Аннотация: Пробовался на внекурсе ХиЖа-2007. Был прочитан с кислой миной. А мне нравится. Вообще не стыдно умному человеку показать.
Узел Китченера
рассказ
--
Вы подтверждаете вашу заявку на Вортулак-4? - голос менеджера был нейтрален и деловит, как и его униформа.
--
Подтверждаю, - ответил Китченер.
Пока менеджер готовил контракт к подписанию, Генри без особого интереса изучал его лицо, определяя прототип. Алекс Стоянов? Нет, у того челка до бровей. Шон Берри? Нос короче. Базз Содерберг из "Тайн восьмого круга"? Да, похоже! Только в "Тайнах" Базз носил мантию, а этому приходится половину дня мучиться в двубортном сером кителе...
--
Аренда на девяносто девять лет без права экспорта природных ресурсов и с возможностью продления договора при обоюдном согласии сторон, - повторил менеджер. - Вносить залог будете?
--
Я хотел бы оплатить весь срок аренды сразу!
Голос Китченера под конец фразы чуть не сорвался, и откашлялся. Через пять минут возврата у него не будет - от сорокалетних накоплений, и без того основательно потраченных, останется один пшик. Что ж, он сам выбирает свою судьбу. Как и всегда.
--
Заверьте контракт!
Менеджер передал ему считывающее персонкод устройство. Генри прижал к детектору подушечку большого пальца. Укол. Трехсекундная пауза на извлечение из лейкоцитов ДНК, выполнение анализа, проверку по базе данных. Будь он хоть немного популярен, это заняло бы вдесятеро больше времени. Загорелся зеленый индикатор. Личность Генри Китченера, выпускника Массачусетского технологического института, бывшего геолога "Спейс майнз энд рисечерз" а ныне пенсионера, была подтверждена.
Произведя оплату, Генри дождался изготовления копии контракта, закатанного в неразрушимый пластик, получил сертификат на Вортулак-4. Вот и все.
Поднявшийся из-за стола "Базз" протянул руку.
--
Поздравляю, мистер Китченер! Не желаете ли заказать место на экспрессе? "Лунный свет" отправляется в пятьдесят шестой сектор в ближайший вторник!
--
Нет, спасибо, - отказался Генри. - У меня свой транспорт!
--
Что ж, - улыбнулся менеджер. - Тогда до свиданья!
--
Это навряд ли!...
Аэробус до космодрома "Ланкастер" взлетел полупустым. Работавшие на внутриконтинентальной "Скай дрим" стюардессы были выдержаны в консервативном ключе: две в первом классе под Рэю Каллас, четыре в экономическом под Мишель Бюйе. Фирменный стиль. Та, что приносила завтрак Китченеру, явно сэкономила на хирургии и теперь компенсировала излишний рост низкими каблуками. Бедняга. Зато натуралка. Впрочем, сейчас это слабое утешение - никаких преимуществ при трудоустройстве после принятия закона Харли-Вомака естественное происхождение уже не дает.
Громоздкий металлический ящик, с которым Генри не расставался все последние дни, пришлось сдать в багаж. Без особого аппетита поглощая сэндвич с тунцом и запивая его кофе, Китченер продолжал думать о грузе: не испортился ли термостат? не побились ли контейнеры? Производитель давал гарантию до давления в тысячу фунтов на квадратный дюйм, но как окажется на самом деле? Уж что-что, а качество работы грузчиков в портах ему хорошо известно. Сколько в свое время приходилось отправлять рекламаций, обнаружив в присланных ящиках мешанину из стекла и пластика вместо лабораторного оборудования!
Позади заплакал ребенок. Китченер испуганно оглянулся. Он совсем отвык от маленьких детей. Да их почти и не увидишь - кому охота возиться с грудными младенцами, подгузники менять, кашей кормить! Если уж очень хочется, можно подрощенного взять, пусть и натурала, но сразу лет пяти. В этом возрасте они самые милые, лепечут членораздельно, спят спокойно, маму-папу слушаются. Этот - через три ряда от него - тоже подрощенный. Сморщенная в гримасе мордашка в обрамлении белых кудряшек, глазки синие. Сразу видно - не натурал, по каталогу заказывали. Пока еще не поймешь, с какого именно образца, но уж очень смазливый!
Первое время по выходу на пенсию ошибался Китченер, клонов с натуралами путал. Здесь ведь в чем дело? Захотелось обычному человеку на образец походить, к примеру, на артиста известного, спортсмена, политика или писателя - нет проблем! Две недели в клинике (в крайнем случае, четыре, если на костях оперировать придется), и смотрись в зеркало, сравнивай с фотографией, ищи семь отличий от оригинала. Ты все равно натуралом остаешься, только правленым. Ну, а если не хочешь заморачиваться с женитьбой на натуралке с последующей ее правкой под Келли Родригес - копи деньги, покупай несколько клеток с ДНК исходника. Будет тебе клон Родригес, хоть и под другим именем. Хочешь - восемнадцати, хочешь - двадцати пяти лет по внешнему виду. Полгода подождешь, пока ее слегка подучат, да под твои привычки заточат - и забирай! Можешь жениться, можешь так жить. Ну, а не поживется или разонравится - развод по упрощенной процедуре, выплата компенсации, чемодан с вещами ей в зубы и вперед! Их до черта сейчас - свободных клонов. Многие из них, в свою очередь, и еще клонов заказывают, для супружества или замужества. А что? С работой и деньгами нормально, в гражданских и имущественных правах с натуралами их уравняли, так что живи, не хочу!
После завтрака Китченера начало клонить в сон. До "Ланкастера" из Нью-Филадельфии лететь полтора часа, но прежде, чем отдаться дремоте, он решил посетить туалет.
Идя по проходу, он старался не смотреть по сторонам. Игра в "угадайку" ему давно надоела, а неправленых натуралов почти не осталось. Тем не менее, на сидевшую в предпоследнем ряду Мэрилин Монро он непроизвольно взглянул - слишком уж явно сопровождали ее глаза движение Китченера по проходу. Она уже начала улыбаться, будто увидела старого знакомого, но Генри отвернул голову и миновал сидевшую с краю женщину. Он не знаком ни с кем на Регусе, и его здесь никто не знал. Всех его друзей можно было пересчитать по пальцам одной руки, и эти друзья сейчас заняты тяжелым трудом на шельфах Лючии.
Сделав в туалете свое дело, Генри вышел, но вынужден был остановиться, почувствовав на левой штанине хватку чужих пальцев.
--
В чем дело, мадам? - обернулся он.
Мэрилин Монро, улыбавшаяся ему снизу, смотрелась лет на пятьдесят. Впрочем, ей могло быть и сто пятьдесят - если не очень усердствовала с курсами омоложений. Вблизи у нее хорошо просматривались морщинки на нижних веках и над верхней губой. Настоящая Мэрилин, увидь она себя в таком возрасте, вряд ли изменила свое решение уйти из жизни заблаговременно.
--
Ты мне очень кого-то напоминаешь, красавчик!
Красавчик? Никто его так не называл, за исключением шлюх, работавших на осваиваемых планетах вахтовым способом. Да они так всех называли! Когда по двадцать человек в смену пропускать приходится, имена клиентов запоминать бессмысленно.
--
Вы меня с кем-то путаете, мадам! - ответил Китченер, пытаясь освободить одежду от захвата.
--
Нет, милый, шалишь! Взял за образец такого же старого актера? Пол Ньюмен - я не ошиблась?
Вряд ли даже в позапрошлом веке жил актер со сломанным, как у Китченера носом и с пятидюймовым рубцом на лбу, под которым керамическая пластина не давала мозгам вылезти наружу. После удара обломившимся крюком лебедки в лицо местные хирурги сделали все возможное в полевых условиях, но полностью внешность Генри восстановить не смогли. Да он и не жалел. Жив остался, в идиота не превратился, и на том спасибо!
--
Нет, мадам! - повторил Генри. - Вы меня явно с кем-то путаете!
--
Да брось!... - возмутилась "Мэрилин". - Я твой образец прекрасно помню!
--
Мадам! - наклонился к ней Китченер. - Если вы сейчас же не отпустите мои штаны, я вызову стюардессу и устрою грандиозный скандал!
Усаживаясь в кресло и успокаиваясь, Генри успел подумать: "Совсем сдурела, старая баба! Гормоны передозировала?" И еще: "Как там мой ящик?" А потом сразу провалился в сон.
Место для высадки он выбрал в глубине континента, подальше от морских побережий с их приливами, штормами и невесть какими гадами, скрывающимися в глубинах. Хватит ему всего этого, надоело. Возраст требует спокойствия и размеренности, скромного домашнего уюта.
Корабль он опустил на холме. Надежный "Вояджер А46", полушаровидной формы, с тесной двухместной каютой и вместительным грузовым отсеком. "Спейс майнз" списала его, как и самого Китченера, по выслуге лет, но посудина была еще крепкая. Денег, уплаченных за нее, Генри ни разу не пожалел - на его век ресурса тоннелизатора хватит, а о дочерях он подумает позже.
Дом он решил ставить на склоне, с видом на реку и луг перед ним. Пока тойотовские универсалы выгружали оборудование первой очереди, Китченер надумал прогуляться. Слева виднелся редкий лесок, туда он и направился.
В северном полушарии Вортулака-4 начиналась осень. Трава оставалась еще зеленой, но не было в ней уже яркости, кипения напоенных солнцем жизненных соков, стремления прорасти в завтрашний день, влекущий теплыми дождями, парной землей, щекотной возней насекомых. Генри сорвал по пути былинку, помял в пальцах, понюхал. От раздавленной травы пахло как должно было пахнуть от него самого - еще жизнью, но одновременно и тлением. Переходный возраст! - хмыкнул он. - Возраст перехода от жизни к смерти!
На плече елозила лямка прихваченного с корабля винчестера. Опасаться по большому счету здесь было нечего и некого, но жизнь приучила соблюдать не им установленные правила. Одно из них гласило: остался один - держи под рукой оружие. Этому закону ему еще долго следовать.
Лес выглядел пустым и просторным. Кустарников и молодой поросли оказалось мало, земля меж стволами стройных деревьев была присыпана смолистыми чешуйками. Китченер полюбопытствовал, зачерпнул рыхлую горсть, рассмотрел. Это кора осыпалась, почти сухая и источающая тонкий аромат канифоли. Так никого и не увидев, кроме нескольких пичужек серо-зеленой окраски, перепархивающих в кронах деревьев, Генри повернул назад.
По пути он распланировал свою деятельность на последующие несколько недель: дом, изгородь, вспашка под озимую рожь, пять-шесть аров под скороспелый картофель. Оставшегося до наступления холодов времени впритык, но должно хватить на получение скудного урожая. Сидеть до лета на диете из консервов и концентратов ему совершенно не хотелось.
Выгрузка оборудования была почти завершена, когда он поднялся на холм и вошел в "Вояджер". Достав металлический ящик, набрал на замке код и открыл крышку. Пять контейнеров, содержавших клетки с ДНК женщин. Всего пять. За все восемьдесят один год жизни - пять женщин, которых не смог забыть, и которые давным-давно забыли о его существовании.
Контейнер номер один - Оливия Маринелли. Девочка, в которую он был безумно и безнадежно влюблен с пятого по десятый класс школы. Копна жгуче-черных волос, которые даже издали выглядели проволочно-жесткими. Черные же глаза, соответствующая имени оливковая кожа. И несносный характер, заставлявший ее драться со сверстницами, вращаясь исключительно в мальчишеских компаниях. В которые он, Китченер, к сожалению, никогда не входил. Один-единственный раз Генри решился пригласить ее потанцевать, и что услышал в ответ? Рекомендацию не тратить на вечеринке времени, а отправляться домой, погонять шкурку! Он и ушел тогда, буквально вытолкнутый за дверь взрывом хохота.
Контейнер номер два - София Броуди. Эта училась в MIT на курс старше. Он два года следовал за ней тенью, подгонял расписание, чтобы одновременно оказываться в читальных залах, в кафе. Даже записался на непрофильный и неинтересный ему цикл по истории градостроения ради удовольствия видеть ее шею и затылок с места прямо за ней в аудиториях, где проходили семинары. Она была очень красива. Настолько, что легко конкурировала за мужчин не только с правлеными натуралками, но и с клонами. На последнем году обучения вышла замуж за архитектора "с именем", перевелась в Калифорнию. Он никогда ее больше не встречал.
Анита Войтовски. Она проходила практику на Модусе, когда Китченер, будучи молодым инженером, участвовал в предварительной оценке обнаруженных запасов нефти. В городке Пьюрус их легкие сборные домики стояли рядом. Сколько вечеров он простоял под ее окнами среди едва принявшихся на чужой земле молодых дубков, наблюдая ее профиль, склонившийся над бесчисленными страницами отчетов! У них завязалось нечто вроде дружбы (так он старался представить свои ухаживания), когда с неожиданным визитом объявился ее куратор, доцент Варшавского университета. Он же и жених, как вскоре выяснилось.
Маргарет Шнайдер. Хельга Лиланд. Этих ему не нужно вспоминать - они до сих пор перед глазами.
Китченер опустил крышку ящика, запер замок. Остается только дождаться завершения строительства дома и монтажа инкубатора. И еще принять решение - кто же из этих пятерых станет первой?
Сколько он не ждал осени - она наступила внезапно. Началась проливными дождями, шквалистыми ветрами, нараставшими к ночи и к утру совершенно стихавшими. Грязью началась, глинистыми ручьями, текущими по склону холма.
За дом Китченер был спокоен. Добротно был выстроен, на мощном фундаменте, за подпорной стеной, способной удержать и отвести тысячу тонн грунта, если бы тот, подмытый, вдруг вздумал сползти с холма. "Вояджер" он давно передвинул метров за четыреста, на подготовленную площадку. Стоять теперь старому летуну Бог знает сколько лет, так пусть уж стоит с комфортом!
Несмотря на погоду, ужинал Генри с удовольствием. Свежий, жаренный в кипящем масле картофель, пучок салата, стейк из алькапара, которого удалось подстрелить утром. Под мясо он и виски себе позволил. Немного, на палец всего налил: уж кому-кому, а ему отлично было известно, как быстро может спиться человек в одиночестве. Одиночества он не боялся. Только каждый вечер свет зажигал во всем доме. В каждой из почти пустых десяти комнат.
Стук в дверь он расслышал не сразу. Вода лилась с крыши, стучала в пластиковые оконные сливы. Да и он старался больше шуметь за едой - издаваемые им звуки служили лишним подтверждением реальности его существования. Поэтому и не сразу расслышал, когда в дверь постучали, а когда расслышал - не поверил.
Винчестер стоял прислоненным к столу - руку протяни. Он протянул, взял, взвел. Держа ствол на согнутом предплечье, бесшумно приблизился к двери. Стук повторился. Человеческий стук - четыре быстрых и сильных удара в запертую на задвижку дверь. Хорошая задвижка, сам делал. Из приотпущенной стали, чтоб гнулась, не ломалась.
--
Кто? - хрипло от непривычки говорить вслух спросил он, почти прижавшись губами к дверному полотну.
Голос как будто женский. Китченер левой рукой отбросил задвижку, быстро отшагнул назад, поднял винчестер.
Дверь открылась внутрь, обрушив в комнату плеск воды. На крыльце стояла невысокая фигура в блестящем черном дождевике, по колено заляпанном грязью. Капюшон был надвинут до самых бровей, мешая рассмотреть лицо гостьи. У ног ее стоял огромный чемодан, тоже весь в глинистых потеках.
--
Ты так всех дам встречаешь? А, Китченер? - напористый голос был ему как будто известен, но память напрочь отказывала в помощи.
Генри опустил винтовку.
--
Мы знакомы?
--
Знакомы-знакомы!... - передразнила его женщина. - Может, все-таки в дом меня впустишь?
--
Входите!
Китчинер стукнул прикладом винчестера об пол. Что он сейчас должен делать? Помочь раздеться? Взять чемодан?
Гостье не требовалось дальнейших приглашений. Отбросив капюшон на спину, она выправила полыхнувшие вечерним оранжевым солнцем волосы, рывком передвинула чемодан внутрь дома, попробовала пинком захлопнуть дверь. Естественно, не смогла - между ней и косяком осталась широкая щель. Вешать мокрый дождевик она тем более не собиралась. Расстегнула замки, сбросила его прямо на пол. Перешагнув бесформенную кучу, сняла сапоги, швырнула их один за другим сверху.
Китченер не проронил ни слова. Стоял поодаль в позиции "оружие, к ноге!", пытаясь собраться с мыслями. Кто эта женщина? Как она оказалась на Вортулаке-4? Что ей вообще здесь нужно, на этой окраинной планете? Откуда она его знает, наконец?
Оставшись в изрядно помятом брючном костюме, гостья решительно направилась к столу. По пути она настороженно заглядывала в смежные комнаты, на лестницу, ведущую наверх. Как будто что-то искала. Что?
Китченер, стараясь не наступить в натекшую с одежды непрошенной гостьи грязную лужу, плотно закрыл дверь, задвинул щеколду. Стало тихо, но только до тех пор, пока женщина с грохотом не выдвинула стул. Она по-хозяйски на него села, с вызовом взглянула Китченеру в глаза, пробарабанила по столешнице ногтями.
--
Ну? - спросила она.
--
Что, ну? - ответил вопросом на вопрос Генри.
--
Ну и где она - я? Может, все-таки познакомишь?
--
Кто она - вы? - растерялся хозяин. - С кем я вас должен познакомить?
--
Да ты совсем дурак, Китченер? Не узнал меня что ли?
Генри присмотрелся внимательней. Нет, не узнает! Подошел к столу ближе, по пути поставив винчестер на предохранитель и сунув его в кресло. Начал рассматривать откровенно подставленное ему женское лицо.
Матовая, гладкая, но уже со следами увядания кожа. Пухлые губы, насмешливо изогнутые брови, ямочка на подбородке... Черт! Глаза были полуприкрыты веками, а шапка оранжевых волос совсем сбивала с толку!
--
Китченер! - женщина заговорила, глядя на него сквозь ресницы и будто готовясь принять лицом поцелуи. - А если я тебе еще раз посоветую шкурку погонять? Узнаешь?
--
Оливия?
Его будто под коленки ударили. Ноги отказались держать, подкосились. Генри едва успел нащупать спинку стула, опуститься на него.
--
Оливия? - уже прошептал он.
--
Ха! Узнал-таки, старый ты хрен! Так я и думала, что уж этот пароль ты на всю жизнь запомнишь!
В голове у него творилось черт знает что. Полный сумбур. Здесь, рядом с ним - настоящая Оливия Маринелли! Девочка, которую он не видел... Сколько же? Шестьдесят? Нет, шестьдесят пять лет! Конечно, она изменилась - другие волосы, цвет кожи, не такая тонкая талия, ноги располнели. Но это она!
--
Как ты меня нашла?
--
Ха! Если знаешь, кого искать - найдешь!
--
Зачем?
Она посмотрела на него с удивлением.
--
Ты совсем баб не понимаешь?
--
Ну...
--
Интересно! Вот если бы ты сидел у себя дома, да и получил сообщение, что один из твоих образцов ДНК приобретен частным лицом! Что, не подскочил бы с места? Не заинтересовался, кому ты вдруг понадобился? Ты ведь не кинозвезда какая-нибудь, не балерина! Самый разобычнейший человек! А ведь немалые кто-то деньги заплатил за право произвести твою копию!
--
...Спасибо, кстати, за деньги! - добавила она, переведя дыхание. - Очень они своевременно пришли! Меня уж из квартиры хотели гнать, да и жрать приходилось одни макароны. А тут - ба-бах! Сотня тысяч, как с куста! Я месяц одно шампанское пила, нервы восстанавливала! У тебя нет, кстати, чем горло промочить? Замерзла, как собака, пока до твоей хибары дотащилась!
Генри бросился доставать упрятанную в шкаф бутылку, искать второй стакан. Налил Оливии, себе чуть капнул. Снова сел напротив гостьи.
--
Да ты рассказывай, рассказывай!
--
А что рассказывать? Сделала запрос в центр, продавший материал, те раскрыли фирму-приобретателя. Обратилась в нее - назвали твою фамилию. Пробила ее через информаторий, получила биографию Генри Китченера. А в ней все: где родился, где учился, фотография, послужной список. Остальное - дело техники! Тем более, деньги есть! - добавила, подумав.
--
И что? - нетерпеливо спросил Китченер.
--
Что? Дай, думаю, посмотрю на свою близняшку! Вспомню хоть, какая я была в молодости! Сладкая? А, Китченер? Ну, давай, зови ее, хватит шифроваться!
--
Пошли! - поднялся Генри. - Пошли покажу!
Оливия залпом допила виски, ладонью вытерла губы.
--
А пойдем!
Инкубатор он установил в подвале. Овальная стальная дверь, похожая на корабельную, облитые белым пластиком пол, потолок и стены.
--
Что у тебя здесь? Операционная?
Китченер подвел женщину к ванне. В ней, под выпуклым армированным стеклом, в мутном опалесцирующем растворе плавал младенец. Пуповина соединяла его с плацентарной помпой, было видно, как по артерии прокатывалась пульсовая волна.
--
Что это? - вскрикнула Оливия.
--
Что? Восьмимесячная Оливия Маринелли!
--
Так ты сам что ли?
--
А зачем мне другие? - скривился Китченер.
--
И воспитывать сам?
--
Думаешь, я не смогу воспитать ребенка?
Оливия обернулась, ухватила его за ворот, встряхнула. Силы в ее руках было хоть отбавляй.
--
Ты еще больший идиот, Китченер, чем я думала!
--
Какой уж есть!
Таймер на встроенном в инкубатор дисплее отсчитывал оставшееся до завершения процесса время: 183 дня, 12 часов, 16 минут. Секунды менялись в такт биению сердца Китченера.
Уже в гостиной Оливия спросила.
--
Ты не будешь возражать, если я поживу у тебя чуток?
--
Зачем?
--
Как-то не хочется, чтобы мое второе "Я" воспитывали без меня! Если уж ты хотел копию, так пусть и характером она будет Маринелли, а не Китченер!
Это было не совсем то, чего желал Генри. Но и прогнать женщину, чей клон сейчас созревал в ванне инкубатора, он не мог. Сейчас, во всяком случае.
--
Хорошо. Оставайся. Места в доме хватит!
Вечером, когда на сон грядущий Генри в двадцатый, наверное, раз перечитывал потрепанный томик Слесарева, к нему в спальню вошла Оливия.
--
Да? - поднял он глаза на женщину в ночной рубашке.
--
Знаешь, Китченер, если уж у нас планируется совместный ребенок, то неплохо бы нам узнать друг о друге чуть побольше!
--
Согласен! - ответил Генри, кладя книгу. - И что ты предлагаешь?
Оливия подошла к кровати, откинула с краю одеяло.
--
Подвинься! - сказала она. - И свет выключи, а то я сегодня не в форме!...
Через десять минут, когда Генри перевернулся на спину, чувствуя, как с каждым суматошным ударом сердце постепенно возвращается на свое привычное место в груди, Оливия спросила.
--
Ну как?
--
Не знаю... Пока не знаю! - поправился он.
--
Это бывает! - успокоила Оливия. - Я, Китченер, пять раз замужем побывала, да и так... старалась себе ни в чем не отказывать. Уж я-то помню, как оно бывает в первый раз! Подожди... Притерпимся, приработаемся... Будем как поршень с цилиндром в новом моторе... Я тебе обещаю!
--
Дай-то Бог! - ответил Генри.
Нет, она не была той Оливией, что помнилась Китченеру. Она изменилась даже больше, чем это можно было предположить по внешнему виду. Ее груди стали большими и тяжелыми, сохранив невинные соски размером с вишневую косточку. И еще она стала очень, очень горячей. И буквально истекала влагой, смущающей Генри бесстыдным хлюпаньем. Саму же Оливию, казалось, это еще больше заводило.
Кровь постепенно замедляла безумный бег в его сосудах. Голова стала невесомой, мысли качались прозрачным маятником: влево, вправо... поршень, цилиндр... поршень, цилиндр...
--
Ты сколько раз омолаживался? - спросила Оливия.
--
Дважды. Второй раз уже не хотел, только чтоб до пенсии дотянуть. А ты?
--
Я тоже. Ну, еще по мелочи там. Зубы подсаживала, вены на ногах кое-где заменила... А нос почему не поправил?
--
Сначала было негде, потом некогда, а позже я уж деньги начал копить...
--
Ну и зря! Не разорился бы! Мой-то, второй, боксер был, так ему пришлось вообще целиком нос подсаживать!
--
И как?
--
Да как... Через месяц вышел в ринг - опять в кашу!...
Помолчали, глядя в невидимый потолок.
--
Может, еще попытку? - спросила Оливия, поняв, что он не спит.
--
Как хочешь...
--
Тогда сыграем! - села в постели женщина. - Только, чур, теперь я карты сдавать буду, а ты только следи, чтоб не смухлевала!
Нет, шулером в этой области она точно не была.
Ранним зимним утром (снег успел пролежать лишь несколько дней), Китченер услышал шаги на крыльце и новый стук в дверь. Оливия была на кухне. Генри четко различал, как она стучит ножом по доске, нарезая хлеб для гренок. Недоумевая, он встал из кресла, пошел открывать.
Эту женщину он узнал сразу, достаточно было лишь увидеть ее глаза.
--
Генри?
--
София?
Они все еще стояли друг напротив друга, Китченер - растерявшись, а София - не решаясь перешагнуть порог, когда подала голос Оливия.
--
Ну, и что застряли в дверях? Твоей Снежной Королеве в соболях, может, и не холодно, а у меня ноги голые!
Через пять минут, отпаиваясь горячим чаем, София рассказала им свою историю. Все у нее оказалось в жизни просто. Просто вышла замуж за известного и богатого архитектора. Просто прожила с ним почти тридцать лет, родив двух сыновей. Просто похоронила мужа ("Он сразу был меня намного старше, ему уже под сотню было, когда я за него выходила!" - виновато пояснила она). Уж совсем просто унаследовала почти все состояние супруга, поделившись лишь с детьми Франциска от первых трех браков, управляла собственной дизайнерской студией, путешествовала, знакомилась и быстро расходилась с мужчинами, встречающимися на жизненном пути. А потом - неожиданное известие из Центра хранения биоматериалов. "Сам понимаешь, Генри, я не могла тебя не вспомнить! Парня, который собачьим хвостиком таскался за мной три институтских года..." "Два!" - автоматически поправил Китченер. "Три! - повторила София. - Ты все успел позабыть! Ведь это началось с рождественской вечеринки, еще на первом курсе! Да, какая теперь разница! Ну, вот я и подумала - а вдруг все еще можно начать сначала, переиграть? Свернула дела, погрузилась в "Кузнечика" и прыгнула до Вортулака-4... Выходит, зря!" - добавила она после короткой паузы, пожав плечами.
Оливия, скептически улыбавшаяся в начале рассказа и переставшая это делать в конце, встрепенулась. Убрала из-под щеки правую ладонь, прихлопнула ею по столешнице.
--
Эй! Ты мне истерик не устраивай! Ясное дело, что Генри уже занят, но это еще не повод, чтобы через час - задницу в горсть, и назад на Землю! Отдохни с дороги, пообедай, поужинай, переночуй!... Да! - тут она спохватилась и толкнула Китченера в плечо. - Что это она за историю рассказывает про свой материал? Ты что, и у нее купил?
--
Да, - признался Генри.
--
Ой, й-о-о! - схватилась за голову Оливия. - Ну, скажи хоть, что только у нас двоих!
--
Есть еще три женщины... - не стал отпираться Китченер.
--
Все! - Оливия вскочила, отшвырнув стул. - На хрен мне такая жизнь! Я думала, ты нормальный человек, а оказался - идиот идиотом. - Она уже бежала по лестнице на второй этаж - только икры сверкали. - Да тут они все понаедут! Здесь не жизнь, здесь термитник вместо дома будет!
Китченеру было нечего возразить. Он не ожидал, что его разыщет Оливия, но за прошедшие недели привык к ней, приспособился. Иногда даже странным казалось - как он мог полвека с лишним спать один, есть один, жить один. Но это - Оливия. Ее характер он уже начал понимать. А вот прилет Софии...
Когда Оливия появилась на втором этаже, волоча по полу дождевик с чемоданом, поднялась и София.
--
Перестаньте, прошу вас! Я немедленно улетаю!
--
Ага! И меня прихватишь!
Оливия с грохотом потащила чемодан по ступеням.
--
Да! - стукнул кулаком по столу Китченер. - Все проваливайте! Обе! Валите отсюда к чертям собачьим! Без вас жил, и дальше жить буду! И дочек сам на ноги поставлю, и воспитаю их нормально, без бабских соплей!
Оливия опустилась еще на несколько ступеней, потом остановилась, села.
--
Мать твою! - высказалась она.
София с недоумением посмотрела на Китченера.
--
Что еще за дочери?
--
А ты думала, я сотнями тысяч в качестве открыток поздравительных раскидываюсь? Здравствуйте, мол, дорогие женщины! Вы меня не помните, но я-то вас не забыл! Не желаете ли, получив деньги на проезд, навестить меня, сирого да убогого в скромной моей хижине на Богом забытом Вортулаке-4? Так что ли, ты меня поняла?
--
Он их всех вырастить хочет! - откомментировала с лестницы Оливия его взрыв. - Всех пятерых! Моя копия уже к весне подрастет, потом твою, видимо, запустит...
--
Тогда так! - ответила София, сразу приняв решение. - Я никуда отсюда не уеду!
Генри не смотрел на нее. Он рассматривал собственную руку, лежавшую на столе. Пристально рассматривал, будто видел в первый раз.
--
Пошли! - встала со ступеньки Оливия. - Пошли, Королева, я тебе комнату покажу!
Постепенно все снова вошло в привычное русло. Почти в прежнее, если забыть о периодически вспыхивающих конфликтах между женщинами.
Хозяйкой дома София так и не стала, осталась то ли на положении почетной гостьи, то ли младшей родственницы. К кухне Оливия ее не подпускала, называя королевой, белоручкой и маминой дочкой. Раз в неделю происходила стандартная сцена.
"Эй, Королева! - кричала Оливия, стоя на пороге ванной и уперев руки в бока. - Ты когда научишься за собой волосы убирать? Опять после тебя вода не уходит! Здесь у нас служанок нету!"
"Иду, Ола! - кричала София сверху, и через мгновение выскакивала из комнаты, вытирая руки. - Прости, совсем забыла, задумалась!"
"Небось, в сортире тоже много думаешь, да смывать не забываешь!" - классически забивала второй шар Оливия.
"Сейчас уберу, не кричи так, пожалуйста!"
Дождавшись, пока София почти спустится на первый этаж, начавшая перепалку Оливия с презрением ее приканчивала.
"Расслабься! Сама давно прочистила! Ждать тебя, что ли, целый день!"
И отправлялась мыться, перекинув полотенце через плечо.
Через пару недель ничегонеделанья София и себе нашла занятие по душе. Она откопала из-под снега обрезки досок, оставшиеся после строительства дома, долго ахала от мелкослойной текстуры дерева и, наконец, унесла один из обрезков к себе в комнату. Дней десять или двенадцать она появлялась только к столу, уклоняясь от расспросов. Оливии очень бы хотелось попасть в ее спальню, удовлетворив свое любопытство, но ключи от комнат дома были в единственном экземпляре, а за своим ключом София следила.
Наконец, дождавшись, когда Генри с Оливией соберутся к обеду, она торжественно спустилась, неся в руках нечто вроде коробки, завернутой в полотенце.
--
Ну-ну! - с ядом в голосе произнесла Оливия, когда София приблизилась. -Демонстрируй!
Это оказалось панно (или барельеф? - Китченер не разбирался в таких вопросах), вырезанное по дереву. Выпуклые фигуры изображали мохноногого бога Пана, восседающего на пне и играющего на свирели, и двух дриад, танцующих перед ним. Оформлено было так, что казалось: ты подглядываешь за ними сквозь раздвинутые, выступившие на первый план, ветви деревьев. Пан имел лицо Генри - даже изогнутый рубец на лбу просматривался, а дриады были точными изображениями самой Софии, высокой и тонкорукой, и Оливии, с пышной грудью и шапкой волос на голове. Резьба была удивительной чистоты - так и хотелось прикоснуться к листьям, погладить гладкие животы и груди дриад.
--
Ну, де-евка... - протянула Оливия. - Ты даешь!
--
И чем ты работала? - спросил Генри и не выдержал, провел кончиком пальца по одной из фигур.
--
Пилочкой для ногтей, - ответила София. Встретив недоумевающий взгляд Китченера, пояснила. - Там сталь хорошая, заточку долго держит!
Конечно, он изготовил ей инструменты. На следующий день прямо и взялся: полдюжины желобоватых стамесок разных диаметров, ножи прямые и косые, ложки с острыми краями для выборки полостей. И Оливия с тех пор смягчилась к художнице. Сцены с ванной продолжали исполняться - они стали своеобразной традицией - но заканчивались раньше. Теперь Софии предлагалось "расслабиться" еще на верхней ступеньке, без обязательного раньше спуска на первый этаж.
Еще через две или три недели (морозы стояли в ту пору страшенные, и Китченер скорее беспокоился, не вымерзнет ли рожь, чем следил за поведением женщин), на Оливию напала хандра. Сначала он списал ее на обычные женские проблемы, потом пытался разговорить ее, потом счел за лучшее попросту не раздражать.
Однажды, придя поздно вечером к нему в спальню, она не стала раздеваться и остановила жестом Генри, уже потянувшегося к выключателю лампы.
--
Не нужно. Я поговорить.
--
Садись! - он хлопнул по одеялу рядом с собой. - Говори.
Она присела.
--
Слушай, Китченер, давай серьезно! Тебе вопросов я задавать не буду, за исключением одного, но ты уж мне на него ответь сразу и честно. Идет?
Он кивнул.
--
Расскажу о себе. Китченер, я, конечно, полная дура. Дурой я была, дурой и осталась!
Генри шевельнулся, желая прервать Оливию, но та махнула рукой.
--
Не перебивай! Дурой я была, потому что пять раз выходила замуж за разных козлов: мошенников, хамов, слюнтяев, садистов, лгунов. И дурой осталась, потому что осталась жить с тобой! Я тебя не люблю, потому что тебя не за что любить! Ты - сплошные "не": не урод, не дурак, не пьяница, не лентяй, не свинья. Женщины так не могут, когда любить не за что! Не знаю, что в тебе нашла наша Королева, но я без тебя запросто смогу обойтись! Отпусти меня, Китченер, а?
--
Что тебе нужно? - сдерживая себя, спросил Китченер. - Чтобы я тебе "вольную" выписал, или на словах достаточно? Или, может, до Фелиции еще подбросить? Так собирай вещи, завтра вылетаем!
Отчего-то сердце у него вдруг заболело. Запекло в груди, заныло. И под ложечкой тоже, даже сильнее.
--
Не понял ты! Я вам с Софией сейчас - кость в горле, третий лишний! Смотри, как омолодилась она, изнутри светится! Ведь у меня, если б не краска... - она рванула себя за оранжевые волосы, - ...полбашки седых волос бы было! И Оливия моя вам без надобности - своего ребенка хоть завтра сострогаете. Родной будет ребенок, не копия пробирочная!
--
Чего хочешь-то? Несешь, что попадя, а что - не разумею!
--
Отдай мне Оливию! Как родится, отдай и отвези до ближайшего места, где люди живут! Деньги у меня есть, а хочешь - отдам все что осталось, коли я девочку заберу. А? Договоримся, Китченер?
Отдать Оливию? Довериться сидевшей перед ним женщине? И что тогда из этого ребенка получится? Точная копия матери, умеющая драться и приспосабливаться, унижать самой и терпеть унижения от других? Любящая мужчин, склонных к бессмысленному риску, насилию, существующих одним днем и от того непрерывно проигрывающих не только свою, но и ее жизнь? Отпустить ее в большой мир, где она очень скоро поймет свою ущербность, потому что любой натурал, как бы ни был он хорошо поправлен - всего лишь имитация, даже не копия.
--
Нет! - ответил Генри. - Я тебя сюда не звал - ты приехала сама. Хочешь убраться - скатертью дорога! Оливия родится и будет жить здесь, со мной, как и остальные. Все! Иди!
Дверью, выходя, она хлопнула так, что Китченеру показалось - стекла вылетят. Обошлось.
Он потом еще долго думал, лежа в постели. Как же все так вышло? Как сложилась эта ситуация, когда первоначальный, годами выношенный и всесторонне обдуманный план рухнул, и ему пришлось все переигрывать на ходу? Перестраиваться?
Ведь все предполагалось сделать иначе! Первый клон, Оливия Маринелли, подрощенный до двенадцати лет, им и только им обученный и воспитанный, должен был стать его женой. Единственной на всю оставшуюся жизнь. Он выбрал Оливию, потому что хорошо ее помнил в этом возрасте: сильную и самостоятельную, решительную и смелую до безрассудства, резкую. Он посчитал, что именно такая жена ему понадобится для выживания на Вортулаке-4, для воспитания четырех дочерей. Конечно, у них могли быть и собственные дети, но вероятность этого была не слишком велика: клоны почти в половине случаев оказывались бесплодными. Он не хотел рисковать, он хотел во второй, свободной половине жизни быть мужем преданной ему жены, отцом большого семейства. Он видел в своих фантазиях именно такую картину, похожую на старинные фотографии: он, Китченер, в кресле посреди большого фруктового сада, рядом, положив руку ему на плечо, его молодая жена, перед ними четыре дочери-погодки, все разные, но все любимые. И все развалилось буквально в несколько месяцев.
Когда появилась Оливия, это еще не было катастрофой. Да, ее характер был совсем не таким, какой он хотел бы видеть у жены. Она оказалась женщиной слишком опытной, со своими привычками, пристрастиями, желаниями.
Ведь еще и поэтому натуралы проигрывают клонам - они требуют считать их самостоятельными, учитывать их интересы. Клоны же, во всяком случае, в первые годы существования, остаются послушными, привязанными к их (не владельцу, нет, этот термин по отношению к клонам запрещен) опекуну. Он для них мать и отец, супруг и босс в одном лице. Они вынуждены лепить с опекуна самих себя, формировать характер под его привычки, и далеко не сразу обретают возможность независимого суждения о мире.
Настоящая Оливия не была катастрофой. Генри принял ее как новый факт своей жизни, и если не влюбился в нее, то увлекся. Она была хороша. Во всех смыслах, а в постели так и вовсе превышала своим предложением его потребности. Она внесла свежую струю в его размеренное существование, хоть иной раз эта струя била по мозгам, не слабее нашатырного спирта. После ее появления он принял простое решение: было запланировано четыре дочери, будет пять. Ну а что одна из дочерей будет очень похожа на мать - так это и к лучшему!
Но прилет Софии... Генри и сам не был слеп. Сколь ни удивительно, но, похоже, только что хлопнувшая дверью женщина была права. София розовела в его присутствии, нервничала, несколько раз, неожиданно для нее обернувшись, он перехватывал устремленный на него взгляд. На него, Генри Китченера, мужчину изрядно потрепанного нелегкой кочевой жизнью геолога, и в молодости не отличавшегося красотой, а после травмы и вовсе почти урода! Нет, это слишком неправдоподобно! - подумал он. - Богатой вдове просто захотелось поразвлечься, хлебнуть романтики неосвоенных планет, пополнить альковную коллекцию, переспав с покрытым шрамами пионером!
Он выключил свет и повернулся к окну. Выхода из своего положения он не видел, следовательно, и голову ломать не нужно. Жизнь сама расставит все на свои места.
В коридоре послышались неразборчивые голоса. Оливия постепенно повышала голос, сама себя взвинчивая. София отвечала тише. Зазвучали приближающиеся шаги. Шли обе.
Черт побери! Генри снова пришлось сесть в кровати, зажечь свет. День скандалов еще не кончился? Концерт будет продолжен расширенным составом труппы?
Он поленился встать, закрыть дверь на замок после демонстрации Оливии, поэтому она распахнулась настежь от первого же толчка.
--
Заходи! - скомандовала в коридоре Оливия.
В комнату вошла - почти влетела - София в одной пижаме. У нее еще плечо, за которое ее схватили, вталкивая, не успело опуститься, как следом в дверях появилась Оливия. В руках у нее был винчестер.
--
Что за... - начал Китченер, но Оливия не дала ему договорить.
--
Пасть закрой!
Она дернула в его сторону стволом, и он начал мучительно соображать: разрядил он ружье после последней охотничьей вылазки или нет? И не могла ли Оливия самостоятельно его зарядить, попросту взяв патроны из кухонного шкафа? В том, что она могла обращаться с оружием, сомневаться не приходилось.
--
Вот что, голубки! Вы мне окончательно надоели своими перемигиваниями за моей спиной. Хотите потрахаться - трахайтесь сколько влезет, я разрешаю! И не делай такие круглые глаза, Китченер, тебе не идет!
--
Оливия, - как можно более спокойно заговорил Генри, оставаясь сидеть неподвижно с натянутым по пояс одеялом. - Ты делаешь огромную ошибку!
Женщина не слушала его. Она даже к нему не повернулась. Толкнув Софию стволом к кровати, она скомандовала.
--
Забирайся к нему!
--
Оливия! - рявкнул Китченер.
--
Еще раз на меня заорешь, я тебе мозги вышибу! - ствол снова глядел в его сторону. - Никакая керамическая броня не поможет!
София подошла к краю кровати, опустилась.
--
Под одеяло лезь! Живо!
Софии пришлось подчиниться.
--
Вот так! - Оливия опустила ружье. - На этом я вас покину, потому что предстоящая вам работа вряд ли удастся, пока я в задницу стволом тычу! Но дверь я закрою снаружи... - она вытащила из замка ключ и теперь держала его в руке, - сама буду неподалеку, и если через полчаса не услышу знакомых звуков твоей кровати, Китченер, то начну стрелять через дверь. Как ты думаешь, Генри, смогу я попасть в кого-нибудь хотя бы с полсотни попыток? А? Что молчишь?
--
Иди отсюда, Оливия!
Дверь снова грохнула. Снаружи и вправду повернулся ключ. Шаги начали было удаляться, но тут же стихли. Об пол стукнул приклад, скрипнули половицы.
--
Она не будет стрелять, - прошептала София.
--
Хотелось бы верить! - вздохнул Китченер.
Голова шла кругом. Он опустился на подушку и погасил лампу. Бежать из собственного дома он не собирался, да и незачем это делать. Оливия разыгрывала сумасшедшую, так пусть себе тешится! Правда, здесь некому оценить ее остроумие, умение выставить человека на посмешище. От него она ничего не добьется. Прошло то время.
София ощупью отыскала его руку, сжала. Он накрыл ее кисть своей: "Успокойся! Спи!"
Из лесу он возвращался мимо корабельной площадки. О бедро колотились подвешенные за задние лапы подстреленные длиннозубы - на вечер Генри планировал жаркое. Было еще не поздно, сумерки подкрадывались, но еще не засинели, только снег утратил свою яркость под блекнущим небом.
Идти было маятно: снег за оттепельный день напитался влагой и еще не подмерз, липнул к лыжам. Приходилось не скользить, а ступать по лыжне, каждый раз вырывая из нее тяжелые снежные ошметки.
Площадка давно была у него перед глазами. И за километр он ее видел, и с трехсот шагов. Дом хорошо различался - свет в окнах горел на первом этаже, там где кухня с гостиной. Но отпечаток посадки пассажирского лифта он заметил, только чуть не войдя на него, следуя по лыжне. Типичный круглый отпечаток, протаявший до земли. Совсем рядом с "Кузнечиком" Софии, еще удерживавшим снежный намет с северной стороны.
С площадки шло две цепочки следов. Тот и другой вдоль его утренней лыжни, но обувь была разная, хотя и почти одного - маленького - размера.
Две женщины. Еще две женщины. Сразу две женщины. Кто из трех оставшихся? Неужели, Оливия была права с самого начала, и он своими поисками центров, где хранился биоматериал выбранных им людей, приобретением его за немалые (очень немалые!) деньги, заставил их себя искать? Они что, действительно, так близко к сердцу восприняли посторонний к себе интерес?
Лыжи он снял перед домом и оставил их снаружи, прислонив к стене. Никуда они не денутся - дегтярный запах пропитки отпугивает даже длиннозубов. На крыльце нетерпеливо потопал ногами, сбивая с сапог и штанин ледяную коросту. Ему открыли раньше, чем он успел постучать. Услышали.
Их действительно было двое: коротко постриженная женщина с очень характерным, тонким и горбатым носом, и с нею мальчик лет четырнадцати, очень на нее похожий.
--
Шнайдер? Маргарет? - спросил он с крепнувшей уверенностью.
Женщина, держа мальчика за плечо, поступила странно - мотнула головой отрицательно, потом сразу положительно.
На Китченера смотрели все. Оливия - справа, сцепив руки под изрядно уже округлившимся животом, София - слева, из кресла, где сидела с Кэти на коленях. Девочка только начала ходить и произносить отдельные слова. Она тоже смотрела - маленькая копия Оливии. Они смотрели, а он не знал что делать.
--
Гертруда Тишер! - представилась женщина с мальчиком. - Тишер я по бывшему мужу, в девичестве - Шнайдер. Маргарет - моя старшая сестра, а это ее сын - Дитрих.
Генри нерешительно приблизился, протянул руку.
--
Китченер. Генри Китченер. Рад видеть вас!
Ладонь Гертруды оказалась маленькой и очень сухой. Будто прикоснулся к шершавому листу старой бумаги.
--
Дитрих! - по-взрослому представился мальчик.
Ростом он был чуть ниже тети и вблизи еще сильнее походил на мать. Разве что нос был короче.