Дерево с плодами в виде масок росло на высоком холме у южной окраины пустыни, чей горизонт постоянно скрывало марево серебристой пыли. Дальше к югу чернел мертвый лес, откуда порой прилетал ветер и шептался с пергаментно-бледными кожистыми масками.
- Черная Поэтесса идет в твою сторону, - поведал однажды ветер дереву, - и зловещие создания из чуждой реальности мчатся по ее следам.
Вскоре между иссохших стволов показалась девушка в темном походном костюме, с резной флейтой на шее. Ее волосы и одежда были пропитаны пылью, лицо обожжено солнцем, под глазами от усталости залегли круги. Подойдя ближе, она замерла, настороженно разглядывая дерево, а потом обратилась к нему:
- Ты первое существо, которое выглядит живым в этих высохших зарослях. Способно ли ты понять мои слова?
- Конечно, - ответило дерево, - а вот ты, к сожалению, нет.
И это было правдой. Девушка услышала в ответ лишь шум ветра, да увидела, как шевелятся и гримасничают маски-плоды. Тогда она поднесла к губам флейту и вдохнула в нее южный ветер. В воздухе сама собой зазвучала песня, порожденная их смешанным дыханием:
Холодный дождь терзает мостовую
Среди одетых гарью городов.
Но мир, который нов и незнаком,
Сияет через арочный проем.
Девушка отняла флейту от губ и задумалась.
- Взглянуть через проем, говоришь ты?
Она решительно сорвала одну из масок и приложила к лицу.
- Сделаю, как ты просишь, хоть и не люблю начинать беседу с загадок.
Дерево зашумело, поймав листвой воздушный поток:
- Будь благодарна и на том! Чтобы приблизиться ко мне, надо отдалиться от мира. Привычные для вас, людей, способы здесь не работают. А теперь говори, кто ты такая и что тебя сюда привело?
На этот раз поэтесса разобрала ответ.
- Долгая история. Прямо сейчас я ищу укрытие от погони...
- Это подождет, - заявили маски. - Почему бы не повременить и не рассказать все толком?
- Прости, нет времени для болтовни, - резко ответила девушка. - Меня преследуют Поглотители из Безвременья! Если ты ничем не можешь помочь, я должна идти дальше.
- А если скажу, что могу?
Девушка замерла на месте, а дерево, заметив это, продолжило:
- В самом деле, я могу спрятать тебя от них. В маске ты становишься незаметной. Поглотители не учуют тебя, пока ее носишь - примут за один из моих плодов.
- Ах, вот как, - поэтесса устало опустилась на изглаженный бурями корень. - Тогда, возможно, стоит забрать ее с собой?
Дерево сердито качнуло ветвями.
- Маска живет лишь моей волей, ее нельзя использовать без моего позволения или украсть, только получить в дар. Пока от тебя нет никакого толку, и я не настолько расположено, чтобы делать такие дары. Но так и быть. Обещаю скрывать тебя, пока будет длиться история. И возможно, после окончания - в том случае, если она окажется достойной.
- Идет, рассказать мне не трудно, - кивнула поэтесса. Оглядевшись, нет ли вокруг признаков погони, она начала говорить:
- Мой путь лежит из Замка Желудя: там я родилась, там прошла моя юность. В кружевных аллеях Солнечных дубрав весна длилась вечно. Воздух был напоен ароматами фиалок, анемонов и гиацинтов, молодая листва шепталась с бризом, шмели гудели и вились над цветочными чашечками. Неторопливо, как льющийся мед, вращалось колесо дней и ночей; но, чем старше я становилась, тем чаще у меня возникало чувство, будто оно крутится вхолостую.
Иногда до моего слуха доносились поговорки, мол, за весной всегда наступает лето. Я ждала, но оно не приходило. В старинных книгах рассказывалось, как почка распускается листом, а цветок превращается в плод; сказители пели баллады о звездных летних ночах, цветущем папоротнике и сборе урожая. Порой мне казалось, что, закрыв глаза, я все это вижу воочию, и даже могу уловить ускользающий аромат яблок и меда...
Так, в мечтах и сожалениях, прошло мое детство. Затем в один прекрасный день мне надоело учиться музыке и слагать строки, чем обычно занимались все друзья и родные, и я убежала из замка прочь.
Хорошо помню утро, когда путешествие началось - запах древесных соков так и кружил голову, перепуганные бабочки разлетались прочь с пути моей кобылы, а та мчалась галопом - ей тоже не терпелось попасть за горизонт.
Когда Солнечные дубравы остались позади, мы с ней почувствовали, что мир вокруг начал меняться. Я отпустила поводья, и она шла, куда вздумается. И вот однажды на заброшенном лугу нам повстречался юноша с волосами цвета речного песка. Земля расцветала вокруг него, а в его глазах я увидела то, что иные напрасно ищут в детских воспоминаниях. - Поэтесса усмехнулась со странным выражением лица. - Дерево, то был Король Лето.
- Странно, что люди зависят от годового круговорота, - проскрипело дерево, - как и низшие растения, к коим я, впрочем, не отношусь. Что же, позвала ты его в замок?
- Не сразу, если молвить истину... оказавшись рядом с ним, я забыла обо всем. Мы были неразлучны долгое время. Я слушала песни знойного ветра в глиняных карьерах, медленные мелодии ящериц и змей, струнное трепетание стрекоз и смелые аккорды ласточек. И мои уши были глухи ко всем иным мелодиям.
Однажды сильный порыв ветра сорвал с моей шапки перо скворца и безвозвратно унес в небо - тогда, наконец, я вспомнила, зачем пришла, и пригласила Лето в замок.
Он согласился, и мы отправились в путь. Как только он ступил на мраморные плиты дубравных аллей, теплый душистый ветер вздохом пролетел сквозь рощи: застывшее время сдвинулось и начало свой ход.
Наконец мое желание исполнилось. Друзья и родные пытались предостеречь меня, наступившие перемены их пугали, но я считала их опасения пустыми. И до того ли, когда Солнечные дубравы буквально перерождались на глазах? Цветы осыпались, но вместо них наливались соком завязи плодов; птичьи гнезда опустели - теперь птенцы повзрослели и вместе со всей стаей летали над озером, пронзительно перекликаясь друг с другом. Затем листья вспыхнули огненными красками, трепеща под ветром, как лепестки пламени на свечах...
Но это великолепие длилось недолго. Однажды настал день, когда они начали опадать - а потом, высыхая, умирали на земле.
Ни прежде, ни после не поглощал меня такой гнев, слепой, будто яростный коршун. Я решила, что моя земля погибает, и причиной, конечно же, стал Лето. Я велела ему убираться прочь, не слушая объяснений, что смерть лишь временна, и позже рощи возродятся в прежнем великолепии. Мы, жители замка Желудя, были уверены, что для нас никакое возрождение невозможно. И в безумии мы решились остановить само время, чтобы спасти хоть что-нибудь от прежней жизни.
Среди нас было немало поэтов и певцов, обладающих такими силами, что могли песней расплести и сплести заново ткань мира. Мы объединили голоса в единой симфонии: страх и ярость придали ей поистине разрушительное могущество. И этот кощунственный мотив мы направили против тонкой и хрупкой временной ткани.
В тот миг она свернулась и затянулась над замком Желудя невозможным узлом. Бег времени был остановлен - но какой ценой! После совершенного над ним насилия время разорвалось, будто истлевший гобелен... И сквозь очертания привычного мира, как сквозь вытершийся рисунок, нашим взорам предстала новая, ужасающая потаенная реальность!
Поглотители из Безвременья выбрались на волю через прорывы. Нам виделось, будто их исторгает само безумие, в которое превращалась наша земля. Охваченные смятением, некоторые стихотворцы пытались вырваться из тисков песни, но тщетно: теперь не они ее плели, но она владела ими.
Поглотители настигали их, обездвиженных и обессиленных, и разрывали в мгновение ока, словно бы совершая страшное отмщение за опрометчивый поступок - хотя и невозможно было поверить, будто твари способны руководствоваться чем-либо, кроме слепой тяги к убийству... Когда ни одного из друзей не осталось, я еще держалась благодаря защите, которую сумела создать собственной песней. Но долго продержаться она не могла, и я была уверена, что песня станет последней.
В тот момент, когда плетение моего щита было разорвано монотонным потусторонним гудением, которое издавали эти существа, спасение пришло с неожиданной стороны. Все вокруг залил золотистый свет - тягучий янтарь остановленного времени. И сквозь отвратительные полупрозрачные туши чудовищ я различила фигуру стоявшего неподалеку Лета.
- В первый и последний раз позволяю себе вмешиваться в законы природы, - сказал он. - Но надолго сдержать чудовищ мне не под силу. А теперь беги, что есть силы, и не оглядывайся: они уже знают твой запах и не остановятся, пока не настигнут тебя и не утащат в Безвременье.
Выбравшись из клубка тварей, я бросилась прочь, и никогда больше не видела Лето.
Поэтесса умолкла, ее зрачки расширились от страха. Подножие холма заполнили существа, один вид которых был способен остановить сердце. Их настоящий облик был неразличим, поскольку, поглощая материю тех миров, в которых им удавалось вырваться, они присоединяли некоторые куски к собственным телам. Их сизо-багровую плоть окружали причудливо переплетенные каркасы из ржавеющего металла и застрявших в нем ошметков и лоскутов, по виду похожих на распадающуюся от ветхости кожу. Ни одно из этих хаотичных кораллообразных образований не походило на другое. Поглотителей роднили только вытянутые морды, разветвленные на множество отростков, да торчащие из каркаса полупрозрачные шестигранные крылья. Они не двигались, лишь еле заметно вибрировали, издавая угнетающее для слуха гудение. Но поглотители без труда держались на них в воздухе и шныряли вокруг дерева; чутье подсказывало им, что след здесь кончается, но обнаружить добычу мешала защита маски.
Девушка сидела неподвижно, как статуя, между корней. Дерево недовольно скрипнуло:
- И это вся история, что ты собиралась рассказать?
- Мои скитания в тот день только начались, - сказала поэтесса, не отрывая взгляда от поглотителей, которые проносились совсем рядом, едва не задевая ее конечностями и боками. - И воспоминания о них не приносят радости. К тому же твари могут услышать...
- Не волнуйся: если бы они были способны уловить твое присутствие хоть на микрон, ты бы даже вздохнуть не успела, - прошелестело дерево. - Без маски против них и секунды не выстоишь. Тебе придется задержаться... На какое-то время.
Поэтесса закрыла глаза, чтобы зрелище снующих повсюду исчадий Безвременья не смущало разум, и заговорила снова:
- Я вывела кобылу из конюшни и пустила ее в галоп. Мою подругу не требовалась подгонять: она чуяла поглотителей, и от ужаса неслась, как на крыльях. Пена летела хлопьями с ее морды, шкура вымокла от пота. Осознав, чем это грозит, я пыталась придержать ее, но она все мчалась и мчалась вперед, без отдыха, без остановки - и наконец, пала на берегу высохшей реки, посреди неведомой, дикой земли.
Я не могла оплакать ее, как положено, и как требовало сердце. Даже ценой собственной жизни она подарила мне лишь небольшую фору, которая неумолимо сокращалась с каждой секундой. Оставив ее лежать на грубом песке цвета выбеленной кости, я двинулась вниз по сухому руслу.
Несколько дней и ночей, не останавливаясь, брела я, увязая в песке и спотыкаясь о странной формы камни. Мой взор помутился настолько, что я обращала внимание только на полосу травы вдоль русла: не колышется ли она под ветром, поднятым неземными крыльями? Иногда поднимала взгляд к горизонту, надеясь увидеть темную полосу леса, заросли шиповника, россыпь скал - какое угодно укрытие, способное дать хоть временную передышку, если не от бега, то от палящего солнца. Однако укрытия не было, небеса оставались белесыми и пустыми, воздух - неподвижным, а песок - раскаленным, и его испарения, с тяжелым, аммиачным запахом, вытягивали из тела всю влагу. Идти становилось трудней, под ногами хрустело, я постоянно запиналась о какие-то булыжники и ветки. И наконец, споткнувшись в очередной раз, зацепилась за что-то ногой, упала и больше не смогла подняться, как это случилось ранее с моей лошадью.
Не помню, что произошло потом - наверное, я потеряла сознание на несколько часов. Следующее, что осталось в памяти - мягкие косые лучи закатного солнца, подобно кисти искусного художника, заботливо подчеркнувшие каждую деталь речного ложа.
Все оно состояло из костей. Не только человеческих, но те попадались чаще остальных. Древние, изъеденные веками, они рассыпались в белый песок и в мутную пыль. Мой сапог застрял между ребер чьей-то грудной клетки, а прямо в лицо скалился лежащий напротив череп.
Меня охватил ужас при мысли, что предстоит расстаться с жизнью вот так, среди неизвестно чьих истлевших останков. Сначала я попыталась встать, затем - ползти, но сил осталось слишком мало, а кости держали крепко. Какое-то время я дергалась, словно попавшаяся в паутину муха. Должно быть, именно тогда череп заговорил со мной: затихнув, я поняла, что слышу его слова - не ушами, а неким другим чувством, как слышат шум собственной крови, бегущей по жилам.
Череп сказал мне...
- Не пытайся убедить меня, что он в самом деле говорил, - вмешалось дерево. - У тебя были галлюцинации от истощения и ядовитых миазмов.
- Череп сказал, - продолжила поэтесса, - что некогда принадлежал ученому мужу, известному историку из древнего города Кардейра. Город построили на берегу великой реки, чье пересохшее русло послужило мне дорогой. Он славился высокой культурой и цивилизованностью своих жителей, но некоторые обряды они сохранили неизменными с времен варварства, так как весьма почитали традиции. Одним из таких ритуалов были похороны: особо выдающихся и высокопоставленных граждан после смерти отправляли в плавание вниз по реке на горящих плотах. Горожане верили, что дух, очищенный огнем от смертной плоти, найдет дорогу к небесами. Но та часть останков, которую пламя не брало, оставалась покоиться на дне, и за века существования города выстлала целую заводь за нижними порогами. Когда же страшный катаклизм разрушил город и осушил реку, заставив ее воды уйти в подземную расщелину, промытые водой кости обнажились и побелели под солнцем и ветром.
Таким образом, то, что я приняла за следы отвратительной огромной бойни, оказалось почетным памятником и местом последнего упокоения для достойнейших. Я верю, что дух каждого продолжил свое великое путешествие, но при этом их кости сохранили накопленную мудрость. Позже стали слышны и другие голоса - бесконечное число историй, рассказанных учеными, поэтами, сказителями, историками и путешественниками. Я не могла выслушать все, но тех, что достигли ушей, было достаточно, чтобы заставить забыть о страдания тела и полностью погрузиться в поток нового знания.
Самым отрадным тогда оказалось известие, что поглотители не могли меня учуять среди множества останков мертвецов. Тяжелая костяная пыль забивала их сверхчуткие носы, и они могли лишь беспомощно рыскать по прибрежной траве, надеясь снова поймать след, когда я покину природный некрополь. Или пока мой обглоданный стервятниками скелет не присоединится к прочим.
Но подобной услуги я поглотителям оказывать не собиралась! Ярость придала достаточно сил, чтобы подняться и пойти дальше. Череп ученого знал все об окрестных землях, и я, испросив позволения, забрала его с собой.
К исходу дня мы достигли ореховой рощи, где из скалы, похожей на слоеный пирог, пробивалась вода, свежая и мягкая на вкус. Вода и грецкие орехи вернули меня в мир живых. Однако, заслушавшись песней капели, я не заметила, как подкрался сон.
Через несколько часов призрачный зов разбудил меня, вонзаясь в мозг шершавой спицей:
- Очнись! Поглотители приближаются. Ветер доносит злую песню их крыльев!
Это был голос черепа. Послушавшись его, я вскочила и бросилась в бегство через лабиринт можжевельника.
Колючие кусты, чащобы с буреломом и заросли подлеска заставили преследователей замедлиться. Поглотители воспринимали наш мир особым, непостижимым для человеческого рассудка образом, и недостаточно приспособились к нему, чтобы с легкостью пробираться через перепутанные дебри. Разумеется, мне тоже приходилось нелегко. В конце концов они все же настигли меня - здесь, у подножия твоего холма.
- Удачное стечение обстоятельств, - откликнулось дерево с масками вместо плодов.
- О да, - кивнула поэтесса. - Еще несколько минут, и мне бы пришел конец. Твоя помощь пришлась удивительно кстати, и я за нее искренне благодарна. Но пора дальше в путь - похоже, монстры убрались.
- Надолго ли? - проскрипело дерево с насмешкой.
- Ученые Кардейры рассказали, что от тварей из иных измерений иногда можно спастись морем. Толща воды блокирует силу этих созданий и лишает их чутья... За пустыней на севере лежит Облачный океан, остается только пересечь ее и найти подходящий порт.
- Пустые надежды! Будь ты даже полна сил и защищена от поглотителей, пустыню тебе перейти не удастся. В ней постоянно бушуют пыльные бури, и вихри вздымают песок непроницаемой завесой. Кроме того, компасы и прочие навигационные приборы в этой местности врут, так что путешественники сбиваются с дороги и бродят кругами, пока не превратятся в поживу для гиен.
- Но у меня есть кое-что получше компаса, - возразила поэтесса. - Пожалуй, все-таки попытаю удачи... Если ты сдержишь обещание и отдашь маску.
Дерево издало вибрирующий пронзительный скрип, а его плоды скорчили рожи - так оно смеялось.
- Маску! Ну разумеется. Маска твоя!
- Благодарю, - нерешительно произнесла поэтесса. Но когда попробовала встать и отойти, обнаружила, что не может сделать и шагу, будто ноги пронизаны незримыми корнями, а голову удерживает нечто, подобное упругому черенку.
- Твоя на веки вечные, - злорадно продолжало дерево, - потому что ты никогда не покинешь этот холм! Любой, надевающий мою маску, уже бессилен ее снять - и, в конце концов, становится одним из моих плодов.
Девушка рванула маску, но та словно приросла к лицу.
- Какая низость! Ни одно порядочное дерево не поступило бы так!
- Не сопротивляйся! - проговорило дерево. - Чтобы прижиться, ей нужно не так уж много времени. Радуйся лучше: отныне поглотители из Безвременья больше тебя не потревожат...
- Как и ничто другое, верно? - Поэтесса внезапно успокоилась и выпрямилась.
- Похоже, я и впрямь не могу уйти. Но все еще могу играть.
Она сняла флейту с шеи и поднесла к губам через маску.
Мелодия устремилась ввысь, заглушая протестующий скрип и шелест дерева:
Тебя не знает, и тебе неведом
Мир, что кружится камнем в пустоте.
Но позови, коснись его, и вот
Ты мчишься вместе с ним в водоворот.
Песня полетела к северу; она вилась по кругу, смешивая музыку с воем и свистом, дикая и неудержимая, как смерч. Распространяясь дальше и дальше через пыльную завесу пустыни, она встретилась с песчаным вихрем. Тогда музыка вплелась в него и поманила за собой.
Завидев приближающийся исполинский ураганный столп, поэтесса собрала все силы и шагнула к нему, подняв навстречу лицо.
- Что ты творишь, безумная! - успело взвыть дерево, прежде чем на него обрушился рев и грохот бушующей стихии.
Наконец, бешено крутящийся вихрь притих и поплыл обратно в пустыню, Оставленное им дерево устояло, но его ветки были переломаны, листья измочалены, маски-плоды сорвало и разбросало по всему холму. Все вокруг оказалось занесено песком, у корней намело небольшую гору.
Поэтесса выбралась из нее, машинально отряхнула пыль с лохмотьев, в которые превратилась одежда. Песок не пощадил и маску: та истрепалась до лоскутов и кое-где отстала от кожи. Поэтесса стряхнула ее остатки, вынула из дорожной сумки череп. Несмотря на то, что исцарапанное лицо и руки горели, будто по ним прошлись наждаком, девушка улыбалась.
- Чуть не стала, как ты, - сказала она черепу. И, переступая через рассыпанные маски, зашагала к пустыне. Вслед раздавался скрип дерева:
- Еще станешь, куда денешься! Только что ты уничтожила свой единственный путь к спасению!
- Думаю, теперь я сумею найти другой, - обернулась поэтесса. Глазницы черепа в ее руках мерцали золотистым светом, как блики на поверхности пересохшей реки.