Смарода Кастуш : другие произведения.

В жёлтой жаркой Африке... Небыль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кроме столика, груши и пальм за домом был разбит небольшой огород, обнесённый невысоким щелястым тыном. Баба Нюра - старшая сестра тётки Рипины, вооружившись тускло поблёскивающим мачете полола грядки с ананасами. Она остервенело вырубала побеги бамбука, вымахавшие за ночь в половину человеческого роста. За огородом, отделённые от него пыльной грунтовой дорогой, зеленели маисовые поля. У водоразборной колонки - в обширной канаве, заполненной мутной, покрытой ряской водой, нежился соседский бегемот. Выставив на поверхность большое округлое рыло, он яростно хлопал ушами, отгоняя москитов и прочий гнус. У противоположной стороны канавы плескался выводок молодых пеликанов.
  В ЖЁЛТОЙ ЖАРКОЙ АФРИКЕ...
  
  (Небыль)
  
  
  На улице пронзительно заорал петух.
  "В суп тебя!" - подумал Артём спросонья.
  Он пошарил рукой под матрасом, отыскивая мобильный телефон и, щурясь от пробивающихся сквозь неплотные ситцевые шторы солнечных лучей, глянул на дисплей.
  Экранные часы показывали без четверти восемь.
  Артём осторожно высвободил затёкшую руку из под шеи спящей супруги и повернулся к стенке в надежде поймать обрывки ускользающего сна. Согнутая в колене нога упиралась в стенку, было неудобно и он попытался отодвинуться, но, уткнувшись в тёплый бок жены, замер, боясь потревожить её сон. Если она не выспится, то проснётся не в духе, и потом полдня придётся либо терпеть её непредсказуемые выходки, либо вовсе не попадаться ей на глаза.
  Артём повернулся на живот и вытянул ноги. Теперь в стенку упирался локоть левой руки. Обрывки сна стремительно улетучивались. Он засунул между стеной и локтем скомканный угол простыни, но это не помогло - локтю всё равно было неудобно.
  Несмотря на распахнутую настежь форточку в комнате стояла нестерпимая духота, влажная простыня неприятно липла к телу. Из-за уха, противно щекоча кожу, на горячую мокрую наволочку сбегали капельки пота. Артём немного покрутился, переворачиваясь на спину, и замер, прикрыв глаза тыльной стороной ладони.
  Супруга Лида мирно посапывала рядом. Она легла поздно (до глубокой ночи общалась с подругами в соцсетях) и теперь проснётся никак не раньше двенадцати, если конечно шумные и неделикатные домочадцы не прервут раньше срока её беспокойный, как у антилопы, сон.
  Артём кончиками пальцев нежно провёл по непослушным волосам жены. Она нервно повела плечом и что-то прошелестела во сне сухими запёкшимися губами. Артём торопливо убрал руку и, откинув в сторону жёванную простыню, уселся на постели.
  Задребезжали пружины. Это у противоположной стены комнаты на панцирной койке заворочался Гешка.
  Артём нехотя выбрался из-под противомоскитной сетки и, поправляя на ходу мокрые трусы, прошлёпал босыми ногами по липкому полу к тому месту где вчера оставил свои шлёпанцы. Гешка уже сидел на своей койке переплетя тонкие загорелые ноги и тёр кулачками глаза. Волосы на его затылке стояли торчком, как хохолок какаду.
  - Пап... - позвал он, заметив, что Артём уже проснулся.
  - Тс-с, - Артём приложил палец к губам. - Маму не разбуди. Она ещё спит.
  - Пап, - шёпотом повторил Гешка. - Мы на речку сегодня пойдём? Ты обещал.
  - Обязательно. Сейчас умоемся, перекусим и пошкандыбаем, пока солнце невысоко.
  Гешка за противомоскитной сеткой заулыбался.
  На крохотной кухне они умылись тёплой водичкой из алюминиевого рукомойника, а потом наскоро позавтракали слегка подгоревшей яичницей, цепляя её щербатыми вилками прямо из чугунной сковородки и заедая вчерашней маисовой лепёшкой.
  Пока Артём готовил бутерброды и спускался в подпол за трёхлитровой банкой с холодным ананасовым соком, Гешка побежал на улицу, где, судя по звукам, тётка Рипина собиралась кормить страусов.
  - Смотри, пап, какие шеи длинные! - восторженно затараторил Гешка, увидев Артёма, выходящего из полумрака подъезда с никогда не закрывающейся дверью.
  Их улица располагалась на окраине деревни и являла собой три кирпичных двухэтажных дома на восемь квартир каждый (когда-то в них размещались общежития для молодых специалистов и гостиница "Дом колхозника"). Сейчас половина квартир пустовала.
  На другой стороне неширокого двора теснились в ряд разномастные деревянные сараи.
  Артём потрепал Гешку по выгоревшим коротким волосам и нахлобучил ему на голову пробковый шлем. Ещё не было и девяти, но солнце уже пекло неумолимо. Гешка повозился с подбородочным ремешком, ослабляя, и сдвинул шлем на затылок.
  Тётка Рипина вынесла из сарая вёдра с молодыми побегами бамбука, рубленными маисовыми початками, бананами и плодами манго, и принялась веером рассыпать их содержимое прямо посреди двора. Её голенастые питомцы с клёкотом набрасывались на угощение; шипели, отбирая друг у друга лучшие куски; жадно глотали, запрокидывая клювастые головы.
  Гешка смотрел приоткрыв рот и широко распахнув свои ясные детские глазёнки.
  - Здрасьте, тётя Рипина, - поздоровался Артём, доставая пачку сигарет из нагрудного кармана безрукавки.
  - И тебе не хворать, Артёмка, - откликнулась та, вытирая руки о подол передника из пятнистой леопардовой шкуры.
  Этот леопард (как давеча поведал Гешке соседский Юрок) нынешней весной повадился лазить в страусятник и дед Адам, свёкор тётки Рипины, подкараулил его в одну из лунных ночей, когда тот тащил задушенную птицу через подкоп в сарае, и застрелил отравленным дротиком из духовой трубки.
  - Ты обожди немного, - сказал Артём Гешке. - Я схожу перекурю.
  Гешка кивнул, не глядя на него, увлечённый страусиной кормёжкой.
  Обойдя дом по периметру, Артём вышел на теневую сторону. Здесь, под сенью раскидистых кокосовых пальм и одинокой корявой груши, стоял врытый в землю столик с двумя низкими скамейками.
  Столик этот врыл здесь Артёмов дед - Антось, когда самого Артёма ещё и на свете не было. Он же посадил тут и эту грушу в год рождения своего третьего внука. Давно уж нет деда Антося - унесла чёрная лихорадка - а столик его остался. И груша тоже. Не забили её тропические дикоросы. Вот яблоня и слива, посаженные на рождение старших внуков: Михала и Андрона, долго не протянули - зачахли. А груша - ничего - стоИт.
  Кроме столика, груши и пальм за домом был разбит небольшой огород, обнесённый невысоким щелястым тыном. Баба Нюра - старшая сестра тётки Рипины, вооружившись тускло поблёскивающим мачете полола грядки с ананасами. Она остервенело вырубала побеги бамбука, вымахавшие за ночь в половину человеческого роста.
  За огородом, отделённые от него пыльной грунтовой дорогой, зеленели маисовые поля.
  У водоразборной колонки - в обширной канаве, заполненной мутной, покрытой ряской водой, нежился соседский бегемот. Выставив на поверхность большое округлое рыло, он яростно хлопал ушами, отгоняя москитов и прочий гнус. У противоположной стороны канавы плескался выводок молодых пеликанов.
  Артём уселся на скамейку и закурил.
  На завалинке у стены соседнего дома сидел дед Адам и сосредоточенно правил лезвие здоровенного мачете, попыхивая трубочкой-носогрейкой. На нём были одни только вылинявшие шорты-сафари да потрёпанная соломенная шляпа, дающая обширную тень. На поджаром, дочерна загорелом теле тут и там виднелись тонкие розовые полоски старых шрамов; впалые, испещрённые морщинами щёки были покрыты редкой седой щетиной.
  Заметив Артёма, дед Адам положил мачете вместе с точилом на завалинку и неторопливо подошёл к столику.
  - Здрасьте, дядя Адам, - поприветствовал его Артём, пожимая крепкую сухую ладонь.
  - На кладбИще ещё не ходил? - спросил дед Адам, усаживаясь рядом.
  - Нет пока. Вечером схожу, по холодку. А сейчас мы с Гешкой на речку собрались.
  Дед Адам с пониманием покивал головой.
  - По дороге пойдёте али через Лысую Гору?
  - По дороге, дядя Адам. Через Лысую Гору сейчас наверное и не продраться - поди совсем заросла.
  - Отчего же? Есть там тропка - хлопцы нашенские прорубили - по маракуйю бегать. Маракуйя там дюже сладкая растёт. Бимбер из неё гнать - милое дело: ни сахару не треба, ни дрожжей.
  Дед Адам мечтательно закатил глаза и почмокал морщинистыми губами.
  Прибежал Гешка.
  - Пойдём, пап, - позвал он. - Здравствуйте, дедушка Адам.
  - Здравствуй, хлопчик, - старик порылся в кармане шорт и, выудив оттуда видавший виды сушёный финик, протянул его Гешке.
  - Спасибо, - неуверенно сказал тот, с подозрением разглядывая сомнительное угощение.
  - Ты же хотел ЮркА позвать, - напомнил Артём.
  - Точно! - воскликнул Гешка и снова умчался.
  - Бойкий хлопец, - сказал дед Адам, глядя вслед убегающему мальчику. - Самуйловская порода. Жаль Антось не побачил - не дОжил до правнуков.
  Помолчали.
  - А старшой чего не приехал? - спустя минуту поинтересовался дед Адам, выбивая потухшую трубочку о край скамейки.
  - Не сумел я его уговорить, - вздохнул Артём. - Сказал, что скучно ему тут будет. В городе остался. У тётки Ирэны.
  - А чего скучно-то? - удивился старик, указывая на возвышающийся над крышами домов шпиль новенькой радиобашни. - Ентернет у нас есть: в запрошлом годе провели, а больше им, молодым, ничего и не надо.
  Артём не нашёлся что ему на это ответить.
  - Молодёжь теперь сюда не заманишь, - сокрушался дед Адам. - Всё больше на Севера уезжают. В прохладные края. Скоро здесь окромя папуасов и вовсе никого не останется.
  - Да какие там сейчас Севера, - скривился Артём. - Субтропики. Я снега уже пятнадцать лет не видел.
  Он приехал сюда в отпуск с южного побережья Западно-Сибирского моря, которым стала Западно-Сибирская низменность после Потепления. Его родители, как беженцы из затопляемых краёв получили тогда трёхкомнатную квартиру в новостройке, где теперь и жил Артём вместе с женой и двумя сыновьями.
  Вернулся запыхавшийся Гешка. Оказалось, что ЮркА, вместе со старшим братом Макаркой, мать отправила на дальнее пастбище, чтобы те отнесли завтрак пастуху-отцу, помогли ему со стадом и, вообще, не путались под ногами, пока она будет печь оладьи.
  "Пошли жирафам хвосты крутить" - как выразился бы шустрый и неугомонный Юрок.
  - Ты как на кладбИще идти соберёшься, меня покличь, - сказал дед Адам, возвращаясь к своей завалинке. - Вместе сходим - помянем...
  
  ***
  
  На околице деревни уродливым памятником экспрессионизма торчал старый засохший платан с обрубленными ветками. На его спиленной плоской вершине когда-то свили своё гнездо аисты. Но аисты давно покинули эти места, а несколько лет назад гнездо облюбовала чета розовых фламинго. Они целыми днями просиживали там, поджав под себя ноги и спрятав голову под крыло, а на закате улетали кормиться и танцевать со своими братьями и сёстрами на илистых отмелях недолговечных озёр, меняющих свои очертания после каждого сезона дождей.
  Сразу за околицей асфальт кончался, без всякого перехода превращаясь в узкую пыльную грунтовку. Рано утром здесь прогнали стадо буйволов и дорога была густо покрыта глубокими отпечатками их копыт, похожими на полураскрытые бутоны и лепёшками засохшего навоза размером с канализационный люк.
  - Пап, смотри какие какашки огроменные! - восхищался Гешка, разглядывая на дороге очередную "противотанковую мину". - Дядя Антип говорил, что ими можно баню топить!
  Джунгли впереди стояли сплошной ядовито-зелёной стеной, сомкнувшись ветвями над дорогой, которая во времена артёмова детства служила ещё и минерализованной полосой для отсечения фронта огня при низовых лесных пожарах. Теперь эту свою функцию дорога явно не выполняла.
  Когда-то по ней ползали могучие самосвалы с песчаного карьера и длиннющие лесовозы, гружёные сосновыми и дубовыми брёвнами, но теперь единственными транспортными средствами, оставляющими рифлёные следы в здешней пыли, были: небольшой внедорожник, который дважды в неделю отвозил почту в Заречье, да старенький грузовичок на пружинных рессорах время от времени подвозящий товары первой необходимости для тамошнего магазина.
  Гешка первым вбежал под переплетение ветвей и лиан, и тут же задрал голову кверху, разглядывая нежные соцветия орхидей и порхающих между ними тропических бабочек всех возможных цветов и оттенков.
  - Не отбегай далеко, - предупредил сына Артём, вынимая из пластикового чехла новенькое мачете, купленное в городе в "Хозтоварах".
  Дед Адам, перед которым Артём вчера вечером имел неосторожность похвастаться своим приобретением, сказал, что таким мачете хорошо только крокодилов потрошить, а через джунгли прорубаться оно не годится - сбалансировано неважно - рука будет быстро уставать.
  Артём повращал в воздухе кистью и резким движением срубил, свисающий почти до земли, отросток толстой мясистой лианы. Мачете сидело в руке как влитое.
  Гешка, заметив его действие, тут же выхватил свой нож-кукри и принялся кромсать никому не мешавший вечнозелёный куст с разлапистыми глянцевыми листьями.
  Несмотря на появившуюся над головою тень, прохладней не стало. Артём словно в парник зашёл: лицо и шея тут же покрылись липкой испариной, по спине и бокам побежали противные струйки пота, а сердце заколотилось с удвоенной скоростью.
  "Курить надо бросать", - вяло подумал он.
  Гешка уже скрылся за ближайшим поворотом дороги и Артём прибавил шагу, чтобы его нагнать. Деревья почти полностью глушили звуки - заливистый смех Гешки доносился словно из глубокого колодца.
  - Геннадий! - крикнул ему Артём. - Что я тебе только что сказал?
  Он почти бегом миновал поворот и сразу же увидел Гешку. Тот сидел на коленях посреди дороги, совсем недалеко от Артёма, и с чем-то возился, заливаясь счастливым смехом. Позабытый нож-кукри валялся в пыли рядом с рифлёными подошвами его ботинок.
  Артём подошёл к сыну и заглянул тому через плечо. В дорожной пыли, между покрытых ссадинами коленок Гешки, ворочался и попискивал крохотный клубочек рыжевато-серой шерсти. Это был новорождённый детёныш гиены, слепой и совершенно беспомощный.
  - Пап, тут щеночек, - Гешка повернул к Артёму светящееся от счастья лицо. - Давай его домой заберём, а? Я буду за ним ухаживать.
  Артём резко схватил сына за плечо и, швырнув его себе за спину, стал напряжённо вглядываться в заросли по сторонам дороги, выставив вперёд дрожащую руку с мачете.
  Гешка тихо всхлипывал у него за спиной, не понимая, почему папа оттащил его от такого милого щеночка и, вдобавок, больно схватил за руку.
  "Наверное она бросила кутёнка, когда услышала шаги на дороге, а теперь ошивается где-то поблизости и ждёт когда мы уйдём. - думал Артём. - Если бы хотела напасть, то уже давно бы напала. Хотя может и мачете испугалась".
  Он представил что могло произойти с Гешкой и ему стало нехорошо.
  Так и не заметив ничего подозрительного, Артём стал медленно отступать по дороге вглубь джунглей, не сводя глаз с детёныша гиены и подталкивая свободной рукой Гешку, всхлипывающего у него за спиной.
  Когда они отошли шагов на тридцать, Артём увидел, как из густой поросли какого-то тропического лопуха медленно высунулась пятнистая морда и потянулась к копошащемуся на дороге комочку шерсти.
  - Тьфу ты, чёрт! - выдохнул Артём и опустил руку с мачете.
  Гиена, уже наполовину высунувшаяся из кустов, мелко вздрогнула и посмотрела на Артёма печальными слезящимися глазами. Артём сунул мачете обратно в чехол и стал копаться в сумке, доставая бутерброды с колбасой. Гиена с интересом и надеждой следила за его действиями.
  - Жучка, Дуська, или как там тебя... - Артём похлопал себя ладонью по колену, подзывая. - Тю, тю, тю...
  Гиена завиляла куцым хвостом и, склонив набок лобастую голову, доверчиво подбежала к людям, мгновенно забыв о своём детёныше. Гешка, сразу же перестав всхлипывать, принялся оглаживать ей жёсткую шерсть на загривке.
  Артём понял, что гиена домашняя, как только её увидел. Да и как ему вообще пришло в голову, что здесь ещё могли остаться дикие гиены. Наверное это из-за страха за Гешку, не иначе.
  Гиена слизнула с бутерброда колбасу и долго обнюхивала валяющийся в пыли хлеб, не в силах поверить, что больше ничего вкусного не осталось. Убедившись, что человеческая щедрость не безгранична, она укоризненно глянула на Артёма, схватила зубами свою драгоценную ношу и скрылась в зарослях.
  Артём подобрал с земли нож-кукри и протянул его сыну.
  - Пап, а правда добрая собачка? - тараторил Гешка, засовывая своё оружие в кожаные ножны на поясе. - А почему она хлеб не съела?
  - Не голодная, - буркнул Артём, отхлёбывая из термоса холодный ананасовый сок.
  - Пап, а ты испугался? Да? А я вот ни чуточки.
  Артём ласково потрепал сына по плечу.
  - Пап, а дай мне тоже попить.
  
  ***
  
  Тропинка к Лысой Горе и вправду нашлась, хотя, за те несколько дней что ею не пользовались, она заросла вездесущим бамбуком и пришлось изрядно потрудиться, прорубаясь через его трёхметровые заросли. Но по сравнению с плотным переплетением стволов и лиан вокруг, её можно было считать чуть ли не проспектом.
  Рука с мачете быстро устала - дед Адам оказался прав насчёт балансировки. С горем пополам они всё-таки пробились к тому месту, где много лет назад маленький Артёмка, отойдя в кустики пописать, встретил настоящего живого лося.
  Уже во времена артёмова детства Лысая Гора перестала быть лысой и сделалась просто плешивой, но теперь обширная плешь почти полностью заросла, оставив только небольшую тонзуру на самой макушке и тонкий неровный пробор дорожки, спускавшейся с противоположного склона, по которому раньше зимой катались на санках.
  Обещав Артёму не скрываться из виду, Гешка сразу же умчался по дорожке вниз, расставив в сторону руки и издавая ртом звук, с которым, по его мнению, должен идти на посадку самолёт. Сам Артём немного задержался наверху, оглядываясь по сторонам и ничего не узнавая, а потом начал не спеша спускаться вслед за сыном.
  Когда-то подножие Лысой Горы покрывали густые заросли малинника и лещины, которые теперь сменились невысокими деревьями грецкого ореха, словно виноградной лозой увитые ползучими ветвями маракуйи. Глянцевые фиолетовые плоды размеров с кулак свисали чуть ли не до самой земли, и Гешка, сорвав один из них, тут же смачно откусил, измазавшись до ушей вязкой зеленоватой мякотью. Артём тоже сорвал несколько плодов покрепче и бросил их в сумку, перекинутую через плечо. Для Лидии.
  С этой стороны Лысой Горы тропинка почти совсем не заросла - видимо с Заречья за маракуйей бегали чаще, чем из Осиновки. Артём с облегчением загнал на место уже наполовину вытащенное из чехла мачете и, пустив сына вперёд, поспешил за ним, на ходу стараясь разглядеть, прятавшихся в верхушках деревьев тропических птиц, голосами которых были наполнены окрестные заросли.
  Вскоре деревья стали редеть, сквозь просветы в плотных широкие листьях в глаза ударили лучи предполуденного солнца и через несколько минут они с Гешкой, миновав змеящуюся по краю джунглей дорогу, вышли на граничащий с речкой луг, посреди которого торчал узловатый ствол молодого баобаба.
  На его месте прежде росла крепкая раскидистая сосна, но, не выдержав длительной конкуренции с африканским великаном, она зачахла и была спилена на дрова - только пенёк и остался между выпирающими из земли могучими корнями.
  Гешка, взвизгнув от восторга, помчался мерить обхват чудо-дерева шагами. Артём уселся в тени баобаба и, блаженно вытянув ноги, закурил.
  - Сорок восемь! - довольно констатировал Гешка, появляясь с противоположной стороны ствола и усаживаясь с ним рядом.
  - Солидно!
  - Пап, а мы на тот берег сходим?
  - Легко! - Артём предпочёл бы никуда не ходить, а просидеть в тени гиганта до самого вечера, но он обещал сыну экскурсию, да и самому было интересно побывать за рекой, где, как он слышал, начиналась самая настоящая саванна.
  Чтобы туда попасть нужно было добраться до старого деревянного мостика. Артём хотел пойти по дороге, но Гешка потащил его к реке сквозь густые заросли сухой колючей травы и приземистые кусты ройбуша.
  Река, которая в это время года представляла собой извилистый мутный ручей на дне полувысохшего русла, и её противоположный берег были скрыты от глаз высоким жестколистным кустарником, названия которого Артём не знал.
  Гешка сильно разочаровался, поняв, что до воды не добраться, но сразу повеселел, узнав про мостик. Он носился в высокой траве, нарезая круги вокруг Артёма и распугивая красноносых африканских воробьёв. Артём боялся, что тот наступит на змею, и хотя Антип убеждал, что всех ядовитых местные "папуасы" уже давно изловили на нужды фармакологии, а в футляре на дне артёмовой сумки лежал набор шприц-тюбиков с антидотами, его всё равно переполняло гнетущее душу беспокойство. Особенно после встречи с гиеной.
  "Не ходите, дети, в Африку гулять..." - вспомнилось ни с того, ни с сего.
  Мостик оказался там же, где и должен был быть.
  Когда-то Артёму нравилось ходить по нему: он выгибался красивой дугой так же, как на картинке из книжки про муми-троллей, и легко можно было представить, что на его перилах сидит Снусмумрик и играет на губной гармошке.
  Но то, что теперь предстало перед глазами Артёма мало напоминало ту картинку: доброй трети брёвен настила не хватало, а те что остались - замшели и покрылись неаппетитной белой плесенью; перила с одной стороны уцелели, но опираться, а тем более сидеть на них было бы крайне неразумно. Просто удивительно как грузовичок с продуктами умудряется здесь проезжать.
  Но Гешку мостик совершенно не разочаровал: он тут же взбежал на его середину, ловко балансируя на рассохшихся брёвнах и уселся на краю, свесив ноги.
  - Пап, а мы крокодила увидим? - наивно поинтересовался он.
  - Надеюсь, что нет.
  - А слона?
  Артём стал осторожно подбираться к сыну, опасливо косясь на щели в настиле.
  - Это сколько угодно. Вечером их с пастбища погонят - можешь сходить посмотреть.
  - Клёво!
  На середине мостика Артём остановился и, приспособив ладонь козырьком, сощурившись посмотрел на другой берег. Пейзаж там разительно менялся: трава была ниже и реже; местами глазу открывались голые проплешины оранжевого песчаника; тут и там, до самого горизонта, виднелись зелёные зонтики акаций, между которыми лениво бродили стада пятнистых длинношеих животных.
  - Жирафики! - закричал Гешка, мигом оказавшись на той стороне моста. - Пойдём, пап, быстрей!
  Пастуха они заметили не сразу: сначала услыхали далёкие щелчки кнута, гулко разносящиеся в неподвижном горячем воздухе, а уже потом увидели маленькую чёрную фигурку на резвой полосатой лошадке, по широкой дуге огибавшую далеко разбредшееся стадо, сбивая его в плотную кучу.
  Гешка закричал и замахал руками. Всадник обернулся в их сторону и, лихо развернув зебру на которой сидел, с гортанным улюлюканьем помчался им навстречу.
  В двадцати шагах он резко осадил своего необычного скакуна; ловко спрыгнул на землю, тут же подхватив на руки подбежавшего Гешку; усадил того на могучее коричневое плечо и уже шёл к Артёму, растягивая в белозубой улыбке толстые вывернутые губы, с заранее отведённой для крепкого рукопожатия ладонью.
  Артём с удовольствием пожал её.
  - Как твои дела, Макоду?
  - Все добре, Тёма. Тiльки от дощу давно не було. [1]
  Макоду, которого в Осиновке все называли Мыколой или Николаем, был родом из Ценральной Африки - то ли из Судана, то ли из Камеруна. Он был на семь-восемь лет младше Артёма и в годы Всемирной Катастрофы ещё под стол пешком ходил (хотя какие там могли быть столы в плетёных африканских хижинах).
  Когда спасатели из "Корпуса Мира" добрались наконец до его заметённой снегом деревни, в живых осталась едва ли десятая часть жителей. Пятилетний Макоду потерял тогда своих родителей, братьев и сестру, да и сам едва остался в живых, поражённый обширной двухсторонней пневмонией.
  После длительного лечения его отправили в детский дом на юге Украины (тогда ещё одной из республик бывшего Советского Союза), где он и прожил последующие двадцать лет, выучился говорить на суржике, есть галушки и пить горилку с перцем. Только вот родным для Макоду его новый дом так и не стал.
  Он грезил Африкой - не той, какой она стала после Катастрофы, а той, какой была во времена его детства. Он продолжал видеть во сне бескрайние просторы саванны; банановые рощи, навылет простреливаемые солнцем и холмистые предгорья давно потухших вулканов.
  А Украина, даже превратившись в страну тёплых озёр и влажных тропических лесов из-за произошедших с ней глобальных климатических изменений, оставалась также мало похожа на его потерянный рай, как и раньше.
  И тогда Макоду уехал. По счастью он не был обременён ни женой, ни детьми, ни домом, ни материальными ценностями, ни предрассудками. Он уехал искать свою Африку, и нашёл её здесь - в глухой белорусской глубинке.
  Артёма с Макоду познакомил с его двоюродный брат Андрон, с которым он приезжал в деревню в свой позапрошлый отпуск. Тот же Андрон поведал ему печальную историю темнокожего пастуха.
  - Дядя Коля, а ты льва видел? - спросил Гешка у Макоду, обхватив тонкой рукой его шею.
  - А як же, бачив. У минулому роцi iх тут багато бiгало. [2]
  Гешка наморщил лоб, соображая, что же ему ответили, но кажется догадался и переспрашивать у Артёма не стал.
  Артём улыбнулся.
  Они с Макоду немного поговорили о жизни в деревне и о скором сезоне дождей, вспомнили общих знакомых. Африканец порасспросил Артёма о городе и велел передавать привет брательнику Андрону, а Артём рассказал ему старый бородатый анекдот, который снова стал актуальным в связи с последними событиями в Украине.
  - Я i так бачу що ти не москаль! [3] - хохотал негр, сверкая белками увлажнившихся глаз, свободной рукой сграбастав Артёма за щуплые плечи.
  Артём вдруг вспомнил зачем ему нужно было непременно повидаться с Макоду.
  - Приходи вечером к Антипу, - сказал он. - Будет застолье по поводу нашего приезда.
  - Добре, Тёма. Прийду обов'язково. [4]
  Неугомонному Гешке надоело сидеть на плече у "дяди Коли" и он запросился на "зёбрика".
  
  _______________________________________________________
  1. Всё хорошо, Тёма. Только вот дождика давно не было. (укр.)
  2. А как же, видел. В прошлом году их тут много бегало. (укр.)
  3. Я и так вижу, что ты не москаль! (укр.)
  4. Хорошо, Тёма. Приду обязательно. (укр.)
  
  ***
  
  Они вернулись в деревню за полчаса до полудня, когда уже началась сиеста. На улице никого не было: попрятались по домам и квартирам - почти у всех (несмотря на крайнюю бедность деревенского быта) стояли кондиционеры.
  Во дворе соседнего дома, под навесом, крытым широкими пальмовыми листьями, два мужика, пыхая папиросами, смалили паяльными лампами тушу молодого бегемота. С младшим (парнем лет двадцати) Артём знаком не был, а вот старшего знал довольно хорошо. Это был дядька Алесь по прозвищу "Борода" - старинный приятель артёмова отца.
  Артём недолюбливал БородУ, потому что во времена его детства поговаривали, будто он забил насмерть свою жену - отбил ей то ли почки, то ли печень.
  Тётка Акулина была высокой, пышнотелой, весёлой женщиной и, как с возрастом понял Артём, гуляла от Бороды направо и налево, за что тот её частенько поколачивал - "учил". Однажды Артём сам видел, как она выскочила из подъезда - простоволосая, в одной ночной рубашке, с фингалом в пол-лица и пронзительным криком: "Убивают!".
  Много позже он узнал, что умерла она во время неудачных родов, но его неприязнь к Бороде от этого не уменьшилась: было у того что-то звериное, бешенное в широко посаженных бледно-голубых навыкате глазах.
  Артём хотел сделать вид, что не заметил мужиков, спеша в спасительную тень подъезда, но Гешка уже подбежал к навесу и принялся с интересом наблюдать за происходящим.
  Молодой парень, отхватив ножом осмаленное бегемотье ухо, с улыбкой протянул его Гешке:
  - На. Попробуй, малой.
  Гешка бережно, двумя руками, принял странную диковину, не зная, что с ней делать.
  - Кусай, - подбодрил его парень. - Небось в городе такого не едал?
  Гешка неуверенно потянул угощение ко рту, откусил крошечный кусочек и принялся старательно разжёвывать, прислушиваясь к ощущениям.
  - ЗдорОво! -парень протянул Артёму покрытую копотью ладонь. - Меня Родионом звать.
  - Артём, - ответил тот, возвращая рукопожатие. - Здрасьте, дядя Алесь.
  Борода молча пожал его протянутую руку.
  - А батька чего не приехал? - спросил он чуть погодя, откидывая со лба прилипшие пряди русых волос.
  - Работает. У него отпуск в марте - тогда и приедет.
  Борода, ничего не сказав, снова взялся за паяльную лампу.
  - Ну, бывайте, - неуклюже попрощался Артём. - Пойдём, Гешка.
  Родион весело подмигнул им и, выплюнув докуренную папиросу в пыль двора, старательно затоптал её толстой подошвой высокого шнурованного ботинка.
  Все шторы в квартире были задёрнуты, оба напольных вентилятора натужно гоняли по комнатам горячий воздух. Кондиционера здесь не было, потому что большую часть года квартирой не пользовались.
  Лидия уже встала и что-то стряпала на крохотной кухоньке изредка поглядывая в светящийся экран ноутбука пристроенного на широком рассохшемся подоконнике с остатками белой эмалевой краски.
  - Мам, смотри что мне дядя дал, - Гешка протянул ей бегемотье ухо.
  - Ого, какая вкуснотища.
  - Будешь?
  - А почему сам не ешь? Такого потом не скоро попробуешь.
  - Я уже наелся, - соврал Гешка.
  Лидия взяла у него ухо и принялась им смачно похрустывать.
  Она была родом с юга России и подобные "деликатесы" были ей не в новинку.
  - Мойте руки и садитесь за стол, - приказала она. - У меня уже всё готово.
  Они пообедали ледяной окрошкой (холодильник в квартире был хоть и очень древним, но работал исправно) и принялись, кто как умел, коротать время до вечера, когда жара немного спадёт и можно будет выбраться на улицу.
  К Гешке пришёл соседский Юрок и они, забравшись с ногами на кровать, рубились по сети в "Майнкрафт" на планшетах; Лидия, прихватив ноутбук, ушла в спальню, а Артём завалился на диван с электронной "читалкой".
  Когда он проснулся, в комнате стало заметно темнее: видимо время уже перевалило хорошо за полдень и теперь солнце светило в окна квартир на другой стороне дома. Он нащупал на краю стола свой телефон: было двадцать минут пятого.
  Супруга уже снова суетилась на кухне - готовила закуски к вечернему застолью у Антипа с Люсей. Их позвали к шести часам вечера и Артём подумал, что до этого времени надо бы сходить на кладбище к дедАм.
  Он зашёл на кухню, обнял жену сзади за талию и нежно поцеловал в шею. Она игриво откинула назад голову, продолжая шинковать что-то на изрезанной разделочной доске, не отрывая взгляда от экрана ноутбука.
  - Я пойду на кладбище схожу, - сказал ей Артём.
  - Хорошо, милый, - откликнулась Лидия, рассеянно целуя его в щёку.
  Артём умылся из рукомойника уже почти горячей водой, повесил на плечо сумку и, повязав голову банданой, вышел во двор.
  Дед Адам сидел на своём привычном месте, прислонившись спиной к кирпичной стене дома и, по-видимому, дремал, до груди скрытый тенью своей широкополой соломенной шляпы. Артём подошёл к нему и уже намеревался похлопать по плечу, когда заметил, что тот не спит, а прищурившись смотрит на него.
  - Вот, на кладбище собрался... Пойдёте со мной?
  Дед Адам легко поднялся на ноги.
  - Обожди чутка, - сказал он и скрылся в дверях своего подъезда.
  Через минуту он вышел, неся в руках запотевшую пластиковую баклажку с мутной зеленоватой жидкостью и две, завёрнутые в салфетку, маисовые лепёшки.
  - Положь это в сумку, хлопец, - сказал он Артёму. - Помянем твоего деда добрым словом.
  
  ***
  
  Кладбище находилось в двух километрах от деревни, в стороне от главной дороги. По пути к нему нужно было пересечь Старую Осиновку - место, где деревня располагалась полвека назад. Там до сих пор осталось несколько полуразвалившихся хат, почти по крышу вросших в землю. В одной их них и поныне жил местный полоумный - Эдик, со своей то ли матерью, то ли бабкой - древней старухой лет под девяносто.
  Эдик был тщедушным сорокапятилетним мужичком с бегающими глазами и пегой всклокоченной бородёнкой. Деревенские недолюбливали его за нелюдимость, диковатый вид и то, что якшается с "папуасами", хотя это совершенно не мешало им выменивать у него первоклассные шкуры, вяленное мясо и искусно вырезанные из кости фигурки страхолюдных африканских божков, за которые в городе платили хорошие деньги. Взамен же ему давали сущие пустяки: спички, соль, лекарства и самогонку, на которую дурачок был особенно падок.
  Несмотря на свой неказистый вид, Эдик был прирождённым охотником. Он обладал чудовищной силой и скоростью, за что и получил своё прозвище - Гепард. На короткой дистанции он мог нагнать антилопу и повалить её голыми руками, ухватив за рога. С одним лишь лёгким ассегаем [5] он в одиночку ходил на львов и леопардов.
  И вместе с тем, Эдик до дрожи в коленках боялся взрослых людей, раскрепощаясь лишь в обществе детей и низкорослых темнокожих пигмеев - беженцев из Африки, которых местные окрестили "папуасами". Деревня "папуасов" находилась недалеко от Заречья и, поговаривали, будто Эдика частенько там видели: дескать он участвует в их варварских ритуалах, пьёт змеиную кровь и скачет вместе с ними вокруг костра в необузданных первобытных танцах.
  Но деревенские дети были без ума от Эдика за то что он играл с ними, катал на своей узкой спине, учил метать ассегай, стрелять из духовой трубки и умел имитировать голоса животных и птиц. Взрослые не противились этой дружбе, поскольку знали, что с Эдиком их дети находятся в большей безопасности, чем где-либо ещё.
  Сейчас Эдик сидел, прислонясь спиной к одной из покосившихся развалюх, скрестив свои узловатые жилистые ноги и опасливо поглядывая на проходящих мимо Артёма и деда Адама. Его узкие бёдра опоясывала широкая повязка из мягкой кожи, поверх которой лежал знаменитый ассегай с листообразным зазубренным наконечником и рукоятью из эбенового дерева. На замшелой крыше развалюхи жевала прошлогоднюю солому тощая облезлая коза.
  - Пошли с нами, Эдька, - позвал дед Адам. - Мы на кладбИще идём.
  Эдик с тревогой покосился на распахнутую дверь развалюхи.
  - Не боись, мамка не заругает! А мы тебе горелки нальём.
  При упоминании спиртного в глазах Эдика промелькнуло осмысленное выражение. Он бесшумно поднялся на ноги и подошёл к ним, держась немного на расстоянии.
  - Здрасьте, дядя Эдик, - поздоровался Артём.
  Тот глянул на него затравленным взглядом испуганного ребёнка.
  - Ну чего ты спужался? - сказал дед Адам добродушно. - Это же Артёмка - внук антосев. Помнишь деда Антося?
  Эдик закивал головой и робко улыбнулся Артёму.
  Они двинулись дальше. Дурачок не пошёл с ними рядом, а пристроился в трёх шагах позади, положив свой ассегай на плечо.
  С тех пор как Артём был здесь в последний раз, кладбище изменилось до неузнаваемости. Могучие сосны, окружавшие это скорбное место, ещё держали свою оборону, сопротивляясь изменениям экосистемы, а вот клёны и липы, растущие между могил, сдались и теперь торчали безжизненными сухими изваяниями, увешанные, словно гирляндами, мясистыми ядовито-зелёными лианами с хрупкими белыми цветами, источающими душный, одурманивающий аромат.
  Артём неторопливо прошёлся между рядами могил, вглядываясь в выцветшие фотографии и полузнакомые фамилии на покосившихся крестах, сваренных из тонкостенной трубы малого диаметра, покрытых ржавчиной и следами облупившейся белой краски. Быстро сориентировавшись, он отыскал могилы своих стариков.
  На кресте над могилой деда Антося фотографии не было - была только жестяная табличка с плохо читаемой гравировкой: "Самуйлов Антон Максимович" и совсем уж неразборчивыми датами рождения и ухода. С соседнего креста, из мутного овального окошка, на Артёма смотрела крепкая пожилая женщина с невыразительным лицом и стянутыми в пучок седеющими волосами. Эта фотография была сделана ещё до артёмова рождения, почти сорок лет назад, когда бабушке вручался почётный значок ветерана труда.
  Артём достал из сумки кулёк со сливовыми карамельками и щедро сыпнул на могильные холмики, а потом принялся выкладывать на заранее расстеленный рушник [6] баклажку и лепёшки деда Адама, пластиковые стаканчики, копчёное бегемотье сало.
  Он плеснул бимбера в четыре стаканчика и поставил один из них между могилками, накрыв его куском маисовой лепёшки. Эдик с интересом следил за его действиями. Дед Адам, ходивший на другой конец кладбища проведать могилу жены, вернулся и поглядывал одобрительно.
  Разобрали стаканчики.
  - Пусть земля вам будет пухом, родные мои, - Артём глянул на деда Адама.
  - За тебя, Антось, - хрипло сказал тот. - Хороший ты был мужик. И за жинку твою.
  Он плеснул в глотку содержимое своего стаканчика.
  Артём тоже выпил. Сладковатая, жгучая жидкость обожгла ему горло, он закашлялся и прослезился. Старик сунул ему кусок лепёшки со шматком сала.
  Эдик пил мелкими глотками, жмурясь от удовольствия как сытая пантера.
  Дед Адам налил по второй, выпил, не дожидаясь Артёма с Эдиком, и принялся рассказывать, как прошлым летом, в самую засуху, в деревню забрёл ошалевший от жары носорог и успел развалить четыре сарая, прежде чем его успокоили. Мясо потом поделили между соседями, а шкуру и голову продали районному краеведческому музею.
  
  _______________________________________________________
  5. Ассегай - разновидность копья у народов Южной и Юго-Восточной Африки.
  6. Рушник - полотенце из домотканого холста для вытирания рук. (укр., белорусск.)
  
  ***
  
  Низкий тяжёлый стол выдвинули на середину комнаты, чтобы всем хватило места. Народу за столом собралось порядочно: всем было интересно поглядеть на антосева внучка - редкого гостя в деревне, на его "жинку" и "ребятёнка". Артём не любил таких застолий: на них он чувствовал себя учёной обезьяной, от которой ждут, что она вот-вот запрыгнет на стол и начнёт жонглировать бананами.
  Лидия же, напротив, чувствовала себя как рыба в воде: она мигом со всеми перезнакомилась и уже с интересом выслушивала от какой-то деревенской молодухи рецепт салата из рубленых крокодиловых языков. Время от времени она с недовольным прищуром поглядывала на Артёма, которого порядком развезло от бимбера деда Адама, но пока ничего ему по этому поводу не высказывала и Артём был ей за это благодарен.
  Он подставлял свои щёки под мокрые поцелуи каких-то полузнакомых словоохотливых тётушек, помнивших его ещё ребёнком, пожимал сухие костистые ладони их молчаливых мужей, которые торопились подсесть к столу и поскорее налить по "первой".
  Стол ломился от блюд. По случаю артёмова приезда все расстарались на славу. Был здесь и фаршированный папайей питон, и жаренные бататы со страусиными шкварками, и холодец из бегемотьих ножек, и запечённый на углях слоновий хобот, и паштет из крокодиловой печени, и сыры из жирафьего и антилопьего молока.
  Главным блюдом застолья стал тушёный пеликан с гречневой кашей. Гречку и другие крупы в качестве гостинцев привёз Артём: здесь их было не купить ни за какие деньги. Ещё он привёз несколько банок с маринованными огурцами, помидорами и квашенной капустой, которая пользовалась особенной популярностью под всевозможные "кокосовки", "банановки", "ананасовки" и "маракуйевки", гнавшиеся местными мужичками с чудовищным размахом.
  Гешка с Юрком, Макаркой и другими ребятишками носились во дворе, изредка забегая в комнату, чтобы схватить что-нибудь со стола и снова умчаться по своим делам.
  Артёма просили рассказать о Северах, но не дослушав тут же начинали втирать что-то о романтике деревенской действительности, натуральных продуктах и здоровом образе жизни, при этом не забывая чокнуться с ним тяжёлым гранёным стаканом.
  К счастью, никто не смотрел за тем, кто сколько пьёт, а следили только чтобы тара не пустовала, и Артём чокнувшись со всеми, ставил полный стакан на стол едва пригубив ароматной деревенской самогонки.
  Лидия щедро разбавляла бимбер ледяным ананасовым соком и кокосовым молоком, и тянула получившийся коктейль через трубочку. Она раскраснелась и была чудо как хороша. Когда кто-то неуверенно затянул застольную песню, она первой подхватила и дальше уже вела своим высоким чистым голосом.
  Едва стемнело появился великан Макоду, сверкая в сумерках великолепными зубами и белками глаз. Он бесцеремонно стряхнул со стула какого-то закемарившего мужичка и, растолкав соседей Артёма уселся рядом с ним, положив тяжёлую руку тому на плечо и требуя себе чистый стакан.
  С Макоду сразу стало веселее: застолье наполнилось его певучей украинской речью, громогласным смехом и скабрезными тостами. Самогонка полилась рекой: теперь Артём пил наравне со всеми. Он ловил на себе недовольные взгляды Лидии, но старался не смотреть в её сторону.
  "В конце концов, я уже больше десяти лет в деревне не был, - оправдывал он себя. - Могу позволить себе расслабиться. А не нравится - следующий раз в отпуск один поеду".
  Прибежал Гешка.
  - Пап, там слонов гонят. Мы смотреть пойдём!
  - Хорошо, только близко не подходи.
  - Само собой, я же не маленький.
  Гешка унёсся, а Артём выбрался из-за стола и, пошатываясь, побрёл во двор перекурить. Макоду, поглощённый произнесением очередного витиеватого и страшно неприличного тоста, не заметил его ухода.
  Артём вышел в душную, после кондиционированного воздуха квартиры, африканскую ночь и задрал голову любуясь высоким звёздным небом.
  Дед Адам сидел на своём привычном месте, попыхивая трубочкой.
  - А вы что же не со всеми, дядя Адам? - спросил Артём, усаживаясь рядом.
  - Не люблю я этой говорильни, - старик брезгливо скривился. - Я уж лучше тут - в тишине. Горелку я свою маю, а закуси мне мальцы натащили.
  Артём увидал, белеющую на скамейке рядом с дедом Адамом, пластиковую тарелку с квашенной капустой и нарезанным кольцами фаршированным питоном.
  Старик достал из-под скамейки флягу из сушёной тыквы; приложился, двигая щетинистым кадыком, а после подал флягу Артёму.
  - Молодец, что приехал, Артемий, - дед Адам схватил щепоть капусты и потянул в рот. - Не забываешь родные места.
  Артём пригубил (это была давешняя крепкая сладковатая самогонка), прислонил флягу к стене дома и закурил.
  Домой возвращались заполночь, благо пройти было - всего ничего - метров тридцать. Артём нёс на руках уснувшего Гешку. Пьяная Лидия порывалась пойти гулять по деревне. Макоду, совершенно трезвый, несмотря на выпитое, подмигнув Артёму, мгновенно скрылся в темноте между сараями с одной из своих многочисленных местных подружек.
  Пока Артём укладывал Гешку, снимая с него ботинки и пробковый шлем, Лидия расправила над диваном противомоскитную сетку, забралась под неё и тут же засопела.
  Артём улёгся рядом, заложив руки за голову. Несмотря на раннее пробуждение и вечерние возлияния, ему не спалось. Он лежал и слушал бубнящее вполголоса радио. Давно умерший бард хрипло пел свои пророческие строки:
  В жёлтой жаркой Африке,
  В центральной ее части,
  Как-то вдруг вне графика
  Случилося несчастье...
  
  Лангепас февраль, 2016
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"