Территория тюрьмы представляла собой обширнейший двор, вокруг которого высился высокий кирпичный забор, обнесённый сверху колючей проволокой. По углам находились вышки, где стояли часовые с винтовками. Казалось, ничего не ускользало от их взора, если, конечно, не было какого-нибудь укромного уголка, который не просматривался. Всё, наверное, как на ладони, начиная от главного корпуса - высокого здания с решётчатыми окнами и массивными серыми стенами, заканчивая обычными бараками, куда, видимо, селили заключённых, для которых не хватало места в главном здании. Когда я, по команде конвоя, зашла за ворота, с меня, наконец, сняли наручники. Как же они давили, ужас просто! Мне казалось, что мои руки вот-вот отвалятся, но попробуй что-нибудь возрази - застрелить могут только так. Я уже не помню всех этих деталей с оформлением протокола, выдаванием тюремной одежды и определения в камеру, до которой я добиралась, к слову, тоже под конвоем. Дороги я не помнила, так как всё время смотрела в пол, стараясь избегать взглядов других заключённых, да и не очень пока хотелось знакомиться с обитательницами тюрьмы. Лишь когда за мной захлопнулась дверь, я, наконец, подняла глаза и рябь стала потихоньку отходить. Камера была пуста. Внутри просторно - посередине - небольшой стол с лавочками, а по углам - трёхъярусные нары. У дальней стены, под окошком, заставленным решётками, невозмутимо копошилась здоровенная серая крыса, а по стене всё бегали тараканы размером, наверное, с ноготь. "Как дома" - с усмешкой подумала я и начала, было устраиваться на нарах, как в углу раздалось чьё-то хрипение и женский голос. Оказалось, я в камере не одна. Сокамерница просто притаилась и я её не разглядела сперва. Девушка негромко выругалась по-немецки и, перевернувшись на спину, спросила, но уже по-венгерски:
- Кто здесь?
- Я...
Кто я? "Я" бывают разные! - усмехнулась она, но голову так и не повернула.
- Ну... - я сначала оробела и не могла выговорить ни слова.
Наконец, моя сокамерница приподнялась и, подперев голову рукой, спросила:
- Новенькая?
- Да.
- Оно и видно! - усмехнулась заключённая. - Лоснишься ещё, личико сытое... Ничего, через пару лет будешь, как я. - девушка нервно засмеялась.
Действительно, выглядела она неважно - лицо белее мела, казалось, можно посчитать все косточки, глаза были похожи, скорее, на глаза замороженной рыбы. Из-под косынки виднелась прядь волос, будто налипшая на её лоб. Арестантская куртка была ней, хотя в помещении было не так уж и холодно, чтобы нельзя было её снять. На её пальцах виднелись какие-то непонятные шрамы, а на запястье виднелась грязная повязка, на которой отчётливо проступали бурые следы крови. Ботинки, что валялись под нарами, были, казалось, больше, чем сама их обладательница. Впрочем, она, видимо, уже к ним привыкла. Как и привыкла к сырости, грязи и паразитам, заполонившим тюрьму. Должно быть, уже не первый год за решёткой. Сначала я подумала, что ей не меньше тридцати, но быстро поняла, что она просто выглядит старше своих лет. Что-то подсказывало мне, что она едва ли старше меня самой. Мне ужасно хотелось поговорить с ней, узнать, как и за что она сюда попала. Видимо, за что-то серьёзное. Уж посерьёзнее разбоя, за который мне предстояло провести в этой камере 10 лет с постоянными вывозами на тяжёлую работу. Хорошо хоть не так далеко от дома увезли - в Дебрецен. Эрик обещал почаще навещать меня в тюрьме, так что, думаю, перебьюсь уж 10 лет.
- Как звать? - спросила сокамерница.
- Ники. Ники Фенчи. - буквально выпалила я. - А... А тебя как зовут?
- Анна. - вздохнула сокамерница. - Анна Зигель. Слышала о такой?
- Нет. - смущённо ответила я.
- Хмм... А я думала, моё имя раструбили уже на всю Австро-Венгрию... За что сидишь?
- Разбой. Одного ювелира обокрала на приличную сумму.
- Ха, ну ты даёшь! - усмехнулась Анна. - А я вот, гриль приготовила.
- Какой гриль? - удивилась я.
- Ну как какой? Люди гриль, слыхала о таких? - Анна истерично хохотала. - А я их приготовила. Приготовила... - Анну, похоже, накрыл припадок.
- Ты за поджог здесь? - сообразила я.
Анна молча кивнула и продолжила:
- Однажды я сделала мир чище, зажарив людишек в своей гимназии. Так меня за это казнить хотели, представляешь?! Вот только шиш им - несовершеннолетняя я тогда была. - Анна злорадно усмехнулась. - Потому я и здесь. Тебе который год-то?
- Двадцать один уже. - тихо ответила я. - На прошлой неделе исполнилось.
- О, ровесница! - радостно усмехнулась Анна. - Ты откуда будешь-то?
- Ну, вообще, я из Залаэгерсега, а так - из Будапешта.
- Повезло тебе. - уже тихо сказала Анна. - Ты хоть к дому близко, а меня вот тащили сначала в Вену из Инсбрука, потом ещё чёрт знает, в каких сараях держали. Ну а потом, наконец, довезли до Дебрецена. Поверь, это ещё не худшее место, где можно просидеть свою юность. Так что тебе повезло вдвойне. Сегодня тебя работать не заставят, а завтра погонят прямо с утра.
- Ну а ты почему не на работе?
- Тебя это так волнует? - иронично спросила Анна.
- Да нет. - я замялась. - Просто спросила...
- Что ж, бывает. - вздохнула Анна. - Передачки есть, кому носить?
- Да. - уверенно ответила я. - У меня есть братья и сёстры, они обещали.
- Делиться будешь? - с плохо скрываемым азартом спросила заключённая.
- Буду. - спокойно ответила я.
Анна заметно повеселела. Она уже не выглядела осунувшейся и унылой, даже шутила. Она соскочила с нар и принялась расхаживать по камере, насвистывая себе под нос. Я прилегла на нары и закрыла глаза. До последнего я отказывалась верить в реальность произошедшего. Я будто не понимала, где я. Будто не было ни ареста, ни пыток в камере, ни суда, ни приговора, ни того злополучного аукциона. Я не решалась спросить у Эрика, нашли ли алмазы - моё письмо прочли бы охранники и тогда Эрику несдобровать. Алмазы... Они - целое состояние. Размером, пожалуй, с куриное яйцо, может даже больше. Одного такого хватит, чтобы до конца жизни не работать! А вдруг полиция обнаружила тайник в моей квартире? Нет! Нет, я не могла даже думать об этом! Мои размышления снова прервал голос Анны:
- Особо не раздевайся - закусают.
- Кто?
- Клопы. Их тут знаешь сколько? У-у-у... Больше, чем грязи. Сначала почешешься, а потом привыкнешь.
- Да уж спасибо. - с плохо скрываемым сарказмом ответила я.
Анна лишь пожала плечами и ответила:
- Однажды я почистила свою камеру от клопов. Так меня потом в карцер упекли!
- Это ещё почему?
- Ну как? Была я в изоляторе, меня достали клопы. Я, значит, разбиваю лампочку и матрас свой того. Ну... Зажигаю я его. Светло было, точно днём. - на Анну снова напала истерика. Она уже не могла остановиться - лишь приговаривала "пожар", да смеялась. Я сочувственно посмотрела на свою сокамерницу. С трудом верилось, что передо мной - самая опасная обитательница тюрьмы. Та, на чьей совести десятки жизней. Та, к которой в камеру селиться боятся все заключённые. Но почему-то я совершенно не чувствовала страха. Возможно, выбор именно такой сокамерницы - не что иное, как попытка надавить на меня. В следственном изоляторе меня уже пытали - избивали ночами, а временами полиция не разрешала мне спать и держала в какой-то душной камере где-то два на два метра. Я чувствовала себя погребённой заживо. Мало того, меня кормили какой-то гадостью, которую и свиньи бы есть не стали, и то лишь раз в сутки. Я, наверное, ещё нескоро забуду, как от сломанных рёбер не могла ни дышать, ни ходить. Но меня, тем не менее, постоянно гоняли на допросы, делая боль невыносимой. Единственное, о чём я тогда думала - дожить до суда. То, что я вообще ещё жива, я не могу назвать иначе как чудом. Завтра меня уже погонят в каменоломню, где, я не сомневаюсь, охрана проследит, чтобы я отпахала все 12 часов. Не надели бы ещё кандалы на ноги. Анна, похоже, поняла о чём я думаю, и сказала:
- Будешь паинькой, не наденут. - с этими словами она присела на нижнюю полку и продолжила. - Знаешь, какой здесь контингент? У-у... Тут о-очень многие сидят за убийство. Кто-то за одно, кто-то - за пять, а кто-то... - Анна поперхнулась. - за сорок три.
- И ты этим гордишься? - я поморщилась.
- Ну, не то, чтобы горжусь, но... Но уже поздно жалеть. Что сделано, то сделано. Я лично давно уже не думаю об этом. Знаешь, меня даже кошмары ночами не мучили. Я просто приняла это, как данное. И знаешь, муки совести - это чушь. Чушь. Совесть - страшная сказка для труса, который боится ответственности за свои грехи. Нет, он не раскаивается, а именно боится того, что спросят рано или поздно. Я уже ответила. Ответила перед людьми. Разве что осталось ответить перед дьяволом. Но вряд ли мы скоро свидимся. - последнюю фразу Анна произнесла значительно тише. - В рай мне не попасть. Я - тварь земная, на небе не уживусь. Я могу сколько угодно каяться перед людьми и перед Богом, но что толку? Понимаешь, никто не поверит в искренность моих слов. Мне и не надо. Мне поздно каяться уже. Слишком поздно. Размышления Анны прервал лязг замка и голос дежурной заключённой:
- Обед!
Анна вытащила из-под нар железную кружку, развернула свёрток с ложкой и подошла к двери.
- Что там? - спросила она, полупрезрительно глядя на дежурную.
- Вот, рассольник. - с этими словами она налила из чана в кружку Анны суп и подала несколько кусков хлеба.
- Фу! Его что, на бычьей моче варили? - поморщилась Анна.
- Я почём знаю?! - буркнула дежурная. - По-твоему, я там французские деликатесы хаваю?
Анна не ответила, лишь продолжила свою тираду:
- А запах... Ну прям как от бочки с керосином.
- Да-да, кому, как не тебе различать эти запахи! - дежурная искоса посмотрела сначала на Анну, затем - на меня.
- Фенчи... Как там тебя? Давай быстрее, мне ещё по другим камерам пройти надо.
Я, ни слова не говоря, подбежала к дежурной с кружкой и ложкой. Та молча отдала мне мой обед и в следующий момент камера вновь закрылась и мы с Анной оказались один на один. Мы сидели за столом, поедая рассольник. К слову, он оказался не так уж и плох. После той гадости, которой меня пичкали в следственном изоляторе, суп показался мне деликатесом. Хлеб был достаточно свежим, что несколько странно для такой тюрьмы. Я была очень голодна, поэтому съела весь суп до последней капли. Анна - тоже. Голодом здесь долго не прожить, это уж точно. Я принялась за хлеб и тут Анна говорит мне:
- Хлеб не бросай - крысы заведутся.
- То есть? Они тут, по-моему, уже есть...
- Станет больше. - подмигнула мне сокамерница. - Вон, одну крыса уже покусала. Её месяц лихорадило так, что она даже двигаться толком не могла. А как в тюрьмах лечат, сама знаешь. В общем... В общем, похоронили вчера девчонку. Забрать её было некому, вот и похоронили там, на заднем дворе. Видела уже?
- Там кладбище?
- Оно самое. От них лишь таблички остались. Хоп и всё! Тебя нет, ты в земле. А раз некому похоронить по-человечески, продолжай и после смерти гнить здесь. Знаешь, по-моему, куда страшнее, если похоронят в тюрьме, чем на воле.
- Почему?
- Знаешь, как только твоё тело зароют в могиле, душа оживёт. Мне бы очень не хотелось остаться здесь даже после смерти. Моя душа не обретёт покой в неволе. Эти застенки не отпустят меня даже после смерти. Пойми, котлы ада - ничто по сравнению со стенами тюрьмы.
- Ты что, веришь в жизнь после смерти?
- Верю. - спокойно ответила Анна. - Единственное, чего я хочу, - чтобы после того, как я гигнусь, моё тело кто-нибудь забрал. Родителей у меня давно нет. Они живы, но я для них, да и они для меня давно не существуют. Они предпочитают думать, что у них нет дочери, чем то, что их дочь - убийца. Они всю жизнь были заняты собственными проблемами, я же их не волновала. В школе надо мной постоянно издевались, им же - до лампочки. Понимаешь, я чувствовала себя более одинокой, нежели сирота. По бумаге у меня были родители, а по факту - нет. У меня был дедушка. Единственный, пожалуй, человек, который проявлял внимание ко мне. Но он умер, когда мне было 9 лет. Представляешь, каково быть сиротой при живых-то родителях?
- Мои родители умерли. - вздохнула я. - Меня старшие братья растили.
- Везёт тебе. - вздохнула Анна. - У меня их нет.
Далее с Анны, как из рога изобилия посыпались размышления о загробной жизни, о людях, о мотивах её поступка и о том, что ждать и, тем более, оплакивать её будет некому. Вырваться из тюрьмы она, похоже, не надеялась. Также она рассказала о том, как хотела покончить с собой, вскрыв вены осколком стекла, но ей не дали охранники. Это объясняло происхождение повязки на её запястье.
- Кровь... Она хлестала фонтаном... Сколько её тут было... У-у-у... Кажется, насквозь нары пропитала. Сколько её тут было...
Анну снова накрыл припадок - она истерически хохотала, приговаривая "кровь, кровь" и постукивала кулаком по крышке стола.
Неизвестно, сколько бы ещё времени Анна билась в истерике, если бы не внезапно возникший за дверью камеры надзиратель:
- Зигель, будешь шуметь - в карцер отправлю!
- Мамку свою отправь! - зло бросила Анна.
- Как ты меня уже достала, а!
- Взаимно! - буркнула Анна и, подождав, когда надзиратель уйдёт, сказала:
- Футы-нуты, какие у нас ушки нежные! Забыл, молокосос, с кем дело имеет!
- Ну... Чего же тебя бояться здесь, в тюрьме? - пожала плечами я.
- Ага, попробуй сунься к ним, они сразу за наганы хватаются. Куда ж мне, несчастной каторжнице с заточкой на них переть? - с этими словами Анна вытащила из рукава заточку весьма внушительных размеров. Крепкая. Хочешь - на охоту ходи, хочешь - ружьё заряжай.
- Где ж ты такие делать научилась? - с интересом спросила я.
- Это ещё что... - меланхолично произнесла Анна. - Глянь лучше, что у меня есть! - с этими словами она достала из-за пазухи духовое ружьё, которое она сделала из газет. Позже она вытащила из ботинок несколько стрел, вырезанных из дерева. Интересно, против кого она уже успела применить это оружие? Хотя... Может она просто проверяла, не под напряжением ли "колючка". Никак, побег готовит? Вполне может быть.
- Было у меня бамбуковое, но его полиция прихватила себе. Сучьи дети! - сквозь зубы процедила Анна. - Я за него, между прочим, четыре монеты золотых отдала...
- Постой, откуда монеты? Ты их украла?
- Не украла, а одолжила. - спокойно ответила Анна. - Всего делов-то - пригоршню себе из тайника взяла. Это ж капля в море! М-м... А знаешь... Я однажды попыталась попросить прощения у потерпевших, так мне... - она вытащила из кармана несколько фотокарточек и лист бумаги, где было написано: "СДОХНИ, МРАЗЬ!!!". - Хамьё! - возмутилась Анна. - Я им, главное, от чистого сердца, а они взялись угрожать мне. У-у-у... Как всё запущено...
Я взяла в руки фотографии. На них были две гимназистки. Хорошенькие девочки, на вид им лет одиннадцать, может чуть больше. Они стояли где-то на лестнице, видимо, в гимназии. Интересно, а где же весь класс? На других фото виднелись их изуродованные трупы. Обгорели они несильно, поэтому можно было видеть огромные рваные раны на их телах. Голова у одной из них была буквально размозжена, похоже, Анна сильно глумилась над их телами. Возможно, они были ещё живы, когда случился пожар. На других фото - похороны. Такие юные, а уже в гробу...
- Анна, скажи, а кто это на фото?
- Это Ева Герус и Симона Вильхельм. Понимаешь, им просто не повезло. Они просто некстати встретили меня. Может и жили бы, если бы не отстали от класса. Они мне помешали, вот и наказаны теперь. - Анна нервно хохотнула.
- Но что они тебе сделали?
- Из осторожности их убила я. Они могли переполошить всю школу и помешать мне сжечь врагов моих. То же самое я сделала и с уборщицей. Только ей я в живот крысу запустила. - Анна, похоже, получала несоизмеримое удовольствие, рассказывая о своих преступлениях. - Просто проверяла, будет ли крыса человеческую плоть есть. Знаешь, похоже, крыска что-то сожрала! Представляешь, сожрала! - Анна вновь принялась мерить шагами камеру, приговаривая слово "сожрала". - А вот Рауш получила по заслугам! - Анна сжала кулаки. - Ты не представляешь, как я хотела ей отомстить за её постоянные издевательства! Она мешала мне жить. Я с ней разделалась. И не жалею её ничуть. Она - тварь. Она получила по заслугам! Я её дубиной отходила так, что она не могла и пошевелиться. А потом вот, чутка плеснула в неё керосин, ну и...
- Фу! - я поморщилась.
- Чего? Разве это не так?
Я не ответила. Я будто увидела всё своими глазами. И чёрт меня дёрнул расспросить её? А вдруг она мне ночью перережет горло? Всё возможно. Никогда ведь не знаешь, что у неё на уме. Ей терять уже нечего. Убьёт и рука не дрогнет. Похоже, она не знала другого способа разговора, кроме ножа. Значит, её не зря боятся остальные каторжницы. Анна была прожжённым циником, не признающим ничего человеческого. Ненависть выжгла её изнутри. Передо мной был волк. Волк в человеческом обличии. Но, наверное, даже волки так не поступают со своими детёнышами, как поступила Анна со своими жертвами. Она больше не человек. Человек в ней сгорел той злополучной осенью. Она и не пыталась отрицать это, похоже. Так и сказала мне:
- А я и не человек. Я - стервятник.
В голосе, как водится, ни капли раскаяния и жалости. Но всё же мне ужасно хотелось послушать её историю. Неспроста же она такой стала? Не могла она сразу озвереть. Не могла! Может, я смогу её понять? Только вот как её разговорить? Но тут Анна сама мне и говорит:
- В шахматы умеешь играть?
- Умею! - быстро кивнула я.
- О, это хорошо... - с этими словами она вытащила из-под нар доску с фигурами. Расставив их, она сделала ход пешкой и спросила меня:
- А что, давно ты занимаешься шахматами?
- Довольно-таки да. - ответила я, сделав ход конём. - Я была в команде нашего города. Помню, играли мы с Кечкеметской командой, так я одна на себе наших бестолочей тащила - они мат получали за два счёта! Тупицы. И как их только в сборную нашего города взяли, а?
Анна пожала плечами и, зажав пальцами коня, ответила:
- Ну, видимо, не было подходящих. Тут мыслить надо, мыслить. Знаешь, давно пора ставить на учёт тех, кто умеет думать. А то, как ни посмотришь, везде люди, у которых мозг меньше грецкого орешка.
- Тебе виднее. Всё-таки для того, чтобы так тщательно продумать поджог, да ещё потом две недели бегать от полиции... Это нужны ого-го какие мозги.
- О-о, меня ж по всему Тирою искали, а потом - и по всей Австрии. - пожала плечами Анна. - Но понимаешь, я местные леса и горы знала, как свои пять пальцев - я ж постоянно гуляла там и каждую травинку и скалу знала. Они всё по главным дорогам рыскали, а я попросту залегала в камышах и они проходили прямо перед моим носом. Никак всё поймать не могли. Ищейки и те теряли след. Лес помогал мне всем, чем мог. А уж горы - и подавно. Меня однажды чуть не схватили - уже было взяли на прицел, как вдруг - оползень. Где уж им тут меня ловить, дай бог самим выбраться. А я заметила их и стала стрелами плеваться. Да и слиняла через озеро. В воде меня ни одна собака не учует. Так что, Ники, если бежать, то через реки - потом ищи-свищи.
Откровенность сокамерницы мне понравилась. Я решила и дальше её разговорить. Мало ли, может ещё чего интересного узнаю.