Аннотация: Д-р Фьют призван разобраться в тайнах восьми, сосланных на остров Дивинос. Но правда ли, что Фьют поехал по своей воле и правда ли, что его пациентов восемь?..
(с) Леонид Смелов
Все права защищены
ЗАБУДЬТЕ О ВЕТРЕ НЕВЗГОД
Пожилой господин со свистящей фамилией Фьют поскреб ногтем бровь, шумно выдохнул и посмотрел на сидящего напротив Аркадьина полным сочувствия взглядом.
"С чего бы это он?", - подумал Аркадьин и смутился.
"Что-то со мной не то", - в свою очередь рассудил Фьют и тоже смутился.
И было отчего. Ведь он, Фьют, расписанный во всех газетах психоаналитик, изобразил на лице чувство. Где же его хваленый профессионализм, черт возьми?! Где знаменитая невозмутимость идола? Он очень гордился этим эпитетом, данным ему в одной небольшой статье одной большой газетой. Все ушло... Фьют покраснел.
Покраснел и Аркадьин. Он решительно ничего не понимал. Он знал этого господина, доктора со свистящей фамилией, уже Бог знает, сколько лет, но еще ни разу не видел на его лице такой гаммы чувств. Гаммы, промелькнувшей всего лишь за пару минут.
"Что-то с ним не то, - невесело подумал Аркадьин и тотчас насторожился. - Или со мной?"
Словно угадав ход его мыслей, Фьют разомкнул пересохшие губы и заговорил:
- С вами все в относительном порядке.
- Относительном... - эхом откликнулся Аркадьин.
- Ну, вы же умный человек... - начал было Фьют.
- Спасибо.
- Ну, вы же знаете, - Фьют вновь поскреб ногтем бровь, - что "норма" - понятие относительное. Увы. - Фьют постепенно обретал уверенность. - Помните, мы как-то говорили о том, что в этом мире даже постоянные величины не постоянны.
- Да, я так сказал.
- Я не спорю. Собственно, на то вы и поэт, чтобы выдавать такие... м-м, изречения.
Аркадьин промолчал. Криво улыбнувшись, он потянулся к стоявшей на столе доктора баночке с леденцами монпансье. Выбрав один, цвета песка, он засунул его за щеку и упер взгляд в похожую на биту ножку торшера.
- Мы уходим от темы, доктор, - пробормотал он.
- А вы начните заново, - произнес Фьют.
- Я был сбивчив и сумбурен?
- Для человека пишущего - да!
Аркадьин кивнул и заерзал в кресле. Фьют был безучастен. Часы, привезенные доктором с Антильских островов, пробили двенадцать по полудню.
- Хорошо, вы правы, - в конце концов выдал Аркадьин и извлек из кармана пиджака кассету. - Тогда начнем с этого.
- Тогда начнем.
"...Вы слушаете новости последнего часа. С вами Стивенсон Фокс и сейчас о том, что произошло и происходит в этом подлунном мире. Восемь человек, подписавшихся под так называемым "Письмом восьми" отправлены на остров Дивинос. Как заявил президент, такое жесткое воспрепятствование устоявшемуся нравственному порядку, каковое проявили эти восемь подписавшихся, требует соответствующего жесткого наказания. Таким образом, остров Дивинос станет им домом до конца их дней. Жестко, но справедливо, ибо иначе наш президент поступать не может. А я продолжаю..."
Аркадьин пробежал пальцами по клавишам магнитофона. Со своего места он не видел их обозначений, а потому замер, не зная, какую же именно клавишу нажать. Фьют все проделал сам - раздался щелчок, и эхо голоса ведущего растворилось в просторном докторском кабинете.
- Не слишком ли издалека мы начали? - спросил Аркадьин.
- Нет. - Фьют был невозмутим.
- Я продолжу. - Аркадьин приподнялся в кресле, а затем с выдохом откинулся на него вновь. - Итак, мы здесь.
- Кто мы? - улыбнулся Фьют.
- Все восемь подписавшихся...
- Ну, и кто же?
- Ага! - Аркадьин хлопнул в ладоши и резким тоном осведомился: - Стало быть, с самого начала и подробно!
- Ну конечно!
Фьют улыбался все шире, и Аркадьину стало не по себе: сладкая физиономия доктора начала вызывать у него отвращение, до желания ударить.
- Вы можете не улыбаться? - попросил он. - Вот уже без малого пять лет я говорю вам об этом! - В голосе Аркадьина хрустнул и сломался вызов. - А вы все улыбаетесь!
- Итак, почти пять лет вы здесь, на острове Дивинос. - Фьют будто бы не слышал просьбы Аркадьина. - Правильно я понял?
- Да, мы здесь. - Внезапно в Аркадьине проснулся поэт, и он, вскочив с кресла, завопил: - Знакомые все лица, доктор. Пусть они будут без имен и фамилий! Мы ведь пишем историю, доктор, - даже нет, роман! - мы творческие, умные личности!
Фьют внимательно следил за перемещениями Аркадьина по кабинету и усиленно скреб бровь. Последняя фраза вывела его из оцепенения.
- А что, бывают творческие, глупые личности? - серьезно спросил он.
- Бывают! - ответил Аркадьин. - Но мы уходим от темы. Нас восемь...
- Вы лжете!
- Что?!
Вместо ответа Фьют нажал кнопку магнитофона.
"...На остров Дивинос отправляется также известный врач, личный психоаналитик президента - доктор Фьют. Ведь, как сказал президент, мы не звери, и не можем бросить людей на острове без медицинской помощи. Мудро и по-человечески чутко, ибо иначе наш президент поступать не может. Президент также добавил, что доктор делает этот шаг по доброй воле и сможет покинуть остров, как только посчитает нужным..."
Аркадьин замер у висевшей на стене большой прямоугольной фотографии бескрайнего леса. Фотографировали с самолета или вертолета, а потому отдельных деревьев видно не было - так, одно огромное море зелени, в котором бесформенными каплями плавали две коричневые горы и одна желтая поляна.
- Да, вы - девятый, - пробормотал Аркадьин. - Но это не меняет сути постановки. Более того, если мы актеры, то вы скорее режиссер, ибо одного вас не тянет смыться с этого острова! Вероятно, потому, что вы можете убраться отсюда в любой момент. У вас есть свобода выбора. - Аркадьин провел по фото пальцем линию от горы до горы, а потом замкнул прямые на поляне и получил равнобедренный треугольник. - Это очень важно - иметь свободу выбора! - заключил он.
- Не спорю.
- С чем?
- Со свободой выбора.
- А с актерами?
- Это ваше виденье.- Фьют тоже посмотрел на фото и решил, что пора его заменить. - Кстати, вы что-то начали об отсутствии имен...
- Ах да! Итак, нас девять. Перечислю: во-первых, этот Скреби...
- Вы обещали забыть имена.
- Действительно.
- Будьте, пожалуйста, последовательны.
- Обещаю. - Аркадьин плечом поскреб подбородок и продолжил: - Да, он - режиссер. Пусть так и останется. В конце концов, - Аркадьин шумно вздохнул и выдохнул, - он снял три картины. И хотя две первые, скажем прямо, откровенная чушь, последнюю стоит признать шедевром. Вы так не считаете, доктор?
Фьют кивнул, но было непонятно, соглашается он или протестует. Аркадьин продолжал смотреть на него вопросительным взглядом, пока не услышал твердого "да". Лишь после этого Аркадьин перевел взгляд на фото и безапелляционно заявил:
- Вам, доктор, стоит сменить эту картинку.
- Я подумаю и решу сам, - откликнулся Фьют. - Итак, Режиссер. А вы... м-м, если следовать вашим рассуждениям, Поэт, как я полагаю. Так, пожалуйста, продолжайте!
- Я не хочу продолжать. Я, пожалуй, вот что... Пойду!
- Что ж, до завтра.
- Завтра не состоится, - пробормотал Аркадьин. - Весь завтрашний день будет вчера.
Фьют благодушно развел руками.
- Как вам будет угодно легче видеть мир, - улыбнулся он.
Аркадьин встал, сделал шаг к двери, но, неожиданно замерев, обернулся и протянул раскрытую ладонь.
Фьют отчего-то занервничал, и в его движениях забурлила суматоха. Он запустил руки в нижний ящик стола, зашуршал там чем-то и виновато заулыбался, подобно нашкодившему ребенку.
- Вот! - наконец протянул он просимое.
Аркадьин поблагодарил и ушел. Фьют приоткрыл верхний ящик стола и, склонившись к нему, зашептал прямо в микрофон своего главного, докторского диктофона:
"Даже Поэт - ближайший ко мне человек все эти годы - и тот, черт возьми, уподобился Режиссеру и всем остальным! Просто сообщает: "Я хочу вам что-то рассказать..." А я, Доктор, - психоаналитик. Мое призвание - сиди и слушай! Видимо, близняшки Музыкантши правы: если человек просит что-нибудь рассказать с самого начала, то он либо влюблен, либо попросту не желает ничего слушать. Вопрос: я действительно разучился слушать?!"
Дождь состоялся с утра. Светло-зеленая трава газона для гольфа ожила, потемнела и устремилась вверх, к голубому небу. Нестриженная весь последний год, она разрослась до невероятных размеров, так что гольф давным-давно был позабыт. Впрочем, этой игрой никто, кроме Режиссера, не интересовался. Но тот не любил работать газонокосилкой, как, впрочем, и руками вообще, а потому так оно и лежало - огромное поле высокой травы, занимавшее почти четвертую часть острова Дивинос. Поле любили Музыкантши. К ним-то и шагал доктор со свистящей фамилией. Девушки заметили его первыми.
- Добрый день, доктор! - в один выдох пропели они и одинаково улыбнулись.
- Здравствуйте! - проскрипел в ответ Фьют.
Он подошел поближе и плюхнулся рядом на траву. На предложение присесть на расстеленный брезент он отрицательно махнул рукой.
- Вы запачкаете пижаму, - заметила та, чьи волосы были охвачены химией и потому выглядели мокрыми.
- Это пустяк! - чуть грубовато отрезал Фьют.
- Как знаете, - обиделась "химия".
Вторая Музыкантша, чьи волосы пели гимн естественности, поднесла Доктору два пирожка на голубой пластиковой тарелке.
- Угощайтесь, - ласково предложила она.
Фьют расцвел.
- Я... - он виновато улыбнулся, - с удовольствием откушаю ваших пирожков.
Доктор потянулся за тарелкой, но проделал это простенькое движение как-то неловко и неудачно - словом, тарелка с пирожками выскользнула из его пальцев и, противно хрустнув, упала в траву. Фьют тотчас выудил пирожки обратно, стал поспешно есть тот, что был побольше, но вкус уже не радовал его: пирожок отдавал травой - той самой, противной, с таким же, как и вкус, горьким названием. Музыкантши сделали вид, что ничего не заметили. Доктор решил действовать напрямик:
- Говорят, я не умею слушать? - между прочим обратился он к воздуху.
- Вот как?! - искренне изумилась "естественность". - Что за чушь! Меня вы прекрасно слушаете.
- А меня нет! - произнесла "химия". - Словно я говорю бетонному столбу, а не психоаналитику.
- "Бетонный" в смысле... м-м...- Фьют замешкался, подбирая эпитет, и после паузы закончил фразу: - безэмоциональный?
- "Бетонный" в смысле глухой! - отрезала "химия".
- Но у меня со слухом... - начал было Фьют и замер, не договорив.
Он вскочил на ноги и, чертыхаясь на себя и женщин в целом, побрел прочь по бескрайнему полю. Отойдя на порядочное расстояние, он обернулся и крикнул:
- Кстати, когда вы бежите?!
- Завтра! - прокричала в ответ "естественность" и рассмеялась.
Часы Доктора сыграли три по полудню. Он достал диктофон.
"Вечером бегут близняшки Музыкантши. Как это все глупо. За эти пять лет уже бежали и Слесарь, и Художница, и Актриса, и Диктор. Все вернулись. Вопрос: зачем искушать судьбу далее?!"
Доктор прошел меж разросшихся великовозрастных дубов и вынырнул на тисовую аллею, которая по дуге, огибая блюдце фонтана, вывела его к корпусу номер Один. Или, как его называли иначе, Большому корпусу. Возведенный, как и остальные три - Средний, Малый и Огрызок, - в стиле "ничего лишнего", Большой корпус напоминал спичечный коробок, поставленный на попа. От всех остальных он отличался шириной окон, что объяснялось просто: в нем жили. Правда, уже не все.
Доктор усмехнулся, припомнив поступок Слесаря, сбежавшего из Большого корпуса в первый же вечер. Помнится, тот обозвал всех "великой интеллигентской сволочью, вовлекшей его в глупую игру". Доктор нахмурился: никто ни во что его не вовлекал, да и сам он, Слесарь, что-то там пописывал да почитывал, - в общем, тоже из кожи вон лез в те, кого он так грубо именовал. Дивинос все расставил по своим местам: Слесарь теперь живет в Огрызке или корпусе номер Четыре - "Столовая".
- Может, соблаговолите заглянуть ко мне, уважаемый Доктор! - раздался сиплый голос из-за тиса.
Фьют остолбенел: стоит о ком-то подумать и вот он уже перед тобой! Он набрал воздуха в легкие и окунулся в листву тиса, словно в воду. Выплыв с другой стороны, он предстал перед Слесарем.
О том, что Слесарь собрал в Огрызке самодельный алкогольный аппарат, знали все. И продуктами этого аппарата пользовались все. Но! Хотя упивались до чертиков, натурально, все, однако один Слесарь оставался быдлом. Оттого-то Доктор и скорчил гримасу. Затем, вспомнив о врачебной этике, он взял себя в руки и, благожелательно улыбнувшись, приготовился слушать. И его еще обвиняют в неумении слушать!
- Что-то вы побагровели, Доктор, - просипел Слесарь. - Нехорошее что-то вспомнили?.. Да вы не бойтесь: я больше ни-ни... руками чтобы до вас - ни-ни!
Фьют понял, что проку от Слесаря - ноль. Если он начинал говорить междометиями, то общение теряло всякий смысл.
- Вы пьяны, - жалобно пробормотал Фьют.
- Естественно.
- Пьянство не естественно для человека. - Голос Доктора затрепетал.
- Все соразмерно виду деятельности и проценту применения интеллекта: меньше работаем головой - больше выпиваем.
- Это не так.
- Конечно. В последнее время я много думаю... и много пью. - Слесарь плавно покачал головой, как дремлющая лошадь в стойле. - Прямо пропорционально.
- Это не так. Или нет! Это не то! - Доктор никак не мог составить полноценное предложение - его мысли путались. - Ваши выводы не логичны. Это софистика. Это... это... Послушайте, а ведь вы же бежали с острова первым, кажется, так?
- Естественно. Мало, что ли, того, что я заперт, так я еще заперт со всеми вами! - Слесарь делал упор на свое "я", отчего оно становилось призрачным.
- И что?
- А ничего. Это течение - это ни-ни... не реально! Мне Художница говорила: дескать, не беги - не выйдет. Она, дескать, видела что-то во сне или в астрале, или в нирване - там, в общем!
- И не вышло...
- Доктор, - зрачки Слесаря после безнадежно долгого блуждания все-таки сфокусировались на докторской переносице, - я обещал руками - ни-ни, но глупых вопросов - не потерплю! Вы же умный, трезвый человек: если я все еще здесь, то...
- Я понял. Спасибо.
- Не за что.
Фьют развернулся и вновь нырнул в тис. Оказавшись на аллее, он с минуту постоял в нерешительности, а потом зашагал назад в свое жилище, обратно к утонувшему в дубах Среднему корпусу номер Два "Больница-библиотека" - спичечному коробку, лежащему на боку.
Он уже ступил на первую ступеньку крыльца, когда молчавший последние три года громкоговоритель на мачте неожиданно решил произнести речь голосом Поэта:
"Доктор, если вы еще на Дивиносе... Ха-ха, шутка ради смеха! Ладно, скажите: если человек предвидит, что поступок другого человека обречен, то он "а" - большой пророк, "б" - мелкий больной, "в" - назовите свой вариант! Это вопрос на миллион. А есть еще вопрос на тысячу. Если один из девяти может свободно покинуть безветренный остров, то что, черт возьми, он до сих пор на нем делает?!"
Фьют покачал головой и вздохнул. Этот Поэт, спешащий по канату иллюзий вечный фантазер, похоже, достанет его. Вернее достанет до его нервов - намотает их на пальцы и сожмет кулак. По лицу Доктора сверху вниз, от края брови до крыла носа, точно молния, скользнул тик. Он нервно дернул рукой и поднялся на крыльцо... И в ту же секунду начал разворачиваться на месте, ибо его за правый рукав уже тащил Поэт.
- Как вы быстро добежали! - резко бросил Фьют.
- Я не бежал. - Поэт улыбнулся и заговорил со скоростью рекламного ролика: - Это запись. Запись на лазерном диске, обреченном существовать дольше обладателя голоса. Знаете, компьютер, микрофон, автоматическая подача в эфир каждый час. Там были, конечно, какие-то другие программы для подачи текста в эфир, но, вы же знаете, я не особо силен в машинах, которые резвее велосипеда. А потом...
- Хватит! - Доктор побагровел. - Хватит техники быстрого чтения!
- Хорошо. Тогда отбросим и "бацилла".
- Причем здесь "бацилла"?!
Поэт стал серьезным.
- Когда учат технике публичных выступлений, - начал он, - то перво-наперво говорят о двух табу: на словесную спешку и на использование непубличных слов, вроде "бацилла". Поэтому, скажем, со сцены вы никогда не услышите этого слова. - Поэт посмотрел Доктору в глаза. - Вы считаете, подобное уместно и честно по отношению к публике?
- Причем здесь публика?! Причем здесь "бацилла"?
- Художница просит себя так называть, - спокойно, как само собой разумеющееся сообщил Поэт.
Фьют ласково усмехнулся, но уголки его губ, взмыв вверх на мгновение, тотчас опали вниз, замерев твердым изгибом разочарования.
- Она провоцирует в себе шизофрению...
- Или себя в шизофрении, - уточнил Поэт.
- Бросьте! Бросьте слова! Бросьте кидать их, как клоун разноцветные шары!
Фьют замахал руками, как мельница крыльями, и метнулся внутрь здания. Поэт не отставал от него ни на шаг. Вдвоем они свернули в библиотечное крыло и по длинному коридору пробежали мимо вывешенных на стенах копий полотен Дали и Шагала. После чего ворвались в читальный зал. Взметнулась пыль, и на полу остались отпечатки ботинок вошедших.
Фьют остановился.
- Художница больна, - заговорил он, глядя мимо Поэта. - Сейчас она еще может существовать среди людей. Однако малейший толчок...
- Ваш диагноз, Доктор, - перебил Поэт, - универсален: он относится абсолютно ко всем.
- Возможно...
- Что возможно, доктор?
- Я говорю: "возможно"! - Фьют схватился за голову. - У нас, у врачей, свои правила: мы не терпим неопределенности, скрытой в таких словах, как "возможно", "вероятно" и прочих "может быть". А вот сейчас я, вопреки себе и всем остальным коллегам, с наслаждением говорю вам: возможно, вы правы.
- Безусловно, прав. Но это, собственно, не важно. Вот что важно. Вот послушайте! С этого места. Поэт извлек из кармана диктофон и нажал кнопку - кассета закрутилась.
"И Слесарь не стал вас слушать..." - Поэт остановил кассету и сообщил: - Это мой голос.
Фьют покачал головой: дескать, очень трудно не догадаться. Однако Поэт не обратил на скользнувший в жесте сарказм никакого внимания.
- А это ее, - сообщил он и нажал кнопку:
"Да, Слесарь не стал меня слушать. А я знала, что он не убежит. Не догадывалась, а знала. Знала, знала, знала, и все! Это трудно объяснить. Тем более сейчас, когда с каждым днем я становлюсь все меньше и меньше, а мир вокруг разрастается до невероятных размеров..."
- Она больна, - выдохнул Доктор.
- Не больше, чем все мы, - парировал Поэт и вновь нажал кнопку:
"И я решилась бежать, несмотря на то, что Слесарь вернулся. Да, решилась! А тут появляется эта раскрашенная мелкая мерзость Актриса и заявляет мне, что ничегошеньки у меня не выйдет! Самое обидное, что ничего и не вышло!"
- Она больна, - повторил Доктор.
- Возможно, вы правы.
Фьют замолчал - в воздухе повисла долгая пауза.
- Послушайте, Поэт, останьтесь со мной. Мне трудно одному.
- Не сейчас. Хотите, я приду вечером?
- Хочу.
- Ну, так я приду. - Поэт смутился. - Я могу попросить у Слесаря... м-м, бутылочку.
- Попросите. - Доктор еще немного помолчал и поскреб бровь. - Похоже, вы единственный, кого он еще терпит. Кого он еще не ударил.
- Ударил. Но я не оставил его. Вы же понимаете, Доктор, он ищет одиночества таким способом.
- Из вас, Поэт, вышел бы хороший психоаналитик.
- Я перешагнул эту грань. До вечера.
- Вечера не будет. Весь день будет день.
- У вас получается тавтология, а не беспросветность фаталиста. Впрочем, как вам будет угодно легче видеть мир, - улыбнулся Поэт и выбежал из комнаты.
- А как бы сказали вы?! - прокричал вдогонку Доктор.
- Вечера не будет - после дня сразу же наступит ночь!
Часы Доктора пробили восемь вечера. Он открыл ящик стола и зашептал в диктофон:
"Нет вечера. Сразу ночь. Каким все кажется страшным, когда выпадает промежуточное звено. Пропадает уклад. Всегда было, а сегодня нет. Когда все идут вперед, а один противится, - сказ, наверное, из той же серии. Все бегут с острова, а я - нет. Увы! Извините".
Фьют выходил из читального зала, когда услышал глухой хлопок входной корпусной двери. Вздохнув, он направился к себе, в больничное крыло. У него не было никаких мыслей - в голове речным камышом шумела пустота, над которой раскатисто гремел барабан пульса, - бум-бум! От всего этого перед глазами все зашевелилось, на мгновение ожило, и герои полотен Дали начали приветствовать героев Шагала, обнимать их и приглашать пройтись по коридору вместе с доктором.
Фьют тряхнул головой, чтобы отогнать видение. Ему остро хотелось одного: лечь. Он прибавил шагу, но тут в его жизнь ворвалась Актриса:
- На сегодня прием отменен, господин доктор?
- Почему? Не понимаю...
Фьют затоптался на месте. Актриса не сводила с него пристального взора голубых глаз.
- У вас такой жалкий и неприступный вид, будто вы готовы стать на колени ради того, чтобы вас оставили в покое. - Она капризно взмахнула пальчиками и ресницами одновременно. - Между тем, гляньте в окно! Сегодня полнолуние, господин доктор, - его уже видно, оно наступает, оно, как кошка, крадется между туч. Как быстро тает вечер, не правда ли? А каждое полнолуние...
- Ах да! Ну, как же... да-да, прием в полнолуние, я помню.
Фьют расправил плечи и вообще постарался принять достойный вид. Актриса расцвела и взяла его под локоток. Вдвоем они прошествовали к кабинету.
- Как вы сказали? Тает вечер?.. - проговорил Доктор не своим голосом. - Но сегодня нет вечера, уважаемая, его отменили - уже ночь!
- Во-первых, вечер отменить невозможно. Он есть, оттого-то и луна бледная, как плохой кофе со сливками. А во-вторых, что это за обращение "уважаемая"?!
- Хорошо-хорошо! Я буду звать вас "актриса".
- Актриса... Ха! А в этом что-то есть. Что ж, будь по-вашему, Доктор, я согласна!
Они вошли в кабинет. За окном громыхнуло, и в единственное кабинетное окно забарабанил мелкий дождь. Доктор обернулся к Актрисе - она уже заняла свое место на диване.
- На чем мы остановились? - спросил он и вновь обернулся к окну.
- Я хотела бы сыграть Гамлета.
- Ах, да-да, припоминаю: женщина-Гамлет. Я помню еще, что предупредил вас о том, что подобный... м-м, ход скорее всего был использован ранее каким-нибудь авангардистским театром. - Доктор два раза кашлянул для придания пущей весомости фразе и продолжил: - Зачем же вам идти по проторенному пути, Актриса?
- Нет, вы не поняли! Женщинами будут все герои пьесы!
- И тень отца станет тенью матери?
- Да!
Фьют едва сдержал разочарованный вздох.
- Просто какой-то практикум по психологии. И потом, насколько я помню пьесу, мать Гамлета жива...
- Ее заменит бабка. Гамлет рос у бабки.
- Росла...
- Что?
- Гамлет росла у бабки. Она же - женщина.
- Ну да.
Возникла тишина. Будто дождавшись ее, в стекло еще отчаянней заколотил дождь. Фьют молчал, думая о своем.
- Но тогда исчезнет любовная тематика, - наконец проговорил он.
- Не исчезнет. Любовь - интрига, а уж интриги у женщин хоть отбавляй!
- Однако интрига - не всегда любовь.
- Глупости... - Рука Актрисы взметнулась в направлении Доктора. - Лучше поцелуй меня, Фьют!
Доктор посмотрел в окно. Его взгляд скользнул по тисовой аллее мимо блюдца фонтана, которое быстро-быстро разукрашивалось кругами падающих капель, и достиг утонувшего в траве Малого корпуса номер три - спичечного коробка, лежащего плашмя. Доктор обернулся к Актрисе - их взгляды встретились.
- Ответь мне честно: ты действительно остро, безнадежно и глупо, как увидевший лампочку мотылек, хотела бежать с Дивиноса или поступила просто, как все, заранее предчувствуя неудачу?
Актриса приподняла юбку и помассировала острое колено.
- Купалась, ударилась о камни, - объяснила она. - А насчет бежать... Какая разница? Поначалу хотела. Но потом пришел Диктор и своим хорошо поставленным голосом сказал: "Однако ее побег потерпел крах, как и было предсказано. Откуда человеку, обреченному существовать в данном отрезке времени, дан дар видеть сквозь это самое время вперед? Что это: игры разума в непознанном пространстве бытия или фантомы будущего, взращенные призраками прошлого? Вопросы остаются без ответов!" Правда, хорошо сказал, будто прочел монолог в пьесе?
- Плохой пьесе...
Фьют подошел к дивану, обнял Актрису и поцеловал ее в верхнюю губу. За окном заработал громкоговоритель... Голос Диктора был беспристрастен:
"Общение с Поэтом оставило двойственное впечатление. С одной стороны, он - признанный талант, хотя и продолжающий рифмовать "любовь" и "кровь", что, конечно же, неизбежно приведет его к творческому самосожжению. С другой, павший духом самоед, грызущий сам себя изнутри. Чего стоит одна только фраза, брошенная им в дверях: "Мне тяжело без ветра". Не говорит ли это о крахе личности? - спросим мы и на время отложим эту тему для обсуждения".
Когда Доктор открыл глаза, было далеко за полдень. Солнце стояло в зените, и его жаркие лучи, беспрепятственно проникнув сквозь окно, - Доктор забыл опустить жалюзи, - жгли ему левую щеку. В голове было нехорошо.
Докторский взор пробежал по верхним углам комнаты, перешел на фото с горами и поляной, потом на похожую на биту ножку торшера, и, в конце концов, остановился на развалившемся в кресле Поэте.
- Знаешь, это как-то не по-мужски, - заметил Поэт, доставая бутылку и наполняя стаканы. - Ты совершил кучу непростительных ошибок: во-первых, был не один, во-вторых, я оказался третьим лишним, в-третьих...
- Да-да-да! - качнув в такт трем "да" три раза головой, пробормотал Фьют. - Один - это я, два - это она, три - это ты. Итог: между один и три - пропасть.
- А не могу ли я стать "два"?!
- Увы. Потому что тогда я автоматически стану "три", а ты, возможно, "один".
Поэт усмехнулся. Доктор уселся на свое место за столом и сразу же почувствовал себя увереннее.
- И вообще, с каких это пор мы в кабинете на "ты"? - подавшись вперед, вопросил он.
- Есть волшебное слово... - отозвался Поэт.
- Не понимаю.
- "По-мужски". Если ты произнес это слово, ты обязан говорить "ты".
- И никаких женщин, - уставившись на Поэта в упор, уточнил Доктор.
- После этого слова - никаких! - подтвердил Поэт.
- Вот это правильно! - Доктор поднялся и вышел из-за стола. - И не может Гамлет быть женщиной. Не может, и все тут!
Глаза Поэта разгорелись. Выпив, он с грохотом поставил стакан на стол, вскочил и громогласно заявил:
- Согласен с тобой целиком и полностью!
Фьют одобрительно кивнул головой и замер в задумчивости, - как это всегда бывало от алкоголя, им овладевала апатия. Пожалуй, ему не стоило больше пить. И Поэт это понял. Одним быстрым жестом он убрал бутылку, положив вместо нее на стол диктофон. Доктор еще раз качнул головой, монотонно пробормотав:
- Диктор обсуждал вас... Он возобновил тематические вечера. Вы чем-то сильно взволновали его.
- Только вопросами, Доктор. Вам ли этого не знать. - Поэт чуть согнулся и с точностью повторил все жесты рыбака, когда тот забрасывает удочку. - Надо закинуть крючок в мозг и тянуть за лесу.
- Вы не правы. Взволновать можно и молчанием.
- "Взволнованные молчанием" - это хорошо, это же почти как "Унесенные ветром"!.. Хотя да, вы правы - даже не стану перечить! - хотя поначалу очень хотелось. - Поэт уселся в кресло. - Но не будем развивать темы насчет того, кто чем кого волнует... сопением, кряхтением, взглядом, скажем, исподлобья! Я задавал Диктору вопросы. А он отвечал, как водится, в третьем лице!
- Знал ли он, что Актриса не убежит? - задумчиво поинтересовался Доктор.
- Знали ли вы, что Актриса не убежит? - спросил я. Он отвечал...
- "Призраки прошлого... взращенные фантомы..." - я знаю, что он ответил. - Доктор махнул рукой.
Поэт вздохнул и стащил со стола еще один леденец монпансье - цвета граната.
- Тогда я спросил его: отчего же он бежал сам? И вот... - Поэт потянулся к столу и нажал кнопку диктофона:
"Профессия диктора, уважаемые слушатели, заключается в подаче обработанной информации в эфир. Что-то он может обработать сам... Что-то!.. Ибо он есть профессионал. Но массу информации ему одному не переварить. Вы же слышали, как саркастична подача информации Поэтом, эксцентрична - Музыкантшами, скучна - Доктором, многословна - Режиссером, глупа - Актрисой, а уж о Слесаре вообще стоит умолчать - в его пяти строчках текста не было ни одной умной мысли. И Диктор уплыл за корреспондентом!"
- Как зло он об Актрисе, - заметил Доктор.
- Я обратил внимание, - кивнул Поэт. - И вот вам ответ.
"Актриса... Ах, этот мир поклонников и папарацци. Как он волнует кровь. Как хочется невзначай оголить ножку перед объективом или, натурально, упасть в обморок. Как она чувствует мир - о, Боже! И как глупа эта фраза, во втором акте, сразу после того, как за окном раздается выстрел и в гостиную вбегает главный герой: "Я знаю, вам не убежать с острова Дивинос!"
Поэт вышел из кабинета, хлопнув дверью. Доктор смотрел, как струится в кассете лента, и слушал.
"Вот тут многие говорили о рае. Теплый остров, океан, еда, сбрасываемая с вертолета. Стоит согласиться. И верно, почему нет! Личность состоялась, и личность может отдыхать. Здесь, на Дивиносе, все такие - состоявшиеся! Даже Слесарь - и он состоялся в том, что подписал эту никчемную бумажку и теперь его имя вписано в анналы истории. Но есть фразы. Я их называю "фразы из бетономешалки" - они тяжелы. И озвучивают их люди, подобные Поэтам. И говорят они: "Мне тяжело без ветра" - и понимаем мы, что ветер здесь не при чем!"