Аннотация: Первая глава романа с рабочим названием "Хроники потерянных детей". Жанр - приключения, городское фентези.
Комната еще пахла её духами. Он стоял на пороге и осматривался, не решаясь или не желая войти.
Всё было по-прежнему. На "двадцати квадратных метрах счастья", как они называли своё скромное жилище, умещались кухонный (он же обеденный и письменный) стол, шкафчик для посуды, мойка, две вешалки для одежды (шкаф они так и не купили), крошечный холодильник, плитка без духового шкафа, стойка для винных бутылок, помнящая еще президента Эайниша, и корзина для овощей и фруктов. В углу притаилась дверь в ванную комнату не больше пассажирского лифта. Кровать.
Он смотрел и смотрел, по-прежнему стоя в дверях, уверяя себя, что сперва нужно убедиться - нет ли засады, нет ли признаков, что здесь побывал кто-то чужой. Он знал, что сам себе врал.
Квартира пустовала несколько месяцев. Не удивительно, что она отсюда давно ушла. Только запах духов, впитавшийся в стены... или это ум играл с ним злую шутку?
Он шагнул внутрь. Страх отступил. Её здесь нет, и где она, он не знает. Он ошибся, приехав сюда.
Год и один день длилось их счастье на двадцати квадратных метрах. Счастье, о котором не знал никто, как и об этой квартире. До сего дня. Год и один день, а потом она зачала.
У него не могло быть детей - это непреложная истина. Такие, как он не становятся родителями - они сами вечные потерянные дети. Без дома, без семьи, без чего-то, что делало их людьми. Такие, как он, сами называют себя "Дети", стараясь лишний раз не произносить страшное слово "Подменыши". Чтобы лишний раз не вспоминать и не напоминать друг другу о том, как они заблудились, потерялись, как Куклы заняли их место. Они бесплодны - были, есть и будут во все века.
И он был так же уверен, что она оставалась верна ему и их клятве, заключенной на год и один день. Нарушь она данное слово - он бы узнал.
А значит, произошло чудо. Сказ сыграл с ним злую и прекрасную шутку, отозвавшись на силу их любви. Чудо, которое слишком дорого стоит. Чудо, которым короли, придворные, предводители вольных и неизвестно, какие еще силы с удовольствием бы воспользовались.
Он помнил тот день - день окончания клятвы, день, когда следовало принести новый обет верности - на всю жизнь. Все 365 дней он не раскрывал ей глаз на свою истинную природу, но они всё равно жили, как в сказке. Она замечала маленькие странности - не могла не замечать, но не спрашивала. Она была на четвертой неделе.
Он не мог рисковать. Собой? Нет, он не боялся ни смерти, ни самого Дьявола. Он боялся за нее. И за дитя. Поэтому он подготовился к этому дню. Чтобы никто и ничто не могло связать её с ним. Чтобы она ни в чем не нуждалась, пока будет вынашивать его ребенка. Ни в чем... кроме него. Здесь он был бессилен.
Он всё понимал. В день же, когда она даст жизнь ребенку подменыша, в тот самый день, когда его дитя сделает первый вздох, издаст первый крик, на игровом поле появится новая фигура. Его враги увидят её, и этого не скрыть. В тот самый день он должен был вернуться. Он не знал, что будет дальше, он шел на риск.
И вот тот страшный день настал - срок годовой клятвы истёк. Он назначил ей встречу там же, где они познакомились, там же, где они дали друг другу обет верности... И он предал её. Он не пришел. На скамье парка она нашла лишь конверт.
"Здесь же в день родов. Не бойся и верь."
Лишь её взор коснулся точки, листок пожелтел, сморщился и истлел, как прошлогодние лист в жарком костре.
Он, знал, какой это будет удар. Он знал, что от горя она едва не умрет. Он ждал ненависти и проклятий, но она поверила. Она простила его. Простила, не понимая, не зная, что произошло, почему он так поступил, не представляя... Она любила его, и в этом чудо любви - прощать, не ища основания для этого, прощать, не ища правоты.
Она должна была родить сегодня или вчера. Сорок часов он был в Синтре, сорок часов мерил шагами парк с множеством аллей, дорожек, входов и выходов, не упуская из виду лавочку на вершине холма, у входа на территорию замка Пену. До этого неделю за ней следил его единственный доверенный друг. Неделю он держал в минутной готовности ничего не ведавшего лучшего из известных ему врачей, принесшего клятву явиться по первому зову, исполнить просьбу и никогда более об этом не вспоминать. А сорок минут назад на игровой доске появилась новая фигура - ребенок Подменыша. И шахматы пришли в движение. Пасьянс перемешался. Рулетка взяла бешенный темп и фишки ставок полетели по номерам.
Всё было в его руках... и всё проскользнуло меж его когтистых, чешуйчатых пальцев.
Её не было в больнице, не было на месте встречи, не было дома, и даже на их "тайных" двадцати квадратах она не появлялась так давно, что... Остался лишь запах её духов.
- Гопар... Что будем делать?
Быстрый-Как-Молния клялся, что не спускал с нее глаз. И всё же, между остановкой и автобусной дверью он потерял её в "толпе" из трех человек.
"Ты подвёл меня, - сказал он другу, получив дурную весть, - Ты допустил ошибку, и тебе затуманили взор".
Гопар действительно чувствовал на Быстром стремительно таявший след чужой ворожбы.
Немолодой байкер забыл прикрыть тылы. А значит... На левой щеке Быстрого-Как-Молния не было усов, бороды и бакенбарда. На их месте - черный ожог, нерукотворный, но напоминавший по форме след когтистой лапы Гопара, рваная рана, изуродованная плоть. Более страшные раны были на ребрах и на плече. Ведь их дружбу скреплял договор. Подвел друга - плати. Сказ покарал Быстрого за недальновидность: лишь только он упустил её - три жутких удара обрушились на него из ниоткуда. Три удара, какими нанес бы их тот, чье доверие он не оправдал.
- Мы на сутки дольше на территории Вечно Осенней Синтры. Ни король Фредерико, ни его двор нам этого не простят. Мне не простят. С тебя, вольного, что им взять? Оставайся и продолжай искать её следы здесь. Я сделаю еще кое-что.
- Да.
Раны тела для Быстрого - ерунда. Бывало и хуже. Но так оплошать!..
- Прости.
Гопар вспыхнул - к баку бензина поднесли бенгальский огонь. Затрещал от нестерпимого жара паркет. Горячий воздух зазвенел оконным стеклом. Алая мантия, видимая лишь тем, кто способен читать Сказ, превратилась в поток огня. Черты его лица заострились, в глазах - угли кузнечного горна, его фигура - гибкая, как язык пламени, в миг охватила Быстрого-Как-Молния, когтистые пальцы сомкнулись на воротнике косухи, ноги старика оторвались от пола, даром что весил он под сто кило. Гопар прижал его к стене, приложив головой о низенький потолок.
- Мне. Не. Нужны. Извинения. Ты либо пошел против меня, либо ты просто жалкий дурак, с которого толку ноль.
Не голос. Так ревет в эвкалиптовой роще пожар летним португальским днем.
- Выясни, кто заметил тебя и отвел твой взор. Покуда не выяснишь, ты изгой. Не смей появляться ни в Закатной Стреле, ни в пригородах Порту. Обещаю, я сожгу твои ноги и руки, и никакой Весенний врач тебе не поможет. Доживешь свой век в палате, ходя под себя.
Он отпустил Быстрого, хлопнул в ладони, гася начавшийся в квартире пожар, делая иллюзорным, а затем и просто растворяя текущий с плеч огонь. Его каблуки простучали по лестнице вниз. Он прекрасно контролировал себя и обращался к огненной злости лишь по делу. Сейчас его делом было выжечь отчаяние и страх, начавшие вить гнездо в груди. А дальше гнев ни к чему.
Он найдет ребенка. Он не позволит своей плоти и крови попасть в руки Фредерико, Герды, Чужих или кого бы то ни было еще. Он выяснит, кто вмешался в его план. Он - Багряный Генерал. Он - Чемпион Летнего Двора, Мастер Игры, обладатель еще десятка титулов, заслуженных за три сотни лет в войне и мире, на полях сражений и в безвозмездном служении трону. Он - Гопар Второй Гневный - наследник Его Величества Летнего Короля Гопара Первого Златогривого. Кто угодно может потерпеть неудачу, но только не он.