Все начинается с того места, которого у меня никогда не было, - места случайного определения.
Я родился между книжных страниц. Говорят, детей находят в капусте. А вот мама нашла меня между страницами сто восемьдесят шесть и сто восемьдесят семь. Я был плоский, высушенный и морщинистый, что неудивительно - ведь книга пролежала на сохранении девять месяцев. Вы спросите, что это за книга? Я и сам задавался таким вопросом, прозревая мистическую связь между содержанием пыльных листов и собственной судьбой. Первым делом, конечно, спросил маму. Она ткнула пальцем в среднюю полку на стеллаже, забитую цветными корешками, - ни автора, ни названия не помнила. Перерыв содержимое, я обнаружил бессистемный разброс - от "Дитте, дитя человеческое" до "Женщина с Венеры, мужчина с Марса". По мнению мамы, я, впрочем, был именно оттуда - с красной планеты. Она даже хотела назвать меня Рэй , но вмешался папа, и я стал Романом. Это позволило исключить из списка подозреваемых "Русские народные сказки", Хармса и уголовный кодекс РФ.
В садике я впервые понял, что со мной что-то не так. Я не желал спать днем, и меня запирали в чулане, чтобы не будил других детей. Я не оправдывал надежд воспитателей и не совестился. В чулане мне нравилось - там можно было играть в графа Монтекристо и делать подкоп под шкафом для постельного белья. В первый раз я так увлекся, что не захотел покидать замок Иф после тихого часа и укусил воспитательницу. Второй раз, когда за мной пришли, прикинулся мертвым, был разоблачен прибежавшей медсестрой и выставлен монстром перед родителями.
В школе меня быстро записали в психи. Учительница задала на дом сочинение про кошку Ю-ю. А меня Куприн уже давно не интересовал, ибо я постигал Джойса и ломал голову над тем, кем является человек в макинтоше. Но сдавать что-то было надо, и я сдал. Наталья Анатольевна осторожно спросила на уроке: "Русский, может ты не понял задание?" Я мотнул головой. "Почему тогда ты написал о щенке Бинго?" Класс захихикал, я молчал. Джойс содрал идею у слепого и даже названия не поменял. Я же сменил расу и пол героя, и вот - никакого понимания. В следующий раз в день сдачи сочинений я разделся догола прямо в классе - в знак протеста. Из школы меня не выгнали, но оставили в покое - если не считать обязательных походов к специалисту. Когда я заканчивал одиннадцатый класс, наше учебное заведение занимало первое место в городе по текучке психологов.
Родители не питали надежд пристроить меня в хотя бы мало-мальски приличный вуз, и я пристроился сам - сначала блоггером, потом копирайтером. Выяснив, что цена мне - два бакса за тысячу знаков, я перестал выходить из квартиры. Только мама иногда беспокоила, заглядывая ко мне в комнату сквозь паутину, - ей очень хотелось внуков. Я успокаивал родительницу, демонстрируя фотографии виртуальных подружек, но она только качала головой: "Тьфу ты, господи! Что же это, с фоткой теперь целоваться будешь?! А кого мне нянчить - пикселей?" "Не волнуйся, - успокаивал я. - Еще пару лет - и генетический материал, наверняка, по емейлу посылать можно будет. В отсканированном виде". "Да я тебя самого в отсканированном виде...!" - Кричала мама и бежала за подкреплением. Приходил папа, неся на лице отпечаток газеты, под которой спал, и я показывал ему, где нашел фотографии. Наконец, мать разоблачила наш заговор, и выставила меня за дверь.
Я строчил пятьсот тысяч знаков в месяц, чтобы платить за однокомнатную квартирку. Вместо продуктов покупал книги, которые вскоре заполонили все, так что к кровати я ходил по узкой, протоптанной между стенами корешков тропке. И вот, однажды, измученный очередной работой - сочинением рекламы унитаза "Самарский" - я пропихался на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуху. Бензиновые пары заполнили легкие, стала легкой и голова. Я понял, что уже давно ничего не ел. Магазинчик внизу подмигивал розовой вывеской в начинающихся сумерках. "Улыбка прошлого". Я улыбнулся и пошел искать куртку.
Поначалу лавочка разочаровала. Хотелось сосисок, а тут все витрины были заполнены карамельками - на палочке и без, разноцветными и с полосками, классическими и с чудными начинками. Я уже снова взялся за дверную ручку, когда меня окликнули:
- Не желаете попробовать леденцы?
Девушка за прилавком, казалось, чуть не упиралась в потолок прямоугольной, коротко стриженной головой. Она раскатывала "р" на американский манер, но больше в ней не было ничего иностранного. В груди шевельнулась жалость к длинному нескладному телу:
- Мне не хочется сладкого. Извините.
- А у нас есть несладкие, - продавщица улыбнулась из прошлого, и на меня повеяло лунным бризом. - Вот, со вкусом разбитых надежд. А эти, полосатые, - обида с прослойками жалости к себе. Голубенькие там, видите? "Печаль моя светла" называются. Лайм и мята. Хотя, впрочем, вам скорее подойдут другие...
В голове у меня что-то щелкнуло, и я выпалил:
- А ребенок у вас есть? Девочка?
Золотистые глаза насмешливо сощурились, и я смешался:
- То есть, вы меня не так поняли... Я просто люблю "Шоколад".
- Шоколада у нас нет, - усмехнулась продавщица, - а девочек еще не подвезли. Вот, попробуйте лучше эти леденцы. "В поисках счастья". Солененькие.
- Почему, - удивился я, - солененькие?
- Попробуйте и узнаете, - узкая ладошка протянулась через прилавок. В центре, как в раковине, покоилась круглая синяя жемчужина.
Я задумчиво развернул фантик. Карамелька под ним оказалась тоже синей, приятно ущипнула язык.
- И правда, соленая, - удивленно вздохнул я, загоняя лакомство за щеку.
- Давайте, - прошепелявил я и зашарил по карманам. Сосисок мне уже расхотелось.
Вышел на пустынную улицу, прижимая бумажный пакетик к груди. К унитазу возвращаться желания не было. Карамелька таяла во рту, под ребрами щекотало, будто там бились крыльями шершавые бабочки, искали выход. Из-за крыш выкатилась на небо луна, огромная и яркая, притягивая насекомых из моего живота. За спиной щелкнул замок.
- Я закрываю магазин. Извините, - тень продавщицы вытянулась на всю улицу, и девушка смущенно улыбнулась, будто ей было неловко за поведение плоского человека, которого все время приходилось таскать за собой.
В груди заскреблось, шум крыльев глухо отдавался в ушах, и неожиданно для себя я выпалил:
- А можно я вас провожу?
Изо рта выпорхнул лазоревый мотылек и, часто трепеща крылышками, исчез на фоне лунного диска. Девушка проводила мой вопрос взглядом:
- Я живу далеко.
Я нервно перегнал остаток конфетки языком за другую щеку и попытался успокоить бабочек. Отказывали мне хотя бы вежливо.
- Знаете, что? - Продавщица улыбнулась, тень ее встала на одну ножку и скакнула поближе к моей, низенькой и растрепанной. - Я бы не отказалась от чашечки чаю. У вас есть чай? Его хорошо с карамельками.
- Есть!
Я не имел представления, что заселяло мою кухню кроме плесени, но в тот момент готов был пустить на заварку даже баргамота, приправив гараськой. Моя тень ухватила за руку подружку-каланчу, и потянула через улицу. Осмелев, я сунул кулек в карман и предложил незнакомке опереться на локоть.
- Меня зовут Роман, - выпалил я, задрав голову. Лунный свет превратил шевелюру спутницы в серебристый мохер. - А вас?
Ее ресницы дрогнули, как крылья бабочки.
- Можешь называть меня Джу.
Наши тени первыми ворвались в квартиру - просто просочились через замочную скважину, пока я все еще возился с ключом. Мы долго искали их, играя в казаки-разбойники между книжными стенами. Негодяйки путали тропы, так что вместо кухни мы постоянно попадали на балкон. Кидались пыльными шариками из-за баррикад и стреляли жеваными цитатами и афоризмами, норовя угодить в шею.
- Ром, а давай сбежим от них? - Запыхавшись от смеха, предложила Джу, примостив длинное тело на перилах.
- Куда? - Глупо хихикнул я. - Разве что - в темноту?
Девушка тряхнула головой:
- Темнота - мать всех теней. Но я знаю место, где ее нет.
- Где? - Прочитав десять тысяч восемьсот тридцать шесть толстых книг, я думал, что знаю все.
- На Луне, - Джу ткнула длинным пальцем в круглую рыбу, плывущую через небо над нашими головами.
- Но как мы туда попадем? - Развел я руками.
- Конечно, по лестнице, - девушка соскочила с перил, вошла в комнату и тут же вернулась, волоча в руках увесистую стопку книг. Сгрузив ее мне под ноги, она снова исчезла в дверном проеме. Ничего не понимая, я взял наугад верхний томик, полистал... "И будет потомство твое, как песок земной; и распространишься к морю и к востоку, и к северу и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные...".
- Хватит прохлаждаться, помогай!
На книгу бытия плюхнулась новая стопка литературы, оттянув мне руки чуть не до пола.
- Да что ты делаешь?! - Возмутился я.
- Как что?! - Джу, пыхтя, выволокла на балкон собрание сочинений Достоевского. - Лестницу строю! - И, пнув под хвост зазевавшуюся тень, снова ринулась в книжные джунгли.
Я задумчиво ткнул пальцем пирамиду разнокалиберных томов - она опасно покачнулась. Конечно, Луна висела совсем низко, казалось, вот-вот рукой дотянусь. И все-таки... Балкон-то на пятом этаже!
- Боишься? - Будто прочитала мои мысли Джу. Взъерошила мне волосы, щелкнула по носу, как мальчишке. - Зря. У тебя внутри еще бабочки остались?
Я кивнул - насекомые множились в неслыханных количествах.
- Ну вот, - девушка снова скрылась в комнате, оттуда глухо донеслось. - Бабочки почти так же хорошо, как воздушные шарики и мыльные пузыри.
- А как же ты? - Спросил я, перекладывая Достоевского Диккенсом. - Ведь у тебя нет ни пузырей, ни шариков.
- А у меня ветер, - засмеялась Джу, вскакивая на верхнюю площадку лестницы и протягивая вниз руку за строительным материалом. - Ведь я - ветреная девушка.
Она оказалась права - взобраться на Луну было легко. Только уже на самом верху, когда стало тяжело дышать, меня охватил страх. Я зашатался, запнувшись о Мураками, но Джу ухватила меня за рукав:
- Растяпа! - Воскликнула она, по-армстронговски глотая "р". - Да не ты, я. Чуть не забыла, держи!
В губы мне ткнулась гладкая конфетка, такую же девушка кинула себе в рот.
- Раскуси ее, там жвачка, - прочавкала моя проводница и надула огромный пузырь. Его стенки растягивались и растягивались до полной прозрачности, пока вся голова Джу не оказалась внутри. Ух ты! Теперь она и вправду похожа на астронавта! Я энергично зажевал, надул щеки - и вот уже между мной и вакуумом колыхалась кислородная прослойка. За время этого упражнения мы добрались до верхушки лестницы. Девушка спрыгнула на Луну первая.
Некоторое время я осваивался на непривычной поверхности, шевеля пальцами в пыли - на ногах у меня все еще были домашние безносые тапочки. Джу скакала вокруг, наслаждаясь приобретенной легкостью.
- Слушай, а как мы тут не мерзнем? - Поинтересовался я, пытаясь разглядеть свой дом на боку Земли, но тени, оставшиеся без хозяев, распустились окончательно и затянули все тьмой.
- Это любовь, - рассмеялась девушка внутри карамельного пузыря.
- Как... любовь? - Смутился я.
- Ну, говорят же люди, любовь греет, - пояснила Джу голосом учительницы начальных классов. - Пойдем, посмотрим на море.
Я догнал девушку и неловко запрыгал рядом, оставляя в пыли неровную цепочку следов рядом с ее аккуратными отпечатками. Если мне не холодно, выходит, я тоже... того?
Мы вместе пересекли Море Дождей, пока не достигли Залива Радуги. Земля висела над нами, переливаясь изумрудом и лазурью, но меня не тянуло обратно. Лунное притяжение сейчас было сильнее.
- А давай на темную сторону? - Предложила Джу. - Ты ведь ее никогда не видел?
"Ее вообще никто не видел", - подумал я, но тут же засомневался. Моя новая и единственная подруга вела себя так, будто Луна была двором, в котором она выросла.
Мы вошли во тьму, держась за руки. Звезды заглянули нам в души и наполнили наши глаза. Странная музыка звучала со всех сторон: разные голоса, будто переговаривающиеся друг с другом. Чужие, холодные, но прекрасные.
- Что это? - Пораженно прошептал я и попытался прижать ладони к ушам, забыв про пузырь.
- Это поют звезды, - улыбнулась Джу и уселась, хлопнув ладошкой по пыли рядом с собой. - Садись. Сегодня они дают концерт в нашу честь.
Я долго не решался поцеловать ее - из-за воздушного пузыря. Но мои опасения оказались напрасны: встретившись стенками, "шлемы" не лопнули, а сомкнулись, как сливаются иногда их мыльные собратья. Мы слушали голоса планет, пульсаров и сверхновых и целовались. Мы были первыми влюбленными на Луне.
Утром я проснулся в собственной постели, еще чувствуя карамельный вкус на губах.
- Джу! - Пробормотал я, шаря рукой по простыне.
И уже громче:
- Джу! - Суя ноги в пыльные тапочки.
Ее не было нигде. Забыв о не выключенном компьютере, я побежал в "Улыбку прошлого". Но оно перестало улыбаться мне. Вместо стеклянных витрин с блестящими лакомствами внутри стояли унылые столики под заляпанными скатертями, на которых пылились в вазочках искусственные гвоздики.
- Ну, что стоите? Заказывать будете? - Сварливо бросила полинявшая официантка, махавшая шваброй в углу.
- А... Вы не знаете, где Джу? - Пробормотал я, зачем-то заглядывая под столики. - Такая высокая девушка. Она тут работала.
- Какая еще Жду? - Нахмурилась официантка, облокачиваясь о швабру. - Фамилие ее как?
Я выскочил из заведения и в отчаянии заметался по улице, зачерпывая тапками в лужах - ночью, видимо, прошел дождь. Неужели мне все приснилось?! Нет, не может этого быть! Я найду тебя! Обязательно найду, ведь мне без тебя так холодно.
Проведя месяцы в поисках счастья, я понял, почему подарок Джу имел соленый вкус. Каждый шаг на моем пути был смочен невыплаканными слезами. Тропа между книжными корешками пересохла и заросла реголитом. Я больше не пытался найти любимую. Я просто хотел убедиться, что не сошел с ума.
Августовским вечером уложил тень спать и вышел на балкон. Луна низко склонилась над ним конопатым лицом - казалось, вот-вот, и дотронешься до впалой щеки. Я прислушался к себе. Внутри, разбуженные лунным притяжением, зашевелились бабочки. Если я выстрою лестницу и поднимусь по ней, то найду доказательство, которое ничто не сможет опровергнуть - наши следы в пыли. Вот только искать придется быстро - на последние деньги я купил кислородный баллончик, но надолго его не хватит, а чудесных карамелек с жвачкой внутри у меня нет.
Одному громоздить друг на друга книги оказалось почти непосильным трудом - Толстой не желал лежать на Лимонове, а Гаршин вообще свалился с балкона. Но я все-таки справился и полез, надеясь на бабочек больше, чем на вестибулярный аппарат. Следы я нашел сразу. Две цепочки, уходящие к морю, одна - легкая и прямая, вторая - сбивчивая и петляющая. И вот к ним прибавилась третья - отчаянная. Я упал на колени и, сорвав маску, принялся целовать отпечатки ног Джу, чувствуя, как замерзает на губах дыхание. Зачем мне оно, если я просто могу остаться здесь?
И тут в серой трухе у моих ладоней что-то блеснуло - неужели на Луне есть рубины? Я подхватил замерзшими пальцами гладкий круглый шарик. Это была карамелька. Наверное, она выпала из кулька, и потому мы не съели ее в ту ночь. Перед глазами потемнело, в ушах снова зазвучали голоса звезд. Я крепко стиснул конфетку в кулаке, прижал к лицу кислородную маску и бросился к лестнице.
Как ни измучило меня путешествие, я должен был найти достойное место для доказательства существования любви. Я бы не пережил, если бы, проснувшись по утру, не нашел моего сокровища. Перебравшись через баррикаду, преграждавшую путь в кухню, я нашел в шкафу чистую тарелку. Водрузил ее на книжный завал у кровати, а в центре торжественно положил рубиновый шарик. В свете электрической лампы стали заметны выдавленные в карамели крошечные буквы. My Name is Memory. Имя мне - Память. Я лежал, глядя на таинственно светящуюся красным сферу, пока веки не сомкнулись, как занавес.
Когда утром я открыл глаза, перед ними оказалось то же самое место - похоже, я лежал всю ночь, не шевелясь. Только вот конфетки на тарелке не было. Вместо нее на пыльных обложках покоилось... существо. Маленькое, розовое, голое. Осторожно сев на кровати, я протянул руку и тихонько пихнул существо в пухлую ляжку. Оно распахнуло огромные голубые глазищи, разинуло рот и сказало:
- Уа-а-а-А-А-А!
- А-а-а-ай! - Отозвался я и бросился искать телефон. Кричащая Память сучила ручками и ножками, а потом описала "Парфюмера". В страхе, как бы она не свалилась на пол, я переложил ее на центр кровати. Мобильник, наконец, нашелся в тапке, и я судорожно выбрал мамин номер в адресной книге.
- Роман? -Устало спросили в трубке.
Перекрикивая детский плач, я заорал не своим голосом:
- Поздравляю, ты стала бабушкой!
На том конце что-то тяжело бухнуло, запричитало, наконец, глухой от волнения мамин голос пробубнил:
- Господи, кто она?!
Я задумался, а потом уверенно гаркнул в неожиданной тишине - малютка увлеченно вцепилась в мой мизинец: