Аннотация: Синопсис: Синтетический человек Каждому человеку свойственно желание прославиться, даже последнему пьянице. А, возможно, ему-то больше всех хочется...Козюлин Иван Иванович далеко не из последних пропойц, хотя в выпивке толк знает. А почему же трудящемуся не пить, если бытие к тому располагает. Опять же - старинный дом, коммунальная квартира. А в какой коммунальной квартире черти не водятся? Попала к Ивану в руки старая энциклопедия, выпущенная впервые после революции (впоследствии, цензура из нее немало страниц повыдергивала). И много нового почерпнул для себя, да так переусердствовал, что всякие нехорошие мысли начали посещать голову. А вся беда в том, что составители энциклопедии непредвзято осветили вопросы на них возложенные. А Иван взял, да и соединил отдельные "описания" между собой, и получилось, что история наша уж очень забрызганной оказалась. И на этом фоне и вожди революции, как-то свой блеск утратили. И так он, видно, своими познаниями их расшевелил, что стали они к нему без спросу захаживать по разным своим потребностям. А зашедши, сочли за долг мерить и судить по меркам своего времени всех, кому "посчастливилось" попасть в комнатку Ивана Ивановича. И от такого судейства многим досталось. Недаром, Колька-Доктор - товарищ Иванов, заночевав у дружка, на утро выразился однозначно: "Хоть ты мне и друг, Ваня, но ночевать в вашей коммунальной квартире - боже избавь". Досталось ему немного от ревностных служителей чистоты великой Идеи. Мало того, что исторические персонажи решили разобраться с современниками, исходя из своих, тех, давних соображений, так тут еще в коммунальной квартире своих теней хватает, которые бродят ни живые, ни мертвые. А в завершение ко всему, стал Иван свидетелем страшной тайны, свидетелей у которой быть не должно. И принял он смерть насильственную от людей настолько прославленных, что иной бы за счастье счел. Но не пропал Иван, а принял такое состояние, что вся премудрость мировая к нему в голову вошла, и видеть, что где творится, получше любого прорицателя стал. http://samlib.ru/s/skljar_a_a/word-1.shtml
Ивану Ивановичу очень не хотелось расставаться со своими тремя рублями. Проигранная сумма была небольшая, но очень для него важная, а сам способ извлечения ее, давил неприятным колом внутри на униженное самолюбие. Оно, самолюбие, билось в поисках выхода, но умная мысль пришла только одна, и та предлагала смириться, раздражая своей безысходностью.
Судя по всхлипываниям, доносившимся из туалета, Валика по-прежнему продолжали плескать и, сравнив степени неприятности, Козюлину стало легче.
Бабушка Ориша бормотала что-то на своем посту, обиженно комкая губы. Безошибочно учуяв по знакомым возмущениям эфира приближение Козюлина, она остановила его и таинственно-мстительным голосом известила:
- К тебе пошли... Я раньше не замечала, что б ты с военными дружбу водил.
- Ты ж слепая, бабка Ориша, почему так решила? - инстинктом не сомневаясь в ее правоте, спросил Иван.
- Потому и знаю, что так оно есть... Сукном военным меня по ногам чиркнуло, а следом, по лицу - задиристым предметом в кожаном футляре, кобурой, похоже, стукнуло. Да и нафталином от них пахнет... Так что, торопись - не разминись.
Козюлин притормозил шаг и, заподозрив недоброе, вежливо пропустил молодого человека вперед, зная по жизни, что гадость при определенных обстоятельствах может обращаться в радость.
- Вот в эту дверь, пожалуйте, - Иван Иванович подтолкнул "гроссмейстера" в спину, - на столе возьмите. - Хотя знал, что на столе, кроме обычного хлама, ничего нет. Сам же входить не стал и, прикрыв нежно дверь, живо отошел от входа поодаль, чтоб в случае чего и его не прихватило...
Интуиция подсказывала ему, что появился шанс выпутаться с сохранением денег, а мысли о непрошенных гостях пока отодвигались на второй план ... до завершения расчета.
Из-за прикрытой двери никаких звуков не доносилось, но то, что там что-то происходит, сомнений не вызывало.
Вылет "гроссмейстера" произошел внезапно и стремительно. Он пронесся мимо Ивана Ивановича не замечая ничего вокруг, что вполне устраивало проигравшую сторону.
После такого удачного разрешения инцидента, оставалась самая малость: набраться храбрости и открыть дверь собственной комнаты. Храбрость одолевали сомнения и она никак не решалась проявить себя.
...Топоту с говором прибавилось со стороны туалета, определив собою появление врачей скорой помощи. Это дало тот толчок, который заставлял бросаться на амбразуру, раненым - ползти в атаку, а Ивану Ивановичу позволил открыть дверь личной комнаты.
В комнате никого не было. Только воздух преломлялся в лучах яркого солнца, как зимой, когда дым из трубы вьется. Козюлин чувствовал, что незримая энергия съаккумулирована в его комнате, но страха не вызывала, потому что никак себя не проявляла, сейчас, по крайней мере.
Неведомая тайная сила притягивала взгляд к столу, на котором всегда творился беспорядок, но вот что-то неестественно свежее давило взгляд. Иван Иванович подходил все ближе и ближе, заворожено разглядывая скопившиеся там предметы. Все было, как обычно... и вдруг, сердце сдавило узлом - на столе скомканным клочком лежала "трешка".
- Они с него трешку выдавили... - пробормотал Козюлин, нисколько не сомневаясь в происхождении купюры, потому, что его собственные деньги на виду никогда не хранились.
С затаившимся дыханием он склонился над столом, изучая визуально подброшенные деньги. Ему показалось, а возможно от перенапряжения, что бумажка распрямилась... и по спине покатились мурашки, и волосы не от ветра задвигались. Если бы вместо трешки на столе оказался червонец, то Ленин, с портрета, точно подмигнул бы ему - он был в этом абсолютно уверен.
В этот момент тяжелым обухом обрушился на его голову тупой удар, без труда сваливший его на пол со слабых ног. Следом, у носа, упало и само орудие удара - девятый том энциклопедии, будто случайно открывшийся на странице 786 и мрачное сочетание кольнуло Ивана Ивановича прямо в глаз: "Чистки партии"...
"...11 Съезд партии в марте 1922 принял по итогам генеральной Чистки партии резолюцию, в которой говорится, что "партии впредь придется прибегать к подобным мерам очистки". Ко времени Ч.п. 1921г. насчитывалось 658938 членов. Исключено по чистке и добровольно ушло 174900, т.е. примерно 30% всего состава.
...Исключено в результате Ч.п. 1929г. подверглось 8,8% членов партии и 11,8% кандидатов.
...Причинами исключения из партии служили: "как чуждый элемент - 16,9% всех исключенных, за бюрократическое отношение к работе и нарушение трудовой дисциплины - 16,4%, за партийную недисциплинированность и невыдержанность - 10%, за пассивность - 17% и за бытовое разложение - 21,9%
Выговорам и другим партвзысканиям подверглись во время чистки 12,9% общего количества оставшихся в партии."
"Чистка партии" незаметно перетекала в следующее понятие: " Чистка советского аппарата":
...Вычищаемые из партии подразделяются на три категории...
Далее шла таблица очищенных от партии и распределенных на, эти самые, три категории. Иван Иванович поднялся с пола, не став углубляться в подробности, занятый разрешением набежавшего вопроса: как тяжелая книга смогла достичь его головы? - До полок с остальными томами было не менее двух метров, и даже свалившись на бреющем полете, до уязвленной цели ей бы никак не дотянуть.
"Там чудеса, там леший бродит..." - навеял мысли знакомый стих.
"Полтергейст!.." - пугающе загрохотало слово по дальним кладовым памяти.
Козюлин отбросил "это", как невозможное для прощупывания... и совершенно не воображаемое воображением.
Но все же: том лежал распахнутым на месте приземления, голова все так же ощущала признаки недавнего столкновения. Как он мог сюда долететь?.. Вопрос ошеломлял своей безответственностью. Вразумительного объяснения не было.
Оставалось только отодвинуть вопрос в сторону и забыть. В противном случае, в голову лезли алхимики, черти, колдуны и прочая нечисть накопившаяся в подсознании человечества.
Иван Иванович уразумел, что в его подсознании накопилось ведьмаков все больше из "Новой истории", а те из средневековья, и далее, из древности старинной, себя как-то не проявляли. Похоже было, что эти "новые", тех, до нынешней жизни не допускают.
И тут его сердце учащенно забилось вдруг. Трешка, лежавшая до сих пор на столе, исчезла.
Он обследовал каждый его участок трижды, не боясь вспоминать "нечистую", про себя, после каждого осмотра, затем взял линейку и ею перекопал, как не вспахивает свое поле крепкий хозяин, весь стол и вдоль, и поперек. Трешки не было. Ее не было нигде.
Иван Иванович это понял и дальнейшие поиски прекратил, к тому же у него не было оснований претендовать на чужие деньги.
"Как пришли - так и ушли..." - вспомнилась фраза из жизни денег, и расстройство по утерянной купюре рассеялись. Вот только зачем она им там могла понадобиться?!
* * *
Приближалось Первое мая, праздник трудящихся, к которому готовились все загодя. Девушки шили новые платья, мужчины готовили костюмы, парторги занимались подготовкой массовости и организованности, и обеспечением повышенной одухотворенности в этот день. На заводах, предприятиях заготавливали красные флаги для наружности и водку для внутренностей трудящейся массы.
Всем нравились эти праздники теплом и беззаботностью и еще тем, что выпивший начальник становился человеком и это всеми принималось и понималось... заискивающе.
Козюлин в "кают компании цеха" уловил прикосновение к плечу парторга:
- Что ты, Иван, активности не проявляешь в канун праздника трудящихся - я за тобой ходить должен. Смотри, весь наш институт и производственные цеха уже расписаны по номерам. Один ты непронумерованный остался.
Вот, смотри сюда лицом - ты у меня пятым с краю в двадцать первом ряду размечен, и "Подшипникова" своего не забудь. Вдвоем вам веселее будет.
- Боюсь, что на этот Первомай ничего у нас не получится: дуэт наш распался из-за тактических разногласий, - сказал Иван Иванович потупив глаза, зная заранее, что его не поймут.
- Ты прекращай эту контрреволюцию. Если так каждый...
- Каждый - не каждый, - прервал старую песню Козюлин, - на сей раз пусть его кто-нибудь другой на горбу тащит, нет у меня возможности на это согласиться.
Парторг проглотил язык от такого сюрприза и крупный пот застлал ему глаза, которые тут же усиленно заморгали.
- Да, мне есть чем в этот день заниматься... вот, лучше в цеху делом займусь, и то польза.
- Да знаешь ли ты, что... - закипел парторг лицом.
- Да, знаю... - спокойно отпарировал Иван Иванович.
- Это все результат вашей пьяной болтовни по кухням и подворотням. Пьянство до добра не доведет - это еще этот, как его... говорил. А ты стал явно злоупотреблять спиртным - я это по ходу мыслей твоих вижу.
- Ничего вы не видите, - возразил Иван строго. - Не тяну я на "бухаря", как бы вам не хотелось, потому что редко стала проявляться у меня эта инициатива.
Парторг задумался, заметно погрустнел и начал с другой стороны, опираясь на жизненный опыт убеждений:
- Послушай, Ваня! А может тебе напротив, как раз выпить и необходимо. В своем коллективе, на природе, в праздничной обстановке. Вокруг знамена, транспаранты, портреты... И ты со всеми в ногу в одном строю.
- Может быть... - Иван насупился и бровями скрыл глаза, - но в другой раз... как-нибудь.
- Ну, смотри, Иван, - утратил сдержанность парторг, - не туда ты катишься, от коллектива отрываешься в единоличники! Ой, горя хлебнешь, да поздно будет! Возьми мои слова в голову, с ними и бодрствуй.
Одним словом, я место твое указал пронумерованное и, лучше для всех людей страны будет, если оно тобою заполнится. И "товарищу Подшипникову" одному, брошенному в сарае, тоже не место, когда все на демонстрацию выйдут. Так что, уйми гордыню и взвали свою ношу, как следует. А тактических расхождений у вас с ним быть не может, так как живете вы на разных орбитах и столкнуться вам суждено жизнью, разве что на демонстрации, с... портретом. Потому пыль протри, чтоб лицо блестело качеством, - и развернувшись, пошел удовлетворенный проделанной работой.
Козюлин вздохнул глубоко от расстройства, и побрел тоже, пробел в душе работой заполнять.
* * *
От Моти Сталинского всегда дурно пахло. Еще со школы. Запахи, источаемые Мотиной плотью, отличались стойкой поразительной устойчивостью и носили презрительно резкий характер. Презрительно по отношению к Моте, но и Мотя плевать на всех хотел...
Он относился к жизни свысока, и она его не раз за это в землю втаптывала. Его устраивала жизнь во всех ее проявлениях, и потому он был счастлив, во всяком случае, в молодости. Благодаря такому взгляду на жизнь, закрывать дверь на замки в родительском, а потом и в своем доме, считал зазорным, боясь дать жизни повод уличить его в нежелании принять ее у себя в доме нежданно и в "неглиже".
Иван Иванович толкнул дверь, и как много лет назад она открылась, обдав гостя едким чесночным духом. Все говорило о том, что за последние пару десятилетий Матвей Сталинский не сменил ни образ мыслей, ни образ жизни.
"Жена по-прежнему с ним живет... во дает, женщина", - заключил Козюлин, споткнувшись о разбросанные посреди коридора женские туфли. Сильна природа сцепления противоположностей...
Дробные удары клавиш пишущей машинки заполнили атмосферу квартиры, воодушевляя на подвиг и Иван Иванович, удостоверившись, что он окончательно внюхался в дух помещения, совершил его - отважно шагнул на свидание с прошлым.
"...Опухоль разбросала метастазы социализма по всему свету. Сомнительная идея опутала умы приученные подчиняться, мыслить по указанию, но не к самостоятельным логическим упражнениям.
Мистическое слово - "счастливое будущее", делало их рабами настоящего, не вызывая никакого сопротивления. Масса грезила светлыми образами грядущих времен, зарываясь все более в настоящее дерьмо, в котором усиленно искала свое будущее счастье..."
Иван Иванович стоял молча и смотрел на застилающиеся слезами глаза Насти, безысходно печатающей безрадостный ненужный текст под командную диктовку мужа.
- Мотя! Может, хватит? Сегодня уже больно много... Делом пора заняться. Опускаемся ведь! - всхлипывая, заголосила Настя, ища молчаливую поддержку у застывшего в дверях Ивана.
- Пиши, сука! - не стесняясь вошедшего, не очень любезно ответил Мотя. - Это и есть дело! Остальное все - дерьмо!.. Наши дети должны знать: куда им вступать, а через "что" переступать. Иначе они тоже начнут экспериментировать вновь и вновь, повторяя ошибки их предков. На чужих ошибках никто не хочет учиться, черт побери! Я же описываю все, как было, все как есть! Чего же им еще надобно? Так нет же, пока каждый сам не вступит в это гавно - ни за что не желает верить, что это именно оно и ничто иное.
Более того! - Они не хотят видеть, что я жертвую собой, намазывая этот бутерброд обильно себе на ладони, и сую им под нос! И, что же они? Они отвечают: да, пахнет плохо, но надо попробовать самим. Уж очень заманчиво смотрится! Ты слышишь?! Иван! очень заманчиво смотрится, как же - светлое будущее! А миражей в пустыне вам не хочется?
- Чего ты разошелся Матвей?! Каждый хочет жить самостоятельно, - пытаясь утихомирить его, сказал Иван.
- Они хотят жить хорошо, но никто не хочет строить это хорошо. Им все более нравиться смотреть, чем занимается сосед. Но заглянуть себе во внутрь, в свою сущность - нет уж, от этого извольте... Вот я ми говорю: огромное пространство забито людьми не ведающими, что творят.
Не практическая деятельность, а идея - ложная, наглая, бесчестная, лишь бы красивая - захватывает их умы. И болезнь пускает свои метастазы. Человек всегда был падок на авантюры. Но в таких количествах... и так упорно...?!
Над нами проводят эксперимент. И тема этого опыта: " Воздействие на сознание и психику хомо сапиенсов" или нечто подобное...надругательное. И пока таинственные исследователи не прекратят свою работу, у нас один удел - безысходность.
...Впрочем, они должны были достичь уже всех поставленных целей и убедиться, что мыслящее существо, населяющее планету Земля можно без применения затратных форм воздействия заставить делать все, что угодно и даже то, что не мыслимо. Но удивительно - эксперимент не прекращается и вступает все в более и более изощренную фазу. Такое впечатление, что пришли новые диссертанты с очередными идеями, а нам - хоть вымри...
Иван не выдержал и вставил и своего ума находку:
- А как тебе эти идеи о светлом будущем? ...Которые на практике приводят к печальному прошлому. Не исключено, что очередная такая "фантазия" и человечество само себя сотрет с лица земли. Это как раз тот случай, когда между теорией и практикой пролегает бездна, поджидающая азартных энтузиастов, а заодно и всех остальных вне их желания. А если так, то очередного создателя подобного учения, основанного из самых добрых побуждений, необходимо изловить, изолировать и избавить от сих намерений для его же пользы и предохранения от глупости всех остальных.
- Запиши то, что он сказал! - скомандовал Мотя жене. - В этом есть логика. Хоть и мелкозернистая... - добавил, цедя сквозь зубы. И тут же завопил: - А я вам, что доказываю? - и жене сурово бросил: - Пиши, а то...
" ...Всю философию - отхожую яму, только работа вернет нам обличье людей. И каждый должен смотреть не по сторонам прежде всего, а вглубь себя, усовершенствуя трудом свой дух и тело.
А вот о философии, коль она попалась на язык - чертова наука. Не земного она происхождения. Очень абстрактный предмет и тем привлекает пытливый ум. Но есть в ней дьявольское ответвление и кто на него ступит, тот сам не свой становится. Любое действо оправдать может. И других за собой тянет.
Вот я и думаю: не остался ли в нашем мозгу доселе не открытый наукой узелок, содержащий кусок информации об этой цивилизации, доставшейся нам из космоса. В этом случае многое становится объяснимым. И если, отдельный индивидуум, путем возбуждения своей умственной деятельности, воздействует, сам того не подозревая, на этот самый узелок, у него в голове рисуются картины внеземной цивилизации, отстоящей от нас, может быть, на тысячи лет. И невзирая ни на что, этот ум начинает неистово строить, зацепленный краем своего мозга, мир, не понимая, что для нас это утопия.
Кроме того, возбужденный умственной энергией узелок, имеет свойство воздействовать на мозг других людей. Получается что-то подобное цепной реакции. А уж после начинается литься кровь..."
Иван тихонько попятился к выходу, пользуясь тем, что Мотя отвернулся к окну, и преследуемый бьющими в спину очередями продолжающей печатать машинки, осторожно прикрыл за собой дверь.
После смрадного запаха Мотиной квартиры и пропахшего кислой капустой подъезда Иван Иванович обрел счастье жить.
"Черт побери! А в его рассуждениях что-то есть. Все пакости действительно всегда начинались с философии. Ни с анатомии, ни с геометрии, ни даже с физики, хотя отдельные курьезы и случались, а именно, с философии начинались массовые психозы и массовый энтузиазм. Вот это открытие! Точно, что дьявольский предмет", - шелестели мысли в мозгу у Козюлина.
Так они нежно шелестели, сопровождая его до самого дома, приятно сжимая душу в неведомых объятиях. И даже, когда он зашел в свою комнату, легкий ветерок, исходящий от этого шевеления разума, перебирал его нутро дьявольской рукой.
Он схватил листок бумаги, и подгоняемый таинственной силой, вмиг уложил на бумагу суть их с Мотиной догадки. Довершив дело, истощился духом и прилег обессиленный, надеясь до утра сил накопить для их дальнейшего расхода. Сладкая слюна скатилась по щеке, оставив след на подушке.
Глубокий его сон прервался внезапно резко.
За окном было густо темно и лишь свет дальних уличных фонарей выявлял знакомые очертания предметов в комнате.
Таинственное явление, не обозначая себя материально, поинтересовалось неправдоподобно настойчиво:
" Куда ты свою запись бесследно задевать сумел?"
" Никуда я ее не девал: на столе лежит... или в карман сунул", - ответил Иван Иванович, удивляясь, что с ним общаются посредством передачи мысли на расстоянии, а не обычным способом.
"Не хотите ли вы сказать, господа хорошие, что ради этой никчемной бумажки, вы пожаловали ко мне глубокой ночью, изображая государственную важность на пустом месте?" - подумал сквозь дрему Козюлин, злясь не в шутку на сон, породивший явь с мраком бреда.
"То, что ночью кажется бредом может днем стать явью. Отсюда и оправдание нашего явления... Зачем правильные мысли на бумагу поклал? Земным обитателям это во вред быть может. Не всякая правда до добра доведет, иная в хаос завести может, а может и вообще извести весь люд раньше расчетного времени. И почему ты решил, что правда - это хорошо? Она может быть "и хорошо и плохо".
"Вот это да..., - подумал Иван Иванович, замирая сердцем, - неужто, некуда мне от наваждений деться? Неужто, ни днем, ни ночью мне покоя не иметь?"
Он вдруг осмелел сатанинской хмельной удалью и "гаркнул" мысленно:
"Если вы такие всемогущие, что ж вы мой листок найти и присвоить себе не можете?!"
"...Ты его засунул машинально где-то, не отобразив данное действие в своем мозгу. Иначе б мы его изъяли без спроса. Сам понимаешь..."
"Не понимаю!.." - заорал Иван Иванович мысленно.
"Ну и бог с тобой! - пришел ответ, - сейчас сотрем всю информацию последнего дня с твоего мозга и... концы в воду. А найдешь свою писульку - сам ее и выбросишь... по ненадобности. А лучше, проглоти и забудь".
Козюлин не стал прояснять состояние своего организма: сон его брал или явь одолевала, и мудро решил оборвать цепь сомнений, укрывшись одеялом с головой поуютней. В голове зажурчало легкой музыкой блаженство, отгоняя ночной страх, и сознание улетучилось в ночь.
* * *
...Топот ног, обутых в подкованную обувь, заставил Козюлина покинуть сон и вслушаться в происходящее, но, довлеющий над любопытством жизненный опыт, не позволил ему высунуть голову из-под одеяла.
И верно подсказала ему жизнь, так как далее пошел разговор, от которого случайному человеку могло беды перепасть вдоволь.
- ...Все готово товарищи. Прошу тянуть жребий и тем испытать свою судьбу на продолжительность, - сказал строгим металлом голос.
Далее наступила тишина, которая неприятным шарканьем ног резала слух.
- Коба, ты что это в кулак, как гнида какая, от товарищей прячешь?.. Нет, нет, ты мне этот белый шар под нос не тычь, он у тебя заготовленный в кармане лежал - его своей жене для пользы быта отдай. А нам предъяви тот, что под манжету загнал. Я понимаю, всем жить охота - но это же не значит, что изо рта у своего товарища кусок вырывать надо, как вроде б то на панеле... А ну-ка, товарищ Троцкий, проверь его на вшивость; по повадкам видно, что жребий уже пал...
Что, разжимать руку не хочет? Пальцы мертвой схваткой свело? Товарищ Дзержинский, что же вы смотрите?! Примените ваши методы для получения правдивой информации.
Послышались возня, стоны, храпы...
- Так и есть, Коба, тебе повезло: из всех одному досталось... Ну, не расстраивайся - революционное усердие увеличь, а смерь, когда надо - найдет свое...
Пока, товарищи, не расслабляйтесь, еще один выбор вам сделать предстоит - на кого честь падет данное мероприятие осуществить...
Коба, куда снова лезешь, тебе уже не надо жребий тянуть. Ты уже своё вытащил... Сходи к окну - там водки выпей и плюнь на жизнь, как на заразу...
Снова возникла тишина, цокот подкованных сапог, гортанный кашель...
- Товарищу Серго выпала честь, товарищи!..
- Повезло Кобе! Лучший друг причащать будет...
- Что за неуместные шутки себе позволяете, товарищ Троцкий. Негоже так... Мы же здесь одним делом повязаны.
- Минутку, товарищи, не расходитесь. Товарищ Серго что-то сообщить хочет...
- Товарищи, я долго думал и вот хочу сказать: Владимир Ильич в очень тяжелом положении и вы все знаете, что может утрата произойти в любое время. Сегодня на улице двадцать четвертый год, и если естественный отбор произойдет, то к чему еще и искусственный к нему добавлять? Не много ли потерь в наших рядах случиться может? И так потеряно... слава вождю!
Послышались голоса одобряющие, возражающие и просто галдеж.
Иван Иванович ни жив, ни мертв затаился под одеялом исчерпывая последний воздух в груди. На шевеление его страх наложил запрет, но жажда жизни требовала движения.
- Пусть товарищ Бухарин скажет. У него толковый взгляд прорезался...
- Я вот, что могу предложить, товарищи, если таким образом все сложилось. Пусть произойдет отсрочка на шесть месяцев по делу товарища Кобы, и если Владимир Ильич за это время не умрет - долгих лет ему жизни - то тут уж товарищ Серго никак от своего партийного долга не открестится. Ну, а если беда случится и Владимир Ильич оставит наши ряды, то в счет скорби огромной, мы Кобу в список живых снова впишем.
- Лучше мы его впишем в список двадцать пятого года, первым, - выкрикнул Троцкий, - чтоб жребию передышку дать...
- Ты свои еврейские штучки брось, Лева; тут тебе не синагога, чтоб поучать... - бросил уже порядком подвыпивший Коба. - Если вписывать - так вписывать, а если выписывать - так выписывать. А ты хочешь, чтоб и так, и сяк тебе на пользу было, - и хлебнул еще, прямо из бутылки.
Здесь Иван Иванович не выдержал и пошевелил тело для разминки, еще и воздух умудрился зачерпнуть в легкие. Однако, движение его оказалось роковым. Одеяло с него было сдернуто, и раздался почти истерический голос:
- Товарищи! Эта тля навозная все слышала про наши тайные секреты. Их из него надо бы извлечь навсегда...
Резкий свет полоснул Козюлина по зажмуренным глазам, но он не пошевелился, зажатый в тисках ужаса и изображая прочный сон.
- Врешь, гадина! Нас не проведешь! - в воздухе запахло металлом гильотины.
- Товарищи! Мною, здесь в углу обнаружена бутылка спирта, почти полная. Вряд ли он что-нибудь вспомнит к утру, если ее выпьет, да и выживет ли?.
"Валькина бутылка. Он же метиловый!.. Помру ведь",- пронеслось в голове Ивана Ивановича.
- Давай, друган! Составь мне компанию, - услышал он голос Кобы. - Нам с тобой в первую очередь полагается надраться. Подержите его кто-нибудь, ведь сейчас дрыгаться будет, а я его угощу...
Козюлин почувствовал, как его прихватили за руки, кто-то предусмотрительно сел на ноги... и только успел еще сказать: