Он был молод и хорош собою. Она была юна и прелестна. Он после годовой отсрочки в девятнадцать лет собирался в армию. Она заканчивала десятый и мечтала выйти за него замуж. Два года разлуки, как казалось им, не пугали ни его, ни ее. Они слишком сильно любили друг друга, и бетонный забор, возвышавшийся напротив ее дома, украшали выведенные огненно-красной краской огромные переплетенные две буквы "А", что означало "Анна и Алексей". Он нарисовал их год назад, когда думал, что его со дня на день заберут, однако медкомиссия вынесла свой вердикт: отсрочка на год. Еще триста шестьдесят шесть дней они могли быть вместе: все так же встречаться в парке, бродить по набережной и прятаться от всего мира в квартире его дяди - экспедитора, каждые две-три недели уезжавшего куда-нибудь по делам.
Год растаял. Тоскливая осень вступала в свои права. И он вновь получил повестку в военкомат. Она тихо спала в своей постели, когда он с пустым безразличием решив, что уж теперь-то его непременно "загребут", переступил порог военкомата. Его ожидания сбылись: через три дня, в девять утра, он должен был явиться для отправки на прохождение воинской службы. Когда паспорт с зажатой в нем повесткой лег на середину письменного стола, он вспомнил о ней: озорные карие глаза, ниспадающие волной на плечи, русые волосы, милая улыбка. И вдруг остро почувствовал, как между ними, впервые за три года их отношений, непроглядной стеной вырастает время - два года, когда они будут
разлучены, и их любовь останется только в сердцах, не подкрепленная ни касанием, ни поцелуем. В этот день он не пошел к ней. Он пошел к друзьям. Карман его куртки оттопыривала бутылка водки...
В шумном застолье, которое пока еще никто не называл проводами, хотя повод был известен всем, принимали участие все его друзья. Семь человек шумели и веселились в маленьком зале квартиры Витьки - первого кореша Лехи из всех остальных. Витек, отслуживший год назад, самый старший в их компании, умело и вовремя подливал, сетовал на отсутствие дам и рассказывал множество анекдотов. Алексей большей частью молчал и, принимая от уже отслуживших советы, как вести себя в армии в той или иной ситуации, лишь устало кивал - видно было, что мысли его витают где-то далеко. Однако каждый тост он добросовестно выпивал, итогом чего стало почти полное забытье. Временами, будто пробуждаясь ото сна, он слышал голос Витька, который, подсев ближе, вновь и вновь втолковывал ему одну и ту же мысль:
- Ты приворожи ее, Леха! У нас в части некоторые так делали. И дожидались девчонки. Письма писали и все такое... Моя-то меня не дождалась - замуж выскочила. А кабы кто надоумил меня перед уходом, я бы сам приворожил. Честное слово тебе даю!
Алексей что-то еще выпил, чем-то запил и вновь отключился. Очнувшись, он услышал все тот же голос:
- ...Сходи к бабке-ворожее. У меня и адрес есть. Она тебе скажет, что и когда. Все сама сделает. И служи спокойно. Верняк, я тебе говорю!
Алексей уснул прямо за столом. Последнее, что он услышал, был голос Бутусова и группы "Наутилус", летящий со старенького шарповского магнитофона:
"Пусть никто никогда не полюбит его..."
Утром, с этой фразой, набатом звенящей в ушах, Алексей кое-как оторвал голову от подушки и с усмешкой отметил, что магнитофон играет все ту же песню. Из зала доносились голоса. Поднявшись, он пошел на звук. Грязная посуда со стола была уже убрана, и теперь на нем громоздились бутылки пива. Из шести вчерашних гуляк сейчас за столом оставались только трое - все те, кто ночевал у Витьки.
Увидев вошедшего, Витька захлопал в ладоши и закричал: "Слава выжившим!" Друзья тут же вручили Алексею бутылку пива и соленую рыбешку: по всему было видно, что они собираются перевести проводы на второй день. Однако уже к двум часам Алексей остался с Витькой наедине - остальные разошлись по домам спать.
Витька, на вид совершенно трезвый, будто бы и не было в его жизни ни вчерашней пьянки, ни сегодняшнего пива, снова заговорил о ворожбе. Он долго доказывал, что иначе нельзя и что только так у Лехи останется стопроцентная гарантия будущей свадьбы. Приведя кучу доводов, он в конце концов со свойственной ему решимостью приступил к делу.
- Значит, так: одевайся и пошли! - заявил он. - Я знаю, один ты не решишься. Пойдем вместе. Вставай, тебе говорю!
Алексей повиновался. "А почему бы, собственно, и нет, - кружилось в его хмельной голове. - Может, действительно так оно вернее: два года все-таки!" Он шел за другом в частный сектор. Через пять минут он понял, что попросит у бабки-ворожеи.
Бабка - морщинистая старуха, настоящее имя которой знали лишь немногие, - по кривой дорожке, окутанной тенью разросшихся груш, провела друзей к дому и впустила в захламленную переднюю. Узнав, кто именно пришел к ней по делу, она выставила Витьку за дверь, а Алексею указала на стул, присев на который он оказался с бабкой почти лицом к лицу, такого она была низенького росточка. Алексей долго молчал, пока наконец не заговорил хриплым шепотом:
- Я хочу, чтобы ее никто никогда больше не полюбил... кроме меня, конечно, - добавил он поспешно. И, желая объяснить свою просьбу, продолжил: - Я в армию ухожу на два года. А у нее здесь друзья, компании, вечеринки. Конечно, кто-то заинтересуется ей, кем-то она, но... я люблю ее! Я хочу, чтобы ей не отвечали взаимностью. Тогда она поймет, что только я - ее суженый. Вы сможете сделать это?
- Я-то смогу, - вздохнула бабка. - А вот ты, уверен ли до конца?
Алексей убежденно кивнул. Бабка переспросила:
- А ну как судьба повернется, что тогда?
Алексей настаивал на своем. Так продолжалось довольно долго, пока старуха наконец не сдалась:
- Приноси завтра прядь ее волос, - сухо сказала она и, заметив, что гость поспешно полез в карман за деньгами, лишь махнула рукой: завтра, дескать, и расплатишься.
Друзья вышли от бабки в молчании. Они дошли до Пролетарской, где, не сговариваясь, попрощались и разошлись в разные стороны. Оба были раздосадованы: Витька злился на молчание Алексея, а тот корил самого себя.
В тот же вечер Алексей и Анна поехали ночевать к его дяде-экспедитору, которого в эти дни, как никогда кстати, не было в городе. Они провели чудесную ночь, и девушку смутила лишь необычная задумчивость и молчаливость ее друга, которую, впрочем, она списала на волнение перед уходом в армию. Утро встретило их кустистыми тучами и мелким серебряным дождем. Они договорились встретиться на его проводах...
В то время, когда Алексей, готовясь к вечеру, с полным пакетом бутылок и закусок плелся домой, бабка по все той же кривой дорожке вела к крыльцу молодую девушку. Та хоть и была явно смущена, но все же в глазах ее искрился потаенным светом какой-то решительный огонек, что заметно удивило старуху. В той же самой передней состоялся следующий разговор:
- Я хочу приворожить любимого... Понимаете, он уходит в армию, а там... там же своих девушек море - вон они, толпой у ворот каждой части стоят. Мало ли что, сойдется с какой-нибудь и забудет. Случаев таких много...
Бабка покачала головой.
- Уверена ли?
- Да!
Старуха вздохнула. Расспросив девушку еще, она произнесла:
- Фотографию и прядь его волос принесешь завтра.
Девушка, как оказалось, была готова к этой просьбе: она тут же выложила перед старухой требуемое. Положив рядом с прядью деньги, смущенно добавила:
- Сегодня ночью прядь срезала.
Возможно, если бы Алексей поспешил, он бы столкнулся с Анной прямо у калитки бабкиного дома. Однако он шел тем шагом, который называют "один вперед и два назад". Сжимая в руке прядь ее русых волос, он все думал, а нужно ли это? В конце концов Алексей решился, зашагал быстрее, но, когда он появился перед бабкиным домом, Анна уже переулком спешила прочь. Они не стретились... Алексей, передав бабке прядь волос и деньги, в одиночестве поехал домой.
...Он, после шести месяцев службы во Владикавказе, попал в Чечню, где еще после шести месяцев получил серьезнейшее ранение. Вердикт врачей был суров: передвигаться сможет только в пределах квартиры - лестничный марш уже не одолеть. Его привезли в город, назначили пенсию и забыли. Она, когда увидела его в первый раз, ужаснулась и убежала, а когда увидела во второй - просто сказала "прощай!" - от ее былого чувства не осталось и следа. Калека и инвалид не удовлетворял ни одному запросу молодой девушки... Он же любил ее, любил еще сильнее, чем прежде. А потому ежедневно просил своего дядю довезти его в машине к ее подъезду, чтобы хотя бы только увидеть ее и, если повезет, поговорить. Она, заметив с балкона примелькавшуюся машину, не выходила из квартиры: после сотен "нет" и "никогда" она не хотела даже видеть его... Ее мучала совесть, и она пыталась "отворожить" его, но старая бабка полгода уже как умерла, а все новые, появившиеся, как грибы после дождя, не могли ничего поделать.
Однако и ее жизнь не ладилась. Молодая и красивая, она привлекала мужчин, но те, едва познакомившись, уходили в сторону, а вскоре и вообще исчезали. Ее никто не любил.
Так они и жили, вернее, существовали, связанные невидимой ниточкой. Эту ниточку можно было осязаемо ощутить лишь тогда, когда они, раз в полгода, а то и реже, по отдельности бывая у Витьки, вдруг резко вздрагивали, едва лишь голос с магнитофона начинал петь: