Скрипов Владимир Александрович
Уроки китайского

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Китайский язык, китайская грамота - символ парадоксальной сложности и непостижимости для окружающего мира. Уроки китайского всегда изумляли нас своими непостижимыми перепадами при внешней вроде бы схожести . Не даром ведь в свое время говаривали: китайцы- это те же русские, только окосевшие от марксизма. Часто казалось, что у них есть чему поучиться. Особенно после Мао. Вот только почему-то никак уроки эти не усваиваются....
  Уроки китайского
  
  С Китаем у меня по жизни сложились особые отношения. Знакомство с ним началось еще в дошкольном возрасте благодаря множеству тонких книжек с китайскими сказками и рассказами, которыми обильно снабжали меня родители. Книжки были пестрыми, сказки - поучительными. Помню одну из них - о золотой горе. Ее обнаружил крестьянин-труженик. Крестьянин был бедным и скромным: взял пару слитков и пошел себе. Другое дело - злой и жадный мандарин, который, завидев несметные богатства, как начал хапать, так уже и не мог остановиться. Пока не взошло солнце и не испепелило его своими лучами.
  
  Были в тех книжках и современные персонажи. В одной из них китайские мама и папа в одинаковых куртках, подобно дедушке Толстому, все разъясняли детке, что такое хорошо, и что такое плохо. У них были очень добрые улыбки. И папа - в круглых очках. В них он мне почему-то очень нравился.
  
  Китай много присутствовал и в пацанчестве. Как же забыть засевшие в ушах навсегда радионовости с очередным, каком-нибудь "пятьсот шестьдесят первом самом строгом предупреждении" американским империалистам по поводу нарушения ими воздушного пространства страны. А фильмы! Не знаю, как у других, а в нашем "городке Окурове" не было среди ребятни более популярных картин, чем про гражданскую войну с чанкайшистами. Все эти "Тропою джунглей", "Смелый, как тигр"...Куда там до них "Чапаеву"! Поболеть за отчаянных красных богатырей, ныряющих в море врагов и с одним лишь ножичком успевающих, прежде, чем быть поверженным, положить целую роту, ходили по многу раз. Тем более, что в некоторых кинозалах после того, как вырубался свет, впускали пацанов-безбилетников, которым разрешалось сидеть в проходах или на полу под экраном.
  
  Китай был венцом роскоши и в быту. Знаменитые полотенца, термосы, теплое белье, компоты из мандаринов, наконец, коньяк в роскошных литровых бутылках - все это радужно сияло "лучами света в темном царстве" социалистического быта. Отец несколько лет подряд выписывал журнал "Китай" - вплоть до его закрытия. Вряд ли это было мотивировано особым интересом к политике или культуре Поднебесной. Скорей всего - из-за глянцевой роскоши издания, резко выделявшей его на витрине киосков. Это
  обстоятельство само по себе преумножало и поддерживало познания и интерес ко всему китайскому.
  
  Подшивки журнала хранились у меня долгие годы. Даже когда покинул родительский дом, я таскал их с собой, кочуя по арендованным квартирам и общагам. Однажды он стал виновником забавного эпизода. Я уже тогда учился на заочном и работал в одном НИИ. Как-то вызывают к начальнику отдела кадров. Хозяин кабинета был мужиком добродушным, ко мне тепло расположенным. Но смутила его непривычная скованность и присутствие человека неприметной внешности, сидевшего сбоку, скромно положив ногу на ногу. Начался странный разговор, который в течение пары минут непостижимо плавно перешел от "как живется, как работается" к вопросу, интересуюсь ли я китайской политикой. При этом, включился и неприметный человек, переведший стрелку ближе к сути: "А вы что, молодой человек, любите Мао Цзе-дуна?". И на мое искреннее изумление на лице конкретизировал: "Почему тогда над вашей койкой в общежитии висит его портрет?".
  
  Портрет, вырезанный из журнала "Китай", действительно, висел над моим изголовьем. Причем, над челом Председателя мною был пририсован венчик. Для чего? Разумеется, исключительно ради хохмы. Что я и объяснил гостю из строгой Конторы. И чекист покладисто согласился принять это за глупую шалость. Уж больно нелепо было тут сурово хмурить брови и шить политику. Тем более, что для столь нестандартной ситуации у идеологических стражей и четких-то инструкций поди не было. Так что стукач по мою охломонистую душу явно переусердствовал. Вряд ли Контора восприняла его стук всерьез. Иначе бы вызвали по адресу. А тут скорей всего был обычный дежурный визит на "подшефный" объект. И просто интересно стало товарищу взглянуть на чудика. Вот он и воспользовался случаем. Заодно и провел "профилактическую работу" - расспросил про работу, про настроения в коллективе и сделал внушение, чтоб вел себя серьезней и ответственней. Начал было издалека про "патриотический долг", да отчего-то передумал вербовать. Может, потому что смутило присутствие кадровика.
  
  Стоит отметить, что в те незабвенные годы отрочества и юности китайский рефрен вообще обильно присутствовал в жизни современников. Думаю, что его популярность обуславливалась уже тем, что Китай тогда подбрасывал новости, походившие на байки. Вся эта малая металлургия, охота на воробьев и комаров, глубинное перекапывание полей, "культурная революция", хунвэйбины, пламенная комиссарша в юбке Цзянь-цинь, Даманский... Не потому ли и свою студенческую стезю на истфаке начал с анекдота: записался на факультатив китайского языка.
  
  Вел его Юрий Александрович Попов. Среди знатоков этого непостижимого занятия он не был звездной величиной первого ранга и вряд ли мог тягаться с такими светилами как Го Можо или академик В. Васильев. Но по его утверждению, он помнил около 8 тыс. иероглифов, что уже само по себе - высочайшее достижение (абсолютному рекордсмену Го Можо их приписывают от 30 до 50 тыс.). За рамами очков у него была кисло-хитрая усмешка, с которой он приветствовал нас примерно таким заявлением: "Ну что, господа-студенты. Надеюсь, из детских книжек помните выражение "китайская грамота". Так вот, для начала должен вам сообщить, что в классическом литературном языке - более миллиона иероглифов. Притом, что обычная человеческая память в состоянии переварить лишь несколько тысяч. В общем, этого языка не знает никто, включая китайцев. Поэтому сразу разочарую: я дам вам лишь представление об этом безнадежном труде".
  
  Чтобы удерживать в своей голове тысячи графических каракатиц, сам Попов вынужден был постоянно насиловать свою память. Для этого носил китель с двумя накладными карманами, наполненными карточками. С одной стороны на них были нарисованы иероглифы, с другой - их произношение и значение. Каждую укромную минутку - будь то очередь в буфете или езда в трамвае, он вынимал свои карточки и смотрел на них, бормоча "цзин", "мин", "хао" и т.п. .
  
  И ведь это была не просто пустая трата времени. Она была в ущерб полезному. М можно было заняться английским или французским, на худой конец - испанским (школьным моим был немецкий). Но по безалаберности своей я потратил несколько месяцев, наверстать которые на других факультативах было уже проблематично. И все только ради того, чтобы поиграть в экзотику. Узнал, например, что в зависимости от района один и тот же иероглиф произносится по-разному. А имена собственные образуются путем комбинации иероглифов не по смысловому значению, а по созвучию. В результате сами нарицания получаются весьма относительными. С Лениным, например, трудностей не возникает: он лепится из иероглифов "ле"и "нинь" - Ле-нинь. А вот со Сталиным уже сложней: Сы-да-лин. Не так то просто распознать и такие распространенные имена, как Александр(А-ле-шан-да), Владимир (Фу -ла-е-ми-е), Константин(Кон-ни-танг-инг). Еще проблематичней с "большевиком" - бу-лень- шу-вэй-кинь".Попробуй- догадайся без подсказки!
  
  Что при этом несет в себе смысловое значение каждого из этих иероглифов - значения не имеет. И по отдельности, и особенно - в связке, при переводе эти иероглифы могут выдать любую нелепицу. Поэтому сами китайцы не обращают на это внимание. Как мы не часто задумываемся над значением многих имен, названий или просто слов, которые, скальпируя, тоже можно разложить на весьма неожиданные элементы. Например, парад - пара "д"; параграф - пара-граф и т.д. Впрочем, кому-то такой способ интерпретации, конечно, может стукнуть в голову. Не потому ли сильные мира сего, прежде всего - императоры придумывали для своих имен, для имен династий особые иероглифы. Читаться при этом они могли одинаково, а писались - по - разному. Это множило и без того необъятные и непостижимые для запоминания анналы языка все новыми шарадами, создавая головные боли для историков. Зато каждый плебей лишался возможности даже в написании имен быть равным с владыками Поднебесной.
  И это - лишь одна заморочка из дюжины, которая иллюстрирует, почему выражение "китайская грамота" для нас стала синонимом запредельной трудности и абсурда. Ведь если большинство народов строят свои слова и речь из набора примерно из 30 кирпичиков - букв, то китайцы - из примерно 2600 рисуночков, означающих набор неких базовых понятий. Из них потом конструируется все остальное словесное многообразие. Иногда свить или расшифровать их довольно просто, а иногда - настоящая головоломка. Недаром китайские иероглифы нередко становятся кладезями парадоксальной мудрости, охотно подхватываемой теми, кто не ленится ее черпать. Свежий пример - ставшие расхожими рассуждения о том, что кризис - это не конец света, а штука диалектическая, со своими плюсами. Оказывается, китайцы давным-давно это знают. Ведь слово кризис у них образуют два иероглифа : "вэй" и "цзи". Первый означает "опасное время", а второй - "время возможностей, шанс". Так что кризис - "вэй цзи", это стадия встряски, в результате и в процессе которой рождаются новые идеи и перспективы.
  Если к этому еще добавить такую особенность фонетики, как тональность, согласно которой каждая гласная произносится в четырех инвариантах - от вопросительной до пронзительного ора, и от этого меняется смысл иероглифа, то руки поднимет даже самый целеустремленный из любознательных.
  Не удивительно, что в песочнице Попова уже через пяток занятий игроков поубавилось наполовину. Поначалу, пока шли вводные лекции об экзотических особенностях языка, было интересно. Но настроение резко переменилось, как только началась фаза написания и зазубривания все этих загогулин. Помню, что когда я благоразумно последовал вслед за уже соскочившими, мой практический запас состоял из куплета из "Алеет восток", иероглифа Чжун го(Китай), да нескольких простейших понятий, из которых по сей день запомнился лишь симпатичный, похожий на человечка значек, означающий дерево.
  2
  Впрочем, засевший во мне китайский синдром конвертировался и в куда более живое и полезное занятие - стал лектором-международником. Причем - на долгие годы.
  Началом послужил другой факультативчик , который вел один из университетских преподавателей новейшей истории. Это был отставной полковник, который при внешней внушительности и суровости слыл, да и был человеком либеральных взглядов. Например, на своих занятиях он учил нас "расшифровывать" передовицы и официальные хроники газеты "Правда". Или распознавать изменения в колоде высшей государственной тусовки по расположению фигур на фотографиях относительно тела первого секретаря. Не берусь судить, насколько такие премудрости соответствовали реальному раскладу. Но сами по себе такие "уроки" походили на шпионские игры и давали ощущение причастности к чему-то запретному, доступному только для избранных. Впечатление это подсластило получение доступа к закрытым информационным бюллетеням "Атлас". Многие поди и до сих пор не знают о "розовом" и " голубом" вариантах этого издания, в которых публиковались перепечатки из зарубежной прессы. В частности, только через них можно было не в изложении, а в натуре познакомиться со знаменитым манифестом Людвика Вацулика " Две тысячи слов..." и другими документами идеологов Пражской весны, посвященными "социализму с человеческим лицом".
  
  Особенно возбуждали придуманные этим полковником "политические дуэли". Это когда студенты разыгрывали роли известных политиков- "реакционных" и "прогрессивных". Те и другие готовили речи по поводу конкретного события, чтобы затем с трибуны прокомментировать его со своей колокольни. По идее "прогрессист" должен был разгромить "реакционера". Только это не всегда это удавалось. Помню, мне досталась роль главного "мракобесе" той поры - Моше Даяна. И я так вошел в образ одноглазого вояки, что буквально размазал в едких тонах агрессивность, бездарность и трусоватость арабов в Шестидневной войне. Противостоять моему оппоненту в роли Насера со своим жидким запасом суконных и лживых цитат из заявлений советского МИД было нелегко. И он явно выглядел проигравшим. "Не слишком ли, многоуважаемый Даян, вы вошли в свою роль!", - чтоб разрядить обстановку, пожурил тогда меня наш наставник.
  
  Впрочем, моей карьере юного международника сильно благоприятствовал случай, который свел меня с Мишкой и Рудиком. Они учились двумя курсами выше и снимали целый подвал, который арендовала геологическая партия. Там было три помещения, но люди появлялись в них только летом, да и то - изредка. Хозяин выделил студентам одну комнатку, но готов был выдать ключи от всех при условии, если они будут платить за троих. Вот они и предложили мне составить компанию. Так я оказался в обществе старшекурсников, которые считались звездами факультета. Один из них в будущем станет ректором университета и даже министром при Ельцине. А тогда оба практиковали как международники, причем читали лекции уже по линии "Знания". То есть - за деньги. По сравнению с разгрузкой вагонов это была прекрасная халтура. И, оказавшись в такой компании, валенком надо было быть, чтобы не последовать их примеру.
  
  Следуя совету "не растекаться по бескрайности", я сразу же застолбил свою грядку, точнее - целое поле: Китай! С гарнирами из того же региона - война во Вьетнаме, рвущаяся в экономические дамки Япония, кимирсеновская Корея со своими "идеями чунчхе". Заодно ребята свели меня с группой лекторов, работавшей под козырьком обкома комсомола. И это обеспечивало не просто практикой, но и обильной географией: в фокусе группы была вся область.
  
  Разъезжали мы обычно по долгоиграющим маршрутам компанией из нескольких человек на специальном агитавтобусе, оборудованном с удобствами. Салон со столиком и диванами, на которых можно было даже ночевать. Всевозможная вещательная аппаратура: магнитофон, громкоговоритель, радиостанция. Кофеварка, шкафчик с посудой и журналами. В общем, мини-отель на колесах. Прибыв в какой-нибудь райцентр, мы останавливались где-нибудь в центре - на площади или близ клуба - и врубали музыку. На звуки новейших шлягеров вокруг быстро стягивалась неизбалованная развлечениями молодежь, а салон наполнялся девочками. Выступали тоже преимущественно в молодежных аудиториях: в школах, училищах, летом - на открытых площадках в парках и скверах. Подыгрывая ей, свою китайскую тематику я обильно насыщал хохмами, и она проходила на ура. Впрочем, под видом вопросов записочки приходили частенько весьма щекотливые. Типа: "А как председатель Мао относится к анальному сексу?"(это после рассказа о борьбе за снижение рождаемости). Или с переходом на личности: "У лектора симпатичные ямочки на щеках. Может, прочтете лекцию в более узком составе".
  
  Китайский след тянулся и в учебе: он отпечатался во всех вузовских курсовых и дипломной. Кстати, к выпускному курсу я уже третий год трудился в одной научной конторе, где как пчелы над цветочным полем роился народец, озабоченный задачей быстренько "остепениться". Этому способствовал и сам цветник - модная тогда и совершенно неведомая для страны "зверушка" под названием "индустриальная социология". И возможности для организации "прикладного исследования", которую предоставляла та контора, питавшаяся за счет договоров с различными промышленными предприятиями. На этом поприще, достаточно далеком от профиля учебы, я уже освоился настолько, что писал статейки для сборников различных конференций. Так что имел навыки стряпни наукообразных текстов и написал дипломную, в которой список использованной литературы занял страниц десять. Увидев его, мой шеф-руководитель даже присвистнул: да у тебя тут размах на диссертацию.
  
  Кстати, благодаря теме (об экономической политике маоистов) для работы над дипломной я попал в довольно узкий список счастливчиков, получивших направление в хранилища ограниченного доступа в крупную московскую библиотеку. Практически это был пропуск в неприметную комнатуху, в которой ты мог заказать практически любую более менее известную газету или журнал, издаваемее в мире. Тем, кто не вкусил прелести "эпохи застоя" и "железного занавеса", вряд ли способен оценить возможность вместо "Огонька" и "Известий" листать подшивки Frankfurter Allgemaine и Spigel, The New York times и Fortune... Помню, как смутила меня пожилая библиотекарша, со скучным видом листавшая какой-то толстенный яркий журнал с дамами в неглиже - наверное, что-то вроде ныне известного каждой школьнице Cosmopolitan или Vogue. Впрочем, голод на недоступные для рядовых советикусов буржуазные издания прошел довольно быстро. Может потому, что через призму пропаганды слишком распалены были в воображении. Ведь она изображала их как рассадников насилия и порнографии. А на поверку запретные плоды оказались вполне респектабельными и "ничегоособенными"... Во всяком случае - по части самого интригующего порока. Поэтому уже дня через три я засел за солидные специализированные издания.
  
  Через пару лет после окончания вуза я в очередной раз сменил место жития - на сей раз столь основательно, что впоследствии оказался за границей. Но китайский шлейф тянулся еще несколько лет в виде лекторской халтуры. Поскольку всю жизнь - а в молодые годы- тем более, меня тянуло в новые места и нестандартные аудитории, я был безотказником. Этим пользовались кураторша в обществе "Знания", которая повадилась отправлять меня по адресам, от которых обычно категорически открещивались коллеги. В частности, сделала едва ли не единственным агентом пенитерциарной системы. Это позволило пополнить мою хилую обойму жизненных университетов живыми картинками из колоритного мира колоний и тюрем разного режима. А заодно на свое еще незадубевшей шкуре испробовать гротесковую нелепость, порождаемую тупой, бюрократически равнодушной машиной пропаганды. Например, когда согласно заявке читаешь лекцию о "демографической политике в Китае" молодым девицам в женской колонии. Или о подковерной борьбе в Пекине в тяжелом пространстве собора, превращенного в актовый зал тюрьмы особого режима. Представьте себе зал, в котором согнано под дулами автоматов с полторы сотни веселых рецидивистов, которым двадцатилетний пацан что-то верещит про "перетер" между праведными маоистами и реформаторами. И это после вступления, которое зычно сделал офицер со зверской рожей, обращаясь в полутьму зала: "Кто начнет бузить и портить воздух, схлопочет неделю карцера. И передайте тем, кто не явился, что разговор с ними у меня будет особый ".
  
  Запомнился один острый эпизод. Привезли меня в какую-то колонию, расположенную в поле далеко за городом . Водитель завел меня на КПП и тут же растворился. Естественно, я ожидал, что кто-то придет за мной. Но вместо этого дежурный лишь передал мне трубку. Бодрый комсомольский голос сообщил, куда и как нужно пройти. Ну и пошел. За воротами открылся пустырь, за которым светились окна мрачных строений. И ни души. На подходе к тому зданию, куда, согласно инструктажу мне следовало направляться, возник глубокий строительный ров, через который переброшен дощатый мостик. С фигурой на другом конце, не вызывавшей сомнений, что перед тобой натуральный зэк. Он стоял у противоположного края канавы и щерился. Непередаваемо обаятельная ухмылка человека в робе и шапке, разглядывающего фраера с гражданки. Повисла пауза, наполненная флюидами злорадного куража в ситуации, когда кто-то должен уступить, пропустить встречного. Кто кого? Какая кикимора шепнула, толкнула меня: иди! И я пошел, веселея от страха и его пьяного преодоления. Не берусь судить, что изображала моя физиономия, когда я шагнул первым. Но сорвал комплимент. В тот последний миг, когда по идее следовало отправиться в канаву, человек сделал галантный шаг в сторону и пропустил меня, лишь слегка шаркнув плечом: "Молодец, сучара. Не ожидал"".
  
  Впрочем, этой порцией адреналина тогда я оплатил свою путевку. Молоденький офицерик, которого я с трудом разыскал на втором этаже административного корпуса, по-свойски предложил мне расписаться в ней и, угостив кофе, отвез на собственной машине назад в город.
  
  3
  
  Мой интерес к Китаю угас к концу 70-х. Я перестал читать лекции, набивать полки книгами, скупая все подряд на китайскую тематику, а за текущими событиями следил уже вскользь - наравне с остальными точками мира. Тому было много причин: женитьба, работа над диссертацией, наконец - резкий поворот в профессиональной сфере...
  
  К тому времени луноподобный Мао умер, и в Поднебесной тихой сапой воцарил миниатюрный, словно фарфоровый дядюшка Дэн Сяо-пин. Улыбчивый и терпеливый, он сумел без особого напряга для здоровья отсидеться в тени в годы хунвэйбиновского буйства и развернул миллиард китайцев по пути к невиданному взлету и могуществу.
  
  Как ни странно, но с выходом Китая из бешеного состояния интерес к нему в СССР поубавился. Может потому, что прежде ощущалось "родство душ", выразившееся в замечательном афоризме "Китайцы те же русские, только окосевшие от марксизма". Идиотские эксперименты, террор и агрессивный фанатизм в Китае конца 50-х - середины 70-х во многом живо иллюстрировали недавнее советское прошлое, тщательно замалчиваемое при брежневском застое. И для тех, кто проявлял к нему интерес и был настроен язвительно, китайская тема стала формой эзоповщины, позволявшей рассуждать о пороках тоталитарной системы. А для обывателя, привычного к дискомфорту "развитого социализма", напротив, Китай играл роль громоотвода - позволял посмеяться, ощутить превосходство: Вот придурки! Мы, слава Богу, до такого не додумались. Когда же все стало там приходить в норму, интерес потух. Норма ведь - вещь скучная. К тому же, с началом перестроечной смуты и лихолетья 90-х одолели собственные заботы. Китай словно провалился в чрево потухшего вулкана, скрывшись в его вялой дымке. И вновь на себя обратил внимание лишь тогда, когда вырвался, загрохотал на весь мир извержением невиданной энергии преобразований и достижений. Но это уже было в конце 90-х.
  
  О Китае заговорили как о примере разумного, эволюционного перехода из одного состояния в другое. О возможности совмещения коммунистических штампов и рыночных методов. Его теперь ставят в пример, призывают изучать. При этом в качестве промежуточного образца приводят Беларусь с ее батькой. Правда пример получается сомнительным. Не те темпы, не та поступь. А что касается социалки, то нынешний Китай тому отнюдь не аналог. Там как раз на нее наплевали. И состояние благосостояния - в диких контрастах.
  
  Да и вообще: китайские уроки труднопереваримы для усвоения. Другие традиции, несоизмерима толщина культурного слоя, а главное - трудолюбие. Так пахать, как китайцы - будь то крестьянин или мелкий торгаш, россияне не способны. Трудно тягаться с ними и по части предприимчивости. Этому мешают множество факторов: и обилие пространства, и дармовые кладези недр с их наркотической нефтегазовой иглой, и долгие века рабства, особенно убийственные для трудолюбия при семидесятилетней дозе социалистической школы. В Китае его вкусили тоже, но при этом довели до абсурда и забраковали. Думаю - навсегда. Да и сама продолжительность этой пробы была вдвое короче.
  
  Китайцам урок пошел на пользу, а русскому человеку неймется. В отличие от них, он не усваивает ни свои, ни чужие опыты. И все время упорно ходит по кругу, чтоб начать повтор с чистого листа. Словно под роковым наваждением он с поразительной легкостью стирает из исторической памяти правду, перевирая в прошлом все в такой композиции, чтобы реабилитировать тот период, когда за тебя думают другие. И когда гарантирована "горсточка риса" при вялой работе и "высокой духовности".
  
  Поэтому китайский опыт звучит в устах российского обывателя как чистая маниловщина, как фигура речи - не более. Предложи ему гнуть спину на клочке дарованной земли - замашет руками, как от чумы. Сами китайцы, которые, как полчища саранчи, расползаются по востоку страны, воспринимаются чудиками, мистически загадочными и чужими в своей способности к созиданию и выживаемости. В этой несоизмеримости - ощущение и уважения, и опасности. Опасности, потому что противопоставить такой экспансии кроме силы - нечего. А сила тает, контраст стремительно разрастается.
  
  Если китайцы играючи избавились от истеричной любви к Председателю, наслаждаясь свободой своих - больших и маленьких экономических мирков, то в России смена формации скоренько обернулась культом нового Мао. Да таким, которому сам тов. Сталин позавидовал бы. Все ж при нем пели "вместе с ним, борясь и побеждая, наш народ за партией идет". А нынче - Путин равен России. Не "корифей", не "гений всех времен и народов", а тождество страны. Не будет его, не станет и России. Полное слияние, иероглиф единства территории и народа!
  
  Какой-же урок при таком раскладе может дать Китай, в котором вождизм давно уже выветрился. А компартия с ее формальной структурой фактически превратилась в бюрократическое учреждение в ряду привычных структур, свойственных буржуазным странам. Да, она в силе, строга и опекает правительство. Но все больше и послушней в рамках закона. И все отчетливей становясь данью лишь традиции.
  
  Остается привычный вопрос: а могла ли похожая "мягкая посадка" - не в спешке и без жуткой ломки, как после сильной дозы наркоты, произойти в СССР? Вряд ли. При всей спекулятивной риторичности такого рода упражнений, бывают ситуации в истории, когда альтернативность отрицается сходу. Экспромт бывает в стихии бунта, переворота, революции. В СССР этого в 80-е не было. Была "перестройка", то бишь, - демонтаж сверху. В ней оперативные, часто в панической спешке и на колене принятые решения в целом соответствовали созревшим вполне желаниям и целям реформаторов. А они заключались в стремлении номенклатуры легализовать, оформить де юре собственность, которая им давно уже распоряжались де факто. Происходило это на фоне катастрофического развала в экономике, что лишь ускорило процесс: превратило подспудные поползновения в пулеметную очередь поспешных решений. И обеспечила сговорчивость тех, кто еще колебался. Конечно нервозность обстановки и хаос в взбудораженной стране внесли элементы стихийности и погрешности в осуществлении этих планов. Но в целом все делалось по воле и в интересах истинных организаторов заварушки. Ну, а пока делилась собственность, плебс купался в эйфории свободы.
  
  Да что тут рассусоливать. Все это тысячекратно описано. А уж после "Учебника рисования" Максима Кантора и добавить нечего. Из всего этого совершенно ясно: в эти планы не входила ни революция, как это было во Франции или в России в феврале. Ни эволюция, как в Китае.
  
  В сущности же, был верхушечный переворот и рейдерский захват - только в масштабе страны. Провести такую операцию можно было только в шоковой обстановке стремительного беспредела. Ведь даже при весьма ограниченной толщине партийно-номенклатурного слоя на всех пирогов не хватало. Поэтому для проведения этой грандиозной операции в масштабе страны мобилизовали бандитов, превратив разбой и отстрел в обычное, вполне уважаемое профессиональное занятие. Так что никаким мягким вариантам здесь изначально места не было. А, следовательно, и "философствовать" о них бессмысленно. Тем более, искать альтернативы и параллели в Китае. Каким бы ни был его опыт - в плюсах и издержках, он бесполезен как китайская грамота. Слишком не того ума она. Не того размера. Из другой истории. Из иной судьбы.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"