Ночная тьма за окном казалась Алексу распластавшимся по стеклу спрутом, хитрым и коварным, поднявшимся из неимоверных глубин, чтобы выманить его из убежища.
Алекс прижался лбом к стеклу. Он не боялся. Когда-то - сейчас уже не вспомнить когда - он слышал, как врач сказал одному из тех, кто приходил мучить его, Алекса, вопросами, что это исключительно прочное стекло. И не травмирует психику, как решетки.
Алекс засмеялся тихонько и с удовольствием произнес: "Ис-клю-чи-тель-но!" Тварь притворилась, что не слышит, и Алекс потерял к ней интерес. Последнюю неделю его уже не пичкали таблетками, а утром предстояла выписка.
Потянулась череда серых и тоскливых дней. Близких родственников у Алекса не осталось, а прежние знакомые не звонили. Впрочем, он и сам никому не звонил: не хотелось. Соседи по подъезду при встрече делали вид, что не узнают; в лучшем случае едва заметно кивали в ответ на приветствие, и вскоре Алекс перестал с ними здороваться.
В издательстве Алексу вежливо сообщили, что он давно уволен. Но если, мол, у него есть претензии, то... Алекс сказал, что - нет, претензий нет. На этом оборвалась последняя ниточка, связывавшая его с прежней жизнью.
За те полгода, что Алекса не было, оставленная во дворе "Тойота" лишилась колес, ветрового стекла и электроники, но это оставило его равнодушным: ездить было некуда и незачем.
Когда деньги закончились, Алекс нанялся грузчиком в мебельный магазин недалеко от дома. Вечером после нехитрого ужина - обычно это были пельмени или яичница - он садился перед телевизором и безучастно наблюдал за происходящим на экране. Иногда показывали, как хорошо одетые и жизнерадостные люди увлеченно спорят о чем-то второстепенном, не важном; смысл разговоров ускользал и разваливался на куски, как манный пудинг из больничного рациона. Порой лица казались смутно знакомыми, будто Алексу уже приходилось видеть этих мужчин и женщин в той, прошлой жизни. И слышать. Но тогда они выглядели не такими сытыми и ухоженными, а разговоры не вызывали того отторжения и невнятного ощущения горечи и потери, как сейчас. Стараясь избавиться от тягостного чувства, Алекс перебирал кнопки в поисках какого-нибудь фильма. И торопился переключить канал, прежде чем появятся неприятные, вызывающие неясную тоску и тревогу надписи: "The end", "Fin" или "Конец фильма".
Спать он ложился поздно, пытаясь отдалить момент, когда снова окажется сидящим в темноте перед направленной в глаза лампой и невидимый кто-то, по другую сторону стола, станет задавать одни и те же непонятные вопросы и показывать одни и те же фотографии. На некоторых Алекс видел себя рядом с незнакомой красивой женщиной, на других, сделанных с большой высоты, - распростертое на асфальте тело с темным пятном вокруг головы.
...И короткие удары-тычки в затылок. Не сильные, но частые и рассчитанно неожиданные.
Память вернулась в августе. Внезапно Алекс услышал, как незнакомый женский голос явственно, будто говорившая находилась в шаге от него, произнес: "Один год". Комната поплыла перед глазами, и, чтобы не упасть, он ухватился за спинку стула. Головокружение скоро прошло, и Алекс вспомнил...
В тот день Алекс вернулся домой около семи, как обычно. Алена показалась ему чем-то обеспокоенной, и, отдавая пакет с продуктами, он спросил:
- Что-то случилось?
- Я тебе уже час звоню...
Алекс похлопал по карманам пиджака, сунул руку в карман брюк:
- Возможно, на работе оставил.
Он задумался. Вспомнились хлопок пузыря из жвачки, почти в лицо, и нахальная улыбка раскрашенной девицы в супермаркете.
- Или в магазине вытащили. - И он рассказал о девице возле кассы.
- Пойдем, Алекс... Нам надо поговорить.
Она положила пакет на столик в прихожей и пошла в комнату.
- Только не перебивай. Боюсь, у нас мало времени. - Алена накрыла его губы ладонью. - Не хотела тебя впутывать, но теперь ничего не изменишь... Алекс, милый! - Она сделала вдох... будто перед прыжком в воду. - Я - не человек, Алекс. Я из другого мира. Понимаю - звучит странно и глупо. Но это правда, Алекс.
Он почувствовал озноб. Лихорадочный блеск в глазах Алены и непривычная манера говорить короткими рублеными фразами наводили на...
- Нет, Алекс! Я не сумасшедшая. Ты ведь так подумал? Не возражай, Алекс. Я умею читать мысли. Помнишь, как мы познакомились?
Конечно, он помнил. На одной из пресс-конференций, пару месяцев назад, его внимание привлекла журналистка, атаковавшая известного политика острыми и неожиданными вопросами. Алекс невольно залюбовался эффектной синеглазой брюнеткой, а она вдруг обернулась и посмотрела ему в глаза. Будто в душу заглянула. И улыбнулась.
- Да... помнишь... - Алена ласково провела теплой ладонью по щеке Алекса. - Мы только наблюдатели, Алекс! Никому не угрожаем и никого не похищаем. Возможно, мы объявим о себе. Позже. Когда люди будут к этому готовы. А сейчас... Сейчас я должна уйти.
- Но почему? - спросил Алекс растерянно.
- Нельзя, чтобы меня взяли.
- "Взяли"? - не понял он. - Кто?
- Те, для кого это - работа. - Алена шагнула к прикрытому прозрачной шторой окну. - Видишь вон того? И еще двое возле подъезда, в машине. Я слышу их мысли.
Разглядеть лицо с высоты десятого этажа было невозможно, но Алексу показалось, что мужчина в сером костюме, стоявший у дома напротив, смотрел на окна его квартиры.
- Но можно ведь позвонить куда-то... - Мысли путались, он будто выпал из реальности. - Позвони коллегам!
- Бесполезно, Алекс. Так уже случалось. Если привлечь прессу, тебя объявят террористом и, скорее всего, застрелят. А меня все равно заберут. Скажут, что у заложницы нервный срыв и она нуждается в лечении.
Происходящее казалось настолько диким, настолько невозможным...
- Дай мне какое-нибудь фото... из тех, что ты показывал вчера. И что-нибудь пишущее, - попросила вдруг Алена.
Безропотно, будто оглушенный, он принес фотографию и маркер, и Алена, присев к столу, сделала надпись на глянцевитой поверхности. Прежде чем Алекс успел прочитать написанное, накрыла фото ладонью:
- Это поможет тебе поверить, Алекс... Потом.
Она убрала руку - стол был пуст, фотография исчезла.
В дверь позвонили.
- Все, - тихо сказала Алена. Она была бледна, глаза блестели от сдерживаемых слез. - Как у вас говорят: долгие проводы - лишние слезы.
Она приложила ладонь ко лбу Алекса, и последнее, что он услышал, были ее слова: "Один год".
Он подошел к столу - на пыльной скатерти лежала фотография. Алена. Красивая, смеющаяся... И наискось - размашистая надпись: "Я вернусь!"
В эту ночь впервые за долгое-долгое время не было ни темной комнаты с бьющим в глаза светом, ни бесконечных вопросов, ни тычков в затылок. Снилось, будто идет он по зеленому, покрытому невиданными цветами лугу, а навстречу ему - Алена. Красивая и смеющаяся.