Ситникова Лидия Григорьевна : другие произведения.

Пруд с кувшинками

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Говорят, что поправимо все, кроме смерти... В мире, где большинство ценностей утратило смысл, где остались лишь дороги в никуда, где в твою машину садятся девчонки-философы - в этом мире есть только один островок, за который есть смысл цепляться, черт тебя дери.
  Настроение с утра выдалось паршивое. Даже очень паршивое, надо признаться. Под стать погоде - дождю конца и края не видно. Хотя какая погода может быть в этом клятом городе в начале клятого ноября? Тоска, короче. Тоска такая, что хоть волком вой, хоть спирт глотай. А нельзя. Ни то, ни другое нельзя - заклюет. Жена моя заклюет. Надоела хуже уксуса, хуже электронных сигарет надоела. Сигареты, кстати, тоже она мне всучила. И как унюхает, что настоящие курил, - начинается... Хоть домой не являйся. Я уж и одеколон ядреный купил - собаки за версту носы воротят. А она чует. Нюх у нее какой особенный что ли?..
  Одна радость мне - выкурить с утра парочку-другую любимых, с золотой полосочкой по фильтру, с крепким, хоть и мусорным, табачком... Авось к вечеру развеется.
  И вот сижу я, как водится, утром, на полу, смолю свою радость. Лавок свободных нет - да никогда и не бывает. Спят же, подлые, - на любой поверхности спят. Вот на полу почему-то не хотят спать, хоть пол тут и почище лавок будет. А я сижу и их разглядываю. Не подумайте только, что мне народ этот интересен - что я, народа не видел, что ли, да плевал я на народ... Я не столько людей разглядываю, сколько их надписи.
  У каждого надпись - на самом видном месте. На чемоданах пишут, на картонках, на лбах даже себе рисуют - криво, буквы вверх ногами. Неудобно небось без зеркала, а всё равно рисуют. Чтоб сразу в глаза бросалась, чтоб мимо не прошли - такие как я чтоб не прошли. А я сижу. Смолю. Разглядываю. И никуда проходить не собираюсь - пока что.
  А эти сидят. Я их называю наездниками - про себя, конечно. Садятся они, едут не пойми куда, суетятся не пойми зачем. Будто где-то далеко люди живут иначе... Везде ж одно и то же, знай себе - пыхти потихоньку. А они спешат. Еще и с детьми, бывает, прутся - вот уж хуже некуда. Всю дорогу только знай слушай вопли да сюсюканье. Радио им не включай, громко им не говори... И курить нельзя, конечно.
  Читаю надписи. Далековато, и это далековато... Нет, туда я определенно не поеду... Хм, а там я уже был позавчера, неохота снова...
  Да что ж за день такой! И погода ни к черту, и на душе как дерьмом намазали, и ехать некуда... Погодите-ка - а это еще что?
  Сидит. Как все сидит. Только надпись у нее какая-то странная. Не пойму - всерьез, что ли?..
  Подхожу.
  - Привет, - говорю, - тебе куда?
  - А хоть куда, - отвечает. Рюкзак свой тощий ручонками обхватывает и отвечает. Спокойно так, аж непривычно. Так-то они нервные все, в глаза глядят, что твоя псина. Чуть в сторону отвернешься - подскакивают, умоляют, за куртку трясут. Противно. А эта спокойная.
  Всерьез, значит, надпись у нее. Развеселило меня это. Не знаю, почему, но развеселило.
  - Я на север, - говорю, - еду. В горы. Поедешь со мной?
  - Поеду, - пищит тоненько.
  - Ну, пошли, - я шагаю к своей таратайке. Оглядываюсь на выходе. Смотрю, семенит следом. И картонку с надписью за собой тащит.
  Внутри таратайки тепло - дизель пашет, что твоя лошадь. Таратайка - это я так ласково ее зову, старушенцию свою, хамочку. Норовистая она, но верная - ни разу не подводила еще. Даст судьба, и не подведет, повозит еще, послужит. Зря я, что ли, с одной пневмоподвеской месяц колупался?
  Сажусь и первым делом руль поглаживаю. Слышу, заурчала мягче, сыто так. Умница, хамочка, молодчинка моя, лошадка моя рабочая, верная. Вот сейчас мы с тобой покатаемся...
  Дверца хлопает - ага, забралась. Клиренс у хамочки будь здоров, а порожки ей даром не сдались - снес я их давно, и двери с защитой поставил. Кто его знает, какая дорога пойдет...
  Сидит, уминает под себя плащик, другой рукой рюкзак комкает. Пустой он у нее, что ли?
  - Ну, - спрашиваю, - едем?
  Кивает. Едем, мол. Трогаюсь, а сам хамочку слушаю - довольно ли урчит? Бывает, не нравится ей пассажир - капризничать начинает. Или направление не нравится. Я даже список составил тех мест, куда ездить не буду. Не хочет хамочка. И правильно - нечего, значит, мне в тех местах делать.
  Минуем вокзал, Центральную улицу, горелый пост на выезде. Вот странно - вроде и большой город, а проедешь - не заметишь даже. Смотрю на дорогу, но краем глаза кошусь так незаметно на девчонку. И не мелкая она - годов на пять всего-то от меня моложе. Тощая только. А так - ничего, глядеть можно.
  Согрелась, видимо, порозовела, рот приоткрыла. Значит, сейчас болтать будет. Не люблю я болтливых. Вот сколько езжу - не люблю. Всё рассказывают и рассказывают что-то. У меня этих историй уже целый воз скопился, куда их девать - убей, не пойму, и ведь одна другой скучнее. Так и думаешь - перестали, что ли, с людьми интересные вещи случаться? Хотя порассуждаю так, и вроде отлегает. Не один я, значит, такой пресный.
  Едем. Молчит. Поля уже потянулись, подсолнуховые - то есть были когда-то, сейчас-то там одна трава, и та пожухла. Поля тянутся и тянутся, а она молчит. Ну и шут бы с ней.
  Проскочили мы поля, в Болотную долину въехали. Асфальт пока ещё хороший, хамочка быстро идет, ровно. Ей-то что - она любую дорогу переварит, и на бездорожье не икнёт. Но по ровному как-то приятней.
  И долину Болотную позади оставили, а девчонка всё молчит. В лобовое только смотрит, как застыла. Мне это уже поднадоело.
  - Ты, - говорю, - бежишь, что ли, от кого-то?
  Плечами пожимает.
  - Можно и так сказать.
  Вот те раз! То ли ответ - то ли нет!.. Писк один.
  - Я, - говорю, - горы люблю. Лес там, сосны. Красиво. А ты что любишь?
  - Я тоже люблю горы, - отвечает, - и лес люблю. Да и всю природу. Только где её сейчас найдёшь...
  - Что значит - где найдёшь? - удивляюсь, - вон, за город вышел - на тебе природу! Поля, деревья, долина Болотная...
  - В долине этой деревья бензином пропахли, - говорит, - а на полях слой пыли в палец толщиной.
  - Ну, так что ж, - удивляюсь еще больше, - зато - трава! И деревья... Птицы, опять же, эти, как их...
  - Вороны, - подсказывает, - падальщики.
  - Ну да, вороны, - говорю, - ну и что - вороны? Тоже птица ведь. Летает, каркает... не птица, скажешь?
  Молчит. Тихонько так сидит, как мышь серая.
  А я завелся. Чувствую - понеслась, а остановить себя не могу.
  - Вороны! - рявкаю, - да хоть бы и к воронам! Что, думаешь, я зазря вот так мотаюсь? Не-ет, милая, не просто всё, не просто... Вот хамочка, - говорю я и руль глажу - нежно так, как плоть женскую, - хамочка меня понимает, любит меня. И я её люблю. А жена меня к хамочке - представляешь? - ревнует. Перекашивает её всю, когда видит, что поеду. Опять, говорит, едешь, и денег тебе за это не платят, и дизель палишь зря - а что ей тот дизель? Платный он, что ли?.. И деньги ей на что? Купить-то все равно уже ничего не купишь. Одно название от этих денег осталось. Бумажки одни. А она все по-старому живет и никак успокоиться не может, бубнит и бубнит, а как бубнить надоест - скандал закатит... Ну, я обычно не жду скандала - к хамочке да вперед. Возить вот вас, беспокойных, да на поля глядеть. Все лучше, чем дом этот с истериками. И неделями бы катался, да не дает - к вечеру домой требует. Редко когда на ночь отпустит. А так, бывало, хорошо - катишь себе по шоссе, справа - темно, слева - темно, сзади - хоть глаз выколи, а впереди-то - море света! - тут у меня аж дух захватило, - море, понимаешь? И дорога! Прямая! Вперед! И ехать можно - сколько хочешь! И хамочка урчит, как ей не урчать, милой моей, ведь любит же дорогу, сердцем любит, как и я...
  Сижу я так, соловьем перед девчонкой разливаюсь. А она молчит. Слушает, вижу, внимательно. Но молчит. И на меня не смотрит - вперилась в лобовое и всё.
  - Ну что ж ты, - рыкаю, аж стыдно самому - ишь, разболтался! - сказать нечего?
  - Есть, - спокойненько так отвечает, - я вам историю одну расскажу.
  - Ну-ну, - буркаю, а сам рукоятку покачиваю - с третьей на четвертую.
  - Жила-была девочка, - начинает она, - и был у нее Папа...
  У Папы была Жена, а у девочки была Мама. Две разные женщины, и на двоих - один мужчина. Жена, конечно, была злыдней и ведьмой, а Мама - рабочей лошадкой, поднимающей дочь в одиночку. Злыдня держала Папу при себе, варила приворотные зелья и не отпускала. Редко-редко Папе удавалось вырваться, и тогда девочка с Мамой устраивали настоящий праздник для троих. Наивная девочка просила Папу бросить ведьму-Жену и остаться с Мамой. Долго просила - а Папа все не бросал и все никак не оставался. Но девочка все равно его любила. А потом Папа заболел. Он долго болел и, в конце концов, умер. Девочка была уже большой и поехала на похороны вместе с Мамой. И там впервые увидела дом Папы.
  У него был чудесный сад - никогда раньше девочка не видела таких садов. В нем росли сотни цветов, и ни одной сорной травинки не пробивалось на ухоженных газонах. Но самым прекрасным в саду оказался пруд, и в этом пруду плавали кувшинки. Злыдня-Жена, немолодая и некрасивая, сквозь бегущие слезы шептала, как просила Папу выйти посмотреть на них. Как боялась за него, как рыдала в подушку, когда он уходил надолго. Как сидела у его постели, когда болезнь окончательно взяла верх. Она сделала пруд своими руками и посадила кувшинки для Папы. Но Папа уже был слишком слаб и не мог даже подняться. Он умер поздней ночью - а наутро кувшинка расцвела. Огромный белый цветок...
  Писклявый голосок сорвался, зазвучал вновь с хрипотцой:
  - Я смотрела на цветок и понимала, впервые в жизни понимала, почему папа никогда бы не оставил жену. Я не могу представить свою мать сажающей кувшинки... - закончила девочка, не замечая, что оговаривается. - И, когда он ушел, мне стало все равно, куда ехать. Хоть куда.
  Она затихла. И я примолк. Не идут слова, не идут... И только хамочка гудит - ровно так, спокойненько. Рабочая лошадка...
  Так и доехали до гор - молча. Туман над верхушками уже висит, сыростью дует. И не поймешь, где там тучи кончаются, и начинается туман. Противный он, нездоровый какой-то.
  - Спасибо вам, - девчонка дверцу открывает, видно, с натугой. Прыгает, запахивается, глазищи свои серые на меня таращит.
  - Боится она за вас, - я не сразу понимаю, о ком толкует девчонка, а она - дальше:
  - Вам всегда есть куда ехать и куда вернуться, - говорит и рюкзачишку поправляет, - удачи.
  И - вверх, по старому разъезженному серпантину. Только ноги тощие мелькают да ветер треплет плащ.
  А я сижу. Смотрю. Туман ползет, спускается с горы, фигурку ее тощенькую поглощает. Была - и нету.
  Разворачиваюсь. Хамочка фыркает, рвет с места под сотню. Я не осаживаю - пусть. Быстрей домчит меня до дома...
  Ставлю хамочку во дворе, прощаюсь - рукой баранку глажу, оглядываю салон. Под сиденьем лежит картонка с надписью. Забыла девчонка... Поднимаю, захлопываю дверь.
  В доме светло, и на крыльце уже вижу фигуру. Внутри вскипает злость - и тут же почему-то исчезает. Ждала, значит... Маялась, высматривала...
  Разворачиваю картонку, пристраиваю на заднее стекло. Как знать - может, еще встретимся?
  Все, хамочка. На сегодня мы с тобой откатались. Бывай.
  Не оборачиваясь, двигаю к дому, к крыльцу, к стройной фигуре в халате. Иду, гляжу на нее - а вижу девчонку. Стоит, кутается. Худая, что твой глист, а в руке кувшинка. И опять на меня не смотрит, а всё куда-то вбок да вниз.
  Подхожу. Обнимаю, впиваюсь губами в мягкие щеки. Чую - дрожит, тянется. Неловко как-то, будто с непривычки. И смеется ведь, всем телом чувствую - смеется! Беру ее лицо в ладони, поднимаю - она. Она, моя спутница, супруга моя верная. И в руке у нее платок белеется, а никакая не кувшинка.
  Поднимаю ее, на руках несу в дом, а там вовсю пахнет свежим хлебом. Она хохочет, и видно - непривычно ей. Не такие встречи у нас бывали, не такие... И мне непривычно, но как же, черт подери, хорошо!
  Сколько лет мы с нею уже вместе, и сколько еще предстоит... Надо будет - и кувшинки посадит, и последний глоток поднесет.
  Слушаю ее смех, гляжу в лицо - старушенция моя, умница, молодчинка моя, лошадка рабочая, преданная, верная... И понимаю вдруг, что всю дорогу не курил.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"