Смоленский Дмитрий. Дети Шолома. 0-4

Дети Шолома

Глава 0.

Пространство в пяти астрономических единицах от звезды Шива - желтого карлика массой в 1,27 солнечной - беззвучно всколыхнулось. Гравитационный удар разметал единичные атомы и молекулы водорода, еще более редкие пылевые частицы, на тысячные доли секунды искривил градиенты магнитных полей. Затем полыхнули фотонные сбросы - УДК "Миссисипи" вывалился над плоскостью эклиптики, лишь на мгновенье опередив следовавшие в отдалении мониторы "Гомати" и "Пара Чу".

Корабли возникли мертвыми, подобные железоникелевым астероидам, расходящимся от удара по касательной: "Гомати" скатывался влево и вниз от десантного корабля, "Миссисипи" скользил параллельно эклиптике, "Пара Чу" уходил вверх и вправо, все сильнее замедляясь и отставая. За их металлокерамической броней ни одна электрическая цепь не находилась под напряжением, ни один электронный прибор не действовал, лишь разнесенные в десяток мест механические хронометры словно ничего и не заметили. Взведенные пружины толкали балансиры, импульсные камни били по рожкам анкерных вилок, зубья поднимались и опускались, освобождая и вновь останавливая ход анкерных колес, вращались шестерни.

Две секунды. Три. Четыре. Пять.

Первый крошечный рычажок отпустился, сдвинув замыкатель. Ток аккумуляторной батареи был подан на блок питания периферийного процессора - бесшумно закрутился вентилятор, мигнули светодиоды, началась загрузка стартовой программы. Опускались и поднимались другие рычажки, оживали спящие батареи, вновь приступали к работе не успевшие остыть за десять секунд небытия и сто шестьдесят преодоленных парсеков многократно дублированные вычислительные узлы. Они бегло тестировали сами себя, проверяли списки активных входящих и исходящих связей, запрашивали параметры и отдавали команды. Корабли оживали изнутри: по сегментам, по уровням подчиненности систем - снизу вверх, от простого к сложному, от менее ценного к критически важному, и каждый следующий в иерархии узел обобщал перечень найденных ошибок и нестыковок, запуская процедуры косвенных проверок, калибровок и сопряжений с партнерскими системами.

Задвигались стержни замедлителей, выползая из активной зоны стартового реактора, потекли голубые цифры показателей мощности, меняясь в пятом знаке после нуля, в четвертом, во втором, в первом... На пятидесяти процентах запустились воздушные и жидкостные компрессоры, заработали отопители и охладители, на твердой "единице" были пущены системы искусственной гравитации вдоль главных осей и начата реанимация экипажей.

А вновь прозревшие корабельные навигационные модули приступили к определению пространственных координат, расчету и корректировке взаимного положения, прокладке оптимального курса к четвертой планете. В полетном задании она значилась как Кварта Шивы и у первооткрывателей с самого начала не вызывала положительных эмоций.

Технология постджамперной реанимации отрабатывалась десятилетиями и была давно автоматизирована. Случались осложнения - одно на сотню, обнаруживались негативные последствия для здоровья - у девяти из десяти, но иных способов выдержать пространственно-временной пробой, кроме как в состоянии управляемой клинической смерти пока не существовало. Что-то там происходило с электромагнитными полями в условиях гравитационного схлопывания - спектральный сдвиг наподобие допплеровского, но с обратным знаком, или нечто похуже, - физики пока в тонкостях не разобрались, однако ни работающие приборы, ни живые организмы мгновенных перемещений не выдерживали. Хоть на мегаметр (минимально возможное расстояние пробоя), хоть на сто - результаты одинаковы: тонкая электроника превращалась в хлам, грубая электрика столь же грубо сгорала, биологические объекты чуть сложнее вирусов разрушались на глазах, словно были подвергнуты мощной нейтронной обработке.

А вот обесточенные приборы выдерживали. И замороженные лягушки с тритонами после "пересылки" и последующего оттаивания вели себя как ни в чем ни бывало, хоть было очевидно, что на некотором минимальном уровне обменные процессы в их телах продолжались. Но отработка технологии плавного охлаждения до точки кристаллизации воды (и даже за нее) высших теплокровных, к которым относится человек, с поисками эффективных клеточных криопротекторов, антигипоксантов и реологических средств - все это тянулось годами, поглощая труд десятков тысяч теоретиков и экспериментаторов, не говоря уж о совершенно невероятных капиталовложениях. Иного пути в тот момент не было, ибо отправка сколь угодно совершенных кораблей-автоматов в "пробой" всегда оказывалась экспедицией в один конец - ни один из них самостоятельно не возвращался.

Глава 1.

18 апреля 2235 года,

примерно 160 парсеков от Солнечной системы,

борт универсального десантного корабля "Миссисипи"

Контр-адмирал Роберт Шевчик оживлялся шестым.

Расписание реанимации на всех кораблях составлялось однотипно, начинаясь и заканчиваясь людьми, разбирающимися как в их устройствах, так и в управлении. Первым на "Миссисипи" шел старший помощник капитана, за ним - главный механик, потом значился второй техник, четвертым - начмед. А Шевчик входил в среднюю экипажную группу, в список лиц на должностях нужных, но не критически важных. И обижаться тут не на что: кто такой, в самом деле, контр-адмирал? Всего лишь назначенный сверху военный чиновник, ответственный за координацию действий корабельной группы в процессе выполнения поставленной задачи. Не будет его - полномочия автоматически будут возложены на следующего старшего по званию офицера. Мир не перевернется, шансы на успех уменьшатся лишь на считанные проценты.

Просыпаться было много приятней, нежели засыпать. Задолго до того, как в мозгу ворохнулась первая додуманная до конца, здравая мысль "что со мной", задолго до того, как группы нейронов начинали обмениваться хаотичными сигналами, вызывающими смутные образы и прерывистые неидентифицируемые звуки, - задолго до всего этого уже можно было наслаждаться ощущением покоя и тепла, нежности окружающего пространства и скольжения в нем с легким одновременным вращением. Медики могли сколько угодно комментировать испытанные оживленными чувства, пересыпая речи терминами типа "перцептивная дезориентация", "посттерминальная эйфория" и даже "ложнопренатальная память" - все это было не о том. Шевчику последние секунды перед возвращением сознания напоминали лишь две вещи: ночной затяжной прыжок тысяч с полутора - когда теплый воздух, пахнущий одновременно морем и лесом, давит в лицо, и не видно ни верха ни низа, и только ждешь срабатывания антигравов и не хочешь этого, потому что свобода сразу закончится и начнется работа по организации приземления. И еще это было похоже на предпоследние мгновенья соития с женщиной - те самые, в которые уже очевидна близость победы, но ее не хочется, поскольку истинное наслаждение в ее приближении, в чувстве накатывающего счастья, а вовсе не в финале, за которым сразу следует опустошение.

Где я? - успел подумать Роберт, и сразу тонко зажужжало над затылком, и кашлевой спазм прокатился снизу вверх, провожая и выталкивая интубационную трубку. Дунуло в лицо холодным воздухом с горчинкой, крышка реанимационного бокса раскололась вдоль и расползлась в стороны, приглашая сесть. Сорок седьмая смерть прокатилась над ним и отступила. Сколько на этот раз его не было - час, полтора?

Чуть дернуло над ключицами - отсоединилась инфузионная система. Почти сразу раскрылись ручные и ножные зажимы. Действительно, можно было вставать.

Он сел, болтнул ногой мутноватый, похожий на овсяный кисель, водно-глицериновый раствор. На дне ребокса его оставалось пальца на два, и он быстро убывал, выкачиваемый в нижний клапан. В этот раз Шевчик явно залежался, разнежился. А, быть может, были проблемы с его реанимацией.

Он огляделся. По всему было видно, что небытие продолжалось по крайней мере на час дольше положенного: в длинном, скудно освещенном аварийными красными лампами зале из шести десятков ребоксов две трети были раскрыты и пусты. В дальнем конце помещения в одном из них еще кто-то сидел - смуглый и громоздкий, - но видно было плохо, да и не всю команду "Миссисипи" контр-адмиралу удалось запомнить в предшествующие прыжку недели.

Шевчик ухватился за край высокого бортика, напрягся, перебросил через него ноги. Как было и в прошлый раз, голова закружилась и зазвенело в ушах, но он был готов: оперся о стенку ребокса, опустил лицо, пару раз глубоко вздохнул. Это не обморок, - успокоил себя, - просто кровь к ногам отхлынула. Справа приблизились шлепающие шаги.

-- Помочь, коммодор?

Это был тот, что только что сидел в дальнем конце зала. Сразу видно, что из десантной группы, но на службе недавно - не набрал массы, не огрубел. Выглядит, как олимпийский бог - загорелый, весь в гладких мышечных буграх, без единого волоска на теле.

-- Спасибо, я справлюсь, - качнул головой Шевчик.

Десантник помедлил, и контр-адмиралу пришлось перейти к начальственному тону.

-- Как зовут, боец?

-- Рядовой Малков! - вытянулся тот.

-- Давно служишь?

-- Восемь месяцев! - с гордостью ответил десантник.

-- Поня-а-атно, - протянул Шевчик. - Только из яслей, выходит. Первый прыжок?

-- Так точно, господин контр-адмирал!

-- Вольно, боец, - смягчился Роберт. - Все еще впереди. Наберешь, как я, сорок семь, - и к тебе подойдет однажды молодой да ловкий. Валяй в душ, - скомандовал Шевчик, - и больше не спеши услужить офицерам. В особенности, голым, - добавил он уже в спину повернувшемуся через правое плечо десантнику.

В свою каюту он вошел минут через пятнадцать, чувствуя себя немного бодрей. Одноразовая белая униформа, состоящая из куртки с отпечатанными на воротнике знаками различия и именем на груди, а также свободных белых брюк, еще не обмялась, ощущалась сухой коростой на отмытой до скрипа коже. Выдернув из зажима управляющий браслет, Шевчик натянул его на правое запястье, поработал пальцами, давая возможность настроиться под биотоки. Из стенного холодильного ящика извлек бутылочку содовой, свернул крышку. Откинул вздувшееся кресло, опустился в него и коснулся подушечкой большого пальца кончика правого мизинца. На браслете мигнул зеленый светодиод - полутораметровый участок стены напротив превратился в экран.

Естественно, все они были уже в сборе: кэп-2 Гроуфилд, кэп-3 Донелли, начмед Засурски, главмех Руни и майор Зареченко. Собрались командиры, как и положено, в операторской, и до его подключения вели живую беседу.

-- Прошу прощения, - кашлянул Шевчик. - Не будет возражений, если я поучаствую отсюда?

Офицеры приветствовали его, поднявшись с мест, на что контр-адмирал кивнул.

-- Прошу садиться, господа. Я бы рад к вам присоединиться, но, честно говоря, давно не чувствовал себя столь паршиво... Ник, - обратился он к главному в их корабельной группе медику, - не растолкуете, что со мной? Есть ощущение, что я провалялся в морозильнике чуть не на два часа дольше...

-- Почти так, коммодор, - Засурски подвигал пальцами выведенные на стол страницы персональных файлов, растянул нужную, отправил контр-адмиралу; у того она отразилась в верхнем углу экрана. - К сожалению, реанимация прошла не совсем гладко: сердце пошло почти сразу, а вот дыхательный и сосудодвигательный центры были уж слишком подавлены - дважды потребовалось возобновлять вентиляцию легких, и почти сорок минут поддерживать давление микрокапельным адреналином. Я посчитал необходимым дать вам побольше времени, чтоб прийти в себя. Сейчас, кстати, как самочувствие? - поинтересовался Засурски уже не как подчиненный, а как врач.

-- Вашими стараниями - удовлетворительно! - попытался улыбнуться Шевчик, но наблюдающим за ним было ясно: на "троечку" он если и вытягивал, то с большим трудом. - Ну, со мной потом разберемся. А еще есть с кем-нибудь проблемы?

Ник Засурски, начальник медицинской службы, на "Миссисипи" был новичком, получив назначение вместе с узким просветом за три месяца до отлета. Шевчику он нравился, хотя и на первый, и на все последующие взгляды медик был полной противоположностью контр-адмиралу: высокий (под два метра ростом), сухой и жилистый, с торчащим кадыком на длинной шее и еще более длинным носом. Впрочем, у него было два достоинства, без одного из них - умения "работать руками" - он никогда бы не попал на борт прыжковых кораблей, а без второго - увлечения изготовлением фруктовых и ягодных наливок - вряд ли хорошо вживался в среду военных и технарей Флота.

-- Особых проблем нет, - Засурски по-прежнему работал пальцами на столешнице, тасуя медицинские файлы. - Включая экипажи мониторов, реанимацию прошли 97 человек... Нет, уже 98. Побудка старт-группы остановлена на стадии контрольной биометрии по требованию капитана Гроуфилда. Под наблюдение помещен сержант Паттерсон с симптомами легкого нарушения мозгового кровообращения. Возраст у него почти предельный - 44...

Сержант был моложе контр-адмирала на десять лет, и Шевчик не выдержал, поинтересовался:

-- А прыжков сколько?

У начмеда вся информация была перед глазами.

-- Тридцать семь, - сказал он, но, быстро взглянув в сторону экрана (коммодору показалось, что прямо в глаза), ответил и на незаданный вопрос. - В данном случае, это не имеет решающего значения: у десантников специфический метаболизм...

-- Вы уж поставьте Алека на ноги, док, - недовольно шевельнулся Зареченко, - очень прошу. Во второй роте у меня все взводные - совсем мальчишки, только на сержантов и надеюсь.

Шевчик не знал пока, как относиться к этому двухметровому краснолицему детине, с трудом уместившем в кресле свой зад, да так и застывшем, не рискнув откинуться на спинку. Профессиональное ожирение, это понятно, но Филипп еще и от родителей унаследовал медвежьей прочности костяк, так что к своим тридцати годам уже явно подбирался к полутора центнерам массы. А вот забота о подчиненных - правильно, в конечном счете, это забота о порученном деле.

-- Нет вопросов, - кивнул Засурски майору, - отольём, заставим пару дней поваляться в койке, и вернем вам Алека в лучшем виде...

-- Кстати, - снова вмешался контр-адмирал, обратившись к Гроуфилду, - коммандер, просветите-ка меня насчет отмены старт-группы и побудки десантников, причем, включая таких новичков, что встретился мне в резале! Что, я проспал нечто важное?

Стивен вздохнул.

-- Господин контр-адмирал, я бы хотел перенести обсуждение этого вопроса в конец встречи. Если, конечно, вы не возражаете.

-- Что ж, давайте отложим, - согласился Шевчик. - Заинтриговали вы меня...

Слово было предоставлено Дэвиду Руни, главному механику "Миссисипи" и, насколько стало известно Роберту при знакомстве с его послужным списком и характеристикой, одному из самых перспективных офицеров Флота.

Руни привычно запустил пальцы в бороду и подергал ее, словно проверяя, не оторвется ли.

-- Техника на прыжке отработала штатно, - начал он, не избегнув любимого своего словечка. - Понятно, что концентраторы с подводкой выгорели "в ноль", синхронизаторы тоже восстановлению не подлежат - тут все, как полагается. На "Гомати" сломался один из хронометров, отвечающих за периферийный узел - тоже не беда, пятнадцать минут на замену, пять на подстройку. На том же "Гомати" начал греться один из стартовых аккумуляторов, лейтенант Кылыч принял решение о профилактической замене, - я одобрил. Сюрпризы нам не нужны, правильно?

Дэвид все говорил и говорил, ровно перечисляя мелкие неполадки, способы и сроки их устранения, все внимательно слушали, непроизвольно оживляя в памяти корабельные схемы и типы оборудования, технологию замены элементов или - не приведи, конечно, господь, столкнуться лично с такой необходимостью - их ремонта имеющимися на борту инструментами.

Хорошо, что для решения подобных задач в экипажах есть специально подготовленные люди: техники и механики. Первые отвечали за текущее обслуживание оборудования и мелкий ремонт, вторые, отобранные из числа наиболее грамотных, способных к инженерной науке и прошедшие специальную подготовку, - за решение задач нетривиальных. А таких в длительных автономных космических полетах всегда хватало.

Наконец, Руни закончил доклад.

-- Хорошо, - сказал после секундной паузы коммодор, - ясно. Все под контролем, ничего необычного. Тогда вернемся к старт-команде и побудке десантников. Вы что-то хотели мне сообщить, коммандер Гроуфилд?

-- Да, господин контр-адмирал, - капитан "Миссисипи" коснулся стола, выведя на него изображение. - Оказывается, мы чуть припоздали с повторным визитом к Шиве - у Кварты на тысячекилометровой орбите уже болтается один корабль...

-- И чей же? - воскликнул Шевчик. - Неужто жукоглазых марсиан?

Никто не улыбнулся.

-- Нет, - сказал Гроуфилд, отправив снимок на экран коммодору. - Судя по всему, это автоматическая баржа-контейнеровоз класса "Хоккайдо" лунной сборки. Пустая, но оборудованная концентраторным зонтом. Можете сами убедиться...

Глава 2

11 таянья 54-го года Основания

Планета Шолом, излучина реки Азра,

142 километра от Крома

Айна так и стояла у стола, положив ладони на привезенную отцом коробку. Тот сидел напротив - большой, тяжелый, с гладко выбритой головой и шелушащейся на скулах кожей. Бороду он носил маленькую, не бороду даже - клочок волос на подбородке.

-- И все-таки подумай, - повторил он. - Работа - она везде работа. Свет клином, что ли сошелся на докторе Ване? Пусть сидит в лесу, если ему так нравится, пусть ловит местных бабочек...

-- Здесь нет бабочек, - попыталась вставить Айна, но отец отмахнулся.

-- Да плевать мне на них! В долине кишмя кишит живность: и храпуны под ноги лезут и эти... лапчатки прямо на голову норовят нагадить. Сетки ставим, огнеметами каждую неделю проходим, мазутом заливаем - все равно прут!

-- Кому ты это рассказываешь? - успела вставить Айна, пока отец набирал воздуху в грудь.

-- Тебе! Ты же квалифицированный биолог, почему нельзя попроситься к профессору Сойферу? Уважаемый человек, серьезным делом занимается, без которого нам всем здесь не жить! И дома была бы, и мать успокоилась!

-- Бен Сойфер - микробиолог, я - генетик, папа. Это близко, но совсем не то же самое!

Отец молчал, глядя ей в глаза, будто ждал продолжения, но Айна уже оборвала себя. Чего она, в самом деле, хочет - переубедить отца? Ни ей, ни матери это не удалось ни разу в жизни. В лучшем случае, он мог устраниться, отвернувшись в сторону и сделав вид, что вопрос слишком мелок для его вмешательства. Но заставить капитана Хирада ибн Амина аль-Басри изменить точку зрения было невозможно.

Отец вдруг решил изменить позу, повернулся чуть боком, возложив руку на стол. Короткоствольный автомат, с которым он не расставался, закачался на ремне, стукнул по ножке стула. Аль-Басри машинально придержал его, успокоил.

-- Я тебе многого не могу рассказать, дочь, - начал он, - но сейчас такая обстановка, что нам обязательно нужно держаться вместе. Ты, я, мать, Мазид - нас всего четверо на Шоломе, больше нет никого...

-- О чем ты говоришь? - сжалась Айна. - А остальные? Нас тут больше десяти тысяч!

Отец пренебрежительно отмахнулся.

-- Они - никто! Они просто люди - как деревья, земля, как этот стол, наконец! - хлопнул он ладонью. - Они просто окружение, в котором ты живешь и которое принимаешь, но они - не ты! Этот год - я чувствую - будет очень тяжелым, - продолжил отец, уже взяв себя в руки. - Вы тут забились в глушь, ловите своих бабочек...

-- Здесь нет бабочек, - не сдержалась Айна.

-- Ну, стрекоз! - не сдавался отец. - И вас особо не касается, что в парниках опять "черная ножка", что картофель пора копать, а он с грецкий орех вырос, что половина поросят передохла, куры несут яйца без скорлупы, словно змеи, а на кроликов лишай напал...

-- Пап, - перебила Айна, - ты то же самое говорил в прошлом году, и ничего - пережили как-то зиму, и даже, - попыталась она перевести разговор в шутку, неуловимо указав на изрядную отцовскую фактуру, - не отощали!

Аль-Басри сбился, машинально провел ладонью по потной голове, вытер руку о штаны. Платков у него сроду не водилось: мать пыталась поначалу вкладывать в карманы, но вскоре бросила это дело - муж платками пользовался как разовыми салфетками: протрет лоб или шею, и - в мусор.

-- Не хочешь меня слушать, - подвел он итог. - То, что в прошлом году я каждый день на паек приносил по банке сайдаки и по пачке печенья вам с Мазидом, ты уже забыла. То, что всю зиму можно было свободно получать сахар, муку и куриный паштет, ты не помнишь. Может, - спокойно продолжал он, - ты тогда скажешь, сколько раз в последний месяц ты пила сладкий чай и намазывала масло на хлеб - два раза? Три? Может, я паникую, и вам сюда контейнерами какао присылают со сгущенным молоком, молодую баранину для шашлычка, яблочки свежие?

Айна только сглотнула. С продуктами на станции было тяжело: лифтером, с которым нынче прилетел отец, им доставляли питьевую воду, сухари, яичный порошок и соевое масло. Иногда подбрасывали замороженные стейки из рыбного фарша - хороший повод для организации праздничного ужина. Но, в основном, их ежедневное меню состояло из овощной смеси, галет и белковой пасты. Однообразно, но вполне достаточно чтобы не испытывать тоскливого чувства голода.

-- Привезенные на Шолом запасы подходят к концу, - сообщил отец. - В лучшем случае, их хватит еще на два-три месяца. На урожай рассчитывать не приходится, хорошо, если продержимся на нем до весны. Уже сейчас в Кроме гуляют слухи, что введут строгое нормирование, и кому, как ты думаешь, достанутся усиленные пайки: тем, кто занимается конкретным и полезным для колонии делом, или таким, как вы - теоретикам от науки? Потому я и настаиваю, Айна, - продолжал отец, - чтоб ты вернулась к нам и пошла работать к доктору Сойферу. Человека, от которого зависят урожаи и приплод скота, не будут морить голодом. И тем, кто трудится рядом, всегда достанется пара лишних яиц и пяток лепешек. Кстати, и Мазида можно будет попробовать туда же пристроить...

Конечно, он хотел ей только добра. И мать, безусловно, тоже была бы рада ее возвращению. Но бросить сейчас все, чем она занималась почти год? Уехать от Андрэ? Сетх - человек увлекающийся, и если на освободившееся место доктор Ван пригласит эту голенастую Александру...

-- Папа, - сказала Айна, - я все поняла. - Но ведь пока все еще не так плохо? Можно я еще неделю, две подумаю? Хорошо?

-- Хорошо, - ответил отец и тяжело поднялся. - Неделю вполне можно подождать. Там, кстати, - показал он на коробку, все еще придерживаемую на столе Айной, - материны лепешки. И еще я пару банок сунул. И Мазид свою поделку положил, - разберешься, что к чему!

Они вышли в тамбур. Отец замешкался, не зная, куда пристроить автомат, и Айна держала тяжелую железку все время, пока Хирад влезал в защитный комбинезон с бахилами, прилаживал на лицо фильтрующую маску с очками, затягивал капюшон. Потом она оделась сама. Костюм был еще влажный после дезинфекции, скрипучий. Места в тамбуре едва хватало на двоих, и Айна то и дело тыкалась плечами и локтями в отца. Тот стоял молча и неподвижно, лишь подсвистывал воздух в клапанах маски.

-- Ну что, пошли? - спросил он, когда дочь выпрямилась и замерла.

-- Секунду!

Всякий раз она сомневалась в очередности действий: включить ультрафиолетовые лампы в комнате, задраить в нее дверь двумя поворотами штурвальчика, отдраить наружную дверь... Ничего не забыла?

Биостанция представляла собой здание в форме звезды. В центре - круглый купол лаборатории, облицованный фотопреобразовательными панелями, с шести сторон к нему были пристроены жилые модули и большое помещение, именуемое "кают-компанией" с двойным - внутренним и наружным - шлюзом. Здание покоилось на круглой же бетонной плите, огороженной пятиметровыми опорами с натянутой между ними и поверх них стальной сеткой. Лишь в одном месте в ней были предусмотрены широкие ворота, открывающиеся к лифтерной площадке. Возле них как раз и собралась немногочисленная компания биологов, пилот лифтера и двое сопровождающих груз, вооруженные, как и отец, автоматами.

-- Папа, что это такое? - успела спросить Айна, ухватив отца за рукав.

Тот, рванувшийся уже было к воротам, притормозил.

-- Что?

-- Почему солдаты? А где снабженцы?

Лифтер был грузовой - черный, брюхастый, с открывающимся пандусом задним люком. Пассажирских мест в нем было всего три: одно рядом с пилотом в застекленном колпаке кабины, и еще два - в глухой выгородке позади нее, невесть по какой причине называемой "спальником", хотя спать на двух привинченных к полу друг напротив друга креслах было невозможно. Обычно на этих местах на станцию прилетали крепкие мужчины из службы снабжения, осуществлявшие выгрузку продуктов питания, инструментов и оборудования. А вот теперь вместо них у открытого люка находились двое вооруженных людей, вовсе не горевших желанием таскать тяжелые ящики и коробки.

Отец лишь махнул рукой.

-- Чего стоим? До вечера здесь решили прохлаждаться? - попытался закричать он, но помешала фильтрующая маска, из-под которой послышалось лишь бубнение, понятное одной только Айне.

В несколько шагов отец приблизился к группе биологов.

-- Стоим чего? - наклонился он к низенькому Вану.

Айна подбежала довольно быстро, успев услышать ответ начальника станции.

-- Господин Аль-Басри, ваши сотрудники отказываются нам помогать! А нас слишком мало, чтоб самостоятельно со всем управиться: я ведь уже не юноша, чтоб поднимать такие тяжести, и вообще - мы же научный персонал!..

-- Да плевать мне, - рявкнул отец, и Айне стало до тошноты плохо, потому что каждый из коллег знал, что она - дочь Аль-Басри, и сам лично он прилетает на станцию только потому, что хочет ее увидеть. - Плевать мне, повторяю, что вы - научный персонал! Есть хотите? Пить хотите? Работать хотите? Тогда нечего мяться по сторонам, марш к лифтеру и разобраться по парам!

Только маски, с которыми приходилось свыкнуться на Шоломе, скрыли вытянувшиеся лица ученых. Впрочем, переглянувшимся и хохотнувшим солдатам досталось не меньше.

-- А вы что пасти раскрыли? - заорал на них капитан. - Решили туристами заделаться, на лесные красоты поглазеть? Живо оружие за спину, - и в трюм! Берем ящики с зелеными наклейками. Общим числом - восемь! Десять бутылей питьевой воды, пять батарей аккумуляторных. Марш-марш, бойцы!

Бросившаяся помогать коллегам Айна тоже схлопотала.

-- Куда ты лезешь третьей под ноги? Не видишь, что ручек всего две, и ты им только мешаешь? Где оборотная тара? Чего смотришь на меня, будто вчера родилась? Бутыли из-под воды где? Десять минут тебе: одна нога здесь - другая там!..

Они справились с разгрузкой и складированием меньше, чем за час. На треть опустошенный лифтер улетел, взяв курс на поселок лесозаготовителей, а уж оттуда было рукой подать до Крома.

Солнце заметно сдвинулось к западу, небо было чуть зеленоватого оттенка, с парой полупрозрачных облачных мазков на западе. Мелкие летающие насекомые, прозванные колонистами уничижительным "зга" держались выше человеческого роста, почти под сеткой, там же шныряли одиночные дидры, чувствуя себя в полной безопасности. Лапчатки изредка пикировали на них, но вовремя распознавали препятствие, красиво раскрывая перепонки за мгновенье до удара и уходя в сторону с набором высоты. Обычной для них угрозы - летавших парами хукеров - что-то не было видно.

-- Никогда бы не сказал, что скоро зима, - произнес стоящий рядом Андрэ. - Жара под тридцать, да еще резину эту таскаешь, пОтом под ней обливаешься!

-- А на Сахале только-только весна разгулялась, - мечтательно отозвался Брандт. - Представляете, снежок рыхлый, - зачерпнешь в ладонь, а он тает, капает... Сосульки с крыш висят, люди барбекю из кладовок достают, мясо жарят с лучком, колбаски, баклажаны ломтиками...

-- Что за разговоры? - вмешался Ван Эньлай. - Животы подвело?

-- Да, - сказал Андрэ, - было бы неплохо чего-нибудь пожевать. Завтрака не помню, обед подзабыл, ужин так не скоро, что я уж в него и не верю!

-- В самом деле, Эньлай, - обратился к начальнику широкоплечий немец, в силу возраста и давней дружбы с доктором Ваном имевший право называть его по имени, - столько всего перетаскали, что руки гудят. Нельзя полчасика передохнуть, чайку попить?

-- Толку-то кипяток гонять? - заколебался руководитель.

-- Знаешь, доктор, - приобнял его за плечи Кристофер, - пусть в брюхе вода, лишь бы не пустота!

-- Опять же сказано, - встрял Сетх, - "пустое брюхо к науке глухо"!

-- И совсем по-другому, - еще отбивался начальник, но уже слабо, неубедительно. - Говорилось: "сытое брюхо к учебе глухо"!

-- Ну, уж это ты приврал, приврал... - Брандт уже вел друга в нужную ему сторону. - И как только у тебя совести хватает, так искажать народные мудрости! Сам посуди, даже с точки зрения физиологии, не говоря уж о психологии...

-- Идите, я сейчас, - быстро пробормотала Айна, когда сговорившиеся мужчины направились к тамбуру кают-компании. - Сейчас! - она махнула рукой обернувшемуся к ней Андрэ. - У меня есть кое-что к чаю...

Чай выпили быстро. Впрочем, какой чай - заваривали бледные листики лимонного дерева, выращенного Ваном Эньлинем из косточки плода, завезенного четыре года назад с Сахаля. Деревце постоянно болело, Ван его выхаживал как единственного ребенка, вечно колдовал с подкормками, золой, речным песком и вонючим настоем яичной скорлупы. В прошлом году оно даже пыталось дать плоды: распустило нежные белые цветы с длинными тычинками, сформировало завязи, да, видно, на том и исчерпало свои силы. Шишечки завязей вскоре почернели, засохли и отпали. Но, после того, как закончился чай, и одни лимонные листья годились в роскошную заварку.

Материнские лепешки Айна принесла все (одну хотела оставить на вечер, чтоб насладиться лежа в кровати за книжкой, но устыдилась собственного эгоизма). Их встретили за столом дружным "Хаар-ра!", поделили по-честному и умяли в минуту.

Чуть позже, когда Ван с Кристофером, оставшись за пустым столом, снова сцепились за обсуждением предварительных результатов препарирования отловленной Сетхом метровой корнёвки, Андрэ подкрался к споласкивающей посуду девушке. От прозвучавшего прямо в ухо шепота она вздрогнула и чуть не выронила чашку.

-- В лес со мной пойдешь? - спросил он.

-- Зачем? - испугалась Айна. - Меня же все равно шеф не отпустит!

-- Крис не может, Ван не хочет, - кратко доложил Андрэ. - А я там такую штуку обнаружил - переворот всех наших знаний о Шоломе!

-- Чего ты опять врешь? - обиделась Айна.

-- Клянусь! - шепотом же вскричал зоолог. - Чтоб мне дня не прожить! - и сделал такой жест возле горла, что стало ясно: не врет.

-- Ван меня под личную ответственность взял, - сказала Айна, но сама почувствовала, как сладко заныли колени: полдня, а то и целый день наедине с этим легкомысленным белокурым красавцем! - Он к самому Сингху ходил, а тот через майора Ташича на моего отца действовал, чтоб уломать. Ты представляешь, что будет, если шеф узнает о моих походах?

-- А ты сделай, чтоб не узнали, - шептал змей-искуситель по имени Андрэ. - Скажи, например, что завтра планируешь разобрать накопленные материалы у себя в комнате и просишь не отвлекать. А мы с раннего утра исчезнем, и к обеду - уже на месте. С открытием, какого старикам сроду не сделать, хоть они сто лет будут в микроскопы пялиться! Идет?

-- Идет, - ответила Айна. - Я предупрежу Вана. Только выходим рано-рано, прямо в пять утра. Хорошо?

Глава 3

12 таянья 54-го года Основания,

планета Шолом, излучина реки Азра,

лес, недалеко от биостанции

Конечно, прямо в пять утра выйти они не смогли. Сначала Айна, ушедшая в фантазии о предстоящем путешествии рядом с Андрэ, позабыла все на свете и явилась к воротам "налегке", то есть, из экипировки на ней был только обычный защитный костюм.

Сам Андрэ, во-первых, банально проспал: поставил будильник на четыре, но вчера до полуночи подбирал экипировку, раскладывал и развешивал в тамбуре на "прожарку", потому, когда утром Ширли Будхарта запела свою "Бедный, голый и больной", он в темноте нашарил часовой браслет и, не соображая со сна, нажал кнопку отбоя.

Во-вторых, в панике очнувшись через полчаса, он так рванулся из кровати, что запутался в одеяле, падая, своротил тумбочку и, врезавшись левой ногой в стену, похоже, сломал на ней мизинец - вскоре он посинел и распух. Кое-как изобразив пластырную фиксирующую повязку, проглотив на ходу пару ложек соевой пасты, он покидал в ранец приготовленные вещи, натянул комбинезон, повесил на грудь автомат и вывалился за дверь. Айна обиженным ребенком торчала возле ворот в пятне фонарного света. С пустыми руками. Без шуток - совсем ничего с собой не взяла, будто собралась сходить до ограды и сразу вернуться в постель, сны свои детские досматривать.

Он доковылял до несчастной, ткнул под локоть, не дав и слова сказать.

-- Ты куда собралась?

-- Я? Что?

-- Куда ты в таком виде намылилась? Оружие где, аптечка, фляга, мешки для образцов? Я тебя куда звал: на свиданье у фонтана или в лес на вылазку?

Бедняга так отшатнулась, что чуть сетку спиной не выдавила.

-- Я...

-- Да ясно все!

Он сбросил со спины ранец, вытянул из него литровую флягу.

-- Подержи!

Нож у него был не нож - тесак с мелкой пилой по обушку. В локоть длиной и почти кило весом. Таким сосны валить можно, если ладошки не беречь и употеть не бояться.

Ремень широковат, конечно, для такой пигалицы, как Айна, но хорошо уж то, что дырки сплошняком пробиты, от хвоста до самой пряжки. Приладил флягу, начал затягивать на девичьей талии - ё-моё! Где ж их такие, осиные, проектируют: чуть сильней подтянуть, так она вовсе напополам перервется!

-- Дышать можешь? - спросил. - Да ты не улыбайся, - угадал сквозь маску, - ты реально вдохни!

Она вдохнула. Черт знает что! Ростом ему в подмышку, попы с животом вовсе нет, весу килограммов сорок, но из тех сорока - добрых четыре дыньками оформлены, что под сетчатыми накладными карманами с каждым вдохом вверх-вниз ходят.

-- Хм, - смутился Андрэ, отшагнул. - Ножны, значит, на левый бок сдвинь, под правую, значит, руку. А фляжку, значит, назад, на полужопицу...

Айна промолчала, завозилась, распределяя вес на поясе в соответствии с указаниями.

-- Будем считать, что готовы!

Андрэ открыл кодовый замок на воротах, выпустил девушку.

-- Ну, на все про все у нас есть часов шесть, а то и восемь. Управимся!

Они двинулись от биостанции к лесу через лифтерную площадку, еженедельно вырубаемую от кустарника, с черными горелыми пятнами в тех местах, куда сваливали и сжигали ветки. Земля здесь была сухая, утоптанная с весны, храпуньих норок почти не попадалось, и даже в темноте передвигаться можно без опаски.

Маршрут Андрэ наметил еще вчера: сначала с полкилометра на запад, чтоб с гарантией обойти непроходимые приречные заросли белоствольника, потом на север до безымянного озерца, выглядевшего на карте чуть изогнутым овалом, и которое он для себя окрестил "Бобовым озером", затем вдоль западного его берега метров триста-четыреста на северо-восток. Последний участок - хоть и самый короткий, но потребует особого внимания: почвы там приболочены и густо поросли веерником, а трава эта, как известно, хоть внешне и напоминает пальмовые листья, однако на кончике каждого формирует окостеневающие к осени когти-семена, изорвавшие немало колонистских комбинезонов. Зато там, на сухом пригорке среди поля веерника, Андрэ приметил подсохшее арочное дерево о трех десятках стволов, а внутри "рощицы" - весьма примечательную кладку.

-- Ты чего хромаешь? - спросила идущая сзади Айна.

-- Ногу натер, - соврал Андрэ. Не рассказывать же ей о своих судорожных метаниях по комнате! - Ты как там, успеваешь за мной?

-- Вполне.

-- Сейчас лес погуще станет - под ноги смотри внимательней. Корнёвки еще охотятся, не попрятались в норы...

-- Ой! - тут же вскрикнула девушка.

-- Чего? - обернулся он.

-- По ноге что-то стукнуло!

-- Я же говорю: корнёвки!

Он зашарил лучом фонарика по земле, пытаясь нащупать эту своеобразную хордовую змею с роговыми щитками на треугольной голове - тварь для человека неопасную, но способную испугать или, в худшем случае, оставить синяк. Корнёвка, конечно, скрылась в своей системе узких подземных ходов. Зрение у нее никудышное, не разобралась с голодухи, ударила в теплую ногу Айны и сразу поняла ошибку, отступила.

-- Нет, не видать, - с сожалением констатировал Андрэ. - Вообще-то они редко на крупных зверей нападают, эта, наверное, совсем молодая. Или, напротив, уж совсем старуха - из ума выжила...

-- Ты о ней, прямо, как о человеке, - недовольно буркнула Айна.

Он невольно на нее оглянулся.

-- Так и есть. Они не хуже нас, мы - не лучше. Разные - другой вопрос. Ну, так все в мире разное. Снежинок - и тех двух одинаковых, говорят, в мире нет...

Пошли дальше. Лес тут был негустой, проходимый. Сквозь дырчатые кроны деревьев сочились струйки лунного света. Месбах явно предчувствовал долгую зимнюю разлуку - повис прямо над головой, словно и впрямь был огромным ртутным светильником. Совсем скоро небо наглухо закроется толстыми дождевыми тучами, ночи станут такими темными и длинными, что с пяти вечера и до десяти утра без фонаря из дому и высунуться будет нельзя. Да и незачем, по большому счету, ибо сразу за порогом будет грязь, и лужи, и вода потоками, струями и холодной мокрой пылью снизу и до самых туч.

Андрэ ковылял поначалу, щадил ноющую стопу, но вскоре разошелся и забыл про нее. Как всегда в долгих и нудных переходах, свободная от наблюдений и управления перемещением тела часть мозга переключилась на размышления.

Ну, вот потащил я с собой эту девчонку, - думал он, - а чего потащил? Ей - понятно, чего нужно, а мне-то - чего? Была бы еще симпатичная, такая, чтоб слюнки текли, чтоб под простыней всю ночь от жары мучился и в подушку затылком потел, - так ведь нет же! Ростом от горшка два вершка, нос длинный, крючком загнутый, губы тонкие, зубы мелкие... Глазищи - да, глазищи у нее оленьи, или, - если пытаться национальный колорит передать, - джейраньи: черные от вечно расширенных зрачков (явная близорукость, похоже, контактные линзы носит) и блестящие, словно вот-вот заплачет. Шея у нее еще красивая, - вспоминал Андрэ, - длинная и формы хорошей. Ну, и грудь, как сейчас только заметил, тоже хороша. А вот руки некрасивые, нет: пальцы тонкие, но суставы крупноваты. И ногти плоские и острижены "под мясо", а ему всегда нравились узкие и выпуклые, в гладкий такой овал обработанные. И стопы великоваты для такого мизерного роста, размера тридцать девятого, пожалуй. Не девица, одним словом, а черт-те что и сбоку бантик. И молчит постоянно.

-- Ты чего молчишь? - обернулся он к Айне.

-- А что говорить?

-- Ну, расскажи хотя бы, что там отец рассказывал, что в Кроме слышно.

-- Да что слышно... Ничего не слышно.

Показалось ему или нет, что голос у нее как-то притух, обесцветился? Хотя, что там разберешь, в интонациях, из-под маски!

-- Ну, ничего не слышно - тоже хорошо, - согласился Андрэ. - Но зря, мне кажется, они охранников стали посылать с лифтерами, не будет от них толку в случае серьезной заварушки!

Они двинулись было дальше, но уже через десяток шагов Айна подала голос.

-- Эй, Андрэ!

-- Что! - он сбавил ход, давая возможность себя догнать.

-- Ты думаешь - солдаты, это специально?

-- А то! - усмехнулся он. - Ты же видела, что нам твой папаша доставил. Почитай, все ящики - сплошной силос. Мяса нет, яиц нет, колбасы белковой - и то всего две палки! - он чуть было не попытался сплюнуть, да вовремя вспомнил о фильтре, проглотил выделившуюся слюну. - Мы тут, на станции, ребята тихие, мухи, как говорится, не обидим, а вот в шахтерском поселке или у лесорубов - там за плохую жрачку могут и в репу дать, за ними не заржавеет. И что эти со своими автоматиками делать будут - в воздух стрелять? Испугали... А если кого и впрямь серьезно зацепят, то работяги их всех вместе в землю втопчут. И хорошо, если лифтер заодно не сожгут!

Айна промолчала, а он подумал: на хрена он ей все это рассказывает, дочке-то капитана? Да, вообще, нужно бы разобраться, что она тут делает!

С одной стороны, ну почему бы вполне взрослой девице не вырваться из дому, из-под неусыпного надзора отца-солдафона и душной опеки матери? С другой стороны, ну, какая у нее подготовка, чтобы Ван согласился почти восемь месяцев терпеть ее возле себя, натаскивать и обучать пользованию элементарным оборудованием: от вульгарных микротома и ультрацентрифуги, до всех этих лазерных цитометров, хроматографов и прочих небольших забавных приборчиков, каждый из которых стоит больше приличного экскаватора? Добро, если б она хоть дипломированным специалистом была, а то... Ну, закончила медико-биологический колледж на Сахале, ну, курс университета успела закончить... Понятно, вины ее нет, что до диплома не дотянула, - все так быстро покатилось, все давай-давай, это нужно сделать вчера! Скорее всего, ее никто и не спрашивал, отец сказал: трое сутки на сборы, рты держать на замке, взять с собой самое необходимое. Вот семья и собралась. Привычные они, семьи военных...

А вот теперь уже явно светало. Стволы и ветки перестали угадываться, четко прорисовываясь сумерках. И клочковатый туман, застрявший в кустах, тоже можно было рассмотреть, и пористую лесную подстилку под ногами, влажно похрустывающую при каждом шаге. Орхидейные лианы еще спали, растопырив сочные зеленые корни, юбочками опоясывающие стволы деревьев, сложной формы цветы их были закрыты, оказавшись похожими на детские кулачки - округло-пухлые и настолько нежные, что казались слепленными из молочной пенки.

Андрэ отодвинул очередную мешавшую плеть, протянул руку и снял с бархатистого стволика сонную дидру, слишком поздно затрепетавшую крылышками.

-- Смотри, какая прелесть, - показал он ее Айне. - Как все-таки хитра здесь природа!

Девушка приняла парных насекомых, поднесла к очковым стеклам.

-- По-моему, ничего необычного, на земных стрекоз похожи во время брачного лёта.

-- Похожи-то похожи, - согласился Андрэ. - А если они здесь летают сцепленными с весны и до самой осени, в том тоже ничего необычного нет. У земных стрекоз самцы ведь тоже к самостоятельному лёту не приспособлены, такие же, как у даун-дидр рулевые надкрыльники несут, собственные пары крыльев рудиментными оставляют. А самочки почти так же зрения лишены, как ап-дидры, и питаются лишь тем, что самец на лету словит и им прямо в пасть сунет...

-- Смеешься? - буркнула Айна, подбрасывая дидру (та неловко, боком и с плавным снижением - помялись, должно быть, крылышки - слетела под куст). - Думаешь, я и в самом деле не представляю, чем местные дидры от земных стрекоз отличаются?

-- Надеюсь, представляешь...

Хотелось бы ему знать, что она на самом деле понимает в ситуации, а о чем только делает вид. Опасность повышенного радиационного фона, без защитной одежды и фильтров дающего под 50 миллизивертов в год, ей, безусловно, ясна, - она лишь вдвое уступает предельно допустимой лучевой нагрузке шахтеров в урановых рудниках. С вывертом местной биологии, построенной на D-изомерах аминокислот, Айна тоже должна была разобраться - не маленькая, органическую и биологическую химии изучала в колледже. Тут у нее в голове хотя бы теоретически "защелкнулось", не требует повторных объяснений. Но вот сложилось ли у нее первое со вторым?

Шолом - планета не для людей. Это очевидно мне, - думал Андрэ, - очевидно Вану, Брандту, Сингху, еще пяти-шести людям. Сойферу тому же, - вспомнил он, - ему, наверное, еще раньше всех стало ясно. Местные животные в пищу не годятся, хоть ты их мясо вываривай, высушивай и вымачивай в кислоте: аминокислоты не пригодны для синтеза наших белков - так уж получилось, а, почитай, половина их являются незаменимыми, в организме не синтезируются и потому должны поступать с пищей. Растительные продукты тоже опасны, поскольку накапливают радионуклиды. Попади долгоживущие изотопы внутрь - тут уже речь пойдет не об отдаленных генетических последствиях и опухолях, тут лучевая болезнь гарантирована, причем довольно быстро. Остается лишь собственное производство: в защищенных от внешних факторов грунтах, исключительно земного происхождения, и даже с использованием воды, прошедшей предварительную очистку фильтрами и ионообменными смолами. Посреди тропиков, под теплым солнцем и на плодородных почвах - космические оранжереи. Иначе никак, иначе кирдык нам всем придет. Всем двенадцати тысячам шестистам сорока двум человекам...

Оп! Уже занесший было ногу для следующего шага Андрэ замер, охватил выброшенными назад руками уткнувшуюся в его спину Айну.

-- Ка-а-кой красавчик! - прошептал он.

Притаившись в развилке корней, метрах в трех от них изготовился к атаке плевака - старый, матерый, видать, охотник. Это можно было видеть и по зазубринам на нижнем крае овального панциря, и по зеленовато-серым пятнам лишайника на нем - естественной маскировке, и по укороченному на сегмент левому усу.

-- Ха-а-рош! - снова оценил Андрэ.

Экземпляра такой величины он еще не встречал: сантиметров семидесяти в длину и килограммов в двадцать весом. Брандт свою рыжую бороденку дал бы по волоску выщипать за такой образец. Может, и вправду, отложить дальний поход ради этого "деда"? Они с Ваном на прошлой неделе чуть вдребезги не разругались из-за добычи вчетверо меньшей, да еще пулей ломаной, - мало осенью плевак вокруг станции, распугали мы их своими лифтерами и топотом и лязганьем ворот железных...

Нет, в другой раз, - поколебавшись, решил Андрэ. - Или, если уж совсем повезет не по-детски, то на обратном пути попробую. Сейчас гонять его - себе дороже выйдет: юркие они, заразы, и на таран в случае крайней опасности идут, не задумываясь. А я с пальцем своим пришибленным - ну, какой из меня бегун, какой ловец этих панцирных загадок...

-- Видишь? - спросил он девушку, не поворачивая головы.

-- Вон ту страшилу? - ответила она. - Вижу. А чего он лежит, может, дохлый?

-- Ага, дохлый! Он такой дохлый, как я - пьяный!

Андрэ очень медленно и очень плавно перекинул через голову автоматный ремень, отжал зажим и вытянул приклад до отказа. Так же осторожно опустился до полусогнутых, чуть шагнул вперед, еще раз.

Самое главное сейчас - уловить момент поворота плеваки, если тот надумает атаковать именно его, а не то, что Андре решил ему предложить в качестве цели. Прозеваешь - пеняй на себя: "хлыст" этой животины - вовсе не корнёвка, пусть и самая крупная, он бьет так, что кору с деревьев срубает, и еще не факт, что старый плевака хуже молодого вырабатывает токсин. Вишь, как усами своими в его сторону повел!

Он не успел и на метр подвести ствол автомата к голове (или что там у панцирного вместо нее!). Затворные пластинки дернулись, смазанной лентой мелькнул "хлыст", и, отбитый влево-вниз автомат, удерживаемый за самый наплечник приклада, чуть не вырвался из руки Андрэ.

-- Ай, - вскрикнула позади Айна.

-- Ап! - крикнул Андрэ, бросаясь вперед.

Но куда там. Превратившись в одушевленную торпеду, плевака упредил рывок зоолога, прошмыгнув буквально в нескольких сантиметрах от ног. Тактика "удар-уход" за тысячелетия была отработана им в совершенстве: мгновенье назад животное было в сплетении корней, полмгновенья - ударило по несъедобному оружию, и вот уже метнулось в густую тень куда-то в сторону, легло, застыло без движения, прикинувшись замшелым бугорком.

Андрэ разогнулся.

-- Видала? Черепаха шоломская... Семь метров в секунду по пересеченной местности...

-- И все-таки, на таракана он больше похож!

-- Такого таракана в кухне завести - ума нужно лишиться!

Оглядевшись повторно, двинулись дальше, ничего особенного не встретив. Вставало солнце, свет Месбаха растворился в голубеющем небе, ожили дидры, заклубилась вокруг зга, липкие слизни, забирающиеся ночами на уровень человеческого роста, потекли вниз, к прохладной земляной влаге.

Глава 4

12 таянья 54-го года Основания,

планета Шолом, излучина реки Азра,

окрестности Бобового озера

Спустя полтора часа, скупо переговариваясь и изредка перешучиваясь, они достигли Бобового озера. Здесь, на северной его оконечности, чуть передохнули, отпили по паре глотков из согревшейся фляги.

-- Сейчас пойдем через веерник, - инструктировал девушку Андрэ. Ничего особенного, только ты не дергайся и не пытайся бежать - костюм порвешь. Местами там топко, лужи, ручьи встречаются, но это не настоящее болото, с головой в нем не увязнешь, в лучшем случае, испачкаешься...

-- Давай-ка вот так сделаем, - сказал он, доставая из ножен на поясе Айны тесак. - Хорошая палка еще никому не вредила!

Изготовление двух длинных шестов было делом нескольких минут.

-- Держи, - протянул он Айне тот, что казался короче и легче. - Пойдешь за мной следом, но на всякий случай потыкивай перед собой дорогу. И шагай, словно по рыхлому снегу. Представляешь? - он показал, как именно нужно идти, высоко поднимая колени. - Не тащи ноги сквозь траву, чтоб не цеплялась!

Двинулись.

Крупных животных в окрестностях биостанции Андрэ никогда не видел, поэтому ничего не опасался - иначе и девчонку с собой не потащил бы, ждал, пока не освободится Кристофер. Но где-то опасные звери на Шоломе водились. Может, в реках, в дальних болотах, в глубинах лесов. Закон природы такой: на всякую тварь насекомую найдется тварюшка побольше. На ту - земноводная какая-нибудь, рептилия кожистая. Но и на этих отыщется зверь повыше ростом и зубами поострей, а на того - следующий. И так до тех пор, пока ежедневная потребность очередного монстра в пище не превысит возможности среды по ее обеспечению... Лихо загнул! - крякнул Андрэ, завершив формулировку мысли. - Мог бы и проще сказать: в условиях нехватки жратвы обязательно происходит или сокращение числа жрущих, или ухудшение их качества, во всяком случае, в способности жрать!

-- Есть хочешь? - обернулся он к Айне, остановившись.

Та, опешив от неожиданного вопроса, только хлопала глазами - было видно, что длинные ресницы при моргании задевают стекла очков.

-- А я вот ужасно хочу, - признался Андрэ. - Утром, почитай, без завтрака, а сейчас уже... - он взглянул на пластиковый браслет с часами и компасом, застегнутый поверх рукава. - Ого! Почти девять! Надо поторапливаться, если хотим успеть к обеду.

Они поднажали. Низинка с веерником оказалась не такой уж маленькой, как помнилось Андрэ и представлялось ему в планах. На то, чтобы ее пересечь, у них ушло почти полчаса - утомительной ходьбы с задиранием колен и выдергиванием ног из чавкающей сырости. Шуршали листья, пищали с высоты кружившиеся над болотом лапчатки: и-пи-и... и-пи-и... А ему казалось, что они поддразнивают, ехидно советуя: "Иди! Иди!"

-- Да иду я, - пробурчал он в ответ. - Я-то иду, а вы - летаете! Вам хорошо с неба советы раздавать, вы бы вот тут попробовали!

Будто услышав его, со стороны леса двумя неслышными тенями мелькнули хукеры. Всегда они так атакуют: сбоку и в скоростном скольжении на длинных узких крыльях. Лапчатки порскнули в стороны, растерялись, и тут же одна из них была сбита, лоскутным комком свалившись в траву. Хукеры завершили плавный круг, все той же безукоризненно слетанной парой снизились к месту падения добычи, синхронно приземлились.

-- Да, - с завистью сказал Андрэ, проводив птиц взглядом, - эти обед себе честно заработали!

Вот, наконец, показался и взгорбок посреди веерника. С белыми ногами-колоннами арочного дерева, безлиственными, кожистыми, погибшими много лет назад, но способными, кажется, простоять еще не один сезон дождей и выдержать множество разливов озера.

-- Ну вот, - остановился он, опершись о палку, - половина дела сделана. Мы почти на месте!

-- Ага! - отозвалась Айна. Довольно глупо отозвалась, и, поняв это, добавила, - Может, хоть теперь скажешь, что именно мы должны здесь обнаружить?

Андрэ вздохнул.

-- Честно говоря, сам не знаю. Нашел случайно кладку яиц, но разных.

-- В смысле?

-- Кладка - одна, - пояснил Андрэ, - но яйца в кладке - разные. Снизу лежали белые такие, помельче, - с шарик для пинг-понга. А сверху - темные, коричневатые. Эти покрупнее, с твой кулак, примерно, - добавил он, покосившись на руку девушки.

-- И в чем открытие? - по-прежнему не понимала она.

-- Ты икру видела? Икринки сильно друг от друга отличаются? - начиная раздражаться, пояснял Андрэ. - А зернышки пшеницы или риса? Яйца куриные?

-- Чего заводишься? - удивилась Айна. - Ну, два разных животных отложились в одно место. Или птицы!

-- Не делает так никто! - возразил Андрэ.

-- Да? А кукушки на Земле?

Да, о таком варианте он как-то не подумал. Хрестоматийный пример, а вот поди ж ты, выскочил из головы!

-- Ладно, "кукушка", теперь уж мы здесь. Сейчас сами все глазами и увидим!

Они приблизились в взгорбку, поднялись на него. До ближайшего ствола арочного дерева рукой можно было дотянуться. Кладка, насколько помнил Андрэ, находилась чуть дальше, почти в центре. Там еще ямка такая уютная была...

-- Стой, - сказал он негромко, перехватывая идущую рядом Айну. - Посмотри на деревья!

Они успели как раз вовремя. Отложи Андрэ поход еще на пару дней в ожидании Брандта, и ничего бы они не застали. Ссохшиеся оболочки полутора дюжин яиц - вот и вся добыча. Зато сейчас...

Центральные четыре стволика арочника, по углам обступившие место кладки, были заняты полупрозрачными "черепашками" очень даже знакомой формы. И длинные суставчатые усы, сейчас откинутые назад, почти прижатые к не успевшему отвердеть панцирю, были тоже весьма характерны. Вылупились плеваки вряд ли сегодня, скорее вчера, и уже успели заползти на деревья, разместиться попарно вниз головой - лишь на одном стволе их сидело сразу трое.

-- Малышки... - прошептал Андрэ, и одновременно подумал: "А где же остальные? Яиц было явно больше. Вдвое больше!"

-- Двигайся за мной очень медленно! - приказал он Айне. - Смотри под ноги и по сторонам. Если где-то маменька их тут бегает - как бы драчку за потомство не устроила. Очень мне конфликтов не хочется!

Он сам шагнул вперед. Осторожно переставляя ноги по рыхлому, лишь чуть замусоренному ветками и сухими травинками песку, Андрэ приближался к месту кладки. Уже очень хорошо можно было разглядеть новорожденных плевак. Да что разглядеть - их можно было видеть насквозь! Два темных комочка в головном конце тела, соединенных перемычкой и с отходящей трубочкой спинного мозга; попеременно сокращающиеся сердца; еще несколько симметрично расположенных пятнышек - ближе к каудальному концу и, скорее всего, относящихся к системам выделения и размножения. Не экземпляры - песня для ксенобиолога!

С трудом оторвавшись от созерцания неподвижных, словно спящих, плевачьих младенцев, Андрэ заглянул в ямку, где они совсем недавно появились на свет. В ней явно определялось некое копошение, живая подвижность: подрагивал песок и пустые оболочки яиц, изредка угадывался белёсый край маленького тельца, дергающиеся членики лапок. Конечности Андрэ тоже вроде бы узнавал: недоразвитые и слабые, они принадлежали плевакам, - он хорошо их рассмотрел на том фрагменте тела, что достался им после неудачного выстрела.

Палка была ему сейчас не нужна. Андрэ сбросил с плеч лямки ранца, спусти его на песок, открыл. Под образцы у него было штук пять хороших пластиковых мешков литров на пятьдесят, с толстыми прочными стенками и "молнией" по горловине под герметизирующим клапаном.

Пока он копался в ранце и разворачивал мешок, Айна присела рядом и вдруг дернула его за рукав.

-- Смотри, полезли!

Он поднял голову. Из ямки действительно высунулись два "новорожденных", но они вовсе не походили на плевак. Много меньше, плоские, как лепешки и без всякого намека на голову. Лихорадочно загребая десятком ножек, они выбрались из гнезда и сразу будто потерялись, попав на свет: сдвинутся на ладонь и застынут, повернутся, сдвинутся и вновь замрут. Следом уже ползли новые, а эта первая парочка утратила всякую бойкость, все мешкала.

Наконец, одна из многоножек оказалась под сидящими на дереве плеваками. Андрэ и не надеялся на какую-то реакцию - уж больно слабыми те выглядели, но нижний панцирник чуть приподнял усы и сразу, почти неразличимо для глаза, "плюнул".

-- О-о! - выдохнул Андрэ.

Ужаленное тельце вздрогнуло от удара и обмякло. Плевака свалился со ствола и пополз к добыче. Двигался он необычно, далеко не так шустро, как делают это его старшие родственники. Видно было, что каждый сантиметр дается ему с трудом, он скорее тащил свой панцирь, словно разбитый инсультом и парализованный.

-- Что такое? - не верил Андрэ своим глазам. - Больные они, что ли?

Впрочем, он мог лично во всем убедиться. Оставаясь по-прежнему на полукорточках, он подобрался к плеваке-неудачнику, обхватил его ладонью за мягкий панцирь и перевернул, стараясь не подставиться под удар "хлыста". Не было у животного никаких многочисленных суставчатых лапок, на которых он мог бы перемещаться со скоростью испуганной крысы. И рот, окруженный мускулистыми складками-губами, у него тоже отсутствовал. Определялись в грудном отделе невразумительные выросты плоти, некие складки, сейчас испачканные в песке и слабо подергивающиеся.

-- Мутант ты у нас, что ли?

Но верилось в это с трудом: не так уж часто в природной среде возникают у приспособленных видов столь ужасные уродства. А, может...

-- Ну, ползи, если хочешь! - Андрэ опустил молодого плеваку на землю. - Ползи-ползи! - его пришлось даже подтолкнуть.

Выбрав наилучшее место для наблюдения, они проторчали среди скелета арочного дерева битый час, наблюдая повторения одной и той же сцены. Бессмысленно ползающие лепешчатые многоножки рано или поздно оказывались в сфере досягаемости плевачьих хлыстов и поражались с безошибочной точностью. Плеваки вообще отличались завидным зрением: глазки у них были маленькие, с булавочную головку величиной, но зато их насчитывалось целых восемь штук - нижние чуть мельче, верхние крупней. Ничего особенно поразительного в этом не было: некоторые виды земных пауков тоже могут похвастаться и тремя, и четырьмя парами глаз - хватило бы нейронов на обработку стольких частично перекрывающихся зрительных полей.

-- Ну, - спросил Андрэ девушку, едва последний маленький хищник доковылял до последней жертвы и взгромоздился на нее, полностью укрыв панцирем, - как полагаешь, что мы сейчас наблюдали в дебрях девственной шоломской природы?

Почему-то его потянуло на высокопарный стиль. Должно быть, от предвкушения явной победы. Или от тошноты, сменившей угасшее чувство голода.

-- Мы? - задумалась она. - Охоту, должно быть.

-- Ясно, что не рыбалку! - он не мог сейчас быть снисходительным. - Цель-то какова охоты?

-- Еда, - несмело ответила Айна.

-- Ну-ну!

Он поднялся с песка, оттолкнувшись от ранца, подложенного под поясницу, подхватил беспомощного плеваку, оказавшегося ближе всех.

-- Смотри внимательно! - поднес он его брюшком вверх прямо к лицу Айны.

Она недоуменно таращилась сквозь круглые очковые стекла.

-- И что я должна увидеть?

-- Ничего ты не должна! - почти закричал на нее Андрэ. - Если мозгов в голове нехватка, то лучше вообще не думать, чтоб последние не сгубить!

И вдруг ему стало ее жалко. Чего, в самом деле, требовать от этого почти ребенка? Толку-то от колледжа, если всю жизнь - у мамы с папой за пазухой?

-- Мы видим нормального плеваку, - уже спокойно сообщил он Айне. - Верх с панцирем, глазами и хлыстом из одного яйца, низ с ногами и ртом - из другого. Вместе - "шоломский брюхоротый панцирник", gasterostomata spatula Sholomi. Ясно? Симбиоз - знакомое тебе слово?

Она промолчала. А он рывком раскрыл мешок и начал складывать добычу. По его разумению, было необходимо не меньше трех экземпляров...

Криопротекторы - химические средства, препятствующие повреждению тонких клеточных структур образующимися при замораживании кристалликами льда. Антигипоксанты - средства, предохраняющие организмы от повреждений или гибели, вызванных недостатком кислорода. Реологические средства - препараты и растворы, снижающие вязкость крови, повышающие текучесть и способность проникать к тканям по самым мелким капиллярам.

В данном случае - на погон парадной формы или нарукавную нашивку, отражающее повышение в звании с лейтенанта до лейтенанта-коммандера.

Mesbah (mosbah) - в большинстве языков Ближнего и Среднего востока означает "лампа", "светильник".

Оставить комментарий © Copyright Смоленский Дмитрий (Smolensky_DL@mail.ru) Размещен: 25/03/2012, изменен: 25/03/2012. 63k. Статистика. Глава: Фантастика		Ваша оценка:
Аннотация: Не первая моя попытка построить первый собственный роман в ключе классической научной фантастики.

Смоленский Дмитрий : другие произведения.

Дети Шолома. 0-4