Аннотация: Зарисовка в мрачных тонах на тему недалекого будущего. Просьба не говорить, что это про СССР.
Он встал из-за письменного стола, потянулся и прошелся по комнате. Выглянул в окно. Он знал, что делать это бессмысленно: что вчера, что сегодня - все время снаружи будет одно и то же.
Он вспомнил, наконец, чем собирался заняться и вернулся за письменный стол. Взял ручку, еще раз посмотрел в окно. Ничего ровным счетом не изменилось. Всё то же самое, что и пять минут назад. Пять часов назад, пять дней назад - какая, впрочем, разница?
Он вздохнул. Мысль опять покинула его. "Ну как же так", - огорченно пробормотал он, возвращая ручку на стол.
С того времени, как все началось, время исчезло. Это был уже не стремительный, бурный поток, а какая-то механическая, навязчивая формальность. Ничего особенного теперь не происходит. Вообще ничего не происходит. Жизнь из интересной и разнообразной преобразилась в унылую и серую.
Он резко и коротко выдохнул, затем втянул в себя свежую порцию воздуха, заполнив легкие до отказа.
Разумеется, это ничего не изменило.
Он опять походил по комнате, словно гонялся за убежавшей мыслью. Разумеется, это никак не изменило окружающий мир.
Зачем что-то менять? Простой человек бессилен повлиять на ситуацию. Каждый день по три раза в день, а то и чаще, меняется правительство. Каждый день в тщательно кондиционированный воздух просачивается дым горящего бензина и мерзкий запах металлической пыли. Каждый день на улицах трещат автоматные очереди, но никто этого не слышит. И он не слышит. Он и не может слышать. Еще в самом начале беспорядков власти издали указ о том, чтобы во всех домах вместо привычных стекол были поставлены пуленепробиваемые и звукоизолирующие. Через три часа, правда, бразды правления перешли в руки другого человека, но документ был защищен печатью "Независимо от представителей власти", что обязывало нового мэра исполнить закон.
Но только зачем обращать на это свое внимание? Он живет в благоустроенной квартире с бронестеклами и кондиционером, у него есть телевизор, который транслирует только хорошие новости, радио, по которому передают только веселые песни, есть выход в местный Интернет, где есть только оптимистичная информация. Еще в начале всех треволнений власти пытались заставить граждан поверить, что ничего плохого не происходит, что все хорошо. Они продолжали фильтровать СМИ даже тогда, когда правду уже нельзя было скрыть. Они и сейчас продолжают это делать. Телеантенна ловит только местные каналы, сутки напролет показывающие комедии, мультфильмы и юмористические передачи. На радио выступают юмористы и передают об успехах в области машиностроения или еще чего-нибудь. Страна опутана одной большой локальной сетью, выхода во Всемирную паутину ни у кого нет. И нет ни одного сайта, который нес бы людям правду. А зачем ее нести? Все ведь хорошо, так ведь? Ведь так?
Но хорошее быстро приелось, к плохому привыкли, и жизнь, состоящая теперь из двух параллельно идущих черной и белой полос, перестала быть интересной. Разумное, доброе, вечное превращено в дешевый ширпотреб, а плохого так много, что кажется: мир застыл. Час назад сменилось правительство. Только что беззвучно взорвалась машина. Опять люди в черных масках начали швыряться гранатами. Но так ведь каждый день, ничего принципиально нового.
Только зачем об этом думать? Это все - снаружи, на улице. Но он уже год не выходит из дома. Зачем это? Он живет в замкнутом мирке, на "островке безопасности", где ему ничего не грозит. И все у него есть...
...Но он испытывает голод. Не простой, нет. Душевный. Его душа жаждет подвигов, великих поступков, его талант рвется на волю, его ум требует развития. За год затворничества он не имел возможности удовлетворить духовный голод, поэтому его способности начали отмирать. Нет, молодцы власти, сделали все, чтобы под благовидным предлогом превратить людей некогда цветущей страны в тупой, закосневший, легкоуправляемый плебс! Как же ловко! С детства их приучают, что это серое, затянутое грязным дымом небо, что эта развороченная взрывами земля, что эти обгорелые деревья, в немом крике вздымающие к небу свои изломанные, искалеченные руки - страна счастья. Вместе с этим ребенок усваивает еще одну истину - страну счастья надлежит созерцать из квартиры, в противном случае можно лишиться жизни. Жить надо в доме, здесь есть все - и бронестекла, и кондиционер, и магазин на первом этаже, и телевизор, который убеждает, как же хорошо жить в этой благословенной земле, в этой Аркадии. И сколько бы раз в день не менялась власть, такое стадо взращенных тупиц нужно любому правителю - так проще.
Вчера в его квартале огненной птицей рухнул пассажирский лайнер. Пожалуй, только взрыв двигателей да грохот падения может пробиться через толщу бронестекол в квартирах граждан, поэтому привлекает всеобщее внимание. Он с интересом наблюдал, как из-за деревьев вынырнули две легкие оранжевые искорки. Мгновение спустя к ним присоединилась еще одна, и все трио устремилось вверх и влево. Три двигателя самолета были разнесены в клочья. Конечно, думал он, это республиканский пассажирский лайнер, на его борту, без сомнения, были четыреста человек, и, само собой разумеется, в живых не осталось никого. Ему приходилось развлекать себя мысленным "развертыванием" подобных трагических событий, потому что больше черпать вдохновение было не из чего.
И тут он вспомнил, чем собирался заняться. Он сел за стол, вдохнул поглубже, схватил ручку и написал:
Заевление
Уважаемый мэр! Я, Ниже Подписавшийся, заявляю, что вчера, в нашем квартале, упал, пассажирский лаинер. При падении, он произвел коласальный шум, чем разбудил сабачку моей нижной сосетки. Она потом заявилась ко мне, и сильно выругала. Прошу принять меры, чтобы впреть(зачеркнуто) в предь подобных проешествий не праисходило, а то сасетка будет а5 винить меня, а я тут не пре чом.
Исписанный кривыми буквами листок был скомкан и отправлен в мусорную корзину.
Он было снова написал корявым почерком "Заивленее", но потом понял, что это безрезультатно. Он настолько отупел, что и двух предложений грамотно написать не мог. Осознав это, резко встал из-за стола и зашагал по комнате. Потом вдруг бросился к столу, схватил ручку и швырнул ее в мусорную корзину. Нет, как же они все ловко придумали! Он был некогда высококлассным авиадиспетчером, а стал... законченным тупицей. То, что надо людям, стоящим у власти, - плебс, серая масса, лишенная мозгов.
Он расхохотался. Нет, как же вы все-таки ловко придумали, сукины дети, а! нельзя не восхищаться изощренностью ваших умов. Страна счастья... Аркадия... Прогнившая Аркадия, прогнившая до мозга костей, пустое место на карте мира, а не "государство благоденствия"! Дома для всех со всеми удобствами, даже на улицу не надо выходить - не потому, что власть имущие заботятся о людях. Нет, все куда как проще. Надо вырастить покорное стадо, законсервировав людей в их квартирах. Надо заботиться о стаде и охранять его, иначе волки порежут всех овечек. Аркадия! О да, как хорошо подходит это слово к тому, что творится в стране! Аркадия - край счастливых пастушков, которые на деле оказываются кровожадными волками. Ха! Ха! Ха!
И имеет ли, думал он, моя жизнь смысл? Сдохну - и одним тупицей меньше, а этим пастухам-оборотням подмочу репутацию. Выйду на улицу, пусть меня расстреляют. Пусть взорвут. Пусть, пусть! Кем я был - и как низко пал!
Он плюнул на все и пошел на улицу. За год, проведенный в затворничестве, он уже забыл, что живет на двадцать первом этаже, и теперь был абсолютно уверен, что достаточно лишь открыть окно, чтобы сделать первый за это время шаг в свободу, опасную, но все же тянущую к себе.
Он открыл окно двадцать первого этажа, встал на подоконник, шагнул вперед... и полетел подстреленной птицей к земле. "Я не это, я не это хотел сделать!" - мелькнула в его голове мысль. Последняя мысль, врезавшаяся вместе с ним в развороченный асфальт.
Позже, когда полицейские убирали его тело, они были удивлены: еще ни разу с начала беспорядков не было зарегистрировано ни одного самоубийства, а тут нате вам. Молодые блюстители закона едва сдерживали тошноту, глядя на бесформенный мешок тела и разбросанные повсюду кровавые брызги. Но никто из них не заметил сломанного самоубийцей зеленого ростка, едва-едва пробившего толщу асфальта, - сломанной надежды на новую жизнь.