Аннотация: Рассказ о прошлых жизнях, воспоминаниях, любви и власти, смысле жизни, и о том, откуда и куда мы идем и кто мы на самом дел.
ЕЁ ИМЯ
РАССКАЗ
Антон Ско
Мы проживём эту жизнь многократно
Время расколет каждый наш атом
И соберет их в новом порядке
Связь не прервется, всё будет в порядке.
(с) Би-2, "Тёмные небеса".
- Мартини?
- Ооо! А есть с чем?
- Сок. Яблочный.
- Потянет. В прошлый раз был персиковый - ооочень сладко. Слишком.
Он наполнил стаканчики и убрал бутылку в рюкзак, подальше от пока что скрытого за облаками солнца.
- За встречу. Мы наконец-то сделали это.
- И за... погоду. Чтобы без дождика.
Они едва коснулись губами напитка.
- Не беспокойся, - сказал он, смакуя терпкое послевкусие. - Сейчас тучки разгоним. Через полчаса будет солнце. Но не очень много. А то зажаримся.
- Ну, так и быть. Ради разнообразия поверю.
Он пододвинул рюкзак под голову, лег на спину, держа в одной руке пластиковый стаканчик, другую положив запястьем на глаза.
- Расскажи что-нибудь.
- Подожди, разгоню тучки.
Она вздохнула. Достала полотенце и, пользуясь секретными женскими техниками прилюдного переодевания, облачилась в купальник. Он отнял руку от лица, сел, отхлебнул вермут с соком, осмотрелся.
- Ты не видела переодевалку? - он отставил стакан и принялся копаться в рюкзаке.
- Где-то там была.
- Ладно, - он извлёк из рюкзака плавки. - Ты смотри в ту сторону, а я сделаю вид, что не смущаюсь.
На этих словах он снял майку, не вставая, стянул с себя шорты вместе с трусами, надел плавки, убрал вещи в рюкзак, пододвинул его под голову, поднял стакан и лёг обратно.
Она смеялась, едва не подавившись вермутом.
- Ну ты и наглый!
- Я же только делал вид, что не смущаюсь, - лениво пробормотал он. - Так что на самом деле - не очень.
Они лежали и говорили о ерунде. Вышло солнце. Трижды он обновлял пластиковые "бокалы", на обоих опустилась приятная расслабленность и лень.
- Расскажи что-нибудь.
- Что тебя интересует? Как разгонять тучи?
- Нет. Расскажи что-нибудь про меня. Ты говорил, что вспомнил мои прошлые жизни.
Он крякнул. Больше вермута плеснулось в его стакан. Больше сока. Он выпил, а брови его всё не желали опускаться.
- Ну, солнце моё, ты уверена, что тебе это нужно?
- Да, - она не открывала глаз, хотя лицо было повернуто к нему.
- Но в них нет ничего интересного. Более того...
- Ну и что.
- Более того, - продолжил он, - Там очень много грусти. И страданий. Оно тебе надо?
- Ну, раз я спрашиваю, значит надо.
Она открыла глаза. Два изумруда. Не хватало только рыжих волос. Но и без этого её взгляд... он засмотрелся и пролил немного сока на плед.
- Что ж, если прям надо... - пробормотал он, вытирая плед и ладонь салфеткой.
- Расскажи мне историю, - она улыбнулась и закрыла глаза. - Как всё было.
- Что ж... - повторил он, ложась рядом и подкладывая согнутые руки под голову, лицо его было озадаченным и хмурым, и вдруг прояснилось. - Тогда слушай.
"Паланкин проплывал через базарную площадь. Два носильщика держали на плечах каждую из четырех коротких ручек, украшенную резьбой и эмалью. В паланкине было двое. Нет, конечно же трое - прислужившая им девочка, что наливала в кубки купленный здесь же на базаре охлажденный фруктовый сок с водой - чтобы не было слишком сладко. Эта же девочка принимала у распорядителя, суетившегося вокруг паланкина и покрикивавшего на нерасторопных торговцев, другие покупки - спелые финики, инжир, сливы, щербет и халву. Но ни распорядитель, ни одна из его восьми дочерей нас пока не интересуют. Нам интересны те двое, что ехали в том паланкине. Он был не молод. Длинная борода, в которой перец смешался с солью пополам, большие глаза мудреца и поэта - подобны озёрам на смуглом, почти черном от природы и длительных путешествий под солнцем, лице. Он принял у служанки кубок, взмахнул им в сторону человека напротив и произнес: "Как же мне с тобой повезло"".
- Там же девушка? Обязательно должна быть девушка.
"Напротив устроилась полулежа на подушках, действительно, девушка. Она была молода, весьма хороша собой. Её темно-русые волосы были покрашены в черный, как и брови. Запястья и лодыжки украшали рисунки хной и звонкие браслеты, даже в прохладной тени паланкина её смуглая от солнца кожа казалась, в сравнении с его, бледной. "Могла ли я подумать, что смерть до сей поры неизвестного мне человека, подарит мне шанс на новую жизнь. А мне повезло с тобой, что ты превратил этот шанс в реальность." Она салютовала ему смоквой и поклонилась.
Она не была ни принцессой, ни из знатного рода. Она вообще была чужестранкой. Когда ей было двенадцать или тринадцать, на нёсший её корабль напали недруги или пираты. Куда она следовала и с кем, она так и не пробовала вспоминать. Её и других иноземок со светлой кожей взяли в плен и продали с торгов. Женщина, похожая на змею, с неизвестными ей символами на лице и ладонях, долго осматривала её, руки, ноги, велела сесть, встать, постоять на одной ноге, заставляла открыть рот, долго что-то щебетала на местном языке, пока не нашли переводчика и тот сказал: "Громко и долго крикни". Она повиновалась. Женщина-змея улыбнулась и купила её за меру серебра.
Несколько месяцев она жила в крошечном глиняном доме, каждое утро женщина-змея уходила с двумя темнокожими стражами, каждый вечер возвращалась, иногда приводила с собой рабыню, и та поселялась там же. Когда рабынь набралось девять штук, они выдвинулись перед рассветом. За городом ждал караван. В долгом пути через пустыню и горы одна из рабынь умерла. Когда они проходили земли диких племен, на караван напали, и оба темнокожих стража погибли, защищая женщину-змею и её товар. Чтобы нанять новых, пришлось продать одну из оставшихся восьми. В большом городе, где они садились на корабль, ночью кто-то утащил еще одну девочку. Её крики и плач скоро оборвался в ночи. Однако, после сравнительно короткого путешествия на корабле, они оказались в большом городе, богатом на сады и цветные одежды, высокие строения и широкие площади. Всё происходило как будто не с ней, как будто во сне. Ей было любопытно, что произойдет дальше. Не было ожиданий или страха.
Язык здесь был другим. Их отвели в храм. Перед П-образным строением раскинулась площадь, в центре площади - место для погребального костра. Они стали служанками. Те, кто не умели шить или готовить, получали более тяжелую работу. Остальные - чинили одежды, чистили утварь, помогали на кухне. Они больше не видели женщину-змею. "
- Это так странно - покупать служанок так далеко, рискуя их везти...
"Слушай дальше. Налилась мёдом полная луна, и снова истлела в ночном небе. Прошел месяц. Когда это впервые произошло. Похороны. Служанок вывели на из храма и посадили на каменные ступени вдалеке. Было много факелов, много народу. Когда запылал погребальный костёр, раздался страшный, почти не человеческий вой. Это были голоса из иного мира. Отвратительны, чужды, прекрасны. Плакальщицы. Они стояли на отдельном помосте, облаченные в ритуальные одежды... Ты не спишь еще?"
- Дурак что ли? Мне интересно. Но можно чуть побыстрей.
- Окей.
- И мартиньки налей мне, пожалуйста.
"Им предстояло стать плакальщицами или танцовщицами при храме. Пока они изучали язык и делали простую работу. Тех, кто не преуспевал в обучении, отправляли на работу потяжелее. Еще через месяц пришла женщина-змея - храмовая танцовщица - и начала их учить. Её учили разным ритуальным танцам вместе с дюжиной других девушек-подростков, долгие, утомительные тренировки, день за днем. Она начала забывать родной язык и запоминать язык здешних мест. Когда она освоила несколько ритуальных танцов, её и двух других девушек посадили в крытую повозку и увезли за город. Там, на берегу моря, где с грохотом швыряет воду на камни прибой, их учили кричать. Это не было ни пением, ни плачем. Это должен был быть крик, рёв, клёкот и стон. "Для чего это", - спросила она у женщины-змеи, но та лишь ударила её хворостиной и велела продолжать. "
- А правда, для чего это?
- Пойти что ль за хворостиной сходить...
- Ну ты потом расскажешь?
- Ты сама вспомнишь. А не вспомнишь - расскажу обязательно.
- Ну лааадно. Поверю тебе на слово. Что было дальше?
"Их учили выть - плакать - и танцевать. И стерегли от мужчин. Пока не устерегли. Что ты ржешь? Не ржи. Слушай дальше. Она давно заметила коридор, что закрывался на засов и охранялся двумя стражами храма, в который уходили "взрослые" плакальщицы и танцовщицы. Был ли это подземный ход в другое здание, или тайные покои, она не знала. Но однажды, бредя в свои кельи, она увидела, что коридор открыт, а возможность в него юркнуть не заставила себя ждать. Одна из девушек устроила истерику. Тренировки, одиночество, тоска по родине, чужой язык и много труда в свободное от тренировок время - девчонка разрыдалась и забилась в истерике на полу. Пока их охранники не могли к ним прикасаться и ждали прихода одной из жриц. Наша героиня сделала аккуратный шаг назад. Еще один. И вот её след скрылся в тёмной зеве неизвестного хода. Это был подземный ход. Больше всего она боялась, что дверь на другом конце закрыта. Пыль, камни, гулкое эхо. Не хотела бы она остаться здесь на долго, а уж тем более получить хворостины женщины-змеи и две недели еле ходить, не то что сидеть, при этом тренировки бы никто не отменил. Но дверь была открыта. Двор. Колодец. Дом. Огни и голоса на втором этаже. НЕ рискуя идти к воротам, она взобралась на дерево у стены вокруг территории дома, и больно ударившись стопами, приземлилась на улице мостовой. Утром несколько отрядов городской стражи и стражей храма прочесывали улицы и нашли её, изнасилованной, но, слава Небу, живой и не слишком сильно избитой, там, где она упала без чувств, пытаясь найти храм. Танцовщицы и жрицы не должны были знать мужчин. О её ранах позаботились. На её щеках и ладонях были начертаны символы. Она видела сочувствие, гнев и страх в глазах женщины-змеи, чьи щёки и ладони несли такие же отметины. Она оставалась жить при храме, выполнять мелкие поручения, но никто её уже не учил, никто не охранял, а все вопросы оставались без ответов. Она смотрела на свою жизнь так, будто всё происходит не с ней. Как будто всё это сон. Шли луны. Был большой праздник и какой-то известный человек города умер, решили совместить. На площади было море народу. Высоченный погребальный костёр, помост с плакальщицами, помост с танцовщицами, помост для знатных гостей или друзей усопшего. Она смотрела на всё со стороны, никак не вовлеченная в то, что происходило. Три предыдущих дня и три ночи она без сна готовила костюмы для праздничного танца, затем перешивала их для ритуального танца для тризны. Она столько старалась, училась, столько делала, и вот оказалась неудел. Непричастной к чему-то высшему. К какой-то мистерии. Она устала. Так устала, что не могла пойти и лечь спать. Она была в шаге от того, чтобы наконец-то проснуться. С первыми звуками гонгов и барабана, с первыми жуткими трелями плакальщиц, с первыми па танцовщиц, она встала со ступени южного храмового крыла, и решила, что более никогда не вернется сюда. Проходя мимо толпы, будто слепая, ошеломленная обидой и ощущением собственного бессилия и бессмысленности своей жизни, она столкнулась с человеком. Белые с синим одежды. Длинная прямая черная борода, в которой едва наметилась проседь. Глаза, как озёра, на тёмном лице. ОН посмотерл на нее так доооолго. Спросил: "Откуда ты?". Она ответила "Я из храма". "Ты слишком хороша для служанки, но ты и не на помосте с другими жрицами и стремящимися ими стать. Кто ты?". "Я не знаю! - Она разрыдалась, закрыв руками лицо. - Я не знаю, зачем мне жить!". "Киляль! - крикнул старик и пухлый управляющий вышел из-за паланкина. - После провод найди Сарсу. Узнай, что это за девочка. Скажи, ей было плохо, я забрал её в дом, утром, если поправится, привезу в храм".
- Сарса - это женщина-змея?
- Да.
- А управляющий - Киляль.
- Ага.
- А её как зовут?
- Ты вспомнишь. Но, если не вспомнишь, я не смогу тебе рассказать.
- Ты не знаешь?
- Слушай. И всё поймёшь.
"Он увёз ей в свой дом. Еще в планкине, она забылась. Очнувшись в крохотной комнате поздним утром, она вскочила, вспомнила, где она, и собиралась бежать в храм, но в дверях столкнулась со служанкой, опрокинула блюдо с завтраком, наделала шума. На шум появился Киляль. Он объяснил, что хозяин заплатил храму отступные за всё данное той обучение. Три меры золота и мера серебра. И что Киляль не был в восторге ни от идеи, ни от цены, ни от нее самой, ведь это цена замечательного клинка, породистого скакуна, или книги. Она теперь свободна и после завтрака... который придется снова готовить... может уходить. Чем дольше он с ней говорил, тем больше его круглое лицо наливалось злостью. Но хозяин, добавил Киляль, велел передать: он даст ей хорошую работу, возможность учиться и укажет путь, на котором искать себя. И она осталась там. Работа была простая - прислуживать хозяину. Вести себя тихо, не отвлекать его от чтения и размышлений, двигаться плавно, если обращаться, то сделав свой голос музыкальным, а речь учтивой. Делать ему удобно, напоминать снять уличную обувь и уличный халат, приносить ему воду для омовения стоп и лица перед сном, уносить несъеденную пищу, приносить свежую и напоминать всё же что-нибудь съесть. Ночами она рыдала. Она не знала, о чём. Так длилось до тех пор... Яблоко хочешь? "
- Да-вай.
- Обновить?
- Нали-вай.
- Вот и солнышко.
- Смотри-ка. Не соврал.
- Я тебе вообще не то чтобы часто врал.
- Ну когда они уже?..
- Тише. Уже скоро. За терпение!
Они чокнулись и выпили вермута с соком, он звонко хрустнул яблоком, прожевал и продолжил.
"Хозяин был мудрецом, звездочетом, целителем и философом. Его часто вызывали знатные люди, вельможи, дабы спросить совета или помощи в непростой ситуации или вопросе. Приглашали его и для разрешения споров и просто для бесед. Даже чаще за тем же приезжали к нему. Она прислуживала ему при гостях и когда он был в уединении, и в один из дней, будучи один, он задал ей вопрос. Что собою являют звёзды и почему в древнем мире гадания по печени умерщвленного раба связывались напрямую с гаданиями по звездам? Она опешила. Остановилась, с кувшином в руках. "Я не разумею в подобных вещах". "Потому и задаю тебе этот вопрос. Тот, кто уже что-то знает, с трудом может отказаться от знания, даже, наверно, ошибочного, и открыться новому взгляду, новой идее. Скажи, что думаешь. Что угодно. Что есть звезды?". Она проснулась. Она увидела этого человека, на топчане, полулежащего, с зернышком граната, застрявшем в спутанной бороде, в одном тапке, со сморщенным лбом. Она увидела комнату - с двумя колоннами, с множеством книг, карт, механизмов, чучел. Она услышала стрекот цикад за окном, подошла, словно в забытьи, к ставням, распахнула их и выглянула в ночь. Вот они звезды. Она вернулась к топчану, взяла старика за шершавую ладонь, вдруг поняла, что он совсем не старик, что под этой маской скрывается юный пытливый ум и доброе и отважное сердце. Она подвела его к окну и показала наверх, туда, где россыпью жемчугов и алмазов на черном бархате или шелке сверкали они. "Вот что есть звёзды. Всё остальное - не они". Ошарашенный он стоял и смотрел в ночное небо. Час спустя, он перевел взгляд на нее. "Иди. Завтра я позову тебя. И передай Килялю, мне нужно больше пергамента, больше папируса и новый калам.
Он часто задавал ей вопросы. В её ответах, неожиданных, неученых, простых, он находил новые грани своих вопросов, приходил к совершенно новым выводам. Он делился с ней идеями за рамками её понимания, прося у нее любых комментариев, уточнений, взглядов. Он часто и подолгу отсутствовал, приезжал утомленный пуще прежнего и вновь садился за свои записи, свитки и книги. Он много писал и много думал. И его мысли неслись тык быстро вперед, что он зачастую не успевал записывать их, терял, и в отчаянии заламывал руки, не в силах вспомнить упущенное. "Киляль! - крикнул он так, что на вздрогнула. - Киляль!". Толстяк примчался, обливаясь потом, влетел, распахнув животом дверь. "Да, хозяин!". "Почему она до сих пор...""
- Я вспомнила имя.
- Прекрасно. Только не говори его мне.
- Почему?
- Пока не говори. Скоро поймёшь.
- Лааадно...
" "...почему она до сих пор не умеет писать!?". Изумлению распорядителя не было предела. "Мой господин, да она же...". "Молчи! Я уезжаю. На долго. На несколько лун." Он взял со стола письмо в виде свитка и протянул Килялю. "Подготовь всё сегодня же. Пока меня не будет - пусть твоя старшая дочь научит её читать и писать, научит её многим словам, даст ей книги, если понадобится. Ступай. И прости мне раздраженный тон". "Да, мой господин". На следующий день он уехал. Его звали Сарам. СарАм. Через "а". И не было его много лун. Более года."
- Ого! Так долго?
"Да, она заскучала. Она научилась читать и писать. Она помогала дочерям Киляля на кухне. Она подружилась с недолюбливавшим её управляющим, он оказался весёлым и странным человеком. Когда его жена умерла во время родов восьмой дочери, он в горе добровольно оскопил себя, чтобы оставаться верным только ей. И чуть не умер в результате данного акта. Его спас Сарам. Помог пережить горе. Киляль предложил Сараму свои услуги, и тот с радостью согласился на них. Оказалось, что весь этот огромный дом - дом Киляля. Сарам переехал к нему из того жилья, что снимал, из удобства. Странным человеком был Киляль. "Если бы я умер, владел бы я этим домом, дочерьми, собственной жизнью? Нет, не владел бы. И спас меня господин Сарам. Кто же хозяин теперь моей жизни, дома и моих дочерей? Хозяин - Сарам. Потому и называю его Хозяин. Потому и подчиняюсь ему в ЕГО доме"."
- Какой, он, оказывается... А я думала, он злой и гадкий. Как хорошо, что мы подружились.
"Да, управляющий оказался очень славным. За этот год три его дочери вышли замуж - так рекомендовал ему хозяин Сарам, мол, звёзды сходятся на третий месяц весны - будут женихи, пусть выбирают к этому времени и женятся. В доме появились мужчины, стало чуть веселее. А она... та, чьё имя ты вспомнила, но пока не говори, придумала незатейливый танец, потом другой и вечерами развлекала Киляля и всё его большое семейство, а также научила его дочерей шить наряды. Муж младшей из трёх старших сестер, попытался пристать к ней. Она смотрела на него и едва не смеялась. Как тот извивался между стыдом и похотью, как вдруг ощутила желание уступить... Не желание... Инстинкт. Опрометью она бросилась к отцу семейства, рассказала ему всё, но попросила не быть слишком строгим к молодому и глупому мужчине. Киляль побил парня палкой за домом, в дали от глаз беременной жены. Он бросил смотреть на нее. Но танцевать наша героиня перестала. Зато тихонько пела те стихи, что нашла в одной из книг хозяина. Может быть, она пела о чем-то таком."
Он опустошил стакан и продекламировал:
И пылинка живою частицей была.
Нежным локоном, длинной ресницей была.
Пыль с лица вытирай осторожно и нежно.
Пыль Зухрой яснолицей однажды была.
"Луны шли, и однажды Хозяин вернулся. Борода его была пополам из соли с перцем. Шрам на скуле и хромота - напали разбойники на караван, а он никогда не держал в руке копьё или меч. Он привез множество свитков и книг. Украшений для всех женщин дома, и для нее. Он велел снарядить паланкин для него и его спутницы и везти их на базарную площадь, где купить лучших яств. Там он рассказал ей, что был в земле, где мудрецы называют вещи своими именами, но не привязываясь к словам или к форме. И напомнил ей фразу "Вот - звёзды. Ничто не звёзды, кроме звёзд". Она смотрела на него и не могла насмотреться. А он смотрел в никуда и улыбался мыслям своим. Паланкин плыл через базарную площадь. Среди криков торговцев и зазывал, мерно покачиваясь, управляющий то и дело протягивал корзины, свертки, кувшины, его дочь принимала их и ставила на столик посередине. К вечеру они вернулись в дом. Она рассказала хозяину, что освоила чтение и письмо. А Киляль не преминул упомянуть о её прекрасном голосе и памяти на поэмы. Восхищение мелькнуло в глазах Сарама и благодарность. Возможно, она предложила ему спеть. Или он позвал её среди ночи записать идею или обсудить какую-то мысль. Но она осталась у него до утра и с той поры часто оставалась в его покоях, разделяя с ним радости мудрости и радости любви. "
- Я так и знала! Кто же этот престарелый смуглый бородач?
Он вздохнул, наполнил стаканы. Какое-то время молчал.
- Эта история должна была сложиться как-то иначе. Я уже не уверен, что стоит рассказывать её до конца. Но, раз я уже начал...
- Сказал "а", говори "б".
"Ночью в дверь с силой постучали. Тонкий голос Киляля говорил, что в городе бунт. Храм сожжен и разграблен. Фанатики иной веры, что стала популярна в последние годы в стране, при попустительстве чиновников нападают на граждан, на дома тех, кто веру их когда-либо осуждал, точно зная, где те живут. "Князь... - прошептал Сарам. - Киляль, уводи дочерей в подземный ход. Пусть берут повозку и лошадей". "Они уже спускаются в подвал, господин". Собирая наиболее ценные книги и одеваясь, Сарам рассказал тебе, что на обратном пути заехал к давнему своему приятелю - князю соседней провинции. Но тот принял новую веру и, не желая ни слушать, ни обсуждать новые философские взгляды, привезенные Сарамом из дальних стран, лишь убеждал его самого бросить все глупые изыскания и признать торжество истины в его новом божестве. Они сильно повздорили, и князь бросил не одну угрозу в след поспешно уехавшему Сараму, суля скорое распространение истинной веры, которой не нужны ни его философии, ни звезды, ни знахарство - вся эта ересь. Спускаясь в подвал, они слышали, как камни ломают ставни дома и как трещит под ударами входная дверь. Они спустились в узкий, низкий ход с чадящими факелами, шли по нему как можно скорее, когда им в спины ударила волна нестерпимого жара и грохот раздался позади. Это запасы масла, что хранились в подвале, загорелись от начавшегося пожала и пролились в подземный ход. "Нам ничего не грозит, - успокоил её Сарам. - Это лишь значит, что они не последуют за нами точно".
- Надеюсь, они там все сгорели вместе с подвалом и маслом.
- А ты непримиримая.
- Да, блин, эти фанатики...
- Слушай дальше.
"Они вышли из узкого хода в конюшне за городом. На конюшне оставалось двое коней. Сарам велел распорядителю и своей спутнице седлать их и скакать в порт, плыть в другую страну на разных кораблях, через несколько других портов. Он протянул им по мешку самоцветов и еще по одному - золотых монет. Монеты - в дорогу, самоцветы - чтобы обосноваться потом. Этого хватит и на дом, и на слуг, и на несколько лет жизни. Сам он намеревался приплыть туда позже, сперва предупредив своих коллег, ученых, целителей и мудрецов. Но Киляль предложил иной план. Он предложил пойти к Правителю. Золота и камней хватить на богатые подарки и подношения, чтобы быть допущенными под его светлые очи. И Киляль знал нужных людей. Правитель внемлет доводам и мудрости Сарама, увидит пользу для государства и лично себя в мудрецах, подобных ему, и оградит их от невежд и фанатиков. Сарам согласился, но всё же велел спутнице уехать. Но она отказалась. Сказала, что в её жизни был один мужчина, с которым она была добровольно, и она будет с ним добровольно всюду."
- Отважная девушка.
"Не успела смениться круглая луна на тонкий месяц, как они оказались при дворе Правителя. Киляль остался ожидать, Сарам со спутницей вошли в зал. Правитель был молод. Самолюбив. По слухам, горяч. "Я велел моим слугам разузнать о тебе, Сарам, - молвил он, спесиво выпятив губы. - Ты мудрец, даешь дельные советы ремесленникам и богачам. Учишь решать, как поступить в делах, торговле, даже в семье. Знаешь звёзды и законы стихий, напутствуешь мореходов и караванщиков, когда за каким товаром отправляться, что в какой год уродится, в какой месяц ждать бури или шторма, засухи или мора. Но чем ты можешь быть полезен мне. Тому, у кого всё есть, кто не ищет прибылей, кто ни с кем не в ссоре, кто не покупает и не продаёт, не сеет. А берет то, что желает, потому что всё ему принадлежит?". Сарам ничуть не смутился, отвечая: "Смысл жизни, ваша милость. Вот что я могу помочь вам обрести. Ведь ничего не обрел человек, ежели весь мир завоевал, а смысл жить по пути потерял". "Зачем же он мне нужен, этот смысл!?" - рассмеялся Правитель, вставая с трона, двое телохранителей тут же оказались подле него. "Вы имеете власть над государством и над людьми. Смысл жизни же даст вам власть над собой", - ответил Сарам. Правитель подошел в ним двоим и долго и внимательно рассматривал спутницу мудреца. "Согласись, дать что-то или помочь обрести может лишь тот, кто это обрёл, - протянул он и перевёл взгляд на мудреца. - Обрел ли ты смысл жизни и в чем он? Обрел ли ты власть над собой?" Сарам улыбнулся одними озерами глаз. "Да, ваша милость. И пусть я по-прежнему учусь собой управлять..."
Правитель выхватил меч из ножен телохранителя и ударил Сарама в живот. Тот застонал, пошатнулся, упал на колени, согнувшись и закрывая руками рану. "Так-то ты собой управляешь, старик? Это я управляю тобой. А если каждый начнет заниматься самоуправством, или думать, что властен над собой сам и в Правителе не нуждается, я поступлю с ним так же!" Сказав так, он обезглавил Сарама. "Я слышал и о тебе, его наложнице, хотя имени твоего слугам выяснить не удалось. Мне говорили, что ты даже училась у него. Ну, что, обрела смысл жизни и власть над собой?"
Она хотела бы лишиться чувств. Но проснувшись однажды от жизни-сна, она жила каждый миг ясно, не прячась от происходившего с ней в истерику, слёзы или забытьё.
"Да, я обрела всё, о чем он говорил. И чего вы не обретете никогда и так и останетесь прахом на его стопах!" - задыхаясь от боли и гнева выпалила она. "Взять её". Стража схватили её под руки. Правитель подошел и порвал на ней одежду. Вынул из-за пояса кинжал, провёл от шеи до груди, оставляя тонкую алую нить, на которой тут же набухли гранатовые зерна крови. "Вот твоя цель в жизни." Он ударил её ладонью по лицу. "Вот твоя власть над собой". Он кивнул стражам. "В мою спальню. Хотя нет, я возьму её прямо здесь, у тела того, на чьих стопах я лишь пыль!" Правитель смеялся. Стражи держали её, он рвал на ней одежду. Её повалили на ковер, рядом лежала отрубленная голова Сарама. И она закричала. Это был нечеловеческий вой. Стражи отпрянули, склонившийся над ней правитель схватился за уши, она подняла оброненный им кинжал и воткнула в его горло, под подбородок, брызнула кровь. Страж выхватил меч, в следующую секунду она лишилась головы."
- ...
- Ты была этой девушкой. Я не знаю, как тебя звали.
- Ты - не старик...
- Нет. Правителем - был я. Прости. Я надеялся, ты не дослушаешь до конца.
![burial [troy]](/img/s/skobelew_a_j/her_name/maxresdefault.jpg)