УИЛЬЯМА ТАК И ПОДМЫВАЛО ПОГОВОРИТЬ с отцом. При этом он уверял себя, что вовсе не хочет, чтобы лорд Джон вмешался и оказал некое влияние на события; разумеется, нет. Просто хотелось получить от него толику практических советов.
Однако лорд Джон вернулся в Англию, и Уильям снова был предоставлен самому себе.
Ну, ладно... не только себе. В настоящее время он был во главе отряда солдат, охранявших таможенный пост на окраине Лонг-Айленда. Он злобно прихлопнул комара, легко трепетавшего у него на запястье, и на этот раз его истребил.
То же самое ему хотелось сделать с Клэрвеллом.
Лейтенантом Эдвардом Маркхэмом, маркизом Клэрвеллом. Известном - по крайней мере Уильяму и паре его ближайших друзей, - как Нед Без-Подбородка, или Понс.
Заметив, что двое из его людей мгновенно куда-то исчезли, Уильям снова яростно хлопнул по некому ползучему ощущению на своей выдающейся челюсти, и направился к фургону, который они инспектировали, громко выкрикивая их имена.
Рядовой Уэлч выскочил из-за фургона, как Джек-из-коробка, испуганно глядя на него и утирая рот рукавом. Уильям подался вперед, принюхался к его дыханию и кратко объявил -"Виновен. Где Лаунфол?"
Тот был в вагончике, спешно заключая сделку с владельцем фургона на три бутылки контрабандного бренди, которое этот джентльмен стремился незаконно импортировать на вверенную ему территорию. Уильям, угрюмо отмахиваясь от людоедской орды москитов, которые роились вокруг, налетев из близлежащих болот, арестовал владельца фургона, созвал трех других людей из своего подразделения и велел им сопроводить контрабандиста, Уэлча и Лаунфола к сержанту.
Потом он поднял мушкет и встал посередине дороги, одинокий и свирепый, бесстрашной позой давая понять всем и каждому, что отныне никому здесь пройти не удастся.
По иронии судьбы, хотя все утро дорога была запружена, в течение некоторого времени никто этого сделать даже не пытался, дав ему возможность переориентировать свое дурное настроение на мысли о Клэрвелле.
Наследник влиятельной семьи, связанный интимными узами с самим лордом Нортом, Нед Без-подбородка приехал в Нью-Йорк за неделю до Уильяма, и также был размещен в ставке Хоу, где уютно устроился в деревянном флигеле и принялся услужливо виться вокруг генерала Хоу - который, к чести его сказать, то и дело помаргивал, и тяжело посматривал на Понса, будто пытаясь вспомнить, кто он такой и какого дьявола тут делает, - и капитана Пикеринга, главного адъютанта генерала, человека пустого, тщеславного, и еще более Неда склонного с энтузиазмом лизать начальственную задницу.
В результате Без-подбородка стал регулярно получать отборные и наиважнейшие поручения и назначения, ездить с генералом в короткие разведочные экспедиции, сопровождать его в ходе встреч с представителями индейских племен и тому подобное - в то время как Уильям и несколько других младших офицеров так и остались перетасовывать бумаги и попусту стаптывать каблуки. Плесневелый сыр, после свобод и волнений разведывательной деятельности.
Он легко справлялся с ограничениями жизни в казармах и буднями армейской бюрократии. Предвидя необходимость соблюдать сдержанность в трудных обстоятельствах, противостоять скуке и иметь дело с дураками, отец тщательно его вышколил, а также обучил искусству ледяной вежливости, в качестве универсального оружия.
Однако сила характера Уильяма однажды иссякла - и он, не в силах противиться возможностям для карикатуры, открывшимся перед его мысленным взором при созерцании профиля Неда, набросал едкий шарж на капитана Пикеринга, поглощенного чтением лекции младшим сослуживцам - с бриджами, сбившимися вокруг лодыжек, и, видимо, пребывавшем в полном неведении относительно Понса, чья голова неожиданно появлялась и самодовольно скалилась из задницы самого Пикеринга.
О своем новом развлечении Уильям распространяться не стал - хотя скорее сожалел об этом, - но вскоре был застигнут хохочущим над картинкой самим Недом - который, проявив редкую для себя мужественность, крепко стукнул Уильяма в нос.
Вспыхнувшая затем драка опустошила помещение младших офицеров, разрушила несколько не относящихся к делу элементов меблировки - и в результате Уильям, капающий кровью на свою манишку, вытянувшись по стойке смирно, предстал перед холодным очами капитана Пикеринга, а непристойная карикатура была разложена у того на столе в качестве доказательства.
Уильям, естественно, отрицал авторство в создании сей вещицы, но имя художника назвать отказался. При этом он вовсю использовал прием "ледяной вежливости," сработавший до такой степени, что Пикеринг на самом деле даже не стал отсылать Уильяма в армейскую тюрьму, на гауптвахту. Просто на Лонг-Айленд.
"Подхалим чертов,"- пробормотал он, уставившись на приближающуюся к нему девчонку-молочницу с такой яростью, что она остановилась как вкопанная, а затем прошмыгнула мимо, глядя на него широко раскрытыми глазами - с такой опаской, которая предполагала, что тот может ненароком взорваться. Вдобавок он на нее оскалился - и она, испуганно пискнув, бросилась удирать со всех ног, да так быстро, что часть молока выплеснулась из ведер, которые она несла на коромысле, перекинутом через плечи.
Последнее мгновенно заставило его раскаяться; ему даже захотелось последовать за нею и извиниться. Но сделать этого он не успел; по дороге к нему направлялась пара погонщиков, гнавшая перед собою стадо свиней. Уильям бросил единственный взгляд на надвигающуюся на него массу тяжело переваливающейся, визжащей, пятнистой свиной плоти, замаранной грязью, с висящими лохмотьями ушами, и проворно вспрыгнул верхом на ведро, обычно служившее ему чем-то вроде командного пункта.
Погонщики весело махали ему руками, выкрикивая что-то такое, что в равной степени могло означать либо приветствия, либо оскорбления - он даже не был уверен, что те говорили по-английски, и не позаботился этого узнать.
Свиньи прошли, оставив его посреди моря перемешанной копытами грязи, обильно орошенной и осыпанной свежим пометом.
Он яростно отмахнулся от облака москитов, кои с инквизиторским любопытством вновь стали собираться вокруг его головы, и подумал, что с него, кажется, хватит.
Он пробыл на Лонг-Айленде около двух недель - точнее, тринадцать с половиной дней, то есть слишком долго. Однако, видимо, недостаточно для того, чтобы заставить его принести извинения - ни Без-подбородку, ни его капитану.
"Холуй,"- пробормотал он.
На самом деле, альтернатива у него имелась. И чем дольше он валандался здесь с проклятыми комарами, тем более привлекательной она начинала выглядеть.
От его таможенного поста до штаб-квартиры ехать было слишком далеко - к тому же совершать путешествие приходилось по два раза на дню. В результате он был временно расквартирован у человека по имени Калпер, и двух его сестер.
Сам Калпер был не слишком этому рад; левый глаз у него начинал нервически дергаться всякий раз, как он видел Уильяма - но две пожилые дамы делали для него все, что могли, и он по мере возможности платил им тем же, время от времени принося в дом неучтенную конфискованную ветчину, или отрез батиста.
Прошлой ночью он зашел к ним с ломтем хорошего бекона, и мисс Абигейл Калпер шепотом сообщила ему, что его ждет посетитель.
"Он вышел покурить во дворе,"- сказала она, склонив увенчанную чепцом голову в сторону дома. "Боюсь, что курить в доме сестра ему не позволила."
Он ожидал, что найдет там одного из приятелей, приехавшего составить ему компанию - или, возможно, с новостями об официальном помиловании, что могло бы вызволить его из ссылки на Лонг-Айленд. Вместо этого он обнаружил во дворе капитана Ричардсона, с трубкой в руке задумчиво наблюдавшего, как петушок Калперов топчет зазевавшуюся курицу.
"Все прелести буколической жизни,"- заметил капитан, когда петух наконец отвалился. Петух вскочил на ноги, и в растрепанных от триумфа чувствах прокричал что-то восторженное - в то время как курица, встрепенувшись, слегка привела перья в порядок и принялась клевать снова, как будто ничего не случилось.
"Здесь у вас очень тихо, вы не находите?"
"О, да,"- сказал Уильям. "Ваш покорный слуга, сэр."
На самом деле, это было не так. Мисс Бьюла Калпер держала в хозяйстве с полдюжины коз, блеявших день и ночь, хотя мисс Бьюла уверяла Уильяма, что этим они отлично отпугивают от амбара воров.
Как раз в тот момент одно из существ испустило из своего загончика такой дикий хохочущий рев, что капитан Ричардсон выронил свой кисет. Несколько других коз подхватили ее громкое глумливое - мееее! - будто над ним издеваясь.
Уильям согнулся и поднял мешочек, сохраняя на лице тактично-бесстрастное выражение, хотя сердце у него отчаянно колотилось. Не мог же Ричардсон проделать весь путь до Лонг-Айленда для того, чтобы попросту скоротать время?
"Христос,"- пробормотал Ричардсон, пугливо оглядываясь на коз. Он помотал головой, и приглашающе махнул рукой в сторону дороги. "Не пройдетесь ли вы со мной немного, лейтенант?"
Уильям с готовностью согласился.
"Я кое-что слышал о вашей нынешней ситуации." - Ричардсон тонко улыбнулся. "Могу перекинуться словцом с капитаном Пикерингом, если изволите."
"Очень любезно с вашей стороны, сэр,"- сказал Уильям. "Однако боюсь, что не могу извиниться за то, чего я не делал."
Ричардсон взмахнул трубкой, отметая все возражения. "У Пикеринга весьма вспыльчивый характер, но долго держать обиду он не станет. Я об этом позабочусь."
"Благодарю вас, сэр."
И чего вы хотите взамен? - думал Уильям.
"Есть здесь некий капитан Рэндалл-Айзекс,"- небрежно сообщил Ричардсон, - "в течение месяца он должен отправиться в Канаду, где ведет какую-то военную деятельность. Вполне возможно, что в это же время он встретится там с ... определенным лицом, которое может предоставить нашим войскам ценную информацию. Однако есть основания полагать, что тот человек не слишком хорошо владеет английским - а капитан Рэндалл-Айзекс, увы, не знает ни слова по-французски. Товарищ по путешествию, свободно изъясняющийся на этом языке, может оказаться... полезным."
Уильям кивнул, однако вопросов задавать не стал. Если он и решит взяться за поручение Ричардсона, времени для этого впереди достаточно.
Всю остальную часть прогулки они болтали о пустяках, после чего Ричардсон вежливо отклонил приглашение мисс Бьюлы остаться на ужин, и удалился, повторив обещание поговорить с капитаном Пикерингом.
Нужно ли это делать? - размышлял Уильям позже, прислушиваясь, как храпит внизу Абель Калпер. Сегодня луна была полной, и хотя окон на его чердаке не имелось, он чувствовал ее притяжение; ему никогда не удавалось заснуть в полнолуние.
...Так стоит ли прохлаждаться в Нью-Йорке, в надежде на некоторое улучшение собственного положения - или, по крайней мере, в ожидании того, что со временем он наконец станет свидетелем каких-то военных действия? Или одним ударом отсечь все горести и потери, и взяться за новое поручение Ричардсона?
Отец, несомненно, посоветовал бы ему держаться прежнего курса; для офицера наилучший шанс быть замеченным и продвинуться по службе состоял в том, чтобы отличиться в бою, а не в сомнительной - и смутно его порочащей, - области шпионажа.
Тем не менее... рутина и ограничения армейской жизни его раздражали, особенно после нескольких недель свободы. А он мог быть полезен, это он знал наверняка.
Какая разница безвестному лейтенанту - быть похороненным под сокрушительным гнетом чинов и рангов всех вышестоящих - или даже командовать собственными ротами, но при этом быть все так же обязанным исполнять чьи-то приказы, не позволяющие ему действовать в соответствии с его собственным суждением...
Он широко улыбнулся стропилам, тускло маячившим в каком-то футе над его лицом, и с любопытством подумал, что сказал бы по поводу "собственных суждений" младших офицеров его дядюшка Хэл?
Но дядя Хэл был куда больше, чем просто профессиональным военным; он страстно заботился о нуждах своего полка: его благосостоянии, его чести, о мужчинах, состоявших под его началом.
На самом деле Уильям еще не задумывался о ближайшем будущем с точки зрения собственной карьеры в армии. Долго американская кампания не продлится - и что дальше?
Он богат - или станет богат, как только достигнет совершеннолетия, это уже не за горами - хотя все это казалось ему похожим на одну из тех картинок, кои так любил его отец, с исчезающей перспективой, что уводит глаз в невозможную, безысходную бесконечность.
Но, когда он наконец получит свои деньги, он сможет купить себе лучший патент, какой ему только заблагорассудится - возможно, даже звание капитана в уланском полку, у Лансье...
И какое имеет значение, совершил ли он хоть что-нибудь, чтобы отличиться в Нью-Йорке?
Разумеется, отец - Уильям так и слышал сейчас его слова, и положил подушку себе на лицо, чтобы их заглушить - скажет ему, что репутация часто зависит от самых незначительных действий, от ежедневных решений, принятых с честью и ответственностью, а вовсе не от великолепной драмы героических сражений.
Повседневная ответственность Уильяма не интересовала.
Однако продолжать прятаться под подушкой было слишком жарко, и он с раздраженным ворчанием сбросил ее на пол.
"Нет!"- громко возразил он лорду Джону. - "Я собираюсь в Канаду,"- и плюхнулся обратно в свою влажную скомканную постель, накрепко замкнув глаза и уши для дальнейших мудрых сентенций.
***
СПУСТЯ НЕДЕЛЮ ночи стали достаточно свежи, чтобы Уильям принял любезное приглашение мисс Бьюлы к ее очагу и ее рагу из тушеных устриц - и, слава Богу, достаточно прохладны, чтобы лишить мужества проклятых москитов.
Дни стояли по-прежнему теплые, и Уильям даже нашел в этом некоторое удовольствие - когда его отряду был отдан приказ прочесать берег в поисках предполагаемого тайного склада контрабандистов, случайно изловленных капитаном Хэнксом.
"Склада чего?"- спросил Перкинс, по привычке слегка приоткрыв рот.
"Лобстеров,"- ответил Уильям легкомысленно - но сдался, уловив во взгляде Перкинса замешательство. "Не знаю.. вы, вероятно, и сами можете это узнать, если найдете. Самим не пить - пришлите за мной."
Лодки контрабандистов доставляли на Лонг-Айленд практически все - но по слухам, шансы, что нынешний схрон содержит в себе постельные принадлежности или коробки с голландскими тарелками, были совсем незначительными. Возможно, коньяк, а может, и пиво - но почти наверняка нечто пригодное для питья; ликер, безусловно, был бы для контрабанды самым прибыльным делом.
Уильям рассортировал мужчин по парам и отослал их, наблюдая, пока те не удалились на приличное расстояние, прежде чем позволить себе сделать глубокий вздох и прислониться спиной к ближайшему дереву.
Деревья, что росли здесь, у самого берега, были просто скрюченными низкорослыми сосенками - но среди их иголок приятно веял морской бриз, шелестя у него в ушах свежими утешительными дуновениями.
Он снова вздохнул - на этот раз с удовольствием, вспоминая, как сильно раньше любил одиночество; здесь он не знал его целый месяц. Хотя, если он примет предложение Ричардсона...
Конечно, там будет еще и Рэндалл-Айзекс, но все же - несколько недель в дороге, свободный от армейских повинностей, долга и прочей рутины. Тишина, в которой можно будет и подумать... И никакого Перкинса!
Он лениво размышлял, не удастся ли ему тайком проникнуть в помещение младших офицеров, и навалять Без-подбородку до полусмерти, прежде чем раствориться в дикой пустыне, подобно краснокожему индейцу? Может, ему лучше надеть маску?
Не стоит - если только дождаться наступления темноты, решил он. Нед мог бы что-то заподозрить, но доказать ничего не сумеет, если ему не удастся разглядеть лица Уильяма.
Однако, не будет ли это трусостью - атаковать Неда во сне?
Ну, с этим все будет в порядке; он еще успеет окунуть Подбородка в содержимое его ночного горшка, дабы разбудить перед тем, как приступит к делу.
В нескольких дюймах от головы метнулась случайная крачка, сильно его напугав и оторвав от приятнейших размышлений.
Его движение, в свою очередь, поразило птицу - та, в конце концов обнаружив, что он не съедобен, издала негодующий вопль и медленно отплыла от берега, неслышно скользя над водой. Он подхватил сосновую шишку и метнул ее в птицу - промахнувшись примерно на милю, но нимало от этого не смутившись.
Нынче же вечером он отправит Ричардсону записку - и ответит ему "да!" От этой мысли сердце забилось быстрее, и острое чувство радостного возбуждения переполнило его, пьянящее, как полет крачки в небесах.
Он вытер с пальцев мокрый песок о собственную штанину - и вдруг застыл, заметив на воде какое-то движение.
У самого берега, туда и сюда, лавировал шлюп. Скоро, признав владельца, он снова расслабился - тот негодяй, Роджерс.
"И что ты собираешься здесь делать, хотел бы я знать?"- пробормотал он.
Он вышел на песчаную кромку берега, и вытянулся во весь рост на фоне скудного песчаного тростника, уперев в бока кулаки, чтобы видна была его униформа - на случай, если Роджерс каким-то образом упустил из виду людей Уильяма, усеявших берег сверху донизу красноватыми точками, карабкающимися вверх по песчаным дюнам, как стайка постельных клопов.
Если тот уже слышал о кэше контрабандистов, Уильям намерен был убедиться, что Роджерсу также известно, что солдаты Уильяма имеют на него все права.
Роберт Роджерс казался ему персонажем сомнительным: в Нью-Йорк он пробрался крадучись, несколькими месяцами раньше, и каким-то чудом ухитрился получить у генерала Хоу патент майора и выпросить шлюп у его брата, адмирала. Заявил, что он Истребитель индейцев - да и сам любил наряжаться, как дикарь.
Хотя удачлив, нечего сказать: людей он навербовал достаточно, чтобы сформировать из них десять рот опрятно одетых в форму рейнджеров. Тем не менее, Роджерс продолжал рыскать вдоль побережья на своем шлюпе, с небольшим отрядом мужчин, выглядевших так же неряшливо и несолидно, как и он сам, в поисках новобранцев, шпионов, контрабандистов, и заодно - Уильям был в этом убежден - всего, что плохо лежит, не прибитое к берегу гвоздями.
Шлюп подошел ближе, и он увидел на палубе Роджерса: смуглого мужчину лет сорока с небольшим, морщинистого, сильно потрепанного, со следами шрамов и злобным выражением на челе.
Заметив Уильяма, тот приветливо помахал ему рукой. Уильям в ответ тоже поднял руку, сугубо по-граждански; если его люди что-нибудь нашли, возможно, Роджерс ему еще понадобится, чтобы доставить добычу обратно в Нью-Йорк - разумеется, в сопровождении охраны, дабы уберечь ее от внезапного исчезновения по пути.
О Роджерсе ходило много всяких историй - некоторые явно были пущены в оборот самим Роджерсом. Но - насколько Уильяму было известно,- главной характеристикой этого человека было то, что в какой-то момент он пытался засвидетельствовать свое почтение генералу Вашингтону - который не только отказался принять его, но и без лишних церемоний выдворил из лагеря Континенталов, и отказал ему в дальнейшем туда доступе. Уильям усмотрел в этом доказательство справедливого и взвешенного решения, и записал его на счет Вирджинца.
И что теперь?
Шлюп спустил паруса, и уже выгружал на воду небольшую лодку.
Роджерс сам сел на весла. Уильяма это сразу насторожило. Тем не менее, он подобрался поближе и схватился за фальшборт, помогая Роджерсу вытащить лодку на песок.
"Вот так встреча, лейтенант!" - Роджерс широко ухмылялся - щербатый, неряшливый, но очень самоуверенный. Уильям приветствовал его коротко и формально:
"Майор."
"Ваши ребята часом не ищут здесь склад французского вина?"
Черт, он его уже нашел!
"Нам донесли о контрабанде, процветающей в этом районе,"- сухо сказал Уильям. "Мы расследуем дело."
"Ну разумеется,"- любезно согласился Роджерс. "Сэкономить вам немного времени? Попробуйте-ка с другого конца..." Он обернулся, задрав подбородок в направлении кучки полуразвалившихся рыбацких лачуг, на расстоянии примерно в четверть мили. "Вон оттуда..."
"Там мы уже были,"- перебил его Уильям.
"Оно зарыто в песке позади хижин,"- закончил Роджерс, не обращая внимания на то, что его прервали.
"Премного благодарен, майор,"- сказал Уильям со всей сердечностью, какую смог из себя выдавить.
"Прошлым вечером видели двух парней, которые его закапывали,"- объяснил Роджерс. -"Однако не думаю, что они за ним когда-нибудь вернутся."
"А вы за этим участком берега приглядываете, я смотрю,"- заключил Уильям. "И что такого особенного вы здесь ищете? Сэр,"- добавил он нехотя.
Роджерс улыбнулся.
"Как вы изволили заметить, сэр - да, приглядываю. Тут парень один околачивался, чертовы вопросы задавал, весьма пытливого свойства - и мне бы очень хотелось с ним побеседовать. Что, если бы вы или ваши люди повстречали того человека...?"
"Разумеется, сэр. Вам известно его имя, или как он выглядит?"
"По счастью, и то, и другое,"- ответил Роджерс незамедлительно. "Высокий мужчина, со шрамами на лице, от разорвавшегося пороха. Вы его сразу узнаете, если увидите. Смутьян из семейства мятежников в Коннектикуте - зовут его Хейл."
Уильям испытал резкий толчок за грудиной.
"О, так вы его уже видели?" - Роджерс говорил мягко, но взгляд его темных глаз стал острее. Уильям почувствовал укол раздражения, оттого, что его лицо можно было так легко прочитать, однако утвердительно склонил голову.
"Вчера он прошел через таможенный пункт. Разговорчивый парень, весьма,"- добавил он, пытаясь припомнить о нем все подробности. Шрамы он заметил: множество выцветших рубцов, от которых щеки и лоб у него казались пестрыми.
"Нервный; все время потел, и голос у него дрожал - рядовой, что его остановил, думал даже, что у него с собою табак, или еще что-нибудь припрятано, и заставил вывернуть карманы; только никакой контрабанды при нем не было."
Уильям закрыл глаза, нахмурившись от усердных попыток припомнить что-то еще. "У него были с собой какие-то бумаги... Я их видел."
Он их действительно видел, тут все верно - но не имел шанса изучить их подробнее, поскольку был занят с торговцем, сопровождавшим целый воз сыров, присланных, судя по его словам, из-за границы, для британского комиссариата. К тому времени, как он закончил с тем, этот парень уже ускользнул.
"Человек, который говорил с ним..." - Роджерс пристально вглядывался в рассыпавшихся далеко вдоль берега солдат-поисковиков. "Который из них?"
"Рядовой, зовут Хадсон. Могу его вызвать для вас, если хотите,"- предложил Уильям. "Только сомневаюсь, что он сможет что-то рассказать о бумагах; читать он совсем не умеет."
Роджерс был явно раздосадован, однако утвердительно кивнул, когда Уильям ему предложил вызвать Хадсона.
Таким образом, призванный к начальству Хадсон подвердил изложенную Уильямом суть дела, но о бумагах ничего припомнить не смог, кроме того, что один из листов был исписан какими-то цифрами.
"И еще там был рисунок, я думаю,"- добавил он. "Правда, я не заметил, что это было, сэр, боюсь, что так."
"Цифры, говоришь? Отлично, отлично,"- сказал Роджерс, крепко потерев руки. "Он сказал, зачем сюда прибыл?"
"Навестить приятеля, сэр, тот живет недалеко от Флашинга."
Хадсон держался почтительно, однако на рейнджера смотрел с любопытством: Роджерс был совершенно бос, и одет только в пару заношенных льняных бриджей и короткий жилет из ондатровых шкурок.
"Я не спрашивал имени его друга, сэр. Не знал, что это может быть важно."
"Ох, сомневаюсь, что это правда, рядовой. Сомневаюсь, что друг вообще существует." Роджерс хмыкнул - казалось, он был в восторге от новостей.
Прищурившись, он посмотрел в туманную даль, как будто мог разглядеть там, среди дюн, шпиона - и, удовлетвореннный, медленно кивнул.
"Очень хорошо,"- повторил он тихо, как бы про себя, и уже повернулся, чтобы уйти, когда его остановили слова Уильяма:
"Мои благодарности за информацию о складе контрабандистов, сэр."
Пока Уильям и Роджерс расспрашивали Хадсона, Перкинс наблюдал за раскопками, и теперь криками подгонял небольшую группу солдат, неуклюже кативших перед собой вниз по дюне несколько облепленных мокрым песком бочек. Одна из бочек ударилась о твердый выступ в песке, подпрыгнула высоко в воздух, и тяжело приземлилась - после чего по какой-то сумасшедшей траектории покатилась вниз, преследуемая гиканьем и воплями солдат.
Увидев это, Уильям содрогнулся. Даже если вино переживет испытания, уже через пару недель для питья оно станет негодным. Правда, вряд ли это могло кого-то остановить.
"Я хотел просить вашего разрешения на вывоз захваченной контрабанды на борту вашего шлюпа,"- сообщил он Роджерсу официально. "И конечно, я сам буду ее сопровождать и осуществлять передачу властям."
"О, разумеется." - Кажется, Роджерса это позабавило, однако в знак согласия он кивнул. Потом, словно что-то обдумывая, почесал нос:
"Мы не сможем отплыть обратно до завтра - так не хотите ли присоединиться к нам сегодня ночью? Вы можете быть нам полезны, поскольку действительно видели парня, за которым мы охотимся."
Сердце Уильяма подпрыгнуло от волнения. Тушеные устрицы мисс Бьюлы померкли в сравнении с перспективой охоты на опасного шпиона. Участие в захвате злоумышленника ничего, кроме пользы его репутации не принесет, даже если основная доля успеха придется на Роджерса.
"Буду более, чем признателен, если удастся хоть чем-то вам помочь, сэр!"
Роджерс усмехнулся, потом осмотрел его сверху донизу.
"Хорошо. Только ловить шпионов в таком виде вы никак не сможете, лейтенант. Поднимайтесь на борт - мы вас приоденем во что-нибудь более сообразное."
***
УИЛЬЯМ ОКАЗАЛСЯ ДЮЙМОВ НА ШЕСТЬ выше, чем самый рослый из членов экипажа Роджерса, и в конечном итоге был кое-как облачен в широченную рубашку из грубого льна: на ветру полоскались ее длинные хвосты - по необходимости оставшиеся незаправленными, дабы скрыть тот факт, что верхние пуговицы гульфика ему застегнуть не удалось, - и тесные холщовые бриджи, кои угрожали кастрировать его при любом, мало-мальски резком движении. Иначе они на нем попросту не сходились; к тому же, подражая Роджерсу, Уильям предпочел ходить босиком, а не страдать от унижения, натянув на себя полосатые чулки, выставлявшие напоказ его голые коленки и дюйма четыре волосатых голеней, между краем чулок и штанинами.
Шлюп отплыл к Флашингу, где Роджерс, Уильям и еще четверо мужчин высадились на берег.
Роджерс держал здесь неофициальную контору по найму рекрутов, в задней комнате купеческой лавки у большой дороги, проходившей через селение.
На мгновение исчезнув в этом учреждении, он вернулся с исчерпывающими сведениями о том, что Хейла во Флашинге не видели, и, вероятней всего, он остановился в одной из двух таверн, которые еще можно было найти в Элмсфорде, мили за две или три от деревни.
Мужчины, соответственно плану, двинулись в этом направлении, разделившись из осторожности на небольшие группы - таким образом, скоро Уильям обнаружил, что идет вместе с Роджерсом, в рваной шали, перекинутой через плечо, чтобы уберечься от вечерней прохлады.
Бриться он, разумеется, не стал - и воображал, что теперь выглядит вполне подходящим компаньоном для рейнджера, который добавил к его костюму фетровую шляпу с высушенной летучей рыбкой, застрявшей у нее на полях.
"Вероятно, мы с вами должны изображать ловцов устриц, или возчиков?"- спросил Уильям.
Роджерс насмешливо хмыкнул, и покачал головой:
"Вам не удастся сойти ни за того, ни за другого, стоит кому-то услышать, как вы говорите. Нет, парень, держите-ка рот на замке - разве что придется забросить в него что-нибудь съестное. Мы с ребятами уж как-нибудь с делом управимся. Все, что вам нужно сделать, это кивнуть, если заметите Хейла."
Внезапно на берег налетел ветер, и на них повеяло ароматами холодных болот, приправленных еле заметным налетом печного дыма. Никакого жилья здесь не было и в помине - вокруг расстилался пустынный безлюдный пейзаж. Однако прохладная, пересыпанная песком дорожная грязь действовала на его босые ступни успокоительно, и он ни в коей мере не находил однообразие окрестностей угнетающим; он испытывал слишком большое нетерпение при мысли о том, что ждет их впереди.
Роджерс по большей части молчал, вышагивая с низко опущенной навстречу холодному бризу головой. Впрочем, некоторое время спустя он, как-будто случайно, сказал:
"Я перевозил сюда капитана Ричардсона из Нью-Йорка. И назад."
Какое-то мгновение Уильям думал ему ответить -"Капитана... Ричардсона?"- тоном учтивого неведения, но вовремя понял, что это не сработает.
"Да неужели?"- сказал он вместо этого, и надолго замолчал. Роджерс рассмеялся:
"С летучими рыбками бухточка, не так ли? Возможно, он был прав, выбрав вас."
"Он вам сказал, что выбрал меня для... для чего-то?"
"Хороший парень. Никогда не давать ничего бесплатно - хотя за колесное масло можно иногда и заплатить. Нет, Ричардсон стреляный воробей - он о вас не сказал ни слова. Только я знаю, кто он, и чем занимается. И знаю, где я его высадил. Ручаюсь - он там не Калперов искал."
Изобразив некоторый интерес, Уильям промычал нечто неопределенное. Очевидно, Роджерс собирался что-то ему сказать. Тогда пусть скажет.
"Сколько тебе лет, парень?"
"Девятнадцать,"- сказал Уильям, уже закипая. "А что?"
Роджерс пожал плечами; в сгущающихся сумерках контур его фигуры казался не больше, чем тенью, одной из многих.
"Что ж. Достаточно стар, чтобы рисковать своей шеей обдуманно. Но, возможно, ты еще дважды захочешь подумать, прежде чем ответишь "да" на то, что предложит тебе Ричардсон."
"Если предположить, что он действительно собирается что-то мне предлагать - опять же, зачем?"
Роджерс слегка подтолкнул его в спину, приказывая идти вперед.
"Это ты сам скоро увидишь, тогда и разберешься, парень. Пошли."
***
ТЕПЛЫЙ ДЫМНЫЙ СВЕТ таверны и запахи пищи обволокли Уильяма уже с порога.
На самом деле, до сих пор он даже не сознавал холода, темноты или голода, целиком сосредоточив разум на предстоящих им приключениях. Зато теперь испустил длинный, затяжной вздох, наполнив его ароматом свежего хлеба и жареного цыпленка - и почувствовал, что его, словно какой-то бесчувственный труп, вновь подняли из могилы и, как в Светлый день Воскресения, вернули к полноценной жизни.
Но уже следующий вдох застрял у него в горле, и сердце сильно сжалось, отчего мощный прилив крови хлынул по всему телу.
Роджерс, стоявший рядом, остановил его низким предупреждающим гулом, где-то глубоко в горле, и пробираясь к столу, как-бы случайно оглядел комнату.
Человек - тот самый шпион, - сидел у очага, поедая цыпленка и болтая о чем-то с кучкой фермеров. Большинство мужчин в таверне оглянулись было на дверь, когда появились новички - многие при этом уставились на Уильяма, - но шпион был так поглощен своей едой и беседой, что даже не поднял головы.
Уильям и сам не уделил этому человеку много внимания, когда впервые его увидел - но сейчас узнал его сразу.
Он был не так высок, как Уильям, но все же на несколько дюймов выше среднего, и наружность имел примечательную - со светло-льняными волосами и высоким лбом, отмеченным шрамами от взорвавшегося пороха, о котором упоминал Роджерс. При нем была круглая широкополая шляпа, она лежала на столе рядом с тарелкой, и одет он был в ничем не примечательный, простой коричневый костюм.
Ну, хотя бы он сам не в форме... Уильям тяжело сглотнул, и не только по поводу голода и дразнящих запахов пищи.
Роджерс сел за стол по-соседству, указав Уильяму на стул, стоявший напротив, и вопросительно поднял брови. Уильям молча кивнул, но больше в сторону Хейла не смотрел.
Хозяин принес им еды и пива, и Уильям целиком посвятил себя еде, радуясь тому, что присоединяться к общей беседе не обязан.
Хейл был расслаблен и весьма разговорчив, и рассказывал спутникам, что он голландец, школьный учитель из Нью-Йорка.
"Правда, условия там до того нестабильны,"- говорил он, сокрушенно качая головой, - "что большинство моих студентов уехали - сбежали вместе с семьями к своей родне из Коннектикута и Нью-Джерси. Могу предположить, что похожие - а может, и худшие - условия сложились и здесь?"
Один из мужчин за столом коротко хмыкнул, а другой надул губы, испустив издевательский свист:
"Можно сказать и так. Чертовы "лобстеры" хватают всех, кто попрятаться не успел. Тори, вигов или повстанцев - никакой разницы для этих жадных ублюдков нет, будь они прокляты! Скажи только слово протеста, как тебе дадут по башке, или оттащут в тюрьму, чтобы лишний раз не возиться. На прошлой неделе одна бесчувственная скотина остановила меня на таможне, и забрала весь мой груз яблочного сидра, и проклятый вагончик впридачу! Он..."
Уильям чуть куском хлеба не подавился - но закашляться не посмел. Христос, самого мужчину он не признал - тот сидел к нему спиной, - зато яблочный сидр помнил отлично.
Громадная скотина?
Он потянулся за пивом и отхлебнул, стараясь протолкнуть в горло кусок хлеба; это не сработало, и он закашлялся молча, чувствуя, как лицо постепенно становится фиолетовым, и заметив, что Роджерс в ужасе хмурит на него брови. Он слабо указал на фермера с сидром - или без? - ударил себя в грудь кулаком, и, поднявшись, стал пробираться из комнаты, стараясь делать это как можно тише.
Его маскировка, сама по себе величественная, ни в коей мере не могла скрыть его несомненную громоздкость и даже "бесчувственность" - и если бы парень признал в нем британского солдата, все предприятие тотчас бы лопнуло.
Он умудрился почти не дышать, пока благополучно не выбрался наружу - где кашлял до тех пор, пока не решил, что так у него скоро изо рта полезут все внутренности.
Наконец он остановился и прислонился к стене таверны, делая глубокие, прерывистые вдохи. Больше всего он жалел, что ему не хватило присутствия духа захватить с собой пива - вместо куриной ножки, которую он держал в горсти.
По дороге уже приближались последние из мужчин Роджерса, и безразлично отводя взгляды от Уильяма, стали гуськом заходить внутрь.
Он вытер рот тыльной стороной ладони и, выпрямившись, прокрался вдоль стены здания, пока не достиг окна. Вновь прибывшие как раз занимали себе места рядом со столом Хейла.
Старательно держась одной стороны, чтобы его не заметили, он увидел, как Роджерс ненароком вступил в разговор с Хейлом и двумя фермерами, и, кажется, рассказывал что-то смешное.
В конце рассказа "Яблочный сидр" заухал и застучал кулаком по столу; Хейл тоже сделал попытку усмехнуться - но выглядел откровенно шокированным; шутка, должно быть, вышла нескромной.
Роджерс откинулся назад, взмахом руки приглашая весь стол к ним присоединиться, и что-то негромко сказал, от чего все закивали и забормотали, словно бы с ним соглашаясь.
Потом он всем телом наклонился вперед, намереваясь о чем-то спросить Хейла. Сквозь гул общего разговара в таверне и свистевший в ушах ледяной ветер, Уильям сумел ухватить только обрывки разговора.
Насколько он мог разобрать, Роджерс, смешавшись с повстанцами, молчаливым кивком пригласил своих людей к столу и собрал всех поближе, чтобы их замкнутый кружок тоже мог Хейла послушать.
Хейл выглядел воодушевленным, взволнованным, и очень серьезным. Он легко мог бы стать школьным учителем, думал Уильям - хотя Роджерс сказал, что на самом деле тот был капитаном Континентальной армии. Уильям только головой покачал; Хейл никак не выглядел человеком военным. Хотя на шпиона он тоже не сильно смахивал. Уж слишком он был заметен, с его прекрасной наружностью, испещренным шрамами лицом, и... ростом.
Уильям почувствовал в желудке небольшой холодный комок.
Христос... Что имел в виду Роджерс? Сказав, что хочет предупредить Уильяма о чем-то, что касалось поручения капитана Ричардсона, и что он "сам все увидит" сегодня вечером?
Уильям давно привык как к собственному росту, так и к реакции на него людей; ему даже нравилось, когда на него смотрели снизу вверх. Но со времени первого поручения капитана Ричардсона ему даже в голову не приходило, что народ может его потому и запомнить - и что потом его могут описать с величайшей легкостью.
"Громадная скотина" комплиментом отнюдь не звучало - зато и ошибиться было невозможно.
Не веря своим ушам, он услышал, как Хейл не только открыл им свое имя, и тот факт, что питает симпатии к повстанцам, но и признался, что делает заметки и наблюдения касательно сил британского военного присутствия - после чего вполне серьезно принялся расспрашивать, не заметили ли молодцы, с коими он сейчас беседует, в окрестностях каких-нибудь красномундирных солдат?
Уильям был так потрясен его безрассудством, что, уже не скрываясь, выглянул за край оконной рамы - как раз вовремя, чтобы заметить, как Роджерс с преувеличенной осторожностью обвел комнату взглядом и конфиденциально нагнувшись к Хейлу, похлопал того по плечу:
"Послушайте, сэр, я их и в самом деле видел - но нужно быть осторожней с тем, что вы говорите в общественном месте. Мало ли, кто вообще мог вас услышать!"
"Тьфу ты,"- сплюнув, Хейл рассмеялся. "Я здесь среди друзей. Не все ли мы только что пили за здоровье генерала Вашингтона и поражение Короля?"
Слегка отрезвившись, но по-прежнему разгоряченный, он сдвинул шляпу набекрень и махнул хозяину, чтобы принес еще пива.
"Ну, еще по одной, сэр - и выкладывайте, что вы еще видели."
Уильяму страшно хотелось закричать - "Закрой рот, простофиля ты ты этакий!"- или просто бросить в Хейла чем-то через окошко. Но было уже слишком поздно, даже если бы он на такое решился. Заметив, что в руке у него до сих пор была зажата недоеденная куриная нога, он отшвырнул ее в сторону. Желудок свернулся узлом, вкус в горле стоял отвратительный - но кровь так и кипела от возмущения.
Тем временем Хейл делал все более разрушительные признания, под поощрительные возгласы и патриотические крики мужчин Роджерса - из коих все играли свои партии превосходно, нужно признать.
Как долго Роджерс будет продолжать игру? Они собираются взять его прямо здесь, в таверне? Скорее всего, нет - многие из присутствующих были несомненными сторонниками повстанцев, и могли встать на защиту Хейла, если бы Роджерсу вздумалось арестовать его среди толпы.
Но Роджерс, кажется, не спешил.
После получаса утомительных шуточек и подтрунивания ему показалось, что Роджерс сдает позиции, тогда как Хейл, в свою очередь, их себе возвращает - его рябые впалые щеки разгорелись от пива, волнения и полученной информации, которую он так неожиданно здесь собрал.
Ноги Уильяма, ступни, руки и лицо онемели, и плечи уже болели от напряжения.
Хруст, раздавшийся совсем рядом, отвлек его внимание от сцены, разворачивавшейся внутри - и он посмотрел вниз, вдруг осознав, что все вокруг пропитано ароматом, странным образом проникшим и в его сознание.
"Христос!" - Он отшатнулся, чуть не угодив локтем в окно, и тяжело припал к стене таверны. Скунс, потревоженный брошенной в кусты куриной ногой, мгновенно задрал хвост, и в темноте от этого движения стала отчетливо видна белая полоса.
Уильям замер.
"Что это было?" - сказал кто-то внутри; он услышал, как заскрипели отодвигаемые скамейки. Затаив дыхание, он отвел одну ногу в сторону - и застыл снова, услышав доносившееся из темноты слабое постукивание, и завороженный трепетом зловещей белой полосы.
Проклятье... это отбивала дробь его собственная нога. То был признак неизбежного нападения, как ему говорили - и говорили люди, чье плачевное состояние со всей очевидностью подтверждало, что судили они по собственному опыту.
У двери послышались шаги - там уже шли выяснять, что случилось. Христос, если его найдут подслушивающим под дверью...
Он стиснул зубы - здравый смысл подсказывал необходимость срочно скрыться из виду, пусть даже жертвуя собой - но что делать дальше? Не мог же он вернуться к Роджерсу и другим, источая ароматы скунса?
А если...
Звук открывающейся двери поставил крест на его размышлениях.
Уильям инстинктивно бросился за угол здания. Скунс также действовал рефлекторно - но, по-видимому испуганный тем, что дверь распахнулась, наметил себе следующую жертву.
Уильям споткнулся о ветку и растянулся во весь рост в куче мусора, услышав, как позади него кто-то закричал во все горло - ночь становилась все безобразней.
Уильям закашлялся, задохнулся и попытался надолго задержать дыхание, чтобы успеть уйти из зоны поражения. Однако, не выдержав, сделал еще глоток воздуха - по необходимости, - и легкие заполнились веществом, так далеко выходившим за рамки любой концепции "запахов и обоняния," что ему требовалось совершенно новое сенсорное описание.
Давясь и брызгая слюной, с обожженными и слезящимися глазами, он в темноте доковылял до другой стороны дороги, где на своем новом наблюдательном пункте стал свидетелем того, как оскорбленный скунс в гневе удаляется прочь - а его жертва, скорчившись на пороге таверны, испускает вопли запредельного страдания.
Уильям еще надеялся, что это не Хейл.
Помимо практических трудностей, связанных с арестом и транспортировкой лица, подвергшегося такому чудовищному нападению, простая человечность вынуждала его думать, что продолжать мучить жертву было бы не лучше, чем сыпать соль на свежую рану.
Это оказался не Хейл.
Он увидел его льняную шевелюру, сиявшую при свете факелов среди голов, которые с любопытством выглядывали наружу, и только, чтобы снова поспешно отступить назад. Оттуда к нему донеслись голоса, обсуждавшие, как теперь лучше поступить. Было решено - уксус! Он был совершенно необходим, и в огромном количестве.
Пострадавший уже достаточно оправился, чтобы отползти подальше, в заросли сорной травы, откуда тотчас последовали звуки неистовой рвоты. Это, вдобавок к зловонию, и так уже отравлявшему атмосферу, заставило ряд других господ тоже вывернуться наизнанку, и Уильям почувствовал, как в собственной его глотке вздымается комок - но ему удалось с этим справиться, немилосердно ущипнув себя за нос.
Он промерз чуть не до костей - правда, по счастью, успел отдышаться и проветриться к тому времени, как друзья жертвы выпроводили и погнали беднягу по дороге, как корову - хотя никто к нему так и не притронулся, - и таверна наконец опустела: в такой атмосфере никто не мог сохранять аппетита ни к пище, ни к питию.
Он слышал, как чертыхается хозяин, потянувшись, чтобы снять факел, который горел рядом с вывеской, и с шипением погрузить его в бочку с дождевой водой.
Хейл пожелал всем спокойной ночи - хорошо поставленный голос выделялся в темноте среди прочих, - и направился по дороге к Флашингу, где, несомненно, собирался искать себе ночлега.