СОЛНЦЕ ВЫГЛЯНУЛО из-за горизонта в хорошем настроении, и после череды хмурых дней казалось необычайно ярким. Радостный январь, ещё совсем молоденький, с не устоявшимся характером, раскинул белоснежную, густо пахнущую морозом скатерть. Будто по мановению волшебной палочки ожила природа. Принарядившаяся, она выглядела красиво и празднично.
...ВМЕСТЕ СО СВЕЖИМ ВОЗДУХОМ Антон Петрович вдохнул в себя и желание прогуляться до рощицы; оно крепло и ширилось, и через десять минут он бодро шагал от дома к реке.
Прислушиваясь к весело поскрипывающему под ногами свежему снежку, Антон Петрович не без детского озорства подумал, что рядом с ним вышагивает сам Мороз-воевода; его шаги он и слышит.
- Я уведу тебя из деревни, - сказал вслух Антон Петрович. - Очень, друг ситный, расшалился ты, уж который день не даёшь людям нос на улицу высунуть.
Морозы и правда стояли крепкие. Градусник за окном Антона Петровича не поднимал ртутный столбик выше 35 ночью и 30 градусов днём. И если поначалу люди радовались по-настоящему зимней январской погоде, то теперь не были против того, чтобы мороз из деревни отступил.
- Полюбуйся красивыми снежными шапками на пеньках! - Антон Петрович пригласил удивиться и порадоваться Мороза-воеводу уже на краю рощицы. - Тебе, небось, за своими зимними хлопотами и природой нашей некогда насладиться. Оставь дела свои, посмотри - даже репейник сегодня прихорошился. Вон как склонился пред тобой своими головками под белыми снежными шапочками.
Антон Петрович хотел стряхнуть с растения снег, но тут увидел сохранившуюся с осени высокую траву с узкими листьями-ленточками. Стоявшая узкой полоской вдоль запорошенной тропинки, трава напомнила Антону Петровичу девичью распустившуюся прядку-завитушку.
Он опустился на колени в глубокий снег, прикоснулся к крайней ленточке, потом к соседней, попробовал расправить, но они, осыпав холодными снежинками руку Антона Петровича, вновь свернулись почти правильными колечками.
- Великолепно у вас тут! - порадовался им Антон Петрович, и обратился к невидимому спутнику: - Гуляй здесь чаще, не приставай в деревне к честному народу, не пугай детишек.
- Скрип, скрип, скрип, - пел снег под валенками Антона Петровича, и он как когда-то давным-давно в детстве, попытался разгадать, о чём же ему хочет поведать морозное январское утро. В душе рождались какие-то хорошие слова, они сменяли друг друга, но не складывались в цельный рассказ. Больше походило на то, что Антон Петрович быстро перелистывает страницы красивой и душевной книжки, успевая прочитать лишь несколько слов на каждой странице.
Ему было неподдельно хорошо и от этих мерно поскрипывающих звуков, и от высоких тополей, взметнувшихся в голубовато-бледное небо, и от залитой солнцем поляны.
ТАМ, КУДА ОН ШЁЛ, бежала речка, с правого берега поросшая тополями и ветлой. Парившая на морозе большая продолговатая полынья напоминала ванну с кипящей водой, которую только что освободили от крышки. Пар устремлялся к деревьям и там остывал, отчего каждая веточка - это было видно с того места, где только что остановился Антон Петрович - походила на фантастические белые кораллы невиданной им доселе красоты.
В изумлении стоял Антон Петрович, не замечая ни потягивающего с реки ветерка, ни холода, пробирающегося под воротник куртки.
Там, в деревне, срочные, а то и совсем бестолковые дела, работа с утра до вечера заполняли его будни, часто не оставляя времени на то, чтобы спокойно осмотреться и, как сегодня, восхититься тем, что окружает: красивым закатом солнца, яблоней в инее, пением снегирей...
А здесь!.. Антон Петрович с улыбкой подумал, что здесь он на другой планете. Направо, там, где начинается полынья, в студёной воде, у самого края льда, купается солнце; его отражение восхищает золотистым светом, колышущемся на быстром течении. Новые клубы пара то и дело заслоняют солнечное отражение, и тогда прорисовывается четкая тень от двух рядом стоящих на берегу высоких тополей. Тени дотягиваются до левого берега, по ним, подумалось Антону Петровичу, можно, как по мостику, взойти на вершину тополя, чтоб окинуть взглядом всю рощицу. А потом по ним же сбежать к полынье.
Слева, немного в отдалении, парила вторая такая же большая полынья. Пар заслонял собой длинный мост; его можно было увидеть лишь изредка, когда ветерок относил пар в сторону. Зато хорошо виднелись освещённые солнцем высокие за мостом тополя, и в морозном утреннем свете они были не менее красивые, чем деревья в инее поблизости от Антона Петровича.
Река завораживала его, лишала возможности двигаться; да он и не хотел никуда идти. Подо льдом, где-то совсем рядышком, слышалось глухое говорливое течение реки, но Антон Петрович никак не мог уловить, на каком инструменте исполняется музыка... Она то усиливалась, то ненадолго умолкала, и тишина лишь дополняла чудотворное воздействие на фантазию вдруг разволновавшегося Антона Петровича.
Стараясь унять волнение, он прошёл вверх по течению реки, но за поворотом его встретило холодное снежное безмолвие; похоже, сказка ограничивалась пространством, и за полыньёй волшебство заканчивалось.
Антон Петрович поискал взглядом, но не нашёл ничего, что могло бы его заинтересовать, и он вернулся к полынье, проложив второй след.
- Посмотрите-ка, - обернувшись, улыбнулся Антон Петрович, самому себе показывая на следы, - здесь мы с Морозом-воеводой гуляли. И ростом он не выше меня.
ОН СНОВА ЗАЛЮБОВАЛСЯ инеем на противоположном берегу. Раскинув в обе стороны густые красивые ветки, старая и низко склонившаяся над быстрым течением заиндевевшая ветла любезно приглашала Антона Петровича к себе. Шутя желая броситься в объятия, он сделал несколько быстрых шагов в сторону полыньи и услышал звуки, заставившиеся его замереть на мгновение. Звуки исчезли.
- Что это? - удивился вслух Антон Петрович, не рассчитывая на ответ.
Переполняемый любопытством, он снова шагнул; звуки повторились. Тонкие, нежные, певучие, они явственно слышались ему сквозь неуверенное поскрипывание снега, и вместе с тем плыли над ним, волнуя воображение.
Антон Петрович ликовал!
Он ходил медленно, осторожно ступая, и мелодия слышалась ему несколько приглушённой, будто кто закрывал окно в комнату, где играл счастливый музыкант; ускорял шаги, и мелодия звучала тоньше, ярче, словно того же музыканта посетила новая яркая мысль, и он, радостный, хотел поскорее донести её до солнца, птиц и людей...
Антон Петрович не унимался: двигался спортивным и едва ли не строевым шагом, на пятках, прыгал на одной и двух ногах, бегал, усиленно притопывая. И слушал, слушал, слушал...
Рождаемые рекой и льдом с помощью Антона Петровича звуки напоминали ему игру пальцами на бокалах.
Антон Петрович чувствовал себя опьянённым.
- Надо было и для тебя прихватить обувь! - сказал он Морозу-воеводе. - Эх, какую бы мы с тобой сейчас музыку услышали!
Антон Петрович валенками расчистил небольшую площадку, и снег перестал поскрипывать: остались чистые, звонкие, чудесные и чарующие звуки. Раскрывшему для себя волшебные способности льда Антону Петровичу захотелось сочинить песенную строчку, и это тоже его удивило: таких желаний он за собой не замечал, а стихи пытался писать разве что в пору своей первой влюблённости.
Антон Петрович вновь стал кружить по пятачку; мелодия звучала под ногами, но рифма ему не давалась. Слова не гармонировали с игрой льда, он это сердцем чувствовал, и не отступал, продолжал пританцовывать, приплясывать и просто прохаживаться.
- Посмотри, да всю правду расскажи, Мороз-воевода, каково я со стороны выгляжу, на льду приплясывая в шестьдесят лет? - Антон Петрович остановился лишь затем, чтоб спросить, а потом снова взялся подыскивать подходящие слова.
- Здра-аа-в-ств-уй, утро-о-о до-о-обр-о-о-е-е!
Продолжая тихонько напевать, он ещё раз прошёлся по льду и остался доволен.
- На этом, пожалуй, можно и закончить сочинительство под танец на льду! Как ты считаешь, Мороз-воевода? Ты чего молчишь? Иль я тебя заморозил? - Отдохнувший и счастливый Антон Петрович вышел на тропинку, ведущую из рощицы домой. Душа его была переполнена музыкой!