Извечный хаос разбросал её волосы странным, диковинным, непостижимым узором.
Её веки, как два заколдованных стража, прятали от него вечно манящий волшебный изумруд её зрачков, всегда сливающихся к центру неизъяснимой чёрной дырой. Веки... Эти стражи казались ему бесстрашными рыцарями, превращенными злым колдуном в таинственных дикобразов, ощетинившихся на него десятками игл её слегка подрагивающих ресниц.
Носик... Небольшая горбинка плавно перетекала в слегка трепещущие ноздри. Казалось, что маленький чудной зверёк ухватил за лапки пытающуюся вырваться и взлететь бабочку. Её крылья складывались, втягивая пьянящий ночной воздух, и распрямлялись, выталкивая его, словно обижались на быстротечность его бытия.
Этот воздух, опьяненный безумным, непонятным, неожиданным круговоротом, скатывался к её губам и, немного помедлив, таял.
Губы... Её губы... Он наклонился, чтобы ещё раз вдохнуть в себя этот сумасшедший запах ванили. Как? Откуда? Почему? Почему эта непостижимая мякоть источала такой аромат? Никогда... Никогда он не разгадает эту тайну. Ну и пусть! Но как он любил прикасаться к этой мякоти цвета перезрелой малины, вдыхать этот запах и легко, осторожно, кончиком языка слизывать с этой мякоти вечность. Эту вечность, навсегда застывающую в поцелуе.
Её заострённый подбородок был немного приподнят и устремлён в притаившийся в углу комнаты густой заколдованный мрак. Ему показалось, что подбородок - это клинок, защищающий её от всех тёмных, зловещих сил. Зачем? Ведь он же рядом! Он будет рядом всегда! Всегда!
Шея... Её ваял Всевышний... Тонкой живой колонной вплетала её выточенную верховным скульптором головку в безграничность тела. Тела, от которого он сходил с ума, исчезал, растворялся, превращался ни во что и становился всем. Он протянул руку к простыне. Шёлк неожиданной прохладой ударил в его пальцы. Электрический ток чужого покоя... Он отдёрнул руку и заметил, как на её шее бьётся крохотная жилка. Маленькая колибри, запутавшаяся в паутине кожи. Он наклонился и коснулся губами этой пульсирующей жизни.
Еле слышный шелест ткани. И шёлк, ускользая в священное таинство этой ночи, ослепил его, обнажив её грудь. Маленький, остывший вулкан, завершающийся непостижимой лавой соска, невероятного сгустка цвета запёкшейся крови. Он застыл. Он чувствовал, как его энергия, его жизнь, он сам, весь, до последнего атома, медленно, не спеша, плавно и безвозвратно перетекает в неё через эту застывшую вулканическую вершину. Точно также его мать когда-то, давно, перетекала в него через подобный волшебный портал. Чуть пододвинув кресло, сел напротив...