* Данный сборник не претендует на всеохватность. Вы можете дополнить его в комментариях. Составитель сборника не претендует на единственное правильное понимание готики (вообще не претендует на правильное понимание, ибо готика у каждого своя).
Осенью в сером доме кто-то, - невидимый, - бродит,
Когда сгущаются сумерки. И кто-то следит, - и не дремлет.
...И век уступает веку. И тучи, клубясь, уходят.
То снег, то цветы покрывают, сменяясь, Землю.
Над серою кровлей невидимый ворон кружит.
Он выше взлетает, и крик его - громче и громче,
Чем светлая тень на закате прозрачней и уже,
Чем тени длиннее и дни холодней и короче.
И бродят там звери, - но, присмотрись, - так не звери.
Леса наполняет их шёпот: "Мы с вами схожи, - по сути".
И мы забываем, кто мы, и вздрагиваем, и не верим.
И сомневаемся, кто мы. Может быть, и не люди.
И древность становится явью, и древний вымысел - былью.
И лес окружает нас всех, кто в стенах этих заперт.
...Россия становится Русью, - языческой дикою зыбью, -
Тенью, прорезавшей мир на восток и на запад...
На соборной башне банши баюкает страх:
"Засыпай скорей! Засыпай песками минут
Города по ратушный шпиль, пока на часах
Полнолунье. Полночь. Пора бы страху заснуть.
Порождая мрачных чудовищ, жаждать чудес.
Подожди, дожди раздадут надежды камням.
Оживет, придет к Дунсинану Бирнамский лес,
И захочет поле вскочить верхом на коня.
Убежать от жалости павших к тем, кто не жил.
Падший ангел, крылья сложив, идет по земле
И колеблет веру шагами, вяжет из жил
Ожиданье, жалит сомненьем прожитых лет.
Засыпай. За сыпью костров теряется мрак.
У плаща начала времен кровавый подбой..."
На соборной башне банши баюкает страх.
Почему же кажется мне: поет над тобой?
Оставаться в безлюдии тенью бессонной,
В тишине еле слышимым призрачным стоном,
Оставаться в бессветии звездными тропами,
Птицей пасть в пустоту, как на дно небосвода...
Ежечасно молчать - слышен звон похоронный,
Гость полночный, гость Вещий - чарующий Словом,
Ворон, Демон мой, бог мой - не верящий в зло,
Режут руки стекло, время царственной полночи,
Одиночество, бред - оставаться ли помнящей?
Вещий Ворон, мой демон - в предвестии смерти
Оставаться ли вестницей? Тенью бессонной?
Еле слышимым стоном? Упавшей звездой?
"Никогда!" - не увидеть сиянья рассвета,
"Никогда!" - я укутана саваном-снегом..
Я останусь в безлюдии тенью бессонной,
В тишине еле слышимым призрачным стоном...
"чувство ужаса вещи не свойственно" Бродский
чувство ужаса -
это капли из крана
одна за другой
и всё мимо,
мимо.
хотя бы одна до беззвучных губ
дотянула.
мимикой
изуродован будто
осколками. Трубы губят
не сумевших успеть
на место.
Мимо
капли
непригубленные,
потерявшие вес
за полным отсутствием веса.
Не умеешь спасать -
исчезни.
Капли
мимо.
Животворные
ёмкие капли лечат
красным, чёрным,
выматывающе
пунктирным.
Вас бы выпить
да снова выплакать,
пока речь о.
Призраки прошлого: нервные/смятые/жадные
До паники тех, кого они бросили/предали
На границе миров, улыбаясь, вручив злые/сонные
Осколки себя, разбиваясь до времени. Оглохшие/глупые
Мы поставили им у гротескной плиты рюмку/наперсток/стакан
И теперь они снова вне рая - живые/воскресшие
Проведут свой броуновский парад/бал/маскарад...
Кто ты?
- Сущность усопшего друга/брата/отца.
Зачем ты?..
- Я явился ради бессмертия/славы/власти/венца
Отчего ты?..
- Я истерзан памятью/скорбью/воем/плетями
Так кто ты?
- Беспокойный покойник, питавшийся падалью/желчью/(и) вами
Между ними и нами река/застава/скверна/бездна:
Проторенный путь на Вальхаллу/Тартар/Вечность.
И в быту наша праздность им скучна/цинична/удушлива/пресна
Отомстят за себя убиенные пленники: нежность/ненависть/радость
Так сойдемся у склепа/оврага/мавзолея/могилы/кургана,
Распевая дурниной оды/псалмы/плачи/лже-благодать,
И возложим венки/амулеты/мечи/(и)цветы.
Кто ты?
- Сущность усопшего друга/брата/отца.
Зачем ты?..
- Я явился ради бессмертия/славы/власти/венца
Отчего ты?..
- Я истерзан памятью/скорбью/воем/плетями
Так кто ты?
- Беспокойный покойник, питавшийся падалью/желчью/(и) вами
В богородичный месяц луна пастилою лакричной
Потеряла обертку в цветах из вощеной бумаги, проситель
Нагревает ланцет и уродцев из лейденских банок
Разукрасил сиреневым - цвет ли по нынешней моде
Иль в прорехах душа и на большее нам не решиться.
Полнокровные дети полей, на холмах развевая корицу,
Не дождавшись десятой главы, отправляются строить руины,
А в колодцах urim и tummim отравляют зеркальные воды
И над ними уже не поправить с утра макияж.
"Чьей-то смерти сильней...", и уста в хроматической гамме,
Избежавшие прописи нот и настройки, слепые.
Беатриче три ветки с костра прихватила в подоле -
За горой холода, ну а много ли надо чухонке.
Во спасенье души, в утоленье печалей безруким,
Одноногим, немым и плетущим корзины брусникой
Не воздастся. Замерзшую душу согреть канифолью -
И приснится такое, и можно сказать - ни к чему бы.
Можно много еще о лакричных пастилках со вкусом
Забродившей луны, о ее удивительных свойствах
И обличьях невиданных долго твердить, на прощанье
Не оставив следа сладкозвучного, тенью укрывшись.
В богородичный месяц тесны узелки и секреты -
В полнолуние греет сердца бесконечное детство.
* Ольга Брагина - член Ордена Декадаврического Ренессанса, участники которого "отвергают готику в её наитривиальнейших проявлениях" и ставят задачей добиваться "изысканной вязи смысла и его выражения".
Город, в котором ни звезд, ни мостов - не было,
Пишет анамнез: легко, от руки, набело.
Стерпится - слюбится, дело уже сделано.
Выживем - выучим. Сядем зубрить правила.
Черным по белому: рельсы вперед стелятся,
Белым по алому - в лентах бинтов волосы,
Вкруг голова. Завертела крыла мельница.
Впору кричать - но не слышно за шаг голоса.
Город мой. Страшная сказка. Экспресс в прошлое.
Dosis letalis* асфальта, дверей, наледи,
Случай запущен, с прогнозом у нас - сложности,
Вылечат - выживешь. Тоже вопрос, знаешь ли...
Мир на предметном стекле из окна комнаты
Крайне нагляден - садись да пиши сказочки.
Будет тебе основной результат опыта:
Летопись - йодом по кафелю перевязочной.
Твои руки пахнут полынным дымом,
В волосах запутался тёмный ветер,
Что летал над пустошами седыми,
Там, где вереск тянет сухие руки
К небесам угасшим и голос смерти
Так отчётлив, ибо другие звуки
Там неслышимы до весны.
Я не знаю, где это, но порою
Я сама брожу там осенней ночью,
И Самайн меня окружает роем
Пустоглазых душ, и на небе чаша
Серебром сочится и кровоточит
Ядовитой ртутью, и это даже
Не похоже на лик луны.
В гибких складках чёрного балахона
Я храню изгиб ледяного света,
Что с небес когда-то упал в ладонь мне.
Точно так же ты серп укрыла в складках
До последних отзвуков дальних лета.
Мы с тобой похожи в своих повадках,
Мы с тобой видим те же сны.
Иногда мне кажется - мы как сёстры
Иль одна из нас - для другой лишь тень. И,
Вероятно, это не так-то просто -
Сведать, кем приходимся мы друг другу,
И, быть может, мы с тобой - отраженья
Некой Третьей, той, что снаружи круга
Наших сумрачных встреч ночных.
...И смотрю из окна я в ущелье двора,
Озаренное узким лучом,
А береза - легка, молода и светла,
В белокурые косы монетки вплела,
Изгибаясь в тумане ночном.
О как ясен и тверд за тусклым стеклом
Этот город недобрых снов.
Под призором ветров, под холодным дождем
Козырек обрастает ночью и днем
Изумрудно-зеленым и нежным мхом -
Наподобье ирландских холмов.
Я смотрю в чей-то мир из чьего-то окна,
Равнодушна, немного
Удивлена,
И крадется в ветвях друидесса-луна -
Как волчица, как призрак, как миф.
Среди ясеней гордых - вечно одна! -
Средь эпически-скорбных ив.