- Глянь, дядька Женька уже пьяный с утра. Сегодня курантов не дождется.
Серега на секунду останавливается и показывает мне на соседа с первого этажа, добродушного выпивоху с ногой-протезом, дядьку Женьку. Когда тот бывал в настроении, мы часто просили его показать пристегивающуюся конструкцию. Он соглашался, вызывая у нас оторопь и уважение.
- А у него уже Новый год... Серега, да он к лавочке примерз, давай хоть в подъезд его затащим, заболеет же...
Мы с другом, морщась от смеси перегара и мочи, тащим в подъезд упирающегося соседа с прилипшей к губе "Беломориной". Дверь его квартиры-берлоги на первом этаже, никогда не закрывающаяся, сегодня закрыта. Жена, похоже, давно ушла праздновать. Укладываем бедолагу возле теплого радиатора. Он оттаивает, просыпается и начинает "петь" про скалистые горы.
Послушав концерт, взлетаем по лестнице к себе домой. Серега на пятый, я на второй. Предчувствие лучшего в году события будоражит наши пацанячьи души. Этот Новый год обещает быть особенным. Серегин отец принес с работы самодельную ГИРЛЯНДУ! В те, скудные на подарки, шестидесятые это было сказочным событием.
Вечером, когда мама уже достает добытые и запасенные заранее дефициты - горошек и майонез, колдуя над оливье, я взбегаю по присыпанной елочной хвоей лестнице на пятый этаж. Мы выключаем свет в комнате. Вставляем вилку гирлянды в розетку. Чудо электротехники сверкает четырьмя цветами обычных лампочек из карманного фонарика. Но как! В маленькой коробочке, обмотанной изолентой, что-то тихо щелкает и цвета меняются попеременно... Вся комната заливается разными бликами, расцвечивая хвою и игрушки так чудесно, как сверкают только городские елки на Советской и Красной.
- Законно! Галка, иди скорее сюда!
Серега зовет свою старшую сестру Галку. Надув губы и пряча восхищение, та противно вещает нам такое:
- Ну и что, вот я видела у Петрова из соседнего подъезда елка еще и вертится. Там внизу моторчик приделан, а это что, всего лишь гирлянда...
Мы прогоняем вредную Галку, и тут у меня в голове появляется клевая мысль.
- Серега, слушай, а давай ты размотаешь изоленту с коробки и срисуешь схему. Мне отец принесет детали с работы и я спаяю такую же себе. Кайф!
Мама иногда, с улыбкой, ставила мне в пример Серегу: "Видишь, он и чинит все, и велик с моторчиком сам собрал, руки у мальчика золотые, к технике способный." Не знала она, как Серегина мама журила его за то, что он мало читает: "Учись у Игоря, он много читает, отличник круглый, умным будет. А ты? Только с железяками возишься целыми днями... Что с тебя будет?"
Обычная история для всех мам, желающих видеть нас лучшими во всем. Теплое чувство и знание, что все равно и всегда для наших мам мы самые лучшие на свете, проходит сквозь годы и остается навсегда.
В тот предновогодний вечер мне ужасно захотелось сделать самому такую же гирлянду. Тем более, что мой отец действительно мог принести с работы любые детали, - транзисторы, сопротивления, всякие реле, лампочки. Паяльник и олово у меня были и я надеялся на папину помощь.
Серега соглашается не сразу. Конечно, он опасается, что может что-то нарушить в ценной коробочке, но вида не подает. Во-первых, потому, что я могу засомневаться в его способностях, а во-вторых, и это самое страшное, - я могу заподозрить друга в том, что он ЗАЖИЛИЛ схему.
Коробочка разобрана и начата срисовка схемы, но тут "электронщика" зовут за праздничный стол. Собравшиеся гости желают видеть Серегу, и даже послушать заготовленный стишок на радость родителям и под хихиканье вредной Галки. До курантов остается около часа, но нам уже давно разрешено не спать до ночи. Я тоже отправляюсь домой к оливье, кролику в сметане и мандаринам.
Оглядываю свою простенькую елку и представляю ее в мигающей гирлянде, которую сам спаял. Отказываюсь от вкуснейшего маминого торта и ситро, взлетаю на пятый к Сереге. Гости там уже что-то поют хором. Все шумят, стреляют хлопушки. Галка терзает пианино, кто-то танцует. Радостное предвкушение самого главного момента нарастает с каждой минутой.
- Серега, схему срисовал? Тащи, я завтра отцу отдам.
- Ой, я не закончил, эти гости пристали... Расскажи им стишок. Я быстро...
Он дорисовывает несложную схему. Вручает ее мне, заматывает новой изолентой ценную коробочку и вставляет вилку в розетку. В мгновенно обступившей нас темноте смолкают на полуслове песни и треньканье пианино. Становится слышно, как на улице скрипит снег под ногами прохожих.
Эту тишину в темной Серегиной комнате я помню до сих пор... До курантов остается полчаса. Через секунду мы вызваны к родителям, все выяснено и выданы характеристики нашим электромонтажным способностям. Только цейтнот приближающегося Нового года спасает нас от "серьезного" наказания. Почти весь подъезд со свечками в руках собирается на лестнице. Из открытых дверей пахнет салатным, водочным, и апельсиново-конфетно-хвойным "коктейлем". Всем сразу становится известно, кто виновен в предстоящей возможности встретить праздник без поздравления Генерального секретаря ЦК КПСС. Но ругают нас пополам с шутками, незлобно, так как уже выпиты первые и последующие тосты. Только Розалия Францевна, как ответственная по подъезду, начинает, было, визжать что-то о своей ответственности, но ее никто не слушает.
- Смотрите!
Спустившиеся на первый этаж соседи зовут остальных. У силового щитка на табурете стоит дядька Женька в трусах и тельняшке. Покачиваясь и прощаясь в любимой песне со скалистыми горами, он осматривает раскаленные из-за короткого замыкания провода. В темноте коридора они отсвечивают алыми ниточками. Гул разговоров затихает. Только свечи потрескивают в руках.
- Щас!
Это единственное слово, которое все слышат от дядьки Женьки перед тем, как он начинает скручивать провода при помощи старых плоскогубцев. "Хорошо, что они в изоляции" - думаю я. Вслед за фейерверком искр, вырвавшимся из щитка, мы видим, как дядька Женька падает вместе с табуретом в проем лестницы, теряя на лету костыль... Свет вспыхивает празднично, как-то по особенному ярко. Соседи и родители бросаются по квартирам, поздравляя на бегу друг друга с наступающим. Кто-то отправляется за чекушкой для спасителя.
Мы с Серегой поднимаем дядьку Женьку, помогаем пристегнуть отвалившийся костыль и тянем его к дивану. Тут уже принесена чекушка и какие-то угощения, которых дядька, наверняка, уже давно не едал.
- Серега, зырь, а у него и телека-то нет...
Мне становится так жалко этого добродушного пьянчугу с его костылем и одиноким праздником, без телека, в грязной пустой квартире, что я чуть не плачу. Мы с Серегой уговариваем Женьку идти к нам смотреть Голубой огонек, но тот, употребив за минуту чекушку, не хочет покидать свое убежище. Оказывается, у него имеется баян, с которым он неплохо управляется. Затянув "Черный ворон" дядька бухается с инструментом на диван и засыпает.
Задохнувшись от снежной морозной ночи, мы выбегаем из подъезда. Во дворе пушистые сугробы, похожие на безе, оранжевые в свете фонаря. Они щедро насыпаны для нас по самую грудь. Мы что-то орем, но из-за скрипа шагов не слышим друг друга. Забыв о происшествии с гирляндой, о дядьке Женьке, обо всем на свете, мы бросаемся оранжевыми снежками и ныряем с разбега в пирожные-сугробы.
А из родных окон тихо звенят куранты нашего двенадцатого Нового года.