Смоленцев Алексей Иванович : другие произведения.

Роман И.А. Бунина "жизнь Арсеньева": "контексты понимания" и символика образов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева": "контексты понимания" и символика образов (автореф. дис. ... канд. филол. наук) спец. 10.01.01 "Русская литература" : науч. рук. докт. филол. н., доц., О.А. Бердникова/ рец. : докт. филол. н., проф. Н.В. Пращерук, докт. филол. н., проф. Л.Г. Сатарова / оф. оппон. : докт. филол. н., проф. Г.Ю. Карпенко // "НАУКА-ЮНИПРЕСС" - Воронеж, 2012. - 24 с. - 100 экз.
  
  На правах рукописи
  
  
  СМОЛЕНЦЕВ Алексей Иванович
  
  
  РОМАН И.А.БУНИНА "ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА":
  "КОНТЕКСТЫ ПОНИМАНИЯ" И СИМВОЛИКА ОБРАЗОВ
  
  
  
  Специальность 10.01.01 - русская литература
  
  АВТОРЕФЕРАТ
  диссертации на соискание ученой степени
  кандидата филологических наук
  
  
  
  
  
  Воронеж - 2012
  Работа выполнена на кафедре русской литературы ХХ и XXI веков
  (зав. кафедрой доктор филологических наук, профессор
  НИКОНОВА Тамара Александровна)
  ФГБОУ ВПО "Воронежский государственный университет"
  
  Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент
  кафедры русской литературы ХХ и XXI веков
  ФГБОУ ВПО "Воронежский
  государственный университет"
  БЕРДНИКОВА Ольга Анатольевна
  
  
  Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор
  кафедры русской литературы
  ФГБОУ ВПО "Уральский Федеральный университет имени первого
  Президента России Б.Н. Ельцина"
  ПРАЩЕРУК Наталья Викторовна
  
  доктор филологических наук, профессор
  кафедры литературы
  ФГБОУ ВПО "Липецкий государственный педагогический университет"
  САТАРОВА Людмила Георгиевна
  
  Ведущая организация: ФГБОУ ВПО "Самарский государственный университет"
  
  
  Защита состоится 28 ноября 2012 года в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.038.14 в Воронежском государственном университете по адресу: 394000, Воронеж, пл. Ленина, 10, ауд. 18.
  
  
  С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Воронежского государственного университета.
  
   Автореферат разослан " " октября 2012 года.
  
  Учёный секретарь
  диссертационного совета,
  доктор филологических наук,
  доцент О.А. Бердникова
  ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИТИКА РАБОТЫ
  
  Роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева", который почти 80 лет назад послужил основным поводом для вручения писателю Нобелевской премии, достаточно основательно изучен отечественными и зарубежными исследователями [Ф.А. Степун, О.Н. Михайлов, О.В. Сливицкая, Б.В. Аве-рин, Клер Ошар, О.А. Бердникова, А.А. Пронин]. Вместе с тем анализ истории изучения единственного романа И.А. Бунина показывает, что наиболее распространенный научный подход, основанный на биографичесќкой (автобиографической) трактовке произведения, оставляет "лакуны" в понимании произведения. О принципиальной трудности адекватного "проќчтения" этого романа, даже "непознаваемости объекта изучения" пишут современные ученые [Мальцев, 1994; Болдырева, 2007]. Сам писатель, прочитав первые отзывы о романе, по свидетельству Г.Н. Кузнецовой, сетовал: "Все, что душа несла, выполняла, - никем не понято, не оценено по-настоящему!" Все это рождает необходимость поиска иной, в отличие от биографической (автобиографической), исследовательской парадигмы, осоќбой методологической стратегии.
  В нашем диссертационном исследовании мы предприняли попытку наметить и апробировать методологическую стратегию, основанную на гипотезе К.И. Зайцева, предложившего оригинальный и до настоящего вреќмени не реализованный подход к пониманию жанровой природы романа "Жизнь Арсеньева": "Это не художественная автобиография, в которой переќплеќтаќется вымысел и правда, а именно опыт метафизического перевоплощения в самого себя, опыт воплощения в творческом слове этого метафизического переќвоплощения. Что правда, что вымысел в этом произведении? Это не сущестќвенно. Поэт не связан фактами - он подчиняется не биографической, позитивной правде, а правде художественной, метафизической" [Зайцев, 1934].
  Важнейший посыл для формирования своего рода "метафизической" методологии мы обнаружили в работе М.М. Бахтина "К методологии гуманитарных наук" (Бахтин, 1979), где ученый формулирует принципы "контекстов понимания" и "интерпретации смыслов". Размышляя о "гра-ницах текста и контекста", М.М. Бахтин отмечает: "Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами". При этом "понимание" (по М.М. Бах-тину) осуществляется "как соотнесение с другими текстами и переосмыс-ление в новом контексте". Творческое развитие идей М.М. Бахтина мы, вслед за И.А. Есауловым, находим в трудах современного болгарского исследоваќтеля Н.М. Нейчева, который рассматривает русскую литературную классику как "текстовую целостность в Библейском контексте" [Нейчев, 2007].
  Это позволило нам в качестве "нового контекста" для "понимания" романа И.А. Бунина воспринять не один или несколько конкретных текстов, а "текстовую целостность", обозначенную как "евангельский текст" русской литературы. "Евангельский текст в русской литературе" - масштабное научное направление, динамично развивающееся на базе Петрозаводского государственного университета с начала 90-х годов ХХ века (сборники "Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр", 1994 - 2011). По аналогии с "петерќбургским текстом" русской литературы "евангельский текст" мы можем понимать как "синтетический сверхтекст, с которым связываются высшие смыслы и цели" [Топоров, 1995].
  Для нас особенно важно, что определение В.Н. Захаровым "еван-гельского текста" не ограничивает пространство произведения рамками (реальностью) текста: "...что делает русскую литературу русской. Чтобы понять то, что говорили своим читателям русские поэты и прозаики, нужно знать Православие. Православный церковный быт был естественным образом жизни русского человека и литературных героев, он определял жизнь не только верующего большинства, но и атеистического меньшинства русского общества; православно-христианским оказывался и художественный хроноќтоп даже тех произведений русской литературы, в которых он сознательно не был задан автором" [Захаров, 1994]. Полагаем, о подобном преодолении границ текста писал и М.М. Бахтин: "Текст - печатный, написанный или устный - записанный - не равняется всему произведению в его целом (или "эстетическому объекту"). В произведение входит и необходимый внеќтекстовый контекст его. Произведение как бы окутано музыкой интонационќно-ценностного контекста, в котором оно понимается и оценивается (конечно, контекст этот меняется по эпохам восприятия, что создает новое звучание произведения)" [Бахтин, 1979]. Однако наше исследование сосредоќтоќченно не на выявлении "нового звучания произведения" (М.М. Бахтин), но на стремлении приблизиться к прочтению исходных, авторских намерений о "Жизни Арсеньева", которые и станут своего рода "новым звучанием", открывающим и новые подходы к осмыслению "проблем" изучения романа.
  Предлагаемое диссертационное исследование выстроено с учетом различных методик изучения текста. Выбирая в качестве основного методологического приоритета при выполнении литературоведческого анализа текста романа - пристальное внимание (повышенное доверие) к тесту произведения, - мы обращаемся к составным частям текста, к слову как смысловой единице и его "смысловому контексту" (А.А. Фаустов); к свидетельствам текста и "текстовым фактам" (Хализев), позволяющим вскрыть "информационные узлы" произведения" (Фарино). Сочетание обоќзначенных методик позволяет позиционировать изучаемый нами роман "Жизнь Арсеньева" в культурном контексте.
  Творчески воспринимая тезисы М.М. Бахтина и его последователей, мы в нашем исследовании предлагаем применение их в новой, Евангельской парадигме, включающей по принципу контекста "евангельский текст русќской литературы". Это открывает как новое содержание в реальном проќстранстве произведения, так и обеспечивает "выход" в его символическое пространство. Вводя в диссертации категорию "символическое пространќство", мы обращаемся к опыту изучения творчества И.А. Бунина и оперируем понятием "символического пространства" как производным от "пространства жизни... в метафизическом смысле" [Пращерук, 1999].
  В числе методологических оснований исследовательского "контакта" с "евангельским текстом" нами учтены принципы ""контекстного" чтения", предложенные в трудах современных исследователей творчества И.А. Бу-нина: Г.Ю. Карпенко, Г.П. Климовой, Н.В. Пращерук, Т.А. Кошемчук, О.А. Бердќниковой.
  В применении и совершенствовании методологического арсенала научной традиции исторической поэтики (в русле которой развивается и исследование "евангельского текста русской литературы"), получившей новую динамику и новое содержание в трудах современных ученых, состоит актуальность нашей диссертационной работы. Непреходяще актуальным представляется обращение к творчеству И.А. Бунина как одного из крупнейших художников ХХ века.
  Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева" концептуально осмыслен в границах "евангельского текста" русской литературы, включающем критерии православного миропонимания, святоотеческой антропологии и традиции русской классической литературы. Данный "контекст понимания" по-новому раскрывает проблематику и поэтику романа "Жизнь Арсеньева" и дает основания для нового алгоритма решения основных проблем изучения произведения.
  Объектом исследования принят полный содержательный формат романа "Жизнь Арсеньева", учитывающий текстологические разночтения ранней и последующих авторских редакций.
  Материал исследования включает, помимо текста романа "Жизнь Арсеньева", поэтические произведения Бунина разных лет, эпистолярное наследие писателя, его литературно-критические работы.
  Предмет исследования - новые "контексты понимания" романа И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева" и символика образов.
  Цель диссертации - выявить основные духовно-творческие параметры романа "Жизнь Арсеньева" в избранном "контексте понимания".
  Исходя из поставленной цели, в работе решаются следующие задачи:
  1. Систематизировать основные подходы к изучению романа "Жизнь Арсеньева" в литературоведении ХХ века.
  2. Исследовать особенности художественной реализации авторской позиции в романе.
  3. Определить основные духовно-религиозные константы романа "Жизнь Арсеньева", раскрывающиеся в границах "евангельского текста".
  4. Обозначить соотношение лирического героя поэзии Бунина и романа "Жизнь Арсеньева".
  5. Рассмотреть некоторые аспекты присутствия в романе русской классической литературы как одного из "контекстов понимания" романа.
  6. Разработать методику обнаружения в романе особого символического пространства, позволяющего выявить знаковые символы произведения.
  Цели и задачи обусловили выбор методологии исследования, в основе которой лежат историко-культурологический, сравнительно-типологический, системный, структурно-поэтический методы и подходы.
  Теоретико-методологической основой послужили труды мыслителей и ученых: по проблемам теории литературы - М.М. Бахтина, Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского, В.А. Воропаева, Л.Я. Гинзбург, Л.К. Долгополова, И.А. Есаќулова, В.Н. Захарова, В.В. Кожинова, Т.А. Кошемчук, А.Е. Кунильского, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, Т.Г. Мальчуковой, Т.А. Никоновой, Л.Г. Сатаровой, Б.Н. Тарасова, Ю.Н.Тынянова, А.А. Фаустова, Е. Фарино, В.Е. Хализева, Л.В. Чернец, А.Я. Эсалнек; по исследованию творчества И.А. Бунина - Б.В. Аверина, Г.В. Адамовича, Ю.И. Айхенвальда, А.М. Алданова, В.Н. Афанасьева, А.К. Бабореко, О.А. Бердниковой, П.М. Бицилли, Е.М. Болдыревой, Т.М. Бонами, Н.В. Борисовой, А.Е. Горелова, Т.В. Двинятиной, К.И. Зайцева, Г.Ю. Карпенко, Г.П. Климовой, Л.А. Колобаевой, Л.В. Крутиковой, О.Н. Михайлова, Н.В. Пращерук, А.А. Пронина, О.В. Сливицкой, В.П. Смирнова, Н.П. Смирнова, Л.А. Смирновой, Ф.А. Степуна, В.Ф. Ходасевича; по философии и святоотеческой антропологии - Н.А. Бер-дяева, А.Б. Блума (митрополита Антония Сурожского), Б.П. Вышеславцева, Г.В. Говорова (свт. Феофана Затворника), свт. Игнатия (Брянчанинова), И.А. Ильина, архим. Георгия (Капсаниса), диак. Андрея Кураева, К.Н. Леонтьева, В.Н. Лосского, Е.Н.Трубецкого, С.Л. Франка, архим. Георгия (Шестуна).
  Теоретическая значимость диссертации заключается в разработке методологии и методики анализа прозаического произведения в русле "евангельского текста" русской литературы. Это открывает возможность выявлять и исследовать новые содержательные смыслы прозаического текста, позволяющие объективно определять личностные константы героя. Результаты исследования могут быть учтены при разработке методологии выявления новых смыслов в произведениях русской литературы, при изучении новых аспектов "теории творчества".
  Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее научные результаты могут быть использованы в дальнейшем научном изучении русской литературы, могут быть включены в курсы профильных дисциплин, преподаваемых в вузах, стать основой специальных курсов по творчеству И.А. Бунина, по теории творчества.
  На защиту выносятся следующие положения.
  1. В отличие от общепринятой в науке "биографической" концепции романа И.А. Бунина в разных ее модификациях, предлагаемая в диссертации методология изучения художественного текста позволяет рассмотреть "Жизни Арсеньева" как опыт метафизического "перевоплощения" героя романа.
  2. Изображенные в романе пути и формы познания человеком бытия сконцентрированы в духовно-религиозных константах: "мир Бога", "мир смерти", "мир любви", "мир творчества", которые рассматриваются в русле "евангельского текста" русской литературы, что дает основание по-новому осознать "стержень сознания" Алексея Арсеньева как "человека духовного".
  3. "Мир творчества" раскрывает осмысленные и сформулированные И.А. Буниным начала созидательной (в личном творчестве) возможности человека. Реализация данной возможности предстает в романе как "путь приближения к Творцу". Феномен "наитие" при этом выступает как основной "элемент" созидательной возможности человека, интерпретированной в святоотеческой традиции как наитие Духа Святого. Отсюда столь значимой в романе оказывается иконическая символика православной Троицы.
  4. Основной метод воплощения замысла И.А. Бунина - "воскресить чей-то далекий, юный образ" - трактуется нами не как "воспоминание", а "воскрешение", "преодоление смерти благодатью Христовой". Творческая возможность писателя и есть возможность - воскрешать. В этом отношении основным евангельским "контекстом понимания" романа становится Пасхальная смысловая парадигма, реализованная на всех уровнях произведения.
  5. Сопоставление лирического героя поэзии И.А. Бунина с героем романа "Жизнь Арсеньева" позволяет представить этот роман как произведение, развивающие традиции русской литературы, в первую очередь, "Героя нашего времени" М.Ю. Лермонтова. Жанровую природу романа в типологии второго уровня (А.Я. Эсалнек) можно определить как "историю души лирического героя", имеющую в основе не биографическую, но метафизическую природу.
   6. В процессе исследования романа выявлен особый мотивный комплекс - "грач", символизирующий действие сил инстинкта в душе героя, что позволяет заявить гипотезу о наличии особого - символического пространства в романе "Жизнь Арсеньева". Мотивы, образующие данный комплекс, в своей динамике способствуют углублению символики, восходящей к религиозным символам Нового Завета.
  7. В романе актуализированы важные аспекты пушкинского и гоголевского "контекстов понимания", ранее не отмеченные исследователями. На основе сопоставления романа, литературно-критических статей и автобиографических заметок впервые в художественном наследии писателя выявлены "воронежские реалии" и их значимость в аспекте "землячества", которое самим И.А. Буниным осознано и в географическом плане ("подстепье"), и как культурная "почва", сформировавшая тип русского писателя.
  Апробация работы. Основные положения диссертации излагались на научных чтениях, конференциях и семинарах, в том числе международных: Общероссийская научная конференция языковедов России "Русский язык и литература: вопросы истории, современного состояния и методики их преподавания в вузе и в школе" (6-8 мая 2001, г. Самара), международная научно-практическая конференция "Взаимодействие культур Европейского Севера: традиции и современность" (21-23 ноября 2001, г. Ки-ров), межвузовская научная конференция "Провинциальная поэзия в контексте русской культуры. Поэзия Ермила Кострова в историко-литературќном процессе" (3-5 декабря 2001,г. Киров), межрегиональная научно-практическая конференция "Актуальные проблемы гуманитарных и экоќномических наук" (Кировский филиал МГЭИ, 13-14 марта 2002, г. Киров), международная научная конференция ""Третий Толстой" и его семья в русќской литературе" (7-8 октября 2002, г. Самара), международные научно-литературные чтения "Художественный мир Николая Заболоцкого: К столеќтию со дня рождения Н.А. Заболоцкого (1903-2003)" (Литературный Институт имени А.М. Горького, 15-16 мая 2003, г. Москва), научная конференция "VIII Петряевские чтения" (24-25 февраля 2005, г. Киров), международные научно-литературные чтения "Художественный мир Инноќкентия Анненского", посвященные 150-летию И.Ф. Анненского (Литературќный Институт имени А.М. Горького, 12-15 октября 2005, г. Москва), междуќнародная научная конференция "И.А. Бунин и XXI век" (21-23 октября 2010, г. Елец), пятая международная научно-практическая конференция "Правоќславие и русская культура: прошлое и современность" (Тобольск, 19-21 мая 2011 г.), седьмая международная конференция "Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр" (13-16 июня 2011, г. Петрозаводск), Всероссийская научная конференция ""Воронежский текст" русской культуры" (26 октября 2011, г. Воронеж); на творческих мастерских "Метафизика И.А. Бунина" (Воронеж, 2010, 2011) и других.
  Материалы диссертации были апробированы при ведении творческого семинара по темам "Художественный метод Ивана Бунина", "Мир творчества И. А. Бунина" в рамках работы Кировского областного литературного клуба "Молодость" при Кировском отделении Союза писателей России (в учебные семестры периода 1999 - 2006 гг.).
  Структура диссертации определяется последовательностью и логикой решения поставленных задач. Работа состоит из Введения, четырех глав и заключения, а также библиографического списка (всего: 242 наименования). Общий объем диссертации - 223 страницы.
  
  ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
  Во Введении обосновывается методология исследования, актуальность проблемы, научная новизна диссертации, излагается история вопроса, определяются цели и задачи, объект, предмет и материал исследования, формулируется теоретическая и практическая значимость работы и основные положения, выносимые на защиту.
  В первой главе Роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева": история изучения рассматриваются наиболее заметные этапы изучения романа "Жизнь Арсеньева", определившие автобиографический подход к пониманию произведения как "магистральный". Между тем альтернатива биографическому подходу уже в пределах "малого времени" (М.М. Бахтин) получила не только выверенную формулировку, но и серьезное научное обоснование, однако осталась вне поля зрения исследователей.
  В первом разделе первой главы "Проблема автобиографизма романа" проанализированы первые оценки романа, появившиеся в критике русского зарубежья. Систематизируя интерпретации "Жизни Арсеньева" по отношению к автобиографичности, мы принимаем во внимание серьезнейшие научные изыскания в сфере "автобиографизма" "Жизни Арсеньева": работы Б.В. Аверина и О.В. Сливицкой, рассматривающих прежде всего воплощение в романе концепции художественной памяти, исследование Е.М. Болдыревой, перспективно осознающей творчество И.А. Бунина в едином пространстве "автобиографического метатекста" [Болдырева, 2007]. Мы отмечаем ряд общих тенденций и обозначаем три очевидных концепции в развитии литературного спора об автобиографизме романа. 1. Концепция "автобиографическая" - полное отождествление автора и героя (А.В. Бахрах, И.А. Ильин, Л.К. Долгополов, Ю.В. Мальцев). Автобиографическая концепция послужила поводом к обозначению позиции автора произведения по отношению к собственному творению. 2. Концепция "авторская", последовательным приверженцем и охранителем которой была В.Н. Муромцева-Бунина ("не автобиография, а роман, написанный на биографическом материале). 3. Концепция "полуавтобиографическая" [Гореќлов, 1980]. Полуавтобиографическая концепция стала началом целого направќлеќния в изучении "Жизни Арсеньева" - исследования жанровой природы, жанровых особенностей произведения: "Простейший подход к решению проблемы - ответить на вопрос, в какой степени "Жизнь Арсеньева" можно назвать произведением автобиографическим" [Штерн, 1997]. Мы также обращаемся к трудам В.Я. Линкова, Е.А. Михеичевой, О.М. Кириллиной, к анализу "жанра литературной биографии" в контексте литературы русской эмиграции (Е.Р. Пономарев). Учитывая вполне определенный вклад каждой концепции в изучении романа И.А. Бунина, мы отмечаем недостаточность традиционных подходов к исследованию этого произведения.
  Во втором разделе первой главы "Феноменологический подход в интерпретации романа" мы исследуем характеристики понятия "феноменологический роман" в изучение "Жизни Арсеньева", введенного Ю.Мальцевым, назвавшим "Жизнь Арсеньева" первым русским феноменологическим романом" [Мальцев, 1994]. Мы отмечаем дискуссионќность термина и масштабность распространения термина в современном изучении романа и трансляцию "феноменологического подхода" в "пространство" русской литературы [Л.А. Колобаева, 1998]. В рамках научной дискуссии с "феноменологией Мальцева" мы обращаемся к суждению М.М. Бахтина, для которого - "феноменологическое описание" - лишь один из этапов на пути исследования взаимоотношений автора и героя. В трудах Н.В. Пращерук существенно методологически уточняется понятие "феноменологический роман", а также заявлена мысль о несводимости художественного метода И.А. Бунина и романа "Жизнь Арсеньева" лишь к феноменологической концепции. Таким образом, в аспекте методологии "феноменология" - один из методов познания, "неокончательный", неприоритетный и научно дискутируемый.
  В третьем разделе первой главы "Духовно-религиозные аспекты в оценках романа" мы исследуем понимание И.А. Бунина "в контексте православной духовности", анализируя работы И.А. Ильина и К.И. Зайцева, посвященные творчеству И.А. Бунина. К.И. Зайцеву удалось сформировать и реализовать такую методологию, которая отвечает природе творчества исследуемого объекта, тот "контекст понимания", который позволяет объекту раскрывать все свое существо. К. Зайцев формулирует "главный предмет" (Ильин) - "опыт метафизического перевоплощения в самого себя, опыт воплощения в творческом слове этого метафизического перевоплощения". Выход исследовательской мысли К.И. Зайцева к выводам о "русском быте" воскрешенном в "Жизни Арсеньева", о быте, воскрешенном как традиция русской литературы от "бытописателей" Пушкина и Тургенева" (Зайцев) является следствием "символогического" синтеза. В этом смысле труд К.И. Зайцева - есть открытие, есть "освобождение" Бунина. К сожалению, труд К.И.Зайцева ( с пометами самого И.А.Бунина) до сих пор не переиздан.
  Методологический посыл И.А. Ильина, выступившего, вероятно, в полемике с К.И.Зайцевым, исходит из того, что художественная критика не имеет "своим предметом жизнь самого автора" [Ильин, 1991], в практике же его исследования произведений писателя более внимания уделено личности Бунина ("Бунин каялся"), чем его "художественному акту". Именно этим "несовпадением" мы объясняем широко известные теперь критические суждения И.А.Ильина о "додуховности И.А.Бунина" и отсутствии личностного начала в его героях. В исследовательских главах мы ведем последовательный спор с данной концепцией философа.
  Вторая глава "Бог, смерть и любовь как основные духовно-религиозные константы романа" посвящена выявлению "стержня сознания" (В.Хализев), "творческого ядра личности" (М.Бахтин) Алексея Арсеньева. Однако мы исследуем не биографическую историю главного героя, подчиненную "позитивной правде", но "историю его души", художественными средствами выявляющую "метафизическую правду" жизни человека. Мы исходим из принципиального разграничения "автора" и "героя", учитывая, что автор "прежде всего, иерархически организованное явление" [Фаустов, 1986]. Мы рассматриваем книги I - IV "Жизни Арсеньева" отдельно от книги V, принимая во внимание первоначальный формат публикации романа: ведь не случайно и сам Бунин отдельно публиковал пятую часть под самостоятельным названием "Лика".
  Роман "Жизнь Арсеньева" представлен нами в его сюжетно-композиционных особенностях как "четыре эпохи жизни" (Л.Н. Толстой) главного героя: Младенчество, Детство, Отрочество, Юность. Следуя за логикой текста мы обозначаем "новые познания" личности на земле как духовно-религиозные константы: "мир Бога", "мир смерти", "мир любви", "мир творчества".
  В первом разделе второй главы "Мир Бога" мы анализируем этапы становления души главного героя, сама жизнь, которого начинается с пробуждения души. Рождение чувства веры в Бога подготовлено постижением героем мира творчества. ""Страшная месть" Н.В. Гоголя пробуждает в душе героя "высокое чувство", которое "есть несомненная жажда Бога, есть вера в Него". Чувство веры в Бога рождается при соприкосновении формирующейся личности с миром Бога в эпизоде "смерть сестры Нади", следующим за эпизодом "зеркало" и первой болезнью героя (это важнейшие этапы осознания и становления личности). С миром Бога соприкасается уже осознающая себя, начинающаяся личность, и ее устремления логичны: если смерть проявление мира Бога, то и защиты от нее следует искать у Бога. "И вот я вступил еще в один новый для меня и дивный мир..." При этом полноценное чувство веры в Бога как части "жизненного состава"героя становится возможным только при слиянии первых детских ощущений и пониманий Бога с духовным и религиозным опытом, сконцентрированным в жизни Церкви. В отроческом восприятии Арсеньева-гимназиста внешняя, парадная сторона церковной службы все еще занимает значительное место, но в отличие от детского восприятия, в центре храмового действия уже не "я - Арсеньев", а сама служба.
  Произошедшая во внутреннем мире перемена, позволяет Арсеньеву воспринимать не внешнюю сторону церковной службы, но ее сущность, осознать и свою религиозную принадлежность: "И у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле..." На службе воскресного дня герой переживает собственное воскресение - воскрешение в младенческое состояние души: "Я родился с чувством всего этого". Именно с этого момента и именно в таком виде вера в Бога - уже не чувство, а именно сама вера в Бога и становится частью "жизненного состава" личности Алексея Арсеньева. Момент этот настолько важен для жизни героя, что текст "Жизни Арсеньева" "укрепляет" символ "Воскресения" (служба накануне воскресного дня) символом "Креста" ("церковка Воздвиженья") как пример того феномена, который отмечен Н. Нейчевым - "объясняющий самого себя текст".
  Мы обращаем внимание на тот факт, что для Арсеньева в постижении мира Бога важное значение (мы предполагаем - первостепенное) имеет образ матери. Поясним влияние матери в аспекте, еще не отмеченном исследователями, на формирование духовного мировоззрения героя: "Мать в это время дала Богу, за спасение брата, обет вечного поста, который она и держала всю жизнь, вплоть до самой своей смерти, с великой строгостью". В "контексте эпохи" (Россия второй половины XIX века) - "великая строгость" - это монашество в миру. Мы отмечаем, что приведенную нами цитату в тексте предваряет описание монастыря и монашки, выходящей из его ворот. Так Арсеньев на примере матери, который всегда у него перед глазами, видит опыт монашеского образа жизни в миру. На человека столь душевно чуткого (чувствующего), как Арсеньев, отсюда и его творческие интуиции, этот факт не может не оказывать прямого воздействия. Следовательно, данный факт необходимо учитывать в понимании личности главного героя, тем более - в "истории души". Бог для Арсеньева - духовная реальность, объективно (реально в метафизике) действующая в жизни героя.
  Мы выявляем в тексте "Жизни Арсеньева" прямые цитаты, обозначающие действие "силы Божией: "Бог спас меня неожиданно" [с.143-144]; "Бог непременно поможет мне даже в аористах" [с.95]; "Бог не только пощадил, но и наградил ее: через год брата освободили" [с.92]. Но Бог и карает: Брат Арсеньева арестован по доносу приказчика. - "этого приказчика убило деревом". В романе показан путь души Арсеньева от чувства детского, отроческого "торжества возмездия" - к чувству более глубокому, естественно-православному - состраданию даже к врагам своим.
  Во втором разделе второй главы "Мир смерти" мы рассматриваем "Жизнь Арсеньева" не в аспектах философского обоснования смерти, но как "наблюдение ума зрелого" над восприятием смерти на различных этапах земного бытия героя. Логика размышлений героя может быть представлена следующим образом: мир смерти в своем существе не самостоятелен, он лишь часть мира Бога, органичная часть - ибо смерть существует, но побеждена Христом. Однако в земном мире мир смерти претендует на самостоятельное значение, явленное в мире людей, посредством страха смерти.
  В понимании героем "мира смерти" определяющую роль играет эпизод "смерть Писарева", особое значении которого отмечено исследователями [Сливицкая, 2002]. Однако мы предлагаем новую трактовку этого фрагмента. Эпизод "смерть Писарева" занимает три главы, что соотносится с тремя сутками, когда по кончине христианина следует его "вынос во храм..." Арсеньеву предоставлены в тексте произведения те же три дня. Наиболее значим в этом ряду третий день, когда при "кульминации" - погребении - он замечает, что "на Анхен было новое батистовое платьице". Однако "платьице" в этом случае, деталь не столько бытовая, сколько символическая. Здесь мир Бога, мир любви и мир смерти сталкиваются, чтобы со всей очевидностью выявить их иерархию (взаимоположение) в художественном мире произведения. Чувство к Анхен для Арсеньева - это его первое разделенное чувство в мире любви. Анхен рядом с Арсеньевым все три дня пребывания его в мире смерти. И первый, и второй день Анхен - символ любви, она бестелесна и обожествлена. Но в третий день символ вдруг обретает реальность, зримые черты. В этом "платьице" - начинающая открываться ему с этого мига гармония мира любви, которая есть сочетание чувства души и чувства тела, иначе - инстинкта, но подчиненного (поглощенного) духом. Не случайно смерть Писарева наступает в Пасхальные дни: вновь в тексте "работает" символика Воскресения.
  В третьем разделе второй главы "Мир любви" мы исходим из того, что "Жизнь Арсеньева" являет в тексте "мир любви" как символически повторяющееся "разлучение души и тела" и вновь воссоединения их. Постижение героем мира любви так же, как и (одновременное для души героя) постижение мира смерти, подготовлено всем детским и отроческим бытием Арсеньева. В первом чувстве героя практически отсутствует объект влюбленности, это просто "хорошенькая барышня", практически лишенная реального воплощения. Она более символ, чем реальность: чувство вызвано "существом" более духовным, чем телесным. Однако взрослеет герой, взрослеет душа - "впервые в жизни я вдруг почувствовал не только влюбленность ... но уже и нечто мужское телесное". Именно на этом примере очевидно то "разлучение души и тела", о котором мы говорим как об одном из принципов изображения мира любви в произведении. "Хорошенькая барышня" - это "душа". В новом соприкосновении с миром любви речь идет "о теле" (Наля). В художественном мире "Жизни Арсеньева" мир любви обретает гармонию лишь в том случае, когда основой телесного чувства служит духовное, когда инстинкт проявляется в облачении духа (поглощен духом, по аналогии с миром смерти, поглощенном миром жизни), когда личность склоняется на сторону духа (влюбленность в Анхен).
  Анализируя влюбленность Арсеньева в Лизу (душа) и Асю (тело), приходим к выводу о том, что здесь "душа", вновь разлученная с "телом". Но Ася и Лиза принадлежат к тому же кругу общества, что и Арсеньев, "вполне нашего круга". Бабы и девки на плотине (действие инстинкта) - "низший круг". При этом в "Жизни Арсеньева" движение к инстинкту, плоти есть движение вниз (точно так же, как мир смерти имеет "низовые" характеристики). Но движение вниз, соблазн - это движение к земле. Силу "влечения к земле" Бунин раскрывает в эпизоде падения героя с горничной его брата Тонькой, которое сам герой переживает как убийство: "На крыльцо я выскочил после того с видом человека неожиданно совершившего убийство". При этом слово "убийство" (всего два упоминания в тексте) первый раз употреблено Буниным в эпизоде убийства маленьким Арсеньевым грача.
  Это позволило нам выявить в "Жизни Арсеньева" особый мотивный комплекс "грач", который несет особую символическую смысловую нагрузку, являясь, в развитии сюжета прямым символом инстинкта и смерти. Нами выявлено семь проявлений мотива, находящего свое кульминационное проявление в эпизоде падения Арсеньева с Тонькой, которую "на деревне звали..галкой, дикой". Так символически сопряжены в тексте "убийство грача" и "убийство галки" как действие на душу героя сил инстинкта. Крайне значимо, что время "любви" с Тонькой осознается Арсеньевым как "ужасное время", "настоящее помешательство", от которого "Бог спас меня неожиданно".
  В третьей главе "Замысел воскресить чей-то далекий, юный образ": мир творчества в романе" мы определяем на основании анализа текста творческий потенциал личности Алексея Арсеньева. Арсеньев - верующий православный человек, что подтверждено его самоидентификацией в личностном постижении основных "миров" земного бытия. Арсеньев - человек, творчески воспринимающий действительность. Мир творчества - определяющая часть "жизненного состава" героя, и сам герой способен к творческому созиданию. Герой романа определен нами как "человек духовный", то есть личность, естественно для себя "склоняющаяся на сторону духа" (свт. Феофан Затворник).
  В первом разделе третьей главы "Бессмертие" ("воспоминание" или "воскрешение"?)" обращаясь к миру собственного творчества Алексея Арсеньева, мы анализируем связь творчества с памятью и воскрешением. Ибо "на протяжении всего романа осуществляется не фиксация прошлого, а его воспоминание, которое и оказывается силой воскрешающей" [Аверин, 2001]. Не споря с этим очевидным суждением, мы обращаемся к осмыслению потенциала "памяти" и "воскрешения" в работах Б.П. Вышеславцева: "Память и есть частичное воскрешение и оживление, победа над смертью и временем, а "вечная" или абсолютная память, о которой мы молим и которую желаем, была бы полным воскресением в вечной жизни божественного воображения" [Вышеславцев, 1994]. Об этом пишет сам Бунин в статье "Инония и Китеж" (1925 г.), где размышляет о "воспоминании, религиозно звучащем во всем нашем существе", таким образом, творческое воображение равное воскрешению образа.
  Однако в центре нашего исследования выявление природы "метафизической правды" (К.И.Зайцев) бытия человека и его души, что предполагает иную, в отличие от "воспоминаний", "воскрешающую силу", способную явить "опыт воплощения в творческом слове этого ("в самого себя") метафизического перевоплощения" [Зайцев, 1934]. Арсеньев четко формулирует свою творческую задачу: "Пытаюсь воскресить чей-то далекий юный образ" (гл. II книги IV,с.148-149), который есть "как бы некое подобие моего младшего брата". "Некое подобие", повторенное в тексте дважды, в "символическом пространстве" романа обретает вполне определенный евангельский смысл: "В пятницу поставят пред алтарем в Рождественской церкви то, что называется Плащаницей и что так страшно - как некое подобие гроба Христа - описывали мне, в ту пору еще никогда не видевшему Ее, мать и нянька". То есть "некое подобие" отсылает нас даже не к прообразу Гроба Господня, но в Нем (в подобии Гроба Господня, Плащаницы) к "Источнику нашего воскресения" (Иоанн Дамаскин). Таким образом, Пасхальная смысловая парадигма, заявленная в тексте произведения, корректирует саму природу воскрешающей силы как творческой сверхзадачи героя.
  Сама книга "Жизнь Арсеньева", "книга о жизни" (как жанрово понимал свое произведение И.А. Бунин), есть преодоление гибели ("конца") России. Это художественно реализуется в первой "формуле конца" романа (мы имеем в виду первоначальные редакции романа, то есть текст, еще не сокращенный автором к полному - всех пяти книг в одном переплете - изданию 1952 года). Конец XXII главы (IV книги "Жизнь Арсеньева)" интонационно и ритмически актуализирует еще один - гоголевский -"контекст понимания" романа: "Над головой разверзается черно-вороненое, в белых, синих и красных пылающих звездах небо. Все несется куда-то вперед, вперед ... ветви пальм, бурно шумя и мешаясь, тоже точно несутся куда-то". Вполне узнаваемая аллюзия к образу Руси в финале гоголевской поэмы способствует воскрешению образа (духа) России в ее провиденциальной сущности в романе Бунина.
  Во втором разделе третьей главы "Быт как религиозно-моральная ценность" мы рассматриваем пушкинский "контекст понимания" в романе "Жизнь Арсеньева", который К.И.Зайцев связывает с "утверждением и оправданием человеческого быта и, в частности, русского быта, в его вечных морально-религиозных основах" [Зайцев, 1934]. "Пушкинское начало К.Зайцев видит в возвращении к "истокам дней", однако не только возвращение к России, как к мистической ценности, не только возвращение к личному Богу, к православной церкви, но ...возвращение к быту как к какой-то исходной религиозно-моральной ценности" (К.И. Зайцев).
  Быт в романе приобретает черты не только реалистического постижения действительности, а "прорывом в вечность", который был основной темой Бунина. Художник Бунин как бы говорит миру: Вот смотрите, такой была Россия в ее неизреченной красоте. Мы ее потеряли. Всмотритесь в окружающую вас жизнь - в ней есть красота. "Время величайшей русской силы" изображено в романе как своего рода золотой век. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность.
  Быт как ценность явлен в "Жизни Арсеньева", воскрешен в "действительность бытия", и это есть воскресение России "во плоти". Бунину не достаточно воскрешения души России, писатель работает по воскрешению "плоти" (быта).
  В третьем разделе третьей главы "Прочность умоначертания" мы рассматриваем истоки и духовный смысл творческой возможности человека (способности человека творить), предстающие как путь "приближения к Творцу".
  Важнейшим духовным истоком творчества Бунин считает одиночество - это один из самых значимых мотивов его поэзии и сквозной мотив I-IV книг "Жизни Арсеньева" (до 50 употреблений в тексте). Однако в романе этот мотив обретает новый "смысловой контекст" (А. Фаустов) благодаря соотнесенности с иночеством: "Те весенние дни моих первых скитаний были последними днями моего юношеского иночества. В первый день в Орле я проснулся еще тем, каким был в пути, - одиноким, свободным, спокойным, чужим гостинице, городу, - и в необычный для города час: едва стало светать. Но на другой ... - как все" (гл.I кн.V). Бунин - поэт, тонко чувствующий состав и оттенки русского слова. Замеченное нами созвучие (ОД-инок и иночество - ОД-иночество) не могло остаться вне его внимания. Этот фрагмент обозначает четкую границу между I-IV книгами и "Ликой": в V книге Арсеньев, до этого иной, "чужой" всему окружающему становится "как все". Таким образом, характер существования героя в детстве и отрочестве осознается им самим как "иночество=одиночество" - это и есть "восхождение" к Богу, но "восхождение", осуществленное героем в миру, в быте-бытии России.
  Воспоминание об иночество в V книге романа связано с образом матери, что подтверждает наши суждения: "Потом встал, умылся и оделся, привычно покрестился на образок ... означающем своими выпуклостями трех сидящих за трапезой Авраама ангелов ... - наследие рода моей матери, ее благословение мне на жизненный путь, на исход в мир из того подобия иночества, которым было мое детство, отрочество, время первых юных лет, вся та глухая, сокровенная пора моего земного существования, что кажется мне теперь совсем особой порой его, заповедной, сказочной, давностью времени преображенной как бы в некое отдельное, даже мне самому чужое бытие ... Покрестившись на образок, я пошел за покупкой, которую выдумал лежа" [с.241]. "Покупка" - это покупка тетради, на которой будет выведено: "Алексей Арсеньев. Записи", в которых герой намеревается писать о своей собственной жизни.
  Началу мира собственного творчества предстоит Икона ("образок") Святой Троицы, да еще и наследственная, по роду. Иконическая символика православной Троицы особенно явно была обозначена в первом издани "Жизнь Арсеньева": "Въ Духовъ день, памятуя, что "Святымъ Духомъ всякая душа живится", призываетъ Церковь за литургией" [Бунин, 1930]. Это сказано о возможности - для каждого человека (всякая душа) - воскресения. И тем самым и о возможности "творческого", со-творческого, в со-работничестве со Святой Троицей - воскрешения событий жизни души, ее "вещей и дел". Феномен творческого "наития" при этом выступает как основной "элемент" возможности человека творить, интерпретированной в святоотеческой традиции как наитие Духа Святого.
  В четвертой главе "Культурные контексты романа" мы обращаемся к "диалогу" романа (прозы) с поэзий самого Бунина, а также диалогу с русской классической литературой.
  В первом разделе четвертой главы "Лирический герой и герой романа" мы акцентируем факт издания "Избранных стихов" (Париж, 1929) накануне выхода "Жизни Арсеньева" (Париж, 1930). Мы полагаем, что до-воплощение лирического героя поэзии И.А. Бунина до "телесности", реальности, свойственной литературному герою в образе Алексея Арсеньева, есть одно из начал замысла произведения. Обосновывая наши предположения, мы рассматриваем одно из самых "загадочных" в определенном смысле стихотворений И. А. Бунина - "1885 год".
  Это единственный случай в поэзии Бунина, когда в качестве заглавия стихотворения использован полный формат даты. В стихотворении присутствует четкое логическое построение, основанное на развернутой оппозиции "весна (жизнь) - могила (смерть)". Рассматривая контекст (в широком смысле) стихотворения, мы на основе общности основных мотивов сопоставляем "1885 год" с текстом дневниковой записи (29 декабря 1885 г.) и финальной сценой эпизода смерть Писарева. Происходит полное "совпадение" философского смысла эпизода "смерть Писарева" - преодоление мира смерти миром любви - с философским смыслом стихотворения: "попрала смерть, как Бог". "Биография" лирического героя, отделенная от фактов жизни И.А. Бунин", получает "текст своей жизни" в "Жизни Арсеньева". Таким образом, "Жизнь Арсеньева" представляет собой "историю души", которая не может быть воплощена биографически, автобиографически. "История души" имеет иное жанровое содержание, которое и представляет нам "Жизнь Арсеньева". "Подлинный автор не может стать образом" [Бахтин, 1979], отсюда Бунин использовал возможность воплощения лирического героя в образе героя литературного, в котором сохраняется на новом эстетическом уровне близость автору и вместе с тем представлена "истории души" русского поэта, поэта русской литературы, история становления и бытия творческой души в России.
  И с этой точки зрения актуальным представляется вывод А.Я. Эсалнек: "Когда мы имеем дело с большими художниками, то в их творчестве индивидуальные жанровые или стилевые вариации произведений являются одновременно и типологическими, имея в виду типологию второго уровня" [Эсалнек, 1985]. Мы полагаем, что исследование А.Я. Эсалнек позволяет нам обозначить жанровую природу (в типологии второго уровня) "Жизни Арсеньева" как "историю души лирического героя".Это открытие Бунина нашло свое художественное воплощение в дальнейшем развитии русского романа - в произведениях Г.Газданова, Вл.Набокова, Б.Пастернака.
  Во втором разделе четвертой главы "Диалоги" с М. Ю. Лермонтовым" мы исследуем различные аспекты того творческого "диалога" в русской классической литературой, который мы уже отмечали при анализе "Жизни Арсеньева". На наш взгляд, М.Ю.Лермонтов становится основным "адресатом" в бунинском романе. Сам прием соотнесения лирического героя с героем литературным (романным) творчески воспринят Буниным от "Героя нашего времени".
  Не менее важно, что "о родстве" с Лермонтовым свидетельствует ("сам о себе") текст "Жизни Арсеньева": "Вспомнив вместе с тем Лермонтова. Да, вот Кропотовка, этот забытый дом ... Вот бедная колыбель его, наша общая с ним ... и первые стихи, столь же, как и мои, беспомощные... Я подумал: что такое Лермонтов? - и увидел сперва два тома его сочинений, увидел его портрет, странное молодое лицо с неподвижными темными глазами, потом стал видеть стихотворение за стихотворением и не только внешнюю форму их, но и картины, с ними связанные" [с.157-158]. И еще одно свидетельство и, вновь, родство (фамильное), но уже и с русской литературой: "И в мою душу запало твердое решение... вернуться в Батурино и стать "вторым Пушкиным или Лермонтовым", Жуковским, Баратынским, свою кровную принадлежность к которым я живо ощутил, кажется, с тех самых пор, как только узнал о них, на портреты которых я глядел как на фамильные" [с.95].
  Конечно, речь идет о творческой "родословной" русского писателя, но на основе этого суждения героя романа мы считаем возможным предложить гипотезу об истоках имени и фамилии Алексей Арсеньева, обнаруженных нами в реальной родословной М.Ю.Лермонтова: "25 октября 1827 года пензенской помещице Елизавете Алексеевне Арсеньевой ... выдано следующее свидетельство: "Октября 2-го ... у живущего капитана Юрия Петровича Лермонтова родился сын Михаил... крещен того же октября 11 дня... Восприемницей была ... Елизавета Алексеевна Арсеньева" [Марченко, 1984].
  Идея писательской преемственности заявлена и в мотиве "толстой тетради", где рассказана "повесть о самом себе": "Что ж, думал я, может быть, просто начать повесть о самом себе?" [с.236]; "Я сходил в писчебумажный магазин, купил толстую тетрадь в черной клеенке. И, обмакнув перо, старательно и четко вывел: - Алексей Арсеньев. Записи" [с.241-242]. Мы предполагаем, что именно в этом аспекте автор "Жизни Арсеньева" ведет осознанный диалог с автором "Героя нашего времени": "В моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою" (М.Ю. Лермонтов "Журнал Печорина". Предисловие).
  В третьем разделе четвертой главы "Воронежские "реалии" и их значимость в романе" мы исследуем ту значительную роль, которую сыграла "средняя Россия" и три ее топоса: Воронеж, Елец, Орел - в жизни Бунина и ее отражение в "Жизни Арсеньева".
  Если елецкие и орловские реалии достаточно заметны в "Жизни Арсеньева" (и этому посвящены исследования ученых), то Воронеж лишь дважды упоминается в заметках писателя. Однако "углубление путем расширения далекого контекста" [Бахтин 1979] позволяет нам при "интерпретации "воронежских" смыслов" жизни Бунина и его героя привлечь одну из ранних статей писателя "Памяти сильного человека", посвященную воронежскому поэту И.С.Никитину. Повод для подобного сопоставления прямо обозначен в тексте романа: "В гимназии я пробыл четыре года, живя нахлебником у мещанина Ростовцева ... Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашивал, чуть усмехаясь: А стихи вам нынче задавали? ... Потом я читал Никитина .... - Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!" [с.63-64].
  Статья "Памяти сильного человека", в точном соответствии с заглавием, рисует читателю образ, в первую очередь, сильного человека. И в романе "Жизнь Арсеньева", и в статье для Бунина важна (подчеркнута, названа автором) типичность, то есть не единственность, а распространенность такого человеческого типа в жизни сословия ("мещанин"), то есть в глубинах русской жизни. Об этом говорит завершающий, и в нашем понимании - кульминационный - посыл (пафос) статьи Бунина: "Никитин, этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого словами. Все гениальные её представители - люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость. Так был связан с нею и Никитин, и от неё был силён в жизни и творчестве. Кажется, переводятся такие люди" [т.9, с.505-506]. На примере И.С. Никитина Бунин показывает символическую связь русской литературы с почвой, с землей как основу (исток) ее, русской литературы, силы.
  Воскрешая в "Жизни Арсеньева" Россию времен "величайшей русской силы и огромного сознанья ее", Бунин воскрешает и образ подлинного русского человека того времени. Этот воскрешенный образ сильного человека, выявленный Буниным в натуре (личности) русского человека на примере И.С. Никитина (в статье 1894 года), в романе получает имя Ростовцева, но это образ (и тип и символ) - именно сильного человека. При этом "глубина символического пространства" данным наблюдением не исчерпывается. Важнейшему "символическому" посылу статьи "Памяти сильного человека" - "люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость" (именно к таким людям принадлежат и Никитин и Ростовцев) - соответствует в "Жизни Арсеньева" посыл, на первый взгляд, исключительно реалистический: "Наш брат мещанин, земляк наш!" (о Никитине) [с.64]. "Земляк наш" - за этим утверждением и символически объединяющая Ростовцева с Никитиным "своя почва, своя земля", и - реальная, географическая, местность, общее пространство рождения и жизни: "Самый город тоже гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья ... принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси ... первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за нее" [с.57,59].
  В.Н. Муромцева-Бунина приводит следующую документальную запись Бунина: "Я рос в средней России, в той области, откуда вышли не только Анна Бунина, Жуковский и Лермонтов, - имение Лермонтова было поблизости от нас, - но вышли Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков... И все это: эти рассказы отца и наше со всеми этими писателями общее землячество, все влияло, конечно, на мое прирожденное призвание ... Область, о которой я только что сказал, есть так называемое Подстепье, вокруг которого Москва, в целях защиты государства от монгольских набегов с юго-востока, создавала заслоны из поселенцев со всей России" [Муромцева-Бунина, 1989]. Таким образом, в историко-культурных и географических реалиях Подстепье - это средняя Россия, откуда вышли и писатели, названные И.А. Буниным, и он сам, свидетельствующий об "общем землячестве". "Земля" эта, как мы сейчас доказательно выяснили - Подстепье. Но для даже перечисленных здесь имен великих русских писателей, символизирующих русскую литературу, почвой является, конечно, не собственно Подстепье, но сама Россия. Поэтому, в зависимости от контекста, Подстепье у Бунина выступает символом самой России, Отечества, Родины.
  Особое наполнение данный символ получает в "Воспоминаниях" (1950), где уже не Подстепье, а сама Россия охвачена "большим ветром из пустыни". В данных сопоставлениях открывается еще один символический смысл "Подстепья". По Бунину, Подстепье-земля - это рубеж, первым встречающий врагов России, это первая линия обороны России. Но тогда Подстепье-родина русских писателей - это первая линия духовной обороны России. И именно "оскудение" линии духовной обороны Отечества, отмеченное И.А. Буниным еще в 1894 году - "переводятся такие люди" - сделало возможным тот разгул "большого ветра из пустыни", о котором идет речь в "Воспоминаниях". Выявленный нами "контекст понимания" может свидетельствовать о том, что "Воронеж", включенный в "землячество" по целому ряду смыслов, становится не просто существенным, но во многом взаимо-сущностным как для "главного" произведения И.А. Бунина - романа "Жизнь Арсеньева", так и для понимания И.А. Буниным России - трагедии России и причин трагедии.
  В заключении подводятся основные итоги исследования и формулируются основные выводы. Предложенная в диссертационном исследовании методологическая стратегия прочтения и изучения романа И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева", действительно, позволяет открыть ранее не отмеченные исследователями смысловые величины и элементы поэтики романа. Тем самым практически подтверждается постулат И.А. Бунина: "В основе всего видимого есть элемент невидимый, но не менее реальный, и что не учитывать его в практических расчетах - значит рисковать ошибочностью всех расчетов" (Бунин, "Эртель", 1929). Диссертация открывает новые подходы к изучению и пониманию как романа "Жизнь Арсеньева", так и произведений русской литературы.
  ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:
  монография
  1. Смоленцев Алексей Иван Бунин. Гармония страдания : лит.-худож. исследование : "Жизнь Арсеньева". Художественный мир. Пафос. Жанр - автобиография лирического героя. Инстинкт истины. Творческий космос / А. И. Смоленцев ; предисл. Н. Переяслова, послесл. Е. Шестуна. - Самара : Самар. отд-ние Лит. фонда России, 2001. - 96с. - ISBN 5-8530-467-X.
  научные статьи в изданиях, рецензируемых ВАК РФ
  2. Смоленцев А.И. Замысел "Воскресить чей-то далекий юный образ..." (стихотворение И. А. Бунина "1885 год" и роман "Жизнь Арсеньева") / А.И. Смоленцев // Научный журнал "Известия Самарского научного центра РАН". - Самара, 2012. - т. 14 , Љ 3 (2). - С.776-783.
  3. Смоленцев А.И. Мир Бога в мире И. А. Бунина / А.И. Смоленцев // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета : научный журнал. - Киров, 2012. - Љ 1 (2). - С.111-115.
  4. Смоленцев А.И. "Землячество" как "контекст понимания" в творчестве Ивана Бунина / А.И. Смоленцев // Вестник Тамбовского университета : научный журнал. - Тамбов, 2012. Выпуск 7 (111) - С.57-61.
  публикации в других научных изданиях
  5. Смоленцев А.И. Заболоцкий, Бунин - Евангелие. Уржум, Елец - Египет / А.И. Смоленцев // Петряевские чтения, 2005: Материалы научной конференции. - Киров, 2005. - С. 324-329.
  6. Смоленцев А.И. "Ты приглядись, там не совсем темно..." (о некоторых аспектах религиозного символизма в творчестве И. А. Бунина) / А.И. Смоленцев // Метафизика И. А. Бунина : Межвузовский сборник научных трудов. - Воронеж, 2008. - С.51-61.
  7. Смоленцев А.И. "Стыд мыслить и ужас быть человеком". Анненский и Бунин над переводом Л. Де Лиля / А.И. Смоленцев // Иннокентий Фёдорович Анненский. Материалы и исследования : По итогам международных научно-литературных чтений, посвященных 150-летию со дня рождения И.Ф. Анненского. - М.: Изд. Литературного института им. А.М. Горького, 2009. - С.566-582.
  8. Смоленцев А.И. Текст, подтекст и символическое пространство произведения И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева" / А.И. Смоленцев // Метафизика И.А. Бунина : Сборник научных трудов, посвященный творчеству И.А. Бунина - Воронеж : НАУКА-ЮПИРЕСС, 2011. - Вып.2. - С.32-42.
  9. Смоленцев А.И. Мир Бога в художественном мире произведения И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева". / А.И. Смоленцев // И.А. Бунин и XXI век : Материалы Международной научной конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011. - С.61-78.
  10. Смоленцев А.И. "Знание Бога" (Благодать) и "знание о Боге" (закон) как критерий понимания при изучении объектов гуманитарного исследования. Материалы к постановке проблемы (на примере изучения творчества И.А. Бунина)" / А.И. Смоленцев // Православие и русская культура: прошлое и современность : Материалы V Международной научно-практической конференции (Тобольск, 19-21 мая 2011 г.). - Тобольск : Славянский печатный дом, 2011. - С.212-216.
  11. Смоленцев А.И. Рецензия на книгу: О. А. Бердниковой, Так сладок сердцу Божий мир. - Воронеж, 2009. / А.И. Смоленцев // Научный центр "Бунинская Россия". Итоги деятельности в 2010 году : Бюллетень Љ 1. - Елец, 2011. - С.27-32.
  12. Смоленцев А.И. "Интерпретация смыслов": об одной Воронежской аллюзии в романе И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева" / А.И. Смоленцев // Материалы Всероссийской научной конференции "Воронежский текст" русской культуры. - Воронеж, 2012. - С.133-139.
  публикации в литературно-художественных изданиях
  13. Смоленцев А.И. "Небесная составляющая русской литературы". Несколько слов к вопросу о "бессюжетности". Из работы "Иван Бунин. Гармония страдания" / А.И. Смоленцев // Литературный альманах "Русское эхо". - Самара, 1999. - Љ 5. - С.49-57.
  14. Смоленцев А.И. "Божественный зов" (Религиозные аспекты символизма в поэзии И. А. Бунина) / А.И. Смоленцев // "Воскресная школа". - М., 1999. - Љ 45 (117). - С.10-11.
  15. Смоленцев А.И. "Перечитывая "Жизнь Арсеньева" / А.И. Смоленцев // "Час России". - М., 2001. - Љ 1. - С.105-110.
  
  АНО "НАУКА-ЮНИПРЕСС"
  394024, г. Воронеж, ул. Ленина, 86Б, 2.
  Заказ Љ 168 от 23.10.2012. Бумага офсетная. Печать трафаретная.
  Формат 6084/16. Усл. печ. л. 1,4. Тираж 100 экз.
  Отпечатано в типографии АНО "НАУКА-ЮНИПРЕСС"
  394024, г. Воронеж, ул. Ленина, 86Б, 2.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"