Предпоследний день августа, а значит, и лета, но не весь, а вторая его половина, или, может быть, треть. Считая откуда-то с трёх часов, поскольку, вдобавок, ещё и четверг, день оперативки. Мероприятие отнимает всегда уйму душевных сил - полтора, а то и два часа балансирования между сном и явью, такая это казёнщи-на и скука, кстати сказать, потом встаёшь со стула как варёный. Возвращаясь на базу, разминаешь затекшие ноги и, вообще, при-ходишь в себя. Да, всё так и было. Стаканом чая взбодрившись наскоро, приступил к тому, что на местном жаргоне называется "доводить информацию до народа". На заводе (на комбинате, в ОАО - как ни назови, суть не менялась) продолжалось закручива-ние гаек, нагнетались всякие строгости, атмосфера нетерпимости, к чему прежний начальник производства призывал. Где-то там, в компьютере на одном из верхних управленческих этажей, форми-ровали не только центральную базу данных по пьяницам, но точно такую же базу и для опаздывающих личностей и преждевременно уходящих с работы. И это было уже что-то, потому что от шанса проспать утром подъём не застрахован никто. И пораньше домой, по своим делам, всем иногда бывает надо. В общем, я сгустил краски, как только мог, чтоб "народ" проникся.
Потом, полпятого, все разошлись, а я был последним. Даже начальник мой, против обыкновения, оказался впереди меня. "Я ушёл", - бросил он напоследок из коридора, а я отозвался: "Угу". Задирая голову, начальника-то видеть не мог. Босиком балансиро-вал то на одной, то на другой ноге, на куске пластмассы, только ещё натягивая "цивильные" штаны, в закутке для переодевания - отгорожен в углу комнаты. С одной стороны - желтым железным шкафом (под приборы, паяльники и прочий инструмент). В шкаф этот - в наши засаленные рабочие фуфайки, вернее, что на тыль-ной его стенке на крючках приваренных висят - как раз упирался мой взгляд. А я как будто хотел закинуть его повыше, глянуть по-верх шкафа. Или же, всего-то, ответ свой направлял по навесной траектории, для надёжности, как гаубичный снаряд. По левую же руку от меня ограничивал обзор и теснил пространство спиною своей, кстати, также ощетинившейся крючками со всяческой ба-рахлюндией на них, стеллаж для техдокументации, вторая капи-тальная половинка загородки. Потому, кстати сказать, коль уж речь зашла, есть ещё и третий её элемент, в промежутке между первыми двумя - дерматиновая занавеска; задёргивается или от-дергивается по необходимости. Пещерный комфорт? Когда-то был ещё более первобытным: никакого тебе стеллажа, никакой зана-вески; как минимум, два раза в день непринуждённый стриптиз на общем обозрении.
У меня был запланирован поход в "Библиосферу" - недавно открывшийся в городе филиал московского книжного магазина. Но я шагал медленно, очень не спеша. Дымка затягивала небо, солнце; всё было светло-серым, меланхоличным. Природу объял вселенский штиль - в такие минуты слышится высокий, на грани-це ультразвука, то ли звон, то ли писк, и не понятно, в каком смысле - слышится, то ли на самом деле, то ли вибрация крови в голове. Будто само время остановилось в своей работе... В общем, настрой мироздания подействовал на меня. А ещё - просто уста-лость. Ещё до проходной меня нагнали Андрюха А. и Мишка Т., мои коллеги-смежники, босс и подчинённый. Без всякой скупости цементируя речь матом, А. пересказывал - со вчерашней телепро-граммы - страшную историю семьи питерских бизнесменов, в од-ночасье прогоревших дотла, так что в бега пришлось удариться, чтоб не достали кредиторы. Помыкавшись так сколько-то, жена не выдержала и вернулась с детьми. Но куда? - квартиру-то продали, как и две иномарки, за долги. Да в ночлежку. Одалживали долла-ры в своё время - добрые люди теперь их возвращают. Вот на эти деньги и живут. И не деньги, а так. А ведь сыновей-то надо кор-мить. Один помладше, чем сынок А., другой, соответственно, старше. Хотя, чёрт его знает, какое это имело значение - один А. только и понимал. А мужик, тот до сих пор в подполье, так-то. Андрей не утишил свои скрепляющие речевые обороты, даже ко-гда с нами поравнялась молоденькая пухлая круглолицая повариха из нашей столовой, идущая нам навстречу - на смену. Явно, идиомы бабёнка расслышала. Но улыбалась, конечно, не потому; с нею всегда так, эта глуповатая улыбочка на её лице блуждает веч-но.
А расстались мы почти сразу за проходной, за первым же пе-рекрёстком, вернее, даже на первом же перекрёстке, у торговой палатки - местного рая фанатов пива. Когда-то, лет десяток назад, золотоносное заведение начиналось, и впрямь, как самая обычная палатка, всамделишная палатка, пластмассово-стальная, убогая, с тамбуром, или, "торговым залом", как он именовался, где было двоим не разойтись, и стояла она впритык к дороге, - видно, хоте-лось, но никак не было возможности продвинуть питейную точку ближе к проходной. Теперь - года два уже - асфальт покрывал её бывшее место; частью тут получился "карман" для стоянки легко-вушек, а частью - площадка перед входом в нынешний, более эс-тетичный, более крупный павильончик. Воздвигался без перерыва торговли, в ближайшем соседстве, позади действующей точки, от-сюда возникло смещение. Впрочем, для столь беспроигрышного дела - это же полная ерунда, как и дизайн, как и размеры торговых площадей; потреблять пиво под открытым небом - вот вечный удел роящихся вокруг толп, и только их численность имеет значе-ние. Как раз, правда, не сегодня - не жарко, да и не пятница, нет того энтузиазма. Итак, ещё на переходе через улицу я начал заби-рать влево, собираясь устремиться затем тротуарами вдоль неё; бросил "адью" и дал рукой попутчикам соответствующую отмаш-ку; они продолжали следовать неуклонно прямо вперёд, как мне подумалось, прямо в заведение, но оказалось, я обманулся; во вся-ком случае, Мишка вдруг вывернул из-за дальнего угла палатки - зачем-то выписал дугу вокруг, чтоб выйти с другой стороны и снова догнать меня. "Не угостил шеф", - пожаловался. Да не по-хоже было, что очень уж огорчён. "В "Библиосферу"?" - полюбо-пытствовал я. Был он замечен мною как-то раз там - между про-чим, когда я сам впервые открывал для себя магазин, тоже рай, только для книголюбов, и, похоже, мы одновременно разузнали дорогу к нему. Мишка отвечал, что сейчас денег нет. Что ж, тоже распробовал, что такое "Библиосфера". Нет, он направлялся в больницу. Я не стал спрашивать, к кому, подумал, что и сам похо-дил в больницу, хоть и в другую, в этот год многовато, чересчур.
Так что с Мишкой на пару шагали мы совсем не долго - он повернул по Комарова к заводской больнице, я топал к "Библио-сфере" один. Было пасмурно и прохладно. Что ж, и верно, приро-да, покончив с летом, взялась отучить нас от его обманов и химер. Самый момент подвести очередные итоги, подбить бабки... Вспо-миналось почему-то, как семь лет назад по этому же тротуару кур-сировали всей бригадой от одного перекрёстка до другого - со-лидный конец, даже для трамвая перегон длинный. Затаривались водкой - Тайто нас пригласил обмыть первую его пенсию - но мы с пустыми руками идти не могли. Финн по паспорту, не знающий никаких языков, кроме русского. Финского было в нём только - круглое лицо да нос кнопочкой а-ля Банионис. Да ещё въедли-вость в работе и вообще страшенная работоспособность - таких трудяг теперь нет. Да и самого Тайто нет тоже... Через каких-то два года всего после той памятной профессиональной пирушки не стало. Рак... Ещё в конце того же года, когда он начал получать пенсию, его выпихнули на пенсию уже по-настоящему, поставили перед фактом, даже не предупредив; кажется, пришёл больничный лист закрыть, а ему говорят, ты теперь инвалид второй группы, не работник. Ещё года полтора, и мы поздравляли его с пятидесяти пятилетием - во время очередного обследования в больнице - он сам вышел к нам вниз в вестибюль, ходячий больной, даром что инвалид. Как раз я в те дни читал "Звёздный билет" Аксёнова и ещё дивился тому, что главный герой романа (весьма нравный, строптивый парнишка, стиляга и максималист) и Тайто - ровесни-ки или почти ровесники. Как будто в его годы Тайто мог быть по-хожим на него... Это было в апреле. А осенью уже он сделался ле-жачим, у себя дома, не вставал с постели. В больницы таких уже не берут - говорят, нет смысла. И в самом деле, в ноябре, как раз перед праздниками, мы свезли его на кладбище, и на поминках я разрыдался, как маленький, к общему, должно быть, удивлению, вспомнив, что впервые узнал о Тайто раньше, чем увидел его, - от старшего брата. У того он был наставником, когда я учился ещё на втором курсе института. Маленький Тайто... Из-за своего роста даже в армию не попал, а тогда, в его время, от армии не косили... И ещё, я от кого-то слышал, такие люди долго не живут.
Ещё вспоминалось, какие планы я строил года два назад - в это же, такое же серенькое, пасмурное и вместе с тем итоговое время. Хотел перевести рассказ Деймонда Раньона "Blood pressure" - справился уж было с названием: "Гипертония". Но вот не смог найти русское соответствие слову bob . Даже в новом БАРСе (Большом англо-русском словаре), который как раз тогда купил. Что могло слово это означать в 20-30-е годы в США? Сот-ню долларов? Рассказ про разное нью-йоркское жульё. У главного героя доктор (док) намеряет высокое давление (а тот про такой показатель здоровья будто бы раньше и не слыхал, что у людей ещё какое-то давление есть) и рекомендует переменить образ жиз-ни - на спокойный. И берёт десять, кажется, баксов за приём. Ну, и тут, как по заявке, рассказчик попадает в самый эпицентр такой кутерьмы... Рассказчик, он же главный герой, - повествование ве-дётся от первого лица, причём каким-то совершенно одесским слогом, хоть и на американском языке, раньоновский стиль. А по-том, как бы то ни было, у истории мирный финал. Бедолага наш опять в кабинете того же врача, давление уже в норме, причём, эс-кулап ничуть не удивлён, и всё та же такса за все дела: ещё одна десятка. Такой вот довольно смешной рассказ. Из сборника "Guys and Dolls" ("Парни и куколки") - серия "Популярные классики" издательства "Пингвин". Увы, не по моим переводам познакомит-ся русский читатель с грустными хохмами Деймонда Раньона, раз уж оказался мне не по зубам этот американский Бабель, но сам-то я не собирался бросать чтение англо-американцев в оригинале. Я и в "Библиосфере" надеялся что-нибудь недурственное на англий-ском прикупить - стеллаж такой литературы был там, по нашим меркам, не бедный. Но главным образом прицел в этот раз был мною взят на том переводного (увы!) Набокова - "Ада, или радо-сти страсти". Был в моей домашней библиотеке самый первый, самый ранний перевод этого романа, но временами мне он пред-ставлялся недостаточно солидным, да, я испытывал такие колеба-ния и сомнения. И, значит, искушения. Хотя - представление-то я всё-таки получил. И потом, любой перевод - это не оригинал, уж теперь-то я знал это не понаслышке. Мне смешны были немного потуги переводчика "Улисса", с каждым новым изданием сокра-щающего зазор между своим детищем и джойсовским твореньем. Якобы. Чувствовался в этом уже занявшийся огонёк безумия, не так уж редко дотла сжирающий творческих людей.
"Библиосфера" находится в бывшем помещении продуктово-го орсовского магазина. В советское время, даже в перестроечные годы, то есть в эпоху дефицита и талонов, он производил впечат-ление приличного, даже респектабельного заведения. Что места здесь маловато, тогда в голову не приходило, - для этого профиль надо было поменять. Да, а вот название, пожалуй, взято было вер-но: планировка сильно смахивает на библиотечную - тесно на-ставленные стеллажи; склонившись к одному, задом чуть ли не упираешься в противоположный. А в общем, храм книги, конеч-но...
Оказалось, весьма набоковские заморочки ожидают там меня. Стеллажа с собраниями сочинений, среди которых я видел сму-щавшую меня "Аду", на прежнем месте я не застал. Теперь тут расставлено было совсем другое чтиво. Так же иностранщина сня-лась из насиженного, уж казалось, угла и перелетела куда-то прочь, невесть куда. Я был в магазине только в третий раз. Или, может, наоборот, уже в третий раз. В прошлый раз в поисках анг-личан мне тоже пришлось порыскать - пока не отследил их на со-седних с прежними полках. Постоянные перестановки - так вот какой бич у этого неплохого в остальном заведения, понял я. Так и было. Собрания сочинений, среди них и набоковское, соседство-вали теперь с разной другой "Российской литературой" (значит, так это теперь называется, хотя ещё не очень давно наша литера-тура была - русской). И повертев в руках "Аду", в очередной раз я переменил свои намерения относительно её. Да, перевод это всё равно перевод, даже самый что ни на есть творческий и блестя-щий. И не такой я уже нынче почитатель Набокова, чтоб коллек-ционировать всевозможные интерпретации его трудов... А ино-странная литература, как оказалось, была перемещена на узкие полочки туго вращающейся колонки, недалеко, впрочем, от преж-него своего местопребывания и основного стеллажа со словарями и методическими наставлениями-указаниями. Английские, немец-кие, французские, итальянские и, кажется, чешские издания со-ставлены были туда вперемешку. Скользя взглядом по их кореш-кам, я вынес наблюдение, что не во всех западных странах, оказы-вается, принято противоположное нашему написание титулов - в направлении сверху вниз. На тех книгах, которые я счёл за чеш-ские, да и на немецких, кажется, тоже, фамилии авторов и назва-ния писаны были снизу вверх. Очень ценный - по своему значе-нию - факт.
Стояла парочка paperback (значит, одноразовых, и не потому что - якобы, назад в бумагу, а - просто с бумажными корешками), а по нашим меркам, дорогих томиков современных бестселлеров, в том числе "It" Стивена Кинга. Глянув в аннотацию на заднике обложки, я подумал, что для русского издания романа взят этот же самый текст, без каких-либо собственных изысков... Ну да, так проще, конечно.
Прихватив с этой колонки мягкую карманной носки книжеч-ку избранной прозы Фицджеральда, я опять прошёл к полкам так называемой "Российской литературы", и там задержал взгляд на сборнике рассказов Климонтовича. Я, правда, как-то и растерялся перед книгой. Какие-то рассказы имелись и в той книжке Климон-товича, что я купил ещё весной. Основной её объём занимали ро-маны, но всё равно... Положительно, я покупаю книги "на вы-рост", создаю такой их наплыв в квартиру, с которым не в силах совладать. Словом, до Климонтовича у меня ещё руки не дошли. Всё, что я у него читал, я читал много раньше - отдельные главы из эротического романа в "Спид-инфо", что-то про любовь с ино-странками. И тогда это не то чтобы уж очень впечатлило меня... Вместе с тем, нынче я почему-то считал, что читать Климонтовича стоит. И даже покупать - купил же я тот, предыдущий, том, в ко-тором роман про любовные похождения с иностранками был по-мещён не главами уже, а полностью. Вот только сейчас-то я коле-бался. Я не знал, на что решиться. Брать или не брать - именно эту книгу, с какой-то голой, конечно же, девицей на обложке?
Похвалу здешнему сервису я пока только слыхал. Мол, помо-гут, подскажут, если что, примут заявку. Очень любезны. И краем глаза в предыдущие разы что-то такое я видел: подлетают продав-цы к покупателям, что-то им говорят... Честно говоря, пригляды-ваться тогда и недосуг было - от книжек глаза разбегались, изоби-лие как в арабской сказке какой-то, конечно, ещё не привык. А теперь вот - пусть и на третий уже заход - дошла очередь и до ме-ня на практике проверить молву. И собственные отрывочные впе-чатления расширить и прояснить. Побыть обслуженным по всем правилам, то есть. Служительница напала на меня в не слишком-то выигрышный для меня момент - момент моей нерешительности насчёт Климонтовича - то крутил книжку в руках, а то снова смот-рел задумчиво на её корешок, как стоит она, втиснутая среди сво-их близняшек и прочих сестриц на полке. Женщине, сотруднице книготорга, было лет тридцать пять на вид - высокая, худощавая, сутуловатая, лицом она походила на двух телеведущих сразу - Шарапову и Сорокину. Приятное, хотя и несколько усталое, а главное, умное лицо. Располагающее к себе. Сразу видно было, что в книжках она понимает. И в книголюбах. Грех было эрудици-ей не блеснуть. Хотя, какой там эрудит! Название другой книжки Климонтовича вспомнить не мог. Но всё равно, что-то умное мо-лол. И она слушала. Значит, не так уж сильно я и оплошал - ника-ких других трудов Климонтовича всё равно здесь не водилось, ни прежде, ни теперь. А что же до фанатов книги - так наверняка она повидала уже и не таких.
А потом эта квази-Сорокина-Шарапова в сторонку от меня отошла, начала хлопотать вокруг другого какого-то недотёпы-книголюба, сочтя, должно быть, поконченными мои дела. Но я-то не хотел так легко её отпускать. По сторонам было поглазел. Но стоило ей отделаться и от следующего бедолаги и опять в режим дежурного ожидания перейти, тут же я к ней с другим вопросом подступил. Вопросов у меня было хоть отбавляй!
Этой весной и летом я перечитывал мудрую и мужественную прозу Ефремова, наверно, чтобы набраться так нужных мне - то-гда и сейчас - душевных сил. Но то были романы фантаста. А рас-сказы его - вот уж несколько лет я нигде не мог их разыскать. В отличие от "крупных" произведений совсем не издают. А ведь есть у них достоинство, не бросающееся в глаза, понятное лишь знатокам. Стиль, язык. Какой-то более плотный, хотя, может быть, и суховатый, скупой - сравнительно с "сугубой" фантастикой, "Туманностью Андромеды" и "Часом быка" или там "Сердцем змеи". Однажды в очередной раз "Олгой-хорхой" перечитав, та-кое заключение сделал. Строительным материалом в рассказ лич-ный опыт учёного и путешественника пошёл, оттого весомость, выпуклость письма. В романах же ему приходилось больше на умозрительные картины налегать, уповать на силу воображения. Вот фантомов он и навоображал, красивых и каких-то заведомо электронных, как графика в компьютерной игре... А я теперь ма-териализм больше люблю, каким-нибудь сверхвозможным кон-тейнерам с анамезоном предпочитаю грубые баллоны гобийских грузовичков, брильянтовому Набокову - топористого Лимонова. И вообще считаю, что первейшая задача всякого писателя-поэта в том и состоит - сохранять от забвения то, что лишь ты один на собственной шкуре ощущал. Ты и больше никто другой, пусть да-же в итоге выкристаллизуются скромные крупицы...
Высказал я своё пожелание насчёт Ефремова, и продавщица тут же книжку его рассказов мне принесла - откуда-то из раздела детской литературы, тонюсенькую книжечку. Вот беда, недавно такую же я уже видал, на другом развале, а брать не стал как раз по причине чрезмерной тонкости её. Хотелось бы заполучить все рассказы Ефремова под одною обложкой сразу. В чём я сейчас и признался, но только неловко было отказываться, пришлось брать (вот сила культурного обслуживания в чём!). Окрылённая, она подвела меня к полке, где ещё одна книжка Ефремова стояла - библиотека приключений, "На краю Ойкумены" и "Звёздные ко-рабли". Она, помощница моя, продавец, псевдо-Шарапова-Сорокина, ещё сказала "Оймякуны" - с Оймяконом спутала, должно быть, а я зачем-то поправил её, дурак. Кажется, мне по-нравилось пудрить ей мозги. Рядом с Ефремовым стоял здоровен-нейший кирпич Толкина - и не кирпич даже, а целая плита - "Властелин колец". Подарочное издание, пояснила служительни-ца моя. Тут же, неподалёку, втиснут был том поменьше - Стивен Кинг. Я знал, что это за книга, но спросил: "Оно́"? - "Да, это "О́но"", - подтвердила моя квази-Светлана. "Да нет же, "Оно́", "Оно́", - запротестовал я, уж не мог скрыть свою эрудицию. - Тут в иностранном разделе оно на английском стоит. Знаете, они отту-да, похоже, взяли аннотацию". Она терпеливо кивала мне в ответ. И тогда я про Сэлинджера спросил. ""Над пропастью во ржи"? Вон там стоит" - "Да, нет, конечно, на английском языке... "The Catcher in the Rye". В своё время было советское издание. Сейчас кто-нибудь мог и повторить..." Как повторили уже, кстати, "The Mind Parasites" Колина Уилсона; так удивлён я был, когда книжи-цу эту, очень важную, сокровенную для меня, какую в своё время брал в библиотеке, застал в "Библиосфере" два визита назад, бук-вально после самых первых по ней шагов...
Я был препровождён к кассе, где кассирша сидела за компью-тером, через который можно было заглянуть в склады магазина, в запасники или чёрт знает куда, сделать, одним словом, заказ. Но кассирши были довольно бестолковые здесь. Опять-таки во всё тот же самый первый мой раз здесь (про который я уже устал объ-яснять, запутавшись в своих восторгах) я пытался про Сэлинджера разузнать, но, оказалось, кассирша не знает, как это сделать. Пре-пятствием был, конечно, язык. А у меня не хватило тогда настой-чивости. Сегодня, похоже, был мой день. Сама ввергшая себя в кабалу ко мне, дежурная добрая фея продолжала ассистировать мне. Она растолковала кассирше, что, если речь идёт об англий-ской книге, то слова, соответственно, надобно по-английски наби-рать. "Вы можете?" - обиженно спросила меня кассирша. "Могу!" - смело признался я. Требовалось только поменять русскую рас-кладку клавиатуры на латинскую. Войти в английский шрифт, как назвал это я. Слава богу, сия операция оказался кассирше по зу-бам. Но только компьютер на вопросы мои не отвечал, как я не варьировал их. То с артиклем название набирал - "The Catcher", то без артикля - просто "Catcher". То фамилию - Salinger. В затеян-ном мною деле попадать по клавишам из неудобной положения оказалось не самым трудным. Просто - книги не было в списках. И я унёс с собой только Фицджеральда да детского Ефремова.
Довольно долго, как только теперь и обнаружилось, толкался я среди стеллажей "Библиосферы", а на улице не успело стемнеть - ещё лето всё-таки, хоть и на самом своём излёте. Прямиком, с ближайшей остановки, поспешил я на квартиру к родителям.
Каждый вечер так я навещал их. И опять вышел ординарне-ший визит. Мать, лежа на диване застелённом соломенным матра-сом (солома - это, якобы, хорошо; уберегает тело от пролежней), пожала мне руку своей левой, избежавшей паралича, рукой. Как всегда вглядываясь в меня, как после долгой разлуки. А ведь толь-ко день прошёл... Ни отцу, ни мне в общем-то нечего было ска-зать. Ничего новенького. У меня - всё те же дрязги, напряги и надрывы на работе, у него - режим тот же, что и вчера, что и по-завчера: чуть не через каждые полчаса нужда то в судне, то в мас-саже корчимых судорогами ног. Перекинулись какими-то дежур-ными замечаниями. Мать лопотала обычную тарабарщину, пере-ставляемые в произвольном и совершенно бессмысленном поряд-ке одни и те же слоги, после инсульта, видно, только и уцелевшие в голове. Наши слова она хоть как-то понимала, а в её речи не бы-ло видно никакого прогресса, да и во всём её состоянии, - за семь месяцев от беспрерывного лежания лишь истончился, умялся мат-рас... Примерно через полчаса я засобирался домой. При проща-нии опять пожал маме руку. У неё - как всегда - скривилось от подступивших слёз лицо. Как будто - расставались навеки. Хотя опять-таки, скорее всего, только на день, на ещё один день. "Не плачь", - повторил я дежурное заклинание. Всё повторялось, всё было как всегда.
Дома сын Пётр доложил, что в восемь часов к нам должен придти Вася, барабанщик из их рок-группы. "Будете музициро-вать?" - спросил я. От Петьки последнее время только и было слышно: Вася-Вася, "бугор"-"бугор". "Бугром" они за глаза назы-вали своего лидера, автора песен и вокалиста. Этот рабоче-крестьянский титул за ним закрепился с подачи Васи. Они нигде ещё не выступали, репетировать-то начали только нынешней вес-ной. У группы пока не было даже названия. "Нет, - отвечал на мой вопрос Петя, - дам ему послушать какой-нибудь альбом". Я понял, что за компьютер мне сегодня не сесть. Впрочем, не очень и хотелось...
Вася пришёл где-то без двадцати восемь. Петька не успел прикончить свой ужин, убежал из-за стола встречать гостя. Я ос-тался на кухне, продолжал есть. Ира из большой комнаты пришла сюда. Я слышал, как она поздоровалась с Васей, проходя по кори-дору, - Петька, конечно же, сразу увлёк барабанщика к себе в комнату, но дверь туда мы держим всегда открытой. У Вася ока-зался высокий, срывающийся голос подростка.
- Знаешь, какой-то он маленький, - полушёпотом сообщила Ира.
Я тоже прошёлся по коридору, якобы за какой-то надобно-стью в большую комнату, на самом-то деле, чтоб поглядеть на Ва-сю. Тоже поздороваться с ним. Барабанщик, которого со слов Петьки я всегда представлял себе этаким разбитным здоровенным детиной, оказался маленьким застенчивым человечком, ребёнком на вид. Поджав под себя ноги и с одной из Петькиных гитар в ру-ках он сидел на Петькиной же кровати (постоянно разложенный диван, застелённый тюфяком и прочей постельной парафернали-ей). Подпрыгнув на кровати, всё тем же подростковым звенящим голосом Вася откликнулся на промямленное мною "здрасте", а я почему-то тут же отвёл взгляд в сторону. Как будто не хотел ве-рить глазам. Ну да, я ведь зачем-то в другую комнату шёл... Васи-ну курточку, брошенную им на одну из двух вытянутых вдоль стены, накрытых плоскими поролоновыми подушечками (чтоб са-диться на них можно было) обувных тумбочек, я успел всё же за-метить. Пёстрая такая, она была детского размера, детского по-кроя. Мне хотелось думать, что она была просто очень компактно смята. Я тут же развернулся в комнате, направился снова на кух-ню. Музыканты в своей комнате пиликали настраиваемыми инст-рументами, высоким голосом Вася отдавал указания: "Вот так. Ди-да-да. Ди-да-да". Всё-таки они собирались музицировать сами, вовсе не слушать чужой альбом. Проходя мимо я на них не смот-рел, почему-то удерживал взгляд в строго прямом направлении, перед собой... Когда-то и я, ещё школьником, в возрасте мень-шем, чем сейчас Петька - первокурсник второй год подряд - меч-тал стать рок-музыкантом, барабанщиком как раз, да бог таланта не дал.
Потом, допив чай, я переместился всё-таки в так называемую большую комнату, к телевизору, смотрел бездарнейший вялый фильм, который почему-то назвали боевиком, - "Чёрные береты" - про морпехов. Давно уже не случалось видеть подобной ерунды, и я ломал голову, сколько авторам пришлось отвалить денег, чтоб пропихнуть своё чудо-творение на центральный канал. Во время рекламных пауз пытался читать одновременно Ефремова, которо-го сегодня купил, и - приобретённого весной ещё Климонтовича. Ту самую книжку, название которой в магазине вспомнить не мог. Оценить хотел, достоин ли покупки ещё один его сборник. Слог Климонтовича - в рассказах его - был затейлив и прихотлив. И ещё я поглядывал на часы. Закончился уже фильм, десятый уже час пошёл, а Вася за стеной всё отдавал указания своим срываю-щимся голоском киношного комсомольца тридцатых годов, аф-ганца восьмидесятых. Должно быть, он был из числа тех людей, что не задумываясь отправляются на прогулки по нашему славно-му городу по ночам.
Утомившись от телевизора, я выключил его, запустил диск в музыкальном центре - сборник хитов "Queen". Но долго голосить Фредди Меркюри со товарищи не пришлось. Появился Петька и заявил, что он мою музыку прерывает. Я не возражал. Штудии их достигли какого-то завершенья, и, видимо, предстояло что-то за-писать на магнитофон. Пётр протянул из той комнаты шнур в бле-стящей чёрной оболочке - как раз такой длины, чтоб соединить компьютер и центр. Потратились на кабель, чтоб не тягать каждый раз системный блок и монитор в эту комнату - последнее время Петька "скидывал" на кассету компьютерные опусы довольно часто. Втыкая двойной штекер в разъёмы центра, сын позвал Ва-сю: "Вася, заходи". - "Я стесняюсь", - пояснил тот откуда-то с порога своим хрипловато-шелестящим голоском. И тут же впорх-нул в комнату и стал рядышком с ним - раза в два меньше ростом, тоненький как цветок, с серьёзно-внимательным лицом успевшего пожить на свете ребёнка и взглядом быстрым, как булавочный укол.
"На барабанах играет компьютер?" - спросил я то, что зара-нее знал - и для меня это была уже не первая запись. Но нужно было что-то сказать, не столбенеть же просто на диване как ещё один предмет обстановки.
"Да", - серьёзно подтвердил мою хорошо подготовленную догадку Вася.
Песня называлась "О женщине и о весне" - во всяком случае, о них своим трогательным высоким голоском пел Вася. Перенесе-ние записи с винчестера на кассету заняло минуты три - не боль-ше, чем длилась сама песня. "Первый блин комом", - скромно оценил работу автор и солист. Но час был уже поздний, надо было собираться.
"Петя, ты меня проводишь, а то я их боюсь", - признался Ва-ся, должно быть, уже завязывая шнурки в прихожей.
"Ты думаешь, они меня испугаются?" - усмехнулся Петька. Речь шла о компании гопников - "чертов", как он сам их прозвал - уж второе лето пасущихся на площадках нашего подъезда. Юных "орков" нашего времени, живущих по формуле: "Чтобы скорее вырасти надо есть "Растишку", а когда вырастешь, то бу-дешь курить "Куришку" и бухать "Бухишку". Так Петька сам их боялся! Они косо смотрели на его длинные, "девчоночьи" космы, хвост, для них он был полностью и целиком - "ненаш". И вот Ва-ся просит у него от них защиты! Хотя, и в самом деле дылда, Вася и этого преимущества лишён...
"Куда ехать-то надо?" - забеспокоился я. Страшно было по-думать, какие напасти могут его поджидать.
"Да нет, нет, - замахал руками Вася. - Я пешком".
Известие это окончательно пришибло меня. Обычно я тяжёл на подъём, особенно в такой поздний час, но тут отчего я просто рвался в путь.
И всё же они ушли вдвоём. Петька, правда, очень скоро вер-нулся. Он вовсе не стал сопровождать товарища до самого порога его жилища. Обогнув ближний торец нашего дома, вывел Василия на тротуар, идущий между домом и автомобильной дорогой. Здесь чуть-чуть безопаснее; все разномастные шайки гопников, по идее, остаются по другую сторону дома, убивают время у входов в подъезды, во дворе. Кстати, местные "орки" никаких препятствий в этот раз не чинили - ни когда Петька шёл с Васей вдвоём, ни ко-гда возвращался обратно уже один.
Но какой путь предстоял Васе, одному, в темноте; добрых полкилометра до столбовой дороги, где горят фонари, ходят авто-бусы и трамваи. Но и там - только своим ходом, потому что денег нет. Нет ничего, кроме песни "О женщине и о весне"! И никакой защиты от подонков, рыскающих в поисках, на ком бы отыграться за собственную неполноценность...
Сжималось сердце и не давало мне спать в ту ночь...