Носки - вещь непоэтичная. К этому слову даже рифму не вдруг подберешь. А подобрать Борису хотелось. Политзанятие тянулось уже полчаса, мучительно хотелось курить и он задумчиво жевал соломинку, глядя на знойное июльское небо. Там, как назло, не было ни облачка, лишь порой проносились "соколы Сталина", снижаясь перед посадкой на чугуевский аэродром.
Зануда майор усадил-таки, как и обещал, взвод на самый солнцепек. Пилотки курсантов набухли от пота, на раскаленных голенищах кирзовых сапог можно было яичницу жарить, но майор Костенко не сдавался. Поминутно вытирая лоснящееся лицо мокрым носовым платком, он нудил что-то о маршале Булганине. Ребята вокруг Бориса давно уже дремали с открытыми глазами, сам же он счастливо улыбался, поминутно засовывая руку в карман и ощупывая колючий ворс вязаных носков. Носки привез от Оксаны Мишка Горелик, когда мотался на факультет за запчастями для полковой радиостанции. Подробностей от молчуна Мишки не удавалось выудить никаких. Ну, встретил, мол, Оксану в коридоре общежития, и она передала носки для Бориса. "Кто-то ей там напел, что мы здесь мерзнем ночами, - хмуро пояснял Мишка, косясь в сторону, и Борис сильно подозревал, что Горелик и был этим "кем-то".
"В конце-концов, чем черт не шутит, - сладко думалось Борису.- А вдруг дошло до нее, что институт мы заканчиваем, что еще полмесяца лагерей - и все... Может, она... захочет..." - Борису стало трудно дышать, но тут кто-то больно ткнул его под ребро, он вскинулся и встретился взглядом с бесцветными глазами майора. Пришлось встать. "Так где же курсант Горэлик?" - ровным голосом повторил вопрос Костенко, и Борис отметил мимоходом уловку майора: чтобы застукать дремлющего курсанта на горячем, тот задавал вопрос, не меняя интонации. "Чинит полковую радиостанцию по приказу комполка!" - отрапортовал Борис и добавил про себя: "А то ты этого не знаешь, старая перечница!" Повисла томительная пауза, майор гипнотизировал пристальным взглядом, и Борис понял, что сейчас начнется цирк.
Как раз накануне Костенко заявил Мишке, что усы в армии положено носить только нацменам, имея в виду грузин. А поскольку Горелик был хоть и нацмен, но не грузин, усы ему приказано было сбрить в двадцать четыре часа. Мишка по этому поводу сильно переживал, и тогда из чувства протеста усы стал отращивать Борис. Сейчас Костенко, не мигая, смотрел на жесткий ежик на верхней губе Бориса, и ежик этот, по мнению майора, должен был задымиться под его испепеляющим взглядом. "Ну, уж это ты врешь, старая морковка! - весело подумал Борис. - С фронтовиком у тебя этот фокус не пройдет!"
Майор, однако, мыслей читать не мог и, собрав всю свою желчь, ядовито осведомился: "А что это у вас под носом, курсант?" Взвод замер в предвкушении, проснулись даже дремавшие, и Борис, выждав эффектную паузу, вкрадчивым голосом доложил: "У меня там ...рот, товарищ майор." Шарахнулась стая галок с ближней рощи от взрыва истерического хохота - сказалось напряжение последних минут, и Костенко, сам вытирая слезы платком, махнул рукой и закончил занятие.
Обедали в большой душной палатке со столами и скамьями из недоструганых досок. Взводу Бориса повезло: первым удалось занять столы с теневой стороны. Было людно и шумно, стучали оловянные миски, курсанты привычно выражали недовольство бесконечной гороховой кашей.
Борису досталось место во главе стола, на табурете под портретом маршала Берии. Табурет рядом пустовал - Мишка еще возился с радиостанцией. Однако обед для друга Борис предусмотрительно прихватил и сейчас мучился вопросом, отдавать ли ему свой компот - очень уж хотелось отблагодарить друга за передачу. Но вот и знакомая сутулая фигура нарисовалась в просвете двери. Вздохнув, Борис отодвинул свой компот Мишке и поднял глаза...На душе вдруг стало пусто от дурного предчувствия: Горелик шел с отрешенным лицом, высоко, словно слепой, поднимая ноги.
"Ага! Вот и радист появился!"- зашумели за столом. Мишка же, подойдя к Борису, взобрался на табурет спиной к столовой. Шум в палатке стих, словно отрезанный бритвой, а Мишка быстро снял со стены портрет Берия и, повернувшись лицом к курсантам, бросил Лаврентий Палыча на землю. В наступившей мертвой тишине Борису больно резанул слух звон льющейся струи - это бежал борщ из покосившейся тарелки в онемевших руках какого-то курсанта. Пожалуй, сделай Горелик сейчас себе прилюдное харакири, подобного эффекта он бы не достиг. Все стало разваливаться перед глазами Бориса: столовая, Мишка, носки от Оксаны, институт, надежды на будущее...
Не бойся, отец. Это жарким полднем 10 июля 1953 года все радиостанции Советского Союза объявили бывшего наркома и министра Л. П. Берия врагом народа.