать в основном алгоритме ядра.
Он вынул из кармана сплющенную пулю, повертел в пальцах, глядя на неё. Неожиданно пришло чёткое понимание разделённости между ним и его искусственной кистью. Это почти совершенное достижение миоэлектроники принадлежало больше пуле, чем ему. Металл тянулся к металлу. Электронные цепи и холодные механические фаланги стремились к нагретому теплом тела свинцу. А нейронные цепочки и электрические последовательности в его живом мозгу тянулись к курносой девушке, согревающей одним фактом своего существования.
***
Весну - настоящую, с капелью и пением синиц - она встретила уверенным первым местом в списке игроков. Кто-то называл её читером, кто-то просто и от души материл, кто-то откровенно обещал найти и пристрелить, но уже в реале. Она запомнила по никам почти всех постоянных игроков, и они постепенно привыкли к ней. Они уже знали, что девчонку с неизменной снайперкой Steyr Scout можно увидеть на игровом поле в любое время, кроме заката и раннего утра. На закате она разглядывала в бинокль трубу, а ранним утром ложилась спать - ненадолго, всего на пару часов.
Тяжёлые стальные щеколды были давно куплены и успешно установлены. Запасы чая и молока регулярно пополнялись. С приходом тепла стало меньше хотеться тяжёлой, жирной еды, и она питалась овощами и снеками, грызя их прямо перед монитором. Кружка с котиками покрылась тёмным чайным налётом, который она периодически старательно отскребала. Её дешёвый 'кэнон' скопил сотни фотографий кровавого закатного пятна.
Прожектор исправно включался каждую ночь и горел до утра. Сидя перед компьютером, она постоянно держала в поле периферийного зрения громадный алый глаз. Несколько раз ей казалось, что прожектор гаснет, и это были единственные моменты, когда её персонажа можно было подстрелить - просто потому, что она бросала игру и вглядывалась в грозную громаду трубы.
В цветочном магазине она купила пару пакетиков семян. К началу лета семена дали хорошие, крепенькие всходы в ярко-жёлтом горшке. Поливая зеленеющие ростки, она чувствовала, как её одиночество рассеивается, и внутри воцаряется гармония.
Время от времени она играла в онлайновую лотерею, и ей удалось сорвать несколько крупных выигрышей. Однако они воспринимались без энтузиазма - как будто эти деньги выиграл кто-то другой, за которым она просто спокойно наблюдала, не радуясь и не завидуя его удаче. Она жила ожиданием эфемерного события, не зная до конца, была ли его предпосылка реальностью или просто ночным видением. Событие обязательно должно было произойти - иначе вся её жизнь теряла смысл, а этого она допустить не могла. Поэтому вероятность события никогда не оценивалась ею меньше чем на сто процентов.
Всё её существо сосредоточилось в будущем, словно бесплотная душа уже унеслась туда, преодолев условный временной барьер, а тело просто и размеренно двигалось по жизни следом.
Сколько времени ещё ждать, она не знала. Однако была твёрдо уверена, что ожидание не напрасно, и эта уверенность наполняла её дни тем особенным привкусом значимости, о котором уже много лет она могла только грезить. То, что я делаю, принесёт свои плоды, думала она, мигрируя между столом и кроватью. Мысль о вкусе и пользе этих плодов никогда не приходила в её голову.
Проживая день за днём наедине с собой, она уносилась фантазиями в неведомый дом, где темноволосый парень усердно трудится над превращением себя в киборга. Она представляла себе в подробностях все сложности стоявшей перед ним задачи и изобретала хитрые решения, читая огромное количество статей по нейрокибернетике. Проводя параллели между ним и героями её любимых фильмов, она рисовала его историю так, как ей хотелось.
О 'Скауте' в шкафу она запрещала себе думать. Навязчивые размышления о пресловутом четвёртом патроне сводили с ума. Она заменила реальную винтовку её игровым прототипом, подобно тому, как живой человек заменял себя комплексом сложнейшей электроники.
Заменять всегда было легче - компьютерные суррогаты, при всей сложности структуры, оказывались проще для восприятия, чем настоящая жизнь. Она осознавала, что противников в игре давно не ощущает, как живых людей - скорее как разновидность высокоорганизованного искусственного интеллекта. И относится к ним соответствующе.
Так шли недели. В реальном мире за окнами клонилось к закату бессонно-солнечное лето. Труба выгорела ещё больше, став бледнее и утратив грозный вид. Она походила на усталую старуху, что присела отдохнуть посередине долгого пути. Труба, как и девушка, ждала, когда настанет её время. Она взяла паузу в своей жизни.
Труба, как якорь высотой с десятиэтажный дом, прочно пришпиливала фантастичное небо к суровой земле.
Труба оставалась единственным, что связывало девушку с реальностью.

Расчет ошибки сети [10]

Спустя пять месяцев он снова вынул из кармана пулю и аккуратно положил на стол перед собой. Сто пятьдесят дней - почти полгода - прошло с тех пор, как он стоял перед грязной стеной метрополитена и поглаживал поцарапанные бока цилиндрика. За распахнутым окном вовсю чирикали птицы. Улица доносила шум автомобилей и крики детей. Последние недели он проводил по большей части в удобном кресле перед своим рабочим местом. Отчасти это было обусловлено колоссальными объёмами работы и сложностью поставленных перед ним задач. А отчасти - тем, что приживление искусственной ноги шло медленнее, чем он рассчитывал изначально.
Он не решился заменить обе ноги сразу - это потребовало бы гораздо более длительной адаптации, а стресс и затраты времени на обучение ходьбе выбили бы его из колеи и лишили работоспособности. Даже сейчас ему приходилось уделять несколько часов в день тому, чтобы научиться управляться с протезом и без проблем преодолевать пороги, лестницы и прочие неровности. Несколько изменений в конструкцию суставов пришлось внести почти сразу же, чтобы обеспечить ноге необходимую возможность оставаться зафиксированной в согнутом состоянии и 'запоминать' особенности походки. Ранними утрами, когда едва начинало рассветать, он выходил прогуляться и проветриться после бессонной ночи над схемами и алгоритмами. Его мозг трудился в особенно напряжённом режиме - он параллельно разрабатывал процессор и корпел над прототипом искусственного плеча и предплечья. Врач предоставил ему наработки других учёных в этой сфере - где и как он достал их, одному богу было известно. Должно быть, делец от медицины на досуге распивал с господом бутылочку-другую.
Он долго размышлял, какую ногу аугментировать первой. С функциональной точки зрения разница была нулевой, и невольно он обратился к факторам скорее эстетическим, нежели практическим. Он перебрал мысленно всех героев книг и фильмов, включая даже анимешных персонажей, и в первую очередь - небезызвестного Эдварда Элрика, лишившегося правой руки и левой ноги в результате неудачного алхимического эксперимента. Проанализировав свои чувства, он понял, что именно молодой алхимик и сыграл решающую роль в его выборе. Анализируя дальше, он осознал, что в самом выборе как таковом не было смысла, поскольку он предполагал лишь временное решение временной проблемы. Спустя какое-то время 'живая' нога подвергнется той же участи, что и её сестра.
Врач удивлялся, полушутя спрашивая, почему парень не сделает себе сразу механическое тело целиком, раз уж так стремится к этому. Тот хмуро отшучивался в ответ, говоря, что пока не научился пересаживать разум в искусственный мозг.
Первые дни в клинике он провёл в постели. Очнувшись от наркоза, он почувствовал страх, и сам факт этого удивил и ещё больше напугал его. Он привык считать, что не боится будущего.
Его привезли домой и обеспечили комфортным современным креслом-каталкой. Врач настаивал, чтобы ему помогала медсестра, но он наотрез отказался. Мысль, что кто-то будет видеть его немощь, пусть и временную, была невыносима. Достаточно и того, что он вверял своё покорное и безвольное тело посторонним людям на время операций. Хватило и хлопотаний над ним в последующие дни.
Вместо этого он слегка модернизировал кресло, установив на нём простейший электропривод с системой управления. Работа давалась ему легко, помогая забыть о боли. Откуда-то всплывали самые невероятные решения, казалось бы, фундаментальных проблем. Он не замечал, как летело время, как заживали рубцы. Электронную кисть он уже воспринимал как родную, и всё увереннее вставал, опираясь на свою новую ногу.
На утренней заре дом ещё спал. Пока левая рука крепко сжимала трость, правая ловко управлялась с ключами. Игнорируя лифт, он спускался пешком, давая дополнительную нагрузку ноге.
На некоторых улицах микрорайончика по утрам не было никого, кроме птиц. Толстобрюхие голуби ещё спали, а бешеные стрижи уже успевали накормить своих крикливых птенцов. Двери немногочисленных магазинов были накрепко заперты и закрыты ролл-ставнями. Офисные работники всех мастей ещё сладко почивали в тёплых кроватках. Ночные гуляки уже вернулись в свои берлоги. Даже для заводских рабочих было рановато.
Тишина, воцарявшаяся между молчащими высотками, очаровывала. Ни один автомобиль не шуршал по асфальту. Поглаживая пальцами набалдашник трости, выполненный в виде головы кобры, он подолгу стоял, отдыхая и наблюдая за кружащими в небе птицами.
Не раз и не два у него возникало желание снова прийти к дому той девчонки. Показать ей свои достижения, налить горячего и неуместного в начале лета чаю. И чем острее становилось это желание, тем одержимее и яростнее погружался он в работу.
Используя уже готовые наработки, к августу он практически завершил создание протеза плеча. Электронная нога успешно выполняла свои функции. Он уже мог обходиться без трости, и даже фантомные боли не беспокоили его. Было что-то мазохистское в том, с каким остервенением преодолевал он все трудности. Он по праву мог бы чувствовать гордость. Мог. Но он слишком устал гордиться сам собой.
Он обнаружил у себя неожиданную страсть к рому, изобретя несколько крепких коктейлей на основе этого 'пиратского' напитка. Продавцы в местных магазинах, зевая, удивлённо разглядывали прилично одетого парня, в неизменной белой рубашке с длинными рукавами, который брал с утра бутылку рома и упаковку кофе. Бодрящий коктейль помогал продержаться после бессонной ночи ещё пару часов, а потом просто и аккуратно отрубал. Он никогда не засыпал в кресле, заставляя себя не просто добраться до постели, а ещё и привести в порядок комнату. Всего полгода назад он не замечал в себе такой тяги к порядку. Но сейчас это было необходимо. Каждый его день проходил как будто по негласно заданному им самим расписанию, и он строго придерживался всех пунктов, безотносительно своих чувств. Поступить иначе означало лишиться единственной опоры...
В приоткрытое окно медленно вползал зной. Остатки кофейно-ромового коктейля нагревались в бокале среди груд микросхем. Где-то там затерялся и неоконченный портрет курносой девчонки - он попытался нарисовать её по памяти, но то, что получилось, было совершенно не похоже на застрявший в памяти образ. Выбросить работу было жалко, и он использовал листок с портретом в качестве подложки.
Он потянулся к бокалу, перебирая в памяти всё сделанное за прошедшие часы. Очередная подвижка в создании структуры процессора - галочка в воображаемом списке. Решение проблемы организации сцепки типа 'электро-электро' и расчёт необходимых изменений, которые придётся вносить в аугметические компоненты. Длинный перечень деталей, которые надо будет заказать врачу.
Немало.
Он произнёс это вслух, убеждая себя в том, что действительно много сделал. Пройдёт ещё чуть-чуть времени, и его организм достаточно окрепнет для следующей операции. На его банковском счету уже скопилась солидная сумма - предприимчивый доктор не жался, щедро расплачиваясь за любую новую разработку. Наверняка не из собственного кармана.
Солнечные зайчики прыгали по стенам, играя на серебристых боках пули. В мыслях скакали и путались термины. Нанотрубки, самообучающаяся ИНС, сенсорная рецепция, эмуляция тактильных ощущений, нейроинтерфейсы...
Держа бокал одной рукой, другой он гладил пулю. Помятая 'карманная спутница', она, как и электронная кисть, уже воспринималась как часть тела. И, хотя до сих пор серебристый кусочек металла оставался отделённым от него, он знал - так будет не всегда.
***
Воплощать свои мечты было куда проще здесь, в уюте прогретой квартиры. Реальность отодвинулась куда-то вдаль, и порой она ловила себя на ощущении невидимой плёнки, будто покрывшей всё вокруг. Эта плёнка была тоньше волоса, но продавить или прорвать её не было никакой возможности. Плёнка надёжно отделяла её от всего остального.
Схожее чувство она испытывала, в очередной раз садясь за игру. Мир вокруг превратился в картинку на мониторе - у картинки были цвета и формы; предметы на ней, хоть и плоские, старательно создавали себе иллюзию объёма. Картинка была озвучена и предлагала даже то, чего пока не научились создавать в компьютерном мире, - запахи и вкусы. Но всё это как будто бы со временем стиралось - словно подходил к концу запас чернил в картридже принтера, печатавшего всю эту реальность с её запахами, звуками и красками. Мир блек, становясь жалким подобием себя.
Первое время, заметив это, она тщательно разжёвывала любую пищу, стараясь как следует прочувствовать её вкус. Она готовила себе крепкий сладкий чай с имбирём и лимоном - напиток обжигал язык и оставлял в горле приятное покалывание. Достав из недр кладовки старый обруч, она заставляла себя крутить его хотя бы по десять минут в день, старалась чувствовать, как он ударяет её по животу и бокам.
'Первое время' закончилось очень быстро, плавно и незаметно перейдя в стадию привычности. Пища уже не давала того удовольствия, как раньше. Звуки доносились будто сквозь вату, не достигая мозга. Чай приелся, а обруч сиротливо тосковал в углу.
Год пролетел мимо неё незаметно, как пролетает за окном пчела. Она не думала о нём как о потерянном впустую - она вообще о нём не думала. Отбросив такие мысли, будто отгородив их от себя незримой стеной, она установила в своей душе хрупкое равновесие и прикладывала много сил для его сохранения. И это ей удавалось - лишь изредка неясное беспокойство откуда-то изнутри напоминало о задвинутых вглубь вопросах, пробиваясь сквозь построенную ею стену.
С приходом зимы стало легче. Людей на улицах поубавилось, и она частенько выбиралась прогуляться, предпочитая время, когда шёл снег. Вечерами, в свете оранжевых газовых фонарей, всё вокруг приобретало сказочный оттенок, и побелевшие деревья казались сонными пришельцами иного мира.
Не спеша идя по обочине дороги, она грызла только что купленные сухарики и смотрела под ноги. Изредка останавливалась, чтобы притронуться к заснеженной ветке какого-нибудь дерева. Снег, как и положено, был холодным, а древесная кора - шершавой. Но это были всего лишь знания о фактах, а не ощущения. Даже прямой контакт с реальным миром не давал ей ничего - кроме мысленной пометки о том, что надо бы купить перчатки потеплее. Или плюнуть на эту бессмысленную идею.
Она чувствовала холод, пробиравшийся под куртку. Кожные рецепторы послушно регистрировали понижение температуры и исправно посылали сигналы в мозг. Синаптические связи в полушариях анализировали поступившую информацию и вырабатывали ответы, генерируя решения. Ей оставалось только следовать им.
Она запихнула в карман пустую упаковку от сухариков. Мусорить на улицах ей всегда казалось признаком низкого интеллекта и показушного неуважения к собственному городу. Какой-то смешной бунт против общественных норм. А на самом-то деле - просто проявление нелюбви к себе. Ну, или тоски по родному свинарнику.
Перед ней, подсвеченный льющимся сверху сиянием фонарной лампы, возник развесистый куст. Плотно облепленные снегом ветви подметали белую землю. Куст спал - до следующей весны. С приходом первого тепла он пробудится, распустит листья, может, даже зацветёт. Он заживёт. Она же будет спать, не реагируя на весну.
Спать, подумала она, доколе? Пока не случится чудо, которое меня разбудит, как в той сказке? Если ты ожидаешь чего-то как чуда, то твои шансы получить это резко снижаются. Реальность куда более благосклонно относится к закономерностям, чем к случайностям.
Она аккуратно, чтобы не стряхнуть снег, погладила ветку. Пушистые снежинки сорвались и закружились в оранжевых лучах. Её рука крепко сжала ветку, сминая снег и припечатывая его к коре. Пальцы в промокшей перчатке защипало холодом, мышцы предплечья почувствовали напряжение.
Она не ощутила ничего.

105 Name Not Resolved [11]

Оверфиттинг [12]

Единственной живой частью меня остался мой мозг.
Он повторял это с нескрываемым наслаждением, снова и снова смакуя фразу, пробуя на язык каждый слог. На него было страшно смотреть - составленный из электронных частей, формой и функциями походивших на человеческие, он, тем не менее, провёл жирную черту между собой и людьми. Он продолжал одеваться в свои любимые вещи, и издалека его ещё можно было принять за обычного парня. Но эта иллюзия быстро развеивалась, стоило подойти чуть ближе.
Тщательно, филигранно выточенная маска из лёгкого сплава, созданная по слепку его реального профиля. Его настоящее лицо давно сгнило в каком-нибудь мусорном контейнере. То, что раньше могло улыбаться, хмуриться, зевать, - всё это могли сожрать бродячие собаки, а могли и сжечь предприимчивые врачи, не любящие оставлять следов.
Искусственные глаза - высочайшее достижение кибероптики. Он не стал делать их сам, воспользовавшись уже разработанной моделью известной корпорации. Приобрести такой протез могли себе позволить лишь очень обеспеченные люди, и он давно стал одним из них.
Свои деньги он воспринимал исключительно как средство усовершенствования бесчисленной аугметики. Он уже не проводил часы над заваленным деталями столом - нет, он предпочитал заказывать готовые разработки и компоненты. Работа потеряла свой вкус и азарт давным-давно, хотя прошло всего чуть больше года. Порой ему казалось, что события минувшей весны происходили раньше, чем он появился на свет. Смутные тени прошлого окутывали его беззащитный мозг, упакованный в пластиковые захваты и обмотанный сотнями искусственных нейрокабелей.
Электронные протезы, заменившие его ноги и руки, так просто и естественно двигались, что, прикрытые одеждой, казались живыми. Тем более диким в сравнении с их плавными движениями казалась застывшая металлическая маска лица. Он изначально не планировал придавать ей подвижность, создавая хотя бы видимость мимики. В той далёкой жизни, когда он ещё смотрелся в зеркала, он видел точно такую же закаменевшую маску, слегка прикрытую тонкой кожей. Мимика не была жизненно необходимой функцией, в отличие от подвижности рук и ног.
Зеркала. Он повернул часть из них к стене, часть завесил белыми тряпками, а те, что помельче, просто свалил в коробку и убрал подальше. Его лицо представало перед ним в виде аккуратного набора прямых и изогнутых линий на экране монитора, когда он подключал свою аугметику к сканеру. Он проверял, всё ли нормально работает, и, убедившись в этом снова, любовно поглаживал отполированную касаниями пальцев пулю.
Центральный процессор был готов. Он был плодом множества бессонных ночей и источником несметного количества страхов. Небольшой шар, едва достигавший в диаметре пятнадцати сантиметров, в кошмарах своего создателя раздувался до немыслимых размеров, охватывая всю вселенную, разрастаясь подобно раковой опухоли и поглощая всё на своём пути.
Архитектура процессора была тщательно продумана. Как и планировалось вначале, из сложнейших логических цепей и последовательностей были убраны любые возможности, могущие привести к возникновению любопытства или разного рода желаний. В самообучающуюся систему была заложена превалирующая способность к практическому и безупречно логичному, 'техническому' мышлению. Проблема разграничения была решена - молодой изобретатель добавил в систему параметры, позволяющие в строго заданных ситуациях делать заранее определённый выбор. Выбор соответствовал его реальным привычкам - строгие белые рубашки вместо легкомысленных футболок, видеоролики про северную природу вместо современных комедий. Будучи всего лишь иллюзией, выбор, тем не менее, позволял придерживаться привычного стиля жизни, сохраняя, насколько это возможно, личность. Собственно, весь перенос личности в компьютерную матрицу решался созданием разветвлённой системы псевдо-выборов и логических ответов типа 'да-нет', которые легко было передать в простейшем двоичном коде. Решение оказалось неожиданно лёгким - гораздо легче, чем он ожидал. И гораздо меньше времени ушло на нахождение этого решения, что было ему на руку. Тревога внутри росла, несмотря на стену, отгородившую эту тревогу от него, от попыток её осознать и осмыслить. И сама стена с каждым прошедшим днём становилась прочнее и толще, будто впитывала в себя все события и тщания разбить её, сами разбивавшиеся о неприступную и бесконечную поверхность.
Со временем он оставил тщетные попытки, осознав их бессмысленность для своей задачи. Пытаться заглянуть внутрь себя становилось всё труднее, и каждый такой экскурс порождал массу сомнений. Лишившись возможности наслаждаться ромовыми коктейлями, он понял, что потерял нечто большее, чем возможность просто смаковать напиток. Голоса его внутренних демонов, раньше смягчаемые воздействием алкоголя, теперь ни на секунду не замолкали. Он не мог больше спорить с ними, как делал это порой, когда ром щедро наделял его смелостью и силой, сбрасывая с глаз искажающую вуаль страха. И он гнал разработку вперёд, уверяя себя, что запуск процессора навсегда уберёт все проблемы, успокоит разум, решит иллюзорные трудности. И даже если нет - у него в запасе будет целая вечность на их решение.
Расчёты были совершенны. Он заставлял себя проверять и перепроверять их десятки раз, без конца внося мелкие правки. Обуревавший порой его смутный страх он старательно отбрасывал в сторону, как назойливого комара - покружит и перестанет. Жизнь комара недолговечна, и жизнь его страхов обещала быть такой же.
Он не испытывал любви к своим изобретениям. Отстранённо гордясь ими, он даже не ощущал их принадлежащими себе. Разум подсказывал ему, однако, не торопиться с передачей всех материалов врачу. Позже, когда центральный процессор займёт своё место, хирург получит все необходимые данные - или почти всё. Ну, уж точно чуть больше, чем имеет в распоряжении сейчас. Обременительное сотрудничество окончится, и у парня появится время воплощать в жизнь все свои мечты. Он уже составил список, пронумеровав мечты в порядке от наиболее важной к наименее. Список получился внушительным, и он понимал, что перечень будет со временем расширяться и дополняться.
Он торопился завершить работу, спешил покончить с ней, как с постылой обязанностью, которая, однако, манила призрачным освобождением. Но было ещё кое-что, подталкивающее его вперёд - собственно, именно это и позволило ему довести дело до конца, не бросив на полпути, как только появились первые признаки потери интереса. Он торопился завершить то, что делал для курносой девушки. Своеобразный подарок, который он в равной мере готовил и себе, и ей.
Проверив в тысячный раз свои теоретические выкладки, и уже привычно погладив пулю, он вдруг понял, что не внёс никаких изменений. Улучшать больше было нечего. Критерии выбора определены, факторы риска устранены, список мечтаний составлен. Для возможных проблем продуманы и запрограммированы чёткие решения. И сам физический носитель всех этих выкладок - вот он, рядом, в привычном уже стеклянном кубе. Микросхема, гордо сверкающая золотыми проводниками на контактных площадках корпуса. Сотни тысяч транзисторов. Теплоотвод кристалла новейшей разработки от крупной зарубежной компании. Не хватает только крышки микросхемы.
Он уже поручил врачу, а тот, конечно же, переадресовал поручение кому-то из помощников, найти хорошего литейщика. С каждой встречей он отмечал, как всё сильнее разгорается нетерпеливый огонь в глазах хирурга, как всё больше и больше проявляется доселе тщательно скрываемая жажда. Врач уже успел заработать состояние на эксперименте юноши, и с каждым днём перспектива удвоить, утроить или даже удесятерить эту сумму становилась для него всё ближе.
Самому изобретателю было всё равно - у них с врачом были слишком разные цели. И каждый смог своей цели добиться. Удивительный случай, когда всем хорошо.
И никто не ушёл обиженным...
Он снял крышку незапаянного стеклянного куба и поместил пулю рядом с микросхемой.
***
Больничная палата уже давно стала для него вторым домом. Он окунался в её безупречную чистоту и наслаждался недолгой тишиной, пока на пороге палаты не появлялась медсестра или сам хирург. С этого момента очарование тишины разрушалось безвозвратно.
Сегодня он вошёл в свою палату в последний раз. Литейщик, найденный врачом, выполнил свою работу с ювелирной точностью, и крышка микросхемы встала на место. Оставался последний шаг. Подключение.
Он встал у окна и долго смотрел на улицу сквозь жёлтое стекло. Как и год назад, за окном кружились мокрые снежинки. Укутанный в оранжевый жилет дворник лениво помахивал широкой лопатой, не подозревая, что через одно из жёлтых стёкол за ним пристально следят немигающие глаза на застывшем лице.
Он смотрел на дворника, пока тот не скрылся из виду. Наверное, пошёл в свою каморку - поставить лопату в угол, снять неудобный жилет и напиться горячего дешёвого чаю из помятой жестяной кружки. Сыто похлопать себя по животу и привалиться к спинке дивана, потирая друг о сонные, разморённые руки...
Он отвернулся от окна. На тумбочке всё так же стояли свежие цветы - на этот раз гвоздики. Он погрузил лицо в махровые лепестки, уже зная, что не ощутит запаха. А пахнут ли гвоздики? Надо бы узнать...
Но он также знал, что искать ответа не будет. Вопрос забудется раньше, чем увянут цветы.
Он оставил одежду на койке, впервые за последний год швырнув и скомкав её как попало.
Обеззараживающий ионный душ вымыл из него всю пыль и лишние частички смазки. Никаких бактерий на нём не было, и быть не могло - электроника представляла для них плохую пищу.
Он вошёл в операционную обнажённым. При виде него одна из молоденьких медсестричек не смогла сдержать сдавленного крика. Анестезиолог задумчиво-мрачно разглядывал сплошь и рядом искусственное тело парня. Главный хирург, казалось, откровенно наслаждался происходящим.
Парню хотелось лишь, чтобы всё поскорее закончилось.
- Ну, давайте, - негромко произнёс он, укладываясь на застеленный стерильным покрывалом стол.
Искусственные веки плотно сомкнулись.

Паралич сети. Локальный минимум [13]

Он представлял себе этот момент тысячи раз - за прошедшие тысячи лет. Он вспоминал свой первый и пока единственный подъём сюда. Тот подъём был единственным до этого момента. С того мига, как его затянутые в искусственную кожу сапог ноги коснулись кирпичной кладки, момент из прошлого утратил свою исключительность. Но не потерял главного.
Он по-прежнему оставался хоть и не единственным, но первым.
Он понял, как ошибался в своих представлениях об этой секунде. Он строил предположения и фантазировал, исходя из уже испытанных ощущений.
Здесь не было ветра. Здесь не ощущался холод. Кирпич, раскрошившийся за это время ещё больше, перестал быть настолько шершавым. На площадке древней трубы царил точно такой же вакуум, как и в окружающем её мире. Как и везде, куда он приходил.
Он приносил эту пустоту с собой. Она была заключена в его новом, совершенном во всех отношениях теле. Пустота заполняла пространство между сочленениями суставов и клубками проводов. Она сочилась из герметичной сферы в центре черепной коробки, легко преодолевая эту герметичность. Струилась вдоль кабелей, чьи толстые тела, как черви, присосались к сфере. Стекала по волокнам искусственных сухожилий.
Его тело, перегруженное этой пустотой, было идеальным. Он не болел, не чувствовал холода, не хотел есть. Его не пугала даже смерть, этот вечный спутник человека. Ничто больше не пугало, не возмущало, не удивляло и не радовало его. Он чётко следовал своему плану, набросанному ранее на листке бумаги. Он должен был его выполнять, осуществляя свой список мечтаний и ставя чёткие галочки перед каждым выполненным пунктом.
Количество галочек медленно множилось. Они были единственным результатом воплощения некогда желанных мечтаний.
Он больше не был просто человеком, со своими смешными желаниями, глупыми смыслами, нелепыми иллюзиями и бестолковыми переживаниями. Его новое существование не было простой противоположностью прежней жизни - оно было фактором, полностью её исключающим. И его безупречный мозг выстроил лишь одно логическое решение этой контрадикторности.
Прожектор по-прежнему ало светился. Он будет светиться, когда труба рухнет грудой камней. Он не погаснет, когда город вокруг вымрет. Его красный глаз будет взирать на опустевший мир сотни миллионов лет и сольётся в предсмертной агонии с постаревшим солнцем.
Ложный путь, думал он, прислоняясь к прожектору. Плавящееся алым стекло наверняка было горячим. А, может быть, и ледяным. Сквозь ненужное пальто и рубашку его спина не ощущала ничего, кроме лёгкого прикосновения. Он знал, что сможет простоять так сколь угодно долго. Ему некуда было идти. Он принёс свой подарок курносой девчонке - там, в разноцветье окон, она где-то сидит с биноклем в руках. И он ждал - медленно засыпаемый снегом. Холодная фигура в тёплом пальто, чёткий чёрный силуэт на фоне бессменного прожектора. Он ждал.
Он видел, как гаснут окна - одно за другим. Он слышал, как всё плотнее ложится на город тишина.
Он ощутил, как что-то ткнулось в череп. Ещё успели сработать чувствительные датчики, ещё реагировали моторы, когда сквозь тонкий фигурный металл, сквозь сферу к крышке микросхемы прорвалась его единственно возможная смерть.
Он упал. Грохнулся на выщербленный камень, тяжело, грубо, ударяясь всем телом, царапая полированную маску. Разрушенный процессор выплюнул последний обрывок псевдо-мысли.
Я был первым... но, возможно, не един...
***
Так же спокойно она отложила винтовку. Закрыла окно, повернула ручку. Аккуратно убрала оружие в шкаф. Заперла дверцу на ключик.
Хэдшот.
С полочки на кухне она сняла банку фруктового чая. Засушенные кусочки вперемешку со скрученными листьями всплыли в кипятке.
Теперь она знала, что всё произошедшее в ту далёкую ночь случилось на самом деле. Четвёртый патрон никогда не был призраком. Равно как и тот, чьей частью он стал.
Металл к металлу. Пуля - к пуле.
Кружка вместе с ней устроилась перед монитором. Нарисованные котики внимательно смотрели зелёными глазами. Котики сегодняшней реальности...
Перед ней расстилалось пространство и время. Её будущее приобретало бесконечность, утеряв смысл. Её прошлое и настоящее заслонялись крикливыми заголовками интернет-страниц.
Она вздохнула - тихо, не в силах разбить гнетущую тишину. Отхлебнула горячего чая. Взгляд утянулся в пестроту монитора.
'Опубликовано доказательство существования внеземной жизни! Кандидат наук, философ и естествоиспытатель Пётр...'
Дальше она читать не стала. Взгляд перескочил ниже.
'Сенсационная разработка учёных с мировым именем! Технология, исцеляющая ВСЁ!'
Слабый проблеск интереса вяло шевельнулся внутри. Она щёлкнула мышью, открывая вкладку. В глаза бросились первые строчки.
'Кто сказал, что роботом быть плохо?..'

Глоссарий
1. Здесь и далее в качестве первой части подзаголовков используются коды состояния HTTP класса 1хх (информационные). 100 Continue - продолжить. Сервер удовлетворен начальными сведениями о запросе, клиент может продолжать пересылать заголовки.
2. В качестве второй части подзаголовков используются термины, применяемые в работе с искусственными нейронными сетями. Обучающий вектор - единичная запись в файле данных, готовом к подаче на вход нейронной сети.
3. Один полный проход (просмотр) нейронной сетью по выборке обучающих данных.
4. Код состояния HTTP, означающий, что сервер предлагает перейти на более подходящий для указанного ресурса протокол; список предлагаемых протоколов сервер обязательно указывает. Если клиента это заинтересует, то он посылает новый запрос с указанием другого протокола.
5. Один из способов улучшить восприятие обучающейся искусственной нейронной сети. Нормировка выполняется, когда на различные входы подаются данные разной размерности, и подразумевает сведение всех данных к единой размерности.
6. Еще один способ улучшить восприятие обучающейся ИНС. Выполняется над непрерывными величинами, для которых выделяется конечный набор дискретных значений. Например, квантование используют для задания частот звуковых сигналов при распознавании речи.
7. Выполняется в случае подачи на входы ИНС зашумленных (не 'чистых') данных.
8. Код состояния HTTP, означающий, что запрос принят, но на его обработку понадобится длительное время. Используется сервером, чтобы клиент не разорвал соединение из-за превышения времени ожидания.
9. Разделение исходных данных, предназначенных для обучения ИНС, на две части. Обучающие данные подаются сети для обучения, а проверочные используются для расчета ошибки сети.
10. Использование проверочных данных с целью выявления, продолжает ли ИНС выполнять обобщение (обучаться). Если на проверочных данных ошибка уменьшается, то сеть действительно выполняет обобщение.
11. Код состояния HTTP, означающий, что при разрешении доменного имени возникла ошибка в связи с неверным или отсутствующем ip-адресом DNS-сервера.
12. Явление, характеризующее прекращение обучения искусственной нейронной сетью. Оверфиттинг означает, что сеть перестала выполнять обобщение (обучаться) и просто запоминает подающиеся обучающие данные.
13. Не решаемые проблемы, возникающие в ходе обучения ИНС. При параличе, так же как при оверфиттинге, обучение искусственной нейронной сети прекращают.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"