Она сидела на корточках у самого края крыши, силуэтом на фоне мутно белесого неба перезревшего вечера. Плавный контур сутулой спины, резкий абрис торчащих острых коленок, по-змеиному шевелящиеся пряди густой шевелюры. Лица не видно. Ни дать ни взять химера, из тех, что который век смотрят на Париж со знаменитого собора, опираясь костлявыми лапами на парапеты. Горгулья питерской белой ночи. Вот если бы сидела так до обморочного рассвета, а потом растаяла бы, чтобы не смущать жителей старого дома. Так ведь нет! Она не просто сидела, она портила образ. Разговаривала. Голосом девочки-подростка. Иногда срываясь на крик. Иногда вздыхала, и тогда рука, держащая мобильный, безвольно повисала межу колен над опасной пропастью двора-колодца.
-- Ну, выгляни в окно, если ты не трус, -- шипела химера. -- Я же вижу, ты в комнате, ходишь за занавесками. Выгляни, поговорим без этих железяк. Боишься? Напрасно. Будет хуже, если отсидишься дома. Я ведь и прыгнуть могу, мне теперь все равно. Блин! Мне так не везет, что, наверное, я приземлюсь на все четыре лапы. Да еще и на крышу какой-нибудь дорогущей машины. И не убьюсь и чертову уйму бабок должна буду! Выгляни, ну, я прошу. Ты ведь один? Один? Скажи ты один? Ты врешь! Зачем ты врешь! Я знаю, я видела, ты один пришел. Я прыгну! Прыгну! Вот, смотри!
Она быстро выпрямляется, чуть качнувшись вперед. С отчаянным криком "НЕЕЕЕЕЕТ! СТООООЙ!", вниз летит мобильный. Падает на крышу иномарки. А дальше... Стук распахнутого окна, вой сигнализации, каркающий смех и почти неслышные шаги. Кедами по сухой жести.