Большая чёрная пуговица, пришитая на отвороте капюшона красным стежком "Z", могла означать только одно: инсектоид Дедка сильно взволнован. И я тоже. Ещё бы! Визит главного сюрвейтора для земной Базы - событие из ряда вон. Внепланово и не по регламенту. Обычно нас приглашают в "муравейник".
- Круглая матово-чёрная пуговка без орнамента с бортиком и красной ниткой... - тараторил в наушнике этнограф Зуев, - маркирует: протест, досаду, неудовольствие и... или негодование. Простите, шеф, но гость явно огорчён.
- Шеф, у него мандибулы покраснели, - в голосе энтомолога Дурова звучал испуг. - Явный признак враждебности.
Спасибо. Не слепой. И с памятью порядок.
Пятилетку назад, при первых контактах, от такого радушия в жар бросало и дыхание перехватывало. Трепет и надежда. Дебют цивилизаций. В торжестве момента, верно, каждая складка скафандра стремилась разгладиться. Было, было... В прошлом. Сегодня млеть от прямоходящих муравьёв в драных балахонах - роскошь. Каждый себе цену знает. Жизнь взлохматила и причесала... против шерсти.
Я поправил на рукаве серую пуговку с прошитым крестом - знак дружбы и гармонии. На всякий случай.
Инсектоид застрекотал - включился автопереводчик:
- Долго не сбывающаяся надежда томит сердце, а исполнившееся желание - как древо жизни.
И пока лингвист Чечек сопел в микрофон и рыл ответ по протоколу, я буркнул дежурную фразу:
- Душа лениво желает, но тщетно.
Чечек крякнул. Дедка чуть склонил голову. Условный церемониал закончен.
- Приветствую, инспектор! Чем обязаны? - я внимательно следил за гостем, не упуская из вида десяток альгвазилов, марширующих у взлётной полосы. Усердные стражи вытаптывали траву и гудели. Суетливый эскорт. В утреннем тумане, на фоне сонного краснолесья, гигантские муравьи в розовых хитонах выглядели до невыносимого сюрреалистично. И забавно. Даже с заточенными секирами на плечах.
- Главный инспектор! - одёрнул Дедка и, развернувшись, засеменил к мастерской техслужбы. Пришлось идти следом. Уловить дипломатические преимущества ангара я уже и не пытался. Так сложилось. Конференц-зал более уютное место, но, возможно, свалка устаревших киберов гостю нравилась больше.
У шлюза сюрвейтор притормозил, выпустил из рукава тесьму с колокольчиком и громко звякнул. Альгвазилы замерли на "взлётке" в две шеренги острых секир. Позади поле истоптанной травы. Над макушками деревьев зарево долгого рассвета.
Я открыл дверь.
В шлюзе отшипело-отсвистело: броневая створка откатилась в сторону, выливая облако окислителя. Теперь можно снять маску и смахнуть испарину с лица. Как говорил эпидемиолог Хизиев: "Лучше полной грудью дышать в сортире звездолёта, чем на полянке Рисс-Калопуса". Он чертовски прав. Восемь чёрных рамок на стене - восемь урн из крематория. Весь передовой отряд. Были и нет! Один за другим ушли в быстротечной меланоме. Да будет земля легка над вами, парни. Земля!..
Убийцу искали недолго, назвали незатейливо: хиз-вирус. В честь первооткрывателя. Тот к опциону отнёсся равнодушно. Указал, рассказал, установил нормы карантина и улетел. И не возвращался. Да и зачем? База Рисс-Калопуса увязла в бюрократическом болоте - истово конопатила дырявую лодку, дышала сквозь фильтры, медленно тонула и отчаянно ждала. Без особых надежд, без завтрашнего дня. Без лекарства. Его не нашли, а, может, не искали. Статус территории "С" - смертельно опасно - отменять никто не собирался. Это и спасло колонию. Жестокая усмешка внеземелья. Планета сказочных ландшафтов показала зубы. Наказала. Но не прогнала. А город-муравейник открыл двери. Нежданно-негаданно мы стали фабрикой здоровья.
Вспыхнули прожектора. Зашелестела вентиляция. Непереводимо застрекотал Дедка, отряхивая сырую мантию. Пантомима кузнечика, всего-навсего. Окислитель для инсектоидов не вредней холодной росы.
Я включил обзорное видео, прибавил звук. В центре управления сейчас все "штабные" прилипли к мониторам. Глотают кофе, просыпаются. Кое-кто, уверен, ещё умыться не успел. У меня есть минута выслушать сводку.
- Все механизмы исправны, - кто-то из техников язвительно хмыкнул, - включая удалённые.
Ещё.
- Авиагруппа штатно...
- Персонал по местам...
Хватит.
Зачем ты здесь? Я смотрел на Дедка. Тот бродил в рядах списанных землероек, как паломник у святых мощей. Возможно, его манил запах горелого масла, а искалеченный металл вдохновлял на подвиги? Или подлости? Неважно. Странности - не более, чем издержки союза. Проникновение культур. Сцеп интересов. Управлять земной техникой муравьи научились, беречь и ремонтировать - нет. И такой бартер всех устраивал... Нас устраивает! Сколько умных железок надо швырнуть на чашу весов, чтобы перевесить жизнь человека? Не хочу считать. Наших онкобольных в муравейнике не считали - забирали всех, сотнями, прямо с космодрома, с трапа - и лечили. И вылечивали. Невозможной, неестественной терапией, но вылечивали. Отличный бартер!
Я набрал стакан воды - в глотке пересохло, выпил залпом. Сюрвейтор стоял напротив и молчал.
- Что случилось, Дедка?.. - я осёкся, смял пластиковый стакан. - Простите, главный инспектор Дедка!
Щупики нижней губы сюрвейтора вздрагивали. Серьёзное выражение "лица", если хоть немного разбираться в физиогномике инсектоидов.
- Все труды человека - для рта? - Дедка поднял колокольчик над головой. Широкий рукав скатился к предплечью, открывая лапу с дряблой белёсой кожей, сплошь усеянной размытыми татуировками. Где-то среди них затерялся герб Земли.
- Нет! - мне почему-то захотелось отключить связь со штабом.
Не терплю, когда хрустят пальцами. Не люблю запах жженого масла. Ненавижу двусмысленную болтовню.
- Главный инспектор, вы здесь, чтобы расторгнуть договор?
Вместо ответа мне вручили пухлый чуть подмоченный конверт. В наушнике кто-то громко ойкнул. Сюрвейтор странно сгорбился и продолжил осмотр металлолома. Я разорвал конверт и достал... пилотку. Стандартную голубую пилотку космофлота. Такие в качестве сувениров дарят на пассажирских линиях. За одним исключением - эта была утыкана разноцветными пуговицами.
- Переверните, шеф, - застонал Зуев, и как-то совсем по-стариковски зашамкал, запричитал. - Боже мой, боже мой. Да тут всё, всё, полный набор... Конфуз. Нет - ка́зус бе́лли! Два десятка ка́зус бе́лли.
На подкладке золотистой ниткой было вышито имя: Мария Сомова.
Штаб зашумел разными голосами:
- Каждая пуговка - изящный афронт, блин.
- С чего вдруг?
- Памятку полистай...
- Изощрённенько...
- Сомовой у нас нет! В штате не значится.
- Понятно, что пассажир... ка.
- Ясно, что из муравейника!
- Чудесно, чудесно...
- Что теперь будет?
И громче всех доктор Бануш:
- Шеф, вы бы пилотку в автоклав сунули. И конверт тоже, - и все умолкли.
Мне стало нехорошо. Встряхнуло, и по хребту побежал мерзкий холодок. Рука вцепилась в маску. Без паники! Инсектоиды не носители. Всё, что из муравейника - не заразно. Не было случаев... не было...
Лихорадку я подавил. С трудом. Молча. Но разговор надо продолжать. Не со штабом - микрофон я вырубил. Отдышался и пошёл на ватных ногах к Дедка. Тот медитировал у разбитого погрузчика. Что сейчас у гостя на "лице"? В био-костюме карманов нет, пришлось спрятать пилотку в сапог. Отыграла мулета свою партию.
- Шеф, если слышите меня, - забасил Бануш. - Я тут проверил. Сомова - девочка десяти лет. Из последней партии. И некробиоз последней стадии. Безнадёжно. Зачем отправили... - я отключил связь - полностью. Для "местных" неважно кто, важно почему.
- Дедка, вы же понимаете, что это недоразумение?! - я положил сюрвейтору руку на плечо, тот вздрогнул, развернулся. Щупики неподвижны - спокоен.
- Копающий яму в неё упадёт.
- Никто никакую яму не копал! Случайность, ошибка, деменция больного.
- Она здорова.
- Не понял?
- Тот, кто это сделал - здоров.
Меня словно в стену ткнули. Телеметрии пациентов у нас нет. Не наша зона ответственности. За ними следят в муравейнике. Там определяют, кого будить, а кого вводить в диапаузу. По-другому говоря: когда лечить, когда выписывать. По сути, мы всего лишь дистанция от звездолёта к муравейнику. Перевалочная база. Всё так. Но последняя онко-группа поступила месяц назад. До полного выздоровления полгода. Или Бануш что-то напутал, или в муравейник отправили здоровую девчонку.
- Нельзя управлять ветром. - Дедка негромко звякнул колокольчиком и пошёл к шлюзу. - Жду вас на куполе.
- Буду! - бросил я. А что мне оставалось?
Земля молчала. В диппочте без сообщений. Похоже, сюрвейтор решил не выносить мусор из избы. И правильно. Сами разберёмся.
Я стоял под винтами гудящего вертолёта. В кабину протискивался тучный Бануш. Час назад, чуть не плача, он доказывал мне, что по документам девочка была в предкоматозном состоянии, и его ошибки тут нет, и нет повода к недоверию. Не доказал. Замолчал и надулся.
Сквозь облако пыли, прикрывая маску рукой, к вертолёту бежал Зуев. "Ветром можно управлять, Дедка", - отчего-то подумалось мне.
- Вот! - выдал запыхавшийся этнограф, и попытался набросить на меня широкую перевязь с цепочкой пуговиц.
- Что же ты, как на лошадь сбрую...
- Лишним не будет, - под кустистыми седыми бровями у Зуева слезились глаза. Впечатлительный. Я убрал атрибут в сумку. Позже. Зуев схватил меня за руку и щёлкнул датером по запястью. На перчатке проявилась круглая жёлтая печать - улыбающийся смайлик. Сказать, что я опешил - ничего не сказать.
- У технарей позаимствовал, - без смущения заявил этнограф. - Они так агрегаты после ремонта отмечают. Думаю, им, - он ткнул пальцем вверх, в круг вращающихся лопастей, - им понравится.
Я не знал, смеяться мне или рычать.
- Полетели!
Зуев остался стоять в пыльном водовороте. Сгорбившись, махал вслед рукой. Чудаковатый старик. Сколько ему до списания? Полгода? Как курс исцеления в муравейнике. Тогда, полгода на исцеление от внеземелья.
Пока вертолёт плыл над рубиновыми макушками деревьев, я думал о пенсии. Впервые с душком тоскливой неизбежности.
Муравейник - огромный плоский холм из земли и брёвен, расчерченный лентами дорог, продырявленный туннелями и шахтами, с бездонными провалами у основания - напоминал с высоты полёта гигантский трухлявый пень в кругу карликовых деревьев.
Вертолёт снижался.
Встречали нас на краю солярия. Как всегда: два ряда мощных альгвазилов и напомаженный имаго знаменосец. Дедка не было. Вместо него по площадке вышагивал невзрачный, сухенький под-сюрвейтор.
Я снял маску. Зуевскую ленту отдал Банушу. Смайлик с перчатки стирать не стал. Да и не получилось бы. Краска давно высохла.
Когда лопасти остановились, имаго расправил штандарт - пять разноцветных кругов на белом полотнище. Очень знакомо. Как-то я пытался объяснить Дедка значение слова плагиат. Безуспешно. Альгвазилы приняли секиры на плечо.
- Мудрость поможет мудрому, - начал под-сюрвейтор.
- Ибо кто знает! - оборвал я. Не до церемоний. Мне надо срочно увидеть Марию Сомову.
"Коровник" и "мясную кладовую" мы благоразумно обошли. Прошлых впечатлений достаточно. В "госпиталь", после долгих объяснений гиду-кондуктору, попали по короткому тоннелю, ближе к камерам последней группы. Искать девочку надо там.
- Возможно, всего лишь нейрохимическая осцилляция. Кратковременное восстановление моторных функций. Некробиоз на такой стадии... екзитус леталис.
Не было ещё в муравейнике екзитус леталис. Не было! Я мог попросить его заткнуться, но молчал. Останавливался и ждал, невольно заглядывая в "госпитальные" камеры. Биолюминесценции хватало, чтобы рассмотреть пациентов. Разбухшие, истекающие сукровицей, коконы, с едва различимыми контурами конечностей и головы. Все прилеплены к потолку. Все вздрагивают, когда слышат человеческий голос. Бьются в конвульсиях, словно пытаются выцарапать себя из скользкой, глянцево-серой оболочки. Не время. Позже, на выходе из муравейника, никто ничего не помнит. Или молчат? Да надо ли им это - они получили второй шанс. Что может быть лучше?
В камере, где мы остановились, кокона не было. Никакого: ни пустого, ни... Гид-кондуктор на мои вопросы отвечал односложно: "тут", и совсем по-человечески, удивленно разводил руками.
Покатый ложемент у стены был застелен синим покрывалом. Бануш осторожно стянул его за край, словно боялся, что кто-то выпрыгнет, скомкал тряпку и шепнул мне на ухо сдавленным голосом:
- Странно, луж нет. Сухо, как в норе.
Из неглубокой ниши я достал кособокую тряпичную куклу. Края были прихвачены широкими стяжками, нитки осыпались, но глазки пуговки сидели насмерть. Я повернулся к гиду-кондуктору спиной. Бануш опустил глаза.
По тоннелю зазвенел колокольчик, похожий на детский смех. Как? Моё сомнение - не дольше секунды - я схватил доктора за отворот костюма:
- Здоровую в муравейник...
Бануш замычал, попятился.
- Ой, дядьки... дерутся, - и тут же камера наполнилась отчаянным воплем. - Папка-а-а! - что-то большое ударило меня под дых и столкнуло на корточки. Худенькая девчушка, в широком не по размеру хитоне, с коротким ёжиком на бритой голове, растерянно хлопала глазами и сжимала губы. Носик опасно морщился. Надо было что-то делать.
- Зачем же так, с разбегу, - выдавил я и протянул куклу. На руке улыбался жёлтый смайлик.
Носик разгладился.
- Как вас зовут? - спросила Мария Сомова.
"Шеф" - чуть не сорвалось с языка. Да! Да? Внутри меня что-то сжалось, а потом будто лопнула пружина, и стало смешно, и я не стал сдерживаться.
Бануш складывал покрывало вчетверо.
Онкоген у Маши не нашли. Исчез. И то, что Бануш не ошибался, подтвердили все, включая чету Сомовых - девочка не имела шансов. Но выкарабкалась. Муравейник тут не при чём - её даже не укладывали в кокон. Обсуждать детали этого происшествия Дедка отказался, буркнул что-то вроде: "Нет большего блага, чем радоваться делам своим". Позже я узнал, что Мария добрую половину муравейника поставила на уши: грузила зерно, омывала личинки, помогала ткачам... - поверил сразу. До прибытия челнока, на две недели База стала оккупированной территорией. И вполне может быть, что драму с пилоткой Дедка немного приукрасил. Кому хочется усмирять ураган полгода, вплоть до окончания срока договора. Иногда я думаю, что телеметрический контроль необходим. Кто знает, сколько ещё таких "самостоятельных" больных? Но в глубине души мне хочется верить в чудо, одно, а не множество. Иначе это уже правило. И чтобы на вопрос "Почему?" - звучал вопрос: "Как можно болеть, когда мечты сбываются?"
Мы как-то безнадёжно забывчивы, что другие миры - это волшебно.
Датеры со смайликом я запретил - в ангар Дедка больше не заглядывает.