Вечерело. Филипп Филиппович листал газету с плохо пропечатанным текстом, но временами отрывался от нее и бросал взгляд в окно, будто хотел разглядеть что-то сквозь пелену разгулявшейся вьюги. Напротив него, в обшарпанном кресле, расположился его младший брат - Иван. Он курил, стряхивая пепел большею частью мимо пепельницы на пол, за что тут же поспешно извинялся, хотя даже непроизвольным жестом не давал понять, что собирается за собой убирать. Постепенно, со временем, его извинения сократились до мыкающих звуков, а еще чуть позже он и вообще перестал что-либо произносить. Впрочем, Филиппу Филипповичу, никогда ранее не позволявшему младшему брату подобных вольностей, теперь до этого не было никакого дела.
Объяснение тому было простое: братьев свело вместе весьма печальное событие. А иначе, зачем же младшему, впервые за последние четыре года появившемуся в отчем доме, было бы сюда приезжать. Только такие события, как правило, и сводят вместе давно разъехавшихся близких людей, коим недосуг даже поздравить друг друга с днем рождения.
Где-то там, за пеленой разгулявшейся вьюги, в теплом, но уж слишком стерильном здании в палате реанимации умирал их отец - Филипп Иванович. Братья только час, как вернулись из больницы, но оба всем сердцем и душой до сих пор пребывали там. Даже въевшийся в их пиджаки запах хлорки не мог разогнать терпко-удушливый смрад дешевых сигарет Ивана.
- Да... - наконец произнес старший. - Жизнь... Вот так.
После этих слов последовало продолжительное молчание, пока каждый из братьев по-своему раздумывал над высказанным. В этих раздумываниях, как в зеркале воды, отразились характеры братьев: "Все тленно!" - философски рассудил Филипп Филиппович, в то время как в мыслях снизошел ближе к земле: "Пашешь, деньги делаешь, а тут - хоп и все!". Братья переглянулись, вздохнули, соглашаясь друг с другом, и одновременно повернулись к разным окнам.
Вьюга все так же продолжала скрестись о стекла. В доме было неуютно, если не сказать, мерзко, и от всего этого печаль лишь усиливалась, постепенно переходя во все возрастающую хандру. В тишине, угнетаемой шелестом ветра за окнами, гулко и протяжно били часы, а едкий дым сигарет, скапливаясь в маленьком зале, постепенно скрывал друг от друга сидящих в креслах мужчин.
Словно вторя вьюге, в унисон ее завываниям, с улицы донеслось плачущее мяуканье котенка.
"В такую погоду хороший хозяин котенка во двор не выпустит", - подумал Филипп Филиппович, когда мяуканье повторилось. Он глянул на брата, и тот снова кивнул соглашаясь, хотя думал, видимо, совершенно не о том... Тем временем настойчивый плач котенка, повторяясь вновь и вновь, уже органично вплелся в стоны вьюги, отчего и без того тяжелая атмосфера в доме, казалось, сгустилась, и Филипп Филиппович, почувствовав это, зябко поежился в кресле. "Впустили бы, что ли!" - гневно подумал он, однако его пожеланию не суждено было сбыться. Наоборот, словно издеваясь над ним, с противоположного окна донеслось еще одно мяуканье, еще более жалобное и рвущее сердце. Это двухголосие, наложенное на вой ветра, наконец-то услышал и Иван.
- Че-то коты расшумелись, вроде не май месяц, - буркнул он, прикуривая следующую сигарету. - Прям мороз по коже!
- Да, - только и смог ответить старший брат.
Бум-бум - братья вздрогнули, когда настенные часы возвестили о наступление двух часов ночи. Едва умолк последний раскатистый звук, как уже из прихожей, из-за входной двери, раздалось еще одно душераздирающие мяуканье, после чего в дверь заскреблись так, словно пытались немедленно ворваться в теплое жилище. Филипп Филиппович, разгоняя руками зависший в зале сигаретный смог, направился в прихожую. Немного помедлив, Иван пошел следом и, пройдя коридор, увидел удивительную картину: его старший брат, распахнув входную дверь, пытался хоть как-то, жестами и звуками, увещевать огромного бледно-палевого кота следовать туда, куда ему надобно, в ответ на что тот, присев у порога, мяукал в лицо хозяина квартиры что есть мочи. Казалось, что огромная бестия вот-вот кинется в лицо Филиппу Филипповичу, однако это было лишь первое впечатление.
На самом деле кот, как видно, и не помышлял делать что-либо подобное: он просто сидел и, если рассудить по-человечески, о чем-то орал, адресуя свой вопль Филиппу Филипповичу. Едва же тому стоило сделать к нему шаг, как кот тут же отбегал на десяток, но затем все действо повторялось в точности.
- Может, он жрать хочет? - спросил Иван. - Там в холодильнике, по-моему, рыба оставалась.
- Оставалась! - воскликнул Филипп Филиппович. - Да вот она, за порогом, лежит! А эта животина хоть бы понюхала для приличия. Нет же, сидит и вопит как резаный!
- Ну и брось его! Хай орет!
Братья возвратились в зал. А между тем какофония за окнами и дверью усиливалась: истошное мяуканье неслось теперь отовсюду, и временами, когда ветер затихал, создавалось ощущение, будто всю вьюгу как по нотам разыграли сами животные, до того хор их был огромен и многоголосен. Ивана, никогда ранее не слышавшего ничего подобного, - впрочем, как и Филиппа Филипповича, для которого тоже все это было в новинку, - заметно нервировала сложившаяся ситуация, но он держался, пока в конце концов не взмолился:
- Филипп, сделай что-нибудь! Я не знаю, может, у ваших котов ритуал какой есть, свой, особый от других, но мне это порядком надоело, черт возьми!
- Ритуал... ритуал... - Филипп Филиппович до красноты растер лоб пальцами. - Ну, конечно! Да! Да! Бог ты мой, как же я раньше этого не вспомнил! Коты...
Иван исподлобья посмотрел на брата.
- Что-то я не понимаю тебя!
- Да Бог ты мой, ну, конечно! Коты! Вестники!
- Снова не понимаю...
Филипп Филиппович поморщился.
- Я и не верил в это, - начал он. - Понимаешь, Вань, отец в свое время рассказывал о том, как умерли дед с бабкой. Деда-то я вообще не застал в живых, да и, когда бабушка ушла в мир иной, мне всего-то шесть лет было. Не помню я, как все произошло, и родители, видно, позаботились о том, чтобы меня это не коснулось. Детям незачем знать о таких вещах... Ну, так вот, понимаешь, Вань, отец так обо всем этом рассказывал: "Деду плохо стало. Само собой, врачи, лекарства, но на поправку дело не шло: деду становилось все хуже и хуже. И вот как-то ранним утром, - как сейчас помню, что отец говорил в шесть утра, - вдруг совершенно неожиданно перед деревенской избой стали собираться коты со всей округи! Кто и с чего решил, что это были одни коты, неизвестно, но отчего-то остановились на них. И давай истошно выть... коты-то! Точно, как сейчас, только дело по осени было..." - Филипп Филиппович, будто наткнувшись на невидимую преграду, резко оборвал повествование.
- И что?! - Иван в нетерпении ждал продолжения.
- Их разогнали, а когда стали будить деда, принять лекарство. Он был уже мертв. Он умер в шесть часов утра. То же самое уже здесь, в городе, но еще на старой квартире случилось и с бабушкой: у неё был приступ, потом вроде как всё шло на поправку, а тут мяуканье под утро, и на этом всё. - Филипп Филиппович закрыл глаза ладонями. - Они - вестники, ты понимаешь, Вань, вестники смерти. Это что-то из того, что нам не дано понять... никогда. Может, всё это проистекает из глубин веков, может, наш род так связан с этими животными, может, нет - кто скажет? Но коты - это наши вестники смерти!
- Ты хочешь сказать, что мы осиротели? - тихо спросил Иван, внимательно прислушиваясь к звукам за окном.
- Видимо, да... Слышишь, всё стихло? Одна вьюга, вечная вьюга и ночь.
Наутро братьям сообщили о смерти их отца: он умер в два часа ночи.