Аннотация: Написано давно, но всё таки решила скинуть Это сюда. Почитайте. ВДруг понравится...
Альтависта.
...Don't carry the world upon your shoulders...
Каждую ночь мне снится, что меня зовут Альтависта. Так меня называет девушка с ярко-белыми, горящими в свете луны, волосами и колючими глазами одинокой волчицы. Я не знаю, кто она, и почему ее голос бережно хранится у меня в голове услужливой памятью, но каждую ночь она приходит ко мне и называет меня Альтавистой. Она рассказывает мне истории. Она говорит о том, как искристые звезды тепло ложатся на ее протянутые ладони с длинными худыми пальцами, и как они поют ей песни о днях мирозданья и о ночах конца Вселенной. Она говорит о том неведомом мне чувстве полета сквозь время, и о том, как упруго чувствуют ветер ее широко распахнутые крылья, когда она поворачивается к нему лицом. Она рассказывает мне, как солнце и луна сливают свои лучи в один светлый поток, в котором единственно можно увидеть вещи в их настоящем виде и понять суть всего, даже своей жизни.
И каждое утро мне приходится присыпаться с чувством потери. Нет, моя жизнь не останавливается, лучики солнца все так же скользят по стенам, все так же негромко играет забытое радио, все так же шумят люди и звенят трамваи у меня под окном. Мир продолжает свое беспрестанное бестолковое движение, он говорит, кричит, сипит, шепчется, горланит и пытается переделать себя и других, в нем живущих. Но мне каждое утро особенно четко чувствуется, что моя и его жизни, связанные между собой в одну непрерывную линию, приближаются к их реальности только ночью, когда девушка с глазами волчицы делает наше существование таким ясным и точным...
...Но это утро было другим. Заткнув свирепо пиликающий будильник, я забралась с головой под одеяло и вдруг вспомнила. Вспомнила, как сегодня ночью мне протянули из окна белую прохладную руку с длинными пальцами, и как темное, цвета чернил, небо с проблесками живых трепещущих звезд маняще тянуло к себе своей глубиной.... И как больно колоться начали глаза одинокой волчицы, когда я уцепилась сведенными от леденящего ужаса пальцами за подоконник, увидев под собой бездну, и оттолкнула себя от нее. Но чувства потери чего-то такого близкого и дорогого моему сердцу этим утром не стало. Было лишь обычное, знакомое мне ощущение пустоты в душе и обыденности, которая ее заполняла. Я больше не спотыкалась об углы в своей комнате, не путала ботинки, не шептала себе под нос непонятные слова, которые иногда всплывали у меня в памяти, и не уходила в свои мысли, забывая о включенной плите. Я даже не думала о том, что значит Альтависта.
Вместо всего этого я честно прочитала учебник по истории, даже запомнив пару фраз из него, и ушла в школу. Утро прошел в мелочах - беспокойство о тройке по физике, паре по литературе и пропусках, о которых надо было что-то врать родителям, злость на Ленку из класса, которая опять встретила меня тирадой о моей же шизофрении, на себя - за то, что опять не нашла в себе сил уйти и не слушать, а обругала ее матом, на гребаных одноклассников, которые опять захихикали над моими мешками под глазами и - о ужас! - не глажеными джинсами. Так было всегда, но сегодня я вдруг, в первый раз за всю мою жизнь, возненавидела их всех до темных пятен в глазах. " Какого черта эти глянцевые девочки, все как одна похожие на обложку журнала, и карикатурные мальчики, это стадо, эти бараны с односторонним взглядом на мир - снизу - судят и говорят обо мне", - лихорадочно листая конспекты, думала я. "Но какого черта я сужу о них, - пришла в голову старая, давно осмысленная и перетертая в голове мысль, - какого черта я злюсь... Я-то кто?..". Я замерла, согнувшись над партой. Рефлекторно я почувствовала, что чего-то не произошло. Но чего - никак не могла понять.
К середине урока, когда все ожесточенно строчили под диктовку слова с приставками пре- и при -, меня осенило. Обычно на вопрос "кто я?" холодный звенящий голос, так хорошо мне запомнившийся, отвечал "Альтависта". Теперь его не стало. И ответила себе я сама : "Ты - просто дура, которая не может избавиться от навязчивых иллюзий и погрязла в том, что произошло, пока ее не было в этом мире". Так было всегда. Но почему именно теперь, когда я наконец-то избавилась от голосов в голове, я чувствую себя так странно, не ощущая их?.. "Наверное, я просто привыкла", - решила я.
А этот серый обыкновенный весенний день все тянулся и тянулся, и мне порой казалось, что звонок никогда не наступит, перемена никогда не кончится и время потихоньку превращается в жвачку. Но конец в этом мире бывает у всего и, как ни странно, даже у алгебры. И день плавно перерос в вечер, а вечер - в ночь... Ночью я сидела у закрытого окна, стараясь не думать и не плакать, а забивать голову предельно простыми вещами - музыка, ритм, аккорды. "Бум, бум, ля минор, ре мажор, еще раз бум, бум, ля...", - повторяла про себя я, до боли вслушиваясь в знакомую мелодию. Хочется крикнуть, так громко, чтобы треснуло холодное стекло, к которому я так безутешно прижимаюсь, а еще лучше - стукнуть по нему рукой, кулаком, разбить, пораниться....Тогда бы появилось дело - пришлось бы вставать, искать йод, бинт, было бы интересно смотреть, как капает кровь из ранок. Но нельзя. "Почему?", - скользнул в голове едва слышимый, затертый от многократного пользования вопрос. И я в сотый или тысячный раз объяснила себе, что стекло ведь и правда разобьется, я разбужу предков, придется объяснять, почему и зачем.... А так не хочется кому-то что-то объяснять! Даже себе, даже своему дневнику, даже... " А ведь она у меня никогда ничего не спрашивала. И ей, наверное, не пришлось бы ...", - я всеми силами пыталась заглушить в себе эту мысль, но она упорно рвалась наружу, - " Зачем я не пошла тогда...". "Сегодня еще приснится", - наивно утешила сама себя и, завернувшись с головой под одеяло, крепко закрыла глаза, и стала стараться уснуть.
А на следующее утро мне показалось, что мир рухнул. Я проснулась и поняла, что Альтавистой меня называть больше некому. Девушка с глазами одинокой волчицы ушла в никуда - к другим окнам, другим мирам, другим людям, которые могут поверить ее руке и не бояться. Она обрушила на меня бетонную стену одиночества, погрузив в темную яму сна без сновидений и эмоций, показав мне звезды и лишив возможности потрогать их светлые лучи. Я поглядела на небо, серое, как всегда, и в потеках от туч и подумала, что сегодня химия, а я к ней не готова. Все было как обычно - но еще больнее.
В этот день я сбежала с геометрии и отправилась на реку - смотреть, как сходит лед. Льдины толкались, наползали друг на друга и даже вылезали на берег. Мне казалось, что это тоже люди, только другой формы, но такие же серые, грязные и холодные и так же заведомо ненавидящие остальных, только за то, что они плывут по той же реке. Я стояла на мосту и мне хотелось спрыгнуть вниз и побежать против течения, хотя я прекрасно знала, что нельзя и что разобьюсь. Нельзя. Любимое слово. Моё.
Но через неделю этой тупой бессмысленной агонии я поняла, что бывают моменты, когда можно даже мне, и не стоит оглядываться и думать что сказать предкам или учителю. И поняла, что снова ждать чего-то бесполезно. Что время, всегда такое тягучее, не станет вдруг резким и незаметным, что лучше мне уже не станет, что окружающе льдины вдруг не станут теплее и чище. Я поняла, что делать мне здесь больше нечего. И незачем пытаться переделать мир и себя - мы с все равно не состыкуемся. Просто у нас с ним разные форматы.
В тот день боль была особенно медленной. Просидев в школе первые две пары, и послушав еще порцию комплиментов про мой сегодняшний вид и советов о том, что майку хоть иногда, но надо стирать, я вдруг решилась. "Так было вчера, так будет завтра, послезавтра и через неделю, - злобно думала я, пиная камешки на школьной аллее. - Эти дуры никогда не поймут, а эти уроды никогда не подобреют. Через день, через два, через десять, они все равно будут тыкать пальцем, ухмыляться и выдумывать причины не судить себя. Так в чем же тогда смысл ... терпеть все это?". Смысла придумать мне так и не удалось, и я отправилась на мост. Свесив ноги над многими метрами полета и ледяной воды, я заметила, что льда не реке уже меньше и редкие серые льдины уже не толкают друг друга. Вода была почти чистой. "Тем лучше, не разобьюсь, а утону", - подумалось мне. Неизвестно почему мне стало жалко выкидывать рюкзак с книжками, я вспомнила, что все они библиотечные, и я бросила его у перил, а на него скинула все содержимое карманов - перчатки, ключи, монетки. Зачем я это делала - объяснить это не могла я даже в тот момент. Наверное, инстинктивно. Затем набрала в легкие воздуху и посмотрела вниз. Голова закужилась и пришлось смотреть вверх - в серенькое предвечернее небо. Я вспомнила глаза одинокой волчицы и соскользнула с перил. Небо звонко лопнуло и наполнило меня темнотой, и все что я чувствовала, был леденящий пронзительный холод и чужая, ужасающая своей мощью сила, которая тянула меня на дно. Сопротивляться ей я не могла, да и не собиралась.
Страшно. Неба не видно, солнышка не видно... Я вдруг поняла что там - там - любила солнышко, даже больше чем звезды, наверное. Да не все ли равно, мне вдруг подумалось, какая теперь разница, все равно... Но когда дыхания мне не хватило, я захлебнулась жгуче-ледяной водой и открыла глаза и увидела его. И поняла, чего не понимала - солнце всегда со мной. Просто оно во мне. И я тонула в его теплых лучах, пока свет не охватил меня полностью. Он наполнил меня блаженной легкостью, а я становилась все меньше и легче, и почти уже улетала, выше, выше... когда я осознала, что вся моя прилипшая одежда тянет меня вниз. Потом вдруг опять стало холодно.
Кажется, я открыла глаза, потому что видела, но я не уверена. Может, я что-то и слышала, что-то говорила, но не помню ничего из того, что было мной услышано или сказано. Вокруг меня мелькали какие-то люди, они смешно разевали рты и передавали друг другу какие-то вещи, они что-то делали с моим носом и ртом, и оттуда пошла вода. Я поняла это, только когда скосила глаза и увидела ее. Мне хотелось хохотать во весь голос, но что-то мне мешало. Может, эти штуки на носу, а может, холодный воздух в горле, который застрял там упругим комком. Еще хотелось выплюнуть её из горла, и я пыталась, но быстро устала и опять упала в лучи света, которые в этот раз были жесткими и немного колючими.
... Я лежала на спине и смтрела на пятнышки солнца на потолке. Все прошедшие два месяца казались мне непрерывным потоком увещеваний, разговоров и слез... О чем?! Я не понимала, что мне говорят, не понимала, что говорила сама, но кажется, делала и говорила все то, чего от меня хотели и ожидали, потому что сегодня мне надо опять идти в школу. Замечательно... Простая истина - говори, что люди хотят услышать и получишь то, что хочешь. Сейчас, например, - тишина. Что еще надо? Ничего. И никого.
Плохо только то, что я живу так близко от земли. Первый этаж - не лучшее место обитания на этой земле, хотя и ничем не хуже любого другого. Просто шумно и каждый, кто проходит мимо, считает своим долгом заглянуть к тебе в окно. Но опять же, если посмотреть на все с другой стороны, прятно делать приятное людям. Если им нравится пялиться - пусть пялятся.
Я повернула голову и посмотрела в окно. Как обычно. Люди, автобусы, полоска заплеванной травы у окна, разбитая бутылка из-под пива. Но вдруг я заметила, что что-то мешает мне любоваться видом этой помойки, я долго не могла разобрать что, а когда до меня дошло, аж мороз по коже прошел от удивления. На моем окошке были выведены черным маркером какие-то каракули. Сначала, мне показалось, что это иероглифы, но потом я поняла, что это буквы, но написанные на оборотной стороне стекла в другую сторону. И мне пришлось встать и открыть окно, чтобы прочитать эти слова : "Hey Jude!".