- ...Вот так режь, я сказал! - Иван уверенно ладонью отсек на ступне правой ноги оставшиеся три пальца, с небольшим запасом расстояния от них в пользу возможного заражения и развития гангрены, как он сам мыслил.
--
Не губи, сынок! Меня ж засудят, - взмолился лысый пожилой хирург райцентровской больницы. - Ни оправдаюсь ни в жизнь. Отрезать надо всю ногу. Вдруг гангрена? Угроза есть...
Иван благосклонно отодвинул ладонь на сантиметр:
- Больше ни миллиметра не уступлю. Пили, дьявол...
Доктор прикрыл глаза; по его вискам катились крупные капли холодного пота. Он был слишком стар, чтобы не учитывать возможные последствия подобной операции, и далеко не молод, чтобы идти на авантюру. Но пожилая голова, закоксованная шлаками жизнедеятельности, вполне могла дать сбой.
- Я сказал, туточки пили, - командовал Иван, сидя на операционном столе, наотрез отказавшийся от общего наркоза, и употребивший взамен полстакана спирта. Это позволяло ему контролировать ход операции и предупредить "злодейства" доктора, так и норовившего сделать все по правилам...
...И впился рак клешнями в ногу Геракла. Но это не помогло Гидре. Сильнейший из смертных одолел ее, а следом пришла очередь и рака... Ненавидящая Геракла Гера отблагодарила это создание тем, что поместила его на небе.
У Ивана была странная фамилия - Горб. А походка напоминала кривоногого прихрамывающего рака. К тому же он еще и родился в июле. На этом его сходство с земноводными заканчивалось. Правда, еще усы - жесткие, торчащие в стороны. Да и не хромает он вовсе, а идет кавалерийской походкой с раскачиванием туловища. А это совсем другое. И чего же ему не раскачиваться, если вместо одной ноги у него был протез. Обыкновенный пластмассовый протез, который одевался на верхнюю культю и пристегивался ремнями. На такую же "не настоящую ногу" одевался туфель и можно было волочиться за дамами глубоко за тридцать, или подслеповатыми помоложе или же за глупыми немногим более двадцати. Ну, да! Ивану же было - две семьи и трое детей. Одним словом, молодой еще.
Но не под тем созвездием он родился, чтобы милостыню просить или на жизнь жаловаться. Он был не глуп, но и не умен. У него не было одной ноги, за то не было и горба, несмотря на фамилию. И это льстило силе духа... А дух в нем был не малый. Иван уважал чеснок и водку. Не уважал только малые дозы.
Звук тронувшегося поезда, повредившего ему ногу, снился по ночам, но уже не страшил, как в первые годы.
Рефрижераторный поезд на котором он трудился, несся навстречу Дню железнодорожника. Все члены бригады ждали с нетерпением возможность остограммиться и расслабиться по поводу. Начальник их был строгий до придури, но при виде водки и он добрел, да еще по приличествующему случаю. Двое сыновей пили ему кровь, когда он находился в стенах дома в отгулах или в отпуске; "кровососы" - называл он их и сбрасывал бурлящую внутри энергию, в уличных драках и в увеселительных развлечениях. А на работе, он нею насыщался, мордуя механиков. Таким образом, процесс кровообращения замыкался, выматывая всех, имеющих к нему отношение, в приблизительно равной степени.
- Тебе хорошо, сказала жена Василию, - уедешь на несколько месяцев, и с тебя, как с гуся вода. А мне они нервы потреплют, крови попортят, детки-то наши. Я же слабая женщина, что я им могу противопоставить, - и она грозно надвинулась на мужа.
Василий отпрянул от наступающей грудью женщины, и сам подумал: "Скорее бы на работу, в поездку". И тут грудь уперлась в него. Сзади была стенка. Отступать было некуда, и он скривился...
- По глазам вижу, что не о семье ты думаешь, а как бы сдрыснуть от проблем подалее, - прочитала жена мысли мужа.
- Хватит! - заорал Василий, разнервничавшись. - Мне на работе беспокойства хватает, чтобы и дома покоя не знать. Дети уже большие, и обязаны сами продумать, что у них впереди.
- Большие... - всплеснула руками жена. - Это по весу они большие, а по уму так просто "маугли" одичавшие.
- "Маугли" так "маугли", и нечего с ними возиться. Армия перевоспитает, - возложил Василий ответственность за детей на государство.
- Как же, воспитает, держи карман шире... Пить и курить научит, а еще
материться вдоволь.
- Прозевала, радость моя, - оскалился язвой муж, - они всему этому уже обучены в превосходной степени, и не мы тому причина, а улица, хотя свою вину имеем, и еще плоды пожнем...
Проснувшись на следующий день после операции на продавленной больничной кровати, трезвый, в незнакомом городишке, Иван загрустил. Свежая рана ныла, и ему делали обезболивающие инъекции.
На пятый день приехала жена, которой он изменял с разными попадавшимися в командировке по разным городам девицам, и с женщинами неопределенного возраста, молодящихся, кто как мог.
Жить стало веселее. Жена сняла комнатку в общежитии и готовила завтраки, обеды и ужины, обстирывала и ремонтировала одежду мужа. Иван, к тому времени, поприметил свеженькую медицинскую сестру, аромат тела которой, его завораживал и волновал необычайно, а навязчивая забота со стороны жены приелась и раздражала. Приходилось терпеть и сдерживаться между желаемым и необходимым, хотя каждый раз, когда медсестра Клара подносила лекарства или подходила еще по какому делу, он не забывал обхватить ее талию или бедра своими рачьими клешнями. Клара без лишнего усердия, неторопливо, высвобождалась из его объятий, и велев лечь на живот, без эмоционально вонзала шприц с лекарством в уже покореженную возрастом ягодицу. Иван доблестно сносил болезненный укол, демонстрируя мужество. Медсестру, от количества проделанных за свою жизнь уколов, такое мужество ничуть не удивляло, а терпеть приставания пациентов входило в круг ее обязанностей, как она понимала, и там, где обходилось без приставаний, считала процедуру не завершенной, опять же, не испытывая при этом, ровным счетом, ничего.
Этого не могла вынести его жена, краем глаза и женской интуицией дорисовывая то, чего не было, но могло произойти. Иван снисходительно терпел заботу жены, и презирал насмешливо ее женскую ревность. А зря. Результатом того презрения, стало то, что в один погожий день, его, обхватив под руки втиснули в вагон, следующий в направлении дома.
* * *
- Какого дьявола ты на карачках на рельсах расположился, вместо того, чтобы отползти в безопасность?!
- Я старался, - виновато ответил Иван. - Но меня такой смех разобрал, что конечности слушать перестали. Стою на четвереньках; нога на рельсе; поезд двигается; я ногу тащу-тащу, и вижу - не успеваю... И такой смех психический разобрал совсем не вовремя, во вред себе, ведь собраться не могу и только давлюсь от глупого веселья. Видно водка внутренности защекотала.
- Тебе смех, а мне теперь по всем статьям отвечай, и плюс премия долой... Что я жене скажу, тем более младшему велосипед обещал, - ругался зло Василий. - И послал же бог механичков. Знал бы, ни за что пьянку не позволил бы. Хорош праздник - одни убытки. Эх, знать бы, знать бы...
- Ничего не отгадаешь наперед, так что и жалеть не стоит, - оправдывался Иван.
- Отгадывать ничего и не надо, а предусмотреть последствия - обязанность всякого. А ну, распишись в журнале по технике безопасности сегодняшним числом, что инструктаж прослушал и понятие имеешь, как ступать на поручни и слезать с них задом...
Тут только Иван заметил, что начальник быстро строчил в журнале, заполняя необходимые пункты задним числом.
- А ты не кричи на меня, я и так пострадавшее лицо. Вот не стану подписываться под инструктажем, и влетит тебе по самое "не могу".
- Ах ты, шваль кривоногая! Ты мне дополнительно навредить хочешь? Так я тебе и вторую ногу укорочу - все равно за тебя, дурака, отвечать придется.
- Не серчай, Василий, я пошутил, - пошел на попятную Иван. - Мы с тобой теперь вместе потерпевшие: я - больше, ты - меньше.
- Чего же это я меньше, - не согласился Василий. - Ты по своей вине попал, дурья башка, и меня туда же тащишь, без вины виноватого. Тебе отрезало и ладно, а меня теперь целый год склонять и таскать по начальству будут. Так что, кому не повезло больше, еще разобраться надо.
* * *
- Эх, понеслась душа в тартарары, - так размышлял Иван, стоя на костылях и приняв на душу отменную дозу алкоголя.
На ногу стать было невозможно, так как эскулап с тридцатилетним стажем работы, поддавшись на требования Ивана, отпилил ступню строго по обозначенной черте, перерезав сухожилия, впопыхах забыв, видно, анатомию, бес в седину... Опять же, излишний возраст не на пользу пошел, волнения разные всякие... В результате без вины пострадавшие сухожилия пришлось закрепить пучком на пятке одним узлом, что впоследствии вызывало дикую боль при попытке стать на ногу. Полгода Иван пытался сделать невозможное: приучить ногу не болеть при опоре на землю, а себя - не обращать внимание на боль, пронизывающую тело. Рана затянулась, нога поджила и выглядела вполне прилично, уложенная аккуратно на диване. Но стоило спустить ее на пол и опереться, как все приличия улетучивались и Иван несносно ругался матом, кляня поезда, вагоны и их колеса вместе с рельсами, не стыдясь домочадцев и присутствующих.
Жена и дети, слыша страшный мат из комнаты отца, знали наперед о неудачной попытке закалить ногу очередным испытанием, в попытке заставить укороченную конечность выполнять требуемые функции. "Зараза безпалая, кронштейн тебе в задницу", - это были единственный приличные слова, которые разгневанный инвалид посылал ни в чем не виновной ноге своей. При употреблении других выражений, жена быстренько ретировалась во двор, и только дети прислушивалиь к словам взрывающим воздух, юными головами усиленно соображая и одновременно желая представить: "Как же такое может быть?.."
* * *
"Резать надо выше, чтобы исправить небрежность, - сообщил Ивану хирург его поликлиники", - иначе никак боль не обуздать.
Иван послал его грубо в неприличном направлении, пригрозив костылем за такое решение проблемы. Доктор пожал плечами, то ли давая этим жестом разрешение Ивану на право выбора, то ли предвидя неминуемый возврат пациента к предложенному предложению.
Иван шкандыбал по улице на костыликах, разгоняя стаи сидящих на асфальте воробьев, и бурлил проклятиями в сторону сложившихся обстоятельств и людей к ним примыкающих. Дома он излил оставшуюся желчь на жену, подцепив клешней ворот халата, и выдрав его с "мясом". Жена не согласилась с таким ходом дела, и вооружившись шваброй, приняла убедительную позу, ни сколечьки не считаясь с тем, что инвалидам надо уступать, чему ее так убедительно учили в школе. "Учителя, хреновы, - подбадривала она себя, - сами и уступайте, а у меня уж сил никаких нет, убила бы, гадину". Впрочем, она была отходчива. Хорошая, такая, жена. Муж это знал, и потому хамил без ущерба для себя, но с оглядкой.
- Водку давай, - крикнул Иван, водрузившись в кресле, и откинув костыли в сторону. Он оценил слабость своей позиции и принял компромиссное решение, - водку неси, - сурово повторил, оповещая всех о скверности настроения.
Жена пошла на компромисс и отправилась в магазин за ненавистным ей продуктом. Позже, Иван, скрипя зубами, позволил подать себе тарелку с закуской к стакану водки. Вечер принял напряженно заунывный характер с непонятной перспективой решения вопроса об опоре не желающей служить по назначению.
* * *
- Какого дьявола, ты не остался в машинном отделении грузового вагона, когда поезд тронулся? - вопил Василий, держась за голову, и бегая из угла в угол.
- Нашел дурака! Вы здесь водку пить будете, а мне торчи в пустом вагоне, быть может несколько часов, - хрипел Иван срывающимся от боли голосом.
- Что теперь будет, - не переставал причитать Василий. - Все шишки на меня свалятся. Еще и пенсию, такому козлу, выплачивать присудят. Вот же жизнь - плутовка: как ни берегись, а она с такой стороны к тебе подрулит, что не ждешь...
Он схватил со стола нож и бросился к Ивану. У того второй раз за короткий срок потемнело в глазах.
--
Положь, Васька, нож, - завизжал он, - только хуже себе усугубишь.
Механики навалились на Василия с двух сторон, пытаясь обезвредить одного и уберечь второго.
- Вот придурки, - взвопил Василий, - болваны недоношенные! Сапог разрезать надо, чтобы снять и к ране подобраться - уроды безмозглые.
Механики вмиг отскочили в сторону.
- Что стоите, - крикнул он, - как на экзамене, вместо того, чтобы извилиной шурудить. Мигом жгут и бинты тащите из аптечки.
Механик со стажером бросились исполнять распоряжение, мешая друг другу, и радуясь своей первоначальной ошибке.
Василий перетянул жгутом травмированную ногу выше колена и, разрезав ножом сапог от голенища до подметки, стал аккуратно снимать его с ноги потерпевшего. Носок сапога был представлен ошметками, перемазанными кровью и наводил уныние на бригаду.
Иван не смотрел на происходящее, отведя глаза в сторону и жалобно скулил, изображая на лице конец света.
Молодой стажер-механик Лешка выскочил в туалет опрыскать лицо водой от подобравшейся тошноты со жгучей тоской. Пить алкоголь не хотелось, в животе опустилась настороженность. "Вот она, новая работа, как начинается, во всех своих прелестях", - подытожил дела Лешка.
- И это всех делов-то, - раздался радостный голос Ивана. - Двух мелких пальцев всего-то и не хватает. Ну, и бог с ними! Наливай, старшой! Отметим праздник по нашему, по-железнодорожному...
Это случилось как раз в тот момент, когда Солнце поменяло направление движения и начало двигаться снова на юг.
Богиня Гера водрузила на голову венок, набранный из цветов с Олимпа, благоухающих нектаром. Она очень хотела быть не только могущественной, но и соблазнительной...
Всего этого не ведал Иван, но и Гера по мелочам не разменивалась. Богу богово, а в школе лучше проявлять усердие, чтобы выработать предусмотрительность и чувство уверенности в содеянном, то, чего, как раз не хватало Ивану.
Василий, однако, не разделял радости Ивана, хотя водки налил. Полстакана.
- Полный, - командовал Иван, разгорячась. Он чувствовал себя именинником.
Ему долили еще немного. Иван, с отставленным в сторону мизинцем, выкрикнул тост: " За нас железных, в смысле, железнодорожных!", - и вылил содержимое стакана в рот. Ему хотелось выпить вместе со всей бригадой, но дождаться остальных не получилось - очень хотелось выпить, и он не отказал себе в желании. Постепенно за ним подтянулась и бригада, еще не веря, что все обошлось мелким испугом и двумя отрезанными на ноге пальцами. Ивановыми...
- Еще, в футбол, Иван, бегать будешь. Большой-то палец цел. А мелочь и не нужна вовсе, - спрогнозировал механик Толян, ходивший в походы еще на первых атомных подлодках, покорявших северные и южные моря. Он был совершенно лыс, то ли от влияния физических сил при обслуживании смертоносных механизмов несовершенных субмарин, то ли это исходило по генетической линии и было естественно. Он был добрый малый, запуганный службой во флоте или еще какими-нибудь жизненными обстоятельствами, но Василий на него имел магическое влияние. Стоило тому только взглянуть на Толяна, как у механика душа уходила в пятки.
Он прошел огонь и воду, и медные трубы во время службы на флоте, но выдержать, когда Василий серчал, не мог. Василий же нервничал по каждому поводу, и видя такую подотчетную душу, бушевал искусственно чаще положенного.
"Вот она, благодарность, - возмущался он, - я его третий раз с собой в поездку беру, всю ответственность на него возлагаю и никакой почтительности в ответ". Толян краснел, что-то ворчал, хватал себя за ворот рубахи, но ничего вразумительного ответить на мог.
Как то, спустя много рабочих и бытовых скандалов, обрушившихся на Толяна со стороны начальника, стажер Лешка спросил у него: "Если у вас такие скотские взаимоотношения, почему ты ездишь с ним в поездки, а Толян?"
" А вдруг, следующий начальник будет еще хуже", - последовал ответ. Лешка почесал волосы на затылке и выдал свою версию: "А если окажется лучше?.."
Толику на голове чесать было нечего...
* * *
Дети раздражали Ивана тем, что у него болела нога; и жену, вертящуюся вокруг него в заботах нельзя было сравнить со свежестью молоденькой медсестры, как весну с затянувшейся сверх срока зимой, к тому же с мерзкой слякотной погодой.
- Маня! - Кричал Иван, выпив водки. - Поди прочь, - когда она появлялась. - А впрочем, постой; забери грязную посуду, и с кухни ни ногой. Нога болит - не то бы дал тебе в ухо. Да, доброта меня погубит. Детей жалко - уродами вырастут без отцовской железной руки, потому я встать обязан. - Такая мысль бурлила пьяный мозг Ивана.
Жена стояла в дверях, выслушивая монолог, и решая, как на него дать сдачи покрасивее. Но пьяное состояние мужа охлаждало пыл горячей женщины. Она молча держала посуду стремительно раздумывая: бросить ее в мужа, разбить об пол или отнести на кухню. Как всегда, желание было задушено чувством необходимости, так свойственной женщинам. Зато на кухне она дала свободу чувствам, и гремела посудой и кастрюлями, как африканский боевой отряд в момент исполнения ритуального танца перед выступлением в поход.
В трезвом состоянии Иван был куда почтительней с женой, потому как твердо был уверен: если, что случиться, то тащить его на своих плечах возложено на нее, и она свою ношу не уронит. И время от времени, он одобрительно похлопывал свою Маню по заднице, отдавая дань уважения, и подчеркивая этим заслугу жены в его глазах. Та настолько привыкла к подобным ласкам, что относилась к этому, как лошадь, которую гладил по морде хозяин, а далее, без всякого перехода, лупил по крупу.
Жена же почитала супруга за хозяйственного человека, потому что тот тащил в дом все, что ни загребала его рука на дороге, на работе, в пивном баре... Кладовки их квартиры ломились от добра ожидающего времени своего применения. Многие предметы ждали своей участи десятилетиями, о многих из них забыл сам хозяин, поскольку они обкладывались новыми находками, заслонявшими их от света, и не видимые, не могли служить для возможного использования. Но из недели в неделю, из месяца в месяц им всем приходилось тесниться снова и снова. Здесь же хранился и ящик с рогатками, предназначенным для стрельбы по мишеням. Ящику повезло больше остальных предметов, так как собираясь на службу в командировку, каждые два-три месяца хозяин открывал его, стирая шершавой ладонью пыль, и отбирал две рогатки, которым предстояло поколесить вместе с ним по стране.
Много лет назад, умирая, его отец завещал все свои деньги, накопленные за жизнь, в Фонд Мира, куда они и поступили по воле завещателя. Теперь же Иван решил наверстать упущенное и своим детям оставить наследство для их поступательного движения вперед. Вот откуда у него появилось стремление тащить все в дом и хранить до тех времен, когда оно может хоть как-то сгодиться. Вдруг, бесценная ныне вещь через какое-то время станет антиквариатом, или не нужные никому гайка, колесо, ножка стула найдут свое место в жизни. Жена, когда муж не видел, вытаскивала из кладовок ту часть хлама, которую можно было достать рукой и выбрасывала на мусор тайком. Но пополнение кладовок не нужным хламом восполнялось быстрее и интенсивнее, чем этому противодействовала женщина. В конце концов, она отложила свое желание в сторону, видя бессилие перед захламлением кладовок, строго решив не допустить расползание хлама за их пределы. Но уступив в одном, в прочем поступаться она не собиралась.
* * *
Иван вставал с рассветом и сразу включался в хозяйственную деятельность. Прежде всего, задумывался, чем бы заняться, чтобы пользу принести. Если ничего такого на ум не приходило, просто точил ножи или стругал из спичек зубочистки для бригады. Любовью к технике он не страдал, и даже несколько ее страшился, хотя обслуживание и входило в его непосредственные обязанности. Рефрижераторным бригадам в командировку, вместе с другим необходимым в работе имуществом, выдавали спирт. Какое же было удивление Ивана, когда на десятом году службы он случайно узнал, что этот продукт бригада получала не для простого удовлетворения нутра, как он полагал столь длительное время, а для промывания контактов и использования в галоидной лампе, служащей для нахождения утечек хладогента в холодильных системах. Это настолько задело за живое механика, что он тут же, возмущенный, выбросил ее за борт движущегося поезда, чтоб ни следа, ни духа ее не осталось. Но с тех пор, если можно было его чем-либо оскорбить, так, что просто враг на всю жизнь, и никакой кровью не смыть - так это малейшее упоминание про эту позорную лампу, чтоб ее подкинуло, разорвало на части и унесло их прямехинько в приисподнюю, а того, кто упомянул - цур его, цур...
Однажды, Василий проснулся от звука сыпящейся щебенки. Поезд стоял. Он прислушался, замер, недоумевая, откуда этот странный звук может возникнуть на рефрижераторном поезде. Предчувствуя недоброе, и готовясь к худшему, он на цыпочках подошел к двери спальни, и пугливо открыв ее, выглянул в коридор. Возле входной двери на полу громоздилась целая куча мелких камней, которая на глазах росла, так как Иван высыпал на нее, из своих оттопыренных карманов, все новые и новые порции.
- Иван! - вскричал, непонимающий содеянного Василий, - ты умом потратился? Так езжай домой, я тебе бумагу с резолюциея временной дам: зачем на чистый пол щебень сыплешь?
- Вася, не ругайся, - уверенный в правоте своего дела, ответил механик, - нам необходимы стратегические запасы этого сырья, ведь в зону въезжаем...
Василий медленно начал соображать, что к чему. Школьники, подвыпившие подростки, и прочий неуравновешенный люд обстреливал камнями поезд. Их вожделенная цель была - попасть в окно. Для пресечения этих деяний на каждом рефрижераторном поезде имелся запас рогаток, которые активно использовались для отпора нападающих. Самыми камнеопасными зонами считались Средняя Азия, Кавказ, и как ни странно, Москва. В остальных районах молодежь, как-то меньше увлекалась битьем стекол в вагонах. То ли мода еще не подошла, то ли еще какое препятствие мешало распространению этого занятия. Но то, что какой-нибудь случайный камень не залетит в окно и разобьет зеркало, голову или то, что попадется на его пути, никто не мог не учитывать находясь в любом месте страны. Страна кишела разнообразием индивидуального мышления, как и камнями вдоль железнодорожного полотна, и оттого многие не отказывали себе в удовольствии поднять снаряд и запустить его в вагоны движущегося поезда. У механиков этого же поезда было свое увлечение: упражнение в точности стрельбы из рогатки по движущейся мишени. В данном случае мишень была неподвижна, а двигался сам поезд. Отличным результатом считалось попасть в лампочку на столбе, или в ненавистного хомо сапиенса с камнем в руке, выбирающего удобный момент для его применения. Сколько было пострадавших с обеих сторон, статистика не сообщала, но с определенного времени на окна рефрижераторных поездов устанавливали решетки. Решетки эти отодвигались в сторону на некоторых окнах, видно затем, что бы механики могли вести прицельную стрельбу. С этого момента стратегическая инициатива перешла в их руки.
"Любите технику, дети! Она поможет вам не только в работе, но и в жизни", - прошептал назидательно Иван, поразив неродивого детятю с камнем в руке. Хоть он и сам страшился ее, но преимущества оценивал полновесно и безоговорочно.
* * *
Полгода напряженной деятельности головного мозга, пытающегося найти выход из создавшегося положения, не дал результата. Все решения были отрицательными. Иван по утрам лупил себя ладонями по голове пытаясь стимулировать работу мозга. Не видя результата, он перешел на кулаки. Но это тоже ни к чему хорошему не привело. Голова стала раскалываться изнутри, то ли от его массажа, то ли от чрезмерного количества алкоголя выпитого накануне.
"Без помощи Геры не обойтись", - подумал Иван и стал ждать знамения.
Когда застывшее в этом положении лицо увидела дочь, она спросила:
- Папа, что с тобой? Ты меня пугаешь. Может тебе принести чего-нибудь, что могло бы как-то?..
- Не мешай, дочь. Я жду решения свыше...
Дочь посмотрела вверх; ее взгляд ничего не обнаружил, и она убедила себя в том, что у отца не все в порядке с головой.
У Ивана голова действительно гудела от мыслей; от мыслей, как встать на ноги, чтобы не остаться беззащитным.
" Я - Иван, сын Ивана, рожденный под созвездием Рака, защитницей своей почитаю богиню Геру, повелительницу людей и событий, супругу могущественного Зевса, покровительствуемый Меркурием, обожающий серебро и понедельник с четвергом, взываю к высшим силам за помощью и советом: куда мне идти, куда податься в моем плачевном незавидном положении, в котором каждый может меня уязвить, обидеть, насмеяться..."
- Папа, ты молишься? С каких это пор ты в верующие записался?
- А вот это не твоего ума дело. Иди ты к ... Иди на кухню, помоги матери посуду мыть.
"Иди ты к ... - может это и есть послание свыше, - бормотал Иван. - Идти - понятно, только к кому не ясно; не досказано последнее слово. Но значит это слово мне известно, если его не досказали..."
- Мама! С папой совсем плохо, я смотрю, - сказала дочь, входя на кухню. - То его только нога беспокоила, а теперь и голова в компанию напросилась: что-то бормочет, то ли молится, то ли бредит. Надо что-то предпринимать, пока еще не глубоко дело зашло, а иначе, потом попробуй вернуть его мозги с неведомого мира, мать.
- Я понял, я домек! К доктору они меня посылают, к хирургу! - несся победный клич с комнаты отца.
- Я же тебе говорила, мама, - сказала дочь. - Надо скорую помощь вызвать, пусть оценят степень затмения...
Мать уже бежала в комнату мужа, возбужденная тревогой сердца.
- Маня! - ревел Иван, - я знаю, что надо делать. Меня прозрение посетило. К доктору надо идти, к хирургу, хрычу этому... Похоже, он прав оказался. Операцию надо делать - других путей не дадено. Его хренова правда вылезла верной. Пусть радуется гад - что оказался прав.
* * *
Поезд громыхал колесами на стыках, несясь вперед, перемещая грузы из одной точки на карте в другую, тем самым способствуя развитию хозяйственной жизни страны.
Бригада спала. Иван точил ножи, раздумывая с какой стороны лучше подойти к вопросу разделки барана и приготовления продукта. Баран, купленный накануне для пропитания бригады, временно находился на сохранении в аппаратном помещении, как самом прохладном месте. Выбрали на базаре самого крупного. Выбирал Василий по праву командира.
Иван при помощи топора лихо расправился с тушей. Эту часть дела он знал. Вот с приготовлением блюда из баранины дело обстояло хуже. Желание порадовать бригаду его обуревало: проснутся - а уже все готово, на те, кушайте на здоровье. Хозяйственный был Иван человек, не мог сидеть без заботы. Готовить решил на двух больших сковородах, чтобы не оттягивать завершение.
Когда солнце встало достаточно, члены бригады потянулись в душевую прибрать себя к грядущему дню.
В коридоре и на кухне стоял неимоверный смог, который Иван пытался выгнать через опущенные окна вагона.
- Я вам барана приготовил, пока вы спали, - в глазах его светилась радость от содеянной пользы.
В воздухе стоял запах подгоревшего мяса. Все собрались на кухне, созерцая Ивана и две заскорузлые сковороды.
- А где же мясо, где сам продукт?..
- А вы посмотрите вокруг внимательнее - вон, на столе, стоит литровая банка, и Иван лихо сбросил с нее крышку.
- А где остальное мясо? - спросил подозрительно Толян.
- Здесь все...
Василий взял вилку и покопавшись нею в банке вытащил одну из шкварок. Он подозрительно взял ее в рот и попытался разжевать:
- Так ты целого барана в литровую банку загнал?
- Да, - гордо ответил Иван, - это я...
- Дурак ты, Иван, сказал расдосадованный Василий.
- Ничего я не глуп. Я просто деятельный. Вот вечно так: сделаешь людям пользу, а они - не довольны.
- А ты пробовал свою пользу?...
- Что ее пробовать - тушенка, она и есть тушенка.
- И эти зажаренные шкварки ты называешь тушенкой? - рассердился Василий.
- Я же , как лучше хотел, для вас старался, - жалобно задрожал голосом Иван.
- Сколько времени ушло на приготовление этого блюда? - поинтересовался Толян.
- Часа три, четыре... от силы, пять. Говорил же: для вас старался...
- Теперь, если ты его за час съешь, то можешь войти в книгу рекордов Гинесса, как человек, съевший барана за один час, - расплылся в улыбке Толян.
- Не видеть ему Гинесса, - злобно сказал старшой. - Я на зуб продукт опробовал. Эти шкварки прочнее чугуна будут. Даже, если мы всей бригадой усядемся их пережевывать - это недели на две будет... Иван, а ты не шутишь? Тут точно весь баран уместился? Может где -нибудь мясо еще осталось? - в последний раз решил удостовериться Василий, в надежде, что не все так плохо.
- Ну, что ты, Вася. Чтобы я своих товарищей обманул... Весь он здесь, в банке.
- Лучше бы ты нас обманул, - сказал обречено Василий, и пошел умываться водой.
* * *
На этот раз операция Ивану была проведена по всем требованиям и выполнена искусно. Хирург откромсал ступню повыше косточек и умыл руки. Дальше дело было за протезистами.
Ивана привезли домой, расположили на подушках для удобства, налили водки, чтобы он смог обозреть радужные перспективы впереди.
"Протез, так протез, - успокаивал он себя, - бегать не смогу, а ходить вполне управлюсь".
Но протезисты оказались против... Их крючкотворы чиновники, бюрократ на бюрократе, разъяснили Ивану, что протезы у них имеются только стандартные, под стандартную культю. А иванова не дотягивала до таковой почти на тридцать сантиметров.
- И что же делать в этом случае? - спросил наивно пациент.
- Сами понимаете, вы ж умный - пилить...
- Что пилить? - с ужасом осведомился Иван, подозревая недоброе.
- Ногу, ногу, уважаемый, - ответили ему, с досадой на его непонимание.
Ответ Ивана был матерный и очень обидный для протезистов; в его он вложил всю силу душевной ненависти и презрения.
Ему пригрозили милицией, которую он тут же обозвал не лицеприятно.
- Хулиган! - крикнул во след, раздувшийся красным шариком протезист. У него все члены были в комплекте, и он не воспринимал события так трагически.
Иван выскочил от протезистов и заскакал на костылях так быстро, что жена смогла догнать его только возле такси.
Спустя полгода Иван сидел на подушках и пялил глаза в потолок в поисках выхода из жизни, стремящейся загнать его в тупик. Губы сами стали шевелиться, а его измаявшаяся душа и тело запросили помощь:
"Я - Иван, сын Ивана, рожденный под созвездием Рака, защитницей своей почитаю богиню Геру..."
- Мам! Папка опять с ума спятил. Бормочет что-то про себя и на потолок все смотрит.
Маня зашла к мужу и убедилась, что дочь говорит правду.
" ...взываю к высшим силам за помощью и советом..." - полушепотом бормотал Иван.
- Ваня, может тебе водочки дать? - засуетилась супруга.
- Иди ты к ... Одним словом на кухню!
Жена вышла за дверь и прислушалась.
" Иди ты к ... - снова повторил муж. - Куда же они меня снова направляют? Опять же не называют конкретно. Видно подразумевают, что я там уже был или же, это место мне хорошо ведомо. Неужели снова к хирургу? Неужели слова протезиста несли в себе единую истину. Какой абсурд, а я страдай.
- Мне это дело привычное, - сказал хирург, выслушав исповедь Ивана. - Только скажи, когда готов - сделаем в лучшем виде.
В этот день Иван напился так, что жене пришлось бегать к соседям одалживать "утку" или по больничному судно, так как существовала серьезная угроза подтопления...
Хирург не соврал: сделал все как и в прошлый раз безукоризненно, операция прошла гладко. Рана зажила быстро и новый протез был готов согласно установленному сроку. Еще два месяца ушло на привыкание к инородному телу, правильное пристегивание протеза, чтобы нигде не натирал живое тело, тренировку ходьбы и моральное восстановление.
Процессу помогала водка, - как считал Иван.
" Если бы ты не пил, все скорее утряслось", - корила жена мужа.
Детям показалось, что отец встал на ноги очень быстро. Их молодые забавы и взаимоотношения со сверстниками казались им куда более важными, чем отцовская нога. Они жалели его, но как-то поверхностно.
"Сердца у вас нет, - говорила им мать, - сколько сил положено, и где благодарность?"
"Мама! Не сердца, а времени. Вам бы наши проблемы и уроки, опять же денег катастрофически не случается в карманах, - отвечали ей дети, - вы бы то же зачерствели, будь на нашем месте".
... Еще через несколько месяцев Иван отправился на работу в депо выяснить отношение со службой.
Он подбоченился, внутренне переживая, стараясь не хромать. За это время он так складно научился ходить, что определить отсутствующую ногу было не возможно. Ему очень хотелось вернуться на старое место работы, ездить в поездах, как прежде, смотреть на мир, радоваться его непредсказуемости и неожиданностям.
Удача шла сама ему в руки, не зря,выходя из дому, он куражился перед зеркалом. Начальнику депо в этот день комиссия из министерства за ведение дел отпустила благодарность и денежное поощрение. Он был в хорошем расположении и уже слегка успел отметить успех, оставляя за собой легкий запах ддорогого алкоголя. Продолжение предстояло вечером в узком кругу коллег.
В этот момент Иван его и прихватил на горячем:
- Вернулся для прохождения дальнейшей службы, - доложил он и вытянулся по струнке в ожидании приговора.
- Какая там служба, - сказал присутствующий кадровик, - тут бы хоть...
- А вот какая, - встрепенулся обречено Иван, и станцевал превозмогая неудобство и боль, то ли матросский танец, то ли цыганский с приседаниями, выбрасывая в стороны поочередно и то ноги, то руки, похлопывая себя по чем попало, без навыков к танцевальному искусству. Забавно получилось, по клоунски, но от души.
Начальник депо засмеялся. Присутствующие поддержали следом...
- Так что же с тобой все же делать? - у начальника было очень хорошее настроение.
- Как что? - расхрабрился Иван, - восстановить в должности механика и отправить в поездку.
- А медицинскую комиссию, как ты проходить будешь? Подумал?
- Вы же ничего не заметили, и они не заметят...
- Ладно, шут с тобой, восстанавливайся. Я распоряжусь, - у начальника было чрезвычайно хорошее настроение, до невозможности отказать.
Так Иван Горб стал единственным в стране механиком рефрижераторного поезда будучи инвалидом лишенным одной ноги. Это явилось подтверждением, что чудеса сбываются не только на Новый год.
Иван по привычке вставал с рассветом, и сразу задумывался какую пользу сотворить. Жизнь вошла в былое русло. Он любил ходить по городам, где бывал их поезд и показывать свое умение не отличаться от двуногих людей, с дальнейшей обязательной демонстрацией своего протеза. Удивление публики вызывало в нем нескрываемую гордость.
Как-то в столице Грузии, когда их поезд готов был к отправке, обнаружилось отсутствие Ивана. Начальник вынужден был дважды срывать стоп-кран в ожидании пропажи. Наконец, та появилась, скоро шкандыбая по рельсам. Видно было издали желание Ивана успеть на рабочее место. Откуда-то появилась хромота больше обычного; он приближался, клюя носом в землю, словно шлюпка идущая по волне, вверх - вниз, вверх - вниз. Когда поднялся на борт, все стало до смешного понятно. Иван погнался за модой и купил туфли на толстом высоком каблуке. В них и решил явиться сотоварищам на зависть. Но, как часто бывает, задуманное отвернулось в сторону: пока он торопился на отходящий поезд, один каблук отскочил и потерялся, трясця его дери, вечно так случается, если чего-то очень хочется. Вот на одном каблуке и вырисовывал поклоны, словно рыбацкая лодка, скачущая по волнам, спешащая укрыться от уже настигающего шторма.
- Что я теперь жене скажу, - сокрушался новоявленный модник, держа в руке пару с одним каблуком невероятной высоты.
- Не расстраивайся излишне, скажешь, что купил полуфабрикат. Зато дешево...
Ночью Иван стоял у опущенного окна и наблюдал внимательным глазом созвездие Рака.
"Какая же это клешня, - говорил он вслух, - натуральное переплетение сперматозоидов. Кстати, о сперме - жаль, что каблук потерял, а то бы в следующем городе хорошенькую мадам мог бы мороженным угостить, и с ней радость познать... А что ж, деньги есть, обидно только за те, что на туфли пошли. Как теперь с женщинами быть? И туфли не надеть, и затраты понесены зазря. А можно ли впустую потраченные средства, засчитать, как истраченные на прихоть барышни, такой пышной, пружинистой, ну, знаете сами?.. Может на душе легче станет? Статья расхода оправдательно выглядит, и с истиной потерей смериться проще.."