- Придет Шаляпов, - сказала жена, как можно безразличнее. - Ты ему зачем-то нужен.
У Петрова заныло под ребрами.
И что за удивительная способность приходить на все готовенькое и чтоб его ждали. Ведь и двух мазков на холст не положит... прости, Господи! Но все вот в меру... В меру и начитан, в меру и тон подобран в костюме... Петров вспомнил подкарауливающий, насмешливый взгляд Шаляпова и возмутился, затвердел. Вспомнилось, как Шаляпов "укрощал" девушек в реставрационной... Вот - "ловит в сеть" быстрым-осколочно-холодным... Вот, прервав шутливый, на недомолвках, разговор с дамой, уходит к другой... вот задвигает ногой ящик своего стола, за который села неукротимая новенькая... Петрову, признаться, и то досадны все эти штучки. А уж женщины, женщины...
Петров вдруг представил в реставрационной беззащитно-голубоглазую и непосредственную, как стрекоза, жену - и вновь задохнулся тоской. Правда, у нее устои. Но что такое устои у молодой, пусть и ушедшей в семью, женщины?..
Шаляпов пришел лишь на следующий день. И без звонка. (Как, впрочем, и предвидел Петров). Извиняющийся, в сером облегающем костюме. Всем было ясно, что он мог бы вообще не придти, если бы не служебная надобность...
- Вот какие мы выросли! - сфокусировала жена Петрова всеобщее внимание на выбежавшем в прихожую сыне.
- Ну-ка, ну-ка! - проговорил Шаляпов и не успел Петров вмешаться в ход событий, уже шагнул вслед за Ленькой на кухню и, развалившись на стуле, уставился холодным любопытствующим взглядом в доверчивые глазенки...
И случилось неизбежное. Ленька вдруг заслонился, замахал ручками, как от яркого света и заорал так, как не орал, когда обжегся сковородкой. Петров враз подхватил сына и вынес в соседнюю комнату. Он носился с ним по комнате, строил кубики, катал машины, а он все поглядывал и поглядывал в т у сторону... И Петрову очень хотелось вытащить оттуда и другого - голубоглазого и взрослого - ребенка...
- Ну и глаз у тебя! - напрямую сказал Петров Шаляпову, усаживаясь напротив него, когда сынишка ушел в игру.
- Да... мне говорили... - невозмутимо ответствовал Шаляпов.
- Наверное, девушки... - вставила жена Петрова.
- Нет, мужчины тоже... - сказал Шаляпов.
- А уж о девушках и говорить нечего... - констатировала жена Петрова. - Ты уж и забыл, как это делается, - обратилась она к мужу.
"Та-ак", отметил Петров, чувствуя в груди привычную разливающуюся боль.
- Я на них рычу, - дурашливо заорал он, - а они не боятся...
- А все дело - в молчании, - сказала жена.
"Та-ак", опять отметил Петров, сдерживая в себе бешенство. Все оборачивалось явно не в его пользу.
- Я и молчу, - сказал он, - а они говорят: что молчишь?
Прозвучало это по-идиотски.
Шаляпов отрешенно молчал. Жена тоже - молчала. Молчание это длилось...
И Петров затвердел. Ладно!
- Я и т а к молчал, - сказал он.
Легкий интерес мелькнул в глазах Шаляпова.
Молчание потекло в новом измерении.
- И т а к ... - сказал Петров минуту спустя.
И снова молчание перелилось в следующую, подставленную кем-то, тару...
Нарастало разряжающее изумленное веселье. Это молчание уводило, Бог весть, в какие глубины сознания, где побеждал тот, кто глубже перенырнет другого... Что-то окончательное, пугающее было в этом состязании...
Можно было бы еще сказать: "и т а к", и тогда бы все рассмеялись... Но Петров молча положил на стол руку. Волосатая рука его смотрелась внушительно и убеждающе. Он не видел глаза жены, но знал, что они в ту минуту теплели и ... смеялись.
...Все бы, наверное, так и вышло, как грезилось Петрову, когда он сидел дурак дураком, а его жена сливалась в этом жутком молчании с Шаляповым...
Но вышло по-другому и совсем уж неожиданно. На кухню, сшибая подрамник, вдруг ворвался его двухлетний сынишка и вручил Шаляпову... большеглазого зайца...
- Медиум! - воскликнул Шаляпов. И все засмеялись.
"Ну и ну", подумал Петров.
Заговорили о делах. Потом Шаляпов ушел - как концы обрубил.
Петров наверстал свое. Он вошел в ванную, где жена расслабленно лежала в воде, поднял ее и врезался в мокрые рыбьи губы мстительно и крепко, как никогда.
- Какой же все же пижон Шаляпов! - сказала жена, переведя дыхание. И ничего тайного не смог выудить Петров в чистой голубизне жениных глаз. - Ты заметил, как он одевается?..
Потом они пили чай, и в окнах висели звезды.
А на душе у Петрова было тягостно. "Тоже хорош... гусь... нечего сказать", думал он, отстраняя скрытое довольство собой. Ему вдруг стало жалко себя, жалко Шаляпова: что-то неуловимо, безвозвратно уходило, уносилось в эту пустую, прожорливую воронку, ничего не оставляя взамен, делая их старее...