Я прикасаюсь горлышком бутылки к эмалевой фотографии. Чокнемся, мама. Я знаю, тебе не понравилось бы, что я пью. Но теперь это уже все равно. В моем положении заботиться о здоровье было бы лицемерием. О да, я знаю, что ты бы сказала. Я помню твои утренние пробежки и оздоровительные процедуры, твои вечные диеты. Я помню, как ты упорно боролась, помню тот отчаянный блеск в глазах, который погас только когда тебе стали колоть лошадиные дозы обезболивающего. Но рак все равно сожрал тебя. А теперь он гнездится в моих потрохах.
Прости меня... Просыпаясь холодными одинокими ночами я часто проклинал тебя, мама. И теперь проклинаю! Зачем, зачем ты трахалась с моим отцом, ведь знала же, что его родители, как и твои, умерли от этой мерзкой болезни? Ты надеялась, что пронесет, что он не тронет меня? Думала, это не передается по наследству? Или у вас была такая любовь, что ты забыла обо всем? Будь она проклята, ваша любовь...
Когда ты умерла, я целыми днями сидел дома и слушал, как стучит по крыше дождь. День твоих похорон был ясным, солнечным, а потом небо затянуло тучами. Дождь шел всю осень и почти всю зиму, а весной я почувствовал, что он уже внутри меня. Анализы ничего не показали, но я-то знал...
Я продал нашу шикарную квартиру и снял однокомнатную конуру в портовом районе. Это позволило мне бросить работу и лежать целыми днями вперясь в телевизор, ни о чем не думая. Обычно я отключал звук - мне приятно было слышать гудки кораблей. Иногда мне казалось, что я и сам - старая баржа со здоровенной дырой в брюхе, неповоротливо, поскрипывая и похлюпывая, ползущая по заливу. А воды в трюме становится все больше и больше...
В августе я почувствовал, как он шевелится внутри. Я почти физически ощущал, как по моему бедному телу расползаются метастазы. Теперь я завидую тебе - ты ведь долго не знала и не догадывалась, что с тобой. Ты обратилась к врачам только когда боль стала нестерпимой, а я решил и вовсе обойтись без них. Я не хотел, чтобы они ковырялись в моих органах, не хотел, чтобы меня травили лекарствами. Нет, я не был настолько наивен, чтобы обратиться к колдунам и целителям. Я просто решил устроить себе эвтаназию.
У нас она все еще считается банальным убийством, поэтому я готовился сделать это сам. Купил в супермаркете несколько бритвенных лезвий, вставил крепкий замок в дверь. Мои соседи обычно уезжали за город в конце недели, поэтому "днем икс" я выбрал пятницу. Однако до начала осени я так и не исполнил задуманное - только из-за своего малодушия. Уже набрав полную ванну теплой воды, я вдруг понимал, что хочу посмотреть вечерний фильм, допить оставшееся в холодильнике пиво. А он медленно, но верно делал свою работу.
В один пятничный вечер я стоял перед ванной, смотрел на воду и думал, что он куда настойчивей меня, он-то сможет завершить начатое. Во мне взыграла злость, я содрал с себя одежду и залез в воду. Зажмурив глаза я водил лезвием по запястью, вздрагивал от боли, но глаз так и не открыл. Я подумал, что мой труп будет выглядеть довольно мерзко, с изуродованными руками, голый, в ванне крови.
Я чувствовал себя уже мертвым, но радовался, ведь победа была за мной. Он заботливо взрастил во мне подчиненные ему клетки, а я уничтожил все это в момент. Его труды пойдут насмарку. Опухоль, зарождающаяся где-то внутри, сгниет, станет удобрением для кладбищенских цветов. Я ликовал.
А потом я очнулся от холода. Вода в ванне остыла, она была розовой, перемешавшись с моей кровью. На запястье вздулся шрам. Он не признал поражения, но согласился на перемирие. Я знал, что он остановил рост убивающих меня клеток, но не ушел. Будь во мне достаточно храбрости, я мог бы покончить со всем этим. Но я хотел жить.
Он приходит по вечерам, когда холодно и льет дождь. Выползает из опухоли между печенью и селезенкой. Я отключаюсь, а наутро смываю с рук чужую кровь. Теперь я сам его инструмент, раковая клетка, пожирающая человечество. Для него ничего не изменилось - он продолжил то, что делал раньше, только уже в большем масштабе. А я... Я получил жизнь. И отчаяние впридачу.