Скляр Александр Акимович : другие произведения.

Где живут боги

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Один очень и очень богатый человек влюбился в простую девушку и от этого стал безмерно счастлив. Можно сказать, достиг своего Олимпа. А другой, журналист, и вообще, не журналист вовсе, гонялся, гонялся за птицей счастья и понял, что она его дома ждала.
  
  
  
  
  
  
   ГДЕ ЖИВУТ БОГИ
  
  
  
  
  
  - Ну, давай же, мочалка: чем ловчей будешь уклоняться от попаданий, тем больше шансов у тебя стать моей женой. Забудь про папу, он тебе ничем не поможет - соберись! Удача почти в твоих руках, - с этими словами Коротышка Брок запустил несколько апельсин в леди Мерленд. Обнаженная молодая женщина, носилась по огромной кровати, на которой мог разместиться взвод солдат, если бы притиснулись поплотнее, словно загнанная охотником пантера, пытаясь защититься от любовной игры партнера. Апельсины были очищены от корок и струились оранжевыми потоками с мякотью по нежно-розовому телу леди, пышущему задором, игрой и похотливым желанием.
  - Мистер Брок, - кричала живая мишень, - я вас прошу, ну, хватит. Я все же дочь миллиардера.
  - Ах, миллиардера?! - с издевкой, сквозь зубы, цедил Коротышка Брок, - ну, так получай гостинец для папочки, дочь миллиардера. - И новая порция апельсин облепила женщину. - Отвечай мгновенно, или разжалую твоего папеньку в миллионеры. Считаю до трех: сколько нулей в миллиарде? Ну?.. Раз...
  - Восемь...
  - Мимо!
   Посланный апельсин залепил рот леди Мерленд и она невольно облизала сладострастные губы.
  - Ну, же?!
  - Девять, девять!.. - кричала загнанная жертва, спрыгнув с кровати, и, играя, удалилась на более безопасное расстояние от своего мучителя.
   Коротышка Брок соскочил следом и стал преследовать любовницу вдоль периметра огромного ложа. На счастье бегуньи он запутался в собственных шортах, валявшихся под ногами и, с сопровождающим треском рвущейся материи, повалился на пол. Трещали его штанишки брошенные накануне лишь бы куда... Он выпутался из скомканного тряпья и осмотрел повреждение. Кусок ткани величиной с ладонь был выдран и болтался, словно высунутый язык.
   Коротышка Брок оторвал ставшую ненужной часть и радостным голосом объявил:
  - Вот тебе новое задание, дочь миллиардера - поставь качественную латку на штаны, и я клянусь этим миром - женюсь на тебе, и не посмотрю, что ты нищая.
   Он поднялся на ноги, нашел платье леди Мерленд и, не раздумывая, отодрал от него необходимый кусок.
  - Вот тебе и материал на латку, - радуясь своей изобретательности, захлебываясь смехом, произнес он. - Даю на выполнение работы один час, и по качеству содеянного либо твой папа превратится из миллиардера в миллионеры, либо ты станешь моей женой. Время пошло, детка...
   Он знал, что его ставка не бьется, и нагло врал жаждущей счастья женщине.
  
   * * *
  
   Древний замок на вершине горы Ягма отсвечивал солнечные лучи на многие мили. В исторических справочниках значилось, что замок был до основания разрушен в одиннадцатом веке, а сама гора и ее название были вымыслом странствующих бродяг. По исходящим лучам странствующий путник мог на значительном расстоянии увидеть золоченые купола башен, острые пики колоколен, золотом отсвечивающие решетки, заборчики, шпили. Замок источал золотистые флюиды волшебного происхождения. Да он и был волшебный, только мало кому об этом было известно. И никакой путешествующий народец не смел подойти к замку на "это самое" значительное расстояние. А если, кто и пытался приблизится к территории на свой страх и риск из врожденной любознательности, то дорого платил: ни слуху, ни духу от такого героя не оставалось. На всех топографических картах мира на этом месте значились непроходимые болота, трясины, безлюдье, гадкие места одним словом, где водятся мерзкие болотные гады и всевозможные гниды. Но, ни один комар не смог бы пробраться сюда незамеченным... Ни один спутник земли, да будь он даже инопланетным посланником, не смог бы пролететь над этим местом. Всё здесь было засекречено, закодировано и охраняемо так, что и лучшему фантасту не под силу такое изобразить. А о простых смертных и говорить нечего...
  
  
   На рыночной площади торговцы в одеждах всех частей света, вывалили свой товар на тесовые прилавки. Здесь были бусы из редкой красоты жемчуга, алмазы в серьгах, колье, подвесках, отсвечивая солнце, поражали своими размерами и чистотой. Поделки из дерева, слоновой кости, золота, бриллиантов, глины очаровывали своим экзотическим разнообразием. Ананасы, бананы, кокосы, дыни, специи, стройные мулатки и негры с белоснежными зубами создавали калейдоскоп цветов и запахов. Тут же, важно бродили пираты со стоящего в бухте фрегата. Ремни и бляхи поверх одежды придавали им удалой и уверенный вид, длинные сабли и пистолеты за поясом внушали уважение. Девушки были от них без ума, и только строгие взгляды матерей одергивали их от совершения безрассудных поступков. Матери и сами были бы не прочь, пропустить рюмочку, другую с волками морей, но присутствие дочерей успокаивало их волнующие страсти.
   Пираты молча бросали на поднос торговцев драгоценными камнями алмазы, жемчуг, либо какое-нибудь украшение, и те тщательно их осматривали, изучая каждую грань, каждую ложбинку.
  - Если ты не дашь мне тридцать золотых дукатов за этот камень, то я разнесу твою лавку в щепки, - хрипел пират, берясь за эфес сабли. Торговец отсчитывал четыре дуката и пододвигал камень поближе к удальцу. Тот неистово щелкал саблей в ножнах, сгребал монеты и шел на поиск предмета их употребления.
   Босоногий индус в чалме, сидя на булыжной мостовой дул в свою дудку, вызывая коварную танцовщицу из глиняного сосуда. Змея, раскачиваясь в такт, привлекала любопытных. Хозяину швыряли мелкие монеты на пропитание гада. Кто-то бросил в пыль мостовой ржаную лепешку, и она была с благодарностью принята. В это время, оттопыренные карманы зевак, становились доступными к ознакомлению с их содержимым уличным ворам. И много интересных вещей в ту же секунду приобретали нового хозяина.
   Тут же гончар демонстрировал свое искусство, сидя в тени старого ободранного платана и вращая ногами гончарный круг. Рядом с ним, убогий калека, дожидаясь подношений, выставил на обозрение изуродованные свои конечности. Сукровица со вскрытых ран сочилась и смешивалась с прокаленной солнцем землей.
   Темной тенью парил над базаром гриф и всматривался вниз, в поисках скорой жертвы.
  - Кышь, прожорливая тварь, - замахал калека своей палкой, - лети прочь, предвестник ада - я тебя еще переживу, - и он засмеялся беззубым ртом.
   Пираты драли глотки в корчме, выпивая крепчайший эль, а затем в бессмысленном и громогласном споре, готовы были разодрать один другого с дикой свирепостью.
   Рядом с базаром проследовала крепостная стража, вооруженная мушкетами. Привязанный у мраморного забора ослик окропил землю излишком внутренней жидкости и принялся кричать на всю округу от радости. Проходящий мимо стражник не смог удержаться, чтобы не ударить глупое животное по крупу увесистой рукой. Ослик сильно удивился этому, поводя глазами по сторонам, но кричать не перестал.
   Гриф, ничего не высмотрев, улетел прочь, унося и тень свою - черное пятно на солнцем обожженной земле.
   Вдруг со стороны главных ворот прозвучал тревожный рожок охраны. Стража бросилась к воротам. Остальные жители крепости, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься обычным делом. Калека вертел перед красоткой своими обрубками, настаивая на милостыне, наигранно гримасничая для большей убедительности.
   Пираты захватили в свое владение жену гончара, вращавшего по-прежнему свой круг, и пытались влить ей в горло дурманящее пойло. Она, смеясь, уклонялась от льющейся струи, ловя губами отдельные капли, и тузила их своими женскими кулачками, стараясь сохранять при этом привлекательность.
  
   Через главные ворота крепости, оставив усиленную охрану за старинными стенами, въехал огромный черный лимузин. Подъемный мост тут же был поднят, и перед глазами парящего в небе грифа разинула свою пасть пропасть. Пассажиры лимузина переходили под защиту внутренней охраны крепости. Тяжелая машина медленно и торжественно двигалась по древним улочкам с трудом протискиваясь в узких местах, рискуя нечаянным касанием строений нарушить покой. Древние камни вызывали в сердце трепет и уважение перед веками их созерцавшими...
   Машина остановилась у внутренних крепостных ворот, и они так же, как и первые открылись со скрежетом подъемного механизма.
   Лимузин следовал вдоль бесконечных внутренних крепостных стен, стыкующихся со встроенными башнями, дворцами, храмами, часовнями. Он остановился на базарной площади и из него выскочил коротышка лет двадцати пяти, со вздернутым кверху носом. За его спиной глыбой встал двухметровый телохранитель в костюме свободного покроя; воротник белой рубашки с галстуком нерешительно обхватывали бычью шею со вздувшимися от напряжения венами. Коротышка был в латаных шортах и выцветшей футболке. Он хозяйским взглядом осмотрел базарную площадь, торговцев, расхваливающих без устали свой товар, пиратов, шныряющих по базару от ростовщиков и скупщиков к корчме и обратно, аппетитных девчонок, рекламирующих свои сильные стороны...
   Коротышка запрыгнул в машину и она тут же сорвалась с места, чуть было не забыв телохранителя.
   Следом за черным лимузином с интервалом в пять минут проследовали еще пять точно таких же машин. Все они направились в сердце крепости - собор Богов, огражденный своей непреступной стеной. И снова, пять раз проскрипели подъемные механизмы старинных ворот.
   Коротышка Брок, первым прибывший в зал заседаний собора, наслаждался искусственным парком примыкавшим к нему, созданным много веков назад. Вокруг щебетали прирученные птички. Они шумно резвились в предоставленной им зоне обитания, не ведая иного мира, да и не желая о нем знать, и искусственное небо над их головой было им любо и желанно.
   Северная стена была украшена картиной фресковой живописи, изображавшей в ярко красных и светло кремовых тонах огромный круглый стол за которым восседали на деревянных стульях с высокими резными спинками гордые рыцари в мантиях, некоторые с диадемами в длинных волосах. Во главе них, перед черной стелой - символом незыблемости божественной власти, возвышающейся за его спиной разместился самый гордый и величественный - король Артур. С правой руки - мужественный Гавейн, с левой - непобедимый рыцарь Ланселот. Здесь были и Галахад, сын Ланселота, святой рыцарь добывший Священный Грааль, воспитанный манахами в целомудрии, заслуживший прикосновения к святыне и вознесшийся на небо, как святой; и рыцарь Персиваль, ставший хранителем Грааля в замке Корбеник, и доблестный рыцарь Борс и Болейн, Ивейн, Кей, Тристан... Магический меч с чудодейственными ножнами короля Артура был прислонен к стеле - гарант надежности и бессмертия.
  
   Следующим в зал заседаний явился Сяо-Линь, с вежливой улыбкой на губах, почтительный и собранный, загадочный своим коварством сын Востока. Он приветствовал мистера Брока поднятой вверх рукой с пальцами сжатыми в кулак. Коротышка Брок просунул руку под ногу и помотал нею из стороны в сторону, отвечая Сяо-Линю дурашливым ребячеством. Тот расплылся в добродушной, всепрощающей улыбке, извиняющей дураку-мальчишке его изъян. Воспитанный и культурный, он имел коварно-дерзкий нрав, и таинственный центр в его голове, отвечающий за это качество, позволил в свое время устранить всех близких родственников на пути овладения богатством семьи. Претенденты погибали самым кошмарным образом. Младшему брату отрубил голову сошедший с ума охранник, когда тот играл у себя в детских комнатах слониками. Старший - на охоте угодил в волчью яму и окончил свою жизнь проткнутый деревянным колом. Хозяин же волчьей ямы, сколь не искали опытные следопыты, обнаружен так и не был. Но в момент трагедии братья шли рядом. Рядом с Сяо-Линем за столом оказался и другой его брат, у которого кровавая пена пошла изо рта сразу после ужина, не успев он омыть руки и рот после принятия пищи. Все повара после страшных пыток сознались в содеянном преступлении, и были казнены незамедлительно. Но как-то не верилось, что все семеро были замешаны в деле, с которым под силу было справиться и меньшему количеству заговорщиков... К тому же вся пища, перед подачей, обследовалась и бралась на анализ, как раз на случай ее отравления. Об этом как-то никто не задумался сразу, а после уже было поздно разбираться, да и не к чему.
  
   Следом явился горбатый Симплер, стартовый капитал и могущество которого исходило к пиратским захватам и дерзким нападениям на прибрежные города Карибского моря, побережья Южной Америки, Вест-Индии и даже Австралии. И взгляд у него был из тех времен: тяжелый и не терпящий компромиссов. Коротышка Брок хранил внутреннее убеждение, что под его извечной кожаной индейской курткой всегда было место кольту, отравленным наконечникам стрел и экзотическим ядам. Так ли это или нет, но он интуитивно старался никогда не поворачиваться к Симплеру спиной, хотя на миру старался позабавиться вслух над своими тайными подозрениями, вываливая их наружу, как очевидные. Симплер посмеивался вместе с другими над вздорной болтовней мальчишки, но зоркий глаз его при этом сверкал недобрым блеском, и в улыбке просматривался оскал сытого хищника временно забавляющегося с потенциальной жертвой. Коротышка Брок чувствовал это, но его романтическая душа, доставшаяся при рождении, не позволяла следовать разумным предосторожностям, и продолжал забавляться c "неразорвавшейся гранатой".
  
   Старый Бомблатер был потомственным ростовщиком. Его еврейские предки были изгнаны из Испании в конце пятнадцатого века и переселились в Алжир, а последующие поколения переместились в Египет и Марокко, откуда направляли своих отпрысков на обучение в Европу. Заодно, в их обязанности входило изучение местных условий для ведения коммерческой деятельности, размещение и движение капиталов, поиск перспективных зон или объектов для вложения финансовых средств, выявление слабых звеньев в финансовых структурах разных стран с дальнейшим внедрением туда своих агентов. Одним словом, их обязывали заниматься всем тем, что в дальнейшей жизни, несомненно, им должно было пригодиться. То, чего не смогли разглядеть кичливые отпрыски дворянских семейств Европы, быстро уяснили Моисеевы дети, постепенно затягивая финансовую петлю на изнеженных шеях титулованных вельмож и их избалованных отпрысках.
  
   Приближение Толстого Билла угадывалось даже при закрытых массивных дверях зала заседаний. Его слоновьи ноги, усиленные чрезмерным весом их хозяина, производили содрогающий отзвук поступи вымерших гигантских рептилий.
  - Добрый день, господа! - приветствовал он присутствующих вскинутой вверх рукой сжатой в кулак, торопясь разместить тело поудобней на диване. Диван хотел застонать, но качества вложенные в него чудо мастерами не позволило ему этого и он только слегка скривился... Толстый Билл благоухал множеством запахов, как цветочная клумба. На свежем воздухе на него должны были бы садиться бабочки и пчелы, но он редко посещал открытые пространства и так привык к бутафории всего окружающего, что считал природу атавизмом, необходимую для использования бедными.
  
   - Этот невежда заставляет нас ждать, - заносчиво прервал тишину, образовавшуюся в зале заседаний Коротышка Брок, хотя отпущенные согласно регламента пять минут для появления шестого члена общества вслед за предыдущими, еще не истекли. - И зачем нам эта замена. Как всегда подсунут всякую дрянь. Пора внести изменения в Устав Ордена: покинул сей мир - и почивай в бозе; нечего взамен себя тулить невесть что... Последний, оставшийся из нас в живых и будет править миром!
   - Заткнись, молокосос, - Симплер произнес это тихо, но очень убедительно. - Тебе сортиры чистить, а не миром управлять.
   Брок уже открыл рот, чтобы постоять за свои достоинства, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге появился аскетического сложения с сединой в волосах, среднего роста, кандидат в шестые члены Ордена. Он вскинул руку вверх, с одетым на ней в виде кастета ювелирным изделием украшенным огромными бриллиантом размером с голубиное яйцо, не числящимся в справочниках раритетов.
   Остальным присутствующим невольно пришлось ответить подобным образом, выставив на свет, точно такие же пять кастетов. Коротышка Брок извлек свой символ принадлежности к избранным из нижнего кармана шорт. Как раз из того, на котором стояла заплатка, поставленная неумелой рукой. Ее смастерила леди, несколько дней назад проведшая ночь с ним, а после, вынужденная показать свое искусство швеи, находясь в обнаженном виде, по прихоти неугомонного возлюбленного, сунувшего ей под нос свои разодранные штанишки. Это занятие она производила, обливаясь потом от напряжения вызванного непривычной работой и заманчивыми условиями наложенного на нее испытания. К тому же ее забавляющийся любовник не переставал выдумывать ухищрения, отвлекающие от работы; он лохматил ей волосы, вливал в рот из бокала сладкое вино, щекотал соломинкой между грудей, а под конец уселся на плечи и заставил петь гимн Солнцу. Леди плохо знала слова этой песни, и он подсказывал ей, нанося удары в наказание прутиком ивы по пышным ягодицам, обнаженным бедрам, а то и просто по спине после каждой заминки. Она взвизгивала, но работу не прекращала, так как ей было указано строгое время для завершения задания, цена которого была уж слишком заманчива.
   Кроме самого молодого члена общества, все были в костюмах и при галстуках. Даже Симплер сменил извечную свою ковбойку на приличествующий случаю наряд. Угол алого платка, выступающий из нагрудного кармана, придавал не свойственный ему шарм.
   Толстый Билл, не подымаясь с дивана, по праву председательствующего на сегодняшнем заседании, прорычал своим булькающим гортанным голосом традиционные слова, обращенные к вновь вступающему в общество:
  - Рады приветствовать вас, господин Кнауф, здесь, в соборе Богов, а это означает, что наряду с присутствующими, становитесь властелином мира. Сменив покинувшего нас и этот мир вашего предшественника, достопочтенного мистера Вольфа, отныне вы сможете владеть и управлять ресурсами, процессами происходящими на Земле и вне ее пределов, насколько это подконтрольно нашим возможностям, влиять на политику стран и континентов, начинать и оканчивать войны, где это понадобится; управлять людьми и народами по собственному усмотрению. Благо методы эти давно отработаны и действуют практически без сбоев. Для того, чтобы поменять в головах народа понятие добра и зла местами, достаточно старшее поколение задавить экономически и создать условия для его вымирания, а новому поколению подсунуть пряник и добить последние сомнения грамотно скоординированными действиями средств массовой информации. На этом поприще на нас работают миллионы редакторов, корреспондентов, радио и телекомментаторов и много всяких людишек, задача которых - подопытные десятки и сотни миллионов людей заставить двигаться в нужном направлении и совершать те или иные действия.
   Великий Моисей в этом был большой дока. А знаете, как ему в голову пришла эта идея? Сидел он как-то на горе и наблюдал за стадом баранов, пасшихся внизу. И не было у них ничего на уме, как пастись, щипая траву. ...Пока один из баранов не ступил на бревно, перекинутое через мелкую речку. За ним последовал второй, третий, а еще через минуту у мостика выстроилась толпа, и задние лезли по спинам впереди стоящих. Перейдя мостик, они еще долго шли цепочкой вслед один другому. Моисей первый использовал это свойство толпы, а за одно и свойство головного мозга забывать и приобретать навязанные извне мысли, как свои. А ныне, техника, информатика достигли такого уровня, что с помощью нажатия одной кнопки можно управлять настроением и мнением людей. И очень важно у кого в руках окажется эта кнопка. Потому мы здесь и собираемся - властелины мира. Нам свыше дана сия миссия, и мы должны нести ее во благо мирового порядка, соблюдения Единых Законов Мироздания завещанных нам предками.
   Вам, господин Кнауф, предварительно был направлен текст Устава Ордена Власти, и теперь необходимо поставить свою подпись в знак согласия с его положениями. Положения Устава зафиксированы на южной стене зала, - и Билл ткнул пальцем, указывая, где именно, - возьмите стрелу на подставке возле, и снизу, на мраморе, поставьте свою подпись. Но прежде, предлагаю почтить молчанием память того, кто покинул навсегда этот мир, и я надеюсь, сейчас прогуливается с Гесперидами по райским садам - достойнейшего из достойных, мистера Вольфа.
   Присутствующие погрузились в молчание. Коротышка Брок ковырял пальцем в носу. Ручные птички щебетали райскими голосами. Кнауф замер по стойке смирно, словно часовой. Сяо Линь вытянулся в струнку, со своей неизменной улыбкой на лице.
  - Достаточно, оборвал тишину Толстый Билл. - Поставьте, мистер Кнауф, вашу подпись и покончим с этим.
   Кнауф подошел к южной стене зала, бегло пробежал текст Устава Ордена Власти, с которым был ознакомлен накануне.
   Под Уставом было выцарапано множество подписей могущественных предшественников, а внизу корявыми буквами дописано оскорбляющее ругательство. Все они покинули мир живых в разные эпохи, в разных странах и континентах, но оставили за собой поступь столетий несущих бури побед и немыслимых покорений, открытий и создание выдающихся произведений искусств, реки крови и неслыханные преступления перед человечеством, запечатанные в конверт благих намерений.
   Присутствующие невольно обратили взгляд на южную стену, в специально отведенном месте которой, острой стрелой по зеркально отполированному мрамору ставил свою подпись новый член мирового братства.
   Толстый Билл взорвался, прочитав неприличную надпись рядом с факсимиле членов Ордена:
  - Брок, сукин ты сын, не можешь не испакостить святое для всех нас место. Оставляй свои надписи в сортирах, если так не терпится. Думаешь таким образом обеспечить своей заднице известность на века?
  - Чего ты кипятишься, Билл. Не подходил я к этой стене с тех пор, как оставил на ней свою подпись. Да и почерк не мой, а скорее на горбатого пирата похож...
  - Попридержи язык, гаденыш, - рассвирепел Симплер, - кроме тебя здесь некому таким дерьмом заниматься.
  - У китаези тоже схожий почерк с написанным, такие же каракули...
   Сяо Линь улыбнулся полным белых зубов ртом, и взгляд его лучился по-детски искренне и чисто. Так бывает, когда смотрят на ласточку, залетевшую в помещение: сама невинность и трепетная нежность в душе.
  - Ладно, господа, пусть это останется на совести содеявшего. Мистер Кнауф не для того сюда явился, чтобы выслушивать ваши пререкания. Он представляет интересы Скандинавии, Юго-Восточной Европы, Центральной Африки и огромной группы химических концернов разбросанных по всему миру. Как вы, господа, знаете, мы не только управляем миром, движением финансовых и людских потоков, развитием или замедлением роста экономики в разных странах, а и проводим в некоторых из них эксперименты, дающие весьма интересные результаты. Так внедренные нами агенты стали высшими руководителями в пятидесяти двух странах мира. Остальными странами мы управляем косвенными методами и в первую очередь экономическими и финансовыми рычагами. Но самое занимательное то, что наиболее прочные режимы создали агенты, с интеллектуальными способностями ниже средних, но обладающие чрезмерными амбициями при полном отсутствии самокритичности и лишенные чувства страха перед опасностью. Эти индивидуумы выявились наиболее жизнеспособными в условиях слаборазвитых стран, и что очень удивительно, не зависимо от образовательного уровня народа в них проживающего. Понятно одно: наглость, напор и ложь при высоком самообладании оказываются более перспективными в деле, чем интеллект, правда и порядочность. Но это, по-моему, и не удивительно, учитывая подсознательные инстинкты человека...
  
  
   * * *
  
   "Если вы хотите заново родиться на свет, увидеть невиданное и услышать неслыханное - приезжайте к нам в Чаверлу - страну множества рез и озер, теплых морей, равнин и гор, и доброжелательных простодушных людей. Сказочные цены и волшебный мир страны навсегда останутся в вашей памяти", - так гласил рекламный ролик туристического агентства. Начинающий оператор Марк Рой, из простого любопытства, расчленил киноролик на отдельные кадры и, к своему удивлению, обнаружил встроенный 25-тый кадр, который гласил: "Посетите страну дураков - обхохочитесь!" Молодой оператор сначала опешил, затем рассмеялся над шуткой неизвестного коллеги, и уже собрался выбросить рекламный ролик в мусорную корзину за ненадобностью, как рука сама замерла в предчувствии забавы.
   Марк Рой был в том прекрасном возрасте, когда посетившая вдруг идея не ведает препятствий на своем пути, а голова не загружена удручающими мыслями "а что, если вдруг..." и "как бы чего не вышло..."
   Единственно о чем он задумался, собираясь в дорогу: "А не взять ли с собой в путешествие Эльзу Маер?" - его увлечение последних дней, с которой он бурно проводил вечера, заполненные встречами, спорами, посещением модных салонов, вернисажей, ресторанов, драками, любовными изменами и простым дурачеством, заканчивающиеся всегда одним и тем же - исторжением страсти в поскрипывающей от перенапряжения кровати, сам себе решительно ответил: "Нет, не взять. На месте сориентируемся..."
   Марк был человеком веселого нрава, легким на подъем, как раз то, что делает путешествие приятным, притягивает удачу, попутчиков, женщин и странных типов всех мастей и наклонностей. В одном из путешествий к нему как-то притянуло карточных шулеров, странствующих вдвоем из города в город в поисках "заработка". Догадавшись, с кем имеет дело, он сразу поставил своих спутников в известность, что наличных денег у него нет, и благодаря этому был посвящен во всевозможные хитрости, уловки, трюкачества, стратегию и тактику людей, зарабатывающих себе на жизнь карточной игрой. Но и великие мошенники имеют свои слабости. Через несколько дней такого знакомства, он сам предложил им сыграть, разработав свою тактику. Условия было одно: игра прекращается по решению одной из сторон в любой момент после закончившейся партии. Шулера владели приемами, способными опустошить карманы любого умника: виртуозной подтасовкой карт, вбросом, сбросом, передергиванием при раздаче, снятии карты с колоды, накладках, подкладках, подставках и многими другими, что просто не оставляло жертве шансов на победу.
   В тот момент, когда Марк Рой предложил своим спутникам сыграть, они посмотрели на него ни как на сумасшедшего, но как на человека, утратившего многое в их глазах. Ставки были невелики. Сыграв первую партию и успешно выиграв, Марк тут же попросил рассчитаться и заказал ужин на троих. Так продолжалось несколько дней, победитель срывал банк после первой партии и угощал проигравших. Все были довольны, еще бы, никто не чувствовал себя проигравшим. Новоявленный картежник рассчитал точно: ни при каких обстоятельствах у шулеров выиграть нельзя, но всякую систему может подорвать другая система. На что-нибудь сложное его не хватило бы, и он это понимал, поэтому подхватил то, что лежало на поверхности. При невысоких ставках у шулеров нет смысла выигрывать первую игру, на этом и была основана тактика побед над непобедимыми "игроками", а то, что все стороны оставались довольны, позволило продлить на несколько дней издевательства кролика над волками. Ну, не могли короли карточной удачи выиграть первую игру - это противоречило их стратегии здравого смысла, тактической хитрости своего, захватывающего дух, искусства.
  
   Марк Рой не стал делиться своими планами с окружающими, чтобы в случае успеха путешествия застолбить выигрышное направление, а при неудаче - не прослыть лопоухим юнцом. Он только ненавязчиво обмолвился о Чаверле Роберту Уинстону с отдела информации, который считался нешуточным умником, носил очки со стеклами плюс десять и не различал в трех шагах своих коллег по труду и знакомых. "Чаверла? - переспросил Роберт, - это где-то в Африке... или в Полинезии". После этого, Марк увел разговор в сторону. Каково же было его удивление, когда экзотическая страна Чаверла обнаружилась ни где-нибудь в три- девятом царстве, а в Европе, можно сказать, за углом.
   Ранним солнечным утром, молодой оператор частного телевизионного канала, с очаровательной улыбкой на лице, в предвестии получения обещанных незабываемых эмоций, спускался по трапу самолета в стране с загадочным названием "Чаверла". В предчувствии необычайных приключений и экзотических путешествий, Марк Рой источал положительные флюиды, рассеивающиеся во все стороны, в волнующем ожидании встречи с необычным, радужным, очаровательным уголком рая.
   Пройдя в зал таможенного контроля, внимание Марка привлекли лица работников таможни: огромные квадратные челюсти и въедливые глаза без признаков любезности, многое сказали бы физиогномику, ну а путешествующий турист, отнес бы данные признаки к издержкам работы. Стоя в очереди для таможенного досмотра, осматриваясь вокруг, Марк примечал профессиональным взглядом все, что предварительно могло характеризовать страну, с тем, чтобы после сравнить первое впечатление с реальным положением дел. Первое впечатление не проявляло себя. То ли воспоминания о рекламном ролике тормозили восприятие окружающего, то ли притяжение земли здесь было иное, но только не складывалось первое мнение вообще. Не стал оператор торопить события, делать преждевременные заключения, отягощать себя анализами, в конце концов, дорога покажет... Он предъявил паспорт, поставил на стойку небольшой компактный рюкзак, и широко улыбнулся строгому таможеннику с желудеобразной головой, на макушке которой, словно чашечка желудя примостился головной убор странного фасона: бескозырка - ни бескозырка, феска - ни феска, папаха - ни папаха. Складывалось такое впечатление, что модельера, когда он кроил фасон, все время кто-то отвлекал: то ли черти, сидя на плечах по голове кулачками лупили, то ли жена цепляла зловредными повседневными вопросами, то ли дети за штаны дергали беспрерывно, и просили поиграть с ними, а он брал - и играл, но получилось то, - что ни под один вид головного убора не подходило: что-то круглое, горбатое, местами в складках, а кое-где нитки свисали - толи фасон такой, толи - пошив. А возможно, и не модельер вовсе этот убор мастерил, и никто его за штаны не дергал и по голове не лупил, а просто жена таможенного начальника, чтобы на деньгах государственных сэкономить, а самой подработать, вывела такой результат в жизнь, вспомнив свои занятия в школе на уроках домоводства и скроив нечто, которое могло надеваться на голову, а только не могло быть такого предмета для покрытия головы ни в одной стране мира, ни в одном племени.
  - Наркотики, оружие везете? - произнес таможенник, и подобострастно впился взглядом в Марка, искорежив лицо, словно трухлявый желудь.
  - Нет, - ответил Марк, не задумываясь.
  - Без досмотра - двадцать долларов, - прошипел таможенник
  - Что двадцать долларов? - не понял оператор.
  - Давай двадцать долларов и проваливай, - не сдержался досматривающий.
  - За что? - продолжал не понимать досматриваемый.
  - Сейчас поймешь "за что"... - проверяющий пошарил по вещам и извлек двумя пальцами, указательным и средним, целлофановый пакетик с белым порошком внутри, невесть откуда взявшийся в рюкзаке. - А говоришь, наркотиков нет.
  - Не мой это пакетик. Вы его мне только что подложили, - Марку вспомнились карточные шулера.
  - Может быть, и рюкзак не твой?
  - Рюкзак мой, а пакетик не мой.
  - Странная вещь получается: рюкзак твой, а наркотик обнаруженный в нем не твой! Кто же тебе поверит. Я ж, как человеку говорил: "Давай двадцать долларов и без досмотра проходи. А Ты?"
  - Ну, так возьмите двадцать долларов и отдайте мне вещи.
  - Ты мил-человек явно не нашей породы, а то бы сам догадался: двадцать долларов - это было до того, как рюкзак открывать, а теперь двести и никак не меньше.
  - За что же двести, - вскипел Марк, - за то, что вы мне пакет подбросили, я еще и плати?
  - Я ж говорю не наш. Двести долларов совсем за иное, чтобы этот пакетик в лабораторию не передавать на анализ. А вот если передать, тогда две тысячи долларов с тебя, или если хочешь сэкономить деньги - можешь отсидеть пять лет в тюрьме. Но помни, скупому все намного дороже обходится - это наша национальная поговорка. Запиши, она тебе еще может пригодиться - ты иностранец, как я вижу. А у нас закон есть - незнание поговорок, равно, как и пословиц, от ответственности не освобождает, - и он оскалился желтыми от никотина зубами.
   Марк Рой швырнул на стойку перед таможенником двести долларов, забросил за спину рюкзак и пошел к выходу. Никелированный турникет преградил ему путь. Женщина в униформе, с чугунным выражением лица, отчеканила:
  - Уплатите 20 гав за доставку багажа из самолета в аэропорт.
  - У меня нет ваших денег, я только что прилетел. Где я могу поменять деньги?
  - В общем зале аэровокзала, за турникетом.
  - Так откройте турникет. Я обменяю деньги и заплачу.
  - Нашел дурочку, так я тебе и поверила. А потом ищи ветра в поле! Если денег нет, зачем было в страну въезжать? Доллары есть, а гав нету. А вот я возьму и не пущу - лети, голубчик, обратно, откуда прилетел. Гав, видите ли, у него нет... Ладно, - сжалилась женщина, на ее погонах сияли звездочки прапорщика, - рюкзак здесь оставь, но только чтоб быстро: одна нога там, другая здесь, я твои вещи охранять не обязана.
   Отстояв очередь в кассу обмена валют, слегка вспотевший Марк Рой прибежал к турникету, сунул прапорщице 20 гав, и не увидев рюкзака на месте, где тот был оставлен, обратился с вопросом:
  - А где же мой рюкзак?
  - Я что, непонятно, сказала? В мои обязанности не входит следить за чьими-то вещами. Вот она благодарность людская: пропусти бесплатно, а потом к тебе еще претензии предъявляют, - она нервно сунула папироску в рот, пожевала лошадиными челюстями мундштук, и сплюнула на пол. - Посмотри внизу, под стойкой, может его туда затолкали...
   Рюкзак оказался раскрыт и на половину пуст. Марк Рой с облегчением отметил, что кинокамера болталась у него на груди, и это спасло ее от пропажи. Он усмехнулся язвительной улыбкой, вспоминая шутку неизвестного оператора, обещающего обхохотаться от пребывания в стране. Шутка, видимо, имела еще и свой подтекст, чему и усмехался Марк, благо, обладал веселым нравом, и в свои двадцать семь лет принимал юмор в любом виде. Он ринулся из помещения на волю и вышел на площадь перед аэропортом. Множество дорогостоящих машин смутило его сознание: во всех экономических справочниках сообщалось, что страна бедна и по уши в долгах. "Что бы это могло означать?" - он вскинул кинокамеру и заснял момент, требующий объяснений.
   Спустившись по гранитной лестнице, Марк подошел к стоянке такси, и как можно более любезно, широко улыбаясь, спросил: "К гостинице в центр города, сколько стоит?"
  - Тысячу гав, - ответил невозмутимый шофер, по лицу которого было видно, что улыбаться он не любит и шуток не шутит. Левое веко его все время дергалось, а нос был немного свернут набок. Густые брови закручивались вовнутрь, и отдельные волосины нагло лезли в глаза. Был бы рядом парикмахер, он не преминул бы их подстричь, но, видно, специалист данной профессии давно не подходил к шоферу, - это было видно по его лохматой свалявшейся прическе, которую он время от времени поправлял пальцами руки за неимением расчески, а выдранные местами клочья волос, неравномерно срезанные лесенкой, наводили на мысль, что обладатель собственноручно пытался укротить их рост, и не обязательно было присутствие Шерлока Холмса, чтобы определить, что ножницы были тупы.
  - Даю 500, - предложил Марк, зная по опыту, что с шоферами любой страны надо торговаться.
  - Согласен, - ответил шофер, - 1500 гав.
  Оператор оценил юмор, как он подумал, и лихо отчеканил:
  - Сдаюсь - 1000 гав, поехали...
  - Я не согласен, - ответил шофер, - 1500 гав и ни гавом меньше, - ответ был категоричен, а сталь в голосе не говорила о способностях шофера к шуткам.
   Марк, взглянув на его лицо, понял, что стучаться в эти двери не стоит. Он вышел из машины и направился к следующей, сел на заднее сиденье, и как можно небрежнее сказал:
  - В гостиницу, в центре города, 1000 гав.
  - Рад бы вам услужить, но попрошу пересесть в такси, из которого вы только что вышли. В эту машину вы первый сели и только на ней сможете добраться по назначению. А цену, если назвал шофер, никто перебить не сможет.
   Марк Рой опустился на заднее сиденье первоначально выбранной машины, раскрыл атлас мира и лишний раз убедился, что Чаверла находится таки в Европе, чему он неистово рассмеялся:
  - Ладно, будь по вашему: центр, гостиница... - сказал он водителю.
   Водитель достал из кармана яблоко и стал есть. Доел, выбросил в окно огрызок, вытер руки об штаны и машина тронулась. По пути они объезжали бесконечные колдобины, открытые колодезные люки, бездомных собак и кошек, детей, катающихся на шоссе на роликовых коньках и затеявших игру в догонялки. Бульвары и скверы с буйной неухоженной растительностью радовали бы глаз, если бы не бесконечное количество однотипных серых домов вдоль дороги с вывешенным на улицу для просушки бельем. Неожиданно машина заехала во двор одного из таких зданий, с признаками общественного учреждения и припарковалась у парадного входа. Марк вышел из машины, улыбаясь окончанию одного из этапов своего путешествия, и осматривался в ожидании появления швейцара. Из стеклянных дверей здания вышли два молодых человека в белых халатах и не спеша подошли к машине. На швейцаров или носильщиков они вовсе не походили, к тому же подошли не к нему, а к шоферу, что его сильно удивило, и спросили:
  - Что случилось? Опять пустышку привез?..
  - Ему необходимо обследоваться, у него нездоровый смех, - эта фраза шофера сказанная людям в белых халатах, относилась, явно, к Марку. - А после, доставлю в гостиницу, очень хорошую гостиницу в центре, - а эта уже касалась его, но как-то странно касалась. Вроде, как он тут сторонний человек и все уже решено без него.
  - На что жалуемся? - поинтересовались парни в белых халатах.
  - У него очень нездоровый подозрительный смех, - вмешался шофер, - он нуждается в помощи.
  - Что за вздор вы несете! Сейчас же отвезите меня в гостиницу...
  - Понятно, - сказал один из белых халатов. - У вас деньги есть? Пять тысяч гав имеется?
  - Нет, не имеется, - с вызовом ответил Марк.
  - Это плохо, - как-то подозрительно сказал белый халат. - Пакуем.
  - Моих - тысяча пятьсот, - выкрикнул шофер из окна машины.
  - Ладно, - согласились халаты, и ловким движением накинули на плечи пассажира смирительную рубашку, бог знает, откуда вдруг взявшуюся, мгновенно спеленав с помощью удлиненных рукавов рубахи своего подопечного.
  - Сейчас же освободите! Я требую связать меня с послом... - это были последние слова, произнесенные пленником, так как клейкий пластырь залепил ему рот. Он пытался еще что-то мычать, но быстро убедился в бессмысленности затрачиваемых усилий.
  - Не можем мы связать посла, нет его у нас. И зачем тебе это? Быть связанными вдвоем - неудобно, - видимо, острил один из санитаров.
   Подвезли каталку, на которую погрузили Марка, как мешок с картошкой. Он интенсивно вращал глазами, пытаясь осмотреться вокруг и оценить обстановку, а главное понять: куда его везут и что можно ожидать от всего этого. И какой-то гадкий подлец из глубины сознания шептал: "Сделать могут все что угодно, страна то о-очень экзотическая, до полного помешательства экзотическая. Тебя же предупреждали - обхохочешься, но после, после..."
   Зал, в который его привезли, очень напоминал операционную: стол, мощная лампа над ним, никелированные инструменты на прозрачных стеклянных столиках, медсестра с марлевой повязкой на лице и медбрат с огромными волосатыми руками в прорезиненном фартуке со следами крови, словно рубщик мяса на базаре. Почему-то, именно, этот фартук более всего поразил воображение Марка. Еще немного потянулось бы действо и он потерял бы сознание от впечатлительности. Но в это время двери в зал растворились, и быстрым уверенным шагом вошел человек, всем своим видом говоривший: "Я здесь старший!"
  - Снимите пластырь, - приказал человек, и медбрат сорвал его резким движением. - История болезни есть? - человек производил впечатление важного доктора. Один из санитаров наклонился к его уху и что-то объяснял пару минут.
  - Деньги есть? - спросил доктор. - Я тебя спрашиваю, - и он вонзил два крепких пальца Марку под ребро.
  - Нет, - заливаясь от ярости, страха, злости, выкрикнул Марк.
  - Оголите тело, - последовал новый приказ, и медсестра скальпелем разрезала смирительную рубашку вместе с брюками так ловко, что все мужские достоинства пленника вывалились наружу. - Если денег нет, то удалим одно яйцо. Вот это, большее, - доктор беззастенчиво копался у Марка в паху.
  - А если есть? - встрепенулся пациент.
  - Вот это другой разговор, слышу речь взрослого мужа, - похвалил доктор. - Десять тысяч, и через полчаса вас ждет горячий душ, вкусный завтрак, удобная гостиница, рюмка коньяку, и наши местные красавицы, каких не найти... Впрочем, хватит лирики, и ближе к делу...
  
   ***
  
   Большой Бил поднял указательный палец вверх, призывая к вниманию, на правах Генерального Секретаря Ордена. Любая муха или пчела, сочли бы за счастье посидеть на такой сочной, пухлой, ароматной конечности, - это тут же отметили все присутствующие, от чего и умолкли.
  - Я напомнил вам, господа, общее положение дел, которое всем нам хорошо известно, включая и господина Кнауфа, поскольку он ознакомлен с соответствующими документами. Я лишь хотел лишний раз подчеркнуть, что надо твердо помнить и не забывать о той важной роли, которая возложена на наши плечи. Что же касается сегодняшнего заседания, то кроме утверждения нового Консула Ордена, необходимо рассмотреть два насущных вопроса: первый - перепроизводство мировой финансовой валюты, и второй - предложение, направленное нам группой X, как они представились, наглое по содержанию и невероятно дикое по предложению, надо понимать от представителей преступного мира, - он заворочался на своем месте, скорчив угрожающе лицо.
   - Но давайте, по порядку: состояние мировых финансовых рынков. Финансовый вопрос почему-то в обществе вызывает такие нелицеприятные эмоции... и драки, и преступления, и омерзительные поступки, доводящие до сумасшествия, и злоупотребления. Я, например, не могу понять: к чему все это? И как люди могут опускаться до такой скверны, ведь речь идет о каких-то бумажках, которые мы выпускаем в вполне достаточном количестве, и к сожалению, в чрезвычайно большом количестве, что и привело к тому вопросу, который мы сейчас рассмотрим, - а им все мало. Будь моя воля, отменил бы вообще эти деньги, но, увы, взамен пока ничего лучшего не придумано. Как следует из доклада специалистов Центра Мировых Исследований, количество выпущенных мировых денег многократно превзошло товарное обеспечение. А это значит, что на один испеченный торт претендует двадцать или даже сто покупателей с деньгами. Если они все одновременно захотят купить этот торт, то возникнет большая драка.
  - Не возникнет, - выкрикнул Коротышка Брок. - Не возникнет! Где он, торт этот? Я его покупаю.
  - Мальчику сладенького захотелось, не наелся еще... - сострил Горбатый Симплер, и растянул глаза щелью в язвительной усмешке.
  - Я, это, образно про торт сказал, - продолжил Толстый Билл, - дела обстоят намного сложнее. Огромные суммы денег загнаны в акции, ценные бумаги, которые того не стоят. И от этого произошел перекос в экономике; получилось, что лошадиный навоз, выделяемый лошадью, стоит больше самой лошади. Так дальше продолжаться не может. И вот, что нам предложили специалисты: сначала организовывается мировая инфляция, она вызывает мировой кризис; используя данную ситуацию, мы отменяем доллар, как единую мировую валюту для платежных операций, и вводим новую; например, она будет именоваться "империалом" и будет оценена к доллару, как один к двадцати, а далее, может быть и один к ста, время покажет... Для стабилизации положения, можно организовать несколько войн, чтобы успокоить мировую общественность. У этой общественности, кстати, благодаря разным махинациям, кое у кого, скопились, ой какие нехорошие деньги; они наивные, думают до нас дотянуться, чуть ли не богами себя видят.
  - С ними-то все понятно, но я же теряю свои деньги при таком обмене... - встрепенулся Коротышка Брок.
  - С кем мы тут миром управляем? - произнес недовольно Старый Бомблатер, - ребенок не понимает, что ему новых денег напечатают столько, сколько в этом будет надобности.
  - Если вы такой умный, и все знаете, так может быть, скажете, где Священный Грааль находится? - последовал ответный выпад.
  - Не думаешь ли ты, что он заменит тебе собственные мозги? - Бомблатер был сдержан и остроумен, как всегда.
  - Достаточно, господа! Ваша перебранка не к месту, и отвлекает нас от первоочередных дел, а они не терпят отлагательства, - Толстый Билл провел белоснежным платком по высокому лбу. - Итак, что нам предлагают специалисты: делаем первое кровопускание - стимулируем инфляцию, и наблюдаем полученный эффект; если все пойдет гладко - вводим новую мировую валюту в соотношении к доллару один к двадцати и наблюдаем, как будет вести себя экономика, банковская система, и думаем, какие последующие шаги предпринять.
   Все тонкости этого шага прописаны в докладе Центра Мировых Исследований, учтено оптимальное время начала мероприятий, и описаны последствия, возможные в случае затягивания их проведения. Последствия, конечно же, для населения планеты, экономик стран, даже для олигархов не утешительные, но мы постараемся сделать так, чтобы им не было мучительно больно. В отдельных странах без серьезных жертв не обойдется, но, что же делать, жизнь сложна и во многом трагична. Наша миссия остается неизменной - управлять ресурсами Земли и ее народами. Это очень интересное и ответственное занятие и совершенно безопасное, так как все рычаги управления находятся в наших руках, и правила игры учреждаем, опять же мы. Даже, как-то, надоедает без рисков работать, вы не находите, господа?
  - Ничего себе, без рисков... Китаези прет так, что хоть все щели бетонируй, и все равно пролезет, - поддел Коротышка Брок.
  - Горбатый Симплер многозначительно растянул губы, и блеск проницательных глаз напомнил молнию.
   Сяо Линь в добродушной улыбке показал белоснежные красивые зубы, как будто бы речь шла ни о нем.
  - Господа, отвлекаемся попусту, Большой Билл взял сигару, хотел закурить, но передумал и расплющил ее в пепельнице. - Вы все прекрасно знаете, что став Консулом Ордена, становитесь властелином мира, и тем добровольно отказываетесь от покровительства своим вотчинам, за исключением рамок, оговоренных в Уставе Ордена. В противном случае, при выявлении и получении доказательств обратного, Совет Консулов выводит провинившегося из своих членов, и участь его печальна. Поэтому ставим на этих разговорах точку, они не украшают наше заседание, и возвращаемся к обсуждаемому вопросу.
   Состояние финансов и мировой экономики вам известно по ежедневным отчетам, предоставляемым каждому из нас Центром Мировых Исследований, который, кстати, проверяют и контролируют не менее профессиональные и тоже засекреченные научные центры. Но итоговый доклад и его рекомендации, на которые я сегодня ссылался, вам предстоит изучить до завтрашнего вечера, к моменту голосования. Так что, на сегодня заседание окончено. Желаю вам приятного времяпрепровождения.
  
   * * *
  
   Марк Рой вышел из больницы в расстроенных чувствах, но привычная его устам усмешка, украшала физиономию, как у деревенского дурочка при встрече с местной красавицей. Такси ожидало у входа. Марк сел на заднее сиденье, хлопнув дверью, и машина тут же тронулась с места, медленно, осторожно, вынюхивая притаившиеся на дороге повреждения, подстерегающие железного коня с пассажиром на каждом шагу. Они проследовали перевернутый у обочины самосвал, неприлично задравший колеса вверх.
  - Мина?! Это его взрывом так?! - спросил взволнованно Марк.
  - Не-е... - протянул шофер, - в колдобину угодил.
   Дальше ехали молча. Не прошло и получаса, как молодой оператор с полупустым рюкзаком за плечами, вошел в вестибюль гостиницы. Он спросил апартаменты на одного человека, разглядывая настенные часы, с подвешенными на цепях гирями, по-видимому, для производства боя.
  - У вас хороший вкус, если вы выбрали нашу гостиницу, - сказала любезная администраторша, завлекая клиента вожделенной улыбкой. Ваш номер 31.
   Марк тут же ответил взаимностью, продемонстрировав свои неотразимые зубы, и между ними пробежала искра симпатии, словно у влюбленных.
  - И сколько же дней вы желаете радовать нас своим пребыванием?
  - Я рассчитываю любозреть вас, сударыня, дней так, семь... но пока еще точно не знаю, может быть... - несколько смутившись, ответил Марк.
  - Так мало... - администратор проявила искреннюю досаду, - жаль, мне очень приятно ваше присутствие здесь, вы мне симпатичны.
   Марк Рой растаял от умиления. Внутри его колыхнулся червячок влюбленности.
  - Но знаете, мне неловко говорить, но правила у нас немножко... одним словом, вам надо заплатить за месяц пребывания, а когда будете съезжать - вам вернут остаток денег с процентами, и процентов будет начислено тем больше, чем дольше вы у нас прогостите.
  - Странное правило, - задумчиво произнес Марк, - я нигде с подобным не сталкивался. Ну, если такой у вас порядок - заплачу за месяц, - и он с радостью расстался со своими деньгами, надеясь вернуть их в целости и сохранности, да еще и с приплодом.
   Оператор мило подмигнул администраторше, и направился в свои апартаменты, сопровождаемый привлекательной горничной в мини юбке. Подымаясь по лестнице (лифт временно не работал, о чем вежливо оповещала табличка, вымаливая тысячу извинений), горничная широким шагом через ступеньку, оповещала сзади идущего, что под юбкой у нее никакого белья нет. Марк стеснительно отводил взгляд в сторону от предмета соблазнения. Но она его все таки переиграла, когда, выходя на площадку этажа, резко наклонилась, подымая какую-то невидимую бумажку, и лицо поселенца от неожиданности, чуть было не въехало в незащищенную обнажившуюся плоть. Поход продолжился, и одна из дверей была распахнута его спутницей со словами: "Ваш номер, добро пожаловать", кивком головы представилась: "Анюта", хотя на нагрудном кармане ее блузы была приколота визитка: "Анна Васильевна Кобыздовская, горничная" и сделала реверанс с низким поклоном, отчего в расстегнутый разворот блузы выскользнула грудь, стремясь к свободе, и так и осталась снаружи, а вторая, видно, за что-то зацепилась и застряла на прежнем месте.
   На двери висела табличка с номером 66.
   - Но позвольте, администратор сказала, что мой номер тридцать один, - недоуменно спросил Марк.
  - Не обращайте внимания. Этот номер в журнале гостиницы числиться действительно под номером 31. У нас, знаете ли, иногда, таблички с номерами меняют свои комнаты, поэтому вы запомните для верности месторасположение, это будет абсолютно надежно.
   "Бред какой-то", - подумал оператор и, обнажив в улыбке свои безупречные зубы, представился:
  - Марк.
   Анюта заглянула ему в рот и, виляя корпусом, как утка, уходя, бросила:
  - Я всегда готова... вам помочь... обращайтесь... - и поправила одежду, наводя порядок.
  
  
   Спустя час Марк Рой в легких, спортивного покроя, брюках и широкой светлой рубашке навыпуск прогуливался по проспекту возле гостиницы, размышляя о дальнейших действиях. За время пребывания в стране он понял, что невероятные сюрпризы могут ожидать на каждом шагу, поэтому решил ни во что не ввязываться и только наблюдать со стороны за окружающим миром, пока не отыщется гид, готовый искренне и честно объяснит ему странности, произошедшие с ним по приезду, а заодно о нравах, традициях местного населения. Вот бы этого юмориста, смонтировавшего 25 кадр, разыскать, сразу бы все на свои места стало, а не то, ходи и бойся, что еще на тебя из-за угла выскочит. Неожиданно его взгляд упал на неброскую табличку, сообщающую, что за дверью рядом, находится редакция газеты и далее замысловатой вязью, по-видимому, название газеты, которое мог прочитать, похоже, только писавший текст художник, и то при условии, если помнил заказанные слова. Поковырявшись безрезультатно в поиске зашифрованных безумным шрифтом слов: "А собственно, какое отношение имеет название газеты к моему делу, - подумал Марк. - Должно быть и люди здесь работают такие же чудные, как нечитабельная надпись названия газеты, быть может, что-нибудь удастся узнать о создателе рекламного ролика, хотя бы навести справки".
   Он смело ступил в мир массовой информации и, идя по коридору, читал замысловатые надписи на дверях, пока не наткнулся на то, что привлекло его близостью духа и беспардонной откровенностью: "Самые жареные новости" - красовалось на двери, замусоленной многочисленными прикосновениями потных рук. "Оно", - подстегнул себя оператор и зашел в комнату. За столами с компьютерами расположившимися так, как будто бы, грузчики их внесли и забыли расставить, сидели две женщины и двое мужчин, умудряющихся одновременно есть бутерброды, курить, работать с компьютером, пить кофе, бриться электробритвой, говорить по телефону, наводить макияж, охотиться на садившихся на столы мух, красить ногти на руках, перекидываться фразами с коллегами и время от времени смотреться в зеркало. Одним словом, к комнате царила обычная для редакции рабочая обстановка.
  - Здравствуйте, - сказал Марк, и не был услышан. Во всяком случае, никто из присутствующих на него внимания не обратил. - Привет, жареные новости, - крикнул он громче и повеселее, но по-прежнему, реакции на его появление не последовало, разве что, пара мух попробовала сесть ему на лицо. - Пожар!! - заорал Марк, во все свое молодое горло, обнажив на нем вены, мышцы, и прочие элементы анатомии.
   Один из мужчин, оторвав голову от компьютера, спокойно спросил:
  - Ты, что, не нормальный? Чего орешь? Если пожар - звони "101", - и он вернулся к своей работе.
   Молодой парень за соседним столом одной рукой перебирал документы, а второй водил электробритвой по загорелым щекам, неожиданно поднял голову, на которой величественно восседал большущий попугай. И с пристрастием уставился на вошедшего:
  - Пожар? - с любопытством переспросил он. - Уточните суть проблемы? Что горит? Насколько это будет интересно читателям?
  - Я горю, - ответил Марк, и состроил интригующую рожицу... - от нетерпения познакомиться с умными людьми.
   Парень встал, оставил электробритву в покое, приблизился, и неожиданно выбросил правую руку вперед, словно лезвие перочинного ножичка:
  - Гоша Азорский. Азорский - это прозвище, - добавил он гордо.
   Попугай взмахнул разноцветными крыльями и уселся на карнизе окна.
  - Будем знакомы, Марк Рой, - представился оператор, протягивая руку для пожатия. Я проживаю в гостинице, здесь, недалеко, на проспекте.
  - Новенький, - противным гортанным голосом, пришепетывая, сообщил попугай.
  - Ну, говори, что у тебя: скандалы, сплетни, происшествия или, может быть, остросюжетные разоблачения? - спросил Гоша, сразу переходя на "ты".
  - Увы, ничего этого предложить не могу...
  - Гони в шею, самим есть нечего, - посоветовал попугай с карниза, и злобно уставился на посетителя.
  - Тогда садись за свободный стол, - вон там в углу, - и быстренько накатай что-нибудь этакое, задиристое, и не забудь приперчить для шарма. Главное, если в чем сомневаешься - не сомневайся, и если начал врать, так ври красиво, интересно, занимательно и без ограничений, иначе - высекут; а на красоту - рука не поднимется...
  - Я, собственно, по другой причине к вам зашел.
  - По другой? Ладно, давай выкладывай, только без лирики, кратко, как на плацу перед ротным.
  - Меня интересуют создатели рекламного туристического ролика о Чаверле, и прежде всего, человек, который делал монтаж...
  
   * * *
  
   Ранним утром Коротышка Брок покинул территорию крепости и направился через поле благоухающее цветами в близлежащую деревню, входившую в малое крепостное кольцо. За его перемещением через маячки, закрепленные в элементах одежды, следили космические, аэровоздушные, наземные, подводные и надводные центры обеспечения защиты. Отпечатки его ладоней, глазная сетка зрачков и голос служили ему пропуском по всей территории заповедной зоны, включающей три кольца контроля: малое, среднее и внешнее, расположенные вокруг замка и защищающие его надежным колпаком.
   Аромат поля и мягкая шелковистая трава, прыгающие кузнечики, мелькающие то здесь, то там ящерицы, бабочки, с замысловатыми узорами на крыльях, кружащие вокруг, веселое пчелиное жужжание заставили его снять обувь и забросить ее подальше насколько хватило сил, подняв стаю диковинных птиц, криком выразивших свое недовольство. Птицы совершили круг, заметили обидчика и намеривались с воздуха атаковать, сбросив на недружественный объект лишний груз своего организма. Но они не знали, что обидчик был из стаи, куда более сильной, и на заходе перед атакой всех их поразил невидимый луч лазера, и маленькие птичьи тела вмиг сгорели, просыпавшись на радужное поле легким налетом пепла.
   Коротышка Брок всего этого даже не заметил. Он поднял с земли палку и устроил рыцарское сражение с окружающими цветами и травами, резким ловким ударом поражая их цвет; срубленные верхушки цветов ложились к ногам. От него веяло молодостью и задором, и искорки баловства играли в глазах.
  - И не стыдно тебе заниматься детскими шалостями. Не жаль такую красоту губить?
   Брок развернулся и увидел за своей спиной девушку лет двадцати, в тонком белом летнем платьице, чуть развивающемся на легком ветру, красивую до дрожи в коленях, неземной красоты; лицо ее лучилось счастьем, вся она исторгала волны тепла, света, и над головой ее, он был в этом совершенно уверен, светился нимб, а за плечами легкой дымкой угадывались крылья.
  - Ангел небесный, - пролепетал он и попятился, ощутив себя маленьким беззащитным человечком. - Ты, наверно, и Священный Грааль видела? - не к месту произнес он.
  - Не знаю, о чем ты говоришь, но вот тебя я точно раньше не встречала. Откуда ты?
  Коротышка Брок махнул рукой в сторону замка:
  - Оттуда...
  - А-а, - протянул ангел. - А я из деревни... живу там с родителями.
  - Ты покажешь мне свою деревню? Я здесь никогда не был.
  - Я расскажу тебе о каждом доме, о каждом дереве в садах, о старой мельнице, сверху виден каждый потаенный уголок деревни, ты полетишь вместе со мной над полем, сосновой рощей, древним храмом и старой кузницей. А еще там есть маленькое озеро, а за ним пасека... но все это при условии, что будешь меня слушаться.
  - Согласен, - не без удовольствия согласился Коротышка Брок, - а на чем летать будем?
  - Летать будем мысленно, а взлетать - вон с того холма, с него деревня - как на ладони, давай руку, я тебя провожу.
   Коротышка Брок протянул свою, слегка влажную от волнения ладонь, и ощутил в ней что-то мягкое, теплое, нежное и приятное: "Точно, ангел..." - подумал он с трепетом.
   Они шли по широкой тропинке, держась за руки, и там, где тропинка сужалась, она шла вперед и тащила послушного спутника за собой.
  - Ну, вот и пришли, - сказала она очарованному идиллией природы и естества кавалеру. - Смотри, отсюда вся деревня видна. Сейчас мы облетим каждый ее уголок. Меня зовут Элоида, а тебя?
  Коротышка Брок на минуту задумался: несмотря на молодость, его уже несколько лет иначе, чем мистер Брок никто не называл. Он стал забывать, как звучит его имя, а тут еще память из прошлого стала подкидывать уменьшительные имена и дразнилки:
  - Лео-нар-до, - неуверенно сказал он, и сам не воспринял на слух свое имя.
  - Леонардо, - повторила она, и теперь он вспомнил, как в детстве звала его мать, с ласково-нежной интонацией в голосе, и отец - важно, с величавой торжественностью.
   А потом они сидели на вершине холма, взявшись за руки, и мысленно витали над старой водяной мельницей, колесо которой медленно вращали воды голубой речки, и над кузницей, из трубы которой струился дым, и дальше, над пасекой, сосновой рощей, озером и древним храмом...
  
  
   Коротышка Брок вернулся в крепость затемно, когда на улицах уже зажгли керосиновые лампы, а кое-где, по старинке, горели факела. Электрическое освещение было включено только во внутренних помещениях замка, и имитировало дневной свет.
   Заседание Совета Консулов было назначено на 23 часа и он еще успел бегло просмотреть текст доклада Центра Мировых Исследований, из которого четко звучал вывод, что общемировая инфляция и обесценивание мировой валюты не только неизбежны, но и крайне необходимы для выхода из финансового кризиса. Замена общемировой валюты на новую или несколько новых доказывалась, как обязательная необходимая неизбежность. Крошка Брок опрокинул чашку с кофе на пол и долго изучал затейливый узор, образованный кофейной жижицей.
  
   Ровно в 23 часа все шесть Консулов Ордена Власти во главе с Большим Биллом, исполняющим обязанности Генерального Секретаря Ордена заняли свои места за круглым столом переговоров в зале заседаний.
  - Итак, господа, - начал Билл без излишних церемониальных актов, - сейчас нам предстоит проголосовать за рекомендации Центра Мировых Исследований, то есть, за организацию инфляции в мировой экономике, создание условий для обесценивания мировой валюты - доллара, с тем, чтобы в дальнейшем, если на то будет угодно богу, и мы примем такое решение, заменить нынешнюю мировую валюту на одну или несколько новых. Если вы "за" эти меры, то голосуете белым шаром, или же - "черным", что будет означать отказ от раскручивания мировой инфляции и обесценивание доллара. В этом случае Центру Мировых Исследований придется разработать новый экономический сценарий. Прошу каждого из Консулов подтвердить, понятна ли вам формулировка голосования, определились ли вы окончательно со своим ответом, не желаете ли выступить по данной теме, задать вопрос, а также подтвердить, что каждый из вас понимает серьезность принимаемого решения для всего человечества:
  - Прошу вас, мистер Симплер, ваше слово, - кивнул в сторону Консула Толстый Билл. Сигара в уголке рта его дернулась, как удочка рыбака и множество подбородков пришли в движение.
  - Продумано, решение принято, вопросов нет, - сухо ответил Консул.
  Остальные ответили также кратко, и процедура много времени не заняла.
  - Если все определились с решением, вопрос понятен, то приступим к голосованию господа, - произнес председательствующий положенную по регламенту фразу. - Прошу всех подойти к столу волеизъявления.
   Стол для голосований находился здесь же, в зале, и представлял семиконечную звезду, между вершинами которой размещались места для шести Консулов. Устройство для волеизъявления представляло простую конструкцию из ящичков с рычажками, внутри которых содержались белые и черные шары из слоновой кости, на подобие биллиардных, только вместо цифр на них был оттиск семиконечной звезды, и системы желобов, по которым шары скатывались в общую корзину, где и пересчитывались генеральным Секретарем в присутствии Консулов. Голосование было тайным, места за столом не были закреплены, и каждый занимал свободное, не отличающееся ничем от всех остальных, прикрытые радужными створками, не позволяющими видеть соседей.
  - Если все готовы, прошу голосовать, - распорядился Большой Билл, и нажал на рычаг, открывающий путь выбранному шару к корзине.
   Произведя ту же операцию, Консулы неспешно покинули места за столом и направились к месту ознакомления с результатом своих трудов. Задумчивое лицо Генерального секретаря, сомкнутые недовольные уста заставили остальных поживее подтянуться к корзине с избранными шарами. Бросив беглый взгляд на нее, их лица оживились: у кого-то вздернулись брови, кто-то приоткрыл рот, мелькнули округлившиеся глаза, злобствующая усмешка. И тишина на миг завладела залом заседаний. В корзине находились семь шаров: шесть белых и один черный.
  - Кто-то проголосовал двумя шарами, - задумчиво прокомментировал Толстый Билл. - Но с какой целью? Пошутить?..
   Невольно взгляды всех устремились к Броку, одетого в заплатанные шорты и небесно-голубую футболку навыпуск, с вызывающей надписью на груди: "Плюнь на всех - стань человеком!"
  - А мне видится в этом происшествии пиратский флаг на глади бескрайнего моря... - отторг он от себя подозрения, взглянув на Горбатого Симплера. Тот выдержал взгляд, только зубы сцепил покрепче, но в разговор вступать не стал.
  - Хорошо, повелительным тоном, по праву председательствующего, заявил Толстый Билл, - пусть это останется на совести содеявшего. Случайно ли это получилось или глупая выходка, не будем искать виновного. Я предлагаю проголосовать повторно. Но прошу вас, господа, будьте благоразумны, ведь решаются судьбы народов.
   Все повторно заняли места за столом волеизъявления, отделенные один от другого нежнейшими перегородками в виде павлиньего пера, и в наступившей напряженной тишине голос Толстого Билла овладел залом:
  - Если все готовы, господа, прошу голосовать.
   Теплый шелест тяжелых шаров движущихся по желобам заполнил паузу в несколько секунд, в течении которой все заняли места вокруг корзины.
  - Вот теперь другое дело, - не смог скрыть удовлетворения Билл, - шесть шаров и все бе-е... - он не успел договорить. Седьмой, черный шар, вкатился в корзину, вызывающе потеснив своих собратьев.
  - Что за черт, - тихо произнес Бомблатер, - он любил во всем математическую точность.
  - Возможно механизм износился и дает погрешность, - со своей постоянной улыбкой на губах, предположил Сяо Линь.
  - Какая погрешность, какой механизм... Здесь все совершенно просто. Устройство работает много веков и никогда ничего подобного... Проверить, конечно, придется. Но не верю я, не верю! - Толстый Билл был взбешен.
  - Вот тебе и без рисков, - сказал не вовремя Коротышка Брок, - вызывая на себя осуждающие взгляды.
  - Ладно, - взял себя в руки Билл. С работой механизма мы разберемся. Что касается первого вопроса, то считаю его одобренным положительно большинством Консулов Ордена. Принято. Хотя... какой результат записать в протоколе? - не мог он смериться с тем, чего не мог понять. Переходим ко второму вопросу, - он сделал продолжительную паузу, встал, походил взад-вперед. - Станциями слежения получено зашифрованное сообщение, ставящее перед нами сразу несколько вопросов. Сейчас я его прочту, но более наглого обращения трудно себе представить. - Билл вставил в рот сигару, затем швырнул ее на стол, и стал читать с надменным видом:
   "Господа, мировое правительство!
  Наши финансовые и материальные ресурсы позволяют нам обратиться к вам со следующим предложением: многие столетия идет война, так называемых, легитимных правительств с вольными людьми, хотите, зовите нас флибустьерами, пиратами, представителями преступного мира, суть дела от этого не меняет. В наших руках скопились огромные материальные ценности, мы имеем могущественную разветвленную сеть наших сторонников по всему миру. На самом заброшенном в океане острове имеются преданные люди, надежные исполнители нашей воли. В связи с этим, предлагаем вам принять нашего представителя в Мировой орден, руководящий народами, и тем самым объединить наши усилия в общем деле развития цивилизации. Мы не считаем, что принятое вами положительное решение нанесет урон вашей морали, ведь мы ни в чем, не хуже вас. Это у нас идет каждодневная война, потому оправданы коварство, подлость, лицемерие, ложь. Что же вас вызывает идти на подобные шаги?
   Сообщаем также, что известная вам священная чаша, к обладанию которой стремится каждый смертный, находится в наших руках. Потому, от имени сообщества, группа Х просит выделить нам квоту в мировом правительстве в количестве одного человека.
   Пусть будет так. Ша!"
  
   Большой Билл выдержал длительную паузу, взял новую сигару, откусил щипцами край и не спеша закурил:
  - Как только сие послание было расшифровано (передатчик с которого послано сообщение находился в горах Тянь-Шаня) мною, как Генеральным Секретарем, было принято решение: место, с которого велась передача, было тут же подвержено ракетному удару. Следом вылетели самолеты и продолжили зачистку. ...И тут, этот черный шар.
  
   * * *
  
  - Моня, твой бизнес на меня нагоняет мрачность: что это за уголовные типы вьются вокруг тебя? Попомнишь мое слово, если они не зашибут тебя насмерть, как только ты отвернешься. Они даже не будут тратиться на контрольный выстрел, просто закатают тебя в асфальт, и мне некуда будет носить цветы, даже, если ты оставишь деньги на этот случай.
  - Бэла, ты такое говоришь, что мне неприятно слушать. Можешь совсем не волноваться, даже, если станет плохо - у меня все надежно, как у бога за пазухой, и индульгенция такая, что я даже не знаю, какая надежная.
  - Моня, не говори глупости, что в нашей жизни может быть надежнее назаретского раввина, и тот скончался внезапно для бога.
  - Вот послушай, мое золотце: ты помнишь нашу старую чашу, пылившуюся много лет на комоде?
  - Так шо ты хочешь сказать, я ее давно не видела, а напрасно ты об ней вспомнил. Я теперь знаю, что подарить Розе на день рождения, чтобы не переводить деньги зря.
  - ...И не увидишь: она немножко разбилась, когда я, проходя мимо, задел комод собою.
  - Как? Ты разбил нашу семейную чашу, сделанную из такого удивительного камня... Моня - ты подлец. Я не прощу тебе это и за сто долларов, мне теперь нечего дарить Розе на день рождения.
  - А за миллион - простишь?
  - Какой миллион? - вскрикнула жена и заблымала глазами, дыхание ее перехватил спазм и лицо так побледнело, что возникла срочность выпить сердечных капель.
  - Слушай дальше, и не перебивай, а то соседи услышат. ...Так вот, осколок от нее отвалился, совсем небольшой, даже можно считать, мелкий осколок, таких размеров, как твой раскрытый рот, в ту минуту, когда тебя на базаре обвесили. Мне очень даже жалко стало имущество, вроде, как безделица не нужная, а все же своя, и я напрягся, чтобы такое придумать, чтоб гешефт получился. Я помыл порошком оставшуюся часть, и она заблестела на солнце, как волшебная. Я сразу вспомнил про Грааль...
  - Что это еще за нерусское слово. Моня, ты опять меня пугаешь...
  - Бэла, оно тебе не надо, но запомни, Священный Грааль - это по вере христианской, - чаша из которой причащались ученики Иисуса Христа на Тайной Вечере, в которую, позже, его приверженцы собрали кровь распятого учителя своего. По их верованиям, испивший из Грааля живет вечно. Кто владеет такой чашей, тот обладает сокровенными знаниями, духовными ценностями, способными вызвать грандиозные перемены, и скажу тебе еще, только не охай, как будто у тебя прошлогодние анализы украли - тот владеет миром... Так вот, я и подумал, что если Грааль не нашли ни Сталин, ни Гитлер, то его, вообще, никто не найдет, во всяком случае при моей жизни, а вот идею о нем можно использовать с прибылью. Я и сторговал нашу чашу, которую брат моей мамы привез когда-то с Урала и подарил моему папе, чтобы не выбрасывать даром, - бандюкам. И сказал, что если они найдут недостающую часть и приложат к чаше в том месте, где не хватает, то она воссоединится, и воздаст своему обладателю сполна, и быть ему повелителем всего, что только есть на свете. Они и купились. Когда спросили цену, я так закатил глаза, что чуть было не увидел свой собственный череп изнутри, и подумал, как и ты, дали бы хоть сколько-нибудь... А они неделю совещались, и такую сумму назвали, что мне сразу явилась покойная бабушка Фаня и сказала: "Моня, когда ты скончаешься, я тебя здесь, у нас, пристрою, будешь Гамлета у Шекспира играть, и никак не меньше..."
  - Моня, что же ты наделал! - запричитала жена, не щадя соседские уши, которым Моня ничего не хотел рассказывать. - Ты взял эти бандитские деньги, а они найдут недостающую часть, и приставят, и ничего не увидят, как не увидели мы, когда она у нас целая стояла на комоде, и тогда преставишься ты, а я пойду просить подаяние на мостовую.
  - Не приставят! - резко оборвал стенания жены Моня. - Потому, что не найдут! А не найдут, потому, как я ее в канализацию смыл.
  - Надо еще промыть, - спохватилась жена, - чтобы ее в море подальше унесло.
  - А ты знаешь, Бэла, - сказал задумчиво Моня, - я представил, что это и в самом деле Священный Грааль, и мне так жалко стало...
  
   * * *
  
   Марк возвращался в гостиницу в хорошем настроении; его ноги выделывали замысловатые "па", некстати подпрыгивая, подергиваясь, он бы станцевал и гопак, но этот танец был ему не ведом, как и само слово. Завязавшаяся дружба с Гошей Азорским, человеком подвижным, общительным, наделенным изобретательным умом и стремлением к невообразимым авантюрам, сулила интересное времяпровождение и возможность осмысления своего турне под соусом местного колорита, обычаев и нравов. Гоша сумел убедить его, что найти человека скроившего 25 кадр в рекламном ролике, проще простого, только время изыскать надо бы. Он производил впечатление человека способного и черта обуздать, и со всеми ведьмами в округе был в прекраснейших отношениях. Марк уразумел это, пронаблюдав более трех часов за работой мастера жареных репортажей. За это время он умудрился и Марка загрузить работой. Звоня беспрестанно по телефонам, не отходя от компьютера, он бросал в сторону своего нового подопечного скомканные сюжеты репортажей, которые тут же надо было расправить, откорректировать, привести в удобоваримое состояние.
   Они расстались друзьями. "Выкрою время, забегу к тебе в гостиницу; найдем мы твоего монтажиста, не сомневайся", - пообещал Гоша при расставании. Марк взлетел на свой этаж (лифт по-прежнему не работал), вошел в номер, и вдруг почувствовал, что в помещении кто-то есть. Он заглянул в спальную комнату и на своей кровати увидел необычайное переплетение тел, как будто бы огромный спрут возился со своей поверженной жертвой на куче сваленных стульев, с торчащими в разные стороны ножками и спинками. Ножки и спинки действительно торчали в разные стороны, только принадлежали они не менее, как трем-четырем людям, и как минимум одна из них была женщина, более того, как он понял, даму звали Анюта, горничная. Марк узнал ее по высунувшемуся из кучи тел, лицу, которое с милой улыбкой, с придыханием, прерывисто охая, сказало: "Ну, что ты стоишь в дверях, как ни родной, - присоединяйся..."
   Марк застеснялся было, что ошибся номером, но заметив разложенные свои вещи, взорвался: "Что вы, черт побери, себе позволяете! Почему на моей постели, и в моем номере?!.."
   Тела перестали копошиться, а Анютино лицо вновь появилось в промежности человеческих конечностей и обидчивым, теперь уже, голосом заявило: "Ну, что ты людям портишь обедню. Тебе же сказали: присоединяйся! Что еще надо? - и снова юркнуло куда-то вовнутрь кучи.
   Марк Рой кипел, словно чайник, и готов был взорваться, с нанесением материального ущерба, но сдержал себя, вспомнив, что он находится в стране, традиции и нравы народа которой, ему до сих пор не ведомы: "Может быть у них так принято?.. - постарался оправдать он горничную и ее товарищей. - Да, нельзя, - рассуждал он мысленно сам с собой, - но если очень хочется - то, можно... - И тут же опротестовал свои рассуждения: - да, чтобы на кровати клиента гостиницы, горничная... так нагло... так гадко, по-скотски... - и дальше уж ничего не мог ни сказать, ни думать, давясь собственной слюной тщательно взбитой злостью; схватив вещи, вышел вон, в душе проклиная страну Чаверлу с ее неприхотливыми нравами. У окошка регистратора он споткнулся об улыбку администраторши, милую, застенчивую, доброжелательную.
  - Вынужден покинуть вашу гостиницу досрочно, - сдерживая гнев, произнес Марк.
  - Как? Почему? Скажите, что вас не устраивает, мы сейчас же все исправим.
  - Не стоит беспокойства, мне видите ли, срочно надо уехать... к тому же в моем номере поселилось несколько человек.
  - Извините-простите, - засуетилась администраторша, - мы сейчас все уладим и устраним погрешность, я обещаю, ничего подобного больше не повторится. В крайнем случае, переселим в другой номер, - заискивающе кланялась миловидная женщина.
  - Нет! - твердо сказал Марк. Я решил окончательно, прошу не задерживать и рассчитаться немедленно, номер я освободил.
  - Счас! - меняясь лицом, лязгающим голосом, мгновенно изменившись, задребезжала администраторша - разбежалась рассчитываться. Не успел поселиться и уже съезжает! Видели мы таких...
  - Я вам заплатил за месяц проживания, а пробыл несколько часов. Прошу вас, вернуть мне деньги.
  - Нет у нас сейчас денег в кассе, но они за нами числятся, вот, сами посмотрите в журнал прихода. Приезжайте через месяц - тогда и получите, да еще и с процентами, счастливец вы наш...
  - Я буду жаловаться в суд на вас, - бросил Марк сокрушающую, на его взгляд, угрозу.
  ...Вообще, ничего не получите, - наглым уверенным голосом предупредила администратор. - Мы ваши деньги положили на валютный депозит в банк. Как только они дадут приплод - тут же их вернем. Так, что через месяц...
  - Какая наглость, какая подлость, какая... - Марк захлебывался негодованием. Его мозги отказывались анализировать происходящее.
   Администраторша грюкнула защелкой, закрывая окошко общения с клиентами: - Настроение испортил, зараза, - не стесняясь, громко бросила она, словно плюхнула плоский камень в лужу, чтобы брызг было побольше. Марк отшатнулся в сторону: "Я испортил настроение? - он подпрыгнул на месте, то ли собираясь выпрыгнуть из штанов от возмущения, то ли боднуть головой потолок. - Я испортил настроение! Да это уму непостижимо, - он в чувствах с силой нанес удар ногой по валяющемуся на полу огрызку яблока. Тот ляпнул в стекло входной двери, оставив на ней сопливый подтек. Марк пнул испачканную дверь и вышел прочь, на улице пытаясь охладить свое клокочущее жаром нутро. Рядом шуршали машины, мельтешили прохожие, шумел рабочий день, скрипели тормоза, подвывала музыка, звонко стучали женские каблучки по тротуару, проносилось время.
   Навстречу шла молодая пара, привлекательная, как яблоневый цвет весной. Марк доверился им, и вежливо спросил, не знают ли они приличную гостиницу, где царит порядок и покой.
  - А вот за углом, в конце квартала, совсем недалеко. Там и уютно, и цены божеские, - сказал парень.
  - Обслуживающий персонал, хотелось бы...
  - Очень порядочные люди, даже удивительно, откуда такие взялись. Коллеги по работе из других городов, приезжая в командировку, всегда там останавливаются. Так что, рекомендую; эта гостиница самая уютная из всех, которые знаю, правда директор...
  - Что директор? - насторожился Марк.
  - Да вы, не волнуйтесь. Мало вероятно что это вас каким-то образом может задеть; вдруг повезет и дни не сойдутся...
  - Почему это дни не сойдутся? Вы можете пояснить, я, видите ли, приехал из другой страны, и меня здесь многое удивляет, мне не понятно...
  - Директор "Лачуги", так называется гостиница; она должна была называться "Лагуна", но художник, наносящий надпись на гранитной плите, перепутал буквы, а работа была уже оплачена и полученные деньги пропиты, потому менять ничего не стали. К тому же, сами понимаете, не в названии дело, а в сути. А то, назовут магазин "Эльдорадо", а там кроме кильки и обглоданных мясных костей, неведомо какого зверя, ничего нет; соль подмоченная, под видом масла торгуют маргарином, конфеты в муке вываляны, а в муке - мышь свое пребывание отметила, и старшая товаровед в кирзовых сапогах давит... давит...
  - Вы что-то хотели сказать о директоре...
  - Да. Буйным становится, когда выпьет. И такой буйный, что Китайская стена не помеха, просто какой-то Соловей-разбойник. Но вас это не должно беспокоить, он не каждый день пьет, к тому же у вас заграничный паспорт... Не посмеет, проказник этакий... А если что, двери там прочные, и замки новые. Так что, поселяйтесь без сомнения, довольным останетесь.
  - Спасибо, - поблагодарил Рой, и после некоторых раздумий, за неимением лучших предложений, решил последовать рекомендации.
   Он поселился без лишней волокиты, предварительно уточнив, не будет ли кто спать на его кровати, и убедительно попросил в его номер никого не пропускать. Комнаты были, и в самом деле уютны, с видом на неширокую речку, по которой плыли вниз по течению ветки деревьев, деревянные ящики, бутылки, и всякий хлам, за которым охотились дикие утки. Ивы и сосны по берегам освежали пейзаж. Узкая набережная с одной стороны реки не позволяла ездить по ней машинам и прохожие чувствовали себя в безопасности, прогуливаясь неторопливым шагом, назло скалившимся из окна своих авто водителям. Отслуживший хозяевам диван, вольготно следовал со скоростью течения реки в сторону мирового океана, навстречу штормам, в поисках места своего конечного пристанища, привлекая внимание влюбленных на набережной, веселящихся детей, пенсионеров, перекособоченных укладом жизни и прочего праздно тыняющегося люда, вызывая ехидно-насмешливые улыбки. На спинке дивана, поплавком торчавшей из воды, гордо восседал ворон, презрительным взглядом озирая всех и вся. Что-то же давало ему это право...
   Внезапно, дверь без стука распахнулась, и в номер ворвался Гоша Азорский, напоминая смерч, возникший средь ясного дня.
  - Собирайся, - врезал он безапелляционно, - действо пойдем смотреть.
  - Как ты меня нашел? Я никому не говорил в какой гостинице поселился.
  - ...Если повезет, насмеемся вдоволь, и заодно послушаем небылицы с привкусом бреда.
  - Я же просил администратора, чтобы ко мне никого не пропускали...
  - Пропустим начало, можем пожалеть. А вдруг, там самое забавное сконцентрировано, пошевеливайся.
  - Я страшно рад тебя видеть, но как ты нашел меня, и почему тебя пропустили ко мне в номер, я же просил...
  - Кинокамеру не забудь... За пять гав привели прямо к комнате. Остальное не интересно. Готов? Пошли... президент ждать не будет, ляпнет сенсационную глупость, или фортель какой выкинет, а мы не удел. Непередаваемое зрелище можем пропустить.
  - Объясни толком, куда мы идем и зачем?
  - Идем, чтобы вкусить реальный абсурд обличенный в слова. Президент на площади будет выступать. Истомился в ожидании излить душу, это с ним случается; нельзя упускать такой случай.
   Гоша вихрем несся вперед, и Марк семенил из последних сил, чтобы не отставать. На углу улицы они сели в такси и проехали несколько кварталов, прежде чем их остановил постовой милиционер, указывая на заграждения впереди.
  - Дальше пешком, - бросил Гоша, и они снова понеслись по улицам, просачиваясь сквозь часто натыканных патрульных, вооруженную охрану, милиционеров, подозрительных гражданских со спортивной выправкой, сотрудников спецподразделений, на рукавах которых красовались эмблемы с наименованиями пернатых: "Сокол", "Беркут", "Орел", "Икар",.. сотрудников скорой помощи в белых халатах, курящих неимоверно едкий ядреный табак, от которого проходящие мимо шарахались в стороны, как прусаки от дихлофоса, чихая и сморкаясь, пожарных в камуфляжной форме, с касками на головах в виде предмета, именуемого в больницах "судно", сотрудников министерства по чрезвычайным ситуациям, с яркими буквами аббревиатуры на груди и спине, готовых в любой момент укротить чрезвычайные обстоятельства.
  - Пришли, - сказал Гоша, и стал протискиваться поближе к трибуне. На площади собралось человек пятьсот, в основном преклонного возраста, взгляд которых отсутствовал в настоящем и уходил куда-то в бездну, а перед трибуной выстроились сорок рядов молодых людей со знаменами, - платники, - прокомментировал Гоша, и видя недоумение на лице своего протеже, добавил, - от слова "платить", "оплачивать" - это понятно?
  - Да, - ответил Марк, но не был уверен, что понял правильно.
   Они успели вовремя. Президент, как раз появился на трибуне и приветствовал своих сторонников жестами, приведших их в "чудотворный экстаз с лечебными свойствами", как написали после в газетах. Кругом раздались вопли, крики, визг, плачь и здравицы в честь единственно обожаемого и непревзойденного борца за чаяния народа. Президент потряс в воздухе кулаками, и вопли толпы усилились, опустил руки - стали стихать и замолкли. Ткнул пальцем в сторону приверженцев - толпа заголосила, подпрыгнул, взмахнув руками в воздухе - раздался истерический восторженный вопль в ответ, махнул кистью руки в направлении своей подметки - народ притих.
  - Приветствую вас, славные жители самой лучшей страны на свете, нашей любимой Чаверлы.
   Толпа разразилась страстными аплодисментами, приветственными криками, всхлипываниями - то не сдержались люди преклонного возраста и чересчур восприимчивые девушки, удачно воспроизведя лязг экскаватора по стеклу.
  - Каждый день я просыпаюсь с чувством великой любви ко всем вам, помню все ваши нужды и пожелания, - дальше он полез в карман, вынул заготовленный доклад и продолжил: - Ну, что ж, давайте подымем рюмку за тех козлов, которые пашут с утра до позднего вечера, ради повышения благосостояния наших семей. Я всех присутствующих считаю своими друзьями, иначе б не сидеть нам за одним столом, - раздались одобрительные аплодисменты, - потому скажу не таясь, народ нам в управление достался убогий, мерзкопакостный - быдло, одним словом; с одной стороны плохо, а с другой - как посмотреть. Давайте без вранья, смогли бы мы набить свои карманы резервами на тысячу лет вперед, живя, где-нибудь во Франции или, не приведи господи, в Германии? На те - выкусите, так что, за мной идти и не оглядываться, а иначе, взашей... мать вашу. То, что не удалось Гитлеру - создать тысячелетний рейх - удалось нам, для своих детей. То о чем мечтали Ленин со Сталиным - к нам притянуло. Так выпьем же за навоз, удобряющий землю, а она, родимая, наполняет наши с вами закрома. И плевать, что навоз воняет, вот я и сейчас только с митинга вернулся, главное, чтоб до закромов его не допустить...
   Толпа стояла притихшая, не совсем понимая, суть мудреной речи. В это время к президенту подскочил помощник, задыхаясь от спешки и усердия, прошептал, но микрофоны усилили:
  - Господин президент, вы извлекли доклад с левого кармана, а надо было с правого. Это речь за ужином в кругу друзей. Читайте доклад, тот, что в правом...
  - Ну, кнопкодавы, кабинетные трутни, всех уволю, если так и впредь работать будите, каждого порешу самочинно... Ни на кого надеяться нельзя, все переврут, забудут, стыбрят, за всеми глаз да глаз в работе нужен. - Он с шелестом развернул, извлеченную с правого кармана бумагу, и глубоко вздохнув, начал: - Братья и сестры, мужественный и трудолюбивый народ Чаверлы! Я пришел, чтобы вместе с вами участвовать в построении новой страны, богатой, счастливой, процветающей, и всего этого мы с вами добьемся уже через три года!
   Бешеная овация потрясла площадь. Далее речь лилась, как многоводная река, обещающая оросить бескрайние поля, цветущие сады, напоить и накормить всех и вся. Ладони у присутствующих горели от непрестанного биения друг о друга. Наконец президент изобразил строгое лицо - все умолкло, и он неопределенно бросил:
  - Сфотографируйте всех, кто пришел, а с остальных, я строго спрошу... У вас есть еще полчаса, пока я пару слов скажу, а там будем глядеть, почему...
   Через десять минут волны вновь прибывающих стали раскачивать толпу, стараясь влиться в ее ряды. Бушующие потоки, все прибывающих людей, грозили вылиться в девятибалльный шторм, количество присутствующих увеличилось в несколько раз, многие размахивали вверху руками, привлекая внимание, подпрыгивали с криками: "Я здесь!" и "Меня щелкните!" Тем временем, президент продолжал речь:
  - ...Денег в казне нет, но мы найдем... я это вам обещаю. Возвращать долги нечем - ничего, займем еще у тех, кому должны. И пусть попробуют не дать, - вообще, не отдадим. На социальные нужды отчисления повысить не сможем, а вот понизить - получается. Сделаем хитрый ход, даже можно сказать мудрый, повысим народным избранникам оклады, с тем, чтобы они изловчились и придумали, где взять деньги на обеспечение социальных нужд...
  - Все, пошли, - крикнул на ухо Гоша, - больше ничего интересного не будет. Главное теперь выбраться из этой давильной камеры, пока с нас сок не выдавили.
  
  
   * * *
  
   Время тянулось, словно жилы на прокрустовом ложе. Коротышка Брок сменил футболку и шорты на новые, светлых тонов, на шею повязал легкую шелковую косынку нежно кофейного цвета и ждал, ждал, ждал вечера. Члены его ныли приятными ощущениями. А тут, некстати, эти заседания, на которых он обязан был присутствовать, вдумываться в суть происходящего, получать и обдумывать информацию, запоминать сухие цифры, множество страниц с цифрами, выкладками, заключениями, понимать их явный и скрытый смысл, вместо того, чтобы думать о том, что манило, звало, пахло душистыми травами, медовым цветом, распаляло душу, разрывало нутро ласкающими прикосновениями; нежно журчащие слова, божественная гладь ладони, трепещущее от легкого ветра платье, волнующее взгляд...
   На круглом столе зала заседаний раскладывался пасьянс. Большой Билл метал карты опытной рукой, машинально раскладывая их по кучкам. Это занятие умиротворяло его и успокаивало, иначе как было понять, его спокойный голос, произносящий:
  - Веселенькое дельце: мафиозные структуры мира предложили нам ввести своего человека в Консулы Ордена Власти. Я бы многое дал, чтобы узнать блефуют ли они, пользуясь народными легендами, или имеют информацию... и если имеют, то какую, из каких источников? Среди нас-то, я надеюсь, ненормальных нет, до такой степени... Те, немногие, кому доверена тайна, из нашего ближайшего окружения, находятся ежесекундно и круглосуточно под тройным контролем, с этой стороны я утечку исключаю. Все же остальные сотрудники, технические специалисты, финансовые эксперты, охрана, высшие военные чиновники владеют только узкой информацией и подвержены еженедельной проверке на лояльность на детекторах лжи, психологических тестах и таких замысловатых проверках при которых сокрыть истину невозможно. Так что, все это похоже на блеф, разведку боем, чтобы приоткрыть, если повезет, щелку в таинственную неизвестность, притом, кичатся наивные, обладанием Священным Граалем. Какие будут мнения, по этому поводу, господа?
  - Никаких переговоров с мафией. Выявить источник утечки информации и обезвредить, - Старый Бомблатер, прикрыл глаза ладонью, - блефуют, стервецы. Если бы владели Священным Граалем, то правили бы миром не мы, а они. Службу Нейтрализации нежелательных явлений обязать установить источник утечки информации с нашей стороны, а со стороны мафиозных структур выявить организатора передачи сигнала. Организаторы нужны живые; те, кто непосредственно отправляли радиосигнал, несомненно, погибли в горах Тянь-Шаня, да они и вряд ли чем могли нам помочь. А вот тех, кто послал их, и главное вычислить мозговой центр, задача номер один, на которую должны быть брошены все силы и средства. Устранять только отработанный материал; брать живыми и потрошить, покуда ясность не наступит.
   Большой Билл продолжал неторопливо раскладывать пасьянс; слышно было, как шуршали карты в его руках.
  - Бандюкам веры нет. Нельзя с ними либеральничать, никакой пощады, до такой наглости дойти - ввести человека в мировое правительство: да им только дай палец - руку откусят, а там дело и до головы дойдет, - Горбытый Симплер не скрывал свое возмущение.
  - Ну, если потомок пиратов такого мнения, то чтобы я ни сказал дополнительно, все мелко будет. Консулов только шесть, и должно оставаться шесть. Это число мне нравиться, не мы его устанавливали, ни нам его и менять, а при таких обстоятельствах, тем более не разумно. Кстати, что там, у мафиозных структур с капиталами? Насколько нам известно, они наторговали не мало имущества, если позволяют себе такие наглые выходки; что там: золото, валюта, недвижимое и движимое имущество, антиквариат - все подвержено зыбкому существованию, как бы ни казалось иначе... Пора заняться их капиталами вплотную, и оставить из всех человеческих ценностей одну, но немаловажную - пусть путешествуют по свету, вдруг на пользу пойдет... А нет - перекроем границы, и рассадим по клеткам, - Сяо Линь улыбался, и сверкал белоснежными зубами, с добродушным выражением на лице, не соответствующим высказанным жестким мерам.
   Генеральный Секретарь перестал возиться с картами и обратился весь во внимание: - Браво, браво, - только и произнес он.
  - Единственно, что понравилось в их послании, - Коротышка Брок теребил пальцами платок, свисающий с шеи, - это их предположение, что они не хуже нас, и даже лучше, если я правильно понял. Действительно, откуда берутся коварство, подлость, лицемерие, войны. У нас нет, и не может быть войн, потому что мы их организовываем, и далее, все, что связано с войнами, переделом имущества стоит ниже нас. Но там, у них-то, войны идут, потому и страсти кипят, жестокость, извращения невиданные, гадости разнообразные, с которыми им и приходится уживаться. Так, что они ни так уж и не правы, господа. А если предположить: поставить их на наше место, а нас швырнуть на их... Боюсь, что тоже самое и получится: мы станем как они, а они вполне справятся с нашими обязанностями, тем более, что за ошибки их никто не привлечет... К тому же в документах зафиксирован аналогичный эксперимент с Новой Зеландией. Результаты есть, а выводы?
  - Да, мистер Брок, романтизм и поверхностная философия, вам свойственны, как и любому человеку в вашем возрасте, - Большой Билл собрал карты со стола и перетасовывал колоду в своих огромных ручищах, - только не учитываете уровень культуры, морали, психологии, которые накапливаются в человеке и передаются из поколения в поколение; и с философией все будет в идиллии, если заглянуть в корень каждого вопроса, и поглубже... Что же касается философии, морали, нравственности каждого из нас, то этим вопросам надо уделять нимало времени и усилий, чтобы божественное предназначение нами не было утрачено, нами, последователями Рыцарей Христа и Храма Соломона, и только так мы станем обладателями Священного Грааля. Завтра, мы совершим небольшую экскурсию на берег залива, где, я уверен, нас ждет замечательное времяпровождение со святым схимником, общение с которым укрепит в нас истинные моральные ценности. Он поведает нам правду бытия, меры по поддержанию чистоты веры нашей и дел наших. Его доставят в полдень.
  - Так может быть, на это ответственное мероприятие послать наших заместителей, не менее ответственных лиц, пусть и они вкусят ценности духовного и материального миров, - Горбатый Симплер с лукавством смотрел на Билла.
  - Нет, это не возможно по нескольким причинам, и первая из них та, что нам без чистых помыслов не раздобыть Священный Грааль. Это наше поле жизнедеятельности и перекладывание на кого-либо, таит угрозу сравнимую с первозданным грехом. И, кроме того, переложи подобное дело на ответственных, те - на своих замов стрелки переведут, а замы - на своих подчиненных, так и до сторожей дойдет. Сторожа выиграют - остальные проиграют, и мы будем первыми из них.
  
   * * *
  
   Коротышка Брок вышел из крепостных ворот и ноги сами повели его в нужном направлении полем, по колено утопающем в колышущихся под нежным ветром цветами, насыщеннымп радостным перезвоном птичьих голосов, звуков природных, естественных, окрыляющих. Он летел, как ему казалось, слегка касаясь земли, не глядя под ноги, благодаря чему, пришлось два раза распластаться на мягком цветочно-травянистом покрывале, и понять, что падать, иногда, совсем не больно, а наоборот, даже приятно.
   Элоида ждала его в условленном месте, недалеко от мельницы, ловя кузнечиков, преследуя бабочек, нюхая цветы, вытянутыми руками стараясь коснуться каждого колоска, цветка, травинки - божественное дитя природы, и следом за ней трепетали ее белые одежды, раздуваемые ветерком, гонясь за ней и настигая.
   Брок очарованный и незамеченный, наблюдал ее игру, наслаждаясь происходящим; он ясно видел светящийся нимб у нее над головой (или это солнце, случайно, на мгновение, совместилось странным образом) не находя в этом чуда, и белые, развевающиеся за спиной крылья позволяли ей парить над землей, словно маленькой фее, ангелу, посланцу неземного происхождения. Он стоял, млея, от охваченного чувства радости, и счастьем была пронизана каждая клетка организма; счастливая радость потоком струилась в его артериях и венах, щекотала, разливаясь по кровеносным сосудам, завораживающим прикосновением струилась по капиллярам.
   Она заметила его и легким шагом подойдя, взяла за руку, так просто и естественно, как - летний дождь, как шелест листьев на деревьях, как утренняя роса на лепестках цветов. Они шли по цветущему полю, взявшись за руки, оставляя за собой шлейф, как корабли в море. Они сидели на берегу речки и бросали камешки, наблюдая, расходящиеся круги по воде; она бросала правой рукой, он - левой, держась за руки, будто боясь расстаться, хоть на миг.
  - Элоида... - произнес Коротышка Брок. Она посмотрела ему в глаза, приподняв брови. - Элоида, - повторил он вновь, - как красиво звучит твое имя.
  - Лео-нар-до, - певуче произнесла она.
  - Элоида...
  - Леонардо...
   Их голоса звучали в унисон, прекрасное созвучие редкой красоты; они повторяли его вновь и вновь, играя, забавляясь, смеясь, пока их уста ни сомкнулись в сладчайшем поцелуе; мир перевернулся, исчез, растворился, осталось одно космическое блаженство.
  - А еще я люблю кататься со скирды, - сказала она шепотом, слегка отстраняя его.
  - Что такое скирда? - спросил Леонардо.
  - Шутишь? Ты не знаешь, что такое скирда? - она смеялась и хлопала в ладоши. - Пойдем, я научу тебя с нее спускаться.
   Они подошли к огромному стогу сена, заготовленного для пищи скоту, и он помог ей взобраться, отведя стыдливо глаза в сторону. Они соскальзывали вниз, взявшись за руки, влезали и соскальзывали вновь, наслаждаясь захватывающим чувством свободного движения и запахом сена; а потом, раскинув руки, валялись наверху, подставляя лицо, руки, самих себя солнцу, подернутому облаками. Она начала, шутя, сталкивать его со скирды, он, играя, старался удержаться, слегка подталкивая ее к краю. Природа переплела их тела, и душистый поцелуй отключил их сознание, для отдыха и, одновременно, для готовящегося действа, невиданной чистоты великого таинства природы. В миг они стали единым организмом, который жил, дышал, ликовал. И наступила ночь, а затем день, и снова ночь, и опять день и так много-много раз, и не было ни времени, ни пространства.
   Коротышка Брок первый раз в жизни ночевал в скирде. Над его головой струился звездным маревом небосвод, луна подглядывала из-за туч, аромат душистых трав действовал, кружа голову, и унося мысли в звездные дали. Леонардо забыл кто он, где он и зачем на земле нужно все остальное. Он знал, что так не бывает. Но вот же, оно, есть. Элоида нежно перебирала пальцами его волосы, и он понял, что прикоснулся к божественным полям Олимпа: "Неужели я нашел свой Грааль?" - мелькнуло в голове и растворилось в бесконечности.
  
   * * *
  
   Большой Билл прогуливался с мистером Кнауфом по ухоженным дорожкам искусственного парка, жестикулируя тростью, которую зачем-то взял на прогулку.
  - У меня возникли некоторые вопросы, которые хотелось бы уяснить с вами, понять, какая у нас доктрина, и почему уничтожаются некоторые народы; кроме того, происходят чудовищные вещи на Земле, которые, на мой взгляд, вполне возможно не допустить, - мистер Кнауф замолчал в ожидании ответа.
   Билл перестал размахивать тростью, и пристроил ее на плече, словно солдат свое ружье:
  - Как вы знаете, мы все можем, но... зачем? Наша цель - управлять миром, что мы и наши предшественники совершали много веков подряд в большей или меньшей степени. Каждый институт власти имеют лаборатории для проведения опытов, экспериментов с целью получения дополнительных данных об исследуемом предмете. Наш исследовательский материал - люди, народы. Для того чтобы мы могли ними управлять, обратите внимание, для их же блага, должны знать о них все, и в первую очередь, чего они желают, и что пойдет им на пользу, а что во вред. А для этого надо знать, на что они способны. О, тут еще исследовать и исследовать, на многие лета хватит... А любое исследование, увы, требует жертв. Что касается народов, мы их не уничтожаем - они сами себя уничтожают, им лишь подкидывается ложная идея. Философская школа софистов в древней Греции, помните?
  - Да, конечно. Софизмы - это намеренные логические ошибки, совершаемые для того, чтобы запутать собеседника, ввести его в заблуждение, внушить ему заведомо ложную мысль, - продекларировал мистер Кнауф.
  - Верно, верно, - сказал задумчиво Билл, - вот мы и исследуем достижения древнего мира... в том числе.. - Он подошел к кусту лавра, сорвал лист и долго растирал его своими огромными пальцами, затем понюхал, тщательно, со знанием дела, - истинно божественный запах. Не зря победителей Олимпиад награждали лавровым венком.
  - Я тоже участвовал в Олимпиаде, - как-то отвлеченно, с грустью в голосе сказал Кнауф.
  - Вы, в Олимпиаде?.. - округлил глаза Большой Билл, - ах, да, я читал в биографии, что-то такое было. Мы все в молодости занимались спортом. Кто-то отдавал дань моде, некоторые - за компанию, и лишь немногие - профессионально.
  - Я пришел тогда седьмым, в финале... - смакуя воспоминания, медленно произнес Кнауф.
  - Это делает вам честь, - Билл внимательно осмотрел собеседника, разыскивая в нем, должно быть, остатки спортивного сложения. - Так вот, о доктрине. Доктрина есть, вы должны были прочесть в докладах. Возможно, она не так ярко выражена, знаете ли, в этом мире меняется все, видоизменяется, в том числе и доктрины... мы пока остановились на модели "крепостное право" усовершенствованное временем. Народы тех стран, которые прошли через это, лучше изолировать и сократить, во всяком случае, ту их часть, которая прослеживает аналогию былого времени с современной моделью. Остальные нам не помеха; иные страны и народы не могут даже осмыслить, что это такое...
  - Почему же так жестоко... Известно же, к чему привело крепостное право и чем закончилось, так зачем идти старым путем, вместо того, чтобы искать новые направления развития? Вы упоминали сейчас о лаборатории, где же новые изыскания, находки? Ведь принесенные жертвы должны быть оправданы?..
  - Видите ли, господин Кнауф, вы совершенно правы, как и то, что верно знаете - всякое развитие, обычно, движется по спирали, вот мы и находимся на одном таком витке повторяющейся истории, только в новых технических, экономических и прочих условиях.
  - Крепостное право... Это, когда помещик полностью управляет своими подданными, властен продавать их и покупать, наказывать и одарять, венчать или отдавать в солдаты, казнить и миловать.
  - Верно, верно. Ныне эту роль выполняют местные олигархи руками государственных служащих и не только. А остальные аналогии пытливый ум легко определит самостоятельно. Вот наша задача и состоит в том, чтобы эти "пытливые умы" устранить, убрать. Жестоко? Да, но по-другому не получается. Общество нельзя будоражить для его же пользы, им лучше находиться в неведении: спираль штука последовательно раскручиваемая, ее лучше не обрывать... для самих же народов лучше...
  - Им лучше оставаться в неведении того, чем крепостное право многократно подлее рабовладельческих отношений. В рабство обращались порабощенные народы, которые терпели поражение в открытом сражении; при крепостном же праве в рабство попадают граждане собственной страны...
   Соловьиная трель раздалась в саду, резкая с надрывом, сольными переходами, неожиданными пассажами. Оба Консула обратили внимание в слух, оставив неприятную тему дозревать...
  
   * * *
  
   Марк Рой проснулся от страшного грохота, будто бы в пролет лестницы с верхнего этажа сбросили буфет. Буфет был, несомненно, из дорогих, так как следом раздался пронзительный вопль понесенной утраты, как могло показаться. Марк вскочил, со сна плохо соображая, где он, и который сейчас час. Он никак не мог найти выключатель - темень была полная, судя по всему, стояла, или лежала, глубокая ночь, занавес которой пытался кто-то приподнять, сковырнуть, раздербанить. Снова, что-то загрохотало в коридоре, и послышалась грубая мужская брань вперемежку с женским, закладывающим уши, сопрано.
   "Совместилось-таки", - подумал Марк с саркастической улыбкой и посмотрел на часы - было два часа ночи. Он спешно умылся, набросил одежды и вышел в коридор, куда его манило чрезмерно развитое чувство любознательности. Шум странного характера доносился с первого этажа: после недолгого затишья, раздавался звук, очень напоминающий удар молотка по шляпке гвоздя, и следом, свирепая нецензурщина, как будто бы, бьющий по гвоздю, угодил себе по пальцам. Рой спустился вниз по лестнице, сплошь усыпанной осколками стекла, тут же валялся расколотый на щепки деревянный стул, печальным видом вопрошающий "за что"? Стойка администратора была повержена и расплющена неведомым прессом. В нагрянувшей вдруг тишине, Марк старался обнаружить источник шума, и, не обнаруживая причину его, терялся в догадках, саднивших душу страхом. Но сколько загадке ни прятаться, а кто ищет, тот обязательно найдет. Заслоненного колонной, Марк заметил невысокого мужчину, совершающего странное движения рукой, в которой сверкало, что-то металлическое. Продолжив наблюдение, стараясь понять смысл его позы метальщика копья и, не находя отгадки, Рой замер в ожидании дальнейшего осмысливания происходящего. Все разъяснилось скоро и просто: мужчина сделал несколько прицеливающихся движений и после, запустил предмет, оказавшимся обыкновенным столовым ножом с увесистой рукояткой в сторону деревянной двери, прильнув к которой, как только теперь заметил Марк, стояла ночная дежурная, скокошившись, с закрытыми глазами, ни смея пикнуть. Нож, вращаясь, пролетел к двери, шлепнулся со звоном о ее поверхность, отскочил и шмякнулся на каменный пол вестибюля. Следом раздалась грязная похабщина, раздосадованного неудачным броском метателя. Он наклонился, подобрал валяющийся у его ног другой нож, и стал так же тщательно готовиться к новой попытке. "Еще один раз, и соберешь мне все ножи", - успел он бросить фразу прибитой к двери женщине, перед тем, как оказаться в страстных объятиях Марка, который, негодуя, бросился на негодяя всем телом, не заботясь о собственной безопасности. Миг, и они оказались на полу, сцепившись, как неразлучные друзья. Нож отлетел в сторону, и ничто им не мешало отдаться эмоциям: вцепились друг другу в волосы, лицо, шею, стараясь повредить, разодрать, укусить. Прошло немало времени, прежде чем уставшие борцы, замерли для отдыха, не оставляя объятий. Винный перегар от метателя шел такой, что окружающим право было требовать закуску, и без сомнения, поднесенная ко рту зажженная спичка спровоцировала бы выброс пламени. И тут только к Марку вернулось восприятие окружающей среды: они лежали на прохладном каменном полу, и трое женщин, работниц гостиницы, почем зря ругали его, Марка, за то, что он напал на их директора, этого почитаемого всеми человека, отца двоих детей и далее шел длинный перечень добродетелей сотворенных их начальником. А то, что пьян, так с кем ни бывает, и это только подтверждает сильные стороны настоящего мужчины, и кто его, приезжего, туриста сраного, просил посреди ночи ходить по гостинице, создавать шум и еще, драку затевать, за которую в милиции ой как не похвалят...
   Услышав такие интересные речи о себе и своем положении, "сраный турист" со всей оставшейся в мышцах силой, вызванной контрнегодованием, оттолкнул липнувшего к нему директора, отполз в сторону, насколько мог, поднялся и поковылял на свой этаж в номер зализывать раны, обретенные в сражении.
  
   * * *
  
   В тени старого платана, на берегу залива, сидел на траве старец, скрестив по восточному ноги, и выставив тыльные стороны рук, как будто для загара. Рядом с ним были расставлены кресла-качалки, столик с прохладительными напитками и легкими закусками. Но он из всего предложенного выбрал клочок земли покрытой травой, на котором расположился, чувствуя себя более уютно. Шесть черных огромных машин, доставивших Консулов, остались дожидаться своих хозяев, словно верные псы, ревниво поглядывая на них со стороны.
  - Святой отец, - обратился Больной Билл, к гостю, - может быть вам будет более удобно в кресле? Оно с подогревом-охлаждением, вентиляцией, а также с вмонтированными распылителями ароматов, успокаивающими нервную систему...
  - Моя среда здесь, и большего мне не надо - во вред пойдет, - промолвил схимник, со взглядом, устремленным в вечность, не шевелясь и не моргая.
   Консулы наблюдали за ним с любопытством, сомнением и сарказмом одновременно.
  - С вашего позволения, - продолжил Большой Билл, - мы хотели бы задать несколько интересующих нас вопросов, но сначала позвольте выразить благодарность, за то, что, несмотря на столь преклонный возраст, вы дали согласие на аудиенцию.
  - Я никому не отказываю уже сто шестьдесят лет, - сказал старец, и рот его остался приоткрытым.
  - Ни в себе, дедушка, - шепнул Коротышка Брок, рядом сидевшему мистеру Кнауфу, - похоже, аттракцион будет забавный, - но тот молчал, всматриваясь в седого старика, его блаженную отрешенность.
  - Святой отец, - вмешался Бомблатер, стараясь ускорить процесс уяснения вопроса, волнующего собравшихся, - святой отец, всех, кого вы видите здесь, наделены неограниченной властью над миром. Мы владеем всем, что есть на Земле, мы, шесть Консулов Ордена Власти, рыцари Христа и Храма Соломона, последователи Ордена Тамплиеров, единственно чего у нас нет - это Священного Грааля; мы обязаны быть его хранителями по праву сильных мира сего.
  - Передо мною небо, солнце, деревья, вода, птицы, берег... - тихо, не торопясь, перечислял старец.
  - Если он будет перечислять все, что перед собой видит, так мы и до вечера не разойдемся, - с ухмылкой проронил Брок так, чтобы его слышал только мистер Кнауф.
  - ... они тоже принадлежат вам? Священный Грааль, чаша, в которую Иосиф Арифамейский собрал кровь распятого Иисуса. Сын доблестного рыцаря Ланселота Галахад добыл его, заслужил прикосновения к святыне и был вознесен на небо, как святой, - старец замолчал, и пауза длилась слишком долго, долго настолько, что некоторые из Консулов готовы уже были словом подтолкнуть старика к продолжению. Но по прошествии некоторого времени, схимник тихо, но ясно продолжил:
  - Рыцари Ордена Тамплиеров взяли его под охрану, Перцифаль, были и другие...
  - И где же, где же он сейчас? - не выдержал Коротышка Брок.
  - Священный Грааль всегда там, где ему положено быть. Искать его бессмысленно, если нет предрасположения свыше. Позже, всем, кому по усердию их являлась святыня, от владения отказывались, а кто жаждал - никто не нашел...
  - Но мы являемся продолжателями дела Ордена Тамплиеров, почему не явится нам Священный Грааль? Кому ж еще, как ни нам... - Большой Билл подался всем корпусом вперед, для убедительности своих слов, что ли...
  - Свыше все...
  Воцарилось молчание, отсчитываемое набегающими на берег тихими волнами. Старец сидел неподвижно, молча, созерцая. Мистическое состояние полного покоя завладело всеми, Коротышке Броку даже показалось, что он ни надолго уснул.
  - Божественной империей владеет только один хозяин. Он знает... - эти слова старика вывели всех из оцепенения.
  - Отец, а может ли Священный Грааль попасть в руки людей недостойных, бесчестных, преступных в своих деяниях?
  - Божья благодать не может сойти на недостойных. Прощение - это одно, а благодать - иное. Только чистые помыслами и делами достойны владеть...
  - Я так и знал, блефуют, гады! - Горбытый Симплер вскочил, и, не обсуждая свои мысли ни с кем, пошел к машине.
  - И еще один вопрос, святой отец, если не утомились, - Большой Билл ел старца глазами. - У нас есть стол для голосований, возраст его - столетия, согласно конструкции своей может выбросить только шесть шаров. Всегда шесть и выбрасывал. В последний же раз, дважды, выбросил седьмой, что технически не возможно. Черный... Не могли бы вы разъяснить...
  - Значит, так надо... Тайна может открыться, а может долго лежать...
  - Кому надо? - после еще более длительного ожидания спросил Большой Билл.
  - Просто, это событие должно произойти и все... Зачем землетрясения, ураганы, смерчи, нужны ли чудеса, тайны, сама жизнь? - старик говорил все тише и тише, - так должно быть, и никаких почему...
  - Что-то снова заело у мудреца, - прошептал Брок в наступившей тишине.
   Залив вяло плескал волны о берег.
  
   * * *
  
   Стог сена вместо нежнейшей постели, звездный купол над головой, стрекот цикад, крики ночных птиц, волнующая тайна ночных звуков, наполненная таинственными шорохами, вздохами неведомого происхождения, мерцающий звездный свет, вдруг падающая звезда - мог ли Коротышка Брок предвидеть все это в ближайшем будущем? Он млел от восторга, неожиданно открывшейся красоты мира со стороны, над которой привык насмехаться. "Как я заблуждался, как был наивен в своем неведении, такая красота вокруг, какой душевный покой, и жажда чистой страсти, наслаждения от простейших предметов, чувств, звуков, известных с детства каждому ребенку", - некое просветление снизошло, теперь уже ни на мистера Брока, а просто, как в детстве, на Леонардо.
  - Деонардо, - прошептала Элоида. Они лежали в стогу сена, раскинув руки, чуть касаясь друг друга. - Скажи, а в замке действительно живут боги? У нас в деревне так говорят, никто никогда там не был, нам запрещено туда ходить. Все, кто здесь родился, могут посещать лишь пять деревень в округе. Но я знаю, что мир огромен. Мы живем в защитном круге, охраняем богов. У нас обожествляют тех, кто ходит в крепость, может прикоснуться к святым местам, где ступали ноги верховных отцов. Там, верно, духовной чистотой пронизана жизнь, воздух, земля и живут одни святые. Расскажи мне о вашей жизни, Леонардо.
  - Да, святые, - ухмыляясь своим мыслям, произнес Коротышка Брок. - Кроме древних стен, там все бутафория, все не естественно притворно, напичкано шпионской аппаратурой и прочей дрянью. Пираты, торговцы, проститутки, калеки, базары, лавки, таверны, все - остроумная выдумка талантливого режиссера. Пираты никогда никуда не уплывут, торговцы - не поедут в дальние страны за товаром, вольные женщины вольны только в пределах крепости....
  - Совсем, как я, - сказала Элоида, - и вовсе об этом не жалею.
  - Они тоже... Но от этого их мир не становится богаче, разнообразнее, интереснее, занимательнее. Вы все, птички, в золотой клетке, не знающие проблем с питанием и бытом, но не ведающие красот и широт огромного мира, с его трудностями и радостями, огорчениями и победами, подлостью и сомоотверженной преданностью.
  - У нас говорят, что в замке все волшебное, сказочное, божественное. А ты богов видел?
  - Э--э, богов. Я видел их порочных слуг, которым не избежать гнева господнего, интуиция мне это подсказывает...
  - Не надо так говорить, ты говоришь пугающие слова. Обними меня и я умчу тебя к звездам, туда, где не будет никого кроме нас, где станем мы одним организмом.
  
   * * *
  
  - Прошу всех встать, президент идет, - прозвучала команда премьер-министра, и Президентский Совет замер, в ожидании появления первого лица страны.
   Первое лицо решительно вошло в услужливо открытую дверь богато обставленного просторного кабинета и на минуту остановилось, чтобы осмотреть присутствующих.
  - Все? - только и спросил он.
  - Все, все... здесь... - подданническими голосами ответили собравшиеся.
  - Ну, что допрыгались, господа президентские советнички, доигрались, досоветовались... ни один банк, ни один кредитный союз, ни одна страна в мире не желает нам деньги взаймы перечислить. Брать брали, а отдавать, кто будет? С народа давить? С него давно все соки выжаты. Свои отдать, наших олигархов трухнуть? Свои, понимаю, жалко; олигархи пообещают и завтра же сбегут. Какой позор, всем должны и отдать нечем. Вы же мне гурьбой все уши проели, что побоятся не одолжить, потому что вообще ничего не отдадим, мол. Весь народ к ним попрет, им же хуже будет. А они взяли и не побоялись. Что сидите, дьяволы, носом в бумаги уперлись, нет в стране денег даже на то, чтоб бумагу купить, на которой деньги печатать. Дружно кричали: "Бери, бери! Потом, как-нибудь вернем; или они забудут, или простят, или еще чего". Вот теперь оно, "потом", пришло. Что делать будем, советнички хреновы, - президент водрузил на стол свои огромные кулачищи. - Ну, чего молчим? Когда деньги приходили, так советов, куда пристроить отбою не было, а как возвращать или заработать, так сразу идеи поистощились. Не молчать, я сказал! Звездите, хоть что-нибудь! Или я выбивать из каждого умную идею должен?
  - Может быть... еще попросить? - жалобно предложил советник по экономике.
  - Ты это министру иностранных дел скажи, он полмира объехал с протянутой рукой, обратно на перекладных вернулся, и ни цента...
  - Может быть наши реки и море продать, если безвыходность... - тихо прошептал министр по туризму.
  - Ты, что, спал на заседаниях? Они загажены до последней степени, торгуем, никто не покупает. К тому же, заложены за долги, уж, как пять лет.
  - Может заводы продать? - предложил советник по тяжелой промышленности.
  - Еще один с неба свалился, - стукнул президент по столу. - Они все уже по два раза проданы, а потом нашим судом возвращены. Третий раз, точно, никто на эту удочку не попадется. Дураки закончились с нами дело иметь.
  - Плохо, - вставил слово премьер-министр, - без дураков нам никак нельзя.
  - Проучить надо, этих умников из мирового банка и прочих финансовых союзов, - раздался уверенный бодрый голос в конце стола.
  - А, это ты, Арсений, махнул рукой в сторону высказавшегося советника по национальной безопасности и обороне президент. - Ты хоть не мути воду, и так тошно.
  - Может быть, сауну посетить, коньячку бахнуть, девочки... оно и попустит, - раздалось заманчивое предложение с задних мест. Голова предложившего тут же нырнула за спины впередистоящих, и зарылась вглубь, как угорь в ил.
  - Возьмут кредиторы за жабры, будут тогда и коньячок, и девочки. С нас то они, конечно, ничего не поимеют - кишка тонка. А вот, этим самым девочкам, как и прочему народцу, живот к позвонку подпереть придется.
  - И все же, иностранных зануд банковских наказать надо, да и соседи у нас подлючие: мы здесь без денег гибнем, а они в купюрах купаются, и никакого тебе сочувствия. Вона народ на издохе сипит...
  - Арсений! - прикрикнул резко президент, - если, что ляпнуть хочешь - так по делу, а бредятины твоей мы уже накушались.
  - Я дело говорю, а вы слушать не желаете.
  - Ну...
  - Деньги надо не просить, а брать. Если на улице просить - кто даст? А приставь нож, совсем иной результат.
  - Что за чушь ты несешь! - начинал злиться президент.
  - Это сначала бред, а потом все на свои места станет, еще и спасибо скажете. Ведь не зря ж в песне поется: "Никто не даст нам избавленье ни царь, ни бог, и ни герой. Добьемся мы обогащенья своею собственной рукой". Предлагаю операцию "Подножка". Отрабатываем сначала отходные пути на случай, если события будут развиваться не по нашему сценарию - ставим ногу на подножку, это в переносном смысле, поэтому и название операции так подобрано. У всех у нас есть гражданство других стран, хоть законом это и запрещено, и деньги в зарубежных банках, хотя тоже запрещено - кто только эти дурацкие законы навыдумывал. В случае чего, ножку на подножку, и ищи ветра в поле. Теперь, когда стратегия отступления ясна, отработаем наступление:
   - У тебя армия к военным действиям готова? - неожиданно обратился Арсений к министру обороны.
   Тот приподнял красные веки заплывших глаз и невидящим взглядом посмотрел в сторону советника по национальной безопасности и обороне.
  - Патроны, я надеюсь, в войсках имеются? - твердым голосом спросил Арсений.
  Министр обороны повел головой и ответил вопросом на вопрос:
  - Тебе, что до этого? В мое ведомство не лезь.
  - А то, что стрелять, возможно, придется.
  - Придется, стрельнем, - неуверенно ответил министр обороны.
  - Сколько самолетов можешь поднять в воздух? - не отставал Арсений.
  - Если весь имеющийся бензин вместе слить, то сколько угодно... хоть десять.
  - И что, все взлетят? - не унимался советник.
  - Когда взлетят, тогда и посчитаем, что сейчас пустое молоть.
  - Так проверить надо, испытать, - наседал Арсений.
  - Чтобы проверить, необходимо двигатели запустить, а они последний бензин сожрут, ученый ты наш, - начинал свирепеть министр обороны от такой неосведомленности советника.
  - Не тяни, дело говори! - прикрикнул президент.
  - А я что? Я и говорю, этих подонков, банкиров, надо потрусить, напугать, психическую атаку им устроить, тогда они с испугу и от неожиданности кошельки и раскроют. Нападем мы на них, я уже и число придумал... на следующей неделе. И жать, жать пока не опомнились, кто с ними воюет. Дадут денежки, никуда не денутся. Главное в войну ввязаться, как говорили великие полководцы, а там посмотрим, куда дорога выведет...
  - А если нас за горло прихватят? - высказал сомнение президент.
  - Нас лично не схватят, вы верно запамятовали, что операция носит кодовое название "Подножка" - станем на подножку и прощай родина. Что же делать, если другого не дано. Слава богу, денег запасли на столетия, а с ними прожить везде можно. Родину только жалко, свыклись мы с ней.
  - Ладно, без соплей. Очень даже тонко задумано. Ты, Кузьма, - президент ткнул пальцем в министра обороны, - накануне, на учениях, проявил себя героем: сбитый иностранный гражданский самолет на твоем счету - это раз, два жилых дома одним выстрелом снес, как и не было - это три, тебя весь мир боится - это шесть. Так, что фуражку набекрень, саблю наголо и, с богом вперед, в бой; только, если поймают, - кто послал не говори, прибью! - и обращаясь к советнику по национальной обороне и безопасности похвалил, - дурак дураком, а такого напридумал, что и десять умников не разгребут. Но смотри, если что не так пойдет - с тебя первого голову сниму, а после пусть судят, если поймают...
  
   * * *
  
   Бирюзовое море играло блестками. Чайки парили в небе, словно натурщицы для художника. Ветерок ласкал пока еще не загорелые тела.
  - Моня, а Моня. А что я у тебя такая несчастная: лежу в японском халате на берегу Средиземного моря, и вся вот-вот зарыдаю, от чего не знаю сама.
  - Милочка моя, выпей коктейль, там коньяку накапано, уснешь, и за это время, не будешь себя дурью маять.
  - Я уже три коктейля выпила, и только мысль разволновала, а сна никакого в помине нет. Вот думаю, думаю, и так мне обидно стало, что даже не представить как.
  - Не думай ни о чем, мое золотце - тебе это вредно, - отвечал Моня жене, запивая сказанное свежее выжатым апельсиновым соком. - Расслабься, и пустая мысль уйдет в воронку...
  - Уж, как ни расслаблялась, а все никак не вылезет обидный червь, так и шевелится: сколько же настоящий Грааль стоит, если за поврежденную старую чашу, нам столько денег перепало.
  - Не забивай себе голову мусором, там и так все пустоты забиты им - бесценный он, нет ему цены.
  - Моня, так почему же ты так мало денег взял за нашу чашу, ведь они не знали, что это не совсем то, что надо.
  - Бэла, ты вся в свою маму: если тебе мед, так только большой ложкой...
   Крупная чайка низко спланировала над пляжем и приземлилась совсем рядом, гордо вышагивая по прогретому солнцем песку.
  - Моня, и все же ты не прав. Ты сделал меня несчастной. Теперь, что угодно делай, но мысль, что мне могло достаться столько, что могла бы запросто ходить в гости к Боре Рахману, а его дядя, чуть ли не племянник того самого Рокфеллера, меня не отпускает, и требует, чтобы ты за оказанную бандюкам услугу ещё попросил какие-нибудь дивиденды... Может тогда немного успокоюсь?
  - Бэла, золотце, неужели тебе таких деньжищ мало, ведь теперь можем не вылезать из-за границ, чего ж тебе еще, в твои-то годы.
  - Ты еще и попрекаешь, если я где выдохлась. Но вот в мыслях еще не все истлело, и интерес к тебе имею спросить, раз ты так опростоволосился: давай я тебе еще таких чаш достану, а ты торгуй, если настоящий Грааль добыть кишка не выросла.
  - Нет, ты моя радость, непревзойденная дура, если не имеешь никакого понятия, что такая "шара" один раз в жизни подворачивается и следующему в очереди, только через десяток-другой лет может чего и выпасть. И счастье, что на нас это свалилось, а то б тебе топтаться на нашей зашморганой кухне, пока паралич не разбил бы, и крышкой не накрыли. У тебя к тому предрасположение... моя душечка.
  - Моня, "фи", такое не к месту мостишь, что я так поняла, ты отказываешься торговать Граалями, и как раз в тот момент, когда я придумала, где такие чаши раздобыть, куда там по качеству тому, который ты продал.
  - Вот сама ними и торгуй, если так неймётся нежиться в этой жизни и ты торопишься к иной. Заодно всем нашим, там, привет передашь.
  - Эх, Моня, Моня, я такие идеи подкидываю, другой бы меня с рук на землю не выпускал.
  - Грезится все тебе, моя радость, проекты твои чрезмерно дороги для любого смертного, не по Сеньке шапка... Я уж несу из последних сил, потому что тяжела бесполезная ноша, да жалко бросить - привычка.
  
   * * *
  
   Только истома приятно обволокла члены, и сознание скользнуло в мир прекрасного, как дверь номера распахнулась под напористыми действиями Гоши Азорского:
  - Вставай быстрей, всю войну проспишь, опоздаем... минута на сборы... внизу машина, - кричал он бессвязные фразы, передавая шумом и эмоциями, важность момента.
  - Что? Где? Какая к черту война... - Рой приподнял голову, приоткрыл глаза и готов был снова упасть и заснуть.
  - Вставай, опоздаем, такое зрелище... смотри, ждать не буду, - продолжал бурлить Гоша, расталкивая своего нового приятеля.
   Его напор возымел действие: Марк впопыхах побросал вещи в рюкзак, кинокамеру повесил на грудь и устремился вниз по лестнице, на которой еще слышны были деловые шаги Гоши. Он плюхнулся на сиденье машины, стоящей у входа, и она рванулась вперед с визгом, распугивая ночных прохожих, кошек и влюбленных.
  - Объясни толком, куда мы едем, и почему ночью? - спросил Марк, когда они выехали за город и понеслись по вольной дороге со скоростью, обеспечивающей замирание сердца, мысленное прощание с миром, и всяческие паршивые мысли о том, какой непристойный вид имеет тело, погребенное под перевернутой машиной с разбросанными по шоссе башмаками. - Ты, что, монтажера, которого я искал, обнаружил?
  - Лучше монтажера... сейчас все интересные люди будут здесь: и корреспонденты, и сценаристы, и операторы, и монтажеры, мать их...
  - Да, что случилось, объясни, наконец?
  - Наши рукамиводители от безнадежности дела, решили к соседям не в двери войти, как полагается цивилизованным людям, а через забор перелезть и, по возможности, ограждение развалить для пущей своей значимости.
  - Зачем? - не понял Марк, - ты говоришь совершенно не понятные мне вещи.
  - Объясняю специально для гражданина другой страны, инопланетянина, по-нашему. Мне только что сообщили, под величайшим секретом, что наши великоразумные мужи, руководствуясь здравым смыслом отчаяния, решили втюрить соседям свой геморрой... Э, да я вижу, ты ни черта не понимаешь - наше правительство, президент, короче, весь руководящий когал, не нашли лучшего, так видно их за горло взяло, как издать тайный приказ о нападении на наших соседей, и это вторжение начнется прямо сейчас... через три часа. Мы еще успеем домчаться до границы.
  - Ты не боишься говорить мне об этом? Это же секретная информация. Тебя же первого арестуют, а в военное время и хуже может быть, за разглашение секретной информации.
   Гоша заржал с таким прискоком над сиденьем, одновременно и плача и смеясь, что руки его перестали удерживать руль, а машина стала выписывать такие кренделя на дороге, какие чертит ни каждый кум, возвращаясь с крестин.
  - Почему ты смеешься? Нас арестуют на подъезде к месту военных действий.
   Гоша снова неистово загоготал, и Марк для безопасности, машинально положил левую руку на руль, пытаясь предотвратить возможный занос машины.
  - Не бойся, я в порядке. Рассмешил ты меня, чуть сосуды в голове не полопались. Ты нашу армию, когда-нибудь видел? Этот голодный сброд только и думает, как бы что украсть, чтобы тут же съесть. Умора будет, еще та... Ты очень недолго находишься в нашей стране, чтобы уловить тонкие нюансы нашей жизни, загадочного менталитета и не поддающимся никаким математическим расчетам, умонастроениям.
  - Ну, почему... Я уже кое-что уловил... А как же народ? Что, если он возражать станет против войны?
  - Кто? Народ? Возражать? Ты думаешь, от кого сегодняшнее нападение в секрете держат? От меня, тебя? Нет уж-ки, от него, народа, и держат. Да узнай он, что сегодня ранним утром, под покровом поздней ночи, войска полезут в непрошеные гости, он, народ, тут же помчится следом, чтобы подкормиться, украсть, запастись провиантом впрок, побить чужие витрины, полакомиться, зацепиться, попытаться остаться навсегда и никогда не возвращаться на свою землю, с которой дружно побегут, как только узнают о вторжении.
  - Ничего не понимаю, так почему они голосуют за тех, кто их довел до такого состояния?
  - У нас побеждает ни тот, кто голосует, а тот, кто считает голоса. И, кроме того, за кого голосовать? В бюллетени вписаны только избранные фамилии. У них деньги, бюллетени, они же сами и считают, так что ошибки быть не может, кто победит.
   Они долго мчались молча, каждый обдумывая свое видение событий. Мимо проносились темные сонные села, мелкие города, огороды, то со смешными пугалами, а то в изодранных одеждах и приделанной тыквой вместо головы с дорисованными зверскими усами и свирепыми глазами, что впору взрослых пугать, а не то что безобидных пернатых поберушек; кривые заборы, черные сараи, редкие деревья и бесконечные поля злаковых, буйно растущих на благодатной земле.
  - Опоздали! - прокричал Гоша. Марк открыл глаза, пробуждаясь от короткого сна.
  - Опоздали! - снова прокричал мастер жареных новостей, но теперь тише и с досадой в голосе.
  - Куда опоздали? Почему?
  - Вон, видишь черные тени танков впереди? Они уже границу перешли. Минут через пятнадцать их догоним.
  - Странно! Не слышно ни стрельбы, ни разрывов, - Марк высунулся в открытое окно.
  - Стрельба и взрывы - это в кино. У нас все тихо, мирно. К тому же, кто сказал, что у них снаряды есть; они уже давно списаны с наличия, проданы, распилены, украдены и вновь занесены в накладные, как существующие, и липовые накладные давным-давно проданы-перепроданы...
  - Как же можно посылать воевать, если в танках нет снарядов? И ответного огня не слышно, - Марк смотрел на наступающие войска с непониманием. - А из вашей бухгалтерии, я вообще ничего не понял. Тут академиком надо быть, чтоб разобраться не меньше...
  - Академики в этом не разберутся. Здесь всё намного тоньше... На хрена им снаряды? Ты когда-нибудь слышал, что такое психическая атака? - Гоша снова задергался за рулем от сотрясающего смеха. - И с другой стороны никто стрелять не будет, их же за ряженных принимают. Но заснять этот вертеп на кинокамеру для потомков - кое-кто дорого заплатит, может быть. А нет, так хоть сами насмеемся.
  - Не могу понять тебя, - недовольно бросил Марк. - Начинается война, кровь, жертвы, ужасы потерь, невзгоды. А ты ведешь себя, по меньшей мере, странно. С нами самими через пять, десять минут может случиться все, что угодно.
   Гоша на секунду опустил руки, бросив руль, и загоготал сильнее прежнего, ударившись даже пару раз головой о баранку:
  - Жертвы, ха-ха-ха, кровь, ух-ху-ху.
  Они пересекли границу соседнего государства, о чем сообщала пограничная стела, и понеслись вдогонку танкам и пехоте, наступающим где-то впереди, то появляясь в просвете деревьев и пригорков на фоне проясняющегося неба, то исчезая. Вскоре подъехали к двум танкам, застывшим на обочине на незначительном расстоянии друг от друга. Гоша остановил машину возле ближнего и, выйдя, крикнул:
  - Что случилось?
  - Не видишь, что ли, ответил недовольно танкист в черном комбинезоне, сидя на стволе орудия, - гусеницу сорвало, трак обломился.
  - А второй чего?..
  - Бензин закончился. Командир думал, еще километров на пяток хватит, а он сожрался досрочно. Вот теперь загораем. А вы куда направляетесь?
  - За войсками. Корреспонденты мы. Кино снимаем, чтобы потомкам вашу славу в голову вложить, - от души рассмеялся Гоша.
  - Что ты все ржешь, как ненормальный, - попрекнул Марк.
  - "Его лошадка, снег почуя...". Засиделся я в рутине, а здесь воздухом повеяло, вот такая, здоровая реакция.
  - Отлично, - крикнул танкист, и рукояткой пистолета постучал по броне танка. Из люков появились еще двое в черных комбинезонах, словно черти из преисподней, без хвостов, правда, но в пугающих шлемах зато... - Задрайте люки! Вот с ними сейчас поедем, пока наша пехота не все еще обобрала, - отдал он приказ и, не спрашивая разрешения, полез в Гошину машину. Гоша не возражал.
   Только тронулись, как от второго танка отделился еще один черный комбинезон и подняв руку вверх, предложил машине остановиться:
  - Если вы в поселок, возьмете нас с собой, - безапелляционно приказал он.
  Но тут Гоша ему возразил:
  - У тебя что, повылазило? - Нас в машине пятеро, места больше нет, разве что, в багажнике, - он напрасно так пошутил, так как танкист обрадовано подхватил:
  - Вот и чудненько. Я помещусь на заднем сиденье, наводчик поедет в багажнике, ему все равно наводить ничего не надо, заодно и проспится, а механик-водитель на крыше разместится, пусть дорогу запоминает, на случай, если обратно драпать придется.
  - Не придется, - обнадежил командир первого танка, - зацепимся...
   Навьюченная машина двигалась тяжело с постоянными остановками: на поворотах и подъемах механик-водитель с завидной регулярностью соскальзывал с крыши на асфальт шоссе, грязно ругая конструкторов, не удосужившихся предусмотреть посадочное место на крыше машины.
   - На худой конец, хотя бы поручни, падлы, установили! - кричал он при очередном падении с крыши, вращаясь через голову сначала колесом, а следом бочкой, - и после растянувшись в очередной раз на асфальте безобидным христосиком.
  - Он, что у вас, гимнаст? - спросил Гоша при очередном гимнастическом этюде механика, слетевшего на повороте с крыши машины.
  - Нет, - ответил танкист, - спирта немного лишнего хватил, иначе, давно б уже убился.
   Как вы думаете, жертв много на этой войне будет? - спросил Марк, обращаясь ко всем сразу.
  - Вряд ли, последовал довольно уверенный ответ, - если, конечно, наш механик, сорвавшись в пике, на очередном повороте не разобьется, - все дружно загоготали. - Если друг друга не постреляют, деля добычу; хорошо снарядов мало, а может быть и вовсе нет - в последние дни хорошо распродавались, и патроны не у всех, так что должно обойтись, - задорный мужской регот сотрясал машину, словно теплая компания возвращалась после удавшейся вечеринки, ранним утром, с угасающим хмелем в голове. Или же охотники с удавшейся охоты...
  - Вот интересно будет, если разобьется, - задумчиво сказал один из танкистов. - Обычно, первого погибшего на войне в герои записывают и память живет о нем долго.
  - Верно, и орден бы присвоили посмертно... - убедительно добавил другой член экипажа.
  - Орден бы точно дали, - подтвердил командир танка. - Так, что даже немножко жаль, если не разобьется - стольких благ и почестей лишится. А так бы был завидным женихом - правда, немножко не живым.
   Марк Рой не мог понять: шутят танкисты или говорят серьёзно; смеяться от их слов надо было или, наоборот, осуждать. Он взглянул украдкой на Гошу, но тот неопределённо скалился, вглядываясь в бегущую впереди дорогу.
  
   На въезде в поселок стояла брошенная боевая машина пехоты, перекрывая дорогу. Гоша остановился. Механик-водитель по лобовому стеклу сполз на капот, а оттуда переместился под колеса машины. Танкисты вывались из автомобиля и принялись разминать затекшие члены. Все дружно закурили. Тут только Марк заметил, что по всему прилегающему к поселку полю идут работы. Солдаты саперными лопатками усердно рыли землю. Кое-где горели костры.
  - Траншеи готовят к бою, - вслух предположил Марк.
  - Картошку копают, - сказал один из танкистов, и оба экипажа дружно зашагали в поле.
  - Что они делают? - спросил Марк у Гоши.
  - Тебе же ответили, - картошку выкапывают.
  - Зачем? - не понял Марк.
  - Ты мне при первой встрече показался более сообразительным. Зачем выкапывают картошку? - чтобы съесть. Ладно, садись в машину, заедем в поселок, осмотримся. Надо какое-нибудь начальство найти, у него хоть информацию испросить можно. Эй, герой! - обратился он к мимо проходящему солдату, - где штаб расположен, знаешь?
  - Там, где майор, командир батальона, там и штаб.
   Гоша завел машину и, объехав растянувшуюся на проезжей части боевую машину пехоты, тронулись в путь. Двигаться пришлось недолго, так как проезд преградила военная техника, оставленная посреди дороги без малейшей заботы о сзади следующем транспорте. Марк строчил кинокамерой во все стороны, запечатлевая исторический момент события.
   В это время в небе появились два самолета, пугая наблюдателей своим зверским ревом.
  - Наши, - сказал Гоша.
  - Откуда знаешь? - усомнился Марк.
  - Ты что, не видишь, как их бросает из стороны в сторону, и носами все время клюют. Если не столкнутся в воздухе "гастелы", то еще что-нибудь выкинут...
   Гоша не договорил, так как один самолет резко развернулся и полетел в обратном направлении, откуда и пришел. Второй же, как-то слишком резко клюнул носом воздух, еще раз и стал быстро приближаться к земле.
  - Похоже, горючее закончилось, - прокомментировал всезнающий Гоша.
  Самолет в последний момент удачно спланировал и, скользнув по верхушкам деревьев, скрылся в зарослях орешника.
  - Я же сказал, бензин закончился, - подтвердил Гоша свою догадку, - даже не взорвался. Повезло летчикам. Пошли, - и махнул Марку, предлагая следовать за ним.
  - А почему летчики не катапультировались?
  - Что ты у меня спрашиваешь? - у них и спроси. Может катапульта не сработала, а может... да все, что угодно может быть...
   Они подошли к дому, в огороде которого несколько бойцов поджаривали картошку на небольшом вертеле. Автоматы были свалены в кучу.
  - Разве так картошку готовят, - заметил Гоша, - ее на углях печь надо. Где майор, кто-нибудь знает?
  - Пока угли заготовятся ждать надо долго, мы ее и такую съедим, а остальная в углях запекается - зачем голодным лишнее время быть? - ответил солдат.
  - Я - майор, чего тебе?- отозвался один из военных у костра.
   Гоша присел рядом:
  - Мы корреспонденты, готовим репортаж о геройских действиях нашей армии. Какая задача перед вами стояла, и кто отличился при выполнении операции?
  - Нам был отдан приказ занять поселок и ждать дальнейших указаний. А отличился рядовой Забейбакин - больше всех картошки накопал, вот теперь на огне готовим.
  - Как относится к вам местное население, как вас встречают? - задал следующий и, похоже, заранее подготовленный вопрос Гоша.
  - Встречают с радостью, как освободителей своих огородов от картошки и прочих овощей, а также всего того, что "плохо лежит" или не успело запрятаться. Им теперь меньше работы, - сострил майор и загоготал от своей шутки. Подчиненные, находившиеся рядом, нехотя подхватили.
   Две женщины у забора наблюдали за действиями солдат страдальческими глазами. Затем они исчезли и появились не с пустыми руками. В корзинках они принесли мясо, сыр, овощи, хлеб. Солдаты оживились, стали шутить. Поднесли и майору большой кусок пирога и разной вкусной всячины:
  - Ешьте, ешьте, смотреть на вас жалко, так душу и раздирает, - и женщина заплакала навзрыд, не стесняясь своих слез.
   Майор пустил скупую мужскую слезу в ответ, и долго смотрел на пирог, прежде чем разинув пошире рот, затолкнуть его во внутрь. Щёки раздулись и раскраснелись, а в глазах играла потешная искорка, предательски выдавая тайную мысль о том, что вот же не зря перешли границу - слава Главнокомандующему!
  
   Через два часа со стороны неприятеля было замечено приближение неизвестного транспортного средства, двигающегося на вызывающе медленной скорости, будто бы, что-то вынюхивая. Наблюдателем, обнаружившим приближение вражеского транспорта, выявился боец, влезший на самую верхушку дерева, на ветвях которого болталась ветром запутанное полотно, не распознанное снизу. Оно-то и привлекло героя, оказавшись обыкновенной женской ночной рубашкой, неизвестно каким образом туда попавшей. Как часто в жизни случается, простая случайность позволила вовремя упредить приближение, пугающего своей неизвестностью, объекта.
   Насытившись вдоволь изучением женского нательного белья, боец обозрел окрестности взглядом победителя, и был привлечен точкой на шоссе, которая медленно, но неуклонно увеличивалась.
   - По дороге что-то движется в нашем направлении, похоже на танк!... - закричал от страха солдатик и храбро шагнул в просвет между веток, принял команду "смирно" и понесся вниз, испытав на себе закон всемирного тяготения, с пугающим шумом ломая ветки фруктового дерева. Следом на его голову парашютом опустился трофей - женская ночная рубашка в нежный фиолетовый цветочек. Он интуитивно втянул носом давно выветрившийся запах желанного женского тела.
   "А вот не будь сей тряпки на дереве - не полез бы боец на него. И не свершись это действие, враг не был бы своевременно обнаружен. Вот и получается, что всякая дребедень играет в мироздании свою, иной раз, невидимую, но важную роль. Всё в мире для чего-то существует, только зачастую сложно понять для чего именно. Трудно смириться с тем, что какая-то непутевая вошь играет строго определенную роль в мировой жизни, и если убрать её с дороги, так в каком-то ином месте что-то обрушится или не исполнится. Высокий ум это угнетает и не даёт смириться с непонятными ему законами, не позволяя спокойно уснуть к ночи, как полагается всему сущему на Земле. Мало того, что сам в кровати ворочается, так и жену отвлекает от просмотра волнительного, многообещающего сна. Отсюда и недопонимание в головах зреет, а виной всему - никчемная козюлька, на которую мало кто в жизни и внимание-то обратит". Этот монолог произнес рядом сидящий очкарик с таким невероятно умным выражением на лице, что ему и возражать никто не стал. Даже майор воздержался от поучительного матерного отцовского слова.
  
   - Перспективный солдатик, - отметил майор, доедая пирог, - и трофей добыл, и врага обнаружил. Надо будет к медали представить, если не забуду... Он привычным движением руки помацал себя по груди в поисках бинокля, чтобы с помощью прибора распознать приближавшуюся угрозу, засунул обе руки в просторные карманы военных галифе, шуруя там в поисках искомой потери, и недовольно сквозь зубы предположил: - Забыл, видно, дома, зараза... Жена, сучка безмозглая, напомнить забыла. Вернусь - выдеру.
   Майор ещё долго ощупывал себя в поисках нужного предмета, надеясь таки на случайное чудо, а после, неожиданно свирепым голосом, прокричал:
   - К бою готовсь! Мать вашу, ядри!..
   Следом команда басовитым эхом была повторена ротными командирами, взводными... с краткими комментариями отдавших приказ, позволяющими личному составу батальона лучше уяснить ответственность момента. А заодно понять, что произойдет с ними, если команда будет выполнена не надлежащим образом.
  
   Началось хаотичное движение воинов, непонятное постороннему глазу, вынуждая этот глаз бессмысленно вращаться. Марку все это, почему-то, напомнило выброс пены из разболтанной пивной бутылки. Часть солдат побежала в лесопосадку расположенную по соседству: без винтовок, но с лопатами, волоча рюкзаки и огромные тюки следом. Некоторые из них тащили стулья, ведра, большие картонные коробки, навьюченные на спину, напоминая беженцев лихих времен.
   - Куда это они? - спросил Марк сержанта, спешно запихивавшего горячую картошку за пазуху гимнастерки.
   - Прятать воинские трофеи, чтоб враг не отобрал... - бросил впопыхах боец и заспешил затеряться в войске.
   На всем видимом глазу пространстве закипела суетливая работа, цель которой оставалась загадкой для стороннего наблюдателя.
   Гоша Азорский и Марк Рой вертели головами во все стороны, как молодые орланы, пытаясь сообразить, что же такое готовят солдаты врагу, если: одни из них носились совершенно хаотично без всякой цели, другие - с невиданной поспешностью копали саперными лопатами окопы, только почему-то не вглубь, а вширь. Третьи, тут же, возле копачей, что-то собирали в мешки, отгоняя ногами и нецензурной бранью приближающихся других военнослужащих, независимо от чина. Особенно доставалось тем, которые носились, как ошпаренные без видимой цели.
   - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил в полном недоумении происходящего Марк у Гоши Азорского,
   - Пока, нет... - ответил, стыдясь своего недоразумения, мужрый Гоша полушепотом, и обратился к майору, единственно оставшегося у костра доедать печеную картошку. - Позвольте узнать, как понять то, что делают наши солдаты и какова цель такой деятельности? Уж, очень замысловатая тактика подготовки к бою? Должно быть здесь, какой-то профессиональный секрет заложен?
   Гоша с уважением посмотрел на майора, как на единственного человека понимающего толк во всех этих приготовлениях.
   - Что делают, что делают?.. - как-то неопределенно, с отсутствием мысли в глазах, повторил майор, и с безразличием в голосе добавил, - овощи выкапывают на завоёванной территории, чтоб врагу не достались... - неужели так трудно понять?
   - А как же команда "к бою"?..
   - Начнут стрелять - тогда заляжем в те ямки, где овощи были. Одним действием
  две задачи решаем в свою пользу, - сказал сквозь зубы командир, наблюдая за приближающимся вражеским транспортом, оказавшимся обычной легковой машиной. - Пропустить, - бросил он, хотя задерживать автомобиль никто не собирался.
   Слегка горчичного цвета машина остановилась, и из нее вышел представительный мужчина в светлой шляпе в галстуке, с вопросительным взглядом на лице и непонимающим доверчивым взглядом.
   - Я здешний бургомистр - Врочек Рыбальский - хотел бы знать, что все это означает? Не могу понять... кто вам дал право своевольничать во вверенном мне районе? Прошу предъявить паспорта и визы на право пребывания. Через какой пункт перехода вы прибыли в страну?
   - Через дырку в заборе... Видим, что не можешь понять... - вставил грубо бравый майор. Он поднялся на ноги, все еще жуя картошку, приветливо помахал рукой. - Мистер бургомистр! Идите к нам! Здесь и поговорим. Нечего кричать на всю округу, будто бы у вас жену среди бела дня увели.
   Бургомистр подошел и сразу же ринулся в бой, как и подобает действовать уполномоченному гражданину в подобной обстановке, когда непрошенный гость топчет родную землю:
   - По какому праву вы нарушили границу? Это же международный скандал! Вы отдаете себе отчет в содеянном?!
   - Не горячитесь, мистер Врочек... Отдаем! Отдаем... и отдадим, но сначала надо взять, чтоб было, чем отдать. Это - война! А на войне не только копают, но и кровь проливают, - сказал грозно бравый майор, нежно поглаживая кобуру. - Я действую строго по приказу. А это значит, что обязан занять поселок и ждать дальнейших указаний. Дальнейших указаний не последовало. И что прикажете нам делать? По-хорошему, согласно законам военного времени, я должен был бы вас арестовать, как высокопоставленное лицо вражеской стороны.
   Майор клацнул челюстями: толи, разжевав затерявшуюся за щекой картофелину, толи, просто так, для важности.
   Гоша Азорский с равнодушным видом жевал колосок на длинной ножке.
   Марк Рой сосредоточенно вдумывался в смысл происходящего, и по вздувшейся на лбу вене, можно было предположить, что в мозгу его в любой момент может произойти короткое замыкание от перенапряженной мыслительной деятельности.
   Бургомистр насупился и задумался, переминаясь с ноги на ногу. Недолго так потоптавшись, и не находя решения произошедшему событию, спросил не очень уверенно то, что похоже только и пришло в голову:
   - А не могли бы вы, господа, обратно вернуться?
   На что майор ответил:
   - Без приказа не можем! К тому же, нам на исходные позиции два дня пищу не подвозили. По-видимому, решили, что пойдем в наступление - там и подкормимся, а вы говорите, вернуться обратно...
   - Или еще из каких соображений, - вставил реплику Гоша, по-прежнему жуя свой колосок, - возможно, в покойнички записали досрочно...
   - Здесь, у вас, полные огороды картошки, свеклы, моркови, да и население подает... - не принимая во внимание замечание Азорского, продолжал рассуждать вслух майор. - Вообще-то, мы не против, если бы вы взяли нас в плен... Может быть договоримся? - ненавязчиво просительно намекнул майор, из последних сил стараясь разговаривать без привычных матюков. Это удавалось с большим трудом, что было заметно по вспотевшему лицу; чувствовалось, что вот-вот его прорвет, и он скажет все, что думает о жизни, начальстве и обо всех прочих интересных вещах, о которых так приятно поговорить на войне не сдерживая эмоции в кругу умных людей.
   Врочек Рыбальский погрустнел:
   - Легко сказать в плен... А если за вами вся страна явится?
   - Пожалуй, явится... - подтвердил подозрение майор.
   Бургомистру от подобного ответа стало не по себе. Он нервно тряхнул головой, уронив шляпу на землю, и тут же поддел ее ногой, как футбольный мяч. Шляпа медленно, парашутиком, опустилась на малиновый куст. Затем, он три раза, зачем-то, обернулся вокруг себя - это было уже не смешно.
   - Нервный срыв, - предположил Гоша Азорский. - Здесь работа невропатолога без сомнения понадобится. А такой приличный человек, только больно впечатлительный, обидно право...
   - С кем воюем? Дети, чисто дети... - высказал свое сожаление майор.
   - Может быть скорую помощь вызвать? - сочувственно предложил Марк.
   - Зачем? Спирту бы глотнул из фляги - всё, как рукой бы сняло, - предложил свой метод лечения майор, - так не пьет, ведь, вражина...
   Тем временем, бургомистр шатаясь из стороны в сторону, словно действительно спирту глотнул, направился к машине. Он долго толкал ручку двери, почему-то,
  вовнутрь, и только после, спасибо счастливой случайности, открыл ее на себя. Спустя непродолжительное время машина взревела газами, тужась на месте, и медленно подалась восвояси.
   - Вот-вот, - прокомментировал отъезд машины майор, - пусть не торопясь подумает, с начальством посоветуется; расскажет, с кем дело имеет, что просто так не отделаешься: знай наших - если во что влезем, так попробуй потом - выцарапай, - и он смачно, не скрывая удовольствия, выругался протяжно во времени.
   - Я начинаю понимать тонкости вашего языка, - радостно сказал Марк Рой, слушая монолог офицера. - У вас некоторые слова, в зависимости от того, с какой интонацией они произнесены, имеют разные значения. Верно, ведь?
   Майор с Гошей Азорским от души загоготали не сговариваясь.
   - Я сказал что-нибудь смешное? - не понял причину смеха Марк.
   - Не смешное, но верное замечание. Надо будет подсказать лингвистам, чтобы в учебник по изучению языка вставили столь полезное замечание, - смешно скалил зубы Гоща. - И пусть к этому замечанию добавят часто употребляемые ёмкие слова, несущие в себе не только суть предмета, но и шквал эмоций, переживаний, отчаяние, восхищение и ещё... бог знает что, и почему-то не значащиеся не в одном словаре. Хотя дети уже с четырех-пяти лет пробуют использовать столь притягательные в быту и жизни слова и словосочетания.
   - Вот-вот, наведите, там, у себя порядок, - добавил вполне серьёзно майор. - Дисциплина в армии только на них, на этих словах, и держится. А на войне без них тем более никак не обойтись - вмиг фронт рухнет.
  
   - Ждем ровно час! - сказал грозно майор. - Если приемлемых условий сдачи не предложат - будем наступать, - и веко левого глаза у него нервно задергалось. - Чем глубже зайдем в их земли, тем им труднее будет изловить нас и вытолкать обратно. Глядишь, кто-нибудь и просочится... Я, так точно, с пустыми руками обратно не вернусь; не по-мужски это, не по-нашенски. Да и жене в глаза смотреть стыдно будет: столько отсутствовать и в дом ничего не притащить.
  
   * * *
  
   Во дворце президента стояла напряженная тишина. Слышно было, как страх царапался внутри трепещущих тел подданных.
   Члены правительства, высокопоставленные чиновники, челядь всех чинов и рангов - всё старалось замереть и на время испариться из поля зрения гаранта конституции. Неопределенность положения, в котором оказалась страна, пугала хуже иноземного нашествия, чумы, урагана, всех земных негараздов вместе взятых.
   Чиновничьи жены надзирали за горничными и тихо, шепотом, говорили, что еще не решили поедут ли к морю отдыхать или в деревню к маме. Название моря при этом не упоминалось, а в деревне их мамы никогда не жили... Деревней же было, в их представлении, - то место, где живут коровы, которые ходят на водопой к речке. Там же живет и пастух, у которого есть длинный кнут. Он щелкает ним и подчиняет себе коров, сопровождая на водопой или на прогулку. Коровы едят траву, дают молоко и оставляют на земле лепёшки - всё это было, по их мнению, деревней. Они обманывали горничных, стараясь замаскировать свои приготовления.
   Мужья же собственноручно, закрывшись в туалете от жен (на всякий случай), пришивали тайные карманы, пояса с секретом к трусам для сокрытия в них иноземных денег, бриллиантов и дорогих ювелирных изделий. Их руки тряслись от непривычной работы, от уколов иглы и тревожного страха перед будущим. Проделанная ими работа напоминала незатейливые поделки детей младшего школьного возраста, за которые их непременно должна была похвалить мама.
  
   Во дворце президентского дворца на специальной аэродромной площадке стоял вертолет главы государства. Пилоту было приказано не удаляться от него более, чем на тридцать шагов. Пилот - полковник заметно нервничал, накидывая круги вокруг летательного аппарата радиусом равным тридцати шагам - он, как никто другой, знал цену приказам, а тут был случай особой важности. Аж дух захватывало от непредсказуемости дальнейшего поворота событий.
   "Все пакуют вещи, прячут ценности, сносят все до кучи, а я здесь, как арестант застрявший на пересылке", - гнобил себя горестными мыслями полковник и наматывал круги все быстрее и быстрее, словно винт его родного вертолета при запуске. Под мышками неприятно вспотело.
   "Ждать нельзя лететь" - фраза, вертящаяся в голове без знаков препинания, сводила его с ума и не позволяла решительно расставить, эти самые знаки, вызывая бурю негодования, сомнений и страхов в душе.
   - Пилот! Срочно в апартаменты президента! - прозвучал приказ ниспосланный из открытого окна верхних этажей. Кто кричал, какого звания и чина, и смел ли отдавать приказ полковнику - определить бы не смог никто.
   Пилот не стал забивать себе голову пустопорожними умозаключениями, тем более, если "оттуда" крикнули - значит, имели право, и побежал к президенту, как было приказано.
   Глава государства в парадной форме, с маршальским жезлом в руке, с полной грудью орденов (еще и из карманов оттопыривались, свисая разноцветными лентами) встретил пилота по чину прохладно-покровительственно.
   - А ну-ка, погляди: как этот орден на моей груди смотрится, - и он ткнул пальцем на увесистую штуку, разместившуюся, как раз в районе пупа. - Только сейчас надел... новая.
   - О..о, - сказал пилот, - прекрасно смотрится. И главное - по заслугам...
   - А то... Вот что, служивый: подай-ка сюда ключи от вертолета - у меня надежнее будет... Супруга с детьми уже собралась. Скоро загружаться будут. Вдруг захочется попутешествовать - сразу и взлетим. И от вертолета, чтоб ни шагу...
   - Моя жена тоже собралась, - несмело сказал полковник.
   - Ты на что намекаешь, подлец? Забыл с кем разговариваешь? Вмиг на фронт загремишь у меня. - И уже смягчившись, удивленно спросил: - А у тебя и жена есть? Странно... Ну, бог с тобой: на вертолете место для твоей жены не предусмотрено, как и для ее клади. Поэтому, если уж невтерпёж такой, то сади бабу к себе на колени, и без всяких вещей чтоб...
   - А детей?..
   - Как? У тебя еще и дети есть?
   - Двое...
   - Ну ты, брат, даешь! В такое то время, в нашей стране, дети... А мне всех корми, когда своих не успеваешь ублажить.
   - Ладно. Бери обоих, но чтоб без вещей. Посадишь одного себе на шею, а второго - жене. Да керосина раздобудь, и полные баки залей - вдруг далеко лететь придется.
   - Разрешите доложить! - полковник вытянулся в струнку.
   - Разрешаю...
   - Керосин слили со всех имеющихся емкостей, еще и воды добавили - и то только наполовину удовлетворили спрос... - полковник стоял не шевелясь.
   Президент на минуту задумался и тут же, найдя выход, нажал кнопку связи с адъютантом, спросил:
   - Есть ли на наших аэродромах иностранные самолеты?
   - Откуда?.. - раздался по громкоговорящей связи неуставной ответ. - Наши аэродромы все самолеты стороной облетают. Боятся, гады... - чувствовалось, что у президента с адъютантом имелись доверительные отношения.
   - Проверить и доложить! Каналья! - президент вскипел.
   На удивление, ответ последовал нежданно быстро. Взволнованно радостный адъютантский голос доложил:
   - Есть один самолет! Запросил аварийную посадку и в целости приземлился.
   - Слейте у него весь керосин и заправьте мой вертолет, - авторитетным голосом приказал президент.
   - А если они не разрешат и воспрепятствуют? - спросил адъютант, уясняя, по-видимому, свои полномочия.
   - А если будут препятствовать - скажи им, что в связи с военным временем за невыполнение распоряжения - расстрел на месте. Но расписку, какую-нибудь, дай - пусть подавятся. - И президент отключил связь, довольный тем, что важный вопрос им самолично был решен.
   - И ты, пока, иди, - бросил президент полковнику. Все, как будто бы утрясли. Может всё ещё обойдется, как-нибудь божьей помощью...
  
   Как только пилот вышел, президент нажал кнопку вызова адъютанта и решительным голосом гаркнул:
   - Собрать членов Совета национальной безопасности и обороны через полчаса! День на исходе, а ни одной морды с докладом!
   - Господин президент! Все члены Совета или в больницу на лечение поступили, или командировки зарубеж оформили в связи с неотложными обстоятельствами.
   - Сучьи дети! Бежать с корабля ранее меня вздумали? Как посмели, гаденыши?! Кого вскормил и пригрел! Слушай сюда, адъютант: если через полчаса какая тварь из этих членов, советчики, мать их раздери... не будут стоять передо мной - я их под военный трибунал отдам, на фронт ушлю кровью позор смывать! Выполнять!
  
   Через час все члены Совета стояли с обиженными лицами навытяжку перед президентом. Глава государства был зол. Глаза с прищуром закипали гневом и навевали на окружающих грусть.
   - Ну..с, что соратнички хреновы, - денег награбили под высоким покровительством и деру дать пытаетесь? Не по-лу-чит-ся! - по слогам произнес президент, тыча маршальским жезлом министру обороны под нос. Доложи сей же час обстановку на фронте! Что молчишь, воды в рот набрал?..
   - Наши победоносные войска прорвали пограничные заслоны врага и углубились вглубь территории, - доложил министр обороны слегка дрожащим голосом и занял выжидающую позицию, замерев по стойке смирно.
   - Подойди к карте, покажи... - президент был опасен в своем раздражении.
   - Не могу знать нынешнюю обстановку. Никаких сообщений из войск не поступало. Но и обратно никто не вернулся. Следовательно, наступают... Возможно, уже и насквозь врага покорили, только извиняюсь, точной информации нет. Доказательств никаких...
   - Хм! - многозначительно хмыкнул президент. - Почему радиосвязь не установили. Где авиация? Где разведка? Почему не пошлете связных?
   - Посылали и тех, и других, и третьих. Уходят на вражескую территорию и никто обратно не возвращается. Видно что-то их к себе притянуло и обратно не отпускает, - предположил министр обороны нерешительно. - А радиопередатчики молчат: видно, аккумуляторы прохудились, или еще какая напасть произошла.
   - Притянуло... Не отпускает... Вот незадача, - президент почесал маршальским жезлом у себя за ухом. - Стоит передо мной Совет по национальной безопасности и обороне, и не знает, где наши войска, выиграли мы войну или безнадежно проиграли. Хоть бы иностранные радиостанции послушали - глядишь, войска и нашлись бы.
   - Слушали. Ни слова о нас... как о пустом месте... - выдавил из себя министр пропаганды.
   Советник по национальной безопасности и обороне Арсений (его по иному никто и не называл) выставил грудь колесом и с нахальством граничащим с идиотизмом изрек:
   - Могу что предложить великому Совету разумного...
   - От тебя разумное только и слышим... - поддел президент не очень доверяя возможному предложению.
   - Предлагаю... - Арсений не понятно с какой целью поднял указательный палец вверх, указывая толи на небо, толи на бога, толи просто, чтобы руку занять. - Предлагаю... - повторил он и замер, выдерживая паузу.
   - Ну, предлагай, предлагай... - вскипел президент не выдерживая томления, - если слово взял.
   - Предлагаю...
   Глава государства приподнял маршальский жезл над головой для нанесения удара.
   Члены Совета зажмурились от надвигающегося возможного события.
   Арсений совершил предостерегающий шаг назад и успел-таки сказать, прежде чем жезл приблизился к нему на опасное расстояние:
   - Предлагаю до выяснения действительного положения дел на фронте считать нашу победу полной и безоговорочной. Сообщить об этом событии по всем средствам информации. А вечером в столице и во всех крупных городах произвести в честь победы праздничный салют и народное гуляние. И побольше бравурной музыки. Глядишь, и накличем победу. Во всяком случае, позор отпугнем... временно.
   - Да, Арсений. Не зря тебя лечили в психиатрической клинике - есть результат. Такое в нормальной голове родиться не могло, а у тебя получилось, - президент смахнул набежавшую слюну.
   Все повеселели, напряжение спало.
   Глава государства подошел к сейфу, открыл его решительно, долго рылся в бумагах и, наконец, вытащил бутылку водки. Возглас одобрения пронесся по апартаментам. Всем было налито по полному фужеру и высочайшей волей провозглашено:
   - Пусть будет так! И только так, а не иначе! Победа, так победа! А там... будем... посмотреть!..
   И радостный звон бокалов понесся по всем залам дворца, возвещая о том, что сладкая ложь в который раз одержала убедительную победу над горькой правдой. И поделом! Будет звучать музыка, литься шампанское, веселиться народ - это сегодня. Ну, а похмелье - это завтра... Чего раньше времени слёзы лить?
  
   * * *
  
   Через час бургомистр не появился. К тому же он не знал о планах майора на наступление. Зато начало прибывать гражданское население Чаверлы. Сначала это были разрозненные группы людей вооруженные мешками, рюкзаками, тележками. Наиболее мобильные двигались на велосипедах обустроенных огромными багажниками спереди, сзади и по бокам колес. Но очень скоро на смену им пришел неукротимый людской поток грозивший превратиться в ближайшее время в
  полноводную бушующую реку.
   Майор стал заметно нервничать и выкрикивать слова характеризующие его, как человека решительного и не зря обличенного служебным положением:
   - Вы куда прётесь, мать вашу... в задницу фугас!.. Куда под пули?! Ё... твою дивизию... трухлядь... в ж... твою прабабушку... ё.. х... в щель б!..
   Марк Рой массажировал виски и обращаясь к Гоше пожаловался:
   - Кажется у меня в голове происходит короткое замыкание: я не улавливаю смысл в сказанном господином майором. Может быть это вызвано утомлением? Раньше у меня такого не было.
   - И не надо тебе его улавливать - это из национального фольклора, - ответил Гоша, задушевно смеясь.
   - Где я могу ознакомиться с этим материалом? Очень интересные сочетания.
   - Увы, друг мой, вынужден тебя разочаровать: материалы по данному вопросу отсутствуют. Чтобы познать суть мудрости народа надо здесь пожить два-три годика, тогда этот вопрос и разгладится в восклицательный знак. А иначе - никак.
   - Сложно тут у вас все... - пожаловался на трудности Марк.
   - Не сложно, а занимательно... и невероятно соблазнительно своей непостижимостью для пытливого ума...
   - Это каламбур? - Марк Рой был серьезен.
   - Ни в коем случае! Это - резонансная правда жизни, впитанная народом с молоком матери, - Гоша Азорский скорчил смешливую гримасу. - Иностранцам это не сразу дано понять, уж слишком вы правильные. Никакой тебе бесшабашной удали - сплошной прагматизм. Тьфу, тоска смертная...
   Марк ощутил себя виноватым, в том числе и за всех иностранцев на этой земле.
  
   Гражданское население страны-завоевателя все пребывало. Вначале волнами, а после - пыльной бурей, заполняя собой все кривулины поверхности. Это напоминало нашествие саранчи на плодородные поля. Мало кто шел с пустыми руками: по-видимому, либо очень бедные, либо непредусмотрительные. Большинство катило за собой поклажу, предназначенную для обустройства и проживания на новом месте, если просочиться удастся и средства для упаковки возможных трофеев, если закрепиться на завоеванных рубежах не получится. Этот поток жил ожиданием приятных перемен. Тела в едином порыве устремились вперед.
   По всей обозреваемой территории стояли кучками собранные мешки наполненные дарами полей. На каждой куче белела загодя заготовленная табличка, обозначая хозяина имущества: "Собственность первого взвода второй роты батальона "Сорви голова", и устрашающий череп с костями для острастки завистников и охотников поживиться чужими трофеями.
   Возле каждой кучи стоял постовой с автоматом на боку с пристегнутым штык-ножом. Грозный вид их отпугивал местных жителей; те не подавали караульным съестного, как прочим, отчего лица делались еще более угрожающими и угрюмыми.
   Ползущее вдоль дороги население, словно весенний очумевший паводок, обтекало военных, как естественное препятствие, не обращая особого внимания на их опасное вооружение и бегающие лисьи глаза, жаждущие поживы. Воинов такая бесцеремонность гражданских лиц нервировала, и они готовы были надавать им прикладами автоматов по шее и ниже. К тому же, население, наступающее впереди войска, являлось прямым конкурентом последнего в добывании трофеев, а с этим смириться не мог ни один храбрый прапорщик, и даже рядовой...
   Первым не выдержал такой наглости майор - истошно заголосил, будто его грабили, начавшим срываться голосом. Он вновь упомянул чьих-то матерей, опять вернулся к словообразованиям начинавшимся на букву "ё" и разнообразил речь словами во главе которых находились буквы "х", "п", и снова "ё" обильно вставляя между ними ближайших родственников, по-видимому, всех своих знакомых, а также тех случайных людей, с которыми сталкивался в жизни. У всех этой публики были матери и, судя по всему, майор их знал лично с самой хорошей стороны. Выразительными словесами, употребляемыми им, гордилась вся страна: ни у одного другого народа не было таких смачных всеобъемлющих слов, этаких занозистых матюков, словно морской вал, ошарашивающих с головы до ног.
   Усилия майора, осипшим командным голосом остановить стихийное наступление гражданского населения, утонули в тишине игнорирования отдаваемых им приказов.
   Только одна женщина, по характерным признакам угадываемая, как учительница младших классов, остановилась и вежливо объяснила:
   - Господин офицер, мы узнали, что вы вторглись в пределы соседей, пока те мирно спали, и геройски продвинулись немножко вперед. Это подтвердил запах печеной картошки, доносившейся с этой стороны. Мы только посмотрим: нельзя ли здесь ненадолго задержаться, чтобы пережить жизнь, - учительница поторопилась пройти дальше, чтобы не отстать от других.
   Следом интеллигент в очках, возможно даже доцент, сразу обнаружил себя - не только без тележки, но даже без ручной клади (на что рассчитывают подобные люди? - диву даешься...):
   - Нам бы немножко подкормиться... Здесь, говорят, много интересного на свалках попадается. Если позволят, то строиться будем на новой земле.
   - А почему не на своей? - заорал майор, утратив всякую надежду остановить толпу.
   - Нет, наши правители житья не дадут, - прокричала бодрящаяся старушка со старческой хрипотцой в голосе, вмешиваясь в разговор, - это мы освоили категорически.
   - Так вы же их сами избирали, - крикнул в отчаянии майор.
   - Эх, оставьте, генерал... - возразила уважительно старуха. - Поиграйте с шулерами в наперстки, тогда поймете - можно ли у них выиграть. За всех людей вас прошу, храбрый витязь: если так станется, что погонят народ обратно - не пускайте нас назад... богом прошу - окажите отпор, какой сможете.
   - Ну их, всех, к черту! Ядри станину... в бога душу б... - произнес очень огорчительно майор, и подойдя к одному из танкистов безотказно спросил: - Водка есть, выпить?..
   Танкист протянул ему флягу, сняв с пояса:
   - Девяносто шесть градусов... Чистый спирт! Может, разбавить водой, чтоб клапаны не разворотило? - успел произнести перед тем, как майор сделал глоток, но это было лишним.
   Командир находился в таком душевном состоянии, что градусов не ощущал, да и им было трудно воздействовать на организм, утрамбованный тяжелым жизненным мусором. Однако бурлившие внутри страсти были погашены, и он отдал боевой приказ:
   - Батальон! По-рот-но! В колонну по четыре! Строй-ся!
   Произнесённый гортанный сип майора громким эхом подхватили командиры рот. Солдаты вяло стали занимать места в строю. Мешки с выкопанными овощами загрузили в машины, и те тронулись вслед неспешно наступающему батальону. Ряды подразделений сильно поредели за короткое время нахождения в походе, хотя ни до сражений, ни до стрельбы дело, к счастью, не дошло. Сохранялась вероятность, что отсутствующие в скором времени могли пополнить ряды, так как находились где-то по соседству. Одни пошли прятать скромную воинскую добычу, захваченную на полях или найденную в мусорных баках, другие ушли вперед с более передовыми частями, чтобы первыми прибыть туда, где их несомненно поджидали дармовые трофеи; третьи, четвертые... пятые...да бог знает, что у них в голове выстрелило, и где они бродят во исполнение задуманного.
   - Будем дальше наступать, - сказал майор, обращаясь к Гоше и Марку, сделав повторно внушающий глоток спирта из фляги танкиста. - И танкистов с собой возьму - лихие ребята! Жаль бронированные их кони не выдержали тягот походной жизни, а то бы, я думаю, разворотили бы пару магазинов... случайно. На войне - как на войне, всякое случается... Можете сфотографировать нас на прощание - в бой ведь идем, в наступление. Приказа, правда, так и не дождались, но будем надеяться, он догонит нас в пути. Надо поторапливаться, а то гражданские все лучшие куски разберут, растащат... Как их натиск сдержать - ума не приложу. А ведь, как термиты - все поточат в пыль.
   Марк Рой и Гоша Азорский дружно взялись за кинокамеры. Этот исторический момент нуждался быть запечатленным. Потомки обязаны знать, за что сражались их предки и в каких условиях. История ведь будет писаться позже. А на что опереться? В самый раз - на то, что сохранится в кинокамерах корреспондентов.
   Батальон растянулся по ширине шоссе так, что его ни обойти, ни объехать не представлялось никакой возможности, сколько Гоша Азорский не давил на клаксон автомобиля. Сначала требовательно и решительно на правах друга командира батальона, потом жестко повелительно и под конец заскулил просительно умоляюще.
   Но видно у военных был умысел никого вперед себя не пропускать - не для того они двинулись в наступление, чтобы оказаться у кого-то сзади...
  
   Гражданское население вторгшейся стороны следовало параллельным шоссе курсом по клумбам, садам, огородам утрамбовывая их получше трамбовочных катков, стараясь, во чтобы то ни стало, опередить военных. Солдаты не были врагами граждан, но для последних лучше было, если бы они плелись немного позади. Так думали военные. Гражданское население напротив - думало об этом же с точностью "до наоборот".
   Каждая из сторон считала своё понимание момента непререкаемо верным. Мнение противной стороны рассмотрению вообще не подлежало.
  
   Хозяева стояли у ворот своих домов и жалостными взглядами провожали нашествие. Время от времени, подавали в толпу что-нибудь из съестного. Но это уже - кому повезет.
   Кому везло, тот одаривал своего благодетеля радостной улыбкой, растянутой, как у клоунов - до ушей, и бесконечным киванием головы в знак благодарности и уважения. Губы их при этом беспрестанно почмокивали, рассылая вокруг воздушные поцелуи. Это забавляло детей. Они хлопали в ладоши и весело перемигивались со сверстниками, а после разбегались по домам в поиске даров, как они считали, для обездоленных.
   Военные обменивали у населения всё, что могло подлежать обмену: фляги, пилотки, штык-ножи, знаки воинских отличий на нательное белье, одежду, алкоголь и, конечно, еду.
   Офицеры, улучшив момент, когда не видели рядовые бойцы, пытались обменять орудия смерти - гранаты и пистолеты, на орудия жизни - продукты, вино, фрукты. Солдаты в подобном же случае предлагали свои автоматы и винтовки. Орудия жизни они получали, а вот орудия смерти население наотрез брать отказывалось. Интересный получался обмен, односторонний... И при этом обе стороны оставались довольны. Редкий случай в коммерческих взаимоотношениях.
  
  
   * * *
  
  
   На утреннее заседание Большой Билл явился последним, согласно регламента Председателя, вразвалку, неторопливо со скрытой энергией к производительной деятельности. Он сел на диван, предназначенный для Председателя, не спеша помял сигару, отрезал специальным приспособлением кончик, закурил медленно с расстановкой, словно приговоренный к смерти исполнял последнее своё желание.
   Консулы наблюдали за ним, кто с нескрываемой иронией, кто с усмешкой, а кто и просто с безразличием.
   - Торопиться нам некуда, - пусть мир торопится, - покончив с привычным ритуалом, сказал Билл.
   Присутствующие не отреагировали на это замечание никоим образом.
   - Приступим к делу, - произнес Председатель традиционную свою фразу и открыл папку с последними донесениями. - Вы все получили письменную информацию от Центра Международных Событий, и я думаю, ознакомились с предоставленными материалами. Я лишь позволю себе озвучить эти данные и прокомментировать их. Итак, на сегодняшний день в мире происходит одно крупное военное столкновение двух азиатских стран на почве религиозной розни и имеющимся территориальным претензиям. Конфликт старый, заржавелый, можно сказать, и будет ещё продолжаться много лет или десятилетий, то затухая, то разгораясь с новой силой. Конфликт бесполезный во всех отношениях. Миру опасности не несёт. Имеет отрицательное значение на региональном уровне. Находится под полным нашим контролем. По плану, страсти улягутся через тридцать дней с наступлением мусульманского праздника.
   В одиннадцати странах идет гражданская или партизанская война. Во всех случаях мы поддерживаем то одну, то другую сторону в зависимости от конкретной ситуации. Центр Планирования Гражданского Мира ведет свои научные изыскания и разработки по изучению и контролю подобных войн. Собран очень интересный материал по этой проблеме за многие годы изучений, можно даже сказать, забавный. Читается - словно детектив признанных авторов.
   Партизанские войны поддерживаются до тех пор, пока не достигается полный наш контроль над официальным правительством. Стратегия проста, но надежна - проверена столетиями. Аж скучно, ей-богу.
   Билл снова потянулся за сигарой, и невольный перерыв продлился десять минут.
   Председатель позволил себе оставить недокуренную сигару в пепельнице и продолжил доклад:
   - Боевые группы террористов действуют в шестидесяти семи странах. Этим вопросом занимается наш Центр Террористической Деятельности. В большинстве случаев, террористические организации им и созданы; разработаны тактика, стратегия, перспективы и цели. А независимо возникающие организации очень быстро берутся под контроль с помощью мощной сети международных террористических организаций руководимых Центром.
   - Скука, - сказал Брок, зевая. - Тоска серая. Всё одно и тоже изо дня в день, из года в год. Я представляю, как всё это мне надоест ещё через десять лет. А через двадцать?
   - Так может быть для развеивания скуки, развязать ядерную войну, чтобы ты повеселился? - с издевкой бросил Симплер.
   - А почему бы нет? - раздвинул губы в печальной улыбке старый Бонблатер. - Пусть дитя потешится. Миру новое испытание, а значит, новые открытия, новые исследования. Есть над чем задуматься...
   Большой Билл недовольно перекатил сигару из одного угла рта в другой, не понимая, было ли сказано в шутку или в серьёз.
   - Нет, напротив. Меня сейчас интересуют вопросы устройства мироздания, при которых народам стало бы уютно жить на земле, - коротышка Брок явился впервые за последний год на заседание в светлом костюме из тонкой папиросной ткани. В нагрудном кармане пиджака красовался экзотический цветок, явно сорванный в оранжерее по соседству.
   Присутствующие увидели в этом внезапное внутреннее изменение молодого Консула, но по зрелости своей не торопились делать преждевременные выводы, довольствуясь ухмылками и многозначительными взглядами.
   - На лирику потянуло нашего забияку. Это означает одно из двух: либо пройден, наконец-то, этап зеленой молодости и дело движется к зрелости, либо он банально влюбился, - заключил Симплер скалясь крокодиловой усмешкой.
   - Оба случая похвальны для мужчины, - тихо, но весомо сказал Бомблатер. - Мужчина крепнет в делах и в любви.
   - Для того чтобы быть счастливым не обязательно иметь много денег. Можно наслаждаться этим чувством, имея самую малость благ... Но душой, мировоззрением и близостью к природе впитывать радость бытия всего сущего на этой земле. - Такой монолог свойственен либо беспечной молодости, либо философствующей старости. В данном случае, слова исходили из уст Коротышки Брока.
   - Ай да, схимник! Вот так нежданный результат! Кто бы мог подумать, что подействует?! И на кого?! - бросил свое резюме Сяо-Линь, растягивая губы в приветливой улыбке. - Кто бы мог подумать, что на нашего удальца такое благолепие сойдет. Так порадуемся, господа: зерно попало-таки на подготовленную почву. Теперь остается только подождать всходов...
   - А не попал ли наш молодой друг в дурную компанию? - настороженно проговорил Бомблатер, старый еврей, хорошо знающий цену романтики и идеализму, и верящий только в звон монет.
   Радостно восторженное настроение Консулов мгновенно испарилось, так как сказанное вполголоса слово больше всего смахивало на правду.
   - Итак, продолжим господа, - Большой Билл воспрянув свежей энергией, вновь приступил к выполнению своих обязанностей. - Сейчас нам предстоит принять ряд важных решений, от которых в мире могут произойти веселенькие, я вам доложу, события. А могут и не произойти - это уж нам решать...
  
  
   * * *
  
  
   По великолепному шоссе, вслед за наступающим батальоном, тащилась легковая машина, смирившись со своим положением аутсайдера. Обогнать воинское подразделение, растянувшееся на всю ширину дороги, не представлялось возможным. Сигналить, ругаться и спорить было совершенно бесполезно. Это следовало из ауры исходящей от монолитно движущейся серой массы людей с оружием.
   С лицами, клонившимися ко сну, Гоша Азорский и Марк Рой обозревали примелькавшиеся окрестности, медленно проползающие перед их взорами.
   Солдаты, почуяв добычу спереди, взяли команду "в ногу" и шествие ускорило движение.
   Темным шлейфом, параллельно шоссе наступало гражданское население с детьми, женщинами, повозками, велосипедами. Седой старик, взамен необходимой в дороге поклажи с пожитками, вел на поводке жизнерадостную дворнягу. Видно, решил полностью доверить себя доброжелательным соседям. Собака, судя по её поведению, тоже не возражала приобщиться к соседской кухне.
   Обе колонны имели одинаковые стратегические цели: захватить выгодные рубежи и выпросить статус беженца. Каждая из них старалась прийти первой к, этой самой, цели, помня, что конкуренция в любом деле не только стимулирует к успеху, но и оставляет проигравшего за бортом.
   За разгоревшимся соревнованием колонн наблюдали с самого утра местные жители. Сначала с состраданием и участием, позже с сомнением, а далее с недобрыми искорками в глазах. Подавать подачки шествующим перестали - это был недобрый признак.
   Пока местные жители меняли свою точку зрения на нашествие, ученые мужи срочно изучали материалы о татаро-монгольском нашествии и его последствиях.
   Материала по данному историческому вопросу было предостаточно, но как остановить нашествие и выдворить вторгшиеся толпы (вместе с детьми, женщинами и стариками) из страны - информации не было. Это серьёзно озадачило руководство, тем более, что нападавшая сторона вела себя весьма странно. Из авиации, поддерживающей вторжение с воздуха, все самолеты очень скоро оказались на земле. Два самолета разбились по непонятным причинам, опасно сблизившись с землей. Еще двум повезло существенно больше - приземлились на полях в сельской местности, напугав крупный рогатый скот, кур, и прочую живность, после чего в данном районе резко возрос надой молока и количество снесенных яиц у домашних птиц. И наконец, последние два, видно, с самыми опытными летчиками, умудрились приземлиться на аэродромах противника и сразу же сдались в плен, чем поставили в затрудненное положение местную военную администрацию, явно не подготовленную к такому развитию событий.
   Правительство подвергнувшейся нападению страны чтило международные законы, в том числе по отношению к военнопленным, беженцам и прочим зависимым от плутовки судьбы людям. И если летчиков они могли принять без особой нагрузки на бюджет, то, что прикажете делать с толпами, катящимися в глубь страны? - Перекати-поле какое-то... Выслать навстречу войска? Но за время вторжения не было произведено ни единого выстрела. Высланные же воинские подразделения могли спровоцировать сражение, а это людские и материальные потери, объемы которых предусмотреть невозможно. Эти размышления ставили правительство в тупик, а время шло... Всё сходилось на том, что необходимо начинать переговорный процесс - это сулило наименьшие финансовые потери, от которых уйти, увы, уже было не возможно. И начинать переговоры было необходимо, как можно быстрее: толпы гражданского населения приближались к столице со скоростью один шаг в секунду.
  
   Солдатам казалось, что они шли по шоссе очень быстро. Гоше с Марком, едущим за ними на машине, казалось, что они двигаются черепашьим шагом.
   - Кажется, я начинаю засыпать от такой езды, - пожаловался Гоша. - Так, что ты рассказывай что-нибудь интересное и посматривай за мной - руль перехватишь, если что...
   В этот момент сзади них раздался дружный вой сигналов клаксонов - требовательных и решительных.
   - Машин пять-шесть, и номера на машинах наши, - прокомментировал Гоша.
   - Кому они сигналят? - спросил Марк. - Ведь видно же, что дорогу им никто не уступит.
   - Возможно, начальство какое... - предложил Гоша. - Прёт по привычке не разбирая дороги. Привыкли всех по мордасам щелкать...
   Сигналы сменились на жестко повелительный тон.
   - Черт бы их побрал! - не вытерпел Гоша. - Если так не терпится, пусть съедут с шоссе и обгоняют по копанному...
   Сигналы машин умолкли и только следующая за ними продолжала сигналить, но теперь уже заскулила просительно, умоляюще...
   Марк высунул руку в открытое окно и приветливо помахал. В ответ раздалась последовательность сигналов, известная всем футбольным болельщикам мира: та - та - татата, тататата - та - та!
   Подбодренный объединяющим началом, Марк Рой принялся махать с еще большим энтузиазмом. Приветственный сигнальный тарарам подхватили остальные машины и общая эйфория праздничного настроения повисла в воздухе.
  
   Впереди расположенный городок медленно, но неотвратимо приближался. Сигналы машин стихли, затаившись в ожидании встречи... Воины увеличили шаг, демонстрируя некогда приобретенную выучку. Каждый хотел представить себя и свою часть жителям городка с лучшей стороны. Никто толком не знал: идут они, как захватчики, чтобы покорить город или же сдаваться в плен во избежание осложнений с неприятельскими войсками. Солдаты отдавали предпочтение следующему: сначала немножко покорить город, конечно же, без выстрелов, а затем сдаться в плен на приемлемых условиях на радость "побежденным" и во славу победителям.
   Если хочешь, чтобы бог посмеялся над твоими планами - расскажи ему о них. Вот и солдатским пожеланиям не суждено было сбыться. Во всяком случае, на этом временном этапе.
   На въезде в город стояли полицейские, перекрыв машинами движение по шоссе и
  установив переносной шлагбаум, опущенный на беду наступающих. Смышленые бойцы вмиг сообразили, что их заветная мечта - вступить в город с геройским видом, откладывается на неопределенное время. Тоска охватила храбрые сердца солдат. Места для подвига не осталось совсем.
   Полицейский через мегафон предложил двигавшемуся батальону сойти с шоссе и расположиться на подступах к городу, до принятия решения относительно их незаконного пребывания на чужой земле.
   Поскольку со штаба дивизии приказ так и не поступил, майор с чистым сердцем принял распоряжение полицейских. Он разумно рассудил, что, если следом придет приказ из штаба, он ознакомится с ним и будет действовать соразмерно с обстоятельствами, и пошли они все... командиры хреновы - сами не знают, чего хотят. А тут думай за них, принимай решения, рискуй, а после ещё и виноватым объявят. Куда лучше в штабе сидеть - играй себе в карты, дуй чай и ордена перетаскивай из сейфа к себе в карман, точнее, на грудь.
  
   Гражданское население, следуя параллельным курсом по бездорожью, обтекало город с обеих сторон, выполняя, сами того не подозревая, один из базовых элементов военной стратегии - охват, частично просачиваясь в его незащищенные полицейскими кордонами районы. Настырливые ручейки людского потока пронизали город, как шампур шашлык, очистив его от оставленных на время, забытых и просто брошенных на улицах вещей. Часть людей, растворившись в городских кварталах, канула в неизвестность и в будущем числилась в списках своей страны, как пропавшая без вести. Остатки схлынувшего потока последовали далее с надеждой урвать там, ближе к горизонту, кусок послаще, а постель помягче.
   Воодушевление движущимся придавал окружающий покой, подкупающее благоустройство и благоухающий достатком окружающий мир, вынуждая выделяться слюне зависти.
   Многие застопорились, открыв рты перед витринами богатых магазинов. Люди пожилого возраста и дети накинулись на фруктовые деревья, растущие повсюду. Первые обдирали плоды снизу, вторые норовили собрать урожай с самых верхних веток, чтоб ничего не досталось врагу.
  
   Гоша с Марком вышли из машины и, предъявив полицейским свои журналистские удостоверения, потребовали, чтобы их пропустили в город. Каково же было удивление, когда из следующих за ними машин высыпались гурьбой братья журналисты из разных издательств и дружно набросились на полицейских в защиту своих профессиональных прав. Полицейские дрогнули, осознав с кем имеют дело, и указали на милую лужайку в черте города, где им было предложено расположиться, опять же, до выяснения обстоятельств.
   Журналистская братия с бурным выражением эмоций выполнила приказ не без удовольствия, но с гордым пренебрежением в душе. Лужайка в считанные минуты была оккупирована. На ней были установлены, вынесенные из машин легкие раскладные столики, стульчики, а также их постоянные атрибуты: множество бутылок с различными напитками, закуска в невероятном для воюющей страны ассортименте, и потеха началась.
   Гошу все здесь знали, и он по очереди представлял своих старых знакомых Марку. Тот, конечно же, никого не запомнил в этом ералаше, чем вызывал бурю смеха, путаясь в именах.
   Тут же Гоша встретил свою однокашницу по институту журналистики.
   - Марго, - представилась она Марку.
   - Врет! - поправил её Гоша. - Тонькой её зовёт вся пишущая братия.
   - Тонькой я была, когда с тобой рассталась, Гоша - рваная калоша. А по паспорту я Антонесса, и прошу придерживаться строго документальных данных, - она была в хорошем тонусе после выпитого вина вперемешку с коньяком.
   Пикник был в начале своего разгара, но обстановка родственности душ предполагала много интересного впереди. А дальше, всё закружилось, как в калейдоскопе, запело, затанцевало и степенно перешло в любовно братскую оргию, при которой позволено всё.
   Гоша Азорский знал толк в подобных мероприятиях и завертел вокруг себя журналистское сообщество бросаясь шутками, прибаутками, вызывая всех на танец, близкий по движениям к танцам папуасов давних веков. Ему первому стало жарко от чрезмерных движений и любвеобильности и, раздевшись до гола, полез утолять жар в по соседству расположенном бассейне с фонтаном в виде писающего мальчика.
   Еще через несколько минут, решили показать себя и остальные участники пикника. И показали... Антонесса Боб подпрыгивая в воде от удовольствия шлепала ладонями по воде, подымая веселые брызги. Груди её двигались, как маятники часов, вызывая восторг у наблюдавшей со стороны мужской публики. Гоша и здесь не остался в стороне - приложился пятерней к её пружинистым ягодицам, и продолжал повторять это движение при каждом подпрыгивании Тоньки. Похоже, им обоим это нравилось. А наблюдавшим со стороны - ещё больше. Характерный лязг соприкасающихся поверхностей вызывал всеобщий восторг.
   Одна из девиц зажала пальцем специфическое отверстие скульптуры мальчика, из которого бил фонтан и направила струю в лицо сотоварища. Это имело невероятный успех. Все вдруг захотели подержать "мальчика" за интимный орган, а ещё - попасть кому-нибудь мощной струёй в лицо. Такое попадание вызывало взрыв смеха и аплодисментов.
   Марк Рой один из всей компании остался на "берегу" и, с вожделением истинного киношника, снимал происходящее на камеру.
   Полицейские, издали наблюдавшие за проделками иностранных журналистов, в конце концов, предприняли меры по выдворению разошедшихся папарацци из бассейна и приведение их в приличествующий вид, чем последние были крайне возмущены. Но, усевшись опять за столы, быстро забыли про нанесенную обиду, сместив акцент разговора к широкому диапазону тем: от падения животных в Бангладеш в связи с необычным похолоданием для тех мест, и интереса к тому, за чей счёт купила сумочку инкрустированную бриллиантами ведущая первого канала телевидения, до естественного любопытства: где же остальные наши боевые части окопались, и не обижают ли их местные жители?
   Новые порции алкоголя впитавшегося в кровь, напрочь отбросили важные государственные и международные события на задворки памяти корреспондентов, и взамен профессиональным разговорам, как обычно, присутствующих потянуло на любовь и взбалмошные танцы, и, глядя со стороны, очень трудно было отличить одно от другого.
   Когда опорожненных бутылок стало намного больше, чем полных, участники пикника группками, по двое и по отдельности стали расползаться по городу под воздействием непреодолимой силы действия алкоголя. На лужайке остались только те, кто ни ползти, ни двигаться уже не мог и только здоровый храп их позволял судить о том, что им завидно хорошо, а не ужасно плохо.
  
   Солнце катилось к горизонту. Горизонт клонило из стороны в сторону, при попытке распластавшихся на лужайке журналистов оторваться от земли и справить малую нужду, настырно не позволяющую организму продолжать находиться в благостном покое.
   Военную обстановку можно было охарактеризовать, как временное затишье, притаившееся в ожидании положительного решения.
   В воздухе опять запахло печеной картошкой.
   Вода в бассейне взбаламученная купальщиками, вновь приобрела прежнюю прозрачность, и скульптурный мальчик с удовольствием выполнял свою обязанность - вспенивал воду под собою. Веселые пузырьки затейливо играли на солнце. Солнце смеялось.
   Полная благодать расстелилась повсюду.
  
   * * *
  
   Солнце клонилось к горизонту.
   Высокие стебли трав отвечали на нежное дуновение ветерка медленным покачиванием.
   Коротышка Брок в своих латаных шортах и светлой лазурной футболке лежал распластанным на земле в зарослях густой травы, испытывая чувство небывалого блаженства. Он не мог точно сказать: сон ли это или всё происходило наяву, но только открывать глаза ему совершенно не хотелось. Леонардо находился в раю, в существование которого до последнего времени не верил.
   Невидимый паучок медленно полз у него по шее, затем перебрался на щеку, а далее, беспокойное насекомое привлекло ухо. Леонардо не имел ни сил, ни желания поднять руку и прогнать настырную букашку - его пугало, вдруг, очутиться вне этого рая.
   Паучок обосновался у него в ухе и, похоже, рассматривал перспективу обустройства нового жилища. Коротышка Брок приоткрыл один глаз и увидел небесного ангела, щекочущего сорванным колоском его улиткоподобную ушную раковину, вызывая приятный холодок во всем теле. "Элоида", - пошевелил он одними губами, счастливая улыбка осветила его лицо, и милый поцелуй обласкал губы.
   Птицы звонко щебетали, кружась над распростёртыми телами влюблённых.
   Мир замер в ожидании взрыва эмоций...
   Радость свободного полета царила вокруг.
   Волнующая нежность заполнила каждую клеточку счастливейших на земле...
  
   * * *
  
   Батальон расположился согласно указанию полицейских, быстро смирившись с дислокацией на не обустроенном месте. Только офицеры скрипели зубами, возмущенные руководящей ролью блюстителей порядка над доблестными воинами. Нехотя, слегка корявыми рядами, под руководством сержантов, расправил свои крылья палаточный городок. С возникновением первых палаток над лагерем зазвучал металлический лязг. Вначале слабый и просящий, вовлекающий в свою орбиту всё новые и новые шумовые потоки, по мере завершения установки палаточных домиков. ...И под конец - мощный рокот римской фаланги идущей в бой, устрашая врага ударами мечей о щиты - командиры батальона, рот, взводов сразу уяснили суть дела (у нынешних солдат ни мечей, ни щитов не было, зато они владели ложками и походными котелками, от соприкосновения которых между собой и исходил всё нарастающий ритмичный гул). Батальон требовал пищи. Солдаты хотели жрать, и все боевые действия, переговоры, договоры могли разворачиваться только после решения первейшей задачи, и на условиях предъявляемыми желудочными соками, а уж после - все остальное. И даже мысли о трофеях отошли на второй план.
   Продукты, в виде выкопанных накануне овощей, уложенных в мешки и временно сберегающиеся на батальонных машинах под охраной, похоже, дождались своего часа. Отсутствовали топливо для приготовления обеда и походная кухня. Солярки в машинах было обмель, а свободно валяющихся дров, щепок, досточек, изодранных старых диванов с торчащим клочьями ватином видно нигде не было, как и деревянных заборов, которые можно разобрать для дела приготовления пищи. Коммунальные службы городка явно не были подготовлены к боевым действиям и нашествию инородцев.
   Судьба походной кухни определилась год назад, когда на её камуфляжный фон положила свой глаз жена прапорщика Незивайрота. Офицер не смог оказать достойного сопротивления супруге из-за слабости в боевой и политической подготовке, и с тех пор батальонная кухня усердно дымила на даче вышеназванного прапорщика, обкармливая всю его большую семью вместе с многочисленными родственниками, число которых многократно увеличилось с момента появления такого нужного в хозяйстве приобретения.
   Походная кухня, так удачно обосновавшаяся на даче, стала символом незыблемости основы семейного благополучия отдельно взятой офицерской семьи. Целыми днями кухня бубнила, пыхтела, собирая вокруг себя и старого и младого. Кумушки всех мастей и сословий с их бесконечными сверх важными пересудами живых и уже отошедших от дел мирских людей, со тщательностью золотодобытчиков, перемывали кости, как уже истлевшие, так и обтянутые крепкими молодыми мышцами.
   Возврат кухни на место своей законной дислокации исключался полностью. Прапорщик Незивайрота понимал это лучше, чем кто-либо иной, но зловредная мысль нет-нет, да закрадывалась в голову назойливой мухой, лишая покоя. С одной стороны вырисовывалась грозная фигура полкового командира с пугающих размеров животом в кожаной портупее и при кобуре, а с другой - всеподавляющий бюст жены, способный уложить на лопатки любого недоброжелателя. И страшно было даже подумать, что ожидало несчастного злопыхателя, если на другой чаше весов оказалась бы столь сроднившаяся с семьей полевая кухня.
   Прапорщика передернуло, как от вонючего бурякового самогона, который гнала скотница Матрена - вечно с грязными руками и влажной бульбой под носом, от такой напасти посетившей голову.
  
  
   Майор, оценив обстановку и голодные взгляды солдат, важной походкой двинулся к полицейским.
   - Господа! Мои солдаты вооружены и очень опасны. В и их руках любое оружие становится грозным. К тому же они голодны. Нам нужны дрова для приготовления пищи. Много дров. Если через двадцать минут это требование не будет выполнено - начнем пилить вблизи расположенные деревья. Честь имею! - он грозно козырнул, чуть не сбив с головы фуражку, и зашагал обратно с видом победителя, думая про себя: "Про честь, это я лихо загнул, однако. Жаль, что подчиненные не слышали".
   Полицейский подошел к машине и передал по рации начальству требования вторгшейся стороны. На другом конце связи многозначительно ответили:
   - Хм... Принято!
  
   Ровно через двадцать минут к месту расположения батальона подъехала грузовая машина, а следом и автокара. Груз, расположенный на поддонах, в пять минут был выгружен к ногам подошедшего майора.
   - Это что? - спросил командир.
   - Дрова...
   - А почему в пакетах?
   - Для удобства... Через час вам пришлют обед, так что дрова могут и не понадобиться, если подождете... - сказал распорядитель, приехавший с машиной.
   - Ступай! - осерчал вдруг майор. - Дрова не понадобятся... Умник нашелся: не понадобятся?! Еще как понадобятся! В крайнем случае, мы из них новые пограничные столбы сделаем. - Он отошел в сторону, на его лбу вздулась вена, что говорило о серьезной умственной деятельности. Фуражка сползла набекрень.
   Мальчик в коротких шортах подошел к майору и подсказал:
   - Господин военный, у вас сейчас шляпка с головы упадет на землю.
   - Что?! - недовольно пробурчал тот. - Вот я тебе сейчас... пострел... Сниму штаны и широким кожаным ремнем, да по розовой попке...
   В это время фуражка обрела опасный крен и свалилась на землю.
   Майор водрузил бегунью на место и приказал:
   "Думай голова, и так, чтоб картуз не слетал... Итак: если нам идут на уступки - дрова привозят, да еще и обед обещают - следовательно, боятся. А если боятся - то уважают. Значит, разговор следует вести с позиции силы (пусть гадают, что у нас в голове накопилось) и имитировать несокрушимую мощь, очень даже возможно следующих за нами войск"
   Командир считал себя глубоким стратегом. Он сощурил презрительно глаза и категорическим голосом с присвистом в легких бросил:
   - И с обедом не запаздывайте, а то...
   Майор не договорил, что будет "а то...", потому что могло быть только одно: солдаты, офицеры, да и он сам останутся голодными. Но вышло угрожающе, и он опять остался доволен собой. "Эх, жена не видит моей доблести, а то б, без сомнения, загордилась от услышанного", - лихо сдвинул командир батальона козырек фуражки на нос для важности.
  
   Как только машина, доставившая дрова отъехала, к майору подошли ротные командиры. Один из них спросил:
   - Что прикажете делать с дровами, господин майор? Распределить по взводам и пусть каждый со своих трофеев стряпает?
   - Уй, ты какой быстрый! Впереди начальства на бугор влезть пытаешься! Ни тактики, ни стратегии в деле не видишь... Ждем час! Мы эти дрова им еще обратно всучим при благоприятных обстоятельствах. Да еще за деньги...
   Офицеры пожали плечами на прихоть командира, и отошли в сторонку обсудить очередную глупость начальства, по их мнению...
  
   Через час, как было обещано, подъехали три автобуса-кухни. Майор аж прослезился от такой военной точности. У него за время службы подобное встречалось не часто. Можно сказать, никогда не случалось. Сколько ни тренировались, скольких учений ни проводили, а как до дела, так сразу щелчок по носу. Но не могут роты собраться в указанном месте в нужное время. То один заблудится, то другой надумал не то, что в приказе записано. А третий, вообще, заподозрит, что слишком рано выступил и ещё успеет зайти на блины к знакомой вдовушке; ведь на масленицу приглашала, а теперь лето, то есть, долг с её стороны подрос без сомнения. И так, с каждым своя закавыка...
   Про учения и говорить нечего. Если бы операторы мишеней не тиснули на кнопки по договоренности после произведенных выстрелов, и не опускали, тем самым, мишени, так кто б по ним попадал?
   Об офицерском составе лучше, вообще, помолчать... Тут без сержанта с его ржавым гвоздем, просверливавшем дырки в мишенях, никак не обойтись. Тьфу, опять о работе на трезвую голову в казенное время... - никто ж не похвалит и орден не даст.
   "Если у них снабженцы так работают: сказали - через двадцать минут - получи,
  пообещали через час - разбейся вдрызг, а выполни. Что же будет, если армию вперед двинут? Да они нас, как слепых котят... - и майор невольным взглядом окинул свою часть, расположившуюся то ли для отдыха, то ли в ожидании обеда... по недоразумению штабистов бог знает с какой целью оказавшуюся здесь. - Мы считаем их несмышленышами, а они думают, что мы готы полудикие..." - Скулы его невольно свело и зубы заскрипели от нечаянной нагрузки. Из нижнего зуба выскочила пломба. Он её выплюнул со злобой и сопроводительным словом: "...зараза", - не ясно к чему относившемуся: или к положению дел, или к работе стоматолога, имеющего непосредственное отношение к возникшей проблеме. Только обозлившийся, неизвестно на что майор, сказал вслух непонятные для других слова:
   - Готы? Пусть будут готы! Они римлян к ногтю прибрали! - и уже восстановившимся командным голосом завопил: - Старший из поварей! Живо ко мне!
   На его зов подошел, похоже, ответственный за поставку пищи работник, в специальном комбинезоне и белой бейсболке, прикрывающей русые волосы.
   - Господин офицер желали что-то сказать?
   - Желали... Где чаны с едой, почему не выгружаете?
   - Что такое чаны? - спросил подошедший.
   - Емкость для приготовления пищи, недотепа... В них же и еда хранится, - майору было приятно, что он такой умный, обо всем понятие имеет...
   Его поняли, немного поразмыслив:
   - Нет, нет... "Чаны" остались на кухне. У нас все разложено порциями в столовых кастрюльках, тарелках... Кастрюли в шкафах. Шкафы на раздаточных тележках. Можете не беспокоиться, всё проверено.
   - Все у них просчитано, все проверено, - обозлился опять майор. - Сволочи... А ну-ка, откройте посудину, дайте на вашу порцию взглянуть. Должно быть, там только курам на смех положено... С нами такие штучки не пройдут! Мы не для того с оружием в руках...
   Работник в комбинезоне вынул одну кастрюльку и приподнял стеклянную крышку.
   Майор глянул... Мысли его забегали злобно хаотично: "Я же говорил - сволочи! Мерзкие, гадкие, подлые... - и желание просить политическое убежище увеличилось многократно. - Что вытворяют, черти... Какой тлетворный пример для наших солдат напоказ выставляют. Так нормального человека можно довести до... - он не додумал фразу, до чего можно довести нормального человека, но она должна была оканчиваться чем-то скверным и плохо пахнущим, как завонявшаяся в мусорном ведре рыба... а в жабрах уже шевелящиеся личинки...
   - Пь-фу, мерзость какая, - сплюнул майор, чем вызвал удивление у ответственного работника.
   - Если вам не нравится, можно заменить... - светлые глаза из-под козырька бейсболки искренне желали майору решить его сомнения.
   - Ладно, - протянул майор, - выгружай свою телятину. А покуда, я смотрю, ты самый прыткий здесь, - то начальству передай, что мои ребята, как поедят, так им сразу же понадобится контрибуция. А их в этом вопросе злить никак нельзя, у них автоматы имеются; а меня - тем более. Укажите сами (для вас же лучше будет) пару магазинов с товарами, которые мы реквизируем в пользу армии. Все понял, служивый? - Беги, докладай!
   - Зачем изымать? Мы вам сами привезем. Скажите только, какие группы товаров вас интересуют? - светлые глаза вновь доверчиво смотрели на командира
   "Так бы и дать промеж них гаечным ключом... - подумал злобно майор, и в оправдание подобного действия, мысленно добавил: - А чего он, что ни попроси, все готов услужить. Разжалобить пытается, люцифер (майор не знал, что означает это слово - само выскочило), да не тут-то было, ни на того нарвался..."
   А вслух ответил:
   - Все группы... Все группы товаров нас интересуют! И не вздумайте зажимать дефицит - всё одно отнимем, - майор насупил лицо и надвинул козырек фуражки поближе к носу.
   Но как бы там ни было, гроза грозой, война войной, а в душу таки закрался неожиданный стыд. Стыд лазил по его органам и щекотал то там, то тут, явно насмехаясь над доблестью воина.
   - Мы расплатимся с вами деньгами... - выдавил он из себя. - Нашими деньгами - гавами.
   - Этого вовсе не требуется. Наше правительство делает эти поставки в счет благоприятного разрешения конфликта и в знак уважения добрососедских отношений.
   - Если вы не возьмете деньги, наши гавы, то мы их просто выбросим в костёр, -майор от гордости за такое умное решение, пришедшее в голову совершенно случайно, выпятил грудь колесом.
   - Я вас прошу только об одном, - неожиданно просящим тоном произнес служащий, - будете избавляться от гав - не бросайте в огонь. Это может нанести вред нашей экологии.
   - Ладно уж, - сказал недовольно командир, обескураженный постановкой вопроса, и отошел в сторону высморкать нос от налета удивительных открытий сегодняшнего дня.
  
   Не успели солдаты расположиться на отдых после сытного обеда, как прибыли машины с галантереей, оргтехникой, одеждой.
   Видя опасность данного события для воинской дисциплины, командир сразу сообразил выставить боевое охранение из самых обиженных на жизнь солдат, и выдавать товары партиями по ротам, а там пусть сами решают, как разделить поступившее имущество, чтобы все довольны остались, и для жизни опасность угрозы не представляла.
   Никто до сих пор не знал, как такого можно добиться: чтоб без драки... а майор резанул по-простецки и в точку попал. Правда, командиру взвода охранения грозно приказал заранее, чтоб у солдат в автоматах патроны были (пусть достает, где хочет). А тем в свою очередь указал, что если что не так пойдет, чтоб командира взвода первого, падлу, в расход пустили.
   Командир охранного взвода обиделся.
   Майор для красного словца так высказался, конечно же. Клина поймал шутейного; ну, что здесь поделаешь, с каждым случится может такое недоразумение: на войне ведь...
   Поняли ли это солдаты - осталось загадкой, как для майора, так и для командира взвода охранения.
   По лицам солдат: у некоторых - с пренебрежительной ухмылкой, у других - с презрительной ненавистью, у третьих - со злорадной издевкой, вообще, что-либо разобрать, а тем более предвидеть поступки было невозможно.
   Майор пожалел, что потребовал накануне выдать им патроны. Командир взвода сожалел о том же, но на порядок сильнее. Он занял стратегическую позицию у солдат взвода за спиной и отдавал оттуда решительные команды.
  
   Первой получала свою долю имущества первая рота по праву лучшей. Остальные роты стояли поодаль, дожидаясь своей очереди, заметно нервничая.
   "Вечно первой роте перепадает самое потребное, а нам достаются отбросы..." Витающая в головах несправедливость быстро переросла в стихийное недовольство остальных рот, и они с оружием в руках, и с красными глазами на лице выступили в защиту своих ущемленных прав, в чем каждый из них нисколько не сомневался.
   Охранный взвод вместе с первой ротой, имеющей привилегию, были притиснуты к машинам, хотя и брыкались изо всех сил словно молодые жеребцы по всем правилам уличной свары. Потекли юшкой разбитые носы, засветились выпученной синевой "фонари" под глазами. Обильно полилось злословие, оскверняя вековую работу духовных просветителей.
   В воздухе запахло "жаренными новостями", до которых так охоч был Гоша Азорский.
   Раздалась автоматная очередь, выпущенная каким-то неврастеником, а следом, образовавшуюся вдруг тишину, разодрал такой отборный мат майора, которого не слышал до этого ни один новобранец прошлых наборов, и вряд ли суждено будет услышать их приемникам в будущем. Это выглядело, как обвал водяного цунами на горящую избу: пшикнуло и само испугалось.
   Пыл наступающих мгновенно угас и, воспользовавшись временным потрясением вооруженных масс, командиры рот взяли ситуацию под контроль, быстро оттеснив нападающих на исходные рубежи. Наиболее рьяных пришлось попугать перспективой внеклассного изучения воинского устава и запретом на вольную добычу военных трофеев. Рядовой состав дрогнул и покорился.
   Наиболее рьяного нарушителя дисциплины майору пришлось огреть трубой гранатомета по спине. Помогло. Порядок был восстановлен. Труба немного погнулась, да бог с ней: гранат-то все равно не было в наличие.
  
  
   Только улеглись страсти, и печальные роты обреченно расквасились в ожидании очереди на получение товаров, как к месту событий, явились журналисты. Явление было с красными глазами от обильных возлияний, и служебным правом на получение первостепенной информации. Внешний вид их напоминал огородных чучел (в мятой испачканной одежде и с разнообразным мусором во всклокоченных волосах). Служителей лихого пера представляла парочка свеже протрезвевших журналистов, категорически требующих предъявить им героев участвовавших в бою. К этому они требовали, описать сам бой в подробностях, не щадя нервы мнительных читательниц.
   Майор попытался повторить успех достигнутый накануне, с помощью произнесенных им фраз сплошь состоящих из слов, которые не учат дети в школе и не найти в энциклопедиях, но, увы, эффект оказался не тот. Возможно, сочетание и подбор слов, которые своевременно никто не удосужился записать для памяти потомкам, был перепутан, или же субъект приложения оказался более устойчив к нервно психологическим нагрузкам, вот только не закрылась тема так просто, как желалось бы майору. Пара писательской братии твердо стояла на своем (опираясь плечами друг на друга для надежности конструкции) и требовали предъявить героев боя и описать подробно достигнутый успех. Командир аж растерялся с непривычки от такой наглости, задумавшись о методе, необходимом для превращения заядлых писак в пыль, перегной или же нечто подобное, с дальнейшим выпровождением данного материала с территории военного лагеря.
   Помощь, как обычно, пришла негаданной. Танкист, толкнув майора локтем, указал на три фляги, болтающиеся у него на поясе, наподобие гранат:
   - Запаса хватит решить любую проблему, - и, подмигнув, щелкнул себя зачем-то указательным пальцем в области горла, произведя звук напоминающий "бульк" жидкости хлюпнувшей из тары в стакан.
   Майор оценил подсказку, и заинтересованные стороны прошли в палатку командира. Танкист наливал, майор констатировал факт расхода горючего материала, журналисты пили, выкрикивая здравицы в честь славных вооруженных сил. Выпили по две стопки, на третьей споткнулись...
   - Чего будить-то было, если рассказать ничего не можете, - недовольно заплетающимся языком пробурчал один из них; пригладил распаханные в разные стороны волосы рукой и попятился к выходу из палатки.
   Второй, икая, привстал на ноги, но не надеясь на две опорные точки, перешел на четыре, как ему казалось более надежные, и пополз восвояси с высунутым языком, произнося постоянно одну и ту же фразу, запавшую почему-то в голову: "Зачем враги убили Патриса Лумумбу?.." Каким образом и почему в голове корреспондента всплыло имя пламенного патриота, борца за независимость одной из стран Африки, тому объяснения вряд ли смог дать бы даже редакционный совет, снарядивший своего представителя в опасную командировку. Но сам командированный, передвигаясь неуклюже на четырех конечностях, продолжал требовать ответа на свой навязчивый вопрос.
   И только сердобольный танкист посочувствовал: "Вот же зацепила человека проблема. Теперь, пока не проспится, не отпустит..."
  
  
   * * *
  
   Пришла ночь и на Адриатическое побережье опустилась прохлада. Яркие звезды водили хороводы на тёмном бархате южного неба.
   Пятизвездочный отель спал. Спал и видел разноцветные счастливые сны.
   Только в апартаментах на втором этаже слышались тяжелые вздохи перемежающиеся с шелестом белоснежных постелей. Человек непрерывно переворачивался с боку на бок, не оставляя в покое грузное тело, глубоко дышал, стараясь захватить в легкие воздуха побольше, постанывал. В конце концов, не выдержал, приподнялся, и в номере раздалась речь давно не молодой женщины обладающей излишними весом и возрастными проблемами со здоровьем:
   - Моня, как ты можешь спать, если я вся такая взволнованная.
   - Бэла, посмотри - ночь на улице, а ты никак не угомонишься. Выпей снотворного и тебя унесёт... а заодно и все твои волнения, - ответил шепотом муж после длительной паузы.
   - Моня, не смей спать, когда твоя законная супруга никак не уляжется. Мне покой не дают эти Граали. Ты разбушевал во мне пламя деятельности, а теперь ничего слушать не хочешь. Не могу понять: если там у нас, на родине, удалась реализация, то почему здесь, за границей, не поторговать? Тутошний народ наивен, как дети - верят всему, что ни скажи. Так ты возьми и скажи... дело поживее, поди, будет двигаться, и дадут больше - не наши хамы... за дарма всё хотят.
   - Если вздумаешь торговать - меня заранее предупреди, где бы я ни был: во сне или в туалете занят, чтобы успел спрятаться так, чтобы и ты, золотце, меня не обнаружила.
   В апартаментах наступила продолжительная тишина. Летняя ночь окутала всё вокруг ароматом экзотических нежных запахов.
   Бэле не спалось. Ей грёзились деньги, большие деньги, которые непременно должны были откуда-то свалиться. "Если они явились из неоткуда однажды, то почему не могут приходить вновь и вновь с регулярным постоянством?" - этот вопрос не позволял жить спокойно на свете, а также есть, пить и спать. Женщина была возмущена поведением недотёпы мужа: как можно спокойно спать, да и просто жить, если... и далее следовала всё та же песня с загадочным вопросом в конце: " ну почему ?.."
  
   - Моня, я больше не могу. Вот, что хочешь делай, а не могу и всё, - обращалась она к спящему мужу, забившемуся в складки покрывала.
   - Бэла, если не можешь, а оно еще и не получается - то и не делай. Брось это к аллаху... - еле слышно произнесли сонные губы супруга.
   - Моня, ты еще и безбожник. Я подозревала, что у нас в семье не без урода, а теперь и вовсе, после твоих слов, убедилась. И не пробуй меня разубеждать в обратном, а то стукну...
   - Бэла, арбуз ты мой подыгравший, спи и не думай ничего, а то голову застудишь и мозги болеть будут. Утро придет - и где те мысли денутся?.. Опять с пустой головой встанешь, так что не надо...
   Вместо окончания фразы, раздалось посапывание, переходящее в блаженное всхлипывание.
   - Моня! - возмутилась женщина. - Если ты будешь морочить мне голову, уклоняясь от разговора, то я ей-ей сейчас завизжу на весь отель, и пусть меня голую выводят на этаж за нарушение порядка полицейские. А ты будешь спать, пока над твоей женой надругаются все кому до этого охота будет.
   - Бэла, детка моя неугомонная, - муж снова проявил легкие признаки пробуждения, - все охотники до тебя давно побросали ружья и спят по своим кроватям. И боже их избавь, чтобы ты приснилась в теперешнем виде.
   Моня перевернулся на другой бок и тут же захрапел, еще и слюну изо рта пустил от удовольствия.
   Жена не позволила мужу блаженствовать, когда сама не могла того же, и властной рукой освободила благоверного ото сна, поворотив его в свою сторону.
   - Что, что такое?! - недовольно проворчал Моня, пытаясь раскрыть тяжелые веки.
   Жена стала подвывать голосом, демонстрируя крайнюю степень обреченности.
   - Бэла, ты снова колотишься без дела, когда все люди спят и ни о чем не думают. Оставь свою мысль в стороне, отложи её на стуло. Утром встанешь - всё пройдет, и не вспомнишь. Так чего всю ночь мучиться, да если бы только одной...
   - Моня, я с тобой серьёзно, тем более что темно на дворе, а ты мне баки забиваешь отговорками. Благодаря моей вазе, которую ты разбил, мы стали ближе к Рокфеллеру. Но с такими деньгами я не могу даже зайти в гости к его родственникам, этой кадушке с какашками Боре Рахману. И даже, если меня впустят в приемную, что я им имею сказать? Что мой муж, глупый остолоп, продал бесценную вещь за несчастный миллион долларов, на который и купить, толком, нечего. Так и кто меня после этого в гости примет? А Рокфеллер и подавно... И буду я смотреть на его портрет и плакать горькими слезами, что из-за своего никчемного мужа, я не познакомилась с таким благородным кавалером. Нужны еще деньги. Ты понимаешь меня? Теперь я вижу причину наших бед - ты слишком мало взял за Грааль, потому что меня рядом не было. Если тебя раз в жизни посетила умная идея - то обязательно надо было всё испортить, вместо того, чтобы рассказать другу. Непростительный конфуз с твоей стороны вышел, и теперь я хочу вернуть обидно утраченное.
   - Я и рассказал... - вяло проговорил муж, пытаясь отделаться от разговора занавесом сна.
   Но не тут-то было.
   - Как! Ты разболтал черт знает какому-то другу, которого у тебя отродясь не было, такую огромную тайну, а я - твоя жена, вся нищая и босая ни слухом, ни духом ничего не знаю. И мне как всегда, лучше известно, что это какая-нибудь потаскушка с портового района. Сей-сей завизжу, если не скажешь сколько ты ей отдал наших денег за дружбу, этой шушаре. Друг у тебя один, намотай это себе на то место, где у тебя обрезано - это я, жена твоя. И попробуй что-нибудь ответить несогласное, так я этого не потерплю.
   Бэла уже открыла рот, потрясая от натуги жировыми складками, чтобы поразить округу неслыханным звучанием своих голосовых связок, как Моня не стал ждать развязки и погладил у жены то место, которое было ближе всего... со словами:
   - Ты, цветик, единственный мой друг. И как ещё могло быть иначе?
   Моня водил рукой по заплывшей салом голени, и думал: "Чтобы это могло быть? А впрочем, какая разница..."
  
   Когда Соломон поздним утром проснулся в шикарном номере отеля, через воздушные прозрачные занавески струились ласкающие солнечные лучи. Жена лежала запутавшись ногами в теплом одеяле, перекрутив его до невозможности, раскинув руки - по-видимому, пытаясь во сне объять весь земной шар.
   Из открытого рта её медленно рос, увеличиваясь, слюнявый пузырь.
   "Если я хоть что-нибудь понимаю в женщинах, - мысленно рассуждал миллионер Моня, - то хоть что угодно делай, но этот человек никогда не угомонится..."
   Он не умываясь, накинул одежду и по-воровски тихо покинул номер.
  
   * * *
  
   Солнце коснулось земли на горизонте и длинные тени угасающего дня уже несли вечернюю прохладу.
   Улицы древнего замка заметно оживились, пробудившийся после дневной сиесты шум приятно будоражил душу; звучали: и заманчивый шелест женских юбок, и стук башмаков об отшлифованные веками камни мостовой, и предвкушающий развлечения говор мужчин, и томное поскрипывание проезжающей кареты, и цокот копыт вороных лошадей.
   Воздух благоухал разнообразием растений южных широт.
   Важно шествовала охрана замка, водрузив на плечи тяжелые мушкеты. Поднимаясь по ступенькам, длинные их шпаги издавали звон, задевая камень. Лица были строги и недоступны. Их одеяние было красочно, дорого и искусно скроено, вызывая уважение и зависть.
   Вечер дышал уютом и жаждой развлечений. К ристалищу устремились стар и млад, чтобы вкусить от жажды страстей жестоких единоборств. На сегодня были назначены состязания по панкратиону - борьбы с минимумом запрещенных приемов... руками, ногами, зубами. Нельзя было лишь наносить удары в пах, ломать шейные позвонки и добивать поверженного соперника. Арбитры были строги к нарушителям, освященных клятвой, правил ведения боя.
   Должны были состояться два поединка между победителями предыдущих единоборств. Праздный народ, падкий на зрелища, на которых не тебя бьют, разместился на трибунах по обе стороны ристалища, и криками подзадоривал борцов готовящихся к бою. Возбужденные ожиданием жестокого сражения люди старались захватить лучшие места. Участники сражения играли мышцами, скалили зубы, выполняли резкие разящие движения для разогрева тела и поднятия духа, приводя публику в неистовство. Трибуны взрывались бурными эмоциями, ревом, топотом ног.
   Присутствие на единоборствах было вольным и позволено всем, кроме замужних женщин, что вынуждало данную категорию лиц прибегать к ухищрениям им свойственным, и главному из них - изменять свою внешность. Лишенные права присутствия особенно старались попасть на соревнования, подтверждая известную истину о сладости запретного плода. Облаченные в мужскую одежду, с наклеенной растительностью на лице они копировали мужские повадки, вживаясь в образ с поразительной естественностью. Их брань была с родни кабацкой, манера разговора копировала уличных торговцев в конце трудового дня, речь - пересыпана междометиями и такими словечками, что лучше вам не знать их вовсе. И ещё - пожалуй, лучший способ от разоблачения - чрезмерный интерес к женскому полу. Бросая колкие замечания, вгоняющие в краску юных дев, пока не научившихся различать уловки женского коварства скрытые под защитой мужского одеяния, незаметно щипая их за интересные места - тем самым, надежно отводили от себя возможные подозрения. И когда в центр ристалища вышли борцы, предводительствующие главным арбитром, их возгласы были самыми хлесткими, самыми вызывающими:
   - Каюк тебе, Златокудрый! Ужо, полные штаны наложил! Чу, воняет как...
   - Ага, и точно, запах, как из отхожего места, - вставлял другой писклявым голосом, по-женски передергивая плечами, и тем на секунду выдавая себя. - Поди, немалую кучу навалял.
   - Ступай, малышка, под моё крылышко. Тебе там лафа будет, - приставал молодой гражданин при бакенбардах, с широкими женскими бедрами к молодке, которая и сама была не прочь... насчет крылышка. Но интуиция смыкала её своими подозрениями: что-то здесь не то...
   И если бы девичьи глаза, уши и разум одновременно напряглись, то обратили бы внимание на слишком маленький размер ноги обольстителя, а вот за пазухой, напротив, что-то спрятано свободным покроем рубахи. И слишком нежная кожа на лице, и волосы как-то замысловато уложены, и голос с неестественной хрипотцой, как будто бы шалит из развлечения. Но некогда, да и по этикету не годится засматриваться на случайного зрителя, тогда как на центр ристалища выходят борцы.
   Арбитры заняли свои места в первом ряду трибун. Стража огородила место соревнований, расположившись по периметру, опустив мушкеты на землю прикладами вниз. Ударил гонг, и всё на миг стихло, как набежавшая волна успокаивается на бреге, перед тем как новой - взметнуться, забурлить, разбиться с шумом о камни.
  
   Солнце катилось по горизонту, когда в зал заседаний собора Богов начали сходиться Консулы. Большой Билл, не объясняя причину срочности, пригласил на
  внеочередное заседание, заставив всех прервать приятное времяпровождение на территории замка. Повелители мира вальяжно шествовали по залу, купаясь в собственном величии и божественном предназначении.
   - В чем дело, Билл? К чему такая срочность?
   - Земля с орбиты сходит?
   - Неужели бандюки снова весточку прислали, и нам надо бросать всё, чтобы их угомонить?
   Консулы с веселыми репликами рассаживались в кресла круглого стола, всегда готовые на радость благодарному человечеству принять важное решение.
   Один старый Бонблатер сидел уткнувшись в какие-то бумаги и беспрерывно что-
   то высчитывал на косточковых счётах, сверяясь со своими записями.
   - Высчитывает сколько калорий впитал за ужином, - предположил Симплер.
   - Нет, - возразил Коротышка Брок, - скорее всего уточняет, сколько можно сшить рубашек, если с каждого в мире снять по нитке.
   - Думаю, всё проще - считает, сколько капель было в утреннем стакане компота, - предположил Сяо-Линь, доброжелательно улыбаясь. И подумав, добавил: - А скорее всего, идет простой подсчет количества косточек на счетах.
   Большой Билл обвёл всех взглядом, взял со стола свою обычную сигару, проделал традиционные манипуляции с тем, чтобы ее раскурить и погрузился в раздумья.
   - Мы собрались, похоже, здесь за тем, чтобы посмотреть, как мистер Билл пускает дым сигары, - съязвил Коротышка Брок, которому не терпелось покончить с мировыми делами и помчаться в поле к мельнице, к реке, где его ждали Элоиза, дурманящий запах трав, великолепие звездного ночного неба и погружение в щемящее блаженство чарующего счастья.
   Председатель Совета пропустил реплику мимо своего сознания и продолжал выпускать дым о чем-то сосредоточенно думая. Наконец он докурил сигару, швырнул её в урну, слишком резко для своей тяжелой фигуры, поднялся и, наконец, изрёк:
   - Я собрал вас, достопочтенные Консулы, на внеочередное заседание по просьбе мистера Бонблатера. У него имеется очень интересное предложение, которое мы со всей тщательностью должны изучить и принять решение. Предоставляю вам слово мистер Бонблатер, и надеюсь, что ваш доклад пойдет на пользу мировой экономике, всему человечеству.
   Докладчик не стал вставать со своего места, но долго кашлял, листал бумаги, и к делу подошел по-деловому:
   - Если господа помнят, то замысел сделать доллар основной платежной системой мира принадлежал нашим предшественникам, за это решение проголосовал Совет Консулов былых лет и мы должны это принять, как единственно верное решение на тот момент времени. Это стимулировало развитие экономики во всех странах, дало невиданный толчок в достижениях науки, техники, новым технологиям. Надо признать, были допущены серьезные финансовые ошибки, приведшие к тому, что долларовая масса, не подкрепленная товаром, в избытке хлынула на мировые рынки. До определенного времени такое положение всех устраивало. В последние годы эта масса достигла критического уровня, что поставило под угрозу существование всей финансовой системы мира. Накануне, мы с вами, приняли совершенно верное решение по обесцениванию доллара и возвращению финансовой системы к состоянию сложившемуся полвека назад. Да, это болезненно, да, это катастрофично для многих категорий граждан и целых народов, но жизнь, есть жизнь: без боли никак невозможно обойтись.
   - Тем более, когда болит у другого. - Коротышка Брок скептически ухмылялся. - Мистер Бонблатер! А нельзя ли ближе к сути. Я не накормил своего попугая, и он будет очень недоволен этой задержкой, - бросил небрежно он, думая в этот момент совсем не о придуманной на ходу птице.
   Бонблатер ни жестом, ни словом не отреагировал на провокационную реплику, и продолжал тем же размеренным тоном:
   - С целью сохранения финансовой системы мы надували доллар завышенной стоимостью нефти, акций, ценных бумаг, затем ценой на недвижимость, землю, новые технологии. Теперь всё это в прошлом. Жизнь сделала оборот и вновь вернула нас к той же проблеме. Я думал, думал, и вот какая спасительная мысль посетила мою голову: а что если принятое полвека назад решение было верно и надо лишь найти ему дальнейшее продолжение. Мне словно кто-то направил спасительную подсказку - так явно я оценил силу новой идеи. Не исключено, что наши предшественники, покоясь на небесах, послали этот сигнал, указывая путь своим последователям, а заодно, и всему человечеству.
   - Занятно то, что этот импульс поступил именно в вашу голову, а ни в чью-нибудь еще... - съязвил Симплер, надвинув свою ковбойскую шляпу с широкими полями поглубже на уши. Его акульи зубы оскалились в недоброй усмешке, а сузившиеся глаза дополнили картинку нечисти из преисподней.
   Бонблатер вновь не отреагировал на реплику, и также сухо, расчетливо продолжал:
   - И в самом деле, я увидел избавление человечества от тяжких финансовых потрясений - того, о чем так печется последнее время мистер Брок. Не подтвержденные товаром доллары можно вливать в следующие экзотические категории наполнения: еще не проданы все участки на Луне, а на других планетах и вовсе не начаты. Следующие с молотка пойдут галактики - вот куда можно влить бесконечное количество вновь напечатанных долларов - это более любых "клондайков". Это пожизненно, это навсегда, и печатать можно мировую валюту - сколько нездоровому воображению представится... Да и солнце еще не стоит на лоте... Так что господа, с решением обвалить доллар мы слегка поторопились. Больной не настолько мертв, что его нельзя реанимировать. Всё в наших руках.
   - В руках у мошенников и плутов, - все осуждающе посмотрели на Коротышку Брока.
   Он вновь был в легком белоснежном костюме и узкий галстук рубинового цвета щеголевато выделялся на светлых тонах одежды.
   - Да, плутов, - повторил Брок. - Если это не так, то объясните мне: почему люди, которые трудятся с утра до позднего вечера не могут позволить себе миллионной доли того, чем не задумываясь и не замечая, беспечно пользуемся мы.
   - Послушайте-ка, юный мой друг, - Большой Билл не торопясь раскурил новую сигару, - вы изучали историю, философию и ещё черт знает какую бездну всяких наук. И в каждой из них есть главенствующие, приоритетные положения, а также имеются второстепенные, третьестепенные и так далее по важности, но не менее обязательные. Так вот, мы с вами попали в первостепенное звено управления, задача которого бдеть незыблемость мировой системы взаимососуществования человечества и природы. И если мы этого не обеспечим, то все остальное может пойти в разнос, и наступит первозданный хаос, о котором, я думаю, вы читали в Главной Книге. Чтобы этого не произошло, мы с вами и должны нести нашу миссию. Я может быть тоже хотел бы... - он глубоко задумался и не договорил.
   Билл расхаживал по залу, дымя сигарой, и казалось, полностью ушел в свои глубинные мысли, отключившись от темы совещания.
   Остальные Консулы тоже решили разбавить рабочую обстановку маленькими человеческими приятностями.
   Мистер Кнауф рассматривал фрески заседания рыцарей круглого стола с королем Артуром во главе. На изображенном заседании обстановка была сугубо деловая. Об этом свидетельствовали и сосредоточенные лица рыцарей, и их торжественная собранность, и главное, взгляды... глаза...
   Сяо-Линь с Симплером, используя возникшую во время заседания паузу, играли на компьютерах в морской бой. Сяо-Линь - молча, с неизменной легкой улыбкой на лице. Симплер же отчаянно переживал после каждого удачного или же неудачного хода, своего или соперника, выкрикивая эмоциональные возгласы, страстно жестикулируя, производя впечатление человека проигрывающего последний грош.
   Большой Билл, наконец-то, покончил со своей сигарой, швырнув окурок в пепельницу, уселся в кресло (кресло скривилось), и продолжил:
   - Итак, - сказал громче обычного, - мы еще раз уяснили важную роль возложенную на нас божественным провидением и миром, о чем должны помнить во сне и наяву, в любое время, где бы мы не находились, хоть в туалете, черт вас побери... Лишний раз напомнить себе об этом, я уверен, полезно. И наш коллега, мистер Брок, я думаю, со всей серьезностью оценит концепцию управления миром Советом Консулов, и ту ответственность, которая лежит на каждом из нас. Если с этим вопросом всё понятно, то предложение мистера Бонблатера нуждается в тщательном изучении и углубленном исследовании.
   - Это вам всё понятно, - Коротышка Брок не мог согласиться с общим мнением, - а для всего человечества настоящая система взаимоотношений человека, средств производства и распределение материальных ценностей остается камнем преткновения на пути свободы личности и вольного труда, способного вознести эту личность на невероятные умственные и нравственные высоты, физические и духовные...
   - Мальчишка, - тихо произнес Бонблатер, - фантазер и баламут...
   - Дитё несмышленое... - добавил Сяо-Линь, со своей неизменной улыбкой.
   - Более того, - не желая отступать, продолжал Коротышка Брок, - я легко могу предсказать дальнейшие ваши шаги, господа, по наполнению воздухом мировой валюты не обеспеченной реальным товарным продуктом: вы будете торговать произведениями искусств уничтоженных во время прошлых войн, стихийных бедствий или же памятью, биографией, останками людей живших столетия и тысячелетия назад.
   - Да он совсем не глуп, как казался... Это сырая идея, но над ней надо подумать. Возможно... впрочем, рано об этом говорить. Давайте сначала распродадим галактики... - у Бонблатера не было ни капли иронии в голосе.
   - О боже, создатель милостивый! Бесконечна мысль человеческая в своей изворотливости... Не подсудна и не убиенна, а потому обожествлена, - подытожил дискуссию Большой Билл, вставляя в рот новую ароматную
  сигару, напоминающую торпеду с военного эсминца.
  
  
  
   Шум над ристалищем всё рос, переходя в мощный гул, впитавший в себя неудовлетворенные человеческие прихоти, преобразовываясь в единый эмоциональный вопль, энергетический смерч, звуковой удар.
   Залетные птицы в ужасе покидали прокаженную человеческими страстями территорию, натыкаясь на ледяную скалу людских низменных потребностей.
   В центре площади, под усиленным оцеплением охраны, противостояли друг другу Адонис - Львиная Грива и Златокудрый Аркс - два борца, жаждущих любой ценой выиграть поединок и выйти в следующий тур соревнований. В глазах их замерла кровь, движения продуманы, расчетливы и в своей медлительности страшны той скрытой энергией, которая в них таилась, чтобы в нужный момент выплеснуться страшным извержением несущим разрушение и поражение жизни.
  
   Так пантера, замирая, медленно крадясь, готовит свой бросок на обреченную жертву. Так крокодил мирно смотрит из водоема на безмятежно пьющую воду косулю...
   Поединок проходил без оружия, если не считать таковыми руки, ноги, колени, зубы, голову - все те части тела, которыми можно наносить удары, тянуть, рвать на части, грызть, топтать, давить, сжимать, выдавливать, раздирать до стона, скрипа зубов, адской боли источающей плотью, конвульсий, агонии... и до окончательной победы одного из борцов, оканчивающейся громогласным воплем трибун, приветствующих победителя.
   "Грива" и "Злато", серп и молот, огонь и вода - кто кого переможет, загасит, опрокинет, рассечёт...
   Борцы обменивались ударами ногами и руками, не переходя к решительным действиям. Каждый выжидал удобный случай для нанесения разящего удара. Каждый ждал оплошности соперника.
   Трибуны не хотят ждать. Они хотят крови уже сейчас, хотят вывихнутых суставов и выколотых глаз, жаждут выбитых зубов и воплей отчаяния от попавшего в захват противника борца.
   "Грива" и "Злато", "Злато" и "Грива" - эти два слова визжат в воздухе, эти два хрипа повисли над рокочущими трибунами.
   Борцы всё чаще наносят удары друг другу. Страсти накаляются и провоцируют к совершению ошибок. У "Гривы" затек левый глаз в обмен на распухший и кровоточащий нос "Злато".
   Воины, готовые биться до конца, борцы, стремящиеся к победе, во чтобы это ни стало; звери, схватившиеся в смертельной схватке, вцепившись друг в друга и нанося раны рваные, кровавые, стремясь обескровить, лишить сил, растерзать, искромсать - удел кровожадной природной прихоти.
   Первым рухнул стражник. Его металлический шлем лязгнул о землю, а следом на ней распластался и сам хозяин.
   Не каждый может спокойно смотреть, как один человеческий организм рвет на клочья, калечит себе подобный. Психологически не каждому дано такое вытерпеть. Куда надежнее самому участвовать в схватке. Тогда, лишиться сознания жизни можешь только от действий соперника, но никогда от своих эмоций.
   - Убрать и заменить следующим, - раздалась команда старшего командира.
   Борцы сцепились мертвой хваткой на земле, переплетясь в узел морского каната. Устрашающие длинные волосы Гривы оказались уязвимым звеном в бою. Стальная рука Злато впилась в них и был единый способ высвободиться - отрубить руку. Вопль боли, звериного отчаяния вырвался из бушующего гула трибун. И слышен стал скрежет зубов, стирающихся в пыль, и снова вопль нечеловеческих мук, а следом хруст... суставов, костей, мышц - ни с чем иным не сравнимый, зловещий, пугающий...
   Поверженный Грива лежал на земле без признаков жизни. Длинные волосы разметались по земле, и густая темная кровь обильно смачивала их, стекая на утоптанную веками землю ристалища.
   Народ замер потрясенный на миг, а следом взорвался приветственным рёвом предназначенным победителю.
   Стража унесла поверженного борца, участь которого было забвение и поклонниками, и противниками.
   Во все времена всех прельщает только победитель, победа любой ценой, любыми средствами, и никого - побежденный, пусть будет он умней, ловчей и не подл душою.
   Солнце садилось быстрее обычного. Дикие сцены сражения вынудили его поторопиться опустить свой занавес. Предстояла еще одна схватка. Место отмеченное кровью присыпали песком. Все начиналось сначала... Волнение трибун, крики воодушевления, оскорбления, издевки... Публика продолжала разогревать себя в ожидании нового зрелища. Ожидания подхлестывали разболтанные всплески эмоционального варварства.
   Стража зажгла факелы.
   Мир творил своё дело.
  
  
   * * *
  
   Марк Рой, вкусив яств со стола и духа взаимного обожания, объявшего присутствующих деятелей печатного и репортерского слова, стал своим среди них быстрее, чем солдат первого года службы съел бы свой обед. Радостная эйфория охватила примостившихся у столов, кружащихся в танце поблизости, ползающих по лужайке на четвереньках в надежде отыскать более предпочтительное место для отдыха, изъяснения в любви или простого уединения. Чувствовался единый энтузиазм людей, вырвавшихся из своих прокуренных кабинетов, отхаркавших слежавшуюся пыль в носоглотках, и готовых, как к рискованным поворотам судьбы, так и к полному раскрепощению души. Журналисты, корреспонденты, операторы выплеснулись на просторы открытые военной баталией. Это разлившееся эмоциональное море людских ожиданий, невероятных сюжетов, ласкающих душу событий, встреч, дружеских объятий требовало исполнения нереализованных способностей. Эта авантюристичная война обаяла невероятными приключениями, пылкой любовью родственных душ и неуловимым чувством чего-то нежного, ласкового, несмотря на строгую ответственность момента. Странно, но никому в голову не приходила мысль о том, что в один миг всё могло преобразится в иной сценарий, при котором значения слов "война" и "кошмар, ужас" сцеплялись воедино.
  
   - Эй, Гошин друг! Иди ко мне, милашка! Здесь есть вольное место для твоего тухеса, я кое о чем тебя поспрашаю, - фраза адресовалась Марку, а коверкалась Антонессой Боб.
   Марк без раздумий присел на предлагаемый стульчик и отпустил традиционную фразу всех времен и народов, подстраиваясь под речь Тоньки:
   - Если дама просют, то мы с превеликим удовольствием... всё, что пожелаете и с большим запасом.
   Антонина нежно обняла его за плечи и заманчивым голосом пропела:
   - ...Что ищет он в краю далеком, что бросил он в краю родном? Так, что же?.. - и не дожидаясь ответа прижалась к нему плотней, подбадривая к ответным действиям.
   Марк вежливо отклонился от объятий и серьезным голосом ответил:
   - Я нахожусь здесь по заданию правительства моей страны для выяснения наиважнейшего вопроса: найти человека, вставившего двадцать пятый кадр в рекламный ролик о вашей стране - удивительной, поразительной, непредсказуемой Чаверле.
   - Рекламный ролик?! Ха! О Чаверле?! Двадцать пятый кадр?!.. - Антонина пришла в неописуемый восторг от услышанного и никак не могла из него выйти. Она хохоча ударилась несколько раз головой об стол, перевернув наполовину опорожненные бутылки и оставив след на волосах от бутербродов с паштетом. - Чтоб мне везло, как тебе. Ты попал - точнее не бывает. Если будешь паинькой, я устрою встречу с этим человеком, и твоё правительство наградит тебя наградой за выполнение наиважнейшего задания века, - сумела выговорить Тонька, придя немного в себя от донимавшего её смеха.
   - Ты говоришь правду? - усомнился Марк, отлично сознавая влияние алкогольных напитков на мыслительный процесс человека.
   - Более того, клянусь всем, чем угодно - он станет твоим другом. Если, конечно, ты будешь вести себя, как настоящий джентльмен... - почему-то загадочно произнесла Тонька.
   Марк не очень верил словам подвыпившей женщины, но интуиция подсказывала ему, что он в полушаге от решения вопроса, откомандировавшего его в это путешествие.
   Антонина расстегнула на блузке сверху пуговицу (самая верхняя была расстегнута ранее):
   - А ну-ка, попробуй, как бьётся сердце и убедись, что я говорю сокровенную правду, - она взяла руку Марка и прижала повыше того места, где билось её неугомонное сердце.
   Марк с удовольствием прислушался; но там, куда Антонесса приложила его руку, ничего не билось, а было нежностью приятно...
   - Ну, что? - спросила Антонина, - готов ты слушаться и повиноваться человеку, который выведет тебя на цель путешествия, а далее... на ордена, награды, почет, славу?
   - С превеликим удовольствием и покорностью... только укажи, - Марк развеселился условиям сделки.
   - Вот и прекрасно... Я, кажется, приложила твою руку к правой стороне груди, и ты можешь усомниться в моей искренности, - и она переместила руку Марка на левую сторону, но опять-таки выше того места, где располагалось сердце.
   "Она не в ладах с анатомией, - мелькнула наивная мысль у Марка. - Зато, отменно владеет искусством завораживать..."
   "Наивный мальчик, думает, что я не знаю, где расположено мое любвеобильное сердце. Так пусть же сам его поищет, - если не полный дурак".
  
   - Пошли, - после продолжительной паузы, очнувшись от прилива нежности, сказала Антонина, - я поведу тебя к человеку, которого ты ищешь, а он, в свою очередь, может тебя осчастливить. Но поклянись, что все мои требования будешь выполнять беспрекословно, какими бы странными не казались, и даже, если будут идти в разрез с твоими моральными принципами. Кстати, ты каких придерживаешься: строгих или по обстановке?
   Язык Тоньки заплетался то слегка, а то сильнее - волнами. Видно, организм так работал: то лучше, то с перебоями. Часто так бывает: мысль - то появится, то исчезнет; то - явится, а то - растворится...
   - Если, согласен - пошли, а точнее - поехали.
   Она подвела его к машине и открыла дверь со стороны водителя.
   Марк с любопытным беспокойством подумал: "Неужели, она поведёт машину в таком веселеньком состоянии?"
   Её раскатистый смех вывел его из сомнений, и был вызван тем, что она увидела руль и поняла, что совсем не рассчитывала его здесь обнаружить.
   - Иди сюда! Здесь руль! Я его нашла! - заливаясь смехом сквозь слёзы, постанывала Антонина. - Я буду указывать дорогу, а ты крути, этот чертов бублик. Только так, чтобы мы попали куда надо, - и она опять захлебнулась в нервическом смехе.
   - А куда надо? - спросил Марк, заражаясь её настроением.
   - Сама пока не знаю, - выдавливая по слову, давясь хмельным задорным смехом.
   - То есть, знаю, но пока не вижу, как туда добраться. Заводи скорей шарманку, только по-честному, чтоб колёса крутились, а я тебе покажу... - и она обхохатываясь так и не досказала, что хотела показать.
   - Вперед! - скомандовала Антонина с лихостью, и машина двинулась вперед.
   - Куда ехать-то? - спросил Марк на первом перекрестке.
   - Я же сказала: вперед... и прямо, а там видно будет. Я укажу...
   - Если известно место следования можно воспользоваться навигатором, - предложил Марк Рой.
   - Сама знаю... О, навигатор! Это как раз то, что нам надо, - взбодрилась ухарски дама. - Я без него из дому ни шагу, особенно, в дождь...
   Она включила прибор, долго нажимала на все попадавшиеся под руку кнопки, то с силой, а то, нежно поглаживая, и в заключение выдала:
   - Здесь должен быть густой лес, а в нем лесник в домике. Сейчас лесник должен уйти проведать свою больную бабушку. Вот туда нам и надо...
   - Куда... - не понял Марк, - к бабушке? Никак не пойму: какое отношение лесник и его бабушка имеют к рекламному ролику о стране, и тем более к двадцать пятому кадру? - недоумевал он, напрасно выкручивая свои мозги набекрень, пытаясь разрешить поставленную женщиной задачу.
   - Какой же ты тупой, как, впрочем, все мужчины... - в домик лесника. А лесник ушел к бабушке. Вот, покрути навигатор - сам увидишь.
   Антонина отвечала на ту часть вопроса, на которую считала нужным отвечать. Все же остальные сомнения и умозаключения Марка просто не замечала, что считала совершенно естественным, особенно в разговоре с мужчиной.
   Марк понажимал навигатор и радостно сообщил:
   - Лес есть! Только ни лесничество, ни домик лесника нигде не указаны.
   - Вот и жми туда, - оборвала его сомнения Антонина. До леса доберемся, а там я тебе покажу, где лесник живёт...
   Марку ничего не оставалось, как выполнить распоряжение новоявленного штурмана. Ехать пришлось не особенно долго в сопровождении приятных видов местности вокруг. Когда машина приблизилась к лесному массиву Антонесса Боб крепко спала, слегка посапывая в кресле автомобиля.
   Въезд в лес был запрещён. Об этом говорил дорожный знак. Марк вышел из машины, обошёл её и, не зная как поступить, зашёл в лес источающий свежесть, прохладу и ароматы нераспознанных деревьев. Азартно стучал клювом дятел, посыпая стружкой струящийся в солнечных лучах воздух. Марк швырнул в его стороны шишку. Шишка невысоко прошуршала, и никого не обидев, опустилась на землю. Прогулка доставляла удовольствие, но боясь заблудиться, он решил вернулся к машине. Марк Рой жаждал исполнения обещанного: получения информации, разъясняющей появление лишнего кадра в рекламном ролике. Сомневаясь, все еще надеялся на неведомое чудо.
   Антонина спала и, похоже, просыпаться в скором времени никак не собиралась.
   "Не буду же я ждать до ночи, пока она проспится", - сказал себе в оправдание Марк и с чистой совестью потряс её за плечо, добавив немного дерзости, понимая, что спящая на него не обидится потому, что никогда не узнает о его бесцеремонных действиях.
   - Что? Где?.. Почему мы здесь? Ах, да, - делая вид, что всё предшествующее вспомнила, сказала сонно Антонина, и тут же уснула вновь.
   "Э, нет, подруга. Так мы лесника не найдем..." - сказал мысленно Марк, и не позволил даме окунуться глубже в сновидения.
   - Почему ты не заехал в лес? - потягиваясь ото сна, спросила Антонина с претензией, - было бы ближе к леснику, - и мило улыбнулась.
   - Увы, в лес заезжать нельзя - дорожный знак об этом сообщает...
   - Посмотрите на этого маменькиного сыночка, - пристыдила Тонька. - Перед его носом находится цель путешествия, в результате которого на него падет слава народная, а он боится наступить на какой-то нелепый знак, попавшийся на пути. К тому же, заруби себе на носу - это обозначение действительно для граждан страны! А мы - завоеватели! Оккупанты чертовы! Нам всё можно. И пусть радуются, если мы не спалим их флору... Ладно, - пошла на уступки завоёванному народу Антонина, - дальше пойдем пешком. Открой багажник - там должны быть припасы - и в путь.
   Жизнь снова забила в ней ключом. Она сама открыла багажник и радостно сообщила:
   - Я же говорила, что здесь должно быть все для продолжения счастливой жизни. - И дальше, обращаясь к Марку, приказала: - Бери бутылки - все забирай, ничего не оставим врагу. И закуску тоже...
   Сама она взяла большущий плед.
   - Зачем ты берешь его? Может, оставим, чтобы не таскать?.. - спросил Марк.
   - Это для бабушки лесника... - и весело зашагала в лес пружинистой походкой. Хмель с неё слетел, как воробей при виде хулигана, и движения спортивного тела демонстрировали готовность к новым неугомонным приключениям.
   - А..а, - раззявил рот искатель приключений.
   Они не прошли и ста метров, как Антонина, идущая впереди, остановилась, как Бонапарт выбравший место для сражения, и категорически заявила:
   - Всё! Я устала. Сделаем привал. Доставай коньяк, вино... - и ловко расстелила плед на милой лужайке под тенью развесистого то ли ясеня, то ли клена, а возможно, это было дерево других пород, чьё семя некогда занесло ветрами издалека.
   Марк, идущий следом и нагруженный запасами продовольствия и питья, щедро прихваченного из багажника, не стал противиться, очарованный окружающей природой и великолепным солнечным днем.
   - Давай, по одной выпьем, и я расскажу тебе всё по интересующей тебя теме, - предложила Антонина, когда снедь была разложена, а в наполненных коньяком маленьких стеклянных рюмочках завораживающе играло солнце, лучи которого пробивались сквозь шевелящуюся на легком ветерке листву.
   Они выпили по три рюмки, а потом еще по две... и жизнь вокруг заметно повеселела.
   - Так ты расскажешь - кто этот человек, вставивший двадцать пятый кадр в рекламный ролик? Ты же обещала мне, - напомнил Марк.
   - Ты мне тоже кое-что обещал... - отразила его вопрос Антонесса.
   Она обхватила его голову руками и благосклонно согласилась:
   - Ладно, так и быть, если обещала, то расскажу, только и ты не подведи... Клянешься?!
   - Клянусь, - подтвердил Марк, не совсем понимая, что входит в условия клятвы, и почему он должен следовать каким-то таинственным то ли инструкциям, то ли обещаниям.
   Она выждала торжественную паузу, что-то соображая про себя, и таинственно прошептала:
   - Только, чур, никому ни слова. - И ещё таинственней заглядывая в его глаза, произнесла: - Я это сделала... по заказу Ассоциации туристических агентств. В заказе, конечно, про двадцать пятый кадр ничего сказано не было. Но я без импровизации работать не люблю. А вот все другие подробности: почему так получилось и откуда взялась эта дурацкая фраза, которая оказалась в основе кадра, я тебе сообщу через свое сердце, к которому ты прижмешься губами, чтоб без обману было... - и не выпуская голову Марка из своих огнем пылающих ладоней, привлекла её к указанной части тела, чтобы та известила все тонкости этой истории. Без обмана...
  
   * * *
  
   Упакованные чемоданы стояли в углу зала для приемов, облокотясь друг на друга, прикрытые огромным флагом республики Чаверлы, готовые к путешествию. Президент нервно перебирал содержимое многочисленных ящиков главного стола страны, безжалостно комкая и швыряя на пол письма, отчёты, доносы, приказы, распоряжения, указы, любовные письма, секретные доклады, тексты выступлений уже произнесённые и те, которым ещё предстояло порадовать народ сладострастными обещаниями, неведомыми успехами и невероятными перспективами оглашением с больших трибун. Президент был внутренне подавлен. Всё как-то неожиданно быстро заканчивалось, как ему казалось. И как заманчиво было бы ещё, хоть капельку, хоть годик другой, в том же духе поживать, да добро наживать.
   От войск, выступивших в поход, не было ни единого известия. Значительная территория, прилегающая к сопредельному государству, подвергшемуся нападению, оказалась совершенно свободна от собственного населения. Куда делась огромная масса людей - об этом докладывала внутренняя разведка - оставалось загадкой, пугающей отсутствием каких-либо предположений.
   В президентском блокноте, предназначенном для распоряжений, значилась только одна запись: "Арсения, советчика хренова, повесить в туалете с прощальным письмом в кармане: "За всё, что произошло со страной, прошу винить меня одного! Исключительно!.."
   Развязка близилась. Телефоны предательски молчали. Связь с внешним миром отсутствовала из-за подевавшихся, бог знает куда, сотрудников. Один лишь президентский секретарь с помощью дырокола колол орехи в приёмной, распугивая последние надежды на радостные перспективы. Мировые информационные агентства хранили полное молчание о существование страны Чаверлы, как и о событиях с ней связанных. Это пугало больше всего.
   "В десять часов выслушать доклад секретаря о текущих делах (интересно, что он наврёт), уничтожить компрометирующую макулатуру и на взлёт..." - мысленно продиктовал себе последовательность государственных дел президент.
   Трепетом по телу пробежали звуки национального гимна, которые подал президентский телефон.
   "Может быть, не испытывать судьбу, не подымать трубку, и бежать не зная позорного известия, - холодный пот прошиб Главнокомандующего всех родов войск. - Успею ещё... Десяти минут достаточно, чтобы взлететь..." - и он подбодрив себя таким образом, поднял трубку.
   Звонил секретарь.
   - Господин президент, - выпалил он голосом приговоренного, - поступила радиограмма с предложением прибыть к соседям на переговоры с целью улаживания возникшего конфликта.
   - Что за чертовщина, - не сдержался президент от изумления. - А ну-ка, тащи её сюда, почитаем.
   Секретарь зашёл торжественно, но с беспокойством в глазах, не зная чего ждать от такого поворота истории.
   - Почему радиограмма... а не посол лично доставил?
   - Вы, видно, забыли. Мы их посольство взяли в секретную осаду два месяца назад, за то, что они отказались нам деньжат позычить, хоть сколько-нибудь. Отключили воду и свет. Они и съехали. Одна охрана осталась. С речки воду ведрами таскают...
   Президент долго читал сообщение, что-то усиленно соображая. Это было официальное предложение прибыть главе государства или другим уполномоченным лицам на переговоры по урегулированию конфликта.
   Как думаешь, что они задумали? - спросил президент у секретаря.
   Тот неопределённо пожал плечами, запуганно водя глазами.
   - Вот и я думаю: всё что угодно за этим может скрываться, - прокомментировал реакцию секретаря президент. - Посему, рисковать Главнокомандующим, то есть мною, считаю нецелесообразным. Сделаем так: садись хоть на коня... Нет, отставить! Правильней было бы самолётом тебя отправить, да нечего зря керосин палить, к тому же лишнего нет. Поступим таким макаром: бери для важности мою машину, прихвати маршальские знаки отличия - фуражку и погоны не забудь, чучело - и несись по направлению к их столице. По дороге, несомненно, наткнёшься на наши части. В первой попавшейся сыщешь настырного офицера. Нацепишь ему маршальские знаки отличия, ну, все эти цацки... Пусть прихватит себе в сопровождение двоих подручных из военного сословия со взглядом отсутствующего интеллекта, весом за центнер, с квадратными головами и гориллообразной внешности. Гориллу видел?..
   - Только на картинке.
   - На картинке... - передразнил президент, выставив нижнюю губу вперёд, втянул щёки и объемисто размахивая руками, изобразил обезьяну. - Так вот, пусть найдет человекообразный аналог. ...И с этими безмолвными идиотами в компании следует на переговоры. А ты проследишь... Прикажи ему от моего имени, что если не выторгует приличный пансион для страны, родины его.. три кола в задницу, а заодно и для вторгшейся массы народу, то пусть лучше и не возвращается - каюк ему будет позорный. Ежели договорится путём - и звание получит приличное и ордена, какие сам выберет. А жене - туфли новые, кожаные, в пупырышках... Наобещай, впрочем, чтоб пожирнее было, а там посмотрим... Скажи, пусть пальцем грозит и хриплым голосом вещает для авторитета, да глазом косит и подмигивает. Мол, если денег дадите, то мы тут же часть заинтересованным людям, что в деле, вернём: чтоб все довольны были. Тогда между нами дружба на веки восстановится, и в легенду войдем, и они, и мы, как миротворцы народные, мать их... за ногу.
   Был вторник, и солнце ласкало землю своими лучами.
  
   А в пятницу...
  
  
  
  
   Из записной книжки журналиста Гоши Азорского
  
   Обязуюсь, не лгать и измышлениями не заниматься, а описать всю правду, как есть не только ради личного удовольствия, но и для осведомления потомков в исторических событиях имевших место в настоящем. Для потомков, правда, когда пушки отгремят, придется без сомнения что-то скрасить, чем-то попугать, позорное - героизировать, храбрость - приукрасить, благородной горечью окропить места былых воинских тягот. Ну, как обычно это делается по ходу военных действий, а уж после - так и подавно.
  С моей рукастой головой такую баталию можно расписать со временем, что будущие поколения долго будут цветы таскать к памятнику героического спецкорра.
  А дальше пусть поэты поэтизируют историю этой войны на свой нрав и гонор. Я не хотел намекать на гонорар, но как-то само собой получилось. Да и как без гонорара умную рожу корчить? Ну, бог с ними, пусть и им от пирога славы отломится. Потому что отогнать или изолировать от темы эту компанию никак не получится: такой настырный наглый народец - без вазелина с любым текстом в печать проскочит, в любую тему влезет. Как же, поэт! Мать их...
  
  
   Солдаты не успели насытиться печеной картошкой, сваренными в котелках морковкой, свеклой, патиссонами, как из города приехал бургомистр. Его свежевымытая машина храбро въехала в центр скопления войск, наивно пытаясь внести сумятицу в ряды оккупантов внезапным наскоком законного начальства.
   Бургомистр, выйдя из машины, с хозяйским видом осмотрелся и взглядом умного человека выделил командиров случившегося беспорядка. Его сознание совершенно напрасно пыталось самостоятельно оценить то, что происходило на вверенной ему территории, и то, чего хотят все эти люди: то ли расположившиеся на привал, то ли жаждущие провести здесь пикник, выходные или ещё черт знает что.
   Он безошибочно определил старшего, возможно, по болтающимся рядом с профессионально наглым видом журналистов и, обратившись к майору, совершенно неуместно спросил, что все эти люди здесь делают и имеется ли у них разрешение на ношение оружия. Наивный чиновник пока ещё не понял, с кем имеет дело и чем это чревато для его душевного покоя.
   Майор не стал хамить прилично одетому человеку, и интонацией поселкового участкового, из которых, похоже, сам был родом, предложил:
   "Дядя, ты ещё потребуй визу предъявить... Садись, лучше, картошки печеной съешь..."
   Майор с обращением "дядя" и по-солдатски на "ты", конечно же, переборщил. Всё же надо отличать культурного образованного человека, находящегося при исполнении своих обязанностей, от прочих... с кем имеешь дело.
   Бургомистр на несколько минут замолчал, тщательно обдумывая услышанную фразу, а после нерешительным голосом спросил:
   "Вы хотите сказать, что у всех этих господ отсутствуют визы?"
   Ну, что с него взять - у них в стране все помешаны на соблюдении закона и подчинении разумной логике. Взрослые дети - просто смех с них.
   Майор высморкался без использования носового платка, и ткнул пальцем с длинным грязным ногтем в шеврон на рукаве и дальше понёс такое, что я чуть смехом не подавился. Видите ли, он представляет непобедимую армию своего государства - хоть стой, хоть падай - и у него приказ наступать, занять поселок и ждать дальнейших указаний. В настоящий момент он ждет приказ от "самого" Главнокомандующего, и если губернатор будет мешать ожиданию, то он, командир батальона, вынужден будет его арестовать. Вот умора! Майор толком сам не знал, что делать, а ещё других пугал. У самого, небось, поджилки трепетали.
   После слов майора бургомистр насупился и опять умолк на неприлично длительное время.
  
   Танкисты, сидящие у тлеющего костра в ожидании готовности печеной картошки, разлили в солдатские кружки понемногу спирта, и тихо провозгласив короткий тост: "За победу!", - морщась выпили, занюхав рукавом военной робы.
  
   Марк Рой строчил что-то в свою записную книжку, беззаботно по-юношески улыбаясь своим мыслям. Беспечный мальчишка дорвался до чудных приключений, которые его мозг, иностранца, отказывался как-либо трактовать и просто впитывал, как губка пролитое, чтобы после, в спокойных лабораторных условиях, проанализировать. Интересно было бы узнать результат этого анализа. Там без сомнения найдется место таким перлам, что наши головы задергаются в конвульсиях, отказываясь принимать итог.
   Я вдумчиво жевал соломинку и, как опытный специалист своего дела, ожидал дальнейшего развития событий без выражения каких-либо эмоций. А зачем прежде времени выводы делать или глупыми предположениями себя и остальных донимать - придет время и колесо истории расставит всё по своим местам. Правда, у нас работа такая - попытаться обогнать, это самое, колесо. Неблагодарное ремесло, видит бог.
  
   Бургомистр, понятное дело, продукт своего общества с наивным видением мира, вызвал кривую усмешку присутствующих предложением: "А не могли бы вы, господа, вернуться обратно, откуда пришли?"
   Ох, и наивные эти иностранцы! Всё у них просто: по распорядку, по закону. Как так жить можно? Не жизнь, а сплошная тоска - это может подтвердить любая обезьяна в зоопарке.
   "Без приказа не можем!" - подавив внутренний смех, строго сказал майор, переворачивая палкой картошку в углях костра. Ему трудно было оставаться серьезным, но он смог.
   "Нам на исходных позициях перед наступлением два дня пищу не подвозили. Хорошо, если интенданты документы напутали и кашевары попросту заблудились. А если с умыслом? Хороший солдат всегда сам себя на войне прокормит, ещё и домой что-нибудь притащит". - Все это майор ронял нехотя, сквозь зубы, но чтобы бургомистр его слышал, медленно ковыряя палкой в тлеющем костре, лениво разбрасывающем пепел. Сознание того, что на занятой территории полные огороды картошки и прочих овощей, да и население подкармливает подачками, испытывая жалось к завоевателям, не позволяло думать об отступлении. Жалобно вздулась пульсирующая вена на лбу командира, и он нетвердым голосом уже заискивающе намекнул:
   "Мы, вообще-то, не против, чтобы нас в плен взяли... на обоюдно выгодных условиях"
   Марк Рой, после таких слов, бросил взгляд презрительного свойства, почему-то, на меня. А в нем читалось, и я с этим совершенно соглачен: хорош-де, майор ваш - не успел переступить порог чужого дома, и тут же милостыню выпрашивать. Ты для пущей важности побряцай оружием, попугай (да не птица попугай, а так, скажи что-нибудь свирепо, мол, с нами шутки плохо, а вот если по-хорошему, то можем и разойтись удачно), а после и условия свои выставляй. А не так, что сразу - возьмите нас сирых, приютите...
   Мне осталось лишь изобразить на лице полное согласие с мысленным посланием Марка, подтверждая правильность заключения коллеги.
   Бургомистр заметно погрустнел и вслух предположил:
   "Легко сказать, в плен... А если за вами вся страна явится?"
   Майор не стал щадить простодушные надежды бургомистра на лучшее будущее, и честно ответил:
   "Пожалуй, явится... и даже без сомнения".
   Ох, уж эти военные: нет, чтоб схитрить, да за себя похлопотать, а остальные пусть сами себе дорожку стелют.... Так напугал перспективой, что кто теперь с ним разговаривать будет?
   Бургомистру от подобного ответа стало не по себе. Он, пошатываясь, побрел к машине, влез в неё, как одоробло какое... и ещё долго копошился внутри: то ли осмысливая услышанное, то ли вспоминал, как машина заводится.
   Понятно, их брат к такой наглости не привык. Всё кажется, что это в кошмарном сне привиделось. Ан нет, явь. Наивные...
   Майор выхватил из кучи тлеющих угольев картошку, подбросил её вверх с целью улучшения теплообмена для охлаждения и, поймав, ловко разломил пополам, и уже нам рассекретил план действий:
   "Ещё час подождем, - сказал он браво. - Если нормальных условий сдачи не предложат - пусть пеняют на себя - будем наступать. Чем глубже зайдем, тем труднее будет обратно выковырять. Глядишь, кто-нибудь и просочится навсегда. Проверим, как у них борьба с саранчой поставлена..." - он лукаво улыбнулся, перебрасывая горячую половинку картошки с ладони в ладонь.
   Танкисты тоже, довольно хмыкнув, потянулись к костру со своей волшебной флягой за порцией печеной картошки. После того, как все выпили, туман сомнений развеялся, оптимизм упрочился в мыслях.
   План надо признать - верный. Выловить расползшихся по стране чертовых оккупантов вгрызшихся, как червь в спелый плод, будет задача не из скучных: повозиться придется вдоволь.
  
   Спустя изрядное время бургомистр, конечно же, не появился, зато начали прибывать толпы гражданского населения страны агрессора. На майора эти потоки людей, сначала редкие, но очень скоро перешедшие в полноводные толпища, произвели удручающее впечатление. Он стал заметно нервничать и выкрикивать обидные слова ругательного происхождения. Всё чаще в его речевых оборотах присутствовало недоброжелательное выражение "мать вашу..."
   Марк Рой никак не мог понять: как можно вспоминать маму такой грубой ругательной интонацией, и как такое возможно, что командир батальона был знаком с матерями огромного числа людей, проходящих мимо.
   Меня эти умозаключения юного дитяти (такой внешностью наградила его природа) доводили до смертных колик. Хорошо, что прихватил его с собой - есть чем позабавиться в дороге.
   В очередной раз майор вскипел от негодования, рука сама скользнула к кобуре с пистолетом, и всю негативную энергию швырнул на продирающийся вперёд народ:
   "Вы куда лезете, бабку вашу... егерь в зад..." - а далее упомянул несколько человеческих органов, диковинных животных, неестественное переплетение тех и других, и ещё много всяких непонятных фокусов и стечений обстоятельств, и всё это с непременным участием бабушек, чьих-то мам и тёщ.
   Окружающие, затаив дыхание, слушали обращение военного командира к гражданским лицам. Выброс энергии майором покорил сердца слушателей. Солдаты замерли в покорном ожидании. Вторая сторона - гражданская, пришедшая самостоятельно - бросала на него угрюмые взгляды и старалась держаться подальше.
   Марк Рой пытался разобраться в сплетении замысловатых выражений, швыряемых майором толпе, и после серьёзных усердий заключил: "Нет! Такого быть не может".
   На его фразу, произнесённую вслух, никто не обратил внимания, хотя и догадались, что он имеет ввиду. Что взять с иностранца, который воспринимает всё буквально. Пожил бы несколько лет в их среде - стал бы расценивать непонятное более рационально и естественно, вместо порожнего капания в "грязном белье" матёрых сленговых выражений.
   Майор распалился не на шутку - даже белки глаз покраснели по-звериному. И нечего удивляться - с любым бы произошла подобная коллизия, доведись в его поле деятельности вторгнуться неуправляемой толпе народу шельмующей важную миссию. Но, увы, его усилия направленные на то, чтобы голосом остановить наступление гражданского населения, - утонули в тишине игнорирования раздаваемой им брани.
   Только одна женщина, по характерным признакам угадываемая, как учительница младших классов (Марк Рой высказал такое предположение и все с ним молча согласились), вежливо высказалась:
   "Господин офицер, мы узнали по изголодавшемуся топоту сапог ваших солдат, по стону военной техники жаждущей лучшего топлива и ухода, что вы вторглись в пределы соседей, пока те мирно спали, и не мыслили, что на их голову такое свалится. Это подтвердил запах печёной картошки и мяса, которым снабдило вас проснувшееся население из жалости. Мы тоже желаем устроиться получше, если вы будете вести себя умно и не рассердите своей убогой простотой хозяев", - учительница поторопилась пройти дальше по своим продуманным делам, посчитав, что главное сказано и понятно.
   Вечно эти старушки во всё норовят свой нос сунуть. Это же надо: через границу учуять запах печеной картошки! Хотя чему удивляться, если некоторые из них прекрасно чуют, куда их состарившиеся мужья прячут денежную заначку, с таким трудом отложенную и, исходя умом и испариной, придумывают невероятные места сохранения дорогого ресурса. И то расстройство и непонимание, как старой ведьме удалось добраться к их кровными сбережениям, было сопоставимо с майоровой горечью.
   Следом интеллигент в очках (если судить по внешней задумчивости - не меньше доцента будет), сказал на ходу:
   "Подкормимся и будем обживаться на новой земле".
   "Ещё один умник нашёлся, - брезгливо ответил командир батальона, - очки натянул на нос (майор упомянул не нос, а иную часть тела - неблагозвучную) и думает, что ему всё позволено. А родина, ведь она и не простить может..." - он направил указательный палец пистолетиком в сторону "доцента" и издал звук схожий на выстрел.
   Интеллигент в очках на всякий случай пригнулся и засеменил чаще ногами, переходя на бег трусцой. Шляпа соскочила с головы, но он не стал за ней возвращаться, видимо, боясь непредсказуемости следующей по пятам участи.
  
   "...Здесь строиться будем, только отойдем подальше от границы", - скользнула фраза от проходящей мимо поджарой женщины средних лет манящего телосложения. Она тянула за собой двухколесную тележку с домашним скарбом. Следом поспешали двое детей школьного возраста с рюкзаками на плечах. "Если потеряетесь - обратно не возвращайтесь", - строго предупредила их, по-видимому, мать. Это подстегнуло детей идти более бойким шагом.
   "Да вы что - все с ума посходили? Почему здесь, а не своей земле, не на родине?" - прокричал майор с обидой в голосе за отсутствие патриотизма у населения.
   Солдаты батальона жадно уплетали подошедшую картошку и ту снедь, которой их снабдило местное население. Ели молча, с безразличием слушая перепалку командира с гражданскими лицами.
   Строиться на своей земле, конечно, можно, но построится трудно. Это каждому известно, кроме отрешенного от земных дел человека. Только начни - тут тебе препятствий и преград столько наставлено, что даже если дом и построишь, то пожить в нем жизни уже не хватит. Это же каждый взрослый знает, кроме разве что военных и прочих руководящих чиновников, которые только и могут, что руками водить. А с другой стороны, чего на них обижаться, на военных этих. Чего они умеют? Маршировать на плацу, да пули пулять в мишени на учениях. И патриотизм за деньги проповедовать...
  
   "Нет, наши правители житья не дадут!" - прокричала бодрящаяся бабка с хрипотцой в голосе (вроде б то кто её мнение спрашивал) и с порожней детской коляской, толкаемой впереди себя, похоже, с хозяйственным умыслом. Огромные кирзовые солдатские сапоги, до смешного не по размеру, сидели на её ноге, на удивление, надёжно - видно, портянок и прочего барахла во внутрь было напичкано изрядно.
   "Так вы же их сами выбирали... на этих самых, выборах!" - крикнул драчливо майор.
   "Ах, оставьте, генерал... - возразила уважительно старуха, - поиграйте с шулерами в напёрстки, и тогда поймёте, можно ли у них выиграть".
   Какая-то, не по годам, просвещенная бабка попалась.
  
   Танкисты молча жевали картошку, беспрерывно подливая спирт в кружки. Мы с Марком время от времени тоже составляли им компанию, заедая картошкой горючий напиток, обжигающий внутренности, ровно кислота какая. Но в голове приятно играл орган, скрашивая убогую реальность. Результат оправдывал приносимую жертвенность.
  
   Марк продолжал строчить нечто в свой блокнот и трудно было отгадать, что же там такое изложено, так как сколь-нибудь интересных событий вокруг не происходило и обстановка больше напоминала пасмурное утро закравшееся в душу. Ну, пришли соседи в гости незваными, ну, расселись на чужих полях и огородах, потоптали немного урожай, и что? С кем не бывает, когда в голове прорыв случился и пошалить захотелось, тем более, что старший за всё отвечает... О чем здесь писать, чего привлекательного? Самому читать тошно.
  
   Танкисты затянули песню про танкистов и их верную дружбу, постоянно путаясь в словах.
   Майор сплюнул в костер, подняв вверх столбик пепла и героическим движением руки, с зажатой в ней кружкой, вплеснул в горло завидную порцию неразбавленного спирта. В этот миг всё его естество гласило: в бою не подведу и в плен не сдамся. Но следом, видно, теплая приятная волна прокатилась по телу от ног до головы; стало уютно и безмятежно, и кровавый бой вместе с унизительным пленением откатились на обочину сознания. А в глазах предательски утвердилось: "Да катись оно всё к чёрту! Мне, что больше всех нужно?" И это отметили все и мысленно поддержали.
   Я, дурачась, скалил без повода зубы и водил вокруг холодным взглядом; не без умысла, а чтобы запомнить обстановку, дух времени или что-то такое неуловимое, что может позже пригодиться.
   Ох, уж эти старушки! Всё-то они знают. Ни в каком деле без них не обойтись - кругом свой нос сунут. Иной раз такого напридумывают, что хоть на конкурс фантазий посылай.
   "Стоп! Потешная мысль забралась в темя - насчет фантазии... Эк, хороша идея в голову ударила: завести бы парочку таких скоморох в редакции и пусть всем кости перемывают, а ты только зерна от плевел очищай, а после, одно и другое читателям скармливай согласно их увлеченностям и причудам. Вот потеха будет! Минимум затрат - максимум удовольствия".
  
   "А ну-ка, плесни ещё чуток, братишка", - майор снова протянул кружку танкисту с флягой. Танкист с готовностью услужил старшему по званию, предостерегающе проронив:
   "Разбавить бы надо - девяносто шесть градусов это тебе не хухры-мухры".
   Но сие оказалось лишним, так как командир батальона, как обычно, лихим движением руки помог опорожниться посудине и, настроив бурлившие внутри страсти, прокричал во всё горло боевой приказ:
   "Батальон! В походную колонну!.. Поротно!.. Стройся!"
   Так активно в этот раз на него спирт подействовал. Похоже, на подвиг потянуло. Ну, что ж - для писательского дела это только плюс. В таком состоянии любой человек непредсказуемое геройство может совершить. Ну, а нам тоже благо - быть свидетелем подвывиха судьбы.
   Вороны, мирно топающие по земле в поисках пропитания, вмиг поднялись в воздух, разнеся вокруг каркающую весть.
   Мне осталось только многозначительно хмыкнуть, сплюнув накипь томительных ожиданий.
   Марк Рой, по-прежнему, что-то записывал в свой блокнот. Вот в ком неутомимая энергия не ведает, куда податься...
  
   Солдаты вяло стали занимать место в строю. Танкисты тоже встали, доедая картошку на ходу и вытирая испачканные руки о форменные брюки. Штаны в этих местах лоснились от частого использования взамен платка и полотенца.
   "Пойдем дальше наступать, - сказал, будто бы оправдываясь, майор в нашу сторону. - А то как-то нехорошо получается: население наступает впереди армии; тоже мне завоеватели, мать их..."
  
   Танкисты не стали становиться в батальонную колону, а держались в стороне, поближе к бронетранспортеру командира батальона, явно претендуя на место на броне согласно принадлежности к соответствующему роду войск. Для дополнительной храбрости и по требованию организма, прикрывая флягу и кружки личными телами от глотающей слюни пехоты, храпнули на дорожку "по последней".
   В самом деле: что за война без водки. Она воодушевляет, обезбашивает, успокаивает, оправдывает, и ещё много чего полезного от неё солдату достаётся. Кстати, солдаты пехотинцы все были трезвы до неприличия - видно, дальше штабов поставка сопутствующего войне продукта не пошла. То-то наступление войск перекособочилось явно не без помощи штабистов. Заглянуть бы в штабы одним глазком, да проинспектировать, как там они воюют на картах? Может быть, и карт никаких нет, разве что игральные. А те, топографические, давно под обёртку для селёдки пошли, съеденную ещё в прошлом году. Ан-нет! Накось выкуси, никаких проверок - секретная тайна.
   Другое дело танкисты: им без "смазки" никак нельзя. Техника в таком состоянии лучше понимает поступающие команды и экипаж спаян единым духом... Им проверки не страшны - душа нараспашку и снаряд в лафете...
  
   Батальон выступил в поход, а мы с Марком на машине не успели проскочить впереди него на шоссе и вынуждены были тащиться сзади, как неприкаянные. Боевые действия велись как-то странно: наши войска наступали, а противника нигде видно не было. И слава богу, потому что воины выглядели как-то неубедительно: не зря же местные женщины на них смотрели такими жалобными глазами и подавали пропитание завоевателям.
   Хорошо, что и противник не спешил себя проявить, а то б паники в рядах не миновать. Уж больно как-то наше войско на встречу с врагом не рассчитывало. Возможно, думали, что такой бестолковой психической атакой можно врага с панталыку сбить. Не знаю насколько удалась эта тактика, но к счастью всё вскоре благополучно разрешилось: на подходе к городу батальон встретили местные полицейские и потребовали расположиться на территории перед въездом в город, что наши доблестные воины и сделали.
   А вот население, как менее дисциплинированный организм, обошло город двумя потоками, словно река стоящий на пути камень, и побрело дальше восвояси, на зависть подневольным военным.
  
   Оценивая создавшуюся ситуацию, психическую атаку и настроение нашего населения, и главное то, что вторжение обошлось без стрельбы, могу предположить, что впереди всех ожидают затяжные переговоры с мелкими ухищрениями и плутовством. А в этом с нашим братом ох, как не просто совладеть.
  
   Пока бравый майор размахивал руками, крутил кому-то дули и что-то победно выкрикивал, мы с Марком отвлеклись немного от военных действий и погрузились в иное действо: следом за нами подъехали запоздавшие киношники и не дали событиям обрести грусть. Я всех их знал, как и они меня не только по работе, но и по всем тем причудам жизни, в которых она нас беззастенчиво перемешала. Вмиг организовали пикник. И через короткое время, пары закружились в танце прямо посреди улицы, на газоне, а кто и просто на столе.
   Война временно отодвинулась на задний план, а на передний - жизнь выпихнула специалистов печатного слова. Мы организовали нечто вроде конференции по обмену впечатлениями о происходящих событиях. Мнения, надо сказать, разделились. Были совсем горячие головы, призывающие к войне до последнего патрона - их пыл пришлось охладить в местном бассейне. Признаться, у них нашлось немало сторонников, последовавших следом. Вода в водоеме, надо сказать, была просто прелесть: чистая и нежная, как женская...
   Наиболее миролюбивые корреспонденты прилегли на мягкой траве лужайки и своим действием призывали неугомонных товарищей последовать их примеру. Как ни странно, в конце концов, основная масса трудящихся пера последовала их предложению, подтвердив тем самым свое стремление к миролюбию и простым земным радостям. Здоровый богатырский храп объял лужайку, словно свободную от боевых действий охранную зону, - естественная реакция крепких организмов на ответственную работу подкреплённую безграничным употреблением горячительных напитков.
   И на здоровье! В проснувшейся голове всегда зарождаются новые интересные мысли, ценные находки, не стандартные замечания и предложения. Предложения простые и даже сложноподчиненные, в которых смешно путается перспективная мысль.
  
  
   Война обильна не только ужасами, грязно кровавым месивом и перенапряжением человеческих сил, но и сумасбродными случайностями, невероятными встречами и чудесными находками. Мой новый знакомый, Марк Рой, которого из-за мальчишеского любопытства занесло в нашу страну, нашел-таки монтажера рекламного ролика среди разгулявшейся пишущей, снимающей и прочей, близкой к средствам массовой информации, братии. Им оказалась моя сокурсница, Тонька, которая всегда выкидывала неординарные штучки, за что мы все ее уважали. Антонесса Ниловна Боб - так она представлялась при знакомстве, по-видимому, имя, отчество и фамилия, в её воображении, располагали неимоверной притягательной силой. Свою простецкую фамилию Боб, тесно связанную с представителями бобовых обильно представленных на нашей земле, она умудрялась произносить явно с заокеанской транскрипцией: "Б-у-о-б", что, несомненно, делало её импозантной. Фамилию...
  
   Они с Марком казались такими разными, что плотно переплестись судьбами было неизбежным для обоих, согласно каким-то там законам, то ли притяжения, то ли обобществления, то ли единства противоположностей.
   Марк вел себя сдержанно, обходительно, не переставая занимался своим профессиональным делом, не зависимо от окружающих обстоятельств. Тонька же напротив - такое вытворяла, о чём воспоминания на трезвую голову приводили тело в истерический хохот.
   И держались они как-то порознь, не проявляя каких-либо признаков общности интересов. А после незаметно исчезли вдвоем, как тайные сообщники. Каким образом такое сообщество так быстро сформировалось, для меня осталось загадкой. Хотя в общей кутерьме и хмельной неразберихе и не такое могло объединиться, а после запропаститься.
  
   Не знаю, что они, уединившись, весь день, вечер и наступившую ночь обсуждали с Марком, но только следующим днем, встретившись на пресс-конференции у бургомистра, Антонесса мне сказала: "Я его все же убедила..." Не знаю, в чем именно она его убедила, но что это было так, я ни на грамм не сомневаюсь.
  
   "Где Марк?" - спросил я ее. На что она романтически повела глазами, очерчивая круг: "О, мы с ним расстались навсегда, наши одежды взмокли от печальных слез расставания. Верь мне, я устроила ему та-акие проводы, что он ни меня, ни нашу страну не забудет никогда. Провела такими тропинками, что ни каждый человек и дошел бы. А он дошел... И это благодаря мне. Я наградила его прозвищем: "Стратегический спермоноситель". Он познал высшее счастье бытия".
   "Верю", - ответил я ей, и это была абсолютная правда, которая в жизни встречается крайне редко. А присваивать прилипавшие на всю жизнь прозвища - всегда было Тонькиным призванием, за что одни любили, а другие шарахались от неё. А были и такие, что просто зверели и нехорошо высказывались вслух, несмотря даже на приличное общество вокруг.
  
   Что же касается разрешения конфликта, то все закончилось для жителей Чаверлы и её правителей, как нельзя лучше, как и предсказывал Арсений - член Совета по Национальной Безопасности и Обороне, не один год перед этим пролечившийся в психиатрической больнице.
   Дрогнули-таки соседи, не выдержали столь наглого и безрассудного нашествия. Покумекали, видно, меж собой, все варианты и так и сяк прокрутили в голове, и согласились, что лучше дать деньги этим олухам, чем ждать от них безобразных дебошей и прочих гадостей, решив про себя: вот до чего могут довести людей голод и безнадёга.
   Ну, а деньги, понятное дело, на такую публику имеют магическую силу. Покочевряжились для приличия переговорщики, спросили по рюмке водки и поскорей подписями бумагу скрепили, пока хозяева не передумали.
  
   Всех гражданских лиц, перешедших незаконно границу, переписали с указанием профессии, и пообещали в течение трех лет трудоустроить на своей территории с правом получения гражданства.
   Военных тоже пронесло без расплаты, так как в случае безоговорочного возвращения на родину, их обещали бесплатно сытно кормить три месяца подряд, а в бюджет страны поступал солидный кредит с правом погашения в течение пяти лет, хотя на возврат этих денег только безумный мог надеяться.
   Так что не зря салют устроили и заблаговременно отметили победу - опять же, отличился все тот же Арсений, за что ему с высочайшего соизволения был пожалован орден "Герой Чаверлы".
   На заседании Совета по Национальной Безопасности и Обороне, куда по случаю грандиозного праздника, в виде исключения, были приглашены представители прессы, президент, он же - Главнокомандующий всеми родами войск, был в приподнятом настроении. Остальные члены Совета заискивающе улыбались. Президентский китель сиял орденами, как рыбья чешуя, и тянул орденоносца вперед своей массой. Герой, удерживая равновесие, запрокинув голову вверх, клонился назад. Величественная картина могла получиться, набросай художник в сей момент мазки на холст. Но упустил свой шанс живописец, профукал счастливый миг.
   Президент обратился к собравшимся с торжественной речью, зачитывая по бумажке здравицы в честь себя. Все усердно аплодировали, радуясь хорошему настроению руководителя и близкой возможности усесться за праздничным столом.
   Главнокомандующий всеми родами войск, окончив речь, сунул доклад в карман и от себя добавил: "А что ведь, не помню кто, но он был прав, сказав, что лечение в психиатрической больнице открывает перед человеком новые возможности, раздвигает границы мышления и влечет к подвигам. Вот я и подумал: не пройти ли через такую лечебницу всем членам Совета для пользы дела - никто от случайной славы не застрахован".
   Члены Совета по Национальной Безопасности и Обороне притихли, сохранив на губах угодливую улыбку, но сердца забились с опасной частотой и давление в сосудах скакнуло угрожающе вверх.
   Один Арсений радостно скалил зубы и даже покрякивал от удовольствия. На его груди болтался новенький орден, побрякивая при движении. Он старался ёрзать почаще, незаметно подёргиваясь - награда победно дзвякала, вызывая зависть у окружающих и нескрываемую гордость у владельца.
   В воздухе носился запах сервированного стола.
  
   Узнав об окончании военной компании, да ещё завершившейся так удачно для напавшей стороны, солдаты и офицеры палили в воздух из всего имеющегося оружия. Те, у которых не было патронов, подбрасывали вверх фуражки, а заодно и личные котелки с ложками. За котелки и ложки началась драка.
   Наконец-то, майора нашёл приказ из штаба, в котором его и весь личный состав батальона поздравлял генерал с успешным завершением компании, хвалил за безупречное исполнение воинского долга и требовал подготовить списки отличившихся в походе рядовых и офицеров для вручения наград.
   И похоже, второпях, и на радостях подогретых не только свершившимся событием, в приказе была приписана от руки странная фраза - не скупиться на награды - металла хватит на всех. И далее следовало пояснение: противная сторона брала на себя обязательства по выполнению этого вида поставки, да еще и отчеканить ордена и медали.
   Майор плакал у меня на груди от переживаний, вручив приказ для ознакомления, и всё не мог успокоиться, прославляя великого Главнокомандующего, который смог так ловко укатать противника.
   В том же приказе, кстати, майору присваивалось очередное воинское звание - подполковник, о чём он умолчал из скромности. А возможно, считал незаслуженным по своим скромным делам, получить такую преференцию. Но сверху оно-то виднее...
  
   А потом начался вывод наших войск. Нашлись буйные головы призывавшие слегка пограбить магазины напоследок и раскулачить местное население - чай мы не победители? Но к счастью, ажиотаж был уже ни тот, да и офицеры, хоть и пьяные, но сообразили, что удача два раза одно и то же место не гладит. Это они у местных таких фраз нахватались. По-цыгански это звучит проще: "За дохлую кобылу два раза деньги получить". Интересно, какое впечатление наше нашествие оставит у местных?
   Интересная тема для интервью. Надо будет через время приехать интервьюировать население ставшее свидетелем исторического события. Интересная может получиться статейка...
  
   ...И как только нога последнего солдата, а им оказался бравый майор, перешагнула отметку государственной границы, следом тут же опустился бетонный забор. Пока еще только в одном месте, пока еще невысокий. Но это был недоброжелательный знак. И майор это сразу понял. Это вызвало у него эмоциональное расстройство, он был категорически не согласен с такими действиями соседей.
   Майор шпынял бетон сапогами, плевал на гладкую поверхность, кричал о том, что подобными действия не украшают добрососедские отношения. А после уверил отсутствующих с той стороны слушателей, что у них ничего из этого не выйдет. И тут же предложил вслух план, почему у них не должно получиться. С нашей стороны он обещал соорудить ступеньки (имеем право), а на другую сторону спустить переносные лестницы. Из слов выкрикиваемых майором, выходило, что господа, добрые соседи, марный труд выполняют. Что такое "марный труд" я не знаю, но так выкрикивал майор. Он негодовал и злорадствовал. Мне подумалось, что наша строительная отрасль потеряла в нем прораба.
   Я дал глотнуть из бутылки коньяку, и он неожиданно быстро успокоился. Но бутылку мне так и не вернул. Это запомнилось.
  
   Солдаты возвращались домой в неопределенном настроении: они, похоже, не рассчитывали, что военная баталия завершиться столь скоро. Им явно хотелось потоптаться по чужой земле подольше. Ряды их за время вторжения заметно поредели. Поредели настолько, что обратил на это внимание майора, обратившись к нему, как к подполковнику. Он заметно расцвел. Как говорила Тонька - Антонина Боб - "приятное слово и кошке приятно".
   На моё замечание командир батальона ответил кратко: "Знаю... Оформим отсутствующих, как пропавших без вести и плененных. Пусть виновная сторона за них и ответ несет. А мы их ещё и контрибуцией обложим - пусть знают наших".
  
   Учитывая все эти нюансы, характерные для менталитета нашего народа, граничащего с солдатской смекалкой, а точнее - хитринкой, боюсь, что соседи отгородятся впредь не одной стеной, а тремя, да такими, что и птица не перелетит. Грустно нам без них будет...
  
   Подводя итоги военной баталии, осталось только прокричать "Ура", что я с удовольствием и делаю. Душа поет, после столь интересного времяпровождения. А выпито, то сколько!.. Ух!.. Мать моя... женщина...
   * * *
   Эльза Маер развращала диван своей позой, в объятиях которого полулежала.
  На экране компьютера мелькали кадры рекламного ролика страны Чаверлы.
  - Марк, налей мне, пожалуйста, рома, я не могу смотреть эту тоску трезвыми глазами.
  - Как тебе не нравится?
  - Почему не нравится... Просто я подобных реклам насмотрелась, и они не впечатляют. Мне нравится жизнь, я предпочитаю натуру, а не кадры отснятого фильма.
   Марк подал бокал с ромом и таинственно сказал:
  - Это была реклама, а теперь я покажу тебе натуру того, что я отснял в этой стране.
  - Может быть, после посмотрим? Ты бросил меня на две недели, а я скучала; и хочу тебе немедленно показать, как мне было скучно.
  - Ни за что не поверю, чтобы ты целых две недели скучала, - игриво усомнился Марк.
  - Ну, не все две недели, но сильно...
  - Сейчас покажу тебе такое, что должно развлечь: отчет о моем турне.
   Марк сделал глоток из фужера и уселся поудобней. С экрана понеслись на него места и события недавнего пребывания: аэропорт, таможня, - он начал смеяться, скуля, как собачонка... таксист, больница, врач, - смех принял психически не здоровый характер. Он хохотал, хохотал до истерики, слезы смеха залили лицо и катились по рубашке.
   ... Гостиница, и его номер 31, на табличке которой значилась цифра "66", горничная Анюта, - лицо стало красным, как из печки, тело содрогалось. ...Речь президента, случайным образом перепутанная, военное вторжение, граничащее с психической атакой больных находящихся на излечении в психиатрической больнице во главе с лечащими врачами, лихой механик-водитель на крыше машины, скатывающийся на поворотах под колеса. ...Солдаты, оккупировавшие страну, чтобы выкопать и испечь соседскую картошку, - Марк упал с дивана на пол, закрыл глаза и, давясь смехом, стал кататься на спине по полу.
   Эльза Меер смотрела на него, и тоже смеялась, не понимая причины этого безумного смеха. Она набрала в рот рома и распылила в лицо Марку, чтобы привести его в чувства, при этом обнажив случайно грудь, выскользнувшую через широкое декольте футболки. Марк заметил эту неурядицу, но почему-то стал раскачиваться по полу только с большей энергией, заходясь гоготом.
  - Ты мне... ты мне... напомнила... горничную Анюту, - с трудом сквозь приступ смеха произнес он. - У неё тоже так выскользнуло...
   Он долго не мог успокоиться прежде, чем поднялся, и серьезно сказал, не понятно кого, имея в виду:
  - Она была права: "посетите нашу страну, обхохочитесь". Только не досказала... "посмеётесь, после того, как вернетесь". Я сделаю на этом бизнес, это будет невероятный проект. Там не существует логики... кругом сплошная круговерть параноидального бреда, или чего-то такого, что могут определить только психоаналитики; и проект будет называться: "Там, где живут боги".
  - Не слишком ли обязывающее название, не побьют? - иронически заметила Эльза.
  - Нет, потому что, только богам позволено вытворять самые невероятные вещи на грани бреда и за его чертой. А там - все это есть. Худо, если ты не бог, но вытворяешь запредельно абсурдные вещи - значит, жди, рано или поздно расплаты. Она идет к тебе даже, когда ты спишь... Поэтому, увы, не все проекты вечны, и большинство из них - всего лишь скоротечная блистательная замануха.
  
   * * *
  
   В редакции царил дух праздничного ажиотажа - в именинниках был Гоша Азорский со своей обворожительной улыбкой. Его статья: "Победоносная война. Героическая самоотверженность воинов" - произвела впечатление на непосвященную в издательское ремесло публику, вызвав подъем национальной гордости за державу. В воздухе сразу же повис слух о достойной награде отличившемуся герою, в котором все видели Гошу. Гоша сиял блеском лучей той медали, которую ему прочили в награду от благодарного народа настроенного вручить заслугу руками благосклонного правительства.
   Содержание статьи не могло ни взять за душу самого большого скептика. "Вот, что значит, если мастер своего дела берется за перо - то и облезший одуванчик становится аленьким цветочком", - эта фраза принадлежала коллеге Гоши по отделу "жаренных новостей" Алене Лобковой. Алена положила глаз на Гошу, как на отменного самца, и не могла пройти мимо, не коснувшись "случайно" его интимного места. Предмет симпатии всегда отвечал до серости однообразно, шлепая ладонью по мясистому бедру женщины так, чтобы было ощутимо. На этом их любовная игра заканчивалась. Алена слыла трудоголиком и бесконечная потребность в работе отвлекала её от более близких отношений с коллегой. Гоша же был непоседой и натурой отвлекающейся, легко переключаясь на новые объекты внимания, как женские, так и разнообразные тематические, при этом легко совмещая одно с другим. Аура познания не позволяла ему долго заниматься одним делом. Тратить излишнее время на чтобы то ни было - не в его манере.
  
   В редакции все переворачивалось с ног на голову и набекрень, если дело доходило до кутежа по поводу или без - специалистов по экспромту хватало в избытке. А тут такой случай, сам министр пропаганды хвалебную телеграмму прислал, восхваляя влияние Гошиной статьи на патриотическое настроение народа.
   Телеграмму главный редактор зачитал вслух перед коллективом, и тут же спрятал её в стол, как доказательство верного служения вверенного ему заведения делу патриотического воспитания подрастающего поколения, трудящихся, женщин и всего прочего населения, включая и тех, кто не числился ни в одних ведомостях, списках, учетах. А что такая бумага в жизни-деятельности учреждения могла понадобиться в самый неподходящий момент, кому-кому, а главному редактору такой крен был доподлинно известен. "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек", - любил повторять его отец, у которого в нужный момент не оказалось, как ни странно, такой бумажки, и он сгинул в казенных домах правозащитных органов, так и не понятно: за что, зачем и почему... Поиски ответов членов семьи на эти вопросы ни к чему не привели, уткнувшись в железобетонную стену игнорирования государственными чиновниками предоставление запрашиваемой информации и их мудреные отписки на отправленные письма, запросы, просьбы. Последняя инстанция, к которой обратилась семья за разъяснениями, был батюшка Фиофаний - представитель бога в местной, давно не знавшей ремонта, церкви. "Одному богу известна судьба вашего отца, - ответил служитель святой веры, обратив взор к небу. - Будет на то высшая воля - придет вам ответ, а нет - значит, нет. На всё воля господня". Батюшка осенил крестным знамением себя, а после просителей и на том отбыл вершить другие справедливые дела.
   Минули десятилетия. Ответа семья так и не дождалась. Зато теперь главный редактор знал цену каждой такой справке, квитанции, письму. Его столы, шкафы на работе и дома были забиты подобными бумажками на все случаи жизни. Вот, где нечистой силе было разгуляться. И надо отдать должное, бесовская братия быстро сориентировалась в обстановке и устроила в этих шкафах-столах нечто вроде кают-компании. Они собирались компашками и изучали справки, докладные записки, отчеты, объяснительные записки такого содержания, что нельзя было дочитать до конца иной документ, чтобы колики не свели живот до судорог от истерического смеха.
  
   Такой случай не мог пройти не отмеченным буйным пиршеством, всеобщим временным братанием и взаимными уверениями в уважении, любви и многих других чувствах, которые распалялись именно в такие моменты жизни.
   Похлопать Гошу по плечу, и по другим пришедшим ко вкусу местам (кому, что приглянулось в Гошином теле) пришла вся редакция. Повод был более, чем подходящим для сабантуя и многие ощутили дуновение интимно воспалённого возбуждения.
   Алёна, как обычно, похлопала Гошу по "запретному" месту со словами: "Сегодня ты ещё больше подрос, умница", - не понятно к чему или кому относилось подбадривающее замечание: то ли к Гошиному успеху, то ли к его органу. Но уточнять эту подробность у сегодняшнего именинника времени не было. Подходили новые и новые сотрудники и тискали, мяли, щупали, хлопали по многим другим частям: кто по щеке, кто по шее, по голове, по не малой заднице, по широким плечам, одним словом, кому что по душе пришлось.
   Гоша Азорский от такого внимания цвел, что красна девица при виде суженого. Но это ему не мешало повысить свою активность в ответных действиях поздравляющим. Он шлепал, гладил, целовал нежные женские ручки и, шутя, но больно, лупил по мясистым мужским телесам, обросшим жировыми складками от жизненных излишеств и их сладостей.
   Водка и закуска появились чудотворно быстро и в обильном количестве. Великим магам и иллюзионистам было бы чему подивиться. Но кому, как ни им знать, что всё достигается путем постоянных тренировок и усердной тяге к желаемому.
   Звезда восторженного безумия вспыхнула над пишущей братией, вызвав в душах стремление к музе. Каждому вообразилось, что эта капризная девица облюбовала именно его, в сей момент, и баловень скрипучего пера желал тут же схватить её за талию и притянуть к себе поближе. Самым нелепым было то, что в руках жаждущего вдохновения и славы оказывалась не жар-птица, а толстушка Верка занимающая должность завхоза. ...Или плоская, как стерлядь после нереста, Любаша с отдела культуры, с крупной рубиновой ягодой на носу, доставшейся ей от природы взамен пышной фигуры и безразмерной груди, как у Настасии Федоровны из отдела литературной корректуры. Но это все происходило уже спустя несколько тостов в честь сегодняшнего именинника, провозглашенных устами членов дружного в таких случаях редакционного коллектива. В подобные моменты коллектив спаивался воедино в многоголосое, многоликое, причудливое творение, которое определенно не мог создать бог, а вот черту такое было в самый раз к лицу.
   Сабантуй быстро вошёл в состояние, при котором душа развернулась, чтобы ухватить весь мир, и не было на свете силы способной свернуть её раньше утренней зорьки. Об этом и думать было нечего, тем более, что сам главный черт раздувал пыл застольной стихии. И эта самая, душа, у всех разворачивалась по-разному. Одних тянуло выплеснуть адреналин, пнув неприятеля в мордасы или прыгнуть с высокого моста в прохладные воды, обдав брызгами окружающих. Других влекло мягко примостить голову на нежное женское бедро и урвать минутку спокойствия и одухотворения. Далеко не юный Митрофан Зубов работник отдела политики затянул ухарскую песнь про вольную долю людей искусства, и про то, что настоящий литератор, будь он хоть простым корректором, видит свою музу в любой женщине в диапазоне между мечтами о значительных гонорарах за свою деятельность. ...А не познав, всех встречающихся на пути барышень, трудно определить, какая же из них твоя муза.
   Музыка из компьютера лилась то громко и резко до скрипа, то нежно и плавно, обволакивая томностью. Под неё танцевали, выкрикивали тосты и лозунги, целовались, обнимались, клялись в любви независимо от пола влюбчивой натуры. Гошины коллеги объединились в едином стремлении выпить все запасы алкоголя на земле.
   Веселая Клаша, литературная стилистка, натренированным движением уложила охмелевшего заместителя редактора на редакционный стол и, похоже, хотела выведать у него какую-то тайну, прижав к столу так, что тот судорожно дергал ногами.
   - Воздуху, воздуху дайте, - кричала "хроникерша" Юлия Власовна, танцуя некий папуасский танец и подскакивая коршуном к веселому и безалаберному Гришке из отдела спорта, чмокала его то в губы, то в щёку, то в нос. Григорий в ответ старался деликатно погладить даму по объемистой груди или сунуть пальчик в расщелину между грудей. Судя по всему, на сегодня они нашли друг друга, невзирая на разницу в возрасте.
  
   Демоны, расплодившиеся в дальних углах редакционных помещений за многие годы её существования, беззастенчиво высунули наружу из темных закоулков свои рожки, общипанные бородки, а кто копытце или ослиное ухо. Видя, вожделенное желание сотрудников отметить важное событие, они, совершенно не боясь быть обнаруженными и покаранными, производили неприличные звуки, надувая щеки и корчили такие рожи и фигуры, за которые их бы поколотил сам Сатана.
  
   А чертовы дети и вовсе обнаглели, видя какой бедлам разворачивается кругом - выставили из щелей хвосты и тонкие ножки, и давай ими вилять в такт своим и людским легкомысленным планам, готовым вот-вот воплотиться в дело. Наиболее дерзкие из бесовского племени, не взирая на юный возраст, пробрались под накрытые яствами столы, и без всякого стыда и совести стали поглаживать, похлопывать и выделывать всякие гадости с нижними частями человеческих тел, оказавшихся спрятанными под столами от посторонних взглядов. И как ни странно, их проделки пришлись по вкусу спорящей, смеющейся, обнимающейся, пьющей и выкрикивающей тосты, перебивая друг друга, редакционной братии. Большинство сотрудников, особенно женского пола, спровоцированные нечистой силой, с удовольствием восприняли подстрекательства, воспылав к своему соседу за столом магической силой безграничного распутства. Бесенята бесились от достигнутого успеха, радостно наблюдая процесс превращения людей в черт знает, что такое. Они хлопали в ладоши, кусались, щипались, одним словом, резвились, что малые дети. То же самое вытворяли и сотрудники редакции, не стыдясь использовать в проделках глубину познания сумасбродных поступков согласно уровню полученного образования. Их выходкам и находкам не было ни границ, ни нравственных пределов. Богат и многообразен умысел нечаянных познаний человечества.
   Седобородый бес, поддавшись всеобщему разгулу, и раздумывая, чего бы и себе такого выкинуть забавного, проник в щель в углу между полом и стеной в комнате корректировщиков, которую прогрызли мыши ещё пару десятилетий назад. Углубившись в подполье, загроможденное строительным хламом, извлек, присыпанную пылью черновую статью известного злобствующего спецкорра Вадима Босоногого о злостных хищениях государственных средств при строительстве трёхъярусного современного километрового моста через речку Тугарку в селе Безродки. Как говорили завистливые языки: для сооружения переправы достаточно было перекинуть несколько досок. Тем более, что по центру неширокой речки имелась великолепная опора в виде загнанного по пьяному делу на середину речки автобуса. Это достижение, опора в центре речки, реализовалась в результате спора между водителем автобуса развеселым пропойцей Шваброй и пастухом деревенского стада по прозвищу Васютка. Имена-фамилии у названных персон, конечно же, имелись, но упоминались настолько редко в жизни, что у многих односельчан из головы просто выветрились. Накануне они дружно распили две бутылки мутного самогона производства бабы Глаши, и подобный спор не мог не возникнуть, так как душа и тело требовали чего-то разухабистого. Суть спора заключалась в том, что: сумеет ли водитель асс загнать с разгона автобус на середину реки? Швабра выиграл и, выбравшись из затонувшего по крышу автобуса, радовался, словно ребенок неожиданному успеху. Он плескался, гоготал, плевался, а после лег спиной на крышу автобуса и пустил вверх победную струю из своего внушительного краника, дарованного ему природой. С природой всегда так: если где-то лишнее заложит, то в другом месте обязательно откусит. На кону спора стоял поход в магазин за пачкой сигарет. Раздосадованный Васютка нехотя поковылял в сторону магазина.
   Коровы паслись сами по себе... проводив пастуха томными взглядами.
  
   Выкладки со всеми собранными цифрами и фамилиями ответственных работников прилагались к черновой статье, хранившуюся в папке, которую корреспондент Босоногий из рук не выпускал. Материал нес в себе убойный потенциал и должен был всплыть в нужное время, обеспечив своего хозяина завидными преференциями. Но случился непредвиденный казус, когда обладатель будущих победных достижений чертовски неудачно наступил кому-то на хвост, и бесовская братия при помощи своих методов легко избавила претендента от с таким трудом собранных материалов. Вадим Босоногий в течение нескольких недель перерывал бумаги всех столов во всех комнатах редакции никак не решаясь признать, что рукопись пропала бесследно и совершенно не понятно при каких обстоятельствах. На почве полученного удара он стал пить лишнее, а после дело завершили врачи. Но ничего, оклыгал таки со временем... Чуден своими ресурсами организм человеческий, невероятно живительный, словно гейзер...
  
   ...И бесстыжая чертовская бестия, спустя много месяцев и лет, подсунула в широкий карман пиджака спецкорра Босоногого пропавшие некогда материалы для его гремучей статьи, обещавшие возвеличить автора.
   Тиская свою соседку, секретаршу Верочку, левой рукой за злачные места, а правой не выпуская постоянно наполняющуюся рюмку, Вадим истекал слезами, жалясь на свою недооцененную корреспондентскую деятельность. У соседки тоже глаза блестели влагой от количества выпитого бодрящего напитка, общей одухотворенности обстановки и от слез соседа, щекотно скользящих по её груди. А ещё: он так мило шептал ей на ушко какой-то производственный вздор, как будто нельзя было просто сказать: "Пошли милая, в комнате отдела культуры установили на днях такой славный диван".
   Розовощекая Верочка знала о новом диване, и это знание не позволяло ей слушать пустой вздор подвыпившего соседа. Время шло даром...
  
   В один из моментов, когда Вадим Босоногий притиснулся к секретарше настолько близко, что их тела должны были слиться воедино, он почувствовал отвлекающее неудобство в боку, неприятно колющее левое ребро.
   - Что?! Что такое?! - выкрикнул корреспондент, отодвигаясь от соседки и вытаскивая из широкого кармана пиджака, какую-то идиотскую стопку бумаг варварским способом перегнутую пополам. Он хотел отшвырнуть её в сторону, чтобы не отвлекала от торжества момента и почти достигнутого успеха в отношениях с Верочкой, но видно профессиональное любопытство пробило кору усыпленного головного мозга и выплеснулось наружу.
   - Вот так штука! - взвопил Вадим вскочив с места, точно пробка из разболтанной бутылки шаманского, запрыгнул на стул, на каковом сидел и закричал: - Да..к это же мой утерянный материал про скандальный мост, который должен был взорвать общественное мнение. Теперь я снова на коне, и покажу кузькину мать кой-кому. Так что у меня сегодня тоже именины, как у Гоши, только ещё важнее... - Он стал прыгать от радости, пока сиденье стула не проломилось и не опустило вновь испеченного именинника в образовавшийся проем.
   - О, вспомнила бабка, как девкой была, - подкузьмил разволновавшегося коллегу Эдик Лосев из отдела светской хроники. - Тот мост давно в Лету канул. Весеннее половодье его сковырнуло и в море унесло со всеми деталями: мелкими и крупными, реальными и надуманными и никаких следов... Слава богу, на окружающей природе это никак не отразилось. Вот об этом и можешь написать.
   Вадим Босоногий не желал слушать всякий вздор с его точки зрения, но неприятная заноза таки влезла краешком в... неясно какую часть организма, безусловно, где-то близкую к голове. Он ещё что-то кричал, возмущался, но его уже никто не слушал и даже миловидная Верочка, куда-то пересела, видя бесперспективность дальнейшего общения.
   Откуда в кармане корреспондента Босоногого внезапно появился утерянный некогда сенсационный материал, ни у кого, включая самого Вадима, не вызвало вопроса. Нашлась потеря и ладно. Ещё великий ученый давным-давно сказал, что ничто не пропадает бесследно... или нечто близкое к этому. Вот и ещё одно доказательство того, что ученый муж был прав.
  
   Посредственный корреспондент Жора Кроль склонил голову на колени молоденькой Снежане проходившей в редакции стажировку и, горько плача, жаловался на жену, которая не желала разделять его возвышенных чувств и устремлений. При этом Жора поглаживал пухленькие коленки девушки, все ближе подбираясь к заветной цели. И чем цель становилась ближе, Снежана всё больше сочувствовала Жорику и возмущалась позицией его жены. У жены появился шанс остаться "с носом".
  
   В азарте чревовещательной страсти, Гоша Азорский схватил газету с наделавшей шуму статьей о героических подвигах солдат и офицеров и стал урывками читать со своими едкими комментариями, демонстрируя умение к упомянутому сценическому приёму. Редакционная братия и себе начала подыгрывать, испуская звуки, характерные, как им казалось, военным действиям, так складно описанным в статье Азорского. Черти попримолкли и сконфузились, чувствуя слабость своей позиции.
   "...Броня крепка и танки наши быстры - шли колонами, наводя ужас на врага. В их движении чувствовалась устрашающая мощь, гордость за свою страну и вера в победу правого дела..." - декларировал Гоша свое писание.
   А далее чревовещательным голосом добавлял: "Если бы экипажи столько спирта не вылакали, то возможно, и до Ла-Манша дошли бы. А так, только до своей границы докатили: начались проблемы с техникой, солярка закончилась, а спирт вообще оказывал на головы героев деструктивное влияние".
   - У...у! - гудела публика. - Трах-тарарах! - подхватывали черти из-под столов. - Бах-ца-ца-ца-карабах, - колотили вилками по тарелкам, ложками по столам коллеги корреспонденты, пытаясь озвучить движение танковых колонн.
   "Своих граждан урчащие танки напугали изрядно непредсказуемыми действиями. А вот вражеское население застращать не получилось: слишком жалобные взгляды у наших героев выдавали мысли о подаянии, - чревовещал Гоша, войдя в раж. - И стали те, хозяева которые, приношения раздавать, словно изголодавшимся узникам. А наши брали и благодарно лыбились".
  
   " ...Танковую атаку с воздуха прикрывала наша авиация. Рев моторов деморализовал врага, вынуждая сдаться без боя..."
   Гошин кулуарный комментарий звучал следующим образом: "Стальные гуси гоготали так, что всем на земле страшно было за них. И не зря: одного притянуло к земле, видно,
   топливо в баках закончилось, и он распластался поверх цветущей растительности, бедолага. Второй умней оказался, - развернулся и рванул к себе на базу, чтобы по месту базирования в докладе начальству указать всё, как полагается, про своё геройство. Да ещё и на обед успеть домой получалось. Третий мог, возможно, исправить положение, да только не было третьего, как впрочем, и четвертого".
  
   "...Бургомистр города лично вышел выразить почтение нашим доблестным войскам. В его глазах блестели слезы умиления перед строгой выучкой воинов, четкостью их действий и умелым руководством офицеров вверенными им воинскими подразделениями. И над всем этим парила, невидимая непосвященному взгляду, глубоко продуманная работа генерального штаба и прославленного главнокомандующего..."
   - Да простит мне бургомистр такие речи, - в диссонанс с прочитанным, заключил Гоша и следом чревовещал: "...В его глазах читалось, что был бы у него баллончик дихлофоса - или иное средство против прусаков - вмиг бы обратил бравое воинство в бегство, да жаль, не прихватил..."
   Давший повод к пирушке имел право на особое мнение, и он им пользовался сполна:
   - Так что, война страшная штука, ребята, - заключал Азорский, отпив очередной раз горячительного напитка из фужера. - Страшная по своей непредсказуемости, кошмарным ужасам и полному несоответствию последующих рассказов о произошедших событиях спустя время. Верить можно только тем, кто погиб... Выжившие приврут в три короба, чтобы оправдать свой страх и неблагочестивые поступки, и из полного дерьма слепят хрустальный обелиск неведанным героям, - в подтверждение праведности своих слов "именинник" пустил скупую мужскую слезу. - И поди им возрази, хоть сам всё видел собственными глазами - заклюют, презрят, законами припрут к стенке.
  
   Пока Гоша Азорский зачитывался собственной статьёй и изощрялся комментариями, публика вошла в экстаз от удачно вошедших в резонанс эмоциональных волн патриотизма, безмерной дозы выпитого алкоголя и желания позабавиться в рабочее время с симпатичными коллегами.
   Автор никак не мог оторваться от своего сочинения, и всё вбрасывал и вбрасывал в публику верноподданнические описания всё новых сюжетов, снабжая их толкованием, исходившим от потустороннего голоса издаваемого "неведомым" чревовещателем. Ему казалось это забавным, смешным развлечением и, увлекшись данным занятием, уже не замечал окружающих коллег, их вопли, гиканье, хрюканье и прочее безобразие, как впрочем, и многие из работников не обращали внимания на его забаву. Каждый жил своим маленьким кавардаком по отдельности или в компании.
   Каково же было удивление Гоши, по-прежнему державшего в одной руке газету со своим произведением, а в другой - коньячный фужер, в который доброжелатели без конца подливали водку, обнаружить что некто, предположительно женского пола, умудрился расстегнуть его молнию на брюках и пристроиться, как бесстыжая дворняга с подвернувшимся кобелем посреди улицы, для совершения полового акта. Для улучшения обзора он отодвинул руку с газетой в одну сторону, а руку с фужером в противную, и перед ним открылась чья-то широкая спина и без сомнения женская головка с аккуратной прической, обращенной к нему тыльной стороной. У кого он видел такую прическу вспомнить сразу не удалось. Личность, совратившая его так бесхитростно и непринужденно, заинтересовала своей неподражаемой оригинальностью. Гоша уронил газету на пол и, не выпуская бокала из рук; кажется, он даже успел отпить глоток, потянулся свободной рукой вперед и вниз в обход спины, пытаясь пробраться к груди "незнакомки", чтобы по этой части тела найти ответ на волнующий его вопрос: кто же это может быть?
   "Да это же не грудь, а настоящее вымя", - поразила его мысль, когда ему удалось завершить задуманное. Мозг стал хаотично вычислять коварную соблазнительницу по собранным данным. Беда заключалась в том, что с такими параметрами в редакции работало несколько женщин. Гоша решил плюнуть на поиски беспокоящей информации и отдаться естественному процессу, а после и полюбопытствовать можно...
  
  
   От всеобщего сумасбродства, в котором приняли участие, как сотрудники редакции, так и бесовская братия, перемешавшись между собой до неузнаваемости, у главного черта так закружилась голова, что из глаз посыпались искры и, топнув копытцем о землю, он проблеял козлом: "Эти люди - хуже чертей. Конкуренты ещё те... Такую дьяволиаду не каждое бесовское семейство может устроить". - ...И напустил на землю адскую темень, пелену, застелившую глаза и этакую злобу, что всё электричество кругом потухло. А уж кто и как окончил вечеринку, и где расположился на ночь - в том память дала сбой, и на утро никто ничего толком вспомнить не мог. Кроме, разве что, каких-то смутных обрывков фраз, сомнительных сцен и тусклых видений. Впрочем, причину гулянки и главного виновника торжества помнили все.
  
   * * *
  
   Весь мир, лось их задери, звонит по телефонам. Некоторые, заслышав звонок, тут же спешат схватить трубку, чтобы утонуть в информационной буре спешащего всюду века. Вторые, напротив, уставшие от бурных потоков несущейся навстречу непредсказуемости, стараются не поднимать трубку, как можно дольше, в надежде, что у звонившего абонента, каким-то образом всё разрешится само собой и необходимость в разговоре отпадет. Третьи, вообще, никогда не отвечают на звонки, а лишь телефонируют, когда им это необходимо. В этом ряду есть ещё четвертые, пятые, шестые... и каждый со своими причудами, специфическим видением положения, отношением к общению, характером, психикой и другими невероятно несуразными качествами, наделившими их природой.
   В редакции звонил телефон настырно, вызывающе раздражая. Никто из сотрудников, занятых своим делом или просто банальной болтовней не намериваясь поднимать трубку и выяснить причину, по которой досаждающий сигнал не собирался замолкать. Каждый предоставлял эту честь товарищу. Это, пожалуй, был чуть ли не единственный род служебных обязанностей - ответы на телефонные звонки, - когда сотрудники не торопились обогнать, оттеснить, объегорить другого. Выдающиеся специалисты своего дела предпочитали звонить сами, назначать встречи, интриговать, задавать вопросы. Всё требовало своей расстановки и последовательности, всюду должно быть ведущее звено и ведомое. Каждый, понятное дело, хотел себя видеть незаменимым и ведущим.
   Наконец Майя Рихардовна, старейший сотрудник редакции, которой надоело слушать звон, засевший в голове и теребивший нервную систему, или ещё по какой индивидуальной причине, подняла трубку и осведомилась:
   - Вы знаете, что звоните в редакцию? Поэтому говорите кратко и четко, а иначе "тю" на вас, - и она готова была уже положить трубку на рычаг, но нечто услышанное приостановило её пожелание. - Гоша, - обратилась она к Азорскому, - тобой заграница интересуется. Вот это популярность...
   Майя Рихардовна протянула трубку Гоше, но тут же вернула её себе и важным голосом спросила:
   - Скажите, а откуда вы знали, что вот сейчас позвоните, а он как раз будет возле меня? Ну признайтесь же, вам кто-то, наверно, подсказал?
   - Если это женщина, скажите, что я уже уехал, - пробубнил Азорский, боясь попасть на проблемный разговор.
   - Нет, это мужчина. Говорит, что ваш знакомый... и очень вежливый.
   - Тогда скажите, что я скоро буду.
   - Нет. Он вежливый, но не глухой, и прекрасно слышит, как вы меня учите лгать.
   Гоша вынужденно взял трубку и, заслышав голос звонившего, радостно расцвел в улыбке.
   - Марк! Черт тебя дери! Ты как внезапно пропал, так же внезапно и появился. Надеюсь, все выяснил про двадцать пятый кадр. Тонька секреты не держит - они у неё сами с языка срываются.
   - С этим всё в порядке, и даже более, чем...
   - Чем что?
   - Рассказала и показала... более подробно, чем я предполагал.
   После нескольких взаимных радостных реплик и дружеских восторгов разговор перешел к воспоминаниям и уточнениям событий пережитых вместе. Как ни странно, отдельные эпизоды трактовались сторонами по-разному, и каждый был уверен в своей правоте. Дружеские отношения не позволили выяснить истину, и вступить в противоборствующую полемику из-за каких-то исторических мелочей. Каждый человек на одно и то же событие смотрит по-своему - это его право. Пусть и других вводит в заблуждение, если не прав. На то у каждого свои мозги имеются отпущенные богом, чтобы играть в игру "верю-не верю" и при этом выигрывать или проигрывать. Что тут особенного: ученье свет, а не ученных тьма... Вот пусть и блукают: кто к свету, а кто во тьме. На то и дано миру многообразие людской мысли: один умный, другой - мяч гоняет, а иной просто - воробьям дули крутит и тем счастлив. В конце концов, с языка сорвался вопрос, направивший разговор в деловое русло.
   - Ты, случайно, звонишь не потому, что пребывание в нашей стране запало в душу и вновь хочешь порадовать нас своим посещением?
   - И ни то чтобы "да", и ни то чтобы "нет", - прозвучал замысловатый ответ.
   - Интересно, интересно... Интрига удалась. Хотелось бы услышать подробности.
   - У меня возникла коммерческая идея, и я полагаюсь на тебя в её реализации.
   - Я корреспондент, вообще-то, - напомнил известную обеим истину Гоша, - смогу ли помочь?
   - Суть идеи заключается в следующем... - и Марк выдал заманчивые соображения своего ума.
  
   То, что изложил Марк Рой в своей идее, безусловно, нуждалось в доработке. Но только практика усовершенствует идею, которая часто сопротивляется такому навязчивому вторжению. Вот в такой борьбе и постигается истина. А иначе никак...
   Замысел сводился к организации туристических маршрутов в экзотическую своими причудами страну Чаверлу. А вот дальше следовало самое интересное. Заманить обычных туристов на подобные условия, которые могла предложить слегка обнищавшая страна, со своими невразумительными законами было практически невозможно. И тут появлялся элемент невероятного: предполагалось туристические группы составлять из людей склонных к суициду. Такое путешествие для подобной публики рассматривалась сродни психологической терапии. Как сказал Марк: "Надо попробовать клин клином вышибить. А вдруг получится..." А кроме этой группы людей, относящихся чрезмерно критически к жизни, предполагалось привлечь экстремалов - этим то точно, всё нипочем будет, и лозунг: "чем хуже, тем лучше" вполне удовлетворит ищущих крайности чудаков со всей страны, а то и мира.
   Гоше в этом предприятии отводилась достаточно ответственная роль организатора принимающей стороны. В его задачу входило организовать центры по приему и обслуживанию таких групп или же найти того счастливца, который взял бы эти обязанности на себя.
   - А не поперхнуться? - была первая реакция Гоши после ознакомления с коммерческим планом Марка.
   - Кто и чем? - не понял Марк.
   - Твоим девизом: "Чем хуже, тем лучше".
   - Нет, вряд ли. Им это, как иным медовый месяц с обворожительной красавицей.
   - А если клин не удастся выбить, - всё сомневался Гоша в успехе затеянного мероприятия.
   - Вот и проверим практические результаты эксперимента. Если результат будет отрицательным, то, конечно же, плохо. Но ты представляешь успех в случае, если "клин" удастся выбить? - разработчик проекта захлебнулся впечатлениями будущего успеха. - Я и спонсора уже нашёл... - Марк посмотрел на Эльзу Маер, сидевшую напротив в кресле.
   Эльза зарделась от гордости от возложенного на неё доверия поделиться своими денежками ради будущих сомнительных успехов.
   Гоша Азорский был силен своей головой, и потому предложил вариант, который устроил бы обе договаривающиеся стороны.
   - Хорошо, Марк, постараюсь помочь. Найду тебе местную туристическую фирму, которая все, что надо организует. Только, чур, условие: ты не доводишь до их сведения, с каким контингентом предстоит иметь дело, а я тем более - рот на замок.
   На том друзья и порешили дело, оба довольные новым общением, а заодно тем, что каждому удалось найти для себя приемлемое решения в непростом вопросе.
  
   * * *
  
   Сколько раз в жизни бредовая идея открывала миру глаза на чудотворную мудрость, удивляющую своей простой. Это не значит, что всякий бред гениален. Но сверх разумное часто лежит с сумасбродным на одной полке.
  
   .......................................
   .......................................
  
   "Эх, недобрал я одного миллиона от бандюков за Грааль... Ведь права была Бэла, хоть женщина и с простым мышлением, но что касается денег, наперед знает, что их будет всегда нехватать".
   Печальная задумчивость Соломона коверкала его лицо мыслью об упущенной прибыли.
   "Все же два миллиона смотрелись бы куда лучше, чем один. Теперь-то чего ворошить прошлое, тем более, не ясно было, чем всё закончится. А могло обернуться и совсем худо, раскройся истина, и даже печально скорбно... Как быстро расходуется миллион, хоть куда уж экономнее, чем я трачу, им пользуясь. Казалось бы на всем стараюсь экономить, а поди ж вот... Так, маленькие приятные шалости, а денежки тю-тю... А всё же жаль до чёртиков за обидно тающие финансы. Бэла, Бэла! Потрачено на неё, хоть и по мелочам, но если эти траты, словно какие-то маленькие преступные мерзавцы, свести в кучу, то получится одна большая неприятность. Эх, надо было раньше с ней расстаться, и деньжат бы осталось заметно больше. Ну, что уж теперь: обидно... больно... но не вернуть. Ни Бэлы, ни денег". - Так уныло жаловался судьбе бывший миллионер Моня, а ныне горемыка-владелец того, что от него осталось.
   Хотя, ещё осталось... Но было-то - вон сколько...
  
   Тектонические плиты земной коры немного колыхнулись, гостиница чуть-чуть покачнулась, входная дверь в номере перекосилась и со скрипом самопроизвольно открылась.
   Бэла мгновенно проснулась с чувством сторожевой овчарки, заснувшей на посту, и сразу же почувствовала в воздухе запах измены: мужа в номере не было. Несмотря на крупные формы тела, её подкинуло, как солдата при сигнале тревоги. Проворно проверив наличие вещей, она сообразила, что её муж Моня, этот недостойный её ублюдок, сволочь прохиндейская, тварь редкостная... отсутствовал. А вместе с ним ушли деньги - так необходимые Бэле. Правда, нашла она оставленную скудную пачку крупных купюр на пропитание, но это было всё, сколь она не копалась во всех углах и нишпорках.
   И тут Бэлу взорвало... До неё дошло, что звезды ей подвох устроили в её-то более, чем зрелом возрасте: не так расположились на небе, как ей было угодно.
   - Ой, люди! - закричала Бэла таким истерическим голосом, который можно только услышать на воскресном базаре, где две торговки не поделили что-либо, да ещё одна не замужняя, а у второй что-то украли. - Этот подлец сбежал, бросив меня бедную и унес миллион, который ему на блюдечке поднесли бандюки за мою законную чашу. Моня продал её за бесценок. Пусть теперь им полиция занимается. Нехай, где хотят достают мне украденный миллион. За беспокойство я заплачу, конечно, а ещё - премиальные их начальству выпишу. Подлюка зачуханная, вошь собачья... а тридцать лет назад в ногах, дрянь паршивая, валялся: "Будь моей, единственной, до скончания века...", - тьфу гнида постылая, шавка блудливая...
   Весь свой бесконечный монолог, Бэла огласила надрывным голосом, схожим на сирену пожарных машин, мчащихся по вызову, в фойе гостиницы, в окружении сбежавшего со всех этажей обслуживающего персонала, жильцов и неизвестно откуда взявшихся мальчишек. Все ей сочувствовали, но не понимали ни слова из вопиющего потока слов, вырывающихся из внушительного размера разинутой хайки. В спешке Бэла забыла накинуть халат и выступала перед публикой в полупрозрачном пеньюаре, выставив свои телеса на всеобщее обозрение и сочувствие. Особенно сочувствовали ей дети, внимательно разглядывая невероятно причудливый ландшафт её тела.
   Истерические слёзы закапали с заплывших щек на полированные плиты пола гостиницы. Ей было обидно до слез за утраченные деньги и гнусную измену супруга, этого подлеца Мони: задумал сбежать - беги, но все деньги обязан был оставить, как возмещение мучений от прожитых вместе лет. Но больше всего ей было жалко себя, и то, что теперь мечта побывать на приёме у Рокфеллеров, как равной, откладывалась на неопределённое время. И хуже этого на свете случиться ничего уже не могло...
  
   ..........................
   ..........................
  
   - Тебе хочется полететь к звездам, чтобы насладиться радостью полета и величием самой затеи? - нежными губами прошептала Элоиза.
   - С тех пор, как я встретился с тобой, меня не покидает впечатление, что всё время куда-то лечу. Безразлично, куда лететь, лишь бы ты была рядом.
   - И мне тоже... Леонардо.
   Лежа в густой траве, их руки касались друг друга, а губы нежными прикосновениями оделяли ласками любимого. На небе показались первые звездочки. Их сознания переплетались в один, летящий по небу клубок счастья. Ничего иного в этот миг в мире не существовало.
  
   Кому известно, что такое счастье?
   Всем, кто заблуждался в нём с головы до ног, до каждого ноготка на пальчике. Осталось только придумать, как из него не выходить никогда. В противном случае, всегда существует шанс к нему не вернуться. Этот шанс и волнует, крутит, вертит, выворачивает наизнанку души влюблённых и воспаляет волнующую страсть.
  
   ...........................
   ...........................
  
   - Эх, Арсений, какой я ныне счастливый, ты меня понимаешь... Ведь я тебе самый лучший орден дал за смекалку. Такое напридумать, намутить, а оно свершилось. А знаешь ли ты, что стоял на краю от повторного направление в психлечебницу, если бы все пошло по иному сценарию. Ну, теперь ты герой, чего уж там... носи, благо заслужил. Ныне я испытываю, можно сказать, интимный трепет от того, как всё разрешилось, и открылись новые горизонты для страны, и мне как, главнокомандующему и президенту предстоит повести народ в эти туманные дали к новым победам. Дай бог, чтоб им конца не было...
   - Буду стараться из последних сил, ваше президентское высочество, помогая во всех ваших великомудрённых затеях, - вовремя подлизался Арсений.
   - Вот, вот, старайся. А я тебе ещё орден дам - за мной не заржавеет...
   - Хотелось бы, если позволите, некоторые преференции попросить...
   - Нет, нет. С этим поди прочь. Хотя, постой: проси, но чтоб в рамках разумного. Для преданных людей мне ничего не жалко, если в рамках...
   - Усадебку бы хотелось о трёх, а лучше четырёх, этажах на острове. Но так, чтоб жена не знала...
   - Э..э, да я посмотрю, ты плут порядочный. Ну, как говорится в мудрой книге - все мы не без греха. Получишь домик, заслужил, заслужил. Но только уж, какой будет: про этажность ничего обещать не буду. Дареному коню, сам понимаешь, в зубы не смотрят. Эх, пойду сейчас же на площади перед народом речь сварганю: больно в груди активность на свободу рвется. Пусть люд хоть обещаниям порадуется - я как раз сегодня шибко добрый на них... А ну-ка, герой, труби сбор народу, хозяин душу тешить будет!
  
   ......................
   ......................
  
   - Наша миссия на земле божественна, иначе все народы передрались, перессорились бы между собой. И только благодаря нам, нашему контролю за финансовыми потоками, материальными ценностями, торговлей оружия, наркотиков и всего-всего, что только есть ценного в мире создан разумный баланс даже в вещах аморальных и вредных. Под нашим контролем происходит слияние и распад государств, избрание и создание тех или иных правительств - все в наших руках. Что поделать, мир несовершенен. И нам предстоит ещё много потрудиться, чтобы сделать его лучше.
   Этот монолог Большой Билл произнес на вечернем заседании Великих Консулов, словно молитву, в которую надо верить и других в том убеждать.
   - Вы, уважаемый господин Билл, случайно не одолжили последние фразы с речей, как минимум половины всех имеющихся на земле президентов и премьер-министров? - Коротышка Брок одарил Председателя ехидной усмешкой.
   - Эта общечеловеческая мысль, безусловно, справедлива, как для всего мира, так и для каждой страны в отдельности. Здесь нет ничего удивительного, мы только контролируем...
   - Вы правы! Ничего удивительного - одно лукавство и выстраивание божественной жизни под себя, - продолжал язвить Коротышка Брок.
   На последние заседания Леонардо являлся в воздушных светлых костюмах свободного покроя, ощущая себя вольным павлином. Консулы чувствовали это.
   - Мистер Брок, вы очень изменились за последнее время. В вас происходит некая трансформация. Это обычное явление для молодого человека. Но все проходит - пройдет и это. Вы войдете и иную стадию мышления, человека умудренного жизненным опытом и той ответственностью, которая лежит на всех нас, и на вас в том числе, по управлению миром. И добровольно выйти из этого круга никто не может: баланс всего сущего на этой земле не должен быть нарушен, о чем так прекрасно только что напомнил нам мистер Билл, - старый мистер Бонблатер сказал это смотря в стол перед собой. Его уши слегка шевелились в такт сказанным словам.
   - Это же ужасно, как вы не понимаете?..
   - И да, и нет. Нет - потому что в противном случае в мире начнется такая чехарда, что придется спасаться разве что в Космосе...
  
   .......................
   .......................
  
   Работа в редакции кипела, как всегда, чисто раскалённый чайник. Из её недр вылетали новости, слухи, делались прогнозы и предсказания, поджаривались и доваривались неподтвержденные факты, события, сомнительная информация.
   Гоша Азорский чувствовал, что в этом тумане новостей ему чего-то недостает. Нечто неопределённое щекотало, шевелясь у него внутри. Только к обеду, выпив рюмку водки, для прояснения мыслей он понял, в чём дело. Давнишнее дело не давало покою, интерес наружу лез - ведь выполнил всё, о чем просил Марк Рой: нужное туристическое агентство подобрал, и консультации провел необходимые, и тесный контакт агентства с Марком обеспечил, и даже на первую группу иностранных туристов пришел посмотреть. Интересно было, чего там Марк насобирал экзотического, как было сказано ранее. Оглядел: люди, как люди, со стороны ничего особенного сказать нельзя было. На том зондирование закончилось.
   Прошло время. Забылись прошлые дела, вытесненные настоящими. А ныне всплыло человеческое любопытство: как же всё завершилось, есть ли положительные результаты от задуманного? Да и благополучно ли всё разрешилось, с этой идиотской психоаналитической идеей Марка? Не вылезло ли что-нибудь с непредвиденной стороны?
  От такой публики ожидать всякого можно.
   Томимый такими мыслями, Гоша Азорский набрал телефон Марка и задал ему все волнующие вопросы.
   Марк Рой задумался на радужной ноте, услышав голос товарища, не торопясь с ответом. Только спустя минуты, в манере научного работника, он выдал результат поездки первой группы туристов, подобранных весьма специфическим образом.
   - Пока трудно делать определённые выводы, - заключил он. - Надо продолжать эксперимент. Поездка оказала на людей разное воздействие. На вопрос, как прошло путешествие, некоторые гоготали, как гуси. Другие смотрели на свой нос, как ученый генетик на дрозофилу. Третьи вели себя словно школьники, дергая женщин сзади за волосы и щипая за мягкие места исподтишка. Тут, похоже, диссертанту ни на один год наблюдений предстоит, - интонацией прожженного научного работника заключил Марк Рой. - Так что, запасемся терпением. Остается только ждать и с восторгом смотреть в будущее, если ты оптимист.
   - А если пессимист? - поинтересовался Гоша.
   - Можно смотреть и пессимистично в будущее. Но если ты окажешься прав, то оптимисты тебя побьют. А вообще же, как сказал древний поэт-философ о проигрышных ситуациях: "У побежденных спасенье одно - о спасенье не думать".
   - Похоже, он был прав, - заметил Гоша Азорский.
   - Угу...
  
   ......................
   ......................
  
   "Всё в мире взаимосвязано, даже, казалось бы, совершенно несуразные вещи. Так на полотне художника многие фрагменты живут, якобы, сами по себе и дела им не до кого нет. Но если посмотреть издали, то все детали окажутся связанными единим полотном картины, а возможно, ещё и замыслом".
   Так говорил один сумасшедший в психлечебнице, и Арсений, президентский советник, тому свидетель. Спросите сами у него, если не верите. А ещё, так же мыслят некоторые ученые мужи. От них, конечно, и не таких бредней можно наслушаться: они же тоже ни от мира сего - не зря их на кострах сжигали. Сожгли, а помыслы их остались жить. Вот умора - сколько дров даром потратили. Нашего участкового милиционера на них нет - он бы им показал, как экологию дымом загрязнять - вмиг бы протокол составил.
   А вы, как думаете?..
   ___________________
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"