Она проснулась раньше времени, в темноте и тишине. Нашарила мобильник на тумбочке, близоруко поднесла к глазам, чтобы рассмотреть маленькие электронные циферки. 06.57. Три минуты до того, как прозвонит будильник. Три минуты, чтобы полежать во мгле, еще не разрушенной отдергиванием плотных штор, и вспомнить свой сон.
Подушка была мокрой от слез. Лина перевернула ее и уткнулась щекой в шершавую хлопковую наволочку. С чего вдруг ей все это привиделось? Даже не привиделось, а как сказать иначе - она не знала. Во сне на нее нахлынула странная, непоколебимая уверенность, что Иуда ни в чем не виноват. Тот самый Иуда, который вроде как продал Христа за тридцать серебряников.
Это было щемящее, мучительное чувство. Как же этого человека все ненавидели, как проклинают до сих пор, чисто автоматически, называя любого предателя его именем - и никто даже не удосужился выслушать, что он мог бы сказать в свое оправдание. Ничего удивительного в том, что он повесился - одинокий, всеми затравленный...
Откуда - это? Вдруг, ни с того ни с сего. Она же вроде ничего такого... гм... библейского на ночь не смотрела и уж тем более не читала, да и по работе с подобной тематикой в последнее время не сталкивалась. И вообще, так чтобы она плакала во сне - когда такое в последний раз было?
Сон, просто сон, но какой цепкий - жгучее ощущение несправедливости не оставляло ее и сейчас, когда она уже полностью очнулась от дремоты. Не то чтобы он был сюжетный, не то чтобы ей пришли в голову какие-то логические доказательства Иудиной невиновности. Она просто знала теперь, что вот это - правда, и все.
Мобильник-будильник все-таки спохватился и зазвонил - точнее, зажужжал и запрыгал на тумбочке. Лина дернулась, схватила его снова, нажала на отбой. По традиции тяжко вздохнула - вставать не хотелось, хоть и в сон больше не клонило. Впереди была привычная рутина: душ - завтрак всухомятку - перекапывание гардероба - борьба со слегка заедающим дверным замком. К девяти на работу.
К тому времени, когда она добиралась до офиса, все сны - приятные и неприятные - обычно успевали выветриться у нее из головы. Но не этот. Она как будто двигалась по городу в коконе из своего видения, вся оплетенная им.
Из этого кокона все повседневное и будничное виделось чуточку нереальным. Бессмысленная и беспощадная толкотня в метро. Пыльный весенний бульвар, еще не отмытый более-менее сильным дождиком. В переходе - невразумительное бренчание не очень-то хорошо настроенной гитары, шляпа для подаяния на грязном бетоне. На другой стороне - огромное, неуютное здание. Коридоры, коридоры. Разделенное перегородками помещение человек на двести - ньюсрум, 'комната новостей', как все привыкли ее называть на американский манер, хотя по-русски это слово звучало как-то похабненько. Телевизионные экраны на стенах, постоянный гул голосов. Пластик, пластик, пластик - офисная мебель.
- Опаздываете, Евангелина Викторовна, - автоматически пожурила из-за стеклянной перегородки Анжелика, соседка-редактор. При этом она продолжала что-то печатать, привычно сдувая набок слишком длинную блондинистую челку.
- Пара минут всего. Не придирайся. Во вселенском масштабе - сущие пустяки.
Дальше - набор одних и тех же действий. Ввести логин и пароль, получить доступ к сводке новостей от корреспондентов. Выбрать наиболее значимое происшествие. Внести кое-какие стилистические поправки. Вставить заметку в новостную ленту. Повторить процесс.
И не заметишь, как день пролетит.
Когда-то она думала, что работа в информационном агентстве - более романтичная и значимая. Особенно работа редактора. Это ведь человек, который выбирает, о чем люди узнают или не узнают сегодня, а значит - управляет мыслями и настроениями по всей стране.
Сейчас думать не хотелось, совсем. Ко всему постепенно привыкаешь. В конце концов, это занятие ничем не хуже, чем вытачивать гайки на заводе. Пусть несколько механическое, но многие люди так трудятся изо дня в день, и ничего, не жалуются, получают зарплату.
Она сообщала новости - как сообщает новости радиоприемник. Да, поначалу не очень-то приятно сознавать себя машиной. Но что может сделать машина, чтобы стать кем-то еще?
- Анжела? Ты там очень занята?
- А ты сама как думаешь? - недовольно буркнула соседка и на сей раз убрала челку рукой: видимо, отчаялась сохранить прическу незахватанной. - Давай, чего там у тебя?
- Анжел... Тебе не кажется - это так странно - мы с тобой ближе всего к источнику информации для других людей, точнее - мне раньше казалось, что мы и есть этот источник. Но хоть кому-то рассказать о том, что для меня самой важно, я, похоже, не могу. Не получается. Да в этом потоке новостей никто меня толком и не услышит.
Анжела театрально вздохнула.
- Знаешь что, ты ко мне лучше не приставай сейчас со своими откровениями.
- Откровениями?
- Ну, ты ж мне сейчас начнешь рассказывать, что тяжела и неказиста жизнь бедняги-журналиста. Мол, мы все бежим в колесе - и нам чудится, что оно вращается благодаря нашим усилиям. А на самом деле это оно вращает нас. Бла-бла-бла. Как будто я все это не знаю. Вот давай пойдем обедать в столовку - обе опять немножко поноем на эту тему и успокоимся. А сейчас - вот честно - некогда.
- Ладно, - покорно согласилась Лина, и за перегородкой возобновился цокот наманикюренных ногтей по клавишам.
У Лины дома не было Библии, но затем и существует Интернет в рабочее время - как искушение. Всегда можно найти свободную минутку - или две - или три, чтобы набрать имя "Иуда" в поисковой системе и просмотреть результаты. В основном это были какие-то церковные тексты, изобилующие проклятиями в адрес коварного предателя и витиевато изобличающие его пороки. Некоторые глубоко верующие, милосердные христиане столь уверенно расписывали, как Иуда мучается теперь в аду, что, должно быть, получали от этого какое-то извращенное удовольствие.
Это, впрочем, все равно были интерпретации. Лучше смотреть первоисточник. Вот. Новый Завет. Тайная вечеря. "И когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня". Дальше все ученики стали спрашивать: не я ли? Потом вообще ни с того ни с сего стали спорить, кому среди них почитаться большим. Наконец один из них все-таки поинтересовался - а кто именно предаст? На что Иисус ответил: "Тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам". И, обмакнув кусок, подал Иуде Искариоту.
Как ни посмотри - это же был приказ, с удивлением подумала Лина. Кого выберу - тот и пойдет. А до этого все спорили, чуть ли не ссорились, решая, кто именно это будет. Все казалось настолько очевидным, что даже непонятно было, отчего это до сих пор не приходило ей в голову: она ведь читала те же самые строчки и прежде. Может, она просто заранее была готова к тому, что Иуда - предатель. Это же всем известно, даже тем, кто Библии в руках не держал.
Лина закрыла страничку на экране - в некотором недоумении, что ей со всем этим делать. Образ предателя был настолько живописным, что за два тысячелетия крепко въелся в сознание. Когда есть драматическая, запоминающаяся история, кому интересно, что произошло в действительности? Да она ведь и сама этого толком не знает, если вдуматься. Любой теолог мгновенно изобличит ее в незнании Священного Писания и неправильной его трактовке. Из доказательств - только сон, а кто сейчас принимает сны во внимание?
Это пророки и сумасшедшие верят своим видениям на сто процентов, а обычные девочки-редакторы стараются поскорее выбросить их из головы. Только не получается почему-то.
Из раздумий ее вывел возмущенный голос Анжелы:
- Ну что вы все ржете и ржете, прямо над ухом? Невозможно сосредоточиться!
- Так правда же смешно! - оправдываясь, продолжал истерически подхихикивать веснушчатый мальчик, который обычно сидел за несколько столов от нее, а сейчас ходил по комнате и всем что-то рассказывал. - Новость-то была о том, что Папа Римский сказал - мол, зря католическая церковь в свое время нападала на Мартина Лютера, нормальный был мужик. А эта умница-красавица возьми да и поставь в новостную ленту в качестве иллюстрации не портрет Мартина Лютера, гравюрку какую-нибудь шестнадцатого столетия, а фотографию Мартина Лютера Кинга. Вот прочитает это кто-нибудь три века спустя - и решит, что католики на него гонения устраивали.
- Да ладно, кто все это будет читать. А даже если смешно, ну идите куда-нибудь еще, обсудите - и возвращайтесь. Что я вам - ангел с крыльями, терпеть постоянно, как вы тут хохочете?
- Насчет крыльев - не знаю, а так вообще что-то есть, - заявил наглец и чуть не схлопотал ковриком для мыши по белобрысой голове.
Вокруг был привычный, чуть приглушенный шелест голосов, у кого-то звонил телефон, на телеэкранах по стенам мелькали знакомые лица - на каждом разные. Многочисленные вестники трудились, плодили опечатки и сами же над ними смеялись потом. Новости - это же в какой-то степени развлекательная индустрия.
Нарушитель спокойствия тем временем, сильно рискуя, по-прежнему топтался возле стола Анжелы.
- Тут это... в одной галерейке вечером будет презентация какого-то арт-проекта - инсталляции "Верю". Уж не знаю, насколько она страшненькая, ничего не понимаю в современном искусстве, но там намечается фуршет. Пойдем? Я бы нас аккредитовал тогда.
Анжела зыркнула на него неодобрительно, но для Лины было очевидно, что она поворчит-поворчит - и пойдет. Мальчик был очень милый.
В сущности, все знакомые Лины из мира новостей были милыми мальчиками и девочками, дяденьками и тетеньками. Не к чему придраться. Если они не могли написать о чем хотели, то сами очень переживали по этому поводу. А что поделаешь? Система, формат.
"Может быть, я не первая, кому снятся странные сны, - подумала Лина. - Просто все, как и я, хотят сразу же забыть их и никому ничего не говорят. Да и не у всех есть возможность сказать что-то на всю страну".
Бедный Иуда. Не повезло ему.
Лина автоматически поправила несколько запятых в чужом тексте. Смахнула пылинку с экрана. Вот так она сидела за этим столом вчера, и то же самое будет завтра, через неделю, через месяц. У нее не хватит духа что-то исправить.
За обедом, расковыривая вилкой котлету - на совершенно неаппетитные кусочки, она не выдержала и все-таки выпалила:
- Анжел, слушай, мне такой дурацкий сон привиделся...
Но тут к ним без спроса подсел все тот же белобрысый нахал.
Анжела предложила и ее тоже аккредитовать на "Верю" с фуршетом, но Лина решительно замотала головой. Нет уж. Пусть Анжела идет со своим веснушчатым мальчиком, пусть они выпьют там шампанского и потом возвращаются вместе до метро под ручку, толком не обратив внимания на инсталляцию. Может, Анжела будет завтра не такая ворчливая.
А она отправится домой.
День пролетел - и как будто ничего не изменилось. В сумрачном, совсем не весеннем переходе кто-то по-прежнему перебирал струны гитары, как и поутру: Лина услышала корявую блюзовую мелодию, когда спускалась по заплеванным ступеням. Только на сей раз этот кто-то еще и пел.
Бедный Иуда, укройся плащом.
Веет холодом от огня.
Бедный Иуда не знает еще,
В чем
Его
Обвинят.
Нет-нет-нет.
Бедный Иуда не знает еще,
В чем его обвинят.
Лина по инерции сделала еще несколько шагов, потом остановилась, лихорадочно начала рыться в сумке в поисках мелочи и поняла, что у нее дрожат руки. А люди проходили, проходили мимо. Она выгребла все, что было в кошельке - не так уж много; аккуратно высыпала в уже знакомую шляпу. И, пока не умолкла песня, осталась стоять напротив музыканта, бренчащего на гитаре. Как страж. Как единственный свидетель.