Она проснулась ужасно рано, ужасно конечно для всех остальных, и совершенно естественно для себя. Она проснулась не сразу. Перед пробуждением увидела мишку верхом на клоуне, и куклу смотрящую телевизор, всех, всех своих знакомых и вымышленных друзей которые вдруг хором крикнули ВСТАВАЙ! Но взять её наскоком было невозможно - она не встала. Только приоткрыла один глаз. Светлый пол комнаты был завален кусочками пластмассы, колесиками, частями тела кукол, целыми куклами, мозаикой и прочим бесценным детским бредом. Аккуратно отогнув часть шторы в комнату пролез золотистый луч. Увидев его она резко подпрыгнула и со счастливым лицом, счастливыми руками размахивая, счастливыми ногами топая, громко и весело побежала к окну. Солнышко. Самое самое яркое. Она ловила его руками, набирала в ладони и подносила к носу, солнце пахло печеньем. Она дернула в сторону штору и солнце под звон китайских колокольчиков вплыло в комнату целиком. Превратило в золото пол, кусочки стен, её волосы и руки, и ноги, и живот. Вот бы всё можно было превратить в блестящее золото. Тронул пальцем и уже сокровище. Она подняла маленькую разлохмаченную собаку и протянула её к окну, бок собаки стал драгоценным, в шерсти закопошились золотые палочки и точки. Она ходила по комнате, брала игрушки и разные неизвестного назначения предметы, ставила их на подоконник, и те мгновенно становились золотыми. Как-то она особенно быстро и ловко обернулась и успела заметить свою тень. Алхимическая возня с золочением была моментально забыта, началась игра с тенью. Они медленно крались друг к другу, и разбегались, почти расставаясь, продолжая держаться друг за друга лишь кончиками пальцев. Тень вытягивалась и убегала под кровать, или быстро съеживалась и щекотала пятки, тень съедала целиком свою собственную руку, а потом она съела вязанного слона, маленький грузовичок и засохший пряник. Последний был зацепкой для следующей игры. Она была очень трудной и требовала больше одного участника. Голубое старое платье как у опальной принцессы, пластмассовая диадема, колготки в клеточку и в путь. Подходя к двери за которой урывками досматривали сны большие и загадочные люди она увидела белый прямоугольник, на нем были буквы. Она сразу узнала своё имя, а вот остальные значки никак не складывались с друг другом. Писавшие знали что она не умеет читать, они шутили, и наверное это был хороший знак. Конечно знак мог быть и плохим, но она об этом не думала, о плохом в её положении вообще сложно думать, все плохое довольно просто сдувается если удачно вытянуть губы трубочкой, или отвлечься на что-то веселое, или в самых тяжелых случаях пойти поспать. Итак, не думая ни очем плохом она осторожно открыла дверь. В этой комнате не было солнца, ну ни капельки. В этой комнате были плотно задернуты шторы, сумерки такие не любимые сумерки собрались здесь пытаясь укрыться от солнечных лучей. Стараясь не потревожить сон самого главного и крупного обитателя комнаты, она медленно пошла в обход кровати. Она так старалась не шуметь! Она так громко при этом пыхтела! Под ступни нарочно попадались самые скрипучие половицы, язык стал большим не смог уместиться во рту, вылез и подсыхал в ветерке шумного дыхания. Когда она грузным паровозиком докатила до середины комнаты, пыхтение и сопение её стало настолько громким, что тело под одеялом, то самое которое она совсем не хотела будить, стало просыпаться. Раздался короткий сонный рык. В голове у неё замелькали пятна, желтая трава, непонятный, вызывающий жалость крик тощей коровы, большие злые кошки, она замерла. Тело под одеялом, интуитивно насторожилось. Рука чуть оттягивает вниз одеяло, появляется ухо. Она хорошо знала это чуткое ухо. Умеющее различать кучу разных звуков, слышащее среди шума и гама всех и всё, умеющее отличить звук падения карандаша от звука падения фломастера, и легко определяющее, что именно выплеснулось на пол, сладкий чай или просто вода. Она рукой запихнула язык в рот и для верности прикрыла губы ладонью. Долго она так не выстоит. К счастью тело еще раз рыкнув перевернулось и натянув одеяло на голову погрузилось в сон. Подождав несколько секунд паравозик снова тронулся в путь. Наконец преодолев зеленую реку, полосатые горы и холодящий кожу синтетический кустарник, она подошла к конечному пункту этого путешествия. Перед ней меловыми холмами белели плечи и часть груди, по ним полуподземными голубыми ручьями вились вены, небывалая густая и коричневая трава причудливо раскинулась поверх пейзажа. И всё это дышало покоем. Она не заметила ни холмов ни ручьев, ни травы ни тем более покоя. Главное она видела знакомое родное лицо наклонившись к которому можно было сказать "Я хочу есть", она уже почти сделала это как вдруг увидела что с другой стороны кровати прямо на неё смотрят два, спокойных глаза, она привычно улыбнулась, но губы под спокойными глазами не дрогнули. Что то не так. Она хихикнула и приложила палец к носу, она надавила на кончик и хрюкнула, лицо напротив не менялось. Ничего не понимая она хихикнула еще раз и тут меловые холмы пришли в движение, в их недрах раздался неясный гул который вырвавшись на поверхность вполне ясным человеческим голосом стал и голос этот сказал "Дочь, дай поспать"!
День обещал быть веселым. Он дразнил хорошей погодой и главное сейчас было сорвать родителей с места, не дать им заняться домашними делами, не позволить им осесть напротив телевизора. Основные силы нужно было бросить на обработку папы, но в лоб столь укрепленную крепость атоковать нельзя. Она пустила в ход дипломатию. За поздним завтраком, она постоянно поглядывала в окно и говорила какая там за стеклом замечательная погода, какое теплое солнышко. После десятого раза папа соизволил повернуться и тоже посмотрел в окно. Он скупо сонно улыбнулся и вернулся к завтраку. Однако она не унывала. Пока мама делала чай, она крутилась вокруг и громким шепотом говорила "Мамочка, пойдем гулять, а, пойдем? Надо папу уговорить". Мама крутила в голове какие-то свои мысли, вяло отбивалась. Победный хлопок двери у гулкое подъездное эхо уже звучали в ушах. Но до всего этого нужно было добраться. А пока не получалось. Когда пили чай, нервы стали сдавать. Она уже в лоб заявила, как ей очень и что ей сильно хочется гулять! Родители вместе посмотрели на неё. "Что-то мне лень" - сказал папа. У мамы задора в глазах тоже не было. Она еще не умела справляться с налетавшими на неё эмоциями. Они как большие грузовики сбивали её и тащили долгое время по залитой слезами дороге. Она понимала, что совершает ошибку, но сделать ничего не могла, она слышала, все надоевшие и безсмысленные "не реви", "фу, какая некрасивая", "ну и лицо", слышала и ей становилось еще хуже, рот открывался еще шире, она громко и безутешно оплакивала свою мечту о парке, речке и качелях. В конце-концов родители рассердились и отправили её в детскую комнату. Там она села на пол, и полностью отдалась своей скорби. Когда грузовик на лихом повороте сбросил её наконец с переднего бампера, она встала отряхнула грязь, размазала по щекам слезы и решила подумать. Она этот процесс не любила, предпочитала добиваться нужного одним рывком и страшно огорчалась если не получалось. А папа тогда говорил ей "Думай! Это помогает"! Это и в самом деле помогало, но четкой взаимосвязи между думаньем и благополучным решением вопроса она пока не установила. На этот раз мыслительный процесс привел её к классическому решению - нужно идти мириться. Она потихоньку открыла дверь, и на неё упали сорвавшись с привязи качели. Она присела, встала на четвереньки и проползла под перекосившимся сиденьем. Тут она заметила папу, он стоял и смотрел в окно. Просто стоял и смотрел. А на кухне лилась вода. Это был волшебный шанс. Надежда необъяснимая и слабая надежда уютно забилась в груди. "Папочка" - прошептала она. "А что ты там смотришь"? Папа как выяснилось смотрел на небо и впитав видимо большущее небесное благородство, необъятную небесную доброту и став мягким как облачко повернулся и сказал самое нужное слово "Одевайся".
Конечно, дальше было сплошное веселье. Началось оно с трех старушек, которые говорили о непонятных деревенско-огородных штуках. Что они понимают в деревне? Сейчас вот мы им разъясним! Бабушки, охали и ахали, смеялись и удивлялись, то что надо! Продолжилось счастье в магазине, потому что купили сок и чипсы. Пик наслаждения грянул когда пришли в парк и закончился конечно слишком быстро, хотя папа говорил, округлив глаза, что "уже пол шестого"! Папа не понимал, что она не понимает, что "пол шестого" это много, что это серьезно и что это такое вообще! Но папа выглядел измученным. Она опять хотела заныть. Такой день! Её день! Все для одной стоявшей в центре мира девочки! И шарик, и сок, и чипсы, и качели, и второй вместо лопнувшего шарик, и мытье коленок и локтей в теплой речке. Она пыталась оттянуть спуск с вершины. Она убегала, нарочно не слышала папиного голоса. Потом уловив в нем нешуточное раздражение, остановилась, маленькими шагами, нарочито косолапя подошла, ангельским, по её мнению, самым ангельским, взглядом папочку успокоила, мягкой ладошкой по голове погладила и даже щеку колючую обслюнявила. Папа размяк, растаял, но потом вдруг оживился, купил билет на длинный поезд и на каждом взлете, в каждой яме делал вид, что отпускает её. Она визжала и обзывала его хулиганом, а он кричал что шутит, вопил "ей-ейхо", орал, так, что волосковые клетки в ушах гибли и всё равно делал вид, что отпускает. Довольная парочка покинула парк. Она в припрыжку, он еле плелся. По пути, они купили еще сок и чипсы и пиво и кальмары, сели на скамейку под липой и стали отдыхать. Липа наращивала на листьях капли смолы и те гнули черные ветви к земле. Наглая -я-я-ай! Ай! Яй! Оса! Пристала к чипсам! Хорошо когда рядом есть смелый папа, он выгнал осу из пакета и одним щелчком отправил её в траву. Так ей и надо, противной! Остальные осы не отважились подобраться к пирующим. "Ну, пора до дому, до хаты" - сказал папа и они пошли.
Она пальцами отделила лук от помидоров, котлету от макарон, вяло поковырялась в тарелке и попросила чай. Не дали. Она насупилась. Усталость давала о себе знать. Раздражение как та наглая оса крутилось внутри, заставляла дергаться руки и ноги, кривиться губы, заставляла говорить обидные слова и бурчать. Мир стремительно упрощался. Уже не такой яркий, не такой интересный он остывал и не дарил больше бесконечную радость. Очнувшаяся после солнечного удара всепоглощающая детская злость потягивалась и шипела. Не хотелось искать удобные слова, невозможно было сдерживать то что рвалось на язык. Устала.
"Дайте чая, говорю! А то я с вами дружить не буду! Нельзя так над детьми издеваться!" Уши плотно закрыты для добрых слов, сейчас конечно все будут кричать, может в угол поставят, всегда так бывает. "Почему я должна ждать пока вы тут сидите? Дайте мне чая"! Папа повторил эти слова противным скрипучим голосом. К глазам подступили слезы, губы задрожали, но так нельзя, нужно настоять на своем, потому что, потому что... "Я обиделась" - сломалась она и тихонько захныкала. "Обидилась, потому что вы не даете мне пить, детям надо пить, а то они умрут от оби... обезво-о-о-зивания-я-я". Они засмеялись, она захныкала сильнее, но они смеялись так долго и кажется по доброму, что ей и самой стало веселей и лучше.
Сытые родители были терпеливы и умны, они запихнули её в ванну. Там она до морщинок на пальцах бренчала ложками-поварешками, купала в кастрюле клочок меха, играющий роль мышки, заливая пол, играла в резвого дельфина и почти успокоилась, но тут пришла мама и взяла шампунь. Как же это ужасно! Непонятно почему, но ужасно, ужасно когда на тебя сверху льют из душа воду. Она лезет в глаза, в рот и нос, мама плохая, плохая, льет на голову воду! Нечем дышать, страшно! Ты такая маленькая, а они! Нехорошие! Ну-ка отойдите всё, а то я вас... Рева было много, он густым паром окутал ванную и стелился по полу в корридоре, даже когда с мытьем головы было покончено, остатки рева всё еще сидели под ванной и в уголках губ и глаз. "Сейчас будем читать тебе сказку" - сказала мама, заворачивая надутый розовый пельмень в белый халат. Рев испарился. Здорово! Её проносят на руках, как ценный груз, маленькую любимую дочку, проносят мимо папы, она машет ему рукой и смотрит из под капюшона кокетливо. Потом слушает сказку. Толстые мумми-тролли бегают со страницы на страницу. Делают что-то. Так много не понятных слов. И нет сил спросить. Мамин голос успокаивает, как теплое молоко течет, теплое и сладкое. Она зевает и мама закрывает книгу. Она хочет попросить еще, но чувствует, что слишком устала, что бой за вторую главу она не выдержит и бой за кружку чая тоже и вообще... покой наваливается и придавливает к подушке, она еще пытается сопротивляться, но обреченно и почти равнодушно, перед глазами мелькает прошедший день короткими отрезочками, кусочками, ленточками, они приближаются к глазам и мягко закрывают их. Прожужжала плюшевая пчела, села на розовый куст, вышла из домика бабушка и показала на курицу, курица суетливо отошла подальше. Потом подул теплый ветер и стало темно.