Зал ожидания помпезно нарастил гул с приходом санного поезда. Толпа люто вывалилась наружу, перетасовалась с новоприбывшими и вломилась обратно, краснея тряпичными лицами. Мороз за окном разъярился как бык.
- Только ради него, Оксана, - сказал Лжестепан Хатына, - я оторвался от батареи.
Я показала нос из дубленки, обвела взглядом зал и хлебнула горячего коричневого.
Холеная рука Лжестепана погрузилась в тарелку с зеленым, поплавочно задергалась и положила в рот оранжевый улов. Под обвислыми усами тут же хлюпнуло и чавкнуло, а затем крючок пальца поманил к нам меховую гору, холодцово застывшую у кассы.
- Поливалентин Безноздря, - шепнул мне Хатына, пока его знакомец пробивался сквозь хороводы пассажиров, - потомственный потомок лубенского князя. Его секретарша оказался куда настойчивее моей секретарши, звавшей к норвежскому столу.
- Хатына! - крикнул издалека пан Бездноздря. - Кто-то режет слуг! Нельзя терять ни секунды. Сейчас же едем ко мне, во Мгарь!
- Остынь, Поливалик, - сказал Лжестепан, принимая пана в объятия. - Кусни сперва зеленого из побратимской миски... А это моя напарница - Оксана Ножовка...
Последним, что увидел Хатына этим вечером - было мое губастое лицо с веером морщин возле глаз. Человек со взглядом цыганки мастерским движением свинокрада накинул мешок на Лжестепана. Через миг из толпы вынырнули сторонники Поливалентина - мгарские великаны, способные перебрести местную речку, не намочив ног. Когда передо мной открылась пасть второго мешка, я предпочла забраться в него добровольно.
И мы полетели на санках с горы под свист дикого холода, который здесь называют куриным.
Слуги заканчивались как патроны. Уплетая на веранде маринованное желтое, мы погубили еще нескольких белопередников. Дурной пример подал пан Безноздря, вонзив вилку в обнаженную спину хамоватой служанки. Лжестепан Хатына тут же облился кровью затенившей его фигуры. В знак солидарности я чикнула горло дряхлого юноши, который в начале завтрака капнул черным на мою нижнюю юбку.
- А вот это лишнее, - сказал Поливалик, прослезившись над хрипящим телом.
- Напрасно, Оксана, - сказал Лжестепан, выпорхнув из-за стола. - Это внучатый дядя пана Безноздря, сам князь Ольг... Альх... А впрочем, уже неважно.
Пригнувшись к полу, мы перебежками - от рыболовной вазы к цветочным сапогам - добрались до подоконника с запасным выходом, где Хатына принялся выдавливать стекло, словно крем из тюбика.
- Ищите нас в Млинщине, - сказал Лжестепан, выталкивая меня из окна. - Там есть, где раскидать ум. Не поминайте лихом, пока оно тихо.
Не успела я выбраться из сугроба, как на меня накинулась дубленка с неугомонным Хатыной. В его руках был стакан густого черного, которым он сразу же выкрасил снег.
- Туда, - сказал он, тщательно изучив канавку. - Шевели попой, Оксана! В таких случаях пан Безноздря стреляет из лука.
Слова Лжестепана подтвердила стрела, гулко вонзившаяся в ствол шелковицы. Та судорожно передернулась, стряхнув снежный груз со своих веток.
- Убью, - закричал Поливалентин из подвала, стреляя в вываливших на улицу слуг.
- Бежим! - сказал Хатына. - В Млинщине я всегда нахожу ответы.
Он сгреб меня в охапку, и мы загребли веслами из усадьбы Безноздря, которого здесь называют краснокожим.
Под вечер мы оказались в Млинщине, на заброшенной ветряной мельнице, за которой прячется Солнце. Черная гуща не обманула Лжестепана - здесь мы обнаружили склад ножей и фартуков.
Убийца панских слуг долгое время жил на мельнице. Тут и там валялись выеденные страусовые яйца, измятая простыня хранила крошки пломб, а замусоленные кнопки пульта - отпечатки скуки и пальцев. В дырчащем холодильнике мы обнаружили банку с контактным языком и миску тушеного синего, которую тут же заточили на ужин.
- Осталось только схватить безъязыкого, - заключила я.
Нервно прочавкав, Лжестепан приоткрыл крышку и брезгливо обнюхал контактный язык.
- Нет, Оксана. - Не раздеваясь, Хатына развалился на простыни. - Он вполне может быть полиглотом. Вспомни того гнома, похожего на нашего Верховного Пирата из телевизора...
Я вспомнила: по дороге на мельницу мы столкнулись с пиратом, строившим из себя верховного гнома. По доброте телесной Лжестепан дал ему совет насчет больных мозолей - глаза незнакомца были настолько намозолены, что прикрывались повязками. До самой Млинщины мы слышали слова благодарности на самых разных языках.
- Скорее всего, он и был убийцей, - сделала вывод я. - Откуда он шел? И куда? Такое строгое лицо. А глаза... Какие ужасные глаза!
Мои слова остались без комментария - Лжестепан уже перехрапывался с холодильником.
Неожиданно ночь заслонила единственное оконце. Я сбросила дубленку и мысли, сбросила остальную одежду и вышла на улицу, чтобы растереться снегом, называемым здесь молочным.
Как и все нормальные люди, мы вытащили себя из ножен постели, когда запахло жареным горизонтом. Хотелось выпить и отлить, вымыть лицо и зубы, пожевать новую пищу и избавиться от старой. Но за дверью мороз кусался как цены, поэтому мы решили потерпеть до теплого времени.
Со злости мы повоевали за пульт, но телевизор так и не включили. Мы принялись хрустеть белым из карманных заначек Хатыны, прослушав хруст снега на улице.
- Здоровеньки, - сказал пиратский гном, по-хозяйски скрипнув дверью. - Кто рано встает, на том мох растет.
Он поднял парус и показал мохнатые подмышки, а потом карамбически захохотал вместе с нами.
- И вам хороших лишайников, - сказал Лжестепан, маякнув мне. - Как ваши натоптыши? Все ещё мозолят глаз?
Пират полундрово засмеялся и резко крутанул руль своего тела, но мы тут же обступили его всей гурьбой, готовясь взять на абордаж.
- Простите, - сказал он, пихая нас локтями, - я, кажется, забыл здесь свой язык.
- А ещё ножи и передники, - сказала я, повиснув на его шее.
Грянула жуткая пауза - мы отпрянули от борта и уронили в воду заготовленные слова. Я сделала страшную глупость, испугавшую как убийцу, так и славного Хатыну.
Теперь каждый из нас боялся шевельнуть ушами - три застывших ковбоя на старой мельнице: руки у кобуры, один глаз на противника, другой на циферблат настенных часов, вот-вот секундная стрелка дойдет до ручки, и из дула револьверов вылетят свинцовые колибри.
Мы бы простояли как статуи целую вечность, если бы нас не оживили пули.
На улице раздалось пифпафанье и трататарщина, мы наконец опомнились и пулеметно застрочили междометиями. Нацепив кое-как одежду, выловив из банки язык и вооружившись ножами, мы покинули мельницу.
- Это розыскная экспедиция, - прошипел гном, рассекая воздух тесаком. - Когда-нибудь коса Безноздря найдет свой камень. Бежим!
И мы ринулись в лес, называемый здесь ручным.
- Зовут меня Иномарко Човен, - сказал гном, подкармливая костер хворостом. - И я действительно режу слуг Поливалентина Безноздря.
Я нанизала кусочки красного на обструганную ветку и поднесла её к огню. Жареные запахи стали щекотать обмороженные ноздри. На другом берегу костра Лжестепан Хатына уже обжигал рот дымными кусочками безымянного зверька, что водится только в Млинщине.
- Вы, наверно, считаете меня маньяком, но я даже не психопат. Все убийства щедро оплачены. Пани Дрезина, супружница Безноздря, не жалеет гривен на устранение слуг.
Я поперхнулась слюной, а кусок красного отправился не в то горло Лжестепана. После тракторного кашля я вспомнила встречу с Дрезиной, произошедшую на югах, в курортном пансионе благородных девиц. Тогда она ещё не была замужем, а только мечтала об этом, ничем не выделяясь из стайки серых мышей. Она неумело строила мышиными глазами карточные домики и тщетно виляла мышиным хвостом в попытке разбить чье-то сердце, но взгляды немногочисленных кавалеров скользили, словно по льду, цепляясь лишь за мои ходули, торчавшие из разреза неприличной юбки. Тем летом все ухажеры извивались под моими эпилированными ногами, а Дрезина глубоко сопела и часто вздыхала за спиной, вытирая подоконники кулачковой попкой.
- Ах, Ксюша, - говорила она, краснея шеей, перетянутой безвкусным платком. - Знаете ли, я вам совсем не завидую. Всё это слишком утомительно, а мне хочется поддерживать уют в домашнем очаге, набитом любимым и отпрысками.
Я насмешливо фыркала и счастливила очередного поклонника, беря мобильник, наяривавший балканские мелодии с самого утра. Мне казалось, что ни один нормальный мужик не позарится на эту серую мышь.
Поэтому сейчас меня больше удивило замужество Дрезины за Поливалентином Безноздря, чем серийные убийства прислуги. Но Лжестепана явно поперхнуло второе.
- Дрезина! - заорал он, поднимая ворон в небо. - Я знал, что и не обойдется без женщин. Пора возвращаться в усадьбу!
Мы быстро дожевали красное и попрощались с костром, который местные назвали бы языкатым.
Несмотря на зимнюю пору, Дрезина Безноздря приняла нас в летней кухне. Извещенная мгарскими провидицами, она пребывала в полной боевой готовности: стол пестрел яствами, а лицо - дорогой косметикой. От неё несло самоуверенностью, жасмином и медовыми абрикосами, короткая прическа шла в ногу со временем через древнеегипетскую шею, украшенную родинками и бриллиантами, а разрез золотого платья отвечал разрезу глаз. Былая сутулость не оставила следов на её осанке, проблему же мелкогрудости успешно решили силиконовые имплантаты.
- Ксюха! - завизжала она перед тем, как угостить вишневой мякотью губ. - Этот твой мокко-фриз - просто жуть. Попробуй мадженту, дружок.
Я доперла, что она говорит о помаде, когда между наманикюренных ногтей мелькнул тюбик. В следующий миг я рефлекторно отшатнулась, но розовая палочка достала мои губы.
- Иномарка, ха-а-ай, - сказала она Човену, дыхнув на меня дынной жвачкой. - Снова сел на мель, мой проказник?
В зеркальце перед моим носом появился жирно накрашенный бантик, который тут же расплылся в толстой улыбке.
- Да ты у меня прелесть, Ксюха, - сказала Дрезина, дефилируя к софе. - А кто этот красотуля?
Она кивнула на Лжестепана Хатыну, жадно хлебавшего лиловое, а затем завалилась на софу, бесстыдно разведя колени.
Пани Безноздря не надела нижнего белья. Между её ног не было даже волос.
Лоб Иномарко брызнул потом, онемевший рот Лжестепана выронил ложку - в который раз я поблагодарила бога, что я не мужчина.
- Дрезина, - начала я, строго посмотрев ей в глаза, - в трусах или без, в золоте или бриллиантах - ты все равно остаешься серой мышью...
- Ой-ой, белая ворона нашлась! - прорычала пани Безноздря, устремляя на меня когти и клыки. - Знала бы, как я ненавижу... Чего вы вообще приперлись?
- Нас похитил Поливалик, - ответил опомнившийся Лжестепан, наполняя тарелку оранжевым. - И теперь мы ищем убийцу его слуг.
- Так вот же он, идиоты! - Дрезина указала на Човена, снова облившегося потом.
- Это нам известно, дружок, - сказала я. - Но концы ведут к тебе. Так что давай, моя мышка, колись по-хорошему.
Пани Безноздря влезла в соболиную шубу, как в нору, и вывалилась из летней кухни. Все мы двинули к дому, который здесь называют сумасшедшим.
В гостиной было накурено, будто в храме. Сквозь завесу ладана и сандала, пробивались запахи табака и патоки, веселые коленки Дрезины и унылые шнобели мгарских молодцев, которые даже Новый год встречают на вокзале. Их брови и плечи нависали над Поливалентином Безноздря, державшим чубук кальяна и ногу супруги.
- Мы спелись с князем Ольховским, точно Аль Бано с Роминой Пауэр, - сказала пани Безноздря, размахивая ароматическими палочками как нунчаками. - И наша феличита была подобна подушке, наше счастье напоминало нежданный звонок...
Поливалик по-кошачьи зашипел и яро сжал пальцами ляжку Дрезины.
- Каждое утро, когда ты полировал свои зубы хвощом и тимьяном, - продолжала хозяйка, вытерпев боль, - офигевшие слуги насмехались над князем, который готовил мне постельный завтрак. А пока служанки накручивали кудри на твоей груди и мазали треснутые от постоянного смеха соски, Ольха прибирался в доме после этих свинтусов - они всегда делали вид, а не уборку. В то время как ты охотился на ведьм, мы зависали на лубенских аттракционах - хоть к черту на рога, лишь бы подальше от треклятой прислуги.
- И тогда, - сказал Лжестепан, жуя фиолетовое, - вы надумали проредить вражьи ряды?
- Тогда ты решила обратиться к Иномарко Човену? - спросила я.
Дрезина кивнула и резко отшвартовалась от Поливалентина, словно от причала.
- Да! - дакнула она. - Я сделала это ради Ольхи, ради нашей феличиты! Я устранила почти всех белопередников руками этого человека. Теперь делайте с ним, что хотите!
Она подошла к вешалке, где болтался раздетый гном, и пощекотала ему мошонку, сморщенную как мозг алкоголика.
- Прощай, Иномарка! Ты был хорошим, - сказала Дрезина и хлопнула нам дверью.
Спустя пару немых минут хозяин этого сумасшедшего дома оторвал краснокожее тело от дивана, извлек языкатый огонь из зажигалки и двинулся к убийце своих слуг.
Човен завизжал и задергался в преддверии казни. Смотреть на все это у нас не было никакого желания.
- Поливалик, - сказал Лжестепан Хатына, - дело, как говорится, в брыле. Позволь нам откланяться.
Пока пан Безноздря думал, что нам ответить, мы выскочили из теплого дома на куриный мороз и поскрипели по молочному снегу в сторону ручного леса.