A.C.: Дорогой читатель, на этот текст ссылки, как я обычно делаю с чужими текстами, не даю.

  Его (второго издания книги) нет в интернете, а получено от автора в личной маил-переписке.

  Чужих текстов не правлю и не редактирую.

  

  

  

  

  

  Светлана Матлина

  

  ГЛАЗАМИ АФГАНСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ СЕСТРЫ

  

  

  

  

  Документально-художественное повествование

  Книга «Глазами афганской медицинской сестры» создана по воспоминаниям и афганскому альбому Л.С. Гавриковой, ветерана боевых действий в Афганистане, служила вначале некоторое время в ПМП Газни, дальнейшая служба проходила в медсанбате Кундуза в 1982-1984 годах.

  Автор выбрала трудный литературный прием – повествование ведется преимущественно от главного действующего лица, чтобы максимально приблизить к жизни, чтобы звучал живой голос из самого эпицентра событий и переживаний.

  Книга о судьбах людей, прошедших «горячие точки», многое в ней заставляет задуматься, взглянуть как на день сегодняшний, так и на дела минувших дней с неожиданной стороны – глазами участницы трагических событий.

  

  *Слова афганская медицинская сестра, воины-афганцы употребляются автором без кавычек, так как в таком виде они вошли в обиход речи.

  

  * * *

  

  Фронтовые врачи,

  Эта песня о вас,

  Кто в суровой ночи

  Не смыкал своих глаз.

  

  Оперировал, вел

  Много тяжких палат,

  Видел кровь, видел боль,

  Видел гибель солдат.

  

  Среди жутких боев

  И замотанных дней

  Жизнь хранили бойцов,

  Не жалея своей.

  

  Фронтовые медсестры!

  Это было в судьбе –

  Как от смерти спасенных

  Волокли на себе.

  

  И сегодня, коллеги,

  Коль труба позовет,

  Из военной шеренги

  Вы шагнете вперед.

  (Автор)

  

  

  В С Т У П Л Е Н И Е

  В пригородный поезд на станции «Охотничья» вошла моя бывшая однокурсница Валя, прошлась по вагону до конца в поисках места – и только одно кресло не было занято. Села и сказала сидящей напротив женщине: «Меня ждало!» Женщина улыбнулась в ответ. Завязался обычный дорожный разговор.

  За окном качнулась и проплыла станция, поезд тронулся, набирая скорость. «Видела на станции мемориальную доску? - спросила Валентину соседка. – На ней имя моего мужа, Гаврикова Геннадия Васильевича. Он был машинистом… Если бы не он, этой станции могло бы не быть.»

  «Конечно, видела, – воскликнула моя бывшая однокурсница, – об этом надо написать в газету!»

  «Писали, – ответила женщина, – давайте познакомимся. Меня зовут Людмила Степановна». Валентина тоже представилась. За разговором не заметили, как поезд прибыл в Ульяновск. Расставаясь, обменялись номерами сотовых, Людмила Степановна сказала, что будет всегда рада встретиться.

  Валентина и привела меня с собой через год к Людмиле Степановне Гавриковой. С Людмилой Степановной мы никогда прежде не общались, не знали друг друга. И вот выяснилось, что мы обе из Майны железнодорожной, она там родилась и выросла, а я закончила десятилетку.

  Меня всегда притягивали люди трудных, но ярких судеб, сложные узоры по канве их жизней. Людмила Степановна оказалась именно таким человеком.

  «Нравственность есть правда» - утверждал любимый Россией писатель, режиссер и актер Василий Шукшин в одной из своих публицистических статей с одноименным названием, когда размышлял о чем пишем и для чего пишем. И повторял, что надо жить болью и радостью людской, сопереживать вместе с ними и с созданными произведениями идти к людям.

  А иначе зачем все?

  Я следую его завету и в этой книге.

  

  

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  СУДЬБЫ ПОВОРОТЫ КРУТЫЕ

  

  Из памяти, как груз отныне лишний,

  Исчезли тени песен и страстей.

  Ей - опустевшей – приказал Bсевышний

  Стать страшной книгой грозовых вестей.

  (А. Ахматова)

  

  На стене – рядышком – два фото в рамочках: Сергея Есенина и до удивления похожего на него молодого мужчины. Хозяйка замечает мой взгляд и объясняет: «Это мой муж. Потому и рядышком, что похожи». Она приносит из другой комнаты кипу газетных вырезок, журналов и фотографий. Показывает статьи о Геннадии Васильевиче, написанные после его гибели, посвященные его подвигу в далеком уже для нас 1966 году, и последующие другие годы.

  Среди них много материалов на тему Афгана. «Я была там» – говорит Людмила Степановна.

  Прошу рассказать. Людмила Степановна присаживается за маленький журнальный столик и мы с Валентиной слушаем ее рассказ об Афганской войне.

  У Людмилы Степановны Гавриковой большой архив, собранный за почти 30 лет. Она начала собирать его как афганский альбом еще в Афганистане, где служила: это фотографии, армейские стихи и песни, газетные вырезки. В послеафганский период сюда добавились письма подруг-медиков из их медсанбата, журналы «Боевое братство» и переписка с людьми, так или иначе включенными в афганский круг.

  Мое внимание привлекает одна фотография, хотя все они уникальны, даже тем, что любительские, сделанные по горячим следам. На этой фотографии – белая шапочка с красным крестиком и под шапочкой – глаза – крупным планом. Говорящие глаза.

  - Это ребята придумали так меня заснять, - отвлекается на минуту Людмила Степановна.

  Рассказывать спокойно Людмила Степановна не может, слишком ярко пережитое встает перед глазами. Голос прерывается, когда находит и зачитывает стихи ребят-«афганцев», прошедших через их медсанбат, слезы застилают глаза. Живого или мертвого, она каждого вспоминает поименно, они стали родными, мальчики Афганской войны.

  Людмила Степановна во время нашей встречи там, на арене боевых действий в далекой для меня чужой стране. Да и не только во время встречи – она не ушла с Афганской войны, живет с ней в сердце до сих пор. Думаю, что если бы я сама побывала тогда в Афганистане, со мною было бы точно так же.

  Слушаю и еще не знаю, что скоро и эта улочка за окном скоро будет исхожена мною туда и обратно, и эта квартирка станет мне родной, и эта необычная судьба русской женщины захватит меня и оторвет от других дел, заставит пережить себя заново.

  В одну из встреч меня осеняет и я понимаю, что надо писать книгу.

  «Да кому это надо? – отвечает Людмила Степановна. – Нынче все заняты другим. А тогда об этом писать не разрешалось».

  «Надо! – возражаю я. – Ради тех же погибших и искалеченных солдат, ни в чем не повинных. Ради вас, медиков, спасших столько жизней и пожертвовавших своим здоровьем. Вы – очевидец, свидетель и участник, ветеран боевых действий. Пусть люди узнают пережитое из первых уст, без дежурных фраз».

  Она задумывается. «Если о медицинских сестрах афганских написать… Им это будет интересно. Может быть, и еще кому-то… и вот ради ребят-афганцев - стоит».

  Но начнем мы с писем ее мужа.

  «Он очень ждал моих писем, когда мы разлучались, когда бывал в отъезде, постоянно просил ему написать. Несмотря на то, что его нет в живых уже 46 лет, он всегда со мной».

  Людмила Степановна подает мне белый узкий конверт. На нем надпись, сделанная ее рукой. И я понимаю: это история неумирающей любви и верности. Лебединая пара. Лебединая песня. Конверт перевязан розовой ленточкой…

  Помните Блока: Все, что память сберечь мне старается, пропадает в безумных годах, но горящим зигзагом взвивается эта повесть в ночных небесах. Жизнь давно сожжена и рассказана, только первая снится любовь, как бесценный ларец перевязана, накрест лентою алой, как кровь…

  А Людмила Степановна решительно выпрямляется в кресле и волевым голосом произносит: «Бери бумагу, ручку. Я долго вспоминать уже не могу – здоровье подкачало. Записывай!»

  

  Все-таки мы ее сделали, эту книгу.

  

  

  ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

  

  Я помню… мой родной рабочий поселок Майна в кипени цветущих яблонь и вишен, сладкий ветер весны, молодой зелени из леса, и я держу в руке присланную мне записку: ты просишь меня прийти на свидание.

  Ты уже закончил ту же самую школу, в которой я учусь, мне еще два года учиться, а ты уже живешь в общежитии в Ульяновске и студент железнодорожного училища.

  Ты будешь машинистом - какую трудную и мужественную профессию ты себе выбрал, профессию настоящих мужчин!

  Ты был целеустремленным и бесстрашным человеком всегда, во всем. Чтобы получить знания, ходил в школу из Тамбов, (до Майны – 6 километров) где жил, лесом – туда и обратно. В любую погоду.

  Закончил школу с медалью за изобретение по физике (ты занимался в физическом кружке и на выставке ВДНХ за него ты и получил бронзовую медаль).

  Красивый, с белокурой кудрявой шевелюрой, высокий и стройный - ты всегда привлекал к себе внимание.

  И меня сразу выбрал из множества девчонок – раз и навсегда.

  Я помню, как моя закадычная подружка Шура вела меня под руки к тебе на свидание, мое первое в жизни свидание.

  - Ты что, трусишь? Брось! Такой парень!

  А ты приехал из Ульяновска, стоял и ждал на перроне.

  И потом была свадьба, счастье светилось у тебя в глазах, и у меня тоже.

  - Какая пара! Как они подходят друг другу! – говорили все.

  Мы обосновались в Ульяновске, снимали квартиру, даже тогда, когда многие твои друзья сумели получить себе квартиры. Ты не умел прогибаться и выбивать.

  Ты уже водил поезда на железной дороге, даже поступил на первый курс института инженеров железнодорожного транспорта. Одним из первых стал машинистом тепловоза.

  Был молодцом, никогда не разменивался на чепуху, был надежным товарищем, ни разу никого не подвел. Был цельный, честный и талантливый человек.

  По-видимому, потому судьба тебя и предназначила на подвиг, который не под силу каждому.

  Ты писал в своем школьном дневнике: «Правдивость – это дыхание жизни, это основа всякого (вечного) достоинства, и в деловой сфере она обеспечивает доброе имя каждому, кто крепко ее придерживается».

  И это оказалось твое жизненное кредо.

  

  У нас родилась дочь и ты ее безумно любил. Я сохранила твои письма и записки – им уже 50 лет. Я сложила их в конверт и написала на конверте:

  Письма, написанные твоим отцом в июле (после 25) 1960 года. Я – Ирине, дочери. 25.07.2010 года. Сбереги!

  

  

  П И С Ь М А

  

  Снежинка моя!

  Поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе счастья больше, чем себе. Целую. Г.

  (Первый Новый год совместной жизни. 1959-1960 г.г.)

  

  * * *

  

  Людмилочка!

  Я уже привык к тому, что я отец. И теперь мне так хочется вас увидеть. Как ваше здоровье? Сегодня я не работаю, отпросился и не нахожу себе места весь день. Да еще Зина принесла вишни для варенья. Я раз сварил. Несу на пробу.

  Людмилочка – пиши, пиши пожалуйста, что тебе принести. Весь день ломаю голову, а выходит то нельзя, то нежелательно.

  Все тебе шлют огромнейший привет. Людмилочка, только дочь назовем не Юленька. Все против.

  

  * * *

  

  Людмилка! Милая Иринка!

  Как ваше здоровье и почему это ты не пишешь.

  А я целый день хожу сам не свой от счастья. Людмилка, скорее бы, что ли, выписали. Я так соскучился. Да Ирину нашу очень уж хочется увидеть.

  Ну, в общем, пиши. Жду. Целую. Гена.

  

  * * *

  

  Дорогие Людмилочка и Ириночка!

  Даже и не верится дождусь ли я вас. Скорее хоть бы показались в окно. Какое ваше самочувствие?

  Людмилочка, а я эти дни бегаю и все бесполезно. Сегодня приехал с работы и сразу бегом насчет билета Гали. Оказывается, не так просто достать билет. В предварительной кассе нет и только военный комендант пообещал в день отъезда. А Галя с Васей вчера очень переживали.

  Людмилочка, мне отпуск подписали, так что скорее поправляйтесь вы. Неужели так долго написать, Людмилочка, меня продолжают поздравлять и, знаешь, говорят, что дочь даже лучше. А тебе шлют все огромнейший привет и желают быстрее поправиться.

  Завтра, возможно, съезжу в Майну на 2 часа. Если поеду, к тебе приду в 13 часов. Людмилочка, пожалуйста, напиши, что тебе принести кушать. Очень жаль, нельзя приносить цветы.

  Совсем плохо дело обстоит с коечкой. В магазинах сейчас нет детских коечек и колясок. Я уже все проверил. Галя говорит: будете класть на стулья. Вот задача. Придется мне уступить свое место.

  Людмилка, напиши, какого принести тебе варенья.

  За меня не беспокойся. Все хорошо. Целуй Иринку. Ваш Г.

  

  * * *

  

  Людмилочка и Ириночка! Вот я вам и опять пишу. Только хотелось бы узнать, как вы там держитесь. Какое ваше здоровье. Температуры больше нет или есть? Ну а я все по-прежнему: приехал в 12 часов и лег спать. Сегодня всю ночь работали, и не пришлось отдохнуть. В Гуляй больше не поеду.

  Людмилочка, много не пишу. Надеюсь, выйдешь к окну, попытаюсь проникнуть на ту сторону. Жди сначала там.

  Целую вас.

  

  * * *

  

  Милые Людмилка и Ириночка!

  Кажется, целую вечность я не видел вас. Особенно это чувствуется, когда один дома. На работе все же как-то забывается.

  Людмилка, вчера приезжала Анна Степановна, но я ее пока еще не видел. Где она, не могу даже предположить. Она оставила записку. Возможно, встретимся у тебя. Она привезет все, что там было нужно, и даже клеенки, да так много.

  Как ваше здоровье? Как себя чувствует Ириночка?

  Я сегодня иду на последнее дежурство, командировка кончается. Возможно, до 5-го пробуду все-таки там.

  Сегодня уезжаю. Тетя Люба - я пока не знаю на каком поезде. После тебя пойду туда. А сейчас пойду покупать вам витаминов. Иначе у вас нет ни капельки. Да?

  Людмилочка, что принести вечером, я зайду, перед работой.

  Напиши!

  Может быть, выйдешь к окошечку. Постарайся.

  Целуй за меня Ириночку. Жду. Ваш Г.

  Посткриптум: Пиши, что нужно принести, иначе я не уложусь.

  

  * * *

  

  Людмилка!

  В те же ворота не пускает какая-то свирепая тетка. Упрашивал, упрашивал, никак не соглашается. Ну ладно, подожду здесь.

  Людмилка, милая! Как ты изменилась, побледнела. Скорее бы забрать тебя с Иринкой. Вот сейчас уйду и не знаю что делать. Такая скука без тебя.

  Людмилочка, только будьте здоровы и мы скоро опять увидимся. Сможем опять посидеть у окна, только теперь втроем.

  Вот будет здорово. Да? Ты мне напиши немного.

  Я жду. Целую. Г.

  

  * * *

  

  Людмилочка!

  Я срочно ухожу на работу. Ты поскорее постарайся выглянуть в окошко, если написана записка, то посылай.

  Ночь отработаю и все. Правда, не вовремя, ну ладно, так лучше. Завтра будем все вместе.

  Я распоряжение дал Зине. Завтра все будет. Посылаю паспорт.

  Будьте здоровы. Целую.

  Ваш Г.

  Записку не пиши, нет времени.

  

  * * *

  

  Из Оренбурга (в командировке):

  

  …Здесь есть вполне приличные пальтишки. И еще напиши, какой нужен размер ботинок (теплых) дочурику. Вообще-то здесь в магазинах побольше товаров, чем в Ульяновске. Да и с продуктами лучше.

  Одно только плохо, что совсем нет столовых и приходится ходить в кафе, а там дорогие обеды. Завтракаем чаще всего в школе, после двух уроков открывается буфет.

  …Сейчас ведь поспели вишни и смородина, так как же у тебя с вареньем. Эх! Сейчас бы чайку с вишневым вареньем.

  Как отдыхает мой Иринок? Надеюсь, у вас все хорошо.

  Что она говорит обо мне? Так хочется походить с Вами, поговорить.

  Ты у меня молодец, - положила все необходимое. Костюм отдал в чистку. Будет готов только в августе. Сегодня произвел стирку белья, получается.

  Людмилочка, как ты отдохнула, имею в виду, понравилось ли? Мое желание! Ну вот пока и все. Передавай всем привет. Так хочу увидеть тебя. Целую тебя и дочурку крепко-крепко.

  11.У11.63 г. Любящий Г.

  

  * * *

  

  Вот я и опять пишу тебе. Сегодня воскресенье, а твоего письма еще нет. Цветы стоят, как будто только принес…

  Сегодня ходили в цирк. Смотрели чехословацких артистов. По-моему, выступали хорошо.

  С утра печатали фотокарточки в школьной лаборатории. Учусь фотографировать и делать фотокарточки. Ходили по городу и, конечно, фигурировал я.

  Чем вы занимаетесь? А что делает любимая дочурка?

  Не забыла ли она песенку «Пусть всегда будет солнце?» Часто вспоминаю, как она тебе напевала ее. Молодец дочурик!

  А «Рожь» поете вы?

  Целую крепко-крепко. Всегда твой Г. Спокойной ночи!

  16.У111. 63 г.

  

  * * *

  

  Вспоминаю каждый день, проведенный вместе. До сих пор в ушах стоит голосок Ируськи, она так звала меня, когда я уходил из садика. Даже жалею сейчас, что не вернулся и не сказал что-нибудь.

  Ведь она бы все поняла и не плакала так. Пожалуйста, будь с ней поласковей!

  

  * * *

  

  Эти письма – единственное, что осталось от того времени.

  Сколько нежности и заботы в твоих торопливых строчках! Я и сейчас согреваю душу этими твоими словами.

  И особенно теми фразами, когда ты тосковал в командировке, про то, как отводил дочку в детский садик. И в последний раз, когда ты отвел дочку в садик, ты принес алую ленту и попросил воспитательницу: «Я не умею, пожалуйста, заплетите косу Ириночке». Про это мне потом рассказала воспитательница. Что у тебя было на душе? Может, тоже тосковало в предчувствии беды сердце?

  А через несколько часов алую ленту в дочкиных волосах сменила черная, траурная. Потом о твоем подвиге писали очерки, стихи, а я закаменела от горя в том черном для нас с Ириночкой 1966 году.

  

  «На сегодня хватит» – говорит мне Людмила Степановна.

  Видно, что она устала. Я откланиваюсь – до следующего визита.

  Прихожу домой, делаю всякие домашние дела, а сама все нахожусь под впечатлением того, что узнала. Встает в глазах и то, как Людмила Степановна дает мне прочесть пожелтевшие листки газет со статьями о Геннадии Васильевиче Гаврикове, и то, как она, волнуясь, раскрывает конверт, и розовая ленточка, которой он был перевязан. Снова вижу надпись – памятку дочери. И то, как зачитывала Людмила Степановна эти драгоценные для нее письма дрожащим голосом и снова бережно укладывала их в белый узкий конверт.

  И надо же тому случиться, чтобы такая беда пресекла эту лебединую песню, налегла могильным камнем на плечи молодой женщины и ее пятилетней дочки…

  Ночью рука сама тянется к бумаге – набросать строчки, складывающиеся в четверостишия, словно кто-то их мне диктует.

  К утру дописываю и становится ясно, что получилась баллада. Баллада о машинисте. Но это еще не все. – Случайный взгляд на календарь – а на листке 5 сентября и красным – День работников железной дороги!

  Вот эта баллада, написанная точно по заказу оттуда, из-за роковой черты, спустя 46 лет:

  

  Баллада о машинисте

  Памяти Г. В. Гаврикова

  

  Он был красивым, как Есенин,

  И на Есенина похож.

  Глаза с голубизной весенней,

  А кудри – золотая рожь!

  Он был отличным машинистом.

  И там, где детство пронеслось,

  На перегоне, где ракиты,

  Гудел пролетный тепловоз.

  Мать выходила из избушки

  На три приветные гудка,

  И было радостно старушке,

  Что все в порядке у сынка.

  И дома ждут его любимые

  Жена и маленькая дочь.

  А жизнь еще такая длинная!

  И не бывает вечной ночь.

  

  Лежит железная дорога –

  Всей жизни пульс и магистраль.

  С надеждой, радостью, тревогой

  Нас всех несет куда-то вдаль.

  Мелькают за окном просторы.

  Ведущему – вперед смотреть,

  Ведь машиниста, как сапера,

  Один лишь раз целует смерть.

  Она внезапна и кровава,

  Виновных в ней – ищи поди!

  Таится миной иль составом,

  Или поломкой на пути.

  У машинистов с их работой

  Не просто так житье-бытье:

  Им быть готовым, как на фронте,

  Принять крещение свое.

  Лежит железная дорога

  И рельсы – тронь их – зазвенят…

  Они уводят от порога,

  Они про судьбы говорят…

  

  В рейс уходил он за другого…

  Туман. И дождик моросил.

  И семафор у перегона

  Огни зеленым засветил.

  Устали машинист с помощником –

  Обратно сухогруз вели.

  Два огонька зеленых – точно! –

  Шепнули, что почти пришли…

  И скоро станция Охотничья,

  А там – Ульяновск – и домой!

  И семафор в дожде и к ночи

  Направил их на путь второй.

  

  Все ближе станция…

  Как выкриком

  Вдруг подступившей маяты

  Лучом прямым прожектор выхватил

  Железный блеск из темноты –

  Цистерну вставшего тут поезда! –

  Уже нельзя затормозить

  На скорости, огромной скорости!

  Лишь спрыгнуть – и остаться жить…

  

  Пред машинистом за мгновенье

  Промчался метров-мигов счет.

  Но чтоб предотвратить крушенье

  Hе достает четырехсот.

  Он понимал, что дальше будет:

  Ужасный взрыв. Дома в огне.

  И главное – погибнут люди,

  Пускай и по чужой вине.

  Он вырубил пульт управленья.

  Все сыпал тормозной песок.

  Столкнул помощника – в спасенье.

  И встал в кабине, одинок.

  Перед заветным перегоном

  Гудка подать не довелось:

  Без управленья, под уклоном

  Катил вагоны тепловоз.

  

  Пред взором – жуткая картина

  С цистерною под колесо…

  Пред гибелью неотвратимой

  Рукою он закрыл лицо…

  Сверхсилой сердца, волей строгой

  Он свой перешагнул расчет:

  Предотвратил он катастрофу,

  Смог задержать состава ход.

  Вблизи родного перегона

  В кусках железа и крови

  Его нашли потом по стону,

  Но не сумели оживить…

  На станции без слез и терний

  Ненарушимо жизнь текла,

  Лишь в дом ульяновский вечерний

  Весть черной гостьею вплыла…

  

  И Иван-чай цветет пожарищем

  На месте гибели его.

  И с поездов дают товарищи

  Гудки в честь подвига его.

  Июньским днем перед вечерьем

  И стар, и млад к нему спешит

  На кладбище родной деревни,

  Где рядом с матерью он спит.

  Молва летит по белу свету –

  Снимают кепки на пути…

  Ушел в народную легенду

  Он, не дожив до тридцати.

  Здесь, под листвы шумящей сенью,

  По сердцу – ласковая дрожь:

  Он был красивым, как Есенин,

  И на Есенина похож.

  

  2012 год

  

  * * *

  

  «А вот теперь перейдем к Афганистану, – говорит мне Людмила Степановна в нашу новую встречу. Человек по-военному собранный, деловой, она к моему приходу просмотрела свой обширный архив, выложив на стол все, что касается Афганской войны.

  Раскрываю блокнот, беру ручку…

  

  «Прошли годы, – начинает рассказывать Людмила Степановна. – Не хочу заострять внимание на том, как эти последующие годы одна, с окладом в сто рублей, растила дочку, как с лихвой хлебнула вдовьей доли.

  Тут я тотчас вспоминаю свою маму, которая в послевоенное время растила меня тоже одна, и ее присказку, понятную только русской женщине, терпеливо выносящей все тяготы нашей жизни: Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик… Только война была другая: Великая отечественная 1941–1945 годов.

  

  «Да, эти годы прошли, – говорит моя рассказчица - От перенесенного горя, я имею в виду гибель мужа, любимого и любившего нас, быть прежней я уже не смогла. Хотя держалась, не хотела, чтобы меня жалели, охали и ахали. Я хотела сохранить свое достоинство. Я – сильная – напоминала себе я в тяжкие минуты.

  Но тот, кто испытал что-то подобное, по себе знает, что становишься мудрее, отзывчивее, что ли, сразу видишь, кто в беде и стараешься вызволить, не скупишься на добро…

  

  

  АФГАНИСТАН В ЛИЦАХ

  

  Мальчики совсем не виноваты

  Ни в том, что родились в 60-х,

  Ни в том, что на планете нет покоя,

  Ни в том, что не сдавались в плен без боя…

  (О. Казаковцева)

  

  27 декабря 1979 года ограниченный контингент советских войск пересек таджикско-афганскую границу.

  Мы знали из центральной прессы, что таким образом наше правительство откликнулось на просьбу дружественного Афганистана, где произошла революция, где хотят строить новую, лучшую жизнь по нашему советскому принципу.

  По телевизору показывали, как наши солдаты помогают строить здания, сажают деревца и так далее. Оказывается, мы мало знали. Жизнь подсказывала другое.

  

  

  ИСТОРИЯ С БЛАНКОМ

  

  И был такой случай: наша санитарка проводила сына в армию и получила назад его в цинковом гробу. Нужно было получить свидетельство о смерти для захоронения. Она была в состоянии стресса, но все равно поняла, что что-то не так написано в том свидетельстве о смерти, которое ей выдал врач в военкомате.

  «Что это вы тут написали? - сказала она ему, – Bы же написали, что он умер сам. А он не умер! Моего сына на войне убили. Так и пишите правду!»

  «Какая тебе разница? – раздраженно ответил он. – Bсе равно его уже нет. А я бланк испорчу».

  - «У меня сына убили, а ты мне про какую-то бланку! Пиши как есть!»

  Нехотя врач выдал ей правильное свидетельство. Несчастная мать и не подозревала, что дело не в нерадивости, что сейчас столкнулась с тем, с чем сталкивались и сталкиваются другие родители погибших солдат.

  И «черных тюльпанов», как окрестили страшный груз в народе, доставлялось все больше и больше. Люди, пришедшие в себя после горя, недоумевали с обидой: почему не разрешается хоронить сыновей прилюдно, с воинскими почестями? Они же отдали свои молодые жизни за родину, не воры какие-нибудь, не преступники.

  

  А война все разгоралась и разгоралась. Соответственно, и медиков требовалось тоже все больше и больше, как и наших ребят, которые каждый день в опасности в чужом краю.

  Медицинским сестрам, фельдшерам, врачам предлагали ехать в Афганистан исполнить свой интернациональный долг.

  Слова «исполнить свой интернациональный долг» и «долг перед родиной» были и для медиков, и для ограниченного контингента советских войск, введенных в Афганистан, не просто слова.

  Я не знала ничего о том, что идет война, но чувствовала недоброе. Сама пришла в военкомат и попросила направить меня туда, где нужнее.

  Мое призвание – спасать людей. После потери мужа чувство сострадания обострилось.

  Я сильный человек. Смогла пережить эту личную трагедию. Но себя уже не жалела так, как других, еще не обожженных потерей любимого человека.

  Сейчас пишут, что ехали медицинские сестры и женщины-врачи туда после каких-то личных травм. Не знаю. В моем случае это так. Пережив горе, я стремилась помочь тем, кому еще хуже, чем мне.

  Это наша, русская черта характера.

  И мне тоже хотелось совершить достойное светлой памяти мужа, кого-то защитить. Он бы мой поступок – поехать в Афган – одобрил. Он бы меня после всего пережитого понял…

  

  Мы поехали – нас было много! – помогать мирному населению в преобразованиях его страны для лучшей жизни. И спасать наших военнослужащих, которые нуждались в медицинской помощи, ведь они стояли на пограничных рубежах, воевали с душманскими бандформированиями и наемниками, препятствующими социально-политическим переменам в Афганистане.

  Мы поехали не за медалями и деньгами. – Это надо знать!

  Медицинской сестрой я была в мирной жизни, теперь стала афганской медицинской сестрой: Гаврикова Людмила Степановна, рентгенолаборант воинской части 53355.

  

  

  Г А З Н И

  Гори теплом и излученьем

  Эмблема медиков всегда,

  Теплом душевным и уменьем

  Лечи больных своих, сестра!

  (Из афганского альбома)

  

  Прибыла я в Кабул 18 июля 1982 года жарким солнечным днем. Можно было сколько угодно болтаться без дела, пока разберутся с документами. Но я попросила, чтобы меня определили туда, где срочно требуются медики.

  Меня направили в Газни, где располагался мотострелковый полк. Пришла боевая машина – танк – и мы поехали.

  Удивило, что идет он зигзагами, какими-то местными огородами. А ехали так потому, что боялись наскочить на мину.

  В Газни – красивый пейзаж вокруг, лето, солнце. На первый взгляд – никакой войны. Мое платье с юбкой-клеш, оно и сейчас у меня хранится, ветер треплет, волосы по ветру… разгуливаю, все разглядываю, поджидая машину, которая доставит меня в полевой медпункт.

  Из укрытия в земле вылезает солдат: «Вы чего тут разгуливаете – тут стреляют!»

  Вся идиллия тотчас разрушается.

  

  

  ТОРЖЕСТВЕННЫМ ШАГОМ

  

  Хорошо помню свои первые дни в Газни.

  В день медицинского работника нас, недавно прибывших женщин - медицинских сестер, собрал на плацу командир части подполковник Борзых. Среди небольшой группки девчат – нас было всего пятеро - я оказалась самая старшая…

  И командир устроил нам в честь нашего праздника настоящий парад.

  Он выстроил солдат, дал команду – и они прошли перед нами, как на смотре, торжественным шагом.

  Они шагали красиво, а у меня сердце сжималось, как и у всех наших медицинских сестер. Думали одно и то же: завтра кто-то из них попадет к нам в медсанбат, кого–то вычеркнут из списка живых… этой скрытой, но настоящей проклятой войны.

  Поэтому в глазах у нас стояли слезы не только от праздничного волнения. Эти глаза запомнили задорно марширующих перед ними мальчиков, эти глаза потом увидят их многие страдания…

  И какой мудрый был этот командир! Он им показал нас – смотрите: вас не бросили на чужой земле матери, сестры – они здесь с вами!

  А за этим многое стоит. (1)

  

  

   З М Е Я

  

  Три месяца я проработала медицинской сестрой в полевом медпункте.

  В одно из моих дежурств пришли ребята, показывают убитую змею. Они ее в банку положили, толстую такую. Вышло так, что солдат в своем земляном убежище задремал, и туда в это время юркнула ядовитая змея. Он заметил, что какая-то тень проскользнула, сразу дрема слетела. Мальчишка этот сказал про змею, а ему никто не поверил.

  Но он был в шоке, твердил, что там есть змея, что она у него в желудке. Над ним, конечно же, смеялись. Все-таки видят, что он отказывается в укрытие ложиться, решили проверить. Поставили чашку с молоком, уложили солдатика рядом – и змея выползла изо рта.

  Оказывается, он дремал, полуоткрыв рот, и змея забралась в его желудок. Вот так опасную соседку выманили на молоко – так делали азиаты. Всем стало не до смеха.

  

  

  К О В А Р С Т В О

  

  Еще был случай. Ездили ребята в карьер за щебенкой, во время строительных работ. Этот карьер находился в двух-трех километрах от КПП – контрольно-пропускного пункта с дежурным солдатом. Собирали щебенку в карьере. А чабан пас овец там поблизости. Пока машина нагружается, чай попьют солдатики с чабаном, в карты поиграют. Ну и прислонили винтовки к камням. Чабан хвать винтовку – и всех перестрелял.

  Их трое было, третий успел нырнуть в кабину машины – и в часть. Двоих насмерть, а этот раненый.

  Он был потрясен коварством этого человека, ведь вроде бы подружились. Они с этим чабаном даже сфотографировались вместе. Солдат говорил: «Я этого так не оставлю. Поправлюсь – найду. У меня фотография есть».

  У афганцев дома пролить кровь считается грехом. А за пределами дома – все можно.

  Опасность подстерегала наших ребят всюду.

  

  

  МОЙ ПЕРВЫЙ РАНЕНЫЙ

  

  Конечно же, я помню первого раненого, которого увидела. Это был июль-август 1982 года.

  В Газни к нам на усиление приехали врачи-хирурги из Кабульского госпиталя.

  Привезли раненых, вынесли из машины в операционную.

  Первый из трех доставленных на операции раненых - солдат по фамилии Цой. У него было ранение в бедро.

  Солдаты лежали на носилках. Я вышла к ним и Цой ко мне обратился с просьбой… я навсегда запомнила слова этого мальчика, первые слова: «Спасите моего друга!» Он не думал о себе, он думал о том, кто рядом. И это было мужество. Это были наши дети, дети 60-х, воспитанные на патриотизме.

  После операции его отправили в Кабульский госпиталь. Он улыбался и курил, его провожало много друзей… А через два дня он умер в госпитале от осложнения (тромбоэмболия). Ребята рассказывали, каким хорошим парнем он был, как его все любили… (2)

  

  

  РЕНТГЕНОВСКИЕ СНИМКИ

  

  Возможно, так и осталась бы я в Газни в качестве медицинской сестры. Но случай повернул все иначе.

  Дело в том, что помимо того, что имею опыт работы медицинской сестрой, я освоила еще одну медицинскую специальность – рентгенолаборанта.

  Так вот, я этим раненым делала рентгеновские снимки - перед операциями потребовалось срочно узнать, где и как засела пуля, какие повреждения кости.

  Я эти снимки моментом сделала. Хирурги их посмотрели и поняли, что перед ними хороший специалист. «Давно не видели такого четкого профессионального снимка, – сказали они. – Где вы научились?» Я ответила, что это вторая моя медицинская специальность.

  И меня сразу перевели в Кундуз, где тяжелораненых поступало больше и им надо было тоже оказывать первую помощь на месте, до отправки в госпиталь. И где рентгенолаборант был очень нужен.

  

  ___________________________________________________________

  (1) - дополнение от Алексея МАТЮШИНА (бывший рядовой стрелок-гранатомётчик из 1-й мсб), 2019/03/21 02:20:

  "Людмила вспоминает своего первого раненого в Газни - Цой Стёпа.

  Стёпа служил в 1-й мср водителем БТРа, подорвался 26 июня и скончался от гангрены 28-го уже в Кабулe".

  

  (2) - дополнение от Алексея МАТЮШИНА (бывший рядовой стрелок-гранатомётчик из 1-й мсб), 2019/03/21 02:20:

  "Где-то опечатка закралась в текст воспоминаний Людмилы.

  Она успела поработать в Газни три месяца - с июHя по август.

  В самом начале она вспоминает построение на плацу в день мед. работника (по моему, это третье воскресенье июHя всегда отмечалось)".

  

  

  К У Н Д У З

  Пусть каждый день в Союзе снится

  Прожженный солнцем, пропыленный,

  Любовью, дружбой освященный

  Твой медсанбат и твой Кундуз.

  (Из афганского альбома)

  

  Кундуз. На карте Афганистана, которую я храню, он обозначен как одна из многих самых горячих точек.

  Там я проработала два года – с 1982 по 1984 годы.

  

  А это были, наверное, самые тяжелые годы для наших солдат и офицеров, а значит и для нас, медиков. Именно в эти годы был Панджшер – все «афганцы» знают, что это такое, сколько там пало наших воинов.

  Кундуз – это участок афганской земли, где располагались военная часть и наш медсанбат. Участок, обнесенный колючей проволокой. И рядом – посадочно-взлетная полоса, на которой то и дело приземляются вертолеты и самолеты с ранеными прямо с военных действий. Помимо того, что мы заняты нашими ранеными, еще оказываем помощь и местному населению. Но об этом я расскажу позже.

  

  

  НАШ МЕДСАНБАТ

  

  Медсанбат в полевых условиях – это далеко не то, что в мирное время. Расскажу, как мы все работали.

  Я попала в Афгане в самое пекло войны. Быт не был устроен. Становление медсанбата в Кундузе – своими руками. Сушь. Змеи. Палатки. У нас стояла бочка с привозной водой, для всех нужд. Это потом провели водопровод и появились удобства, уже в конце срока моего пребывания. Тогда-то нас переселили в модули. Что такое модуль? – Это барак, обыкновенный барак.

  Так вот: в жаре этой силы истощались быстро. Из операционной – из операционной выходит врач - весь никакой! Мы выливали на него ведро воды, чтобы полегче было ему. После надевали на него новый стерильный халат – и снова он шел в операционную. Оперировали при температуре 56 градусов.

  А ведро с водой достать из бочки не каждая осилит. Одна медицинская сестра меня все время просила, чтоб вытащила ей это ведро. У нее руки слабые были, а я-то физически крепкая, помогала.

  У меня в рентгенкабинете, пока не установили кондиционер, пленка сползала и эмульсия с пленки сползала от жары – и я за секунду зрением должна была уловить: есть здесь осколок или нет.

  Такое почти невозможно! Но от этого зависела жизнь раненого, и я делала невозможное.

  

  Наш медсанбат в Кундузе в/ч пп 53355

  Псв – приемно-сортировочный взвод.

  Опв – операционно-перевязочный взвод.

  Ребята сочиняли стихи и песни на войне – этого требовала душа. Они пели: «Как я хочу, чтоб родина вздохнула, когда живым из боя вышел я…» - вот этим мы и занимались, чтобы живыми они оставались.

  Наш медсанбат: медики-интернационалисты – это ведущие хирурги Ремез Владимир Владимирович и Балясный Сергей Павлович; хирурги Занин Вячеслав Степанович, Дьяченко Геннадий Николаевич, Лебедев Владимир Федорович (выпускник военно-медицинской ленинградской академии имени Кирова, очень порядочный человек, отличный специалист), Попов Алексей: врач-инфекционист (о нем я скажу отдельно) Кутузов В.; врач-анестезиолог Кузнецов Александр Николаевич; фельдшеры Сергей Воротинцев, Сергей Гузар, В. Семенюк, Леша Ш.

  Медицинские сестры Наталья Лакустова, Любовь Пусева, Н.Евдокимова, Вера Кондусова и другие.

  

  Очень важна для спасения раненого первичная обработка ран. Для этого и существовал приемно-сортировочный пункт – сокращенно ПСВ. Там всю ночь до утра работали. Приходил капитан медицинской службы, хирург Вячеслав Степанович Занин, и осматривал опытным взглядом – кого сразу в операционную.

  

  

  500 ГРАММОВ КРОВИ

  

  Шел большой поток раненых. В экстренной ситуации потребовалась кровь для переливания, а необходимой группы не было и искать некогда – раненый умрет.

  И тогда Занин отдал свою кровь прямым переливанием – 500 грамм (у него первая, всем подходящая) – и после этого пошел работать к операционному столу.

  Это я видела собственными глазами. Я смогла ему только чашку чаю подать, крепкого и с сахаром, больше ничего не нашлось.

  Пошел снова оперировать - надолго.

  Это подвиг.

  

  И поступок Занина был не единичным. Одна медицинская сестра тоже отдала своих 400 грамм (к сожалению, забыла как ее зовут) для афганской девочки, которая умерла бы во время операции без переливания, потому что потеряла много крови.

  Знаю, что Вера Кондусова отдавала кровь тоже во время операции.

  Такое время от времени повторялось и становилось обычным делом.

  Мы все работали в ненормированном режиме, сколько надо было, столько и стояли. Мы всегда были голодные, так как часто, работая с ранеными, не успевали поесть. Или, насмотревшись на боль и страдания ребят, не могли есть. Нам нужны были двойные, тройные силы. И мы их находили.

  

  

  ПОЧТИ ЧТО ШКОЛЬНЫЙ РАЗБОР СТИХОТВОРЕНИЯ

  

  В моем архиве лежит вырезка из газеты с одним стихотворением тех лет. Прочтешь – обыкновенное стихотворение про медицинскую сестру. Но есть тут некоторые детали, их тайный смысл ясен не каждому. Ведь тогда не разрешалось говорить об этой войне, тем более в печати. Вот потому автор не сказал – и все-таки все сказал в этом стихотворении. Умело зашифрованное, оно прошло на газетную полосу. Автор мне долго был неизвестен. Недавно узнала, что это стихотворение Виктора Верстакова.

  

  Вот это стихотворение:

  

  Из афганского блокнота

  Вдали от родины и дома

  Судьба их тоже нелегка:

  Грустят под гул аэродрома

  Девчонки нашего полка.

  Дрожат брезентовые стены,

  Мигает лампа в тридцать свеч,

  Все прочее обыкновенно,

  И не о быте, в общем, речь.

  В палатке гладят и стирают,

  В палатке думают о нас,

  Но от любви не умирают,

  Как мы от выстрелов подчас.

  Библиотекарша, связистка,

  Официантка, медсестра.

  Стоят их коечки так близко,

  Чтобы шептаться до утра.

  Но вот заходит на посадку

  С гор прилетевший вертолет,

  И медсестра глядит украдкой

  На телефон и воду пьет.

  Палаточный откинув полог,

  Выходит молча за порог.

  Как странен взгляд ее, как долог,

  Как темен мир и как жесток…

  Пусть обошлось: никто не ранен

  На тех горах, где мы лежим.

  Но долог взгляд ее и странен,

  И не по-женски недвижим.

  А утром четверо девчонок

  Бегут по взлетной полосе,

  И подполковник Азаренок

  Кричит им: «Живы! Живы все…»

  

  Медицинская сестра пьет воду и глядит на телефон. Почему?

  Сначала непонятно, а нам всем, в Афгане, понятно.

  Потому что она слышит гул вертолета, который идет на посадку.

  Потому что вертолет доставляет раненых с поля боя, и они сейчас прибудут на носилках.

  Потому что сейчас надо бежать, а не идти на рабочее место.

  Потому что это опять!

  У нее нервы на пределе – вот почему медицинская сестра пьет воду. Чтобы успокоиться, взять себя в руки перед трудным делом.

  Перед зрелищем крови и тяжелораненых. В основном у них осколочные, разрывные ранения от мин.

  Вот почему у нее такой странный, долгий взгляд, отличный от взглядов остальных девчат. Это взгляд афганской медицинской сестры…

  Вот почему не спит, ночь – самое беспокойное время. То и дело вызывают.

  Вот почему она откидывает полог палатки и выходит молча за порог – она уже идет встречать, не теряя ни минуты.

  Да, об этом нельзя было говорить. Но это понимал каждый, кто пережил Афган.

  По тому, как ехала скорая, мы видели, каких раненых везут: тяжелых или с легкими ранениями.

  Запрещалось писать об этом, но все равно не утаишь. Ребята становились армейскими поэтами. И это стихотворение о медицинской сестре, сидящей в палатке, модулей еще не было, которая вся на нервах и без которой не обойтись, - про каждую из нас.

  Мне и сейчас этот гул со взлетной полосы слышен, он у нас у всех медицинских сестер в ушах. – Наша палатка тоже стояла рядом с полосой, чтоб быстрее доставить раненых. Они шли беспрерывно!

  Мы и сейчас просыпаемся от гула поднимающихся вертушек.

  

  Там, в афганской ночи, в полусонье, точно наяву встают передо мной эпизоды, врезавшиеся в память, наверное, потому, что потрясли все мое существо в довоенной жизни.

  Молоденькая воспитательница с горестным лицом говорит мне: «Как я вам сочувствую… ведь только вчера Геннадий Васильевич приводил Ириночку в садик, просил косичку ей заплести, да так сказал смущенно: «…я не умею…» И ленточку алую принес, такой заботливый. Просто не верится, что его нет, молодого, красивого…»

  И почему-то вижу его перед собой, и ленточку алую эту вижу в его руках - сейчас она ассоциируется у меня с кровью, льющейся с носилок, на которых приносят раненых.

  И почему-то вижу еще старого сапожника (когда Гена учился и жил в общежитии, к тому сапожнику все парнишки из железнодорожного училища бегали обувь чинить), который мне повторяет слова, сказанные им после похорон: «Изо всех был самый лучший».

  И вообще нынешняя ночь сливается с той ужасной, перед катастрофой: надвигается во сне что-то на меня необъятное, черное, накрывает меня с головой вроде покрывала…

  Я пытаюсь сбросить это черное покрывало, мечусь в постели, а Гена проснулся, гладит меня по плечу, успокаивает: «Что с тобой, Людмилочка? Все хорошо…»

  И мне так надежно стало тогда, так счастливо, что он у меня есть, и страх исчезает…

  

  Я прихожу в себя и понимаю, что сейчас нахожусь здесь, в Кундузе.

  

  

  ИЗ ХРОНИКИ АФГАНСКОЙ ВОЙНЫ

  

  Из хроники Афганской войны, опубликованной в журнале «Контингент» за 2001 год, я выписала годы, выпавшие на мою долю:

  1983 год. В Мазари-Шарифе душманы похитили группу (16 человек) наших гражданских специалистов. Освободить их удалось только через месяц, при этом шестеро из них погибли.

  …Газета «Таймс» писала, что Ю.В. Андропов реально готовил пути для возможных дипломатических шагов в Афганистане, впервые признав в печати, что «…наши ребята в Афганистане гибнут от пуль повстанцев и что силы сопротивления настолько мощны и опытны в ведении боевых действий в горах, что в состоянии эффективно действовать против советской пехоты и танков».

  …На конец года всего имелось более двухсот специализированных центров и пунктов подготовки мятежников (из них только на территории Пакистана и Ирана 178 и 34 соответственно), позволявших готовить свыше 75 тысяч человек в год.

  За год в похоронках чаще всего упоминается Кундуз, Пули-Хумри, Кабул, Герат, Шинданд, Кандагар. Погибли 1446 военнослужащих.

  

  1984 год: С начала года у моджахедов появилось большое количество реактивных систем китайского производства, американские ПЗРК «Стингер» и английские «Блоупайн». На 20 апреля количество «Стингеров» достигало 47. А всего за 1984 год было отмечено 62 пуска ПЗРК.

  16 января душманы сбили из ПЗРК «Стрела-2М» самолет СУ-25. Это первый случай успешного применения ПЗРК в Афганистане.

  Конец февраля – начало марта – боевые действия в провинциях Парван, Каписа, Кабул, Лагман.

  С 15 апреля начал осуществляться силами батальонов спецназа план «Завеса» по контролю караванных маршрутов (всего их было около 200), по которым с территории Пакистана доставлялись оружие и боеприпасы.

  С 21 апреля – очередная операция в Панджшерском ущелье. В ходе этой операции (30 апреля) из-за допущенных ошибок понес большие потери (53 убитых, 58 раненых) 1-ый батальон 682-го мотострелкового полка.

  Декабрь – операция по разгрому базовых районов мятежников в горах Луркох (провинция Фарах), расположенных в трех ущельях.

  Итоги года - самый кровопролитный год в истории Афганской войны. Погибли 2343 военнослужащих.

  

  Я как раз служила в это время в Кундузе.

  

  * * *

  

  Каждый раненый, который попадал в медсанбат, прежде чем оказаться в операционной, обязательно проходил через рентген-кабинет, через мои руки. В отличие ото всех других специалистов, я была одна, и подменить меня было некому.

  Только меня одну вызывали даже из бани, с намыленной головой! Посыльный говорил, поджидая на крыльце: «Рентгенолаборанта - пулей в операционную!»

  Значит, какой-то осколок не могут достать, нужен снимок.

  Ранения были тяжелые, минно-взрывные, да еще сплошь нафаршированы осколками, без снимка никак нельзя.

  Здесь я стояла вообще под трубкой.

  Снимки делала палатным аппаратом, никакой защиты не имелось, дозиметра тоже, а ведь принимала на себя множество вторичных вредных лучей!

  Здоровье от роду имела очень редкое, не думала, что потеряю. Мы вообще все работали столько, сколько было надо. Без нормировки рабочего времени, без оплаты за вредность.

  Оказалось, что здоровье потом разрушалось быстро. И сейчас ничего, кроме этого разрушенного здоровья, нет.

  

  

  В СОСТОЯНИИ АФФЕКТА

  

  Мчится боевая машина, танк или БТР, на огромной скорости, с сигналами. Где б ни была, немедленно беги на рабочее место!

  Значит, что-то случилось в части, здесь на территории.

  Например, рыли канаву, обрубили провод, кто-то получил электрический шок.

  Не доезжая нескольких метров до КПП, машина останавливается.

  Выносят пострадавшего на плащ-палатку, протаскивают сквозь колючую проволоку – и сразу он у нас (эти метры экономят, чтобы быстрее попал в приемный покой).

  Мы, сестры, этот звук–сигнал помним до сих пор.

  

  

  КАПРОНОВЫЙ ХАЛАТИК

  

  

  

  

  

  Я привезла с собой в Афганистан свой служебный халатик и медицинскую шапочку.

  Халатик был капроновый, единственный такой среди халатов медицинского персонала, и я благодарила бога за то, что он у меня есть, - именно тут, в Кундузе.

  И вот почему.

  Раненые поступали потоками, крови вокруг было чересчур много. Я делала снимки, потом ребят отправляли в операционную, которая была рядом. Халат был запачкан кровью, она попадала на него, когда я укладывала раненых в нужную позицию, когда вытаскивала из-под них пленку. Чтобы не пугать ребят своим видом я, пока выносили раненого из рентгенкабинета, быстренько стирала ваткой кровь с халатика. И благодаря капрону он оставался чистым. Я восстанавливала свой халат за те минуты, что проявляла пленку в лаборатории.

  

  

  Б У К В А

  

  Однажды я спасла солдата. Устали все, хотели до утра его оставить, утром им заняться. А я пошла, сделала снимок: кровотечение внутреннее большое. До утра не дотянет. Нашла хирургов, они уже спали, разбудила. Показала отснятое – и пошли, и прооперировали, уже не могли так оставить.

  Его принесли на простынях четыре человека, из инфекционного отделения. И в его судьбе мой снимок сыграл решающую роль.

  Я никогда не забывала там ставить букву, такой указательный маячок для хирургов. И никогда не забывала нашего ульяновского рентгенолога Владимира Размахова.

  Он постоянно повторял: «Все начинается с буквы, которую ставишь на снимке в нужном месте. Если этого не сделать (а так не все делают), то хирургу трудно сориентироваться в снимке. Был случай – вместо больной почки отсекли здоровую.

  

  Левая или правая конечность поражена? – укажет буква.

  Размахов учил: Не ленись! Буквы надо ставить!

  У меня уже в Кундузе был случай, снова подтвердивший правоту Размахова. – Думали, легкий случай, сами справятся. И вот из операционной пришли: «Cними, достать осколок не можем». Я сделала снимок. Хирургу говорю: «По буквам смотрите: 2-я проекция, вы идете внутрь, ищете внутри, а осколок снаружи!»

  И операция закончилась удачно.

  Они не знали таких тонкостей и очень удивились.

  Бывало и наоборот. Однажды все измучились, оперируют, оперируют, и без толку.

  А я несу снимок – только снимок и показал, где пуля и каким путем надо ее извлекать. Пуля внутри была, глубоко засела.

  

  

  Р А З М А Х О В

  

  Владимир Александрович Размахов – воистину святое для меня имя. Это человек – мой Учитель.

  Я работала под его началом в областной Ульяновской больнице или, как зовут ее издавна, Александровской.

  Узкая специальность – рентгенолог, рентгенлаборант.

  Эта профессия требовала не только знаний, но и опыта, который я приобрела с годами, особенно в указанной больнице. Ведь я трудилась в отделении грудной хирургии, что позже очень помогло мне в Афганистане. Я знала, что делать и как делать, принимая тяжелораненых.

  Владимир Александрович говорил: «Рентгенолаборант может получиться только через два года работы или не получиться никогда!»

  Он умел требовать, но и сам отдавал всего себя любимому делу. Был очень человечным, заботливым по отношению к тем, с кем работал.

  Работал на износ, а своей добросовестностью, вниманием – да что там! – настоящим талантом врача помог выбраться с краешка не одному больному.

  Бывало, его снимок менял поставленный диагноз. Так при мне мужчина поступил с диагнозом «рак». Размахов его не подтвердил.

  Можно представить себе, сколько напрасных переживаний пришлось бы перенести этому страдальцу! А тогда его сразу выписали домой.

  Благодаря Размахову спасали почти безнадежных больных.

  К сожалению, Владимир Александрович рано ушел из жизни.

  А я, прожив такую большую собственную жизнь, подобных ему специалистов высокого класса больше не встретила.

  

  

  ВЕСТЬ ИЗ ДОМА

  

  Пришла почта – и я получила письмо из дома: мне сообщали, что погиб Геннадий, сын сестры моего погибшего мужа Валентины. Ему было 13 лет. А мать в память моего Гены его назвала.

  Опять смерть забрала Геннадия!

  Я вышла из лаборатории в шоке и рухнула на стул. На мне лица не было.

  Ко мне подбежали врачи, думали, что не выдержала потока раненых.

  И я им тогда сказала о страшной вести.

  

  

  С А П О Г И

  

  ПСВ. Январь 1983 года.

  

  Сапоги – их куча возле операционной, устают выносить. Возле, после потока раненых, стоит санинструктор Сережа Воротинцев, держит в руках сапог, иссеченный осколками. Сосредоточенно разглядывает его. (Минно-взрывные ранения, из них 80 процентов - ранения конечностей.)

  Сережа Воротинцев – молодой черноволосый паренек.

  Он держит в руке сапог, снятый с замполита Каткова, которого сейчас положили на операционный стол, которого принесли на носилках с вертолета.

  В операционной идет ему ампутация стопы.

  Как Сережа смотрит на этот сапог, изрешеченный осколками мины, на которой подорвался замполит…

  Я бы это фото всем людям показала – какой ценой наши воины платят на войне за их благополучие!

  

  А вот на фотокарточке я - в белом халате и шапочке с красным крестом возле модуля, худенькая, замотанная. Год 1982.

  Еще снимок: таз, в котором почерневшие ампутированные конечности… Оперирует Ремез. А я выхожу из операционной, фотограф успел захватить лишь край моего халата и мою ногу.

  Я делала рентгеновские снимки разбитых голов, рук, ног, развороченных грудных клеток. Мучения, боль, смерть совсем молодых мальчишек окружали нас повседневно. Работали без отдыха днем и ночью, раненых поступало много.

  Наше милосердие не знало границ.

  

  Медицинская сестра Галина Мельниченко (из другого медсанбата) признавалась, что первое время думала: не выдержу, уеду домой. А на кого их бросишь? Придешь в палату после ампутации, спрячешься в закуток, наплачешься и снова идешь к ним с улыбочкой…

  

  Было и так, что теряли сознание от жары. Это потом уже наловчились стоять в тазике с холодной водой, чтобы не упасть в обморок.

  

  

  КУСТИК ТЫ МОЙ МАЛИНОВЫЙ!

  

  Сестры разные были, разных присылали. Надо помогать хирургам в операционной, а она, к примеру, из детсадика сестра, с детьми работала. Была у нас такая сестричка. Пришла в палатку к раненым и говорит им с порога, как привыкла обращаться с детьми: «Кустик ты мой малиновый, радость ты пучеглазая!»

  Раненые страдали от боли, но тут кто улыбался, кто от души смеялся. На минуту отвлекались от боли – и то хорошо. Эту медицинскую сестру потом так и прозвали «кустиком малиновым».

  

  

  ГЛАЗА МЕДИЦИНСКИХ СЕСТЕР

  

  Вот статья о нашем медсанбате от 1984 года в «Комсомольской правде». Называется она «Мужество доброты».

  Я уже уехала тогда на родину, но душевная связь со своим медсанбатом не прервалась, все девочки остались родными. Было радостно от того, что о нашем медсанбате сказано автором столько добрых слов. Приведу историю Маши Грицко.

  Маша Грицко сказала родителям, она из Гродно, что едет в Монголию работать. А сама в Афгане в хирургическом отделении операционной медицинской сестрой. Уже год. Рядом живут и трудятся люди, удивительные по доброте и мужеству, подруги, такие же девушки - медицинские сестры, которых привело сюда тоже сострадание. Аня Гнездовская из Ивано-Франковска, Фаина Исаева из Чувашии, Женя Скобелева из Ленинграда.

  Летела через Гиндукуш, глядя на хребты. Потом из Кабула сюда, в провинцию. Первая операция была – аппендицит. Вторая – ампутация.

  «Каково это – не отвернуть глаза от ран и страданий, смотреть на боль! Глаза над операционным столом, в узкой «амбразуре» между низко надвинутой шапочкой и марлевой лицевой повязкой. Поистине, глаза молчаливых медицинских сестер на операциях – это глаза святых.

  Ведущий хирург Сергей Балясный – резкий: «А что вы думаете? Oни этим взглядом спасают. Инструмент подает и смотрит: что же ты, совсем безрукий, такого молодого, красивого, храброго парня оставишь? Спасай! Не смотрит – кричит».

  Признается, что таким, как Маша, цены нет, хотя вчера устроил ей разнос. Срочно нужна была кровь больному, нужной группы не оказалось. Только у Маши. Она в ту же минуту пошла на переливание.

  Дежурство трудное, еще ночь впереди, и если обморок? Только что бы сам сделал на ее месте - не знает…»

  Маша рассказывает, что раненые еще медицинских сестер подбадривают, помогают держаться.

  «Никогда не забуду сержанта Володю Мамонова. На перевязке говорит: «Ты не бойся, я потерплю, делай все, что надо».

  Потом открытку из Союза прислал, с праздником поздравил. Если они так держатся, то как же нам расслабляться?

  Еще она сказала, что таких подруг, такой дружбы, как здесь, у нее раньше не было. Если надо заменить на дежурстве, обязательно заменят, дадут передохнуть.

  А глаза у Маши красивые, добрые, их чистый свет ложится в душу, как солнечный лучик…

  

  Вместе с нашими воинами через Афган по неофициальным данным прошли тысячи медицинских сестер, санитарок, врачей. Они разделяли с ними все тяготы армейской службы в условиях войны.

  

  «Запомнилось, когда с горных постов стали поступать солдаты-дистрофики, когда не хватало перевязочных материалов и даже порой не было обыкновенного анальгина; когда приходилось просить наших советников купить в афганских дуканах то или иное лекарство. И – страшная усталость. Потому что госпитали были развернуты по штатам мирного времени: война-то шла необъявленная, значит, ее вроде и не было» – рассказывал позже хирург Рафаэль Биктимиров.

  

  К нам поступали не только с ранениями.

  Летом – «афганец» (такой удушливый ветер с гор), солнечные удары, давление… Мы делали системы прибывшим, отхаживали их.

  Зимой солдаты спускались с гор: обмороженные ноги, руки, дистрофия.

  Они простужались, потому что по ночам зимой стоял лютый холод в горах, поступали с воспалением легких, с простуженными почками. А ноги! Ботинки или сапоги у наших солдат не были предназначены для горных троп. И ребята натирали ноги – отсюда нарывы, фурункулы. И это лечили. Но был случай, когда от фурункула начался сепсис и через три дня последовала смерть.

  

  

  ГЕПАТИТ, ТИФ, МАЛЯРИЯ

  

  Надо особо сказать про наше инфекционное отделение: там врачи, сестры жили прямо в отделении, не выходя, вместе с больными солдатами, они были тяжелые. Переболели всеми инфекциями, гепатитами, да такими формами, каких не встречали в России. Поначалу не знали, как и чем лечить. После уж научились. Брюшным тифом заражались от некипяченой воды. Косит сразу! Дает пневмонию, смотришь снимок, а у больного стенки кишечника - в язвах.

  

  В столовой ешь – дежурный солдатик подает тарелку на стол. А у самого палец замотан,- порез, бинт уже грязный. Несет тарелку супа, палец окунает – а назавтра солдатик этот желтый: гепатит. И ты в тревоге – подхватил или нет?

  

  Здоровье все мы теряли.

  

  Я сама делала рентгеновские снимки ребятам из инфекционного отделения, бедные мальчишки весили 45 килограммов и не стояли на ногах.

  А снимки нужно было делать стоя, и я привязывала ребят полотенцами к кассете, чтобы не падали.

  При брюшном тифе – если снимок делать лежа, как обычно, то ничего не увидишь. И больной к утру умрет. Надо стоя – этому меня Размахов научил. У него самые лучшие снимки и самые тяжелые больные были.

  Таким ребятам нужно было устанавливать наличие свободного газа в кишечнике, что говорит о прободении.

  Врач наш, инфекционист, капитан медслужбы Кутузов, из отделения совсем не выходил, он так и жил среди больных, перенеся все тяжелые инфекции (гепатит, тиф, малярия). В 28 лет уехал от нас весь седой…

  Он просто делал свою работу, негромкую, незаметную для других, хотя разве он не пожертвовал собой ради спасения других?

  

  

  «Г И Р Л Я Н Д Ы»

  

  В Афганистане нам, медикам, приходилось залечивать не только ранения, но и спасать солдат с ожогами. А ведь это особая отрасль медицины, здесь свои тонкости и сложности. Молодые медработники только набирались опыта, не знали, как действеннее пересаживать кожу на обожженный участок тела.

  Тут-то и вспомнили про меня, может быть, что помню, как самая старшая среди медицинских сестер.

  Пришли из операционной. И я показала, как надо эту взятую здоровую кожу в виде сетки накладывать на обожженное место.

  Спрашиваю, умеет ли кто-нибудь делать бумажные гирлянды? - Конечно, они не знали, как их делать. Это мы, послевоенные дети, сами мастерили игрушки на елку и украшения. Из газет делали гирлянды, раскрашивали их соком свеклы.

  Так вот, показала девочкам, что и кожу так же с обеих сторон нарезают полосками, не до конца, наподобие гирлянды, а затем прикладывают на ожог. Так воздух есть, она лучше приживается.

  Помогла наука послевоенного детства.

  

  

  У Д У Т

  

  Старик, как оказалось, дедушка шестилетнего афганского мальчика Удута, принес его на наш КПП. Дежурный вызвал санитарную машину, ребенка тотчас доставили к нам в приемный покой. У него не было левой руки, ступня ноги раздроблена, лицо посечено осколками. Но самое опасное, как показал рентгеновский снимок, было проникающее ранение живота. Операция нужна была срочная.

  Пятеро медиков: хирурги В. Ремез, Г. Дьяченко, операционная сестра Лена Лушникова, анестезиолог А. Дроздовский и сестра Надя Диденко пришли в операционную. Но как только начали оперировать, давление у мальчика резко упало. Понадобилось переливание крови. Нужной группы, как часто бывает, не нашлось. И тогда медицинская сестра Вера Кондусова отдала своих 500 граммов…

  Как оказалось, Удут подорвался на мине итальянского производства – самой дрянной из тех, что устанавливают басмачи.

  Пришлось кропотливо удалять множество мелких осколков, обрабатывать раны, зашивать их.

  Еще дважды переливали кровь Удуту, которую предложили взять у себя выздоравливающие солдаты. Операция длилась 5 часов. Теперь все зависело от того, сколько сил осталось у ребенка, главное, чтобы он проснулся от наркоза.

  Дед все это время молился за дверью операционной. И Удут открыл глаза, сказал что-то на своем языке. Его сразу поместили в реанимацию.

  …Заживление ран шло трудно. Началось загноение ноги, в которой еще остались мельчайшие осколки. Снова операционный стол – и терпение, терпение.

  В палате все раненые старались поддержать мальчонку добрым словом, улыбкой. Лена сшила ему майку, трусики, рубашонку и шаровары, в которых он щеголял, ковыляя по палате. А потом Удута разрешили помыть в бане, это было очень радостное событие!

  Но еще радостнее стал мальчик, когда сосед по палате Игорь Смирнов взял его на руки и понес в летний клуб смотреть кино – впервые в его маленькой жизни. С тех пор Удут не пропускал ни одной кинокартины.

  Он стал настоящим сыном нашего медсанбата. Все его баловали, он заимел целый батальон друзей. Шофера санитарных машин и работники столовой стали наипервейшими из друзей, возле них он проводил весь день. «Прокати, командор!» - просил Удут шоферов, зная, что не откажут. А в столовой помогал накрывать столы.

  Когда привозили раненых афганских солдат, прибегал к ним в палату и заводил разговор, показывая пустой рукав рубашонки: «Душман стрелял, шурави доктор хорошо, борщ хорошо, кино хорошо».

  Настал день выписки. Прощался Удут долго, оббежав всех. Дед уложил пошитые вещички в суму, велел внуку переодеться в свою одежду. Он боялся, что басмачи им отомстят за то, что обратились к русским за помощью…

  Удут еще раз навестил нас. Показался повзрослевшим, грустным. И больше мы его не видели.

  Маленький черноглазый и черноволосый мальчик без руки, которого выходили наши медики…

  Я иногда думаю: как сложилась его судьба? Жив ли он сейчас?

  Ему было бы сейчас 33 года.

  

  

  З А Н И Н

  

  Медицинские сестры называли хирурга Вячеслава Степановича Занина как-то на итальянский манер - Занини, за глаза, конечно, но уж точно восхищаясь им. Кстати, прозвище ему подходило.

  

  …Занин выходит из операционной совершенно расстроенный.

  Говорит операционной сестре Валентине: «Иди, мойся на операцию! Живо!»

  И – мне: «У! Эту я сейчас прогнал. Убить готов: ничего не может! И ничего не хочет мочь!»

  Все знали, что он ненавидит прогнанную медицинскую сестру за ее равнодушие ко всему, кроме выгоды и денег, за подхалимничество перед начальством, за пренебрежение своими обязанностями и работу спустя рукава. Его прямая, честная натура не принимала такого сорта людей.

  Занин ценил в людях профессионализм и порядочность. Без этого для него людей не существовало.

  

  * * *

  

  Когда Занин шел рано утром в приемное отделение из хирургии, дежурные солдатики напрягались: сейчас будет разнос за малейшую оплошность по отношению к больным! Один раз дежурный даже выпрыгнул в окно с перепугу. Такой он был, наш Вячеслав Степанович, – требовательный и человечный. Душа-человек, его все раненые и медицинские сестры любили. А называли его еще – «Золотые руки».

  В письмах через годы все медицинские сестры вспоминали его добром.

  

  

  ГОРСТЬ ЗЕМЛЯНИКИ

  

  Хирург Вячеслав Степанович Занин однажды вышел из операционной, сорвал марлевую повязку с лица, сел рядом со мной и заявил:

  «Все, больше не могу. У меня кончились силы. Надо на зеленый лужок с земляникой (в Афгане одна грязь, один вихрь с песком, одна пыль), чтобы восстановить силы: хоть горсть земляники набрать и побыть в русском лесу. Зелено дома, все цветет. Земляника поспела… Да - хочу набрать горсть земляники, даже не поесть, а вдохнуть ее запах. В горсти подержать!»

  Это был большой, сильный физически человек, из сельской многодетной семьи, по-крестьянски выносливый. Мы помнили, как он отдал свои 500 грамм крови и пошел назад, к операционному столу.

  И вот такие слова он вдруг сказал!

  

  Его смогли отправить с эвакуацией раненых на родину, как сопровождающего. В отпуск на три дня.

  Через месяц вернулся - мы его не узнали! Приехал совсем другим. Помолодел, повеселел. Всю замотанность и угрюмость как рукой сняло.

  Ненадолго, конечно. Пошли обычные рабочие будни, носилки с ранеными, операции…

  «Землянику в горсти подержал?» - спросили мы тогда.

  «Еще бы!»

  Вот что сделала с душой простая лесная ягодка, ставшая символом родины…

  Вот как восстанавливались силы…

  

  

  КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ

  

  Тут и припомнишь слова переводчика и поэта Саши Карпенко: «Поговори со мной, трава…»

  Тоска по родине наваливалась так, что бывало невмоготу. Усталость и безотрадные картины нашего медсанбата ее усиливали. Да и вид вокруг не помогал поднять настроение: горы, песок…

  Я думала за работой порой: вот уже осень дома… воздух прохладный, кругом листья желтые, красные, зеленые… Красиво. Я всегда набирала букет осенних листьев и ставила в вазу. А если прогладить их утюгом – всю зиму простоят, и будут радовать глаз.

  Не выдержала и написала письмо подружке, чтобы она мне прислала с ответом какой-нибудь, хоть махонький, осенний листок.

  Сколько же было радости, когда я его получила! Настоящий кленовый лист, желто-зеленый. И это тоже для меня был символ родины.

  Его мне прислала Фарида, медицинская сестра из Киргизии.

  Работаю, а лист лежит на моем столе. Как улучу свободную минутку, присяду, возьму в руки и разглядываю, и глажу… И становилось на душе легче. Дышать становилось легче.

  Листок этот кленовый был на звезду похожий. Я его берегла до последнего, он мне дороже золота был.

  

  

  АФГАНЕЦ САШКА

  

  Афганец Сашка – это котенок. Кошка перетаскивала своих крошечных котят в более безопасное местечко, подальше от шума и людей с их проблемами, - на крышу модуля. Сашку она обронила. Я его подобрала, взяла на руки. Казалось, он погиб. Но все же понесла его к маленькому бассейну. Жара-то 50-градусная!

  Поднесла ему воды в ладошке – и он начал пить. Разве бросишь его? Взяла к себе. Так и появился у нас котенок.

  Полосатый, ласковый. Я его подкармливала сгущенкой, старалась самое вкусненькое ему принести.

  В моменты редкой передышки этот афганец помогал нам, снимая стресс. Словно в благодарность за то, что спасли его когда-то. Возьму на руки и он сразу замурлыкает.

  Это – моя маленькая радость. Жалко, что пришлось оставить его там. Он и сейчас стоит в моей памяти.

  

  

  Р Е М Е З

  

  Ведущий хирург Владимир Владимирович Ремез. Черноволосый, подтянутый, красивый.

  Позже мне сообщили девочки из нашего медсестринского фронтового братства (они все вместе держатся у себя на Украине), что Ремез умер – в 56 лет. Рано для такого крепкого человека… А если подумать – поотнимай-ка эти конечности!

  Я ему делала снимки. Когда он уезжал домой, у него уже было заболевание. Помню, спел на прощанье мне под гитару песню. «У колодца». А для других другие песни были. Он хорошо пел. И песня была хорошая. Светлая ему память.

  

  

  ПЫТАЛСЯ СПАСТИ

  

  Однажды я накричала на Ремеза, я была вне себя. Поступил солдатик с ранением в голову – такие раненые голову не могут держать, она у них болтается. Такие раненые очень тяжелые.

  Ремез велел мне сделать снимок головы. Я сделала, хотя это было трудно, паренек весь дергался. Посмотрели снимок, а там весь мозг пробороздило осколками. Ему оставалось жить считанные минуты.

  «Зачем ты заставил меня делать снимок! Он уже агонизирует на столе!» - кричала я в отчаянье.

  Ремез молчал.

  И только потом поняла я, что хирург до последнего пытался спасти паренька.

  

  

  ПРИЕЗЖАЛИ АРТИСТЫ…

  

  Палата тяжелораненых.

  Это были армянские ребята с ампутированными конечностями.

  Состоялся концерт у нас в медсанчасти – выступали артисты, приехавшие к ним из Армении, чтобы поддержать их, передать привет родины.

  Пели песни для них прямо в палате. Отработали всю программу концерта, как надо: пели с улыбками на лице, с задушевными словами и добрыми пожеланиями.

  Когда вышли из палаты, певица зарыдала, на мужчинах лица не было.

  А ребята в этом жили. А это была их жизнь.

  У меня сохранилась любительская фотокарточка: ребята от артистов отворачиваются, не хотят, чтобы их видели такими.

  Они еще в реанимации лежат после ампутации.

  Вот такое оно – неприкрашенное фото войны.

  

  * * *

  

  Как-то в разгар работы мне сообщили, что прима советской эстрады Людмила Зыкина прилетела! Будет концерт!

  Для нас это целое событие! Повеяло мирной жизнью…

  Зыкина сразу почувствовала себя плохо от непривычного климата, наша Катя Перекокина ездила к ней, ставила системы.

  Но на сцене Зыкина держалась молодцом, пела от души: «Течет река Волга…» и другие песни, вызывая бурные аплодисменты.

  Сказала: «Если бы у меня был сын, он сейчас был бы здесь».

  

  Я пришла в переполненный кинозал уже к середине концерта.

  Раненые поступали в этот день, в этот вечер, как назло, просто как с конвейера. И мы, немного послушав, тихонечко снимались с мест, бежали назад к раненым. А когда можно было отлучиться, снова появились перед площадкой.

  В какой-то мой забег выступала уже Пьеха. Она почему-то подошла, остановилась передо мной и, глядя мне в глаза, пела.

  Ее песня про чистое небо вызвала горечь. Она подействовала, как нож по свежей ране. Ведь только вчера разбился вертолет - и все, и пилоты, и солдаты, сгорели…

  Я ходила прощаться к погибшим ребятам в морг.

  Занин на меня кричал: «Ты зачем туда пошла? Теперь будут сниться».

  Он кричал потому, что надо было беречь силы для раненых.

  Я не стала говорить ему, что видела страшную картину и раньше, в моей до афганской жизни, когда моего мужа привезли с места гибели.

  

  Но томительной афганской ночью мне все-таки приснился сон из былого. Как вхожу в секционный зал морга, прямо с работы, в летнем с цветочками платье, после того, как мне сообщили, что мужа нет в живых.

  «Кто вы?» – спрашивает патологоанатом.

  «Жена».

  «Не надо вам это видеть».

  «Я медицинский работник. Мне можно».

  И меня больше не трогали. И больше мне ничего не говорили. Туловище было разрезано пополам, сохранилось только лицо, порезанное стеклами кабины тепловоза.

  Все смешалось в этом кошмарном сне: и сгоревшие вчера ребята и давняя катастрофа. Смешалось и предстало в необычайной яркости.

  

  * * *

  

  Вот еще фотографии из моего афганского альбома. На первой видно, что лежит раненый солдатик на столе, я склонилась над ним и плачу, делая снимок раздробленной ноги. Смотреть на то, что я снимаю, страшно. Там одни куски тела.

  Порой кажется, что мои глаза тоже снимают, как рентгеновский аппарат, в них запечатлено столько госпитальных картин, столько лиц солдат, прошедших через мои руки – и я их всех помню…

  А еще этот запах крови – я ощущала его долго повсюду.

  Мне казалось, что им был пропитан воздух.

  Раненые, раненые, раненые… Носилки - и кровь, капающая, капли сливаются, текут через них ручейками, а ручейки превращаются в одну красную речку.

  А надо было подсунуть кассету под тело, где пораженный или пораженные участки, ловко вытащить, не причиняя лишней боли солдату. Проявить и доставить в операционную, где этого снимка ждали. И лишь уточнив по снимку, где осколок или пуля, приступали к операции.

  Мне нужно было все это проделать – быстро!

  Они, поступившие ребята, были такие ослабшие, что даже не стонали…

  

  

  НЕ ЖЕЛЕЗНАЯ

  

  Пришли расстроенные ребята из разведбата и попросили меня проявить пленку.

  Накануне гибели их товарища они сфотографировались все вместе на память.

  Теперь хотели удостовериться, что снимок получился, прежде, чем останки друга запаяют в цинк.

  Это фото ребята хотели послать его матери.

  

  Я сделала - со слезами на глазах…

  Не железная же я, хоть и сильная.

  

  

  БУКЕТ РОЗ

  

  На второй фотографии – я с роскошным букетом роз.

  Их мне подарили солдаты из соседней части. Где только взяли такие? я больше ни разу такой красоты не видела.

  Эти ребята иногда приходили ко мне с просьбой испечь им торт, как дома. Я пекла. И вот они таким образом меня отблагодарили.

  Это был лучший букет в моей жизни!

  Еще один, такой же роскошный, я получила от моего мужа незадолго до его смерти, он преподнес мне пионы.

  Этого мне не забыть до конца.

  

  

  СПАС ВСЕХ УМИРАЮЩИЙ

  

  Как нас всех спас умирающий солдат. Он у нас и прежде лежал с ранением и вот снова поступил. Это было в декабре 1984 года. Его принесли изрешеченного: шесть или восемь ранений. Ночью меня подняли: вливаем кровь, а она выливается…

  Сделала снимок: пуля в легком, оно кровью заполнено. Пневмоторакс.

  С вечера до трех утра бились, но спасти не смогли.

  Что поразительно: он, умирающий, как бы задержал всех около себя в ту тягостную ночь в операционной до определенного часа. Тут и впрямь поверишь в мистику.

  Когда умер, мы вышли из модуля и увидели – огонь бежит по крыше соседнего модуля, напротив нас, близко. У нас на глазах крыша рухнула.

  Мы бросились тушить пожар.

  Если бы вышли раньше или позже – сгорели бы все.

  А так – мы вышли вовремя.

  Этот умирающий мальчик спас весь медсанбат.

  Я с тяжелым сердцем думала, что мать получит этот цинк в канун Нового года – гроб солдата, который спас нас от пожара.

  

  * * *

  

  «Открытки с песнями и стихами ребят я храню…»

  Людмила Степановна подает мне одну с надписью: «Только для вас, матери и отцы…»

  

  Родительский дом будем помнить всегда

  И ласковых рук ничего нет на свете нежнее.

  Мы целуем своих матерей, обнимаем отцов…

  Здесь порой нелегко, здесь суровый неласковый климат,

  Здесь нередко друзей мы теряем своих,

  Но страшней матерям, что доверили армии сына,

  Жить остаться без них.

  

  Подумать только! -

  Но страшней матерям, что доверили армии сына,

  Жить остаться без них -

  

  Вот ведь какие верные, пронзительные слова находили!

  В трудных условиях для нас было самым главным, что придавало силы: Родина и Мать.

  И они, дети наши, писали, сочиняли, воевали, гибли, помня строгий суровый наказ отца и теплые материнские руки.

  

  Раненые нас любили, мы были им за матерей и сестер среди чужих песков и скалистых гор.

  Я все искала земляков. И однажды повстречала земляка, по крайней мере, он так назвался, Олега Таураса, попавшего к нам в медсанбат. Он ходил за мной и фотографировал, пока лечился. Вот откуда у меня фотографии.

  

  Да, да - все ребята любили нас. Можно было уехать, но мы остались – как их бросить одних? Это было бы как предать. Они это понимали. Они это ценили.

  Нам стихи свои посвящали. Сочинили про меня: нашей милой, дорогой рентгенолаборантке золотой, оставаться молодой, доброй, стройной и живой…

  Обидно, что сейчас все это забыто. Мы все на патриотизме воспитаны были, все наше поколение. На примере отцов и дедов, воевавших в Великую Отечественную, они для нас святыней были. И нас могли запросто убить. Ходили по тем же минно-взрывным дорогам, что и солдаты, хотя не в военной форме. Мы – сестры милосердия. Нам ребята раненые желали – скорой замены!

  23 февраля 1983 года – в День Советской Армии - мне поручили выступить перед воинами, собравшимися в доме офицеров, с поздравлением.

  И поскольку мы, женщины на войне, олицетворяли матерей наших воинов, то в моем поздравлении прозвучало искреннее пожелание: «...безминных дорог вам, крепкой брони!»

  Мы, медики, гордимся тем, что мы там были, помогали раненым – погибало в день 13 человек! За 10 лет войны посчитай сама, сколько. И уже даны новые цифры, никто о них не говорит.

  Мы были свидетелями и мужества, и страдания наших ребят – погибали лучшие.

  Слова «исполнить свой интернациональный долг» и «долг перед родиной» были и для наших военнослужащих, и для нас, медиков, наказом родины, который исполняли честно. Все мы были комсомольцами и коммунистами в лучшем смысле этих слов.

  

  * * *

  

  Я ехала домой от Людмилы Степановны Гавриковой поздно вечером. Села в маршрутку, сунула руку в карман, а там даже 16 рублей нет, не то что платы за вечернее время (после 8 часов – 20 рублей).

  В маршрутке была я одна, в руке цветы, которые мне подарили… Подала деньги водителю, он мне и говорит: «Не хватает!» Тут я вдруг и сказала неожиданно для себя: «Простите уж меня, пожалуйста! Не думала, что так задержусь (был последний рейс). Но, знаете, такой человек интересный попался и такая судьба, что заслушалась. Эта женщина – афганская медицинская сестра, теперь про Афганскую войну пишу книгу».

  Водитель поступил неожиданно. Он заявил: «Не надо денег. Пишите дальше эту книгу. Она нужна людям».

  И подвез меня до самого подъезда моего дома.

  Какая улыбка у него добрая была, когда я смущенно благодарила его. Выходит, не все значат деньги, даже сейчас, в наше слетевшее с катушек от ненасытной жажды наживы время.

  

  * * *

  

  Продолжаю записывать воспоминания.

  

  «Хочешь, расскажу про собак на войне? – сказала мне Людмила Степановна сегодня. – Они же на вес золота были! Столько солдат спасли!

  Слушай».

  

  

  С О Б А К И

  

  Как-то раз мне в руки попало стихотворение, почитать дали. Оно ходило среди солдат, его читали, переписывали от руки для себя, сочиненное таким же солдатом. К сожалению, лично автора не знаю, а то бы сказала ему спасибо от всей души.

  Я это стихотворение берегу и по сей день без душевного трепета читать не могу. Оно про собаку.

  Это было в горах. Дело в том, что огромную роль при обнаружении мин играли обученные, как их называют, минно-сыскные собаки. Мины были итальянского производства, пластмассовые, и миноискатели их не брали. А собаки унюхивали.

  Ребята этих собак очень любили, заботились о них.

  Ну, а собаки были преданными до конца.

  Сколько спасенных жизней на счету таких овчарок, которые и умны, и верны!

  И вот однажды собака ошиблась – задела лапой проводок мины, спрятанной врагом в расщелине горной тропы.

  Взрыв! Ранены и солдат, и собака. И собака, сама истекая кровью, из последних сил подползла к своему другу, который не мог двигаться, лежал израненный осколками. И стала вылизывать в утешение ему лицо, раны, чтобы остановить у него кровотечение.

  Когда вызванный солдатом вертолет прилетел забрать его, то оказалось, что места на собаку не хватит.

  И солдат отказался лететь в госпиталь без своей овчарки!

  Не смог покинуть на мучительную смерть в одиночестве собаку, с которой столько пережито, которая столько раз выручала, и которая ошиблась только раз.

  В конце-концов вертолет забрал их обоих.

  Остались ли живыми истекающие кровью солдат с собакой или нет – неизвестно. Но поступок парня, который сам находился на грани жизни и смерти, ведь ему требовалась срочная медицинская помощь, достоверен и достоин уважения. Он не предал своего четвероногого друга, столько раз спасавшего его и других солдат при проходе заминированных дорог.

  

  Южно-сахалинская книга памяти в стихах и песнях – там, уже после Афгана, помещено и это стихотворение. А оно у меня есть на листочке в моем афганском альбоме.

  

  Л. Молчанов

  НЮРКА

  

  Плачет Нюрка, живая душа,

  Слезы с кровью смешались на лапах,

  Ах, как Нюрка была хороша –

  Самый тоненький чуяла запах.

  Плачет Нюрка, а птица летит,

  Боевая железная птица.

  Плачет Нюрка, себе не простит,

  Но ведь плачет, и все ей простится.

  Гладит Нюрку родная рука,

  Ей лизнуть бы хозяйскую руку –

  Так знакома она, так легка,

  Обреченная Нюркой на муку.

  Вертолетный врезается пол

  В иссеченное Нюркино тело.

  …Сотни раз она чуяла тол,

  А в сто первый чуть-чуть не успела.

  По загривку прошел холодок,

  Когда запахом сбоку пахнуло,

  Но на тонкий стальной проводок

  По расщелине лапа скользнула,

  И взметнулся огонь из камней,

  И запахло железом каленым,

  И хозяин, идущий за ней,

  Опустился на землю со стоном,

  И ползла к нему Нюрка, ползла,

  И хрипела, на помощь звала,

  И глазами всю боль рассказала.

  Подбежали к саперу друзья,

  Обмотали бинтами сапера…

  Он сказал: «Мне без Нюрки нельзя».

  «Нет, - сказали ему. – Это горы».

  Вертолет прилетел поутру,

  Их вдвоем погрузили в машину.

  «Ты не плачь, Нюрка, я не умру,

  Ты не плачь, я тебя не покину».

  

  А как сейчас обращаются с живыми существами?

  Когда я вернулась из Афганистана, то меня неприятно поразило, как люди бессердечно бросают своих собак на жестокую голодную смерть. Сколько их, беспризорных, с искалеченными ногами, бродит по улицам и дворам в поисках еды и пристанища, роется в мусорках, просительно заглядывает в глаза прохожим… А по ночам их отстреливают – за ненужностью. Хотя эти самые собаки были и отличными сторожами, и охранниками, наверняка имели хозяев и преданно им служили.

  Я бы хотела, чтобы читатели вдумались в стихотворение про Нюрку…

  (Тут передо мной, под впечатлением от рассказа Людмилы Степановны, всплывает картина: наш двор, на лавочке – молодой, поразительно красивый парень с костылями, «афганец», и разговор с ним о собаке, которую только что пристрелили. Дети прозвали собаку Кумой, она их охраняла. Это была лайка, выброшенная на улицу. Мальчишка спас одного ее щенка, прямо под выстрелами… Парень плакал, глядя на все это.)

  

  

  ФОТОКАРТОЧКА НА ПАМЯТЬ

  

  Фото: спортивного вида высокий мужчина средних лет, уверенный в себе, обаятельный. Москвич. В штатском. Это подполковник, который был советником одной из горячих точек.

  Он иногда заходил к нам в медсанбат. Мы с ним были знакомы, порой и в мой кабинет заглянет узнать, как дела, как настроение.

  И никто не обратил внимания, что, когда в последний раз он спустился с гор, начал сильно кашлять, заметно исхудал.

  Я ему говорю: «Давайте я вам снимок сделаю, посмотрим, что с вами».

  Он согласился: «Что-то мне вправду неможется».

  Сделала – а там уже настоящий пневматоракс, можно потерять человека. Отдала ему снимки, денег дала на дорогу и велела в Кабул ехать, не теряя ни минуты. Объяснила ему его критическое состояние. Он тотчас нашел машину, все-таки полномочия у него высокие были, и уехал.

  Там его сразу положили в госпиталь, лечился месяца два. Потом уехал долечиваться в Союз. Когда вернулся, благодарил, оставил фото на память.

  Да, ему я помогла.

  

  

  ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

  

  Игорь Плосконос – наш, с Кундуза. С разведбата.

  Молоденький лейтенантик, очень скромный и молчаливый. Бегал к нам в медсанбат на перевязки. И вдруг вижу его портрет на аллее героев.

  Такой молодой – и уже Герой Советского Союза? – удивилась я.

  «Такой молодой - и уже Герой Советского Союза!» - с гордостью ответили мне наши девочки.

  За что же он получил Героя?

  «За то, что умеет беречь своих людей. У него ни один солдат не погиб в стычках с бандитами, в окружении. Не терпел поражений, если попадали в окружение, выводил к своим без потерь, в опасных ситуациях всегда находил верное решение».

  У меня есть снимок, на котором слушатель академии им. М.В. Фрунзе Герой Советского Союза майор И. Плосконос среди участников военного парада на 9 мая в Москве, на Красной площади, среди боевых друзей.

  В настоящее время Игорь Плосконос имеет звание генерала, живет на Украине, где его все знают и гордятся своим земляком-«афганцем».

  

  

  ТАЧ МУХАММЕД

  

  При мне он лежал дважды в нашем медсанбате. Первый раз оперировал его Занин, помогала операционная сестра Валентина. Второй раз – Дьяченко, старался спасти локтевой сустав, я делала несколько раз снимки, а они «колдовали», что из осколков нужно удалить, а что оставить, чтобы Тач Мухаммед не лишился руки.

  Статьи о нем выходили уже после моего отъезда домой. Я уехала в июне 1984 года.

  Вот высказывание наших медицинских сестер о национальном афганском герое Таче Мухаммеде:

  

  «Какие есть у них герои – настоящие! Тач Мухаммед находится сейчас рядом, в палате. Он имеет 18 ранений: пулевое ранение в живот, осколки гранаты в руку, ногу, поясницу. Душманы его уже не с автоматами – с гранатометами в засадах караулят, так ненавидят и боятся».

  Тач Мухаммед – красивый, 24-летний пуштунец – черные волосы, гордый чеканный профиль, горящие глаза. Несмотря на раны, он нетерпеливо расхаживал по палате, как тигр в клетке.

  «У меня недавно был отец, – говорил он, – отец мне сказал: «Я знаю, ты мужественный человек, и раны у тебя достойные. Если бы они у меня были, я бы мог тут лежать, в этой больнице, мне 75 лет. А ты должен воевать с бандитами. Если не можешь – дай автомат мне, буду воевать лучше тебя».

  Он говорил по-русски, горячо, энергично:

  «Да, учился в Советском Союзе. После первого ранения, когда еще не верили, что спасут руку, в Москве врач спрашивал: «Кто делал операцию? – я бы так не смог…»

  А это здесь, у вас делали. Тогда оперировали хирург Вячеслав Занин и операционная сестра Валентина Заболотнова».

  

  Очень тяжело ему было, голову не мог поднять. Кроме ранения, доставали еще радикулит, малярия. Снова ходить учился, с каталки начинал. Медицинские сестры ухаживали за Тачем Мухаммедом здесь три месяца, как матери за сыном, как сестры за братом. Своей заботой спасли.

  Он не военный и не собирался воевать. Кончил Кабульский политехнический институт, факультет автодорожного строительства. Но, вместо защиты диплома, пришлось защищать революцию. Тач рассказывал, как в 11-том классе вступил в Народно-демократическую партию Афганистана. Как из антидаудовского подполья пришлось перейти в антиаминовское. Как ночью был схвачен и брошен в тюрьму, где при аминовской клике множество народу сидело и гибло безвинно, как был на волосок от гибели, и как спасло от нее падение аминовского режима. Тогда-то он и дал клятву не щадить своей жизни ради победы революции. Стал политработником в народной армии.

  За два года он 250 раз выходил на боевые операции против душманов, днем и ночью! С восхищением описывал своих соратников, замечательных людей, которые стоят за революцию вместе с ним в народной армии. Как все они верят в победу.

  «Я третий раз лежу в медсанбате, у меня 18 осколков и пуль. Пусть их сто будет – выйду против душманов. Чтобы наш народ зажил настоящей мирной жизнью, как пристало жить людям – не в пещерах, грязи и холоде, а в человеческих домах, со светом, со школами и больницами, с хлебом.

  Враги пугают его советским солдатом, а сами просто грабят, даже забыли про религию, за которую якобы начали воевать. Но народ уже знает, кто лечит его, кто строит ему дома и школы, фабрики и больницы, а кто из гранатомета стреляет в него.

  И мы советскому солдату благодарны за его доброту, смелость, сердечность. И наши дети будут благодарны, и внуки. Он служит здесь в трудных условиях, кровью своей делится с нами – это священная дружба. Если бы не советская помощь, Афганистан на карте мира не был бы, давно бы его съели…» - так заканчивал разговор этот мужественный борец за благо своей родины.

  Под подушкой у Тача находятся пушту-русский словарь, общая тетрадка, исписанная по-арабски, – конспект всех книг, которые он прочитал. Сейчас конспектирует Ленина.

  На соседней койке лежит молчаливый 18-летний афганский комсомолец Нурулла, тяжелораненый. Смотрит на Тача, как на идеал революции…

  И настоящая гордость видна в глазах наших сестричек: видите, какие есть герои? У них, у наших девушек, здесь самый трудный долг. Снова провожать русских и афганских ребят, таких, как Тач, отсюда в бой. Всей душой переживать за них, желать, чтоб миновали их пули и осколки.

  А Мухаммед Тач говорил на прощанье при выписке: «Первого сына назову Бонивуром, второго – Саша Матросов…»

  

  Я хорошо помню этого замечательного человека. Хочется верить, что в нынешних худших переменах в Афганистане Тач Мухаммед уцелел, хотя это маловероятно.

  Все медицинские сестры его помнят.

  

  

  ПРО АГИТОТРЯДЫ

  

  Мы, сестры, помимо медицинской работы в госпиталях и медсанбатах, ездили с БАПО (боевым агитационно-пропагандистским отрядом) по минно-взрывным дорогам в кишлаки, оказывали медицинскую помощь населению.

  Я тоже ездила.

  Иногда разведка доносила: женщин не берите – через киризы могут увезти. Киризы – колодцы глубокие, на равном расстоянии друг от друга. Ими часто пользовались душманы: перестрелка, их ищут, а они в киризы нырнули и пробежали под землей, и скрылись внутри них.

  Был случай, он даже в прессу попал. Газета «Красная звезда» поведала о том, что главарь банды, действовавшей в провинции Нимруз, обратился через своего посланника за медицинской помощью к нашим медикам. В агитотряде была медицинская сестра Маргарита Якимова, по специальности акушерка. И она выехала с главарем банды Зарифом в отдаленный кишлак вместе с переводчиком, чтобы помочь жене Зарифа в тяжелых родах. Женщина умирала, Маргарита спасла ее.

  

  А ведь они с переводчиком рисковали собственной жизнью в окружении сотни душманов! Можно представить, что бы могло с ними случиться, если бы любимая жена Зарифа умерла.

  

  Храбрость была нужна. Медицинские сестры Катя Перекокина, Тамара Полтева рассказывали, как они даже в лютые холода ездят в кишлаки с агитотрядами. Катя работала уже полтора года в Кундузе, она из Брянска. И одевалась для поездки по-военному: в зимней танкистской куртке.

  «Добираемся до кишлака. В кишлаке разворачиваем медпункт, ждем больных. Приходят сначала старики, которые ничего не боятся, всего нагляделись. Видят, опасности нет, - идут женщины с детьми. Про зиму вспомнила – никогда не видела зимой босых детей, а здесь увидела. Какая бедность горькая! К нашему столику подходят в основном с детьми, братик братика ведет. Почти все кашляют, много туберкулезных, с кожными заболеваниями многие.

  Даем лекарства от простуды, мази от лишаев и царапин, дезинфицируем, перевязываем. Объясняем, что главное – чистота… а им бывает мало лекарств и не на что купить, про баню только из жизни баев слышали.

  Предлагаем в больницу ложиться в запущенных случаях, отвечают, что больница далеко в городе, без денег не берут, у крестьянина их нет… так человек 200 пройдут через медпункт… Уезжаешь, а сердце ноет: нельзя людям так дальше жить.

  И ничего нет тяжелее страданий детей. Мины наемников рвутся на дорогах, в школах, на митингах. – Девочка была на приеме с осколком в черепе и челюсти. У другой – слепое ранение шейного отдела. Китайская пуля, от обстрела душманов.

  А мальчик семилетний, сын муллы? – Он на мине подорвался, должен был остаться без обеих ног. В местной больнице не взялись лечить – мулла к нам кинулся. Хотя его предупредили: будешь у русских лечиться – несдобровать. Все равно он его к нам положил и сам все время рядом был. Все сестры наши за мальчиком после операции ухаживали. И сладостей натащат, и мыть отнесут, и в кино… Спасли мальчика.

  Афганца редко увидишь плачущим, очень сдержанные люди. А отец плакал от радости, когда они с сыном уходили – и сын шел на своих ногах».

  

  Они, простые афганцы, только с нами и увидели нормальную жизнь, они же нищие, они хотели так жить, как мы.

  Не получилось, к сожалению. Талибы пришли, когда мы ушли.

  

  

  О ВЕРЕ

  

  Мы уважали их веру и никому не мешали молиться, у них это образ жизни. И у нас среди солдат были люди разных национальностей, разных вер. Тем, в ком доблесть и честь, это не мешало исполнять свою воинскую присягу и интернациональный долг. Рассказывали, и потом было в печати, как один оставшийся в живых солдат-узбек, когда его окружили душманы в ответ на крик: «Сдавайся!» швырнул последнюю гранату со словами: «Русские не сдаются!»

  

  

  О СТРАХЕ

  

  Страшно было, конечно. «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне…» - Юлия Друнина написала, тоже медицинская сестра, на Великой Отечественной.

  

  Брата одного полевого командира поймали раненого. Я снимок делала, прооперировали. Его потом пытались покормить, он от нашей еды отказывался.

  Ночь настала. Тревожно как-то. Я зашла, сказала ребятам: «Вы ночью не спите, могут налет совершить». Вырезали и блокпосты, и медсанпункты. Нас не трогали, мы работали за колючей проволокой, нас хорошо охраняли.

  Меня подменять было некому, я одна так работала - день и ночь.

  

  * * *

  

  Был еще случай: в инфекционном отделении среди ночи солдат вышел из палаты и пошел на дежурную сестричку, как на врага. У него было спутанное сознание, и он действовал, как в бою.

  Едва смогли его успокоить, а то бы наломал дров. Когда же пришел в себя, ничего не помнил, ровным счетом ничего.

  

  * * *

  

  За дощатой дверью слышны по коридору чьи-то шаги – бегом, и одна – единственная фраза по всему коридору: «Есть хочу, есть хочу, есть хочу…»

  

  * * *

  

  Выпали на пол письма от медсестер по Афгану…

  Там уже после меня, Нелька писала, 28 человек – весь разведбат – погиб. Шок.

  

  * * *

  

  Могли уехать. И некоторые уезжали. Но мы остались, чтобы вытаскивать наших ребят из когтей смерти. Разделили их суровую судьбу.

  Когда я приехала в Кабул, узнала: одну медицинскую сестру убило, другую ранило. Вне сомнения, все могло случиться.

  Тогда уже появились стингеры «Земля-Земля» и «Земля–Hебо».

  

  * * *

  

  На встрече дружбы с афганскими женщинами, где была и я с агитотрядом, особисты обнаружили мину, присоединенную к велосипеду, и предотвратили беду.

  Скопление народа было большое, все бы взлетели.

  Последняя моя поездка к афганским женщинам состоялась в апреле 1984 года. Я поехала в кишлак по вызову, а в июне уже уехала в Союз.

  Меня впервые афганские женщины пригласили к умирающей от туберкулеза в их глинобитное жилище. Конечно, нищета…

  Ничем не смогла помочь, знала лица умирающих и у этой афганки было именно такое лицо.

  Могла только психологически поддержать.

  Когда выходила от больной, за мной прибежал солдат. Оказывается, пока я была в доме, на дом было направлено тяжелое орудие из боевой машины, которая стояла у входа.

  Переводчик, который был со мной, - молодой парень, только что приехал в Афганистан. Он стоял за занавеской мужской и женской половины и переводил все, что я говорила.

  В августе мне написали наши медицинские сестры: «Наш уазик все-таки подорвался, переводчик остался без ног выше колен…»

  Ему было всего 25 лет.

  

  А эти женщины – они нас провожали, когда уходили первые части из Афгана, добрые слова говорили. За них тоже было боязно, их ведь тоже убивали за дружбу с нами. Некоторые пострадали от мин, были на протезах.

  

  

  МОЙ АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

  

  А война катилась, громыхая, плохо управляемая, как тяжело груженный опасным грузом состав, то рывком, то летя стремглав, то словно замирая в пути. И сходила со стальных рельсов, и давила, давила молодые тела, круша судьбы и жизни.

  Но я была как заговоренная – наверное меня погибший муж оберегал. Его душа была со мною рядом, я чувствовала это. Не зря он писал мне в открытке на день рождения: «Желаю тебе жить сто лет…» – это он как бы, не зная своей короткой судьбы, но предчувствуя, и за себя мне жить завещал.

  Происходило что-то сверхъестественное. Взять хотя бы то, что я единственная из всего нашего медсанбата за все время службы не заразилась ни одной инфекцией, а ведь постоянно контактировала с больными, с медперсоналом, работала и жила в тех же условиях.

  Все медики перенесли инфекции, гепатит разных видов, малярию, брюшной тиф. А меня они миновали!

  Что-то мне подсказывало, что это милый мой Гена помощи мне выпросил у бога. Я понимала, что меня кто-то хранит.

  Здесь бояться было не нужно, здесь была Судьба!

  

  

  АВАРИЯ В ПУТИ

  

  Я была назначена первым председателем местного комитета войсковой части № 84397, считай, всей дивизии. Была участницей 5-го съезда профсоюзов в мае 1983 года в Кабуле. Имела много благодарностей за оказание помощи раненым и больным.

  И вот назначается перевыборное собрание. Присылают за мной уазик (ехать недалеко надо). Только подъехали к политотделу, не успела до крыльца дойти, как следом за мной послана наша санитарная машина. – Шел поток раненых.

  И так было несколько раз. В последний раз я сунула кому-то отчет и сказала, что сами прочтите. Возвращалась уже к полночи.

  И в это время на меня натыкаются те ребята, что на простыни несли отяжелевшего больного из инфекционного отделения.

  Я сделала снимок экстренно, пришла в хирургию, отдала дежурному врачу и сказала, какое осложнение (перфорация кишечника) имеет место.

  Все были безмерно уставшие за трудовой день, едва держались на ногах, а нужно было снова идти в операционную. Я сказала, что до утра он у вас не доживет, срочно надо оперировать, да они и сами это увидели – и пошли…

  Чья-то жизнь вновь была спасена.

  

  А мои профсоюзные дела еще не были закончены. Меня ждали в штабе с членскими взносами.

  По профсоюзу у нас с зарплаты высчитывали в семикратном размере (в Союзе мы платили рубль, а здесь – семь рублей. Разница большая!) Но этого показалось мало, нас заставили платить еще один процент наличными.

  Эти собранные деньги я и отвозила лично в штаб 40-й армии в Кабул. Вертолетом, с риском для жизни.

  

  Полетели в Кабул, пилот и я. Сижу – у ног моих пулеметик. А я и стрелять не умела. Толку-то. И не боялась.

  Вдруг в пути произошло что-то непредвиденное. Пилот говорит, что сейчас будет вынужденная посадка.

  Сели в Кандагаре. Могли разбиться. Запросто было нарваться на мину, на пули. «Кандагар – это не Сочи, не Бахчисарай, здесь нужна, между прочим, выдержка во всем…» – писал армейский поэт Сергей Орлов. Его слова припомнились сразу.

  К счастью, все обошлось: сели удачно. Пилот починил двигатель – и снова летим.

  Уже было далеко за полночь, когда мы оказались в Кабуле.

  В Кабуле тоже от аэродрома до штаба – не два шага. Могли подстрелить запросто. Добралась на БТРэ, отдала взносы.

  Мне никто даже глотка воды не предложил в этой жаре и пыли. Я была с утра с пути, знакомых у меня в Кабуле не имелось, и мне предстоял еще нелегкий обратный путь. Вот в каких условиях работали.

  Отдала взносы, и мы с пилотом вернулись в Кундуз.

  А потом этот вертолет вместе с солдатами взорвался в полете. Спустя малое время мне рассказали про это несчастье, назвали меня везучей.

  

  

  КАК Я ДОБРАЛАСЬ ДОМОЙ

  

  Как бог помог добраться домой после этих двух непростых лет – просто чудом.

  Кончился срок моего пребывания в Афганистане, надо уезжать, а я не могу шевельнуться, нет сил. - Это ведь не на трамвай сесть. Впереди – Кабульский аэропорт. Ташкентский аэропорт. Да мне еще велели зайти в штаб за медалью.

  Однако и тут необыкновенное везение выпало мне, думаю, за труды мои.

  Для этого был самолет, единственный раз летящий в Ульяновск. Привезли подарки от ульяновских детей для бойцов, один такой рейс за все время.

  И я, как узнала об этом, в штаб не пошла, боялась время потерять, еще отправятся без меня.

  И вместо того, чтобы добираться неделю, я оказалась у своего подъезда через четыре часа полета прямо из Афгана! – худая, изможденная, черная…

  А то лети до Ташкента, там билета не достать, надо деньги сунуть, жди сутками самолета и билета до Ульяновска…

  Никто так не добирался до дома, как я!

  Да и мало ли было такого везения еще в моей жизни.

  

  

  М А М А

  

  Мама моя не знала, что я в Афганистане, по моей просьбе родные от нее это скрыли. Она уже старенькая была, не хотели ее волновать. Но материнское сердце все равно чуяло, что мне трудно. Она, уже тяжело заболев, каждый день сама листочки календаря обрывала, считая дни до нашей встречи. – Так хотела меня дождаться. И оттуда к ней душою рвалась.

  Моей родимой было дано дожить до этого дня. Она меня дождалась! А через месяц после моего приезда скончалась.

  «Мама – это самое высшее, самое святое и вечно дорогое. И даже самый высший титул и прочее перед материнством – прах» – так написала мне медицинская сестра из нашего медсанбата, когда я была уже дома.

  Как и образ мамы, эти слова живут в моем сердце.

  

  

  ВСТРЕЧИ ДРУЖБЫ

  

  Наша первая встреча с афганскими женщинами в провинции Кундуз состоялась 21 декабря 1982 года, она была в честь 60-ой годовщины образования СССР.

  Зал, переполненный местными жительницами, детьми. Портреты Ленина и Кармаля по бокам сцены.

  Пожилые женщины сидят, слегка прикрываясь платками, и с нескрываемым любопытством смотрят на нас – пятерых советских женщин. Приветствуя, активистка Мариам Корвар называет нас: рафик Людмила, рафик Светлана, рафик Валентина, рафик Наташа, рафик Любовь. То есть товарищ, друг.

  И радуют слух слова, сказанные замполитом по политчасти С.П. Мищуком, слова, которые приобретали тогда огромный смысл: «Наступит то время, когда наши женщины будут приезжать к вам не на броне, как сегодня, а с букетами цветов».

  Я одна представляла родину Ильича – город Ульяновск – и в общении рассказывала женщинам о своем городе и нашей прекрасной жизни.

  А потом были в этой праздничной обстановке совместные танцы, задушевные песни афганских солдат. И светлые улыбки на лицах афганских подруг, провожавших нас в обратный путь.

  

  * * *

  

  Мы побывали в гостях у афганских активисток, они нам очень понравились.

  И решили теперь пригласить афганских женщин к себе, чтобы еще поближе познакомиться, продолжить дружбу. Они приехали – это уже отважный шаг.

  Все им было интересно в нашей части: и кусты роз, высаженные на каменистой земле, и ряды книг в солдатской библиотеке, и зеленые запыленные бронетранспортеры, только что въехавшие в автопарк.

  Тем более, что воины нашего полка шефствовали над детским домом «Ватанг», за что нам афганские женщины были благодарны.

  В комнате афгано-советской дружбы мы накрыли праздничный стол. За чаепитием рассказывали друг другу о своих семьях, планах на будущее, слушали музыку.

  Я тоже рассказала им о своем родном городе Ульяновске, о великой русской реке Волге. О том, как бережно сохраняют мои земляки все, что связано с Ленином, который тут родился.

  Когда афганские женщины уезжали, то прощались по-русски: до свидания! Лица у них были веселые, воодушевленные.

  

  Многое стояло за этой встречей. Заметны были изменения в мировоззрении и положении женщины в ДРА. Тогда работала и расширяла свои ряды демократическая организация молодежи Афганистана. Она участвовала и в общественно-политической жизни.

  Афганская молодежь, как и весь народ, не только защищала страну от бандитского вмешательства, но и в сложных условиях строила новое общество, укрепляла экономику. Эти женщины, с которыми нам приходилось встречаться, считали своим долгом проводить и настойчивую работу по разъяснению миролюбивой внешней политике нашей страны, той интернациональной помощи, которую наши советские люди оказывают ДРА.

  Все, что делалось нами, - было ради светлого будущего афганского народа, чтобы дехканин мог иметь землю и спокойно обрабатывать ее, чтобы женщины рожали детей и не боялись за их будущее, чтобы процветало образование, культура. Одним словом, чтобы наступила нормальная мирная жизнь, к которой стремится все цивилизованное человечество.

  

  Когда Кундуз провожал шесть наших первых полков домой, Мариам Корвар говорила, прощаясь: «Мы, женщины, матери, сестры от всего сердца говорим: спасибо вам, советские воины, а в вашем лице и всему советскому народу за беспримерную помощь, оказанную нам в трудное и суровое время для нашей страны… мы навсегда вместе».

  Так выступала афганская женщина, мать двоих детей. «Ваша страна может гордиться такими сыновьями», – говорила Мариам.

  Потом я выступала от имени советских женщин.

  

  В газете после первого вывода полков из Кундуза (в числе первых – зенитного полка) писали: Кундуз провожает друзей.

  Прочла – и столько воспоминаний нахлынуло! Ведь я тоже там работала медицинской сестрой, встречалась с передовыми женщинами провинции Кундуз, в том числе и с Мариам Корвар – той матерью, которая выступила с напутственным словом воинам, отбывавшим на родину. Поистине волнующие события.

  На протяжении двух лет наши связи укреплялись и мы встречались с афганскими женщинами на торжественных праздниках.

  Последняя встреча произошла перед моим отъездом – 08.03.1984 года, где я еще, помнится, сказала, что теперь мы будем узнавать о них из прессы или телевидения.

  Наши чины говорили, что будет час, мы приедем к вам с цветами, а не с оружием. – Но этого не произошло.

  

  А вот и снимок: общая фотография, 15 женщин. Это медработники местные, из афганского населения. Они приезжали в знак дружбы на встречу к нам в медпункт в Кундузе. Вместе фотографироваться не стали, ведь считалось, что нас там не было.

  Кто знает, что с ними теперь.

  

  

  РАССКАЗЫ ВОЕННЫХ

  

  Родные русские мальчишки!

  Идет незримая война…

  О вас потом напишут книжки,

  Запомнят ваши имена.

  (С. Матлина)

  

  Дружеские встречи - радостная страница моей военной биографии. Но у страны пустынь, как известно, было и другое лицо – неприятия, противостояния нам.

  

  Ульяновец, офицер запаса Андрей Михайлов попал в Афган юным лейтенантом, два с половиной года командовал взводом. Он вспоминал в прессе: «Нам связывали руки приказом не открывать огонь первыми. Только когда в тебя выстрелят, можешь ответить. Это меня шокировало. Война – это грязь, цинизм, смерть. Душманы обращались с захваченными в плен жестоко: отрезали уши, выкалывали глаза, вспарывали животы. Поэтому наши предпочитали умереть, чем оказаться живыми в руках «духов». У нас был такой случай: отряд попал в окружение. Замполит вызвал огонь на себя, отвел душманов от остальных, чтобы ребята выбрались из ловушки. «Духи» взяли его в кольцо и он подорвал себя гранатой».

  «И все равно, – считает нынче Андрей, - те годы были лучшими в жизни». Он чувствовал взаимную поддержку: испытания сплотили, друг за друга готовы были жизнь отдать. С благодарностью вспоминает солдат, вынесших его раненого из боя. Добавлю, что Андрей Михайлов прошел через наш медсанбат.

  

  * * *

  

  Батальонная разведка. С июля 1983 по 13 сентября 1984 замполит роты первого батальона 350-го парашютно-десантного полка старший лейтенант Олег Трофимчук (из города Побратима) воевал в Афганистане. Во время боевой операции подорвался на мине. Лишился ноги. Награжден двумя орденами Красной Звезды. Он рассказывает в статье:

  «Как только попадаешь в эту страну, сразу же проникаешься уважением к ее трудолюбивому народу. Чтобы выживать в столь сложных климатических условиях, где везде камни и песок, нужно много трудиться. Но теперь простой афганец воюет за деньги, а не за идею. Я лично знал многих крестьян, которые периодически уходили в горы к духам, чтобы заработать. Там ведь платили за каждого убитого солдата и офицера, за каждую уничтоженную единицу техники.

  Мы для них, по большому счету, были чужие. Хотя часть населения все-таки относилась к шурави лояльно. Мы ушли – они продолжили войну между собой.

  Бывало, входишь в кишлак – одни женщины, дети, старики. Днем можешь ехать по контролируемому району на броне – все будет спокойно. А ночью везде появляются вооруженные люди, которые минируют, стреляют, режут.

  Как можно взять под контроль весь Афган? Границу не перекроешь, она по горам проходит. Фанатичные боевики жертвуют собой запросто. В войне с нами духи использовали тактику партизанской войны. Действовали мелкими мобильными группками, попробуй такую обнаружить и уничтожить. Теперь эту тактику бандиты применяют в Чечне.

  Помнится, наша рота пошла вместе с бойцами подразделения Народной армии афганцев на задание. По пути «союзники», ранив несколько наших в перестрелке, переметнулись к новым хозяевам. Такие случаи были нередки. Афганцы очень хитрые и изворотливые, могут обернуть себе на пользу, казалось бы, безвыходные ситуации.

  В Черикарской долине природа создала что-то наподобие подземных ходов, афганцы усовершенствовали их инженерными работами. И получился уникальный укрепрайон. Стрелок внезапно появляется из-под земли, стреляет и скрывается в безопасное место.

  Или идет женщина в парандже. Неожиданно вскидывает паранджу и – очередь из автомата. Весь народ в Афганистане – армия».

  Были ответные бессмысленные расправы. У меня в архиве есть фото, подаренное фотографом: душманы в чалмах сидят вкруг на корточках. Человек пятнадцать. Лица сосредоточенные, настороженные, они все знают, что будет. А это обыкновенные крестьяне – душманы. Они понимают, что их ждет. Фотограф после сказал, что их всех расстреляли…

  Или когда уезжала из Газни на броне. Едем, сбоку от нас боевые машины – и слышны залпы, палят во все стороны. Там же кишлаки, женщины, дети.

  

  

  О ЧЕЛНОКАХ И ПРОЧИХ

  

  Прилетали какие-то юркие личности, которым не было дела до того, что тут гибнут, что идут бои. Они ездили в дуканы (типа магазинов), набирали там тряпок, других вещей, которых не было в Союзе, чтобы сбывать их там втридорога. И исчезали, точно их сдунул крутой ветер–«афганец», в обратном направлении.

  Одну такую пару нашли изрезанной на куски на обочине дороги около дукана.

  Из-за таких в нас по возвращении на родину кидали злые слова, что нажиться туда подались.

  Мы таких презирали, мы их «челноками» и «рвачами» звали.

  Такие нападали на верблюжьи караваны, грабили.

  Эти не воевали, эти целые.

  Рассказывали, как однажды такие «труженики» заполнили вертолет, на котором должны были доставить в московский госпиталь тяжелораненых солдат. Когда об этом доложили Грачеву, тот, несмотря на ночь, приехал на место происшествия и приказал выкинуть все шмотки вместе с их хозяевами! А ребят срочно поместить в вертолет и отправить.

  Так что справедливость брала верх.

  

  

  КЛАД БЫЛ ДА СПЛЫЛ

  

  Эта история и юморная, и грустная одновременно. Даже в газету армейскую попала. Дело было так: один солдат копил, копил деньги, как уж он их добывал, не знаю. После закопал их где-то подальше от посторонних глаз. Кончился срок службы, не получилось у него их забрать с собой на родину. Ведь приходилось таиться бедному, чтобы никто не прознал о сокровенном кладе.

  Как прибыл домой, принялся упрашивать в военкомате послать его опять, на новый срок. Просто рвался назад в Афганистан! Мол, по товарищам тоскую. Все диву давались такому рвению, такой самоотверженности. Добился, чтобы попасть снова на прежнее место службы.

  Выждал время. И потихонечку свой клад навестил – а там уже аэродром построен и взлетно-посадочная полоса пролегла.

  Жадность не порок, как известно, но наказуема свыше. Солдат этот сошел с ума. С пустыми карманами вернули его домой на лечение.

  

  * * *

  

  Люди разные попадались, как и в мирной жизни. А тут все обострялось, все было на виду. Мне писала одна наша медицинская сестричка из Афгана: «Замена тебе есть, судить не могу, но кажется, лучшей рентгенслужбы (не льщу) не будет. Инфекция в этом году «0». Знаешь, но раненые и убитые, особенно знакомые, догробят мое сердце. Я стала очень плаксивой…»

  Эта медицинская сестра была и остается ныне настоящей труженицей, настоящим человеком. Правильно говорится, что если в женщине есть доброта, значит, женщина состоялась…

  

  Редко, но попадались, как и везде, такие, кто легко живет в любых условиях, думая о собственной выгоде.

  Они только что и хлопотали о чинах и наградах в первую очередь… Не то что мы – нам не до медалей было, а до раненых ребят.

  Видела я много плохого там, но почему-то все плохое отсеивается, помнится только хорошее.

  За тридцать минувших лет в памяти остались только те лица, которые представляли ценность человеческую.

  

  

  ПОЛКОВНИК ГОЛОВАНОВ

  

  Это о нем в книге Памяти самарцев…

  Летчик, Герой Советского Союза (посмертно) А.С. Голованов.

  

  Погиб 16 июля 1989 года, незадолго до окончания войны. Его не стало на пути к родине, до которой оставалось лететь всего полтора часа (чуть более 300 километров). Имел 345 боевых вылетов.

  

  И. Рассихин посвятил ему стихотворение, прозвучавшее на встрече воинов-интернационалистов. Там есть такие строки:

  

  Земля вдали горящего Афгана,

  В Союзе мы, где нет зениток и душманов,

  Но не забыть десантов нам и караванов,

  И как водил нас в бой полковник Голованов…

  

  Полковник Голованов захоронен в городе Сызрань на Батрацком кладбище рядом с выпускниками летного училища, «афганцами», с которыми был в небе Афганистана.

  Разве можно остаться равнодушным к такой судьбе? Этот человек – пример для любого россиянина, его подвиги вызывают преклонение. И вот его золотые слова:

  

  «Афганистан проявил обостренное чувство справедливости. Людей, которые прошли эту войну, уже ничем не запугать, их совесть не заглушить, в любой ситуации они будут отстаивать свою позицию. Они могут быть голодными, в нищете, но холуями и приспособленцами не будут никогда».

  Это сказано про вернувшихся домой наших афганцев. Уверена, что каждый, кто воевал в Афгане, подписался бы под этими словами.

  

  * * *

  

  Ухожу от Людмилы Степановны с ее афганским альбомом, где фотографии, письма, открытки, выдержки из которых и буду приводить в этой книге.

  Афган в лицах…

  Прошедший через горячее сердце русской женщины на крутом изломе ее собственной жизни.

  

  

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  НА РОДИНЕ

  С покоренных однажды небесных вершин

  По ступеням обугленным на землю мы сходим,

  Под прицельные залпы наветов и лжи

  Мы уходим, уходим, уходим…

  

  Прощайте, горы, вам видней

  Что мы имели, что отдали

  Надежды наши и печали

  Как уживутся средь людей?

  (И. Морозов

  Со встречи с воинами-интернационалистами. 1990 г.)

  

  Итак, война закончилась.

  15 февраля 1998 года последний советский солдат перешел пограничную реку Пяндж – его фамилия Громов.

  Из Афгана полностью выведены советские войска.

  Факт, занесенный в анналы истории.

  «Мы ушли, но не забыли!» – «Это так. Именно эти слова написали наши мальчики на стенах Кабула. Написали за себя, уцелевших в бойне, вынесших эту десятилетнюю долгую войну. И за всех искалеченных, и за всех убитых товарищей, - сказала Людмила Степановна. – Они возвращались домой, на родину, которой бредили по ночам. В Россию, на Украину, в другие союзные республики. Они ждали этого часа!

  Они честно выполняли приказ родины, не щадя себя. И потому ждали, были вправе ждать добра и привета на родной земле, осознания их подвига и уважения к себе.

  Посмотри тогдашнюю центральную газету: они въезжают сюда на броне, с цветами! И какие здесь у них счастливые, измученные лица, какие радостные улыбки!

  И надпись на танке: мы возвращаемся!

  Это фото я вырезала на память. Был ряд радостных публикаций на эту тему, я читала и радовалась тоже. Тогда и я, на счастливой волне, написала в газету свой отклик на одну обнадеживающую статью. Приведу отрывок:

  

  «И вот сегодняшняя статья напомнила об этом, о том важном политическом событии, когда мы, советские женщины, помогали афганскому народу. Этот период жизни никогда не забудется.

  И сейчас мы, побывавшие там, очень рады за наших советских солдат и горды тем, что родина так ценит их, благодарит, ждет на родной земле…»

  

  * * *

  

  Вот Обращение ЦК КПСС от 1989 года к советским воинам-интернационалистам, возвращающимся из республики Афганистан:

  

  «Дорогие товарищи!

  Вы возвращаетесь на родину. Приветствуем вас, честно и мужественно выполнивших свой воинский долг, проявивших на деле высокие чувства интернационализма.

  За вашими плечами остались дни суровых испытаний. В этих испытаниях вас укрепляла глубокая вера в благородное дело помощи дружественному народу. Вы выполнили приказ Родины. Пройдя через огонь сражений, вы научились еще крепче любить Родину, родительский дом, друзей и подруг. Узнали вы и что такое ненависть врагов.

  С особой сердечностью следует сказать о стойкости и милосердии наших славных женщин-врачей, медицинских сестер, других специалистов, проявивших в трудных условиях войны лучшие качества советского человека.

  Навечно останутся в памяти народа имена ваших боевых друзей, павших в боях. Невосполнимы эти утраты, велика наша скорбь. Семьи погибших, пострадавших в войне будут окружены всенародной заботой. Узы боевого братства и товарищества обязывают и вас быть всегда рядом с ними…»

  

  * * *

  

  Правительство намерено установить День памяти о россиянах, исполнявших служебный долг за пределами Отечества 15 февраля. Именно в этот день в 1989 году из Афганистана были выведены советские войска, в течении десяти лет помогавшие молодой народно-демократической республике налаживать мирную жизнь и тем самым обеспечивавшие безопасность южных рубежей Советского Союза. Вписать его в календарь памятных дат.

  

  Центральная пресса писала об этом в 2009 году.

  

  Из Обращения: «Памятник погибшим в Афганистане советским воинам будет воздвигнут в Москве…»

  

  * * *

  

  Из газеты от 9 августа 1988 года: «Совет Министров СССР принял постановление, в котором указывается, что с 1 июля 1988 года для рабочих и служащих Советской Армии, обслуживавших советский воинский контингент в Афганистане, получивших ранения, контузии или увечья, либо награжденных орденами и медалями СССР за участие в обеспечении боевых действий, предусмотрен ряд льгот. Это льготы по трудоустройству, обучению, гарантированию пенсий, жилья, путевок в дома отдыха, пансионаты…»

  

  * * *

  

  Но воины-интернационалисты не увидели того, что ожидали. Все обещания оказались ложью. Очень скоро им пришлось написать другие слова на плакатах, с которыми встали на площадях, горькие и правдивые…

  «Комсомольская правда» за 1990 год опубликовала фото: два «афганца» (один колясочник) держат плакат с надписью: «В нас стреляли в Афганистане, а убивают бюрократы дома!» Это было в Минске.

  От этого снимка заходилось сердце.

  Для последних мы стали мешающим напоминанием о войне, неприятным напоминанием. Нас кинули жестоко и несправедливо.

  Цитирую поэта Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны…» Так и вышло. Ничего не выдумываю, это, увы, неоспоримый факт.

  А для народа мы стали символом горя и героизма.

  Афганский пыльный паленый след протянулся по всей России и всем входящим в состав Российской державы республикам черной полосой. Убитые и искалеченные сыновья – это и дома, в которых поселилось горе, таких теперь было много.

  Скрыть это было уже невозможно. Это история страны, ее не вычеркнешь из памяти народной.

  Пепел Афгана стучит в моем сердце.

  

  * * *

  

  Люди, привыкшие и умеющие бесстрашно глядеть в лицо смерти, умеют глядеть в лицо беспощадной правде. Пока мы воевали, тут произошли огромные перемены. И мы оказались не нужны. Мы это поняли.

  

  Полковник Голованов был прав: мы вернулись совсем другими людьми. И что увидели? Та страна обливается кровью, (война кричала о себе в наших палатах; 1,5 миллиона погибших, 3 миллиона беженцев в Пакистане). А наша страна заливалась водкой, хотя тоже заливалась кровью. Оказывается, никому не было дела до того, что ребята гибнут. Никому не было дела до того, что люди пьяными валяются на улицах. Мы вернулись в другую страну, не нашли той, за которую воевали, не поняв, что великой страны, из которой мы уходили, той страны уже нет.

  А мы, медицинские сестры, ведь те же солдаты, тоже военнообязанные, ходили по тем же минно-взрывным дорогам, рисковали жизнью, хотя военной формы нам не выдавали. И погибали, и здоровье теряли. Воины это понимали, но не понимали чиновники…

  Так вот, оказалось, что нас никто не ждал, кроме самых близких людей. О нас забыли, списали со счетов и не хотели вспоминать. Даже некоторым женам стали не нужны живые мыслящие обрубки вместо здоровых красивых парней, которых они до войны любили.

  Кое-что для «афганцев» делалось, но это был мизер. И тогда «афганцы» поняли, что, как в поговорке, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Появилось воодушевление, принялись за создание общественной организации воинов-интернационалистов, которая должна заниматься нашими общими проблемами.

  Состоялся первый съезд, на который съехались интернационалисты со всех городов и республик. Были созданы местные подразделения этой организации «Боевое братство» на местах. Она объединила всех наших воинов-«афганцев».

  Действует такое подразделение под названием «Виват» и у нас в Ульяновске.

  

  

  «МАМИ»

  

  1988 год. Газета «Красная Звезда» сообщала:

  

  «Состоялся Всесоюзный слет медиков-интернационалистов. В нем участвовали более 200 врачей, средних и младших медработников, которые плечом к плечу с нашими воинами выполняли интернациональный долг в Афганистане. Многие из них награждены боевыми орденами и медалями».

  Мы, медики, прошедшие Афган, активно принялись за создание своей организации.

  Мы горели желанием создать Ассоциацию медиков-интернационалистов, работавших в разных странах мира. Сплотиться, чтобы успешно помогать раненым, прошедшим Афганистан, в решении жизненных вопросов и медицинской помощи.

  22 марта 1990 года в Нахабино Московской области проводилась Всесоюзная конференция медиков-интернационалистов, на которой была создана межрегиональная Ассоциация медиков-интернационалистов, сокращенно – МАМИ.

  Президент - Анисимова Элеонора Валентиновна, заведующая отделением детской ортопедохирургической больницы города Москвы.

  Что интересно, несмотря на все, 1990 год вообще очень бурный, очень активный год в нашей жизни.

  Все тогда говорили: нужна государственная программа социальной и моральной защиты семей погибших, инвалидов. Нужна не на бумаге, а на деле помощь в предоставлении жилья и лечении. И где все это? Что сейчас изменилось?

  Предполагалось, что члены МАМИ на местах будут оказывать помощь воинам-интернационалистам и медикам. Деятельность этой общественной организации должна была направляться на их социальную и медицинскую реабилитацию.

  А также должны были быть развернуты пункты социально-медицинской реабилитации для воинов-«афганцев».

  Инициатива была своевременной и необходимой, было затеяно хорошее большое дело.

  К сожалению, поддержки мы не увидели и все замерло на мертвой точке.

  Прежде мы собирались в Ташкенте и других городах, пытались создать реабилитационные центры для раненых «афганцев». Сделать нам их не дали. Постепенно мы ушли подполье, нигде не высовываемся, так как сил уже не хватает.

  «Еще с ветеранами Великой Отечественной войны не разобрались, а тут вы, афганцы, на пятки наступаете, лезете права качать», – так встречали нас в кабинетах.

  

  Чутко уловил настроение власть имущих воин-интернационалист поэт Александр Лапин, который выразил свое отношение к бюрократам в стихотворении «Пришел солдат с войны домой…» Это состоянии души было близким всем нам.

  

  Александр Лапин:

  

  Пришел солдат с войны домой.

  Герой он или не герой?

  И даже если на груди блестят награды…

  С большой войны – ответ был прост,

  Там шли на танки в полный рост

  И вся Россия знала, что так надо…

  Сейчас же тайною густой

  Окутан самый малый бой.

  И вся война в Афгане, как в тумане…

  Идут, блатуя, дембеля –

  Встречай, родимая земля,

  И орден с гробом дарят чьей-то маме…

  

  Что касается Всесоюзной организации СВА, то она создавалась по опыту американской организации ветеранов Вьетнама. У них уже имелся большой опыт социально-психологической реабилитации ветеранов боевых действий, а у нас и поныне этот вопрос висит в воздухе… Результат: молодых ветеранов умерло уже больше, чем погибло на войне. Тут и болезни, и суицид, и убийства…

  

  * * *

  

  Иду от Людмилы Степановны домой и тоже вспоминаю, вспоминаю… Этим вечером уже моя собственная память тоже невольно разматывает свой клубок, перескакивая по тем дням и годам, что по горючим камушкам.

  Я в то время работала патопсихологом в психиатрической больнице, и к нам стали поступать «афганцы». Несмотря на успокоительные уколы, они вскрикивали по ночам…

  А до этого меня вызвали в военкомат, чтобы направить в Афган, как окончившую курс медицинских сестер во время учебы в педагогическом институте, но я отказалась (ухаживала за свекровью после операции в онкологии и не на кого было оставить сына-подростка), и как на меня кричали…

  Как потом, позже, призывали моего сына (а посылали всех в чужие пески и горы), который тяжело заболел, и как мне не верили, что он болен. Как то и дело вызывали в военкомат, подозревая отмазку от службы… и только свидетельство врача из призывной комиссии отвело от подозрений…

  Мы здесь, на родине, ведь тоже пережили свой Афган, только каждый в одиночку. Лихие девяностые, как их сейчас называют, оставили неизгладимый след в душе:

  

  Развал империи.

  Помню колбасные поезда в Москву и обратно, в глубинку. Пустые магазины.

  Агония заводов. Безработица… Люди приходили на рабочие места и работали бесплатно – здесь прошла вся их жизнь, они не могли видеть, как гибнет родной завод.

  Получали миллионы – и на них невозможно было купить что-то на ужин. Стоял мужик после зарплаты, пустил купюры по ветру и - смеялся. Эта картинка, увиденная из автобуса мною, стоит до сих пор перед глазами.

  У соседки моей муж был инженер на заводе. Из числа ведущих. Когда его выставили за ворота за ненадобностью, после закрытия завода, он повредился в рассудке.

  Будоражил слух: учительница в отчаянье покончила с собой, оставив записку: «Не могу прокормить детей, пожалейте моих детей».

  

  Люди сходили с ума, кончали жизнь самоубийством. Криминальные войны – куда там крошечной Сицилии до нас с ее комиссаром Катани!

  Я сама без работы, и тайная милостыня у порога: добрые люди приносили одежду, и иногда крупы для моей маленькой дочки родившейся в 1993 году.

  

  

  ЭПОХАЛЬНЫЕ МЕТАМОРФОЗЫ

  

  Лежу на берегу Волги, подчаливает корабль. Белоснежный, купленный за три копейки мужиком, который теперь катает на нем свое семейство. Сойдя на берег, рассказывает всем историю приобретения, сам ей удивляясь: «Верите, никому был не нужен этот красавец! Ну я и взял себе!»

  По ошибке зашла не в то здание, ища поликлинику, которую перенесли. Конец рабочего дня. Уборщица, широко размахиваясь лентяйкой, намывает полы. Интеллигентного вида, не старая. Говорит мне: «Тут офис. А был наш проектный институт. Я заведовала отделом. Закрыли! Поломойкой господа взяли, не дали помереть с голоду!»

  Шагаю на почту. Навстречу бабулька, извиняясь, просит добавить ей на хлеб. Не хватает пяти рублей.

  Роюсь в карманах: пусто. Теперь извиняюсь я.

  Возвращаюсь с почты: подходит та же самая бабулька, светится от радости. Показывает мне монету в пять рублей: «Видишь, бог послал! Только что на обочине нашла!»

  Одни стремительно обогащались, как правило, те, кто стоял у «воды», другие оставались без куска хлеба. И без будущего.

  Все это называлось ориентацией на курс капитализма без подготовки экономической базы.

  Появлялись какие-то консервы – «из-за бугра» – с надписями на русском языке вроде такой: «Перед употреблением надо помыть руки!» Или с инструкцией, как пользоваться зубной пастой и зубной щеткой. Точно мы только что с пальмы слезли.

  Читать было унизительно и горько.

  Присылались поношенные шмотки из Америки, которые раньше бы и в руки не взяли.

  

  Помню, как в это время я была в Москве, в качестве одной из приглашенных в Союз писателей России на совещание. Нам предоставили номера для проживания в гостинице, где чай с лимоном стоил баснословных денег. Что уж говорить об ужине! И мы носились по столице, грязной и запущенной, в поисках столовки или кафе.

  Прохожий порекомендовал нам кафе, единственное заведение, которое работало.

  Лучше бы мы в него не заходили! – Более десятка черных лимузинов стояло у входа – и ни одного посетителя. Нехорошее предчувствие охватило, когда мы переступили порог: гулкая железная лестница, черные пролеты, тишина.

  Мы с писателем Львом Бурдиным поднялись и вошли в зал: в зале вкруг стола сидели ребятки в черных кожанах, наголо бритые. Когда Лев попросил нас обслужить, никто не шевельнулся, а официантка с ужасом взглянула. Я потянула Льва за рукав, желая как можно быстрее исчезнуть отсюда.

  Он, как бывалый морской волк, не сдавался, повторил свою просьбу – в пустоту. Тогда один из братков вытащил автомат и положил перед собой, глядя на нас. Тут уж я просто схватила Льва в охапку и потащила его за собой на улицу…

  

  …Я брела по запруженным людьми улицам столицы, и взгляд мой натыкался на жуткие картины действительности.

  У церквей сидели, лежали живые обрубки молодых ребят.

  Они, эти ребята, неумело протягивали негнущиеся руки, прося подаяния.

  По дороге в Союз писателей зашла в церковь в Хамовниках, где крестили и отлучали от церкви в свое время Льва Толстого. – У входа – те же солдаты-калеки, с протянутыми руками и жестким, непрощающим взглядом…

  

  Людмила Степановна возвращает меня к действительности:

  

  «За этот год я не получала ничего совсем (не давали), меня спасла моя племянница Людмила из Майны. У нее огородик и она меня позвала к себе. Благодаря ей я осталась жива, у меня ничего не было. А вообще до 2006 года я получала пенсию в размере всего 2000 рублей».

  

  И впрямь, она, моя героиня, вернулась в совсем другую, незнакомую ей страну. Покуда они воевали, тут, в стране, все переменилось и в худшую сторону. Они оказались лишними. Шел полный развал империи или державы, люди тоже изменились. Все выживали, лихие девяностые и последующие за ними – надвигались неукротимо.

  Тетки сидели на лавочках у подъездов и косились: что за Афган, ее туда никто не посылал, что они там вообще делали? За длинным рублем поехали!

  

  Людмила Степановна отвечала мне на эти слова рублеными фразами:

  «Бог с ними. Это обыватели. Мы были воспитаны иначе – родина для нас была все. Наш девиз был, как я уже говорила: раньше думай о родине, а потом о себе. Пока они тут семечками торговали, мальчики границы охраняли, гибли там.

  И потом, главное, с чем столкнулись все вернувшиеся после Афганистана: было много лжи, обещания никто не выполнял и не собирался выполнять.

  Мы устали от этого беспредела.

  Когда я вернулась на родину, то никак не могла устроиться на работу. Все стало по-другому, в стране разброд. Все мои связи были утрачены. Я чувствовала себя выброшенной из жизни, никак не могла приспособиться к новым отношениям между людьми. Конечно, нужна была реабилитация после войны, и не только мне, но и всем вернувшимся солдатам и офицерам. Из переписки с подругами-медсестрами по Афгану я узнала, что и они ощутили подобное.

  Но тогда о реабилитации не было и речи, мы оказались перед стеной равнодушия.

  Наконец я нашла место в ундоровском санатории. До этого жила на последние копейки, падала в голодные обмороки. А пациенты называли меня самой элегантной женщиной санатория. Знали бы они, что у меня всего-то и был единственный костюм, сумочка и туфельки…

  

  Да, кое-как нашла работу – не по специальности, хотя тоже для медика. Для выживания.

  Время депрессии социальной, общенародной.

  

  Затем всплеск воодушевления, вызов в Москву.

  Среди тех, с кем познакомилась, была Любовь Александровна из города Николаева, она разыскивала своего сына Андрея Курилова и ей сказали, что может, я что-то знаю.

  Это шел 1990 год.

  

  Что интересно, - 1990 год вообще очень бурный, очень активный год в жизни вернувшихся из Афганистана.

  Мне прислали открытку из Москвы, на которой было написано красочно и лаконично:

  «Афганистан

  Международный форум мира

  Вьетнам

  

  Оргкомитет по встрече вьетнамских ветеранов Америки и ветеранов войны в Афганистане приглашает Вас в концертный зал «Измайлово» (Москва) на встречу ветеранов войн и проведения совместного концерта. 7 августа 1990 г.»

  

  Я приехала на эту знаменательную встречу. Как живой воды глотнула. Пообщалась со многими «афганцами».

  

  

  САША КАРПЕНКО

  

  Александр Карпенко – кавалер ордена Красной Звезды и афганского ордена Звезды III степени.

  

  К тому времени, о котором речь, он написал прозу: «Записки переводчика», «Госпитальный дневник». И книгу стихов про Афган. «Поговори со мной, трава…» - какая строчка из его стихов! Не устаю восхищаться. Так же, как и строчкой из стихотворения полковника С. Капченкова: «И как мне хочется в России по снегу белому пройти…» Там же, в Афгане, один песок. Так может сказать только тот, кто знает Афганистан, кто тосковал по родине.

  

  И я была на встрече с Александром Карпенко в Москве 7 августа 1990 года, ее организовало общество «Афганистан – Вьетнам». Там инвалиды - американцы после Вьетнама на колясках разъезжали по залу, жвачки нашим разбрасывали. У них отличные коляски, а у наших таких не было.

  Американцы привезли своих инвалидов, мы – своих. Провели, так сказать, аналогию между этими двумя войнами…

  

  Он выступал со сцены, такой умница и талантливый, эрудированный человек!

  Саша читал стихи и меня тогда поразило его лицо – лицо мужественного воина. И еще то, что на лице были следы или осколков или ожогов. И еще то, что для американцев, участников вьетнамской войны, он говорил на чистейшем английском языке. Свободно говорил. Читал стихи: «Как давно мы отдыхали», «Награда», «Поговори со мной, трава…», «У костра».

  По сцене он передвигался с трудом, прихрамывая, значит, нога все же осталась короче. А может – протез, не дай бог.

  Я смотрела на него и слушала его выступление со слезами на глазах, потому что, хотя видела его впервые, хорошо знала его историю. – Я ведь рассказывала уже, что, помимо медицинской работы в госпиталях и медсанбатах, мы ездили с БАПО (боевым-агитационно-пропагандистским отрядом) по минно-взрывным дорогам в кишлаки оказывать населению медицинскую помощь…

  Саша был переводчиком в одном из таких отрядов и однажды в недобрый час их бронетранспортер наскочил на душманскую мину. Саша получил ранения в ноги. Он 18 раз ложился в госпиталь: раны не заживали… Прошло много времени на лечение в госпитале, потребовался кропотливый труд врачей, чтобы поставить его на ноги. Саша не сломался, пройдя через сложные операции и тяжелейшие испытания!

  

  Я приведу некоторые записи из его «Госпитального дневника», которые знаю теперь почти наизусть. Они посвящены нам, медицинским сестрам:

  

  «1 мая. Всей палатой смотрели по телевизору первомайские торжества. Среди других показывали демонстрацию трудящихся Кабула. Что-то екнуло в сердце: знакомые, привычные лица.

  А чем я, собственно, помог молодой республике? Ведь ничего не построил, деревца не посадил. Только переводил – с языка на язык. Не густо? Но ведь это только на первый взгляд. На самом деле переводчик – связующее звено между двумя народами. Своего рода мост. И не просто мост, а мост дружбы. Такая работа.»

  

  * * *

  

  «29 мая 1985 г. Какая-то часть меня осталась в Афганистане… Игорь Алексеевич (хирург) по рентгеновским снимкам уточнил: после того, как мы напоролись на ту проклятую мину, там остался кусок моей малой берцовой кости. Говорит, что это мелочь, что она даже не нужна – рудимент вроде аппендикса. Понятно, успокаивает. На самом же деле я оставил в Афганистане гораздо больше: и часть своей крови, и частицу сердца. Для меня теперь это не чужая страна, не чужой народ…»

  

  * * *

  

  «5 июня. Впервые задумался о медсестрах. Часто говорят: врач спас… Ему – главные почести. А сестры как бы остаются в тени. Тихие, незаметные, незаменимые. Сестры милосердия – так раньше называли их. Название постепенно ушло, но суть-то осталась!

  Вот, к примеру, Лида. Родом из глухой сибирской деревушки. Разносит лекарства, ставит капельницы, мастерски, легко делает уколы. Делает простые, казалось бы, второстепенные вещи. И на всех хватает у нее чуткости, нежности, доброты. Само ее появление, когда она заступает на смену, уже радость. Для нас она – как пришелица из другого мира, доступ в который нам временно закрыт.

  А бессонные ночи возле тяжелых больных? Не каждый из нас, «тяжелых», знает, как ей доставалось в самые трудные часы, когда нас привозили в палату после операций. Наверное, и она не помнит всего: обычное милосердие…»

  

  * * *

  

  «13 июня. Люди такие разные… И по-разному переносят несчастья. Но едины в одном: не терпят жалости к себе. Мне, к примеру, неприятно, когда спрашивают: «Извините за нескромный вопрос. Где это вас так?» И ведь есть что ответить – все-таки выполнял интернациональный долг. Но не рассказывать же это на каждом шагу!»

  

  Там, в своем «Госпитальном дневнике», Саша пишет про свою девушку, которая тоже лежала в госпитале, ожидая операции. Сколько чистоты и светлого чувства в этих записках и в отношении друг к другу! Хочется от души пожелать им здоровья и счастья.

  

  

  ПОЕЗД МИЛОСЕРДИЯ

  

  Позвонили из Москвы, разыскали меня солдатские матери по военной картотеке, как человека, прошедшего Афган… А мною здесь, в Ульяновске, никто не интересовался, я удивилась. Оказывается, в Москве женщины-активистки организовали акцию помощи бывшим «афганцам» – поезд милосердия - и меня пригласили принять в ней участие. Это было в октябре 1990 года.

  Представь себе: меня нашли женщины, которые искали своих сыновей.

  А это моя профессия – служение милосердию.

  Конечно, я откликнулась всей душой.

  Они мне написали:

  

  «Орден милосердия и социальной защиты проводит по маршруту: Владивосток-Хабаровск-Иркутск-Красноярск-Курган-Свердловск-Горький-Минск-Рига-Климовск-Подольск-Москва Всесоюзную благотворительную акцию - поезд милосердия, целью которой является консолидация усилий по оказанию практической помощи семьям военнослужащих, потерявшим кормильцев, военнопленным, вернувшимся из Афганистана, инвалидам, матерям и отцам одиночкам, нуждающимся и малоимущим людям.

  

  Акция милосердия под названием: «От Москвы до самых до окраин»…

  Милосердие – как не хватало «афганцам» его со стороны чиновников разного уровня!

  К счастью, эта акция не осталась проектом, а состоялась в 1990 году созданным Орденом милосердия и социальной защиты имени А.Д. Сахарова и его председателем Е.В. Поплавской. Это и был так называемый поезд милосердия, который действительно прошел через всю страну! По всему пути следования в каждом городе оказывалась помощь «афганцам», многодетным семьям и престарелым. Все, что делалось, проводилось под девизом «Доброта спасет нас!»

  Первичные средства на ее проведение в сумме 10 миллионов рублей тогда выделили комсомольские и профсоюзные организации страны. В число организаторов акции также вошли МВД, МИНЗДРАВ, Русская православная церковь, Международный фонд Махатмы Ганди и другие организации.

  Москва – отправная точка большого маршрута по всей стране.

  Под моросящим дождем, помнится, мы вдвоем с еще одной участницей акции грузили в вагон медикаменты целый день без куска хлеба, голодные, чтобы успеть до отправления подсоединить его к рейсовому поезду на Владивосток, откуда начиналась акция.

  И мы успели это сделать.

  

  Поезд милосердия, в составе которого была и я, прибыл из Москвы во Владивосток. Здесь была заложена памятная вязовая аллея. Распространены лекарства на сумму 4312 рублей (нынешнему поколению трудно ориентироваться в деньгах тех лет. Поэтому есть необходимость пояснить, что лекарства тогда стоили копейки. А достать медицинские препараты на излете перестройки было невероятно трудно. Так что такая помощь, предоставляемая участниками поезда милосердия, в самом деле была актуальной и в буквальном смысле слова драгоценной).

  

  И далее привожу некоторые фактически документальные свидетельства продвижения по стране поезда милосердия:

  

  Хабаровск. Создан центр «Саланг». Здесь 42 семьи погибших в Афганистане, один пропавший без вести. Розданы лекарства «афганцам».

  Чита. Улан-Удэ. Встречи с воинами-интернационалистами. Здесь тогда только начали проводить работу с семьями погибших и инвалидами войны.

  Иркутск. Заложена Аллея памяти по пути к храму из 53 деревьев.

  Курган. Свердловск. Здесь большие проблемы с жильем, лечением, с организацией реабилитации ветеранов военных действий и инвалидов. Посетили психоневрологический госпиталь, где лежат наши воины, узнали про их проблемы. Постарались хоть чем-то помочь. Есть острая необходимость создания в регионе реабилитационного центра для участников военных действий.

  Нижний Новгород. Минск. Рига. В парке Дружбы посадили серебристые клены и пихты…

  

  Все, что мы увидели, все, что мы сделали, невозможно описать. Да, может быть, и не стоит.

  Доброта не нуждается в языке, а тепло человеческого сердца ничем оценить нельзя. Поэтому мы считали своей целью то, что необходимо людям сейчас, и работать так, чтобы адресная помощь дошла до каждого нуждающегося ветерана войны, пусть хоть и небольшая помощь.

  Ведь все мы – «афганцы» – были там, куда направляла нас родина в трудное для нее время.

  

  

  «С П И Н А Л Ь Н И К И»

  

  Когда поезд милосердия вернулся в Москву, мне поручили достать лекарства для раненых «афганцев», которые лежали в 19-ой московской больнице, которая располагалась на улице Большевистской, 15. Тогда ею заведовал Петр Петрович Уфимцев.

  Подопечными этой больницы были так называемые «спинальники». Сейчас поясню, что это такое. Стоит солдат на посту – снайпер в него стреляет и пуля попадает в шею. Спинной мозг разрушен. И человек не может двигаться, не может ходить, даже говорить не в состоянии. Лежит годами в больнице.

  Я тогда еще молодая была, вот и бегала по всей Москве в поисках этих лекарств.

  Две недели доставала медикаменты по аптечным складам, которые в основном находились в подвальных помещениях. Оплачивало их «Oбщество милосердия». У меня на документах осталась резолюция: «Oплатить срочный заказ через вашу аптеку»…

  Мне для раненых афганцев никто не отказывал.

  Зеленая улица для афганцев! – все тогда старались помочь. А в 90-е годы ничего ведь не было. И все равно, как скажу, что для инвалидов после Афганистана, все отдавали.

  

  … Там еще один такой мальчик был двадцати лет, без движения совсем.

  

  Этот солдат, которого я увидела в 19-ой городской больнице… я его фамилию не называю. Но я помню: Валентин. Кабул 1985 года.

  Стоял в карауле. Пуля оборвала спинной мозг – и все…

  Я его навестила, торт принесла – по тем временам это надо было суметь достать. Хоть какую-то радость хотела ему доставить.

  

  

  КРАСНЫЕ ГВОЗДИКИ, БЕЛЫЕ ХРИЗАНТЕМЫ

  

  Анна Георгиевна Каширова пришла к нам в поезд милосердия, когда мы прибыли в Свердловск. Вместе с ней мы навестили наших ребят в Свердловском госпитале.

  Помимо фруктов купили для них цветы. Я купила белые хризантемы, хотя дарят обычно красные гвоздики, ставшие символом военного подвига и памяти.

  Не могу видеть красные гвоздики. Они мне напоминают кровь раненых, на которую я нагляделась во время войны в избытке. Долго еще я ощущала этот сладковато-приторный запах крови, которой были пропитаны носилки с ранеными, их все несли и несли…

  Подарить белые хризантемы, как считают японцы, значит пожелать здоровья и долголетия. Тоже хорошо.

  

  

  О СПРАВКАХ

  

  Наряду с участниками Великой Отечественной войны в Свердловском психоневрологическом госпитале лечилось много ребят-«афганцев», и я тогда впервые их увидела 30-летними. И какие же тяжелые заболевания они уже имели после контузий и ранений!

  

  Вот они, медицинские последствия Афганской войны: в 1991 году имелись ранние инфаркты миокарда или ранние энцефалопатии со страшными головными болями, атеросклерозы, ишемические болезни сердца – у совсем еще молодых парней!

  А руки-ноги целы – попробуй докажи, что ты инвалид! Как правило, у них на руках не было никаких документов о тех контузиях, которые они получали. Просто в той боевой действительности они не думали о документальном подтверждении контузии. И никто не думал. Не до того было.

  И теперь главное – им надо оформлять инвалидность, а у них о полученных травмах и ранениях даже выписки, даже справки нет.

  Об этом говорили и главный врач госпиталя и весь медицинский персонал.

  Нельзя было допустить, чтобы эти ребята остались прозябать в нищете!

  Надо этим ребятам дать достойную жизнь на родине, которой они не получили до сих пор. Но они остались со своей бедой, социально незащищенные, на мизерном смехотворном обеспечении.

  

  * * *

  

  Поезд милосердия вызвал поток благодарностей от людей из разных городов и братских республик, эти открытки и письма моя героиня бережно хранит.

  

  Она показывает мне красивый голубой Знак Ордена милосердия. Конечно же, таким он и должен быть, этот памятный Знак! Его Людмиле Степановне Гавриковой вручили за неустанную работу в поезде милосердия.

  

  

  «НАДЕЖДА»

  

  «Ты не представляешь, как в то время по Москве метались женщины, пытаясь что-то узнать о своих сыновьях!

  Встала проблема плена. Мы занимались и этим в Ордене Милосердия, - говорила Людмила Степановна с нескрываемым волнением. – У меня сохранился бланк: «Народный комитет за спасение советских военнопленных в Афганистане «Надежда» - это малюсенькая ласточка по спасению над волнами горя.

  К чести Поплавской, она ездила просить пленных ребят отыскать. Вот ее фото с тогдашним президентом Пакистана Беназир Бхуто…

  Военнопленными же в крупном масштабе, как известно, занимался Андронов.

  

  «Как же надо так не уважать, не любить свой народ, чтобы отправлять своих сынов на войну, на гибель, и скрывать от людей это. Будто ничего не происходит», – это слова воина-афганца в центральной прессе.

  «Если войну не объявляли, то не может быть пленных. У спрятанной войны нет закона и об обмене военнопленными. Эта страница афганского десятилетия одна из самых трагичных», – писала наша ульяновская журналистка Людмила Дягилева в сентябре 2001 года.

  Совершенно точно!

  Я знала, что особенно тягостно и положение бывших военнопленных.

  Так, Юра Ващенко, бывший военнопленный, живет в Германии.

  Олег Хлань, который после плена жил в Англии, вернулся домой в украинское село, а потом повесился.

  Неизвестна судьба Володи Каширова в плену (о нем я еще расскажу).

  Газетная весть из Самарской области: Алексей Оленин через одиннадцать с половиной лет приехал домой из афганского плена. Принял там ислам, соблюдает все правила мусульман. Приехала оболочка того парня, который был прежде… Так долго держали его и еще троих для возможного обмена на своих душманов, из тех, кто попал в руки русских. Ему трудно теперь приспособиться к нашей жизни, к новому укладу в стране.

  Рассказывал, что душманы убивают, смеясь: хлопают по плечу, молодец братан, все в порядке – и хлоп выстрел – нет человека. Как одного пленного затолкали в бочку с бензином и сожгли, предположительно за то, что отказался принять ислам.

  

  

  ВОЛОДЯ КАШИРОВ

  

  Историю этого мальчика, Володи Каширова, я услышала из уст его матери и не могу не рассказать о нем. Выше я упоминала, что мы с Анной Георгиевной Кашировой познакомились благодаря поезду милосердия.

  Сюда ее привело безысходное горе и отчаянная надежда что-либо узнать о своем пропавшем сыне – вдруг повезет?

  Когда я узнала ее поближе, то поняла, в каком постоянном душевном напряжении живет эта несчастная мать…

  Володя Каширов с Урала, родился и вырос в городе Краснотурьинске. После того, как его призвали на военную службу, попал в Афганистан. Оттуда он написал Анне Георгиевне письма, которые она свято бережет, как память о сыне.

  Я видела фотографию Володи. Он чем-то напоминает тех русских воинов, что служили на Кавказе и воевали там доблестно и храбро, как Лермонтов, еще при знаменитом генерале Ермолове.

  Красивое, с правильными тонкими чертами лицо честного, открытого молодого человека, по-юношески худенького и стройного. А еще у него нежная, чистая душа – это сразу читаешь во взгляде. И в письмах тоже. Приведу некоторые из них, адресованные матери и брату, взятые мною из книги Уральского издательства «Живые строки войны». В этой книге опубликованы письма не вернувшихся из боев фронтовиков Великой Отечественной и частично Афганской войн. Ее подарила мне Анна Георгиевна Каширина.

  

  * * *

  

  «11. 1. 82. С горячим приветом твой сын – советский воин, несущий службу на афганской земле. Нас здесь трое земляков. Саша Есаулков в Кабуле, Витю Черепнина отправляют в Газни. Там, скорей всего, и останется. Много не переживай…»

  

  * * *

  

  «16. 11. 82. Привет из Кабула! Это я, ваш солдат! Письма доходят до меня, как только садится грузовой самолет из Советского Союза. Тяжело расставаться с земляками. Мамочка, не переживай, выбрось все плохое из головы. Все будет хорошо. Береги себя…»

  

  * * *

  

  «15. 1Х. 82. Стоит опять невыносимая жара, шелушимся от нее. Собственно, уже соскучился по нашей тайге. Эх, в лесу дома, наверное, столько ягод и грибов. У нас вокруг только горы. Но одно знаю, что служить нужно и отдать Родине долг. А ты, мамочка, не расстраивайся.»

  

  * * *

  

  «17. III. 83. Стою в карауле. С речки сошел снег. Подъем уже не в шесть ноль-ноль, а в пять. Осталось получить от Вооруженных Сил одно хэбэ (обмундирование). Скоро начнется для меня «стодневка», останется 100 дней до приказа!»

  (Примечание: То есть, приказа об увольнении со службы. Ребята вычеркивали дни из календаря до своего дембеля. – Л.С. Гаврикова)

  

  * * *

  

  «09. VIII. 83. Перевели в другую часть, это где-то 1700–1800 метров над уровнем моря. Начали строительство бани… модуля, живем в палатках. Есть земляки из самого Свердловска. Здесь «веселей». Время быстро идет. Там был в тылу войск, а теперь на переду. Вокруг нас нет никого, но не беспокойтесь. С мирным населением живем хорошо. Мимо нас ходят автоколонны в Хайратон, что у советской границы, где «железка». Задача – охранять их, нести боевое охранение.»

  

  * * *

  

  «14. IX. 83. Обеспечиваем охрану дороги, по которой ежедневно проходят советские и афганские колонны. Все нормально. Скоро заберу вещи, у меня все готово. Как, мамочка, у тебя на работе? Получила ли фотки, что я отправлял? Будь за меня спокойна, верь: все будет хорошо. Скоро стукнет 22!»

  

  * * *

  

  «5. Х. 83. Стоит еще погода теплая, на солнце жарко, так что прячемся в тени. На перевале, где КП, уже холодно. Числа 15-го будет отправка, через три-четыре дня пойдет бронетранспортер. До «дембеля» 14 дней!»

  (Примечание: Как они ждали этого дня! – Л.С.Гаврикова)

  

  * * *

  

  «15. Х. 83. Дорогой братишка! Служу на точке. В Кабуле бы уволился раньше. На празднике был бы дома. Да там и спокойнее. Но ничего не поделаешь. Вернусь, скорей всего, в декабре. Ведь я рядовой. Первыми возвращаются сержанты. Здесь небольшая заварушка. Пока не пишите на этот адрес. Сам потом напишу. Да, под «дембель» увидел и испытал то, что за полтора года не было. Обо всем дома поговорим. Уже приготовил вещи и «дипломат» с подарками.»

  

  * * *

  

  «25. Х1. 83. Дорогая мамочка и Славик! 15 декабря ждите. Я уже собственно уезжал, но рядовых не пустили. Можете написать, если хотите, 1-2 письма. Я тоже напишу до отправки. Уехавшим, не скрою, в какой-то степени завидую. Но ничего, кому-то надо отдать долг. Придет день, и я наконец буду дома. Зачем же, мамочка, одни думки в голове? Не переживай, родная, все будет хорошо.»

  

  

  Больше писем не было. Материнское сердце извелось, хотя вроде бы что волноваться? Может быть, сынок уже едет домой. И Анна Георгиевна вместе со старшим сыном Вячеславом тоже готовились к долгожданной встрече, тоже считали до нее деньки. Но радостной встрече не суждено было сбыться. Вместо сына пришло извещение из части, полоснувшее по сердцу сильнее разряда молнии:

  «С глубоким прискорбием сообщаем, что ваш сын, Каширов Владимир Николаевич, верный воинской присяге, погиб при выполнении интернационального долга по оказанию военной помощи Республике Афганистан 6. 12. 83. Находясь в подразделении, рядовой Каширов зарекомендовал себя с положительной стороны. Всегда был готов прийти на помощь товарищам, хорошо знал материальную часть вооружения, принимал активное участие в общественной работе. Неоднократно участвовал в сопровождении колонны с грузами. Во время боевых операций в критической обстановке действовал смело, решительно.»

  

  А затем в Краснотурьинск был доставлен страшный груз-200.

  А затем выяснилось, что Владимир Каширин жив! Через месяц в дом Кашириных постучалась эта другая весть, и радостная, и горестная одновременно. Шла она к ним трудным путем из афганского плена через разные добрые руки. Доктор-француз, лечивший раненого Володю в плену, привез его письмо с собой во Францию и в Париже передал в советское посольство. Даже сейчас, по происшествии стольких лет, невозможно читать это письмо Володи без слез. Вот оно, набросанное в спешке мальчишеским почерком с рассыпающимися буквами, за которыми бьется потрясенное, измученное неволей и ранами сердце русского солдата:

  

  «22. Х11. 83.

  Мама!

  Я, твой сын Владимир, жив, здоров, нахожусь я в плену, в Афганистане, наш БТР подбили, вернее, сожгли, двое убитых. Я остался живой, так что заранее не хороните меня, передаю письмецо с доктором, с одним хорошим человеком, он из Парижа, наши дембеля уже уехали домой, я тоже соскучился, мама, по вас, напиши, чтобы меня обменяли на их людей, афганцев. Видишь, мама, вместо дома я оказался в Панджшере, просто я невезучий человек. Сегодня уже 22 декабря. Милая моя мама, буду заканчивать, целую. Владимир.»

  

  Французский доктор, восхищенный мужественным поведением, историей пленения и самой незаурядной личностью Каширина нарисовал его портрет, впоследствии обошедший западные газеты. Этот рисунок также попал в руки матери и брата. На нем Володя страшно изможденный, на пределе сил. Один глаз залеплен куском ваты – его выбили, когда душманы в русского швыряли камни. Взгляд человека, пережившего ужас, идущего по кругам ада.

  Одет в какой-то ихний халат. И все это – на угнетающем фоне черных скал.

  Так и хочется броситься к нему, чтобы спасти, вывести из ужасного плена. Но где же Володю найти? Этого точно никто тогда не знал.

  А ведь парня и вправду уже захоронили на местном Краснотурьинском кладбище. И даже обелиск из серого мрамора поставили с высеченной надписью, что здесь лежит воин-интернационалист, рядовой В.Н. Каширов.

  От всего случившегося можно было сойти с ума. Получить гроб с останками тела, похоронить сына, узнать, что он все-таки жив – и снова его потерять! Метаться на грани его жизни и смерти все остальные годы! Анна Георгиевна так и не верит, что Володи нет в живых. Она его ждет. И, думаю, будет ждать до конца.

  Только в 1988 году в печать попали события трагического 28 июля 1983 года, пролившие свет на то, что произошло с Володей Кашировым, которому оставалось до окончания службы всего ничего. Картина вырисовывалась убедительная. Oдинокий бронетранспортер под номером 347 на перевале Саланг. Пустынная горная дорога. Осталось 10-15 километров до нашей сторожевой заставы. Старший стрелок рядовой Каширов сидит на броне сзади, оглядывает дорогу, остальные солдаты находятся в бронетранспортере. Ребята спешат в часть, проголодались, хотят вернуться к обеду.

  И вдруг наблюдатель выносного моста на Саланге видит взметнувшийся в небо черный столб дыма. Сразу понял: это взрыв. К месту взрыва вышла бронегруппа. Чуть позже прибыли командир роты и саперы с обученной собакой. Обнаружили две жилки провода вверх по склону к кишлаку…

  Лежат сгоревшие тела, которые опознали. Около воронки нашли обугленный правый сапог с оторванной ступней. Искали до сумерек, но самого тела Володи Каширова нигде не было. Решили, что взрывом его отнесло далеко и может быть, разметало на кусочки. Этот сапог с оторванной ступней и послали в Краснотурьинск…

  Не каждый знает, что подбить военную технику у «духов» считается большой удачей. Оплата за подбитую машину наличными – миллион афгани. За каждого советского или афганского солдата, живого или мертвого, оплата шла с головы. Доставлялись «трофеи» Ахмадшаху Масуду, командующему так называемым между бандитами Панджшерским фронтом. Вот и установили мину на дороге, завидев одинокий бронетранспортер…

  

  После письма Владимира из плена начался активный поиск различными воинскими инстанциями в Москве и Афганистане. Но кроме указанного им Панджшера ничего выявить не удалось.

  

  Панджшер… Панджшерское ущелье… - проклятое место. Здесь добывают алмазы и потому битва за него была особенно кровопролитной и упорной. Именно здесь была ставка Ахмад-шаха.

  Именно здесь содержался в плену и рядовой Каширов, которого в беспамятстве, истекающего кровью, притащили сюда бандиты.

  «В Афганистане, - писали домой товарищи Володи по оружию, - другой календарь, другой век. Средневековье. Феодальные законы». И каково же было нашим цивилизованным, интеллектуальным вчерашним школьникам оказаться в таких условиях!

  Каково Володе Каширову было выдерживать дикий натиск озверевших душманов! Когда раны зарубцевались, из госпиталя душманов он снова попал в кишлак Хинджан, где поначалу забрасывали его камнями, как неверного. Отсчет его плена пошел из каменной пещеры в близком к кишлаку ущелье.

  О его выдержке и мужестве местное население, как и сами бандиты, стали слагать легенды. А пытки охранников становились все изощреннее, ведь не зря они проходили обучение у «специалистов» из ЦРУ и других спецслужб. На его глазах сдирали кожу с пленных русских, его приковывали к разлагающимся трупам, чтобы смерть окружала его повсюду, удовольствие доставляло садистам уничтожать не только физически, но и психологически. Стегали железными прутьями, рассекающими плоть до костей, и под свист этих прутьев заставляли принять ислам.

  Владимир стоически выдержал все, не сломился. Откуда взялась такая сила духа в изувеченном русском мальчике, который был уже без ноги и без глаза – ангелы, что ли, стояли рядом?

  И эти нелюди, признающие только силу, стали сами его бояться. Про «Карима» – так по-мусульмански называли они Владимира – рассказывали чудеса, восхищаясь его смелостью. Еще бы! Ведь они знали, как ломаются люди в плену. А тут немощный шурави, прикованный цепями, швыряет еду в лицо палачам, бьет их костылями. Одну из легенд о побеге, под большим секретом, поведал какой-то охранник другому пленному русскому. Она дошла до России, когда того освободили наши войска.

  Каширова то и дело переводили с места на место, потому что этот несгибаемый мученик все время пытался устроить побег. Дважды ему удавалось покинуть свое заточение! Конечно, его ловили в непроходимых горах и возвращали назад, этого страшного, еле живого шурави на костылях, со сверкающим ненавистью взором. Привязывали за ногу к лошади и притаскивали в пещеру его тело, не душу! И убить не могли, невольно уважая легендарного «Карима», и все ждали, когда он запросит пощады.

  Наверное он смог бы уцелеть и дождаться возвращения из плена, как и тот, другой пленный, если бы не предпринимал никаких попыток сбежать.

  Не покорилось врагу его пылающее ненавистью к врагу орлиное сердце. Оно легче приняло бы гибель, чем бездейственно стало ожидать своей участи. Рассказываю и думаю: какая трагическая судьба выпала на долю этого русского мальчика! Через какие гестаповские методы обработки он прошел. Но он боролся! И кто бы мог предугадать в этом мальчике небывалую стойкость духа, который держал верх над изуродованным телом…

  Сразу вспоминаются герои Великой Отечественной войны бесстрашный разведчик Николай Кузнецов, беспримерной стойкости генерал Дмитрий Карбышев и многие другие воины, совершившие свой подвиг ради родины.

  

  Первыми на след Владимира вышли войсковые разведчики. Это было 18 июня 1984 года после того, как наши отбили у душманов Панджшерское ущелье. В захваченных документах оказалась записка без подписи, почерк был рядового Каширова. Видимо, в ней он пытался сообщить о себе через кого-то, но записку перехватили.

  Владимир писал: «Я русский солдат. Был здесь Хинджан, взятый в плен Колатк-Саланг, БТР подорвался на мине, 2 человека погибли, я был ранен и взят. Я пишу все это, может быть кто-то и найдет эту записку, сейчас южное ущелье».

  А 18 июля в лагере Ахмад-шаха началось светопреставление – это афганские войска при поддержке советских войск начали боевые действия против бандитских отрядов. А дальше опять о судьбе Володи Каширова повествуется со слов охранников, откровенничавших с одним из пленных.

  Это был третий героический побег Каширова. И последний.

  В создавшейся панике он сумел покинуть свою тюрьму-ущелье, скрылся в скалах. Увидел наши вертолеты и то, как высаживается десант. Выбежал, закричал: «Я Володя! Я русский! Возьмите меня к себе!»

  В это время его и сразили душманские пули, выпущенные вдогонку.

  Однако при более детальном выяснении обстоятельств появились сомнения в дошедшей версии. И насколько можно верить словам стражников?

  Все, кто узнает о трагической и легендарной судьбе Володи Каширова, не могут оставаться равнодушными. Жив ли он? Или вправду убит?

  

  Я тоже постоянно думаю о нем, спрашиваю своих знакомых по поезду милосердия.

  Храню открытку от 17.О4.2006 года от И.В. Гордеевой из Москвы, у которой останавливается, когда бывает там, Анна Георгиевна Каширова:

  

  «Здравствуйте, Людмила Степановна!

  Получила ваше письмо… С Анной Георгиевной (матерью Володи Каширова) виделись, сейчас перезваниваемся. О Володе так ничего и неизвестно. У нее трагически погиб старший сын. Внучка со всей родней матери уехала в Германию. Желаю здоровья. Обнимаю. И.В. Гордеева.»

  Мать Володи Каширова – одинокая мать. Ее сердце разбито и она живет лишь надеждой что-то узнать о сыне. Больше ее ничего не держит ни дома, ни на земле. Она его ждет и сегодня.

  На днях мне позвонила И.В. Гордеева, поблагодарила за посылку твоей баллады о Володе и сказала трогающие сердце слова: «В Анне Георгиевне еще теплится жизнь».

  Теплится, потому что живет надеждой.

  

  Баллада о Володе Каширове

  

  «Хмарь, чужие хребты Афгана

  И до дембеля – десять дней.

  БТР подорвался, мама,

  Я в руках своих палачей.

  

  Дембеля проезжали мимо,

  А к тебе – беда на порог.

  Ты ждала, только вместо сына

  Получила запаянный гроб.

  

  В это время в проклятом Панджшере

  Искалеченный я лежал:

  Низкий, каменный свод пещеры

  И охранников злобный оскал.

  

  Рисовал иностранный доктор

  Для тебя на листке мой портрет…

  От ударов закрыться не смог я,

  Не рыдай же, что глаза нет.

  

  И не раз сбежать я пытался –

  Без ноги далеко не уйти.

  Я надеждой живу, не сдался,

  Отыщи меня, чтоб спасти».

  

  В черном траурном полушалке,

  Сердце – выгоревший пожар –

  Мать ходила гадать к гадалке –

  Карты выпали на удар.

  

  «Видишь, встало большое горе

  Над его несчастной судьбой?» -

  Заходилось сердце как море:

  Он живой, он еще живой!

  

  Мать скорей сняла полушалок

  Да забросила прочь в кусты!

  …Вправду новость в дверь постучалась:

  «Он в плену, вот его черты…»

  

  Кинет взор на чужие горы,

  Кинет взор по родной стране –

  И бредет мать пустынями горя,

  Ищет сына как в жутком сне.

  

  * * *

  

  Села на лавочку в ожидании трамвая, папку с черновою рукописью положила рядом.

  Трамвай подошел, я бегом к нему. И только дома вспомнила, что рукопись осталась на лавочке. Рванула назад, хотя надежды было мало, что я ее найду.

  Снова выхожу на той остановке, глазами сразу на лавочку – там сидит мужчина и держит рукопись в руках, читает.

  Подхожу к нему, объясняю, мол, так и так, а он мне отдает ее со словами: «Я тут специально задержался. Надеялся, что вернетесь. Рукопись просмотрел, телефона вашего нет. Хотел себе взять, в интернет выложить. Это то, что надо знать людям, а не какие-то эротические романчики. Уже навязли в зубах».

  Надо ли объяснять, как я ему была благодарна!

  И еще я заметила, что будущая книга эта как-то притягивает к себе людей. Например, пригласили меня в гости в Засвияжье, на день рождения. Именинница по профессии – врач, среди подруг ее много медицинских сестер.

  «Что сейчас пишешь?» – трафаретный вопрос вежливости.

  «Про медиков на Афганской войне.»

  Видел бы кто, как изменились лица, из праздных и веселых стали серьезными, даже суровыми. Меня взялись уговаривать обязательно закончить и издать эту книгу, как будто я была в раздумье!

  Предложили даже из денег, скопленных на похороны, на черный час, скинуться посильно, хотя бы по одной-две тысячи. Конечно, я это предложение не приняла, но сам факт впечатляет.

  

  Продолжаю записывать воспоминания Людмилы Степановны Гавриковой. Я пишу эту книгу ночами и даже во сне. Да и не я вовсе, эта книга уже давно сама себя пишет.

  «Успеть бы, - переживает Людмила Степановна, жалуясь на здоровье, - успеть бы доделать!»

  Она тоже живет этой книгой. Подыскивает новые фотографии, письма.

  «Сколько лет сберегаю…», – тихо говорит мне Людмила Степановна. Находим страницы со стихами и песнями и понимаем: надо, чтобы эти голоса зазвучали…

  

  ИЗ ПЕСЕН ГОЛУБЫХ БЕРЕТОВ:

  

  И как же мне не вспоминать

  Друзей своих погибших лица?

  Да, это страшно – умирать,

  Когда так надо возвратиться…

  *

  

  Медицинские сестры

  

  Это не просто, нет, это не просто –

  Решиться работать в Кундузе сейчас.

  Но вы на посту, медицинские сестры,

  И трудно представить Афган без вас.

  

  Все о вас знают ваши родители,

  Им неизвестно пока лишь одно:

  Сколько в жизни вы уже видели,

  Увидеть не всем суждено.

  

  Вас не увидишь в Крыму или в Сочи,

  С вами не встретишься в парках Москвы.

  Сами вчерашние девочки, в общем,

  Вчерашних мальчишек спасаете вы.

  

  Если прервутся вдруг мирные версты,

  Если случится где-то беда,

  Я знаю, что вы, медицинские сестры,

  На помощь придете везде и всегда.

  *

  

  Падает звезда в ночи куда-то,

  Прочертив по небу полосу.

  Травы летним дождиком примяты,

  Пьют каштаны влажную росу.

  

  Отдыхают в Адлере девчонки,

  Нежный шепот слушая волны.

  Пели так же мы легко и звонко,

  Да ушли дорогами войны.

  

  Изучают в школе дети где-то

  Континенты света, климат стран

  И не знают, что на белом свете

  Есть страна пустынь – Афганистан.

  

  И воюют там ребята наши,

  Позабыв про нежности и дом,

  Про любовь и модный цвет рубашек,

  Жизнь свою оставив на потом.

  

  Где-то дни проходят безмятежно,

  Ни тревог, ни дымов, ни огня.

  Только здесь который год, как прежде,

  День идет в боях на смену дня.

  

  Пусть не знают горя и печали,

  Кто остался на земле родной.

  И вернутся те, кого встречали

  Пулями душманы в снег и зной.

  *

  

  Маме

  

  Свет моих долгожданных дней!

  По тебе по родной тоскуя,

  Из твоих вековых корней

  До мятущихся звезд расту я.

  

  Я увижу тебя среди снов,

  Обниму – и не хватит дыханья:

  До скончанья нам данных веков

  Я твой смысл и твое упованье

  

  Разгорается зарево дня,

  Поднимается яростный ветер…

  Сколько лет проживешь ты на свете,

  Если пуля догонит меня?

  

  * * *

  

  Виктор Куценко:

  Пчела

  

  Маленькая пуля, как пчела,

  Просвистела прямо у чела.

  

  Крошечная желтая стрела

  Унесла товарища вчера.

  

  Он ушел за черную межу.

  Что я его матери скажу?

  

  А на перевале снова бой…

  Только нет товарища со мной…

  

  Маленькая пуля, как пчела,

  Унесла товарища вчера.

  *

  

  Письмо девушке

  

  Как увидишь у друга седины,

  Не проси и не требуй ответ.

  Видно, там, где он был, без причины

  Не белеют виски в 20 лет.

  

  Долгожданный твой, дерзкий и смелый,

  А с тобой рядом – тих, молчалив.

  Отчего же твой взор так рассеян –

  То печален, то явно пуглив?

  

  Не пугайся, девчонка, не надо.

  Серебра цвет надежен всегда.

  Рядом с челкой твоей, как награда,

  Пусть сияет его седина.

  

  * * *

  

  Полковник С. Капченков:

  

  Ты береги себя и дочку,

  Забудь волнение, прошу.

  Вернусь с задания на точку,

  Ответ тебе я напишу.

  

  О том, как жгут ветра косые,

  Там, где душманские пути,

  И как мне хочется в России

  По снегу белому пройти…

  

  * * *

  

  Юлия Друнина, медицинская сестра ВОВ:

  Афганистан

  

  Мне мальчики эти, как братья,

  Хотя и годятся в сыны.

  Пусть я не бывала в Герате,

  Они не видали Десны,

  Где гибли десантные лодки

  И, словно в болезненном сне,

  Качались, качались пилотки

  На красной соленой волне…

  

  Едва ли сумеют другие,

  Не знавшие лика войны,

  Понять, что теперь ностальгией

  И вы безнадежно больны –

  Что будете помнить отныне

  Не то, как бросались в штыки

  А то, как делили в пустыне

  Воды горьковатой глотки.

  

  В Зарядье, в Кузьминках, на Пресне

  Война постучится вам в дверь,

  И, может, покажется пресной

  Вам жизнь «на гражданке» теперь.

  Забудется ль солнце Герата,

  Чужая родная страна?

  Острей, чем вода, для солдата

  Уверенность в друге нужна.

  

  Житейские ссоры-раздоры

  Ничтожными кажутся мне…

  Грохочут афганские горы,

  Пилотки плывут по Десне…

  (Записано в Кундузе, 1982 г.)

  

  * * *

  

  Виктор Верстаков:

  

  Мы вспомним тех, кто не вернулся,

  Кто стал частицей тишины.

  Кто лег в горах – и не проснулся

  От необъявленной войны.

  

  Давайте вспомним поименно

  Тех, с кем навеки сроднены,

  Кто был частицей батальона,

  А стал частицей тишины.

  

  * * *

  

  Татьяна Кузнецова

  

  Встает на смену павшим строй живых,

  Но блеск их глаз уже не повторится,

  И жизнь нельзя уже прожить за них,

  Нельзя за них смеяться и влюбиться.

  

  И никогда не будет их детей –

  На них цепочки жизней оборвались…

  Но почему из-за чужих страстей

  Мы стольких сыновей не досчитались?

  

  А мамам сыновей уж не вернуть.

  И никогда не будет оправданья

  Тем, кто послал ребят в опасный путь,

  Кто их обрек на гибель и страданья.

  (Из журнала «Долг», Самара. 1982 г.)

  

  * * *

  

  Светлана Матлина:

  На Ишеевском кладбище

  

  Соткан для веселий

  Синий день весенний.

  Продают тюльпаны,

  Продают сирени.

  

  Кладбищем – армейские

  Мальчиков портреты,

  Лиц хороших, ласковых

  Теплые приветы.

  

  Все к своим – с букетиком…

  Мамы – молодые…

  Эх, мои красивые

  Сироты седые!

  

  И крадутся тени

  В синий день весенний,

  В алые тюльпаны,

  В душные сирени…

  (Из книги «Двойная радуга», Ульяновск. 1986 г.)

  

  

  … а потом была страшная новогодняя ночь 1993 года, и началась Чечня. Чечня – второй Афган…

  

  

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  СПУСТЯ З0 ЛЕТ

  Перехожу, лавируя, залитый водой тротуар – лопнула труба, море разливанное. Рядом тоже пробирается на ту сторону мужчина и, видя, что мы идем к одному и тому же дому, спрашивает, к кому я. Отвечаю - он всплескивает рукой: «Знаю, как же не знать! Это наш домашний доктор. Передавайте привет от Виктора!»

  Быстро поднимаюсь на нужный этаж. Людмила Степановна уже стоит в дверях, ждет меня. Передаю привет. Она улыбается: «Это прежде… а сейчас я не та. У меня последствие войны – болезнь щитовидной железы: о защите от ионизирующего облучения во время моей работы никто не позаботился. Теперь я инвалид».

  Она проводит меня в комнату, усаживает в кресло и садится напротив.

  «Опять всю ночь со мной был Афганистан. До сих пор бессонные ночи. Присесть в кресле, у стола – это да. Так я спала в Афгане, подоткнув под голову бушлат, готовая в любую минуту встать и идти принимать раненых. До сих пор в ушах гул вертолетов… Да ты уже слышала от меня, что наш модуль располагался рядом со взлетно-посадочной полосой.

  И сегодняшней ночью вижу:

  …белый, выжженный солнцем песок. Я бреду по нему с трудом, ноги увязают. Песка все больше и больше, он как серебро, выжженный солнцем – глаза к такому не привыкли. И яркое синее небо. И скалы.

  Зачем я туда бреду? – не знаю. Знаю, что мне надо туда, что меня там ждут.

  И вдруг вижу кучу чего-то черного на фоне этого белого и бескрайнего. Приближаясь, вглядываюсь: в этой куче что-то очень важное для меня и я должна это узнать.

  И вот я рядом. Вижу: это сапоги, солдатские кирзовые сапоги!

  Тут я прихожу в себя, озираюсь вокруг: маленькая комнатка, кровать, включенный телевизор. Домашние разношенные тапочки. Часы, на которых половина третьего ночи.

  И тогда понимаю, что это был сон. А в реальности я здесь, только обнаруживаю себя у журнального столика, заваленного газетами. Руки крест-накрест, голова на руках, тело в кресле.

  Видно, так до конца и будет со мной эта старая привычка: приткнуться куда найдешь и когда тебя свалит с ног усталость. А так, лежа в постели, не усну, промучусь до рассвета.

  Недавно смотрела фильм «Склифосовский» по телевизору, как там хирург Брагин ночью прикорнул в кресле и на плече - шапочка, которую он подкладывал под ухо, - тоже чтобы на вызов к поступившим быть готовым. Я думаю - это из жизни взятый кадр.

  Вспоминаю, как ждала раненых, мы уже знали – какая санитарка подвозит тяжелораненых, а какая с обычными ранениями, не такой тяжести…

  И эта куча солдатских черных сапог ( крепко же они въелись, запечатлелись в памяти. Эти сапоги с разных ампутированных ног, горкой, кучей сложенных возле нашего приемного покоя).

  Достаю из целлофанового пакета (альбомов не хватает на все письма и фотографии) кипу любительских снимков тех моих афганских лет, ищу и нахожу: та самая куча сапог, рядом стоит Сергей Воротинцев, наш санинструктор, и рассматривает.

  Здесь конвейер. Гора сапог все растет…

  И все, довольно вспоминать! Я устала от всего этого, устала жить с этим. За окном – мирная жизнь, Россия, мой родной Ульяновск. Переключаю телевизор, нахожу какое-то кино – все равно, что смотреть. Завтра будет новый день, позвоню дочери, она забежит ко мне после работы, попьем чайку и мой дурной сон развеется. Главное – дождаться утреннего света.

  

  Возвращаю Людмиле Степановне ее дневник послевоенных лет. Она аккуратно укладывает его в папку, замечая: «Когда я бедствовала, не с кем было поделиться. Вот и выкладывала сюда, что на душе. Это дневник мне помог выжить».

  

  - Особенно заинтересовала меня запись о том, как на ваш день рождения приехали дочь с мужем. Про то, что купила бутылку постного масла и кусок мяса для праздничного стола, истратив все деньги, а надо еще жить до пенсии почти целый месяц. Неужели вам, как ветерану боевых действий, так долго не полагалось каких-либо льгот и денежной, медицинской помощи?

  

  – Был приказ о мерах по улучшению медицинского обеспечения воинов-интернационалистов, подписанный министром здравоохранения 5 августа 1988 года – восемь с половиной лет потребовалось, чтобы он появился на свет. «Федеральный закон о наших пенсиях – насмешка, направили обращение в Bерховный Cуд - ответа нет. Вот оно, наше правовое государство, главенство законов, - только для кого? Приходится бороться за свои права…» - говорили на встрече воины-интернационалисты. Мы открыто и с болью обсуждали «горячие точки» нашей мирной жизни. Очень хотелось сделать все, как надо. И это мы бы смогли сделать, если бы была протянута рука помощи.

  Письмо о медицинских работниках, самоотверженно спасавших солдат, и не получивших ничего от правительства, поскольку их не приравняли к проходившим службу в Афганистане, написали ребята-«афганцы», награжденные орденами Красной Звезды, требуя восстановить справедливость.

  Вот это опубликованное письмо: «…можем засвидетельствовать, что наши женщины – врачи, медицинские сестры, особенно те из них, кто входил в состав агитотрядов и исколесил по дорогам, кишлакам многие сотни километров, рисковали жизнью порой ничуть не меньше, чем военнослужащие. Пуля, мина – они ведь не разбираются, где мужчина, а где женщина, кому положены льготы, кому нет. И уж если вдове интернационалиста, которой, кстати, положены льготы, у чиновника поворачивается язык сказать: «Вы здесь чужая», то указать на дверь безльготной медицинской сестре, потерявшей в Афганистане здоровье, выходит, он имеет полное право?»

  

  Вот еще одна публикация в нашу защиту под названием «Одной группы крови». Газета «Правда» от 1988 года.

  

  «…В тяжелых условиях они самоотверженно боролись за жизнь наших ребят. Сколько воинов обязаны жизнью им – врачам и медицинским сестрам! Возвратившись домой, многие из них столкнулись с неприкрытым равнодушием и бюрократизмом. Их просто по чьей-то злой воле не приняли в семью тех, с кем они бок о бок жили и боролись, кого буквально нередко вытаскивали с того света.

  Медицинская сестра Алла Грязнова рассказывает: «… пригласили в военкомат… нас попросила родина: там трудно, надо идти. Мы и пошли. И не жалеем об этом. А вернулись – никому не нужны. Кто, мол, вы такие? Стрелять не стреляли, значит, за длинным рублем погнались. Но война-то кричала о себе в наших палатах! Она проходила через наши сердца – легко ли каждый день видеть изуродованных мальчишек, вытаскивать их из лап смерти…»

  В. Артеменко, спецкор «Правды» писал: «…но войну по-настоящему почувствовал за один день, проведенный в медицинском батальоне. Это было в 1984году. «Афганцы» помнят начало тяжелых боев в Панджерской долине».

  Но ничего не изменилось в нашем положении. Ты спрашиваешь о деньгах, льготах. Сейчас 2012 год – и только выяснилось, что я должна была 15 лет назад получать эти пятьсот рублей, как ветеран боевых действий. Я узнала про это лишь в прошлом году. Буду с Нового года получать. Почему не сообщили раньше? Этих денег не вернуть, а они не лишние.

  После Афгана я должна была получить удостоверение ветерана боевых действий в 1995 году. А мне его дали лишь в 2011 году. И жила в нищете на сто рублей оклада. А могла бы получать, как ветеран, все эти годы хоть чуток помощи.

  И такое происходило не только со мной.

  

  - А чем завершилась ваша история с получением медали?

  

  - Я имела много благодарностей за оказание помощи раненым и больным. А награды? Моя боевая награда осталась в политотделе дивизии у замполита Мишука. Медицинская сестра Люба Белова может подтвердить. Она тоже была в курсе. Мне сказали, чтобы я зашла в политотдел штаба получить медаль «За боевые заслуги». Но, как ты уже знаешь, я могла пропустить самолет на родину и не успела зайти. А больше никто и не вспомнил обо мне. Моя медаль затерялась в штабе.

  С нашей операционной сестрой Валей Заболотновой та же неувязка: ее награда осталась у начштаба Кривко.

  Между собой мы говорили, что не за награды работали, ведь спасали жизни, а это было главное.

  У меня нет медалей, зато есть награда, которой нет у рвачей и нажившихся на народном горе – медаль воина-интернационалиста, которой я горжусь. Когда ныне мне попадаются те штабисты, у кого грудь увешана наградами, прохожу молча мимо.

  

  - Расскажите поподробнее, как вас встретили по возвращении домой?

  

  - Когда я вернулась из Афганистана, в военкомате огорошили первым вопросом: что я привезла? Что я привезла? – 200 рублей и еще вот что:

  

  «Почетная Грамота

  Награждается служащая СА Гаврикова Людмила Степановна за добросовестный труд по оказанию медицинской помощи раненым и больным и в ознаменование Дня медицинского работника.

  Командир войсковой части полевая почта 39676

  Подполковник Борзых

  20 июня 1982 г.»

  

  * * *

  

  «Благодарственное письмо Гавриковой Л.С.

  За умелые и инициативные действия при выполнении интернационального долга объявляю вам благодарность.

  Командир части Шатин. Начальник политотдела Игнатов 21 февраль 1983 г.

  Заместитель командира по политчасти Белавин. 19.06.1983 г.»

  

  * * *

  

  «Председателю местного комитета войсковой части ПП 84397 Гавриковой Л.С.

  

  Благодарственное письмо

  Позвольте нам от всей души поблагодарить вас за образцовое выполнение служебного долга. Выполняя интернациональный долг в ДРА, вы на деле являетесь политическим представителем, мужественным патриотом великого советского государства. Желаем вам новых успехов на трудовом и почетном поприще медицинского работника.

  Командир воинской части Лихобаба»

  

  Это там. А здесь – кто поклонился в день медицинского работника? Как и все медики, я ехала бороться со смертью. Не устану повторять, что мы ехали спасать наших солдат и мирных афганцев, как медики, как патриоты и интернационалисты. Хотя это и скрывалось, велась война. Значит, есть раненые и убитые. Значит, снова «Черные тюльпаны»…

  И чувство патриотизма играло огромную роль, ведь наше поколение воспитано на примере отцов и дедов, павших или не вернувшихся с фронтов Великой Отечественной, они были для нас святыней. Да и как иначе! Это впиталось с молоком матери. Взять моего мужа Геннадия: отец пропал без вести. А судьбы двух братьев его матери – Степана Павловича и Николая Павловича Гавриковых таковы: первый умер от ран в 21 год; второй погиб в бою в 19 лет. Об этом есть материал в книге «Ульяновцы: Путь к Победе. 1941–1945 г.г.»

  

  Подводя итог своей жизни, оглядываясь назад, думаю: как же я сумела перенести Афганистан? Мы же прошли там через настоящий ад! А я перенесла и горжусь этим. Ведь мы могли все бросить и уехать из этого ужаса. А мы спасали жизни. А здесь, на родине, спрашивали: что ты привезла? Это ли не кощунство? Мы там за колючей проволокой сидели круглосуточно с ранеными.

  Медицинская сестра, которая после Афганистана попала работать в ФРГ, писала мне: «То, что мы с тобой заработали в Афганистане за два года, я здесь получаю за один месяц». Это для тех, кого уж больно интересовало, что я «из-за речки» привезла…

  

  * * *

  

  Пока мы вели беседу, то и дело раздавались телефонные звонки. Звонили знакомые и малознакомые люди, - выплакаться на грубость дочки или врача, рассказать о своих болячках и нуждах. Людмиле Степановне скучать не приходится, oна по-прежнему и медицинскую, и психологическую помощь оказывает советом и добрым словом, не жалея своего времени и сил. Всегда идет на выручку.

  И по-прежнему в ее душе болит Афганистан…

  

  Воистину, все, кто прошел его хребты и пустыни в те годы, одной группы крови – интернациональной. И в своей нелегкой мирной жизни Людмила Степановна Гаврикова не обрывала связи с воинами-«афганцами».

  Так, на сорокалетие со дня гибели Геннадия Васильевича Гаврикова, чей подвиг соизмеряли с мужеством наших солдат и офицеров в Афганистане, почтить его память пришел председатель местной Ульяновской общественной организации воинов-интернационалистов «Виват» Муратов. Вместе с работниками локомотивного депо он съездил на могилу героя, по-братски поддержал Людмилу Степановну в нелегкой для нее поездке.

  Подвиг, совершенный и на войне, и в мирное время, как остановленное солнце в зените, не меркнет.

  

  «Я думаю про Афган все время, ношу его в своей душе - признается Людмила Степановна со вздохом. - Как бесконечную горькую и светлую Книгу своей памяти обо всех, кого знала, кто погиб, кто выжил, кто ушел из этой жизни уже дома, в России. Кто еще, как я, жив. Доживает.

  Да, человеческое сердце – это Книга памяти. Ее не стереть, она будет открыта для всех, пока я действую в мире. Голос совести не дает мне молчать.

  Хочу, чтобы люди знали судьбы и имена моих дорогих россиян, воевавших в Афгане. «Афганцев», как нас теперь называют. Даже не я – это они хотят, имею в виду погибших и искалеченных, инвалидов той скрытой от народа войны. Ведь не зря же они положили на алтарь отечества свои головы или лишились юности и еще много чего, служа Oтчизне. Это их пролитая кровь стучит в моем сердце, это они говорят через меня, я их голос, их рупор в этой книге.

  И теперь они, даже мертвые, спасают меня в минуты отчаянья, давая свою силу, свою волю для выживания, как я им когда-то.

  Иногда я думаю: зачем пишем, кому нужны мои рассказы и воспоминания? - С Афганской войны прошло целых 30 лет! «Черные тюльпаны» стоят перед глазами… Их и тогда не получалось спрятать от глаз, хоть и прибывали они домой по ночам. Слишком много было слез, горя, похорон сыновей, взятых в армию.

  Пишем, потому что это меня мучит. Потому что до сих пор как-то тема Афгана, «афганцев» - в тени. Даже по сравнению с Вьетнамом у американцев, которые позже признали свою вину перед своими солдатами, постарались загладить.

  Но мы-то, в отличие от американцев, выполняли интернациональный долг! - Огромная разница.

  Мы верили в то, что прибыли с благородной миссией.

  

  Так вот: кому, зачем надо ворошить угли пожарища, которые еще не погасли? – порой и я думаю: никому не надо. Не стоит. Люди заняты сегодняшним трудным днем, новыми проблемами.

  Но когда придешь на кладбище (а это в каждом городе, селе, деревне) и увидишь ряды воинских погребений, а над каждой могилой – сплошь молодые лица ребят, и надписи – участник боевых действий и даты Афганской войны, укрепляешься в вере: надо! Надо, чтоб о них не забывали, чтобы новые поколения знали правду и то, какой ценой оплачены слава и верность родине, какой героизм проявляли наши солдаты!

  Напиши: нам, возвратившимся, прошедшим через самое пекло войны, надо было хотя бы немного внимания, помощи. Этого не было. Было другое: гнусная фраза: вас там не застрелили, здесь добьем. А чего стоит газетный фотоснимок тех лет, где два десантника-«афганца» (один в инвалидной коляске) держат плакат протеста?»

  

  

  АФГАНСКИЙ СИНДРОМ

  

  Существует такое понятие – афганский синдром.

  Афган жжет! «Рост самоубийств из-за социальной неустроенности бывших воинов-«афганцев» – это уже налицо. Они – следствие войны, это пули, долетающие из Афгана. И государство обязано сделать хотя бы одно по-человечески: позаботиться о семьях этих парней, включая пенсии, квартиры, льготы… Я, по правде говоря, не очень-то верю, что кто-то прислушается» - пишет Игорь Вирабов в газетном рассказе о судьбе Володи Шумкова, покончившим с собой в городе Инза Ульяновской области.

  Тогда было два года, как он вернулся из Афганистана. Имел ранения, контузию и боевые награды. Ждали с женой и двухлетним ребенком квартиру. Не дали как обещали. Облил себя бензином и поджег…

  

  «Афганский синдром» унес и продолжает уносить жизни тех ребят, которые имели полное право на психологическую поддержку, однако так и не получили ее.

  И что представляет собой мизерная помощь матери погибшего солдата, как не оскорбление ее душевных ран? Ведь, действительно, ничего нет страшнее для матери, чем доверить сына армии и в результате остаться одной.

  А почему гибли (столько-то лет!) ребята в Чечне, на территории своей страны? Это же наши сыновья! Ведь опять мы наблюдаем ту же картину: для кого война, для кого – мать родная!

  И опять налицо та же социальная неустроенность инвалидов - участников боевых действий, судя по вопиющей судьбе Олега Жаркова из Балашова…

  На днях я услышала слова: «B России человека, пострадавшего от государства, защитить некому». Верно сказано.

  Когда речь идет о проблемах и бедах ветеранов войны, чувствуешь собственное бессилие. Стремление хоть чем-то помочь часто упирается в равнодушие.

  Без сердечного тепла очень трудно на земле…

  

  * * *

  

  В окне Людмилы Степановны горел огонек ночника, а на улице моросил дождь. На мокром асфальте стояла бутыль дешевого пива. Перед нею на лавочке у подъезда сидели шестеро парней и пели, обнявшись, про Чечню. Один показывал другому свое удостоверение ветерана боевых действий. Жизнь текла по-своему, новому руслу.

  

  И все равно, хотя с Афганской войны минуло почти 30 лет, ее не заслонили ни последовавшие жуткие Чеченские войны, ни разброд в политике, ни наше нищенское существование. В сердце народа скорби и любви к погибшим воинам-«афганцам» и плачет это сердце по каждому инвалиду этой войны, по каждому, кто после Афганистана выброшен барахтаться как можешь. А таких очень много!

  Эта война – трагедия для Афганистана, и трагедия для России, потерявшей в неприветливых горах целое поколение молодежи как у себя, так и в дружественных республиках, составлявших великую державу. Золотые ребята были отданы на закланье.

  

  Писать про Афганистан – это видеть перед собой тысячи погибших и изувеченных жизней, которые ждут сочувствия и возмездия.

  Писать про Афганистан – это писать про исток развала собственной страны, которую целенаправленно и безжалостно превращают в тот беспросветный, нуждающийся и бесправный Афган, который увидели наши воины, и которому они искренне пытались помочь подняться с колен для лучшей жизни.

  Писать про Афган – это коснуться его сегодняшней беды, когда все ростки ДРА были выдраны с корнем, а сам он под произволом Америки, превратившей его в героинового поставщика и раба капиталистических отношений. И хотя сейчас он освободился от американских солдат, жизнь еще долго будет налаживаться…

  Писать про Афган – знать, что это старая затаившаяся мина под пылью и пеплом, которая может рвануть в любой подходящий для нее момент. Эта война не закончилась, она продолжается.

  

  * * *

  

  Один знакомый журналист упрекнул меня: «Зачем вы все это пишите: смерть, кровь, плен… Я не хочу знать! Я хочу красивой легкой жизни. Кино, романы любовные о баронах и баронессах – все, что надо, чтоб человек отдохнул от пакостей быта».

  Я ответила, что вчерашние школьники в чужих песках жить тоже хотели. Но отдавали свои жизни, чтобы вот такие молодцы отдыхали. Разве они не заслужили нашей памяти и уважения к себе? Как и те, искалеченные, кто остался по чужой вине за бортом жизни.

  Возразить было нечего.

  И я вспоминаю водителя маршрутки, который, как оказалось при разговоре, тоже прошел Афган. Он признался мне, что пытался описать прежитое, но не смог – слишком тяжело возвращаться в те годы…

  И вот, как поезд дальнего следования приходит в место назначения, как корабль после долгого плавания пришвартовывается в гавани, работа над книгой тоже подходит к концу. В предпоследнюю нашу встречу Людмила Степановна Гаврикова добавляет:

  

  «Я вижу «афганцев» по глазам, вижу, кто прошел медсанбат или госпиталь, сразу. Те, настоящие, которые все испытали, когда узнают, что перед ними медицинская сестра, подходят и молча целуют руку.

  Так и хочется им сказать: Дорогие наши воины! Смотрю на ваши фотографии в журнале «Боевое братство» и вижу, что в вас уже мало остается от тех мальчишек 80-х – повзрослели вы. Читаю о вашем житье-бытье и думаю: нельзя так жить, как мы живем.

  А как мы сейчас живем? Большинство из нас в нищете и голоде. Я не встречала за последнее время ни одного врача или медицинской сестры, чтобы они выбились в бизнесмены или имели свои фирмы. Большинство врачей после Афганистана поехали служить в отдаленные гарнизоны. Они умели служить и лечить и не умели приспосабливаться к жизни…

  

  Вячеслав Занин сообщал потом: «Я выжил… Собрать бы нас вместе опять, мы бы показали, как надо работать».

  Из последних сведений: Наташа, медицинская сестра с Украины, уезжала домой, перенеся три инфекции: малярию, гепатит и брюшной тиф. У нее потом на все была аллергия, ела морковь одну да пила кофе. Немало медицинских сестер умерло в сорок с небольшим, из тех, которые после Афгана. Были и такие, кто впоследствии сошел с ума от пережитого. Кто-то живет за границей. Уехали, не могли принять, что там страна от крови захлебывается, мальчишки гибнут, а тут дела ни до кого никому нет.

  

  Есть такое мнение: каждый, кто сталкивался с воинами-«афганцами», отметит про себя одну их общую черту – это гордые, самолюбивые ребята! Не любят они говорить о себе. Но молчаливая сдержанность этих ребят, их гордость перед лицом испытаний, выпавших им уже на мирной своей земле, не должны вводить в заблуждение. Им бывает больно и горько от нашего равнодушия. И если не понимают этого, то значит, наше общественное сознание пребывает в благодушной дремоте. Как мало мы рассказывали правды о парнях, вернувшихся с войны, об их тревогах и надеждах, о тех, кто остался калекой в двадцать лет…

  

  Но медики не забывают. Из поздравлений, телеграмм ко мне (например, в 1999 году) они телеграфируют из дальней точки – Хабаровска: «Будем жить и бороться, помня о тех, кто ушел через «черный тюльпан».

  И, как под словами легендарного полковника Голованова, мы все подписались бы под этими словами хирурга Занина.

  Он охотник, рыбак в мирной жизни. В море выходил на лодке, однажды унесло штормом, чуть не погибли они с ребятами, сухарями питались. Но сумели спастись. Все перепробовал этот мужественный человек, чтобы выжить после Афгана. И выстоял! Потом я поменяла место жительства, переписка оборвалась. След его затерялся.

  В последнем письме он написал: «Тебя любят и помнят, дай Бог не видеть того, что мы видели, нашим детям и внукам… Желаю, чтобы враги боялись не только тебя, но и твоих друзей».

  

  

  ИЗ ПЕРЕПИСКИ ВЕТЕРАНОВ

  

  Вспомнила меня Валя Заболотнова в «Одноклассниках», наша бывшая операционная медицинская сестра, которая работала на два операционных стола! Через тридцать лет написала моей внучке три слова, но каких! – «Твоя бабушка – золото».

  Дорогая весточка из нашего боевого братства…

  Это верно, что мы не ушли и до конца своего не уйдем из Афганистана. Да, мы любим эту страну, она нам не чужая, мы там оставили частицу сердца и здоровье.

  Как написали наши солдаты на стенах Кабула: «Мы ушли, но не забыли».

  Но нас, ветеранов, остается все меньше.

  Они, ветераны боевых действий в Афганистане, уходят, уходят…

  

  * * *

  

  Валентина Васильевна Заболотнова-Степанищева в настоящее время проживает в городе Днепропетровске. В своих письмах она делится со мной мыслями и переживаниями, как бывало в наши военные годы.

  «…живу одиноко, мысленно рядом с вами. Где б ни ходила, что б ни делала, вспоминаю. Тебя, Любу, Наташу и тех хороших ребят, которые жизнь отдали, уехали калеками домой… И все-таки как трудные условия роднят людей! Правда. Те, кто были до Афганистана, для меня не интересны. Разве нас кто-нибудь поймет и поверит в то, что мы видели, пережили? Они ведь жили и живут, и не знают, и знать не хотят, что делается вокруг. Не нахожу никого, как были те ребята, с которыми мы дружили, общались, хлебали это горе. Здесь же всех интересует, что я купила за границей. Уже так зажирели, что не хотят видеть, что вокруг делается, стали жестокие, черствые, безразличные ко всему. А мне до сих пор слух режет гул Бэтээров или вертолетов, везущих раненых. И на всю жизнь останутся в памяти такие люди, как Занин, Леша Попов (труженник и добрейшая душа).

  Наши первые хирурги Морчук, Коренский и другие, которые полностью отдавались раненым. А о Занине – у меня тоже ведь он оставил свой след в душе. Ведь все, что я умею в операционной, это руки Занина меня научили. Золотые руки, а человек с большой буквы. Очень хотелось знать, как сложилась его дальнейшая судьба… куда заменился, получил ли награду, повысили ли его в звании? Сейчас даже в газетах пишут о наших девочках, операционных сестрах. А ведь Тача лечили мы с Заниным. Мы ведь первые были, все делали сами, своими руками…

  Награду я так и не получила. Когда уезжала, сказали, что представили к награде… Ольга тоже живет в общежитии, тоже работает в госпитале. Представляешь, как мне, тридцатилетней женщине, живется в общежитии с двадцатилетними и восемнадцатилетними девчонками…

  Сейчас у нас так холодно, уже морозы. А я все до сих пор греюсь воспоминаниями о той зиме, которая так много горя несет нам. Нет такого дня, чтобы я не вспоминала Кундуз…»

  

  Жаль, что сейчас связь оборвалась в связи с трагическими событиями на Украине.

  

  Пишет медицинская сестра, бак. лаборант Нелли Ивановна Фокина из Ивано-Франковской области, города Рогатина:

  «…насчет Афганистана – он у меня останется в душе и жизни на всю оставшуюся жизнь. И все – и живые, и мертвые стоят всегда перед глазами, а когда бессонница – то вообще ад. Постоянно в передаче «Служу Советскому Союзу», в «Молодежной передаче» показывают о событиях и жизни в Афганистане. Господи, если бы зрители знали, какой ценой там за все платят наши мальчишки, почти дети, и за что им такая проклятая доля.

  …а что им говорить, как, чем жить после той мясорубки, с тяжелыми увечьями, без рук, без ног, без глаз? А душа? Ведь их убивали трижды: первый раз, когда отправляли в Афган, второй, когда безвинных их убивали там, по третьему разу тут после возвращения на родину.

  Люда, ведь они живут, наши мальчишки, наша боль, наши слезы вечные, наш страх. Вспомни, Люда, какими их привозили изувеченными, они же даже не стонали. Живи себе потихоньку, подрабатывай, проси Бога, чтобы дал сил, терпения тебе и нашим мальчикам. Я так делаю каждый день.

  Ты думаешь, мне легко? Одна моя знакомая медицинская сестра два с половиной года после Афгана мочилась ночами под себя, кошмары и сейчас снятся. Мне тоже такое снится. Особенно часто вижу погибший разведбат, все 28 человек, девять офицеров и солдаты. Тогда погиб Олег Антоненко и Вася Конего. Я в морге его даже не узнала, такое было жутко изуродованное его лицо.

  Потом много знакомых еще погибало, все стоят перед глазами, как будто это было вчера. А помнишь солдатика Аннамурадова, узбека, его дочке уже шесть лет, а сколько таких. Успокойся, дорогая, я тоже плачу, от слез зрение упало. Сочувствующих не будет, надо самому в той шкуре походить, а я и врагу ее не пожелаю. Знаешь, да еще это одиночество. Интересно, как живут наши женщины и девушки-«афганки», тоже душа болит видно. Ну ничего, как-то будет «Бог добрий».

  А на душе тяжеловато, я никак не могу уйти из Афгана. Часто просто реву как вспоминаем. Тут очень много «афганцев», кстати, очень неплохие мужики. Смотрю телепередачи, возмущаюсь жестокости отношения к ним. Бог видно нашу страну и карает за это подлое отношение к ним, к нам, сиротам, старикам.

  У меня слепота страшная, кишечник, желудок, печень болит. Афган дал себя знать, Чернобыль добил…»

  

  Тут как раз нелишне привести слова Всеволода Юрьевича Шанина, начальника кафедры патологической физиологии военно-медицинской академии. Он работал в Кабульском госпитале главным анестезиологом. Говоря на Всесоюзном слете медиков о посттравматическом синдроме у солдат после Афганской войны, который окончательно формируется через семь-десять лет после получения травмы, отдельно упомянул медицинских сестер:

  «Нигде больше я не видел таких прекрасных медицинских сестер, как в Афганистане. Поразительно! Ведь, казалось бы, одно медучилище заканчивали, но разительно отличались от нерадивых и равнодушных медицинских сестер, с которыми мы боремся здесь. Там, в Афгане, они переживали за каждого раненого солдатика. Периодически у них случались нервные срывы, но скольких они спасли. Платили им мелочь. …Согласитесь, убежать в Афганистан – это поступок. Многих из них я встречаю сейчас. Все они выглядят очень достойно. Никогда не жалуются на трудности и очень доброжелательны».

  

  Милые мои девочки, ведь это сказано о нас! Как мы все вместе держались в нашем родном медсанбатe и как нас потом разметало по родине. Как много значат для меня ваши письма, как я хочу, чтобы все у вас было хорошо! И чтобы бог дал здоровья побольше. Вы – моя родня по Афгану, по профессии, по душе.

  

  И сейчас медицинские сестры, не бывавшие в Афганистане, творят добро и денно, и нощно. Сестры милосердия.

  Как было в Крымскую, в Великую Отечественную… Мы сменили лишь белую косынку на белую шапочку, а красный крест так остался символом спасения. Нынешние же медицинские сестры приняли эстафету из наших рук…

  Вот примеры:

  

  Рядовому Валерию Лявукову в 1984 году взрывом мины оторвало обе ноги. В госпитале было много таких, как он. За месяц научился ходить на протезах. В деревне Мокрая Бугурна – на своей малой родине - парень встретил свою судьбу в образе молоденькой медицинской сестрички. Они полюбили друг друга, поженились. У них уже подрастают трое малышей. Конечно, семья состоялась благодаря стараниям и самоотверженности супруги Валерия, разделившей с ним и горе, и радость.

  

  Знаю и еще одну такую историю любви и терпения. И здесь тоже молодого красивого «афганца»-колясочника полюбила ухаживавшая за ним в госпитале медицинская сестра. После выписки взяла к себе, поженились, родилась дочка. Несмотря на многие трудности, они были счастливы. Я постаралась, чтобы о них написали в газете, чтобы люди знали, какой самоотверженностью достается истинное счастье. И еще – чтобы помогли хотя бы с медикаментами.

  К сожалению, в настоящее время этого воина-«афганца» уже нет в живых.

  

  

  ГЕННАДИЙ ШИШОВ

  

  Геннадий Шишов ушел из жизни два года назад. Он был выпускником Ульяновского училища связи. В Афганистане его бронетранспортер подорвался на пластиковой мине (итальянского производства, самой опасной!) и упал в ущелье. Геннадий остался жив, но получил травму позвоночника.

  И вот он на родине, инвалид. Приходилось отвоевывать у судьбы каждый час, каждый день.

  Геннадию повезло: ему пришла на помощь медицинская сестра Галина, которая ухаживала за ним в больнице. Даже можно сказать весомее и проще: она его полюбила, красавца, умницу, теперь не нужному даже жене.

  Галину не пугали трудности. Она верила, что может стать надежной спутницей его жизни. Выписывала специальную медицинскую литературу, в которой выискивала все, что подходит по заболеванию любимого человека, осваивала прогрессивные виды массажа. Хотела поставить Геннадия на ноги.

  Ей приходилось бороться за существование. Уход за инвалидом в коляске требовал полной самоотдачи, времени да еще родилась долгожданная дочь. Никто не пошел навстречу, в конце концов пришлось уволиться с прежнего места работы.

  Но она создала очаг семейного счастья и уюта вопреки всем препятствиям!

  Как пишет Елена Огнева в своей статье, «…просить Геннадий не хотел и не умел, резонно полагая, что государство должно само позаботиться о своем гражданине». А пенсия была более чем скромная…

  «Отношение к инвалидам в нашей стране напоминает геноцид», – сказал как-то Геннадий. Он–то отлично понимал, что это такое!

  Единственная его вина заключалась, быть может, в том, что он остался жив. О таких покалеченных войной нужно было заботиться каждый день – они выдерживали свою вторую войну с чиновничьим равнодушием уже дома, в инвалидных колясках. Войну неравную.

  Слава Богу, что Геннадию и Галине помогали родственники, друзья. Бывшие десантники писали ему в онлайне: «Жму краба славному представителю седьмой роты!» Я тоже обращалась в газету с просьбой написать о нем, чтобы помочь ему.

  «Всем огромное спасибо от меня и моей семьи за помощь и поддержку. Спасибо, что я с вами!» - отвечал Геннадий.

  Его уже нет, но ему не в чем было бы упрекнуть себя за свою недолгую жизнь. Она оставила в сердцах всех знавших Геннадия Шишова прекрасный свет служения Oтчизне и окружила его имя ореолом страдания.

  «Их по-прежнему много среди нас – искалеченных морально и физически, не имеющих элементарной возможности передвигаться самостоятельно. О них нужно заботиться сегодня, сейчас, пока они живы», - заключает Елена Огнева. И как же она права!

  Дай бог, чтобы на жизненном нелегком пути им встречалось побольше таких неравнодушных медицинских сестер, настоящих служительниц милосердия, как супруга Геннадия Галина Шишова, и таких верных друзей!

  

  

  ЭТО БЫЛ ПРОСТО КРИК ДУШИ

  

  Вдова офицера Владимира Князевского Татьяна Князевская, человек потрясающей воли и доброты, руководит Ульяновской областной общественной организацией «Союз семей военнослужащих, погибших в Афганистане и локальных военных конфликтах».

  Основана – в апреле 1987 года. Зарегистрирована – 19 июля 1991 года.

  «Мы, вдовы и матери, начали создавать в Ульяновске свою организацию… Это был просто крик души…»

  «Было чрезвычайно трудно, - вспоминает Татьяна, - пришлось проверять все списки военкоматов, потому что адреса погибших и инвалидов не соответствовали действительности. Моя мама с моим пятилетним Алешей ходили по новостройкам после работы, искали по квартирам, проживают ли по данному адресу члены семей погибших, инвалиды-«афганцы». Затем начали помогать, чем могли.

  Я сама тогда еще не понимала, что делать и к кому обращаться, но уже твердо знала, что мы, осиротевшие матери и вдовы воинов, должны быть вместе.

  Мой дядя, В.Г. Пашин, возглавлял сельхозобъединение «Свияга».

  Он первым начал бесплатно выделять семьям павших за родину фрукты, ягоды, овощи. Давал дельные советы.

  Затем мы с женщинами установили через суд отцовство Саше Кочеткову, отец которого погиб в Афганистане так и не узнав, что у него родился сын.

  Нашли оставшихся в живых мальчиков, прошедших Афган, взяли и их под свое крыло. Все вместе ремонтировали квартиры инвалидам и семьям погибших. Это были Андрей Куликов (он создал клуб имени 27 декабря, который располагался в подвале жилого дома), Ваня Дегтярев, Толя Соколец, Володя Самышкин, Вася Рысин, Федор Корнилов, Алик Таурас, Андрей Михайлов, Евгений Стеколтшиков, Володя Кашин, Геннадий Антонцев (два последних – работники горисполкома ВЛКСМ). Инвалиды войны Алеша Гамаев, Володя Гашнев, Юра Ильдяков, Валера Лявуков, Сергей Петрушкин, Ревкат Рахимов, Игорь Сизов, Костя Харитонов, Валера Вдовин и две девочки: Алсу и Лена Бабушкина.

  А 15 февраля 1990 года заложили камень на предположительном месте строительства памятника военнослужащим, не пришедшим из афганских далей.

  В этом же году мы провели большой марафон: работали передвижные кинокамеры, а мы призывали откликнуться «афганцев» или членов их семей, в особенности из районов области.

  В результате собрали большую денежную сумму и таким образом получили большую поддержку инвалиды войны. Гене Шишову, например, купили автомобиль, выбили дом в ленинской мемориальной зоне.

  Впервые смогли поехать в санаторий нуждающиеся в оздоровлении: дважды давал путевки областной госпиталь ветеранов Великой Отечественной войны.

  Я была делегирована на первый съезд семей погибших в Афганистане военнослужащих и даже была избрана в координационный совет.

  В последующее время много было сделано для улучшения жизни семей погибших. А 24 июля 1995 года совместными усилиями с городскими властями и участниками боевых действий (много помогал А. Михайлов), состоялось открытие мемориального комплекса-памятника.

  9 мая 2005 года заложили аллею Памяти воинам-ульяновцам (Афганистан и Северный Кавказ).

  Больше с того момента про нас не вспоминают. Только лишь в памятные дни…

  И я находила спонсоров, проводила праздничные встречи, бесплатные посещения театров и музеев. В музее «Конспиративная квартира симбирской группы РСДРП» начала действовать экспозиция «А она все продолжает ждать…» Позднее – экспозиция «Война у каждого своя».

  Боролась за внесение изменения в закон Ульяновской области о материальной поддержке родителей погибших в боевых действиях – и в конце концов 15 декабря 2010 года Правительством Ульяновской области принято изменение в закон, звучит он сейчас «О социальной поддержке членов семей…» - Это огромная разница! И теперь вдовы, как и родители, с января 2011 года получают такую же материальную поддержку от губернатора Ульяновской области при достижении пенсионного возраста.

  С 2008 года обеспечиваем семьи погибших благодаря министерству сельского хозяйства области овощной продукцией. Членов нашего Союза – молочной продукцией и сахаром со скидкой через «Симбирскую Молочную Компанию».

  На благотворительной основе посещаем театры и музеи.

  По договоренности с областным госпиталем ветеранов и участников всех войн проводим медицинское лечение и обследование членов семей Союза, а также и в геронтологическом центре Озерки Чердаклинского района.

  Ко 2 августа – дню десантника – мы установили стелу, чтобы люди, проходящие аллеей Памяти, знали: здесь шумят березки, посаженные материнскими руками и руками вдов в память о своих сыновьях и мужах.

  В наш Союз вошли и те, чьи сыновья и мужья погибли на Кавказе (35 семей), а также НП «Сыновья».

  Постоянно отмечаем единый день поминовения ребят, отдавших жизнь за родину в локальных войнах (в 35 горячих точках). И надеемся, что нас поддержит правительство области, ведь это как раз день семейного общения. И это отвечает запросам идейно-патриотического воспитания детей.

  Наш Союз считает, что матери должны увековечивать память о своих сыновьях и передавать эту память мальчишкам и девчонкам.

  С ноября 2010 года по настоящее время мы успешно работаем по проекту «Юный патриот», цель которого – воспитание трудных подростков, ребят из неблагополучных семей на основе духовно-нравственных, культурных и гражданско-патриотических ценностей.

  Нам помогают в этом Храмовый комплекс (село Арское), музей Суворовского училища, областной краеведческий музей, драматический театр, театр юного зрителя. В настоящее время охвачены нашим вниманием около 1500 ребят этой категории. Совместно с рядовыми участниками боевых действий посетили 12 социально-реабилитационных центров города и области. Провели и проводим уроки Мужества с привлечением тех военнослужащих, которые прошли Афганистан, Северный Кавказ, были в составе СОБРа и Спецназа.

  Помогаем детям-сиротам и стоящим на учете в ПДН поучаствовать в новогодних праздничных елках с подарками. Страшно видеть, когда вручаешь маленький новогодний подарок десятилетнему, не детдомовскому мальчишке, слезы на его глазах…

  Заключили соглашение с профессиональными училищами № 2 и № 31: здесь патриотическая работа с подростками, и волонтерская – по уходу за березками в аллее Памяти, за захоронениями на кладбищах, и помощь семьям погибших. Планируем в этих учебных заведениях создание музея Памяти павшим воинам в локальных военных конфликтах. И многое другое, например, награждать победителей соревнований своей медалью.»

  

  Спрашиваю Татьяну Князевскую: «Получается, ваш Союз явился родоначальником ныне действующих «Боевого братства» и некоторых других организаций?»

  «В. Муратов, бывший и советником губернатора, и возглавлявший «Боевое братство», сказал: «Мы поднялись на вашей организации». За эти слова правды я его уважаю.

  Я бьюсь в одиночку. По судам ходила не раз, отстаивая интересы членов Союза. Не раз сталкивалась с черствостью, несправедливостью, откровенным хамством. Много нерешенных проблем, трудно и морально, и материально (на работе я попала под сокращение и перебиваюсь случайными заработками. К тому же после аварии здоровье мое сильно пошатнулось).

  Нам нужна, как воздух, административно-правовая поддержка.

  Не под силу тащить этот воз. Но деваться некуда, Союз – это мой ребенок. Мы, матери и вдовы, живем одной семьей, все радости и беды – пополам, иначе не выжить…»

  

  Низкий поклон матерям и вдовам за их работу.

  

  

  ПИСЬМО ИЗ САМАРЫ

  

  Судьбы человеческие… Иной раз диву даешься, какой толчок дает им перенесенная беда. Ведь и болезни, и страдания одолевают, а человек упорно идет к своей цели, связанной с этой бедой, делает то, чего не осилил бы в прежней спокойной жизни.

  «Такой человек – Ирина Петровна Шорина из Самары, с которой я переписываюсь – показывает мне письма Людмила Степановна - Тема для общения у нас общая – Афганская война».

  Она, Афганская война, порушила мирное течение жизни семьи Шориных, когда они потеряли на ней сына Александра… Молодого, красивого, полного сил, у которого должна быть вся жизнь впереди.

  

  Ах, если б ведать: есть страна,

  Что станет мыслями твоими,

  Ах, если б знать, что есть война,

  Которая тебя отнимет…

  

  Ах, если б знать, что есть Афган,

  Который выстудит всю душу,

  Ушла бы я сама к врагам,

  Желая мира Гиндукушу…

  

  В одиночку с бедой справиться очень сложно, тем более, если погиб сын. Такая утрата остается в душе навсегда. И тогда Ирина Петровна Шорина подумала о том, что война не только у нее одной отняла самое дорогое, что надо идти к людям.

  Собрав последние силы и всю волю, Ирина Петровна взялась за организацию городского Совета «Долг», объединившего семьи, матерей, вдов, чьи мужчины погибли на территории Афганистана. Таких семей на тот момент оказалось 240.

  Так Ирина Петровна Шорина стала председателем городского Совета «Долг».

  Сейчас это целая Самарская региональная общественная организация, проделывающая большую работу по увековечиванию памяти воинов, павших во время исполнения интернационального долга, занимающаяся проблемами воинов-инвалидов.

  Одно из писем Ирины Петровны от 2002 года помещаю в этой книге почти полностью – оно того заслуживает…

  

  Дорогая Людмила Степановна!

  

  Прошу прощения за то, что Вы так долго ждали ответа на Ваше письмо. Дело в том, что когда оно пришло, я лежала в больнице, и не сразу его прочитала, я и сейчас все еще лежу в стационаре… а в то же время и мужа оперировали в этой же больнице… мне приходилось и около него быть, и домой ездить кормить и выгуливать собаку, так как дома больше никого не было, и самой лечиться. Поэтому я так долго не могла сесть за письмо к Вам, а первым порывом моим было сразу же выслать книгу Памяти Вам, и не надо никаких денег, ведь мы ее издавали в первую очередь для таких людей, кому близка боль пережитого в страшном Афганистане.

  Я очень благодарна Вам, Людмила Степановна, за то, что Вы нашли в себе силы и желание откликнуться, и все снова вспомнить и пережить увиденное в те годы.

  Когда погиб мой Саша, мне исполнился 41 год (16.04.), а Саше 05.04. – двадцать, и я во сне – то ли в бреду, в мыслях много раз бывала в Афганистане. Я очень хотела бы там быть в это время. Весной 1985 года, быть рядом с сыном и другими мальчишками, хоть чем-то помочь им или даже спасти их. И только из Вашего письма я очень четко представила себе все, о чем думала раньше, через Ваши глаза и сердце я увидела больше, чем из рассказов ребят-«афганцев», с которыми мне сейчас приходится работать и жить.

  Я так долго жду, что кто-нибудь, так же как и Вы, видели моего Сашу, как он умирал от ран в госпитале, я даже не знаю где: в Кабуле или в Джелалабаде, как он был в бою, может, кто-то мне напишет. А родственники Серенко живут в Сызрани. У меня еще не было времени и возможности рассказать им о Вашем письме, я думаю, что это им нужно так же, как и мне. Я поеду в Сызрань, пока не знаю когда. Книгу я Вам обязательно пришлю, как только выйду из больницы.

  Очень жаль, что мы не увиделись с Вами, когда я была в Ундорах… мне очень хочется повидаться с Вами, Людмила Степановна, а может Вы когда соберетесь в Самару, рада буду Вас встретить, и можете пожить у нас. Мы с мужем вдвоем в 3-х комнатной квартире, а сынок еще у нас есть, Дима, так он решил жить пока в монастыре, и очень далеко – в Печерах, Псковской области. Работает там послушником в Доме милосердия. От армии его пока защищает Указ, а то я не пережила бы, наверное, если бы еще и чеченская война отняла или искалечила второго сына. Мы с мужем и так уже полукалеки. Единственное что утешает, пусть это не покажется кощунством, что мы не одни в своем горе, а кому-то еще и хуже, чем нам, тем, кто потерял единственного сына. Я таких мамочек очень жалею и, чем могу, стараюсь помочь. Да и всем вместе разделенное горе пережить легче, а жить и работать надо. Вот и берутся откуда-то силы, когда подумаешь, что другим нужна моя помощь, в городе таких 92 семьи, а по области 250 семей. Выбрали меня председателем Совета «Долг» шесть лет назад и некому меня сменить, вернее, не хочется никому, работа ведь общественная и никем не финансируется, надо все «выбивать». Всего в письме не расскажешь, вот я и надеюсь все же на встречу.

  Я представляю, как тяжело Вам было писать мне письмо, я тоже очень долго пишу это, много раз перечитывала Ваше письмо, плакала. Саша не курил и не выпивал, во многом он мне своей светлой и короткой жизнью помогает теперь жить, что-то делать. А сколько же таких ребят прошли через Ваши руки, подумать даже страшно! Боже, дай Вам здоровья и силы! Надеюсь, до свидания.

  С уважением – И.П. Шорина.»

  

  Я держу сейчас в руках это искреннее письмо матери, потерявшей сына, и думаю: сколько семей живет с этой болью в душе, и как же эта глубоко запрятанная боль иногда вырывается наружу, перекатывается лавиной с гор в письмах, в разговорах, при памятных датах…

  И еще думаю, что таких русских женщин с обожженным потерей сердцем – много… А то, что они еще находят в себе силы помогать другим, воистину сыновья способствуют, ставшие ангелами-хранителями…

  

  * * *

  

  Шла по центру города – красиво! Падают листья, кругом деревья еще нарядные, под ногами словно самотканый разноцветный ковер. Тепло.

  Шла и думала: а почему, собственно, так и не установлен день памяти ребят, погибших в Афганистане? Почему мы так черствы на благородные поступки?

  Дома перелистала календарь: ну разве что дня кенгуру нет, а так сколько и кого угодно. Кроме доблестно исполнивших присягу воинов-«афганцев». А ведь не зря поется: это парни, которым будет вечно по двадцать, это те, кто прославил десант… -

  Больше! Они прославили Россию.

  

  В одну из наших встреч Людмила Степановна отмечала для справки дни Памяти:

  27 декабря 1979 года – день пересечения таджикско-афганской границы нашими войсками.

  15 февраля 1989 года – вывод войск ограниченного контингента из Афганистана. Этот день должен был стать по значимости как 9 мая для всех республик. Разрабатывался проект.

  В календаре памятных дат есть что угодно, но Афганистана нет.

  Но никуда не денешь 30 лет слез и скорби.

  Из книги «Сражения, изменившие ход истории: 1945-2004». Издательство «Лицей», Саратов, 2005 г.:

  «…действительные потери советских войск в Афганистане – 13 человек ежедневно!

  …за 10 лет войны Афганистан прошло не менее трех миллионов человек, из них 800 тысяч участвовало в боевых действиях. Наши общие потери составили не менее 460 тысяч человек, из них – 50 тысяч убитых, 180 тысяч раненых, в том числе 100 тысяч подорвавшихся на минах – тяжелораненых, 1000 пропавших без вести, 230 тысяч больных гепатитом, желтухой, брюшным тифом…»

  Вечная память воинам, погибшим в земле афганской…

  А сейчас еще и в земле чеченской…

  

  Сегодня властей много, а помощи ни от кого нет, пенсии маленькие, квалифицированного медицинского обслуживания нет, афганские вдовы тащат на себе сирот, им нет дела до того, справедливая та война была или нет. И они же по своим погибшим мужьям и сыновьям заказывают панихиды каждый декабрь 27-го…

  День печали и поминовения – вот что такое этот день для оставшихся в живых, для матерей, жен, детей воинов, встретивших смерть в жарких афганских горах.

  И 15 февраля с 1989 года – это сердцем народным установленный день Памяти всех, кто погиб на этой страшной и долгой войне.

  

  Из передачи «Суд времени»: «Bывод об Афганистане: мы спасли мир от исламского джихада». Было сказано в сентябре 2010 года.

  «Я тоже так считаю, – говорит моя героиня, воочию видевшая все своими глазами, и добавляет:

  Равнодушие к погибшим равносильно преступлению – вот об этом не забывать надо, люди!»

  А еще она приписала в конце: «Чего я хочу увидеть при жизни:

  Это памятник отдавшим свою жизнь за отчизну воинам-афганцам, установленный на Поклонной горе в Москве.

  И дату 15 февраля, вписанную в календарь памятных дат, как День Поминовения всех наших воинов, погибших в Афганистане».

  

  Передаю завершение нашего повествования в ее руки.

  

  

  МУЗЕЙ «ПОДВИГ» ШКОЛЫ № 62 ГОРОДА УЛЬЯНОВСКА

  

  «Однажды меня как ветерана боевых действий, - продолжает Людмила Степановна, - пригласили в школу рассказать про Афганскую войну. Встреча с детьми получилась очень волнующей, интересной. А потом меня повели в музей «Подвиг» на экскурсию, которую вели сами дети.

  Поразительно, что в школе есть такой уникальный музей!

  Создала его в 1985 году и на протяжении всех этих лет работает в нем бывшая учительница математики Тамара Ивановна Журавлева, настоящий энтузиаст и патриот.

  Сама Тамара Ивановна – жена военного, испытала с мужем все тяготы офицерского быта. И не на словах знакома с судьбами солдат и офицеров, защищающих границы нашей родины.

  Этот музей первоначально создавался как дань памяти выпускникам 62-й школы, погибшим в Афганистане при исполнении интернационального долга. Такой музей появился первым в СССР!

  Потом к документам, имеющимся в музее, добавились новые фамилии и материалы о ребятах, погибших в Чечне.

  Все делалось с большим трудом. Но Тамара Ивановна проявляла настойчивость, огромное трудолюбие и душой болела за свое детище, она поставила себе целью увековечить память об отдавших свои молодые жизни ульяновских мальчишках ради жизни на земле. Тех мальчишках, которых хорошо знала по школьным выпускам, которых учила, которые стали родными.

  На первый взгляд – Тамара Ивановна Журавлева – хрупкая утонченная красавица, интеллигентка и интеллектуалка, которой больше дела до книг и театров, чем до такого неприглядного горестного потрясения, как война, где бы и когда бы она не велась. Но именно эта отважная русская женщина совершила свой гражданский подвиг, свой материнский подвиг в том далеком уже 1985 году, когда высшие инстанции предпочитали замалчивать происходящее.

  Когда в Афганистане пал смертью храбрых бывший ученик школы Евгений Ефимочкин и цинковый гроб с его телом доставили на родину к родителям, все учителя и учащиеся захотели проводить его в последний путь. Как полагается, с воинскими почестями, прилюдно. В те «закрытые» времена это было невозможно.

  И она ходила по кабинетам, убеждала, просила, доказывала, умоляла разрешения на почетные похороны солдата, выполнившего свой долг перед Oтчизной. Сначала одна, потом вместе с мужем-полковником в отставке. И в конце концов разрешение на такие похороны было получено.

  Евгений Ефимочкин – единственный сын семьи военнослужащего, офицера. Конечно, отец, используя свои связи, мог бы его «открутить» от службы в армии, тем более в Афганистане. Так делали многие, это ни для кого не секрет.

  Но сам юноша был не из тех, кто уклоняется от долга. И когда в военкомате сказали, что набрали команду для отправки в Афганистан, не хватает лишь еще одного добровольца, Женя шагнул вперед из строя призывников…

  Провожали Евгения Ефимочкина на кладбище от родной школы до кинотеатра «Современник» при большом стечении народа. Пришли все, кто смог в Железнодорожном районе, чтобы попрощаться с молодым парнем, который здесь вырос, которого многие знали и жизнь которого так рано, так неожиданно оборвалась на чужой стороне от бандитской мины.

  Во время похорон к Журавлевой трижды подходил человек из администрации с вопросом: «А вам это разрешили?» Видимо, так опасались некоторые за свои «теплые» места…

  И каждый раз эта замечательная женщина отвечала, глядя в глаза этому человеку: «Разрешили!»

  Тамара Ивановна всегда вместе учениками–экскурсоводами и поисковиками музея начинает рассказ именно с первого погибшего в Афганистане выпускника 62-й школы Жени Ефимочкина.

  Его стенд открывает галерею, посвященную памяти воинов-«афганцев».

  Сразу впечатляет снимок, где солдат в камуфляжной форме, замыкающий взвод, уходящий в горы на задание, обернулся и смотрит в объектив с улыбкой – как бы прощаясь и с надеждой на встречу… - «Это как будто Женя смотрит на нас» - говорит Тамара Ивановна.

  Помимо памятного уголка, посвященного Евгению Ефимочкинy, здесь еще 6 стендов с фотографиями, письмами и рассказами о не вернувшихся из Афгана выпускниках 62-й школы.

  Мама Жени, как и матери этих ребят, приходит сюда на свидание с сыном. Подолгу стоит перед его фотографией… Она признается, что живет ради этих минут, что они не дают ей сломиться.

  Да, матери приходят сюда и молятся. Здесь они встречаются с сыновьями. Отнять это – значит, выбить землю из-под ног. Они живут этим.

  Последний стенд в этом памятном ряду, в центре зала – мой, фамильный. На нем представлена наша семья, семья Гавриковых Геннадия Васильевича и Людмилы Степановны.

  Начинается он с фотографии моего мужа, удостоенного чести находиться в одном ряду с выполнившими долг перед родиной ценой собственной жизни юношами.

  Как я уже рассказывала, Геннадий Васильевич Гавриков погиб на своем посту машиниста, спасая жизни многих семей на станции Охотничья.

  Люди помнят, хотя до сих пор верха не удосужились присвоить звание героя.

  Дальше – почти во весь стенд – взятые отдельно мои глаза, внимательные глаза медика за работой. Белая шапочка медицинской сестры - и усталый строгий взгляд человека, женщины на войне…

  Глаза человека, познавшего боль утраты и сейчас тоже видящие кровь, страдания других.

  Такой снимок поместили учащиеся, участники музея «Подвиг» - это их творческая находка.

  И фотографии, привезенные мной из Афганистана, где наш медсанбат выполняет свою работу по спасению раненых солдат.

  Продолжает тему героизма и памяти ряд стендов, посвященных выпускникам, пожертвовавшим собой при исполнении долга в Чечне, полных также ярких страниц и фотодокументов солдатских судеб.

  Есть тут и памятный уголок Евгения Родионова, героя чеченской войны, отказавшегося снять с груди православный крест и казненного за это в плену. В настоящее время на родине Евгения настоящее паломничество молодежи к его могиле…

  Заканчивается экскурс по музею памятным рядом участников Великой Отечественной, жителей Железнодорожного района Ульяновска.

  Музей часто проводит торжественные встречи с ветеранами войн, вечера памяти с бывшими воинами-«афганцами», с ребятами, прошедшими Чечню.

  «Свеча памяти» передается от поколения к поколению. Лица учащихся и гостей в такие минуты взволнованны, участники таких мероприятий никогда не забудут павших героев.

  В музей «Подвиг» после его открытия и по нынешний день приходят письма от служивших в Афганистане, в Чечне. Приезжают сослуживцы, друзья и родственники погибших ребят. Благодарят за то, что их помнят, воздают должное, чествуют. Рассказывают о себе, делятся пережитым.

  Благодаря самоотверженному, бескорыстному труду заведующей Тамары Ивановны Журавлевой и ее ученикам-помощникам, скромный школьный музей «Подвиг» известен далеко за пределами Ульяновской области. Сюда приходят поклониться нашим погибшим землякам и отдать им дань памяти.

  Привожу здесь стихотворение Светланы Матлиной из книги «Роспись на бересте», написанное после посещения музея:

  

  УЧИТЕЛЬНИЦА

  

  В августе крупней и ярче звезды.

  И одна так преданно глядит,

  В черные и золотые годы

  Век ее с рождения хранит.

  

  Так, наделена завидной силой,

  В добрый час в России родилась.

  У задорной, молодой, красивой

  Удавалось все, за что бралась.

  

  Быть женой служивого непросто,

  Стойко разделять его судьбу.

  Проложила жизнь по сердцу грозно

  Славную военную тропу.

  

  Шла учить девчонок и мальчишек,

  Провожать в бои призывников,

  Узнавать о доблестно погибших,

  Хоронить своих выпускников.

  

  Не избыть и не забыть той боли!

  Вот и собрала всех матерей,

  Основала «Подвиг» в отчей школе –

  Первый по стране такой музей.

  

  Выпало гореть высоким светом,

  Памятной свечою у икон –

  У родимых мальчиков портретов…

  

  За святой, сердечный подвиг этот

  Милой русской женщине

  Тамаре Ивановне Журавлевой

  Поклон.

  

  В настоящее время эстафету служения по увековечению доблестных имен из рук матери приняла дочь Лилия Алексеевна, учительница английского языка этой же школы.

  Школа № 62 города Ульяновска. По коридору прямо и по лестнице вверх на второй этаж – распахнутая дверь. Здесь и находится музей «Подвиг», который стоит посетить каждому, чтобы не очерстветь душой.

  

  Из стихов Виктора Тарасова:

  

  Не обо мне ли слезы льют дожди,

  Предвидя гибель скорую солдату?

  А сны осенние тревожить душу стали,

  Один и тот же бесконечный сон:

  В руке граната, журавли кричали,

  Взрыв, тишина и материнский стон…

  

  Школьному музею «Подвиг» я подарила сборник, где есть и стихи Саши Карпенко на афганскую тему, называется он «Когда поют солдаты».

  

  И оставила запись в книге отзывов:

  

  «Я благодарю всех, кто причастен к созданию музея Памяти воинов, погибших на афганской и чеченской войнах. Благодарю от имени всех медиков. Мы провожали там, вы здесь встречали…

  Родина-мать была главным для этих ребят. Мы были свидетелями и мужества наших солдат, и их страданий. И никогда этого не забываем. Было много лжи, даже тогда, когда повезли уже цинки, их пытались скрыть. А вы не дали предать их забвению, сердцем почувствовали и оставили их в стенах родной школы навсегда, для будущих поколений.

  «Путь тех ребят был тернистый, но блаженный, потому что пали души невинных».

  Но Афган актуален и сейчас, поэтому надо больше рассказывать правды о парнях, вернувшихся с войны и не вернувшихся. И не быть равнодушными к ним.

  Медицинская сестра отдельного 90-го батальона в/ч 53355

  Афган. Кундуз».

  

  

  ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

  

  Когда я прихожу на встречи в музей 62-й школы, то подолгу стою перед нашим стендом, мысленно обращаясь к своему мужу: «Здесь уместилась вся твоя короткая жизнь – и моя после твоей гибели тоже.

  Я все думаю: откуда в тебе такая сила духа? Все-таки, помимо личных качеств характера, много значило и то, что наше с тобой поколение было воспитано, выросло на подвигах наших отцов и дедов.

  «В такой день – и я без тебя…» - писал ты мне однажды. Это был день моего рождения. Он совпадал с великой датой – 9 мая, днем Победы. Ты всегда работал в такие дни. За семь отведенных нам судьбою совместных лет мы ни разу не отмечали мой день рожденья…

  Рождена под военной звездой…

  Я больше не выходила замуж, так и осталась твоей вдовой. Такого, как ты, человека больше не встречала. Люблю и горжусь тобой по-прежнему. И благодарю судьбу за то, что ты был и есть в моей жизни. Что она дала мне узнать с тобой и счастье - нашу лебединую песню…

  Мне жаль, что ты не увидел, каким славным человеком выросла твоя дочь, у нее такая же красивая душа, как у тебя.

  Твой внук назван твоим именем.

  У тебя подрастает правнук Владислав, он ходит в спортивную школу олимпийского резерва «Сибиряк», начал посещать бассейн с 3 лет. И успешно: тренеры отмечают, что у него все задатки спортсмена. Говорит: «Мне нужны медаль и кубок». И он своей цели добился! – в январе 2014 года одержал в соревнованиях свою первую победу.

  Я видела, как он берется за поручни, когда выходит из бассейна: крепкие руки, уверенные, как у настоящего мужчины, как у машиниста. И все у нас в роду пошли по твоим стопам: Ириночка с мужем тоже работают на железной дороге.

  Как ни странно, после трагедии железная дорога не превратилась для нас в символ горя, а стала еще роднее. Беда связала нас неразрывно.

  Три года назад на станции Охотничья была установлена мраморная доска с твоим именем, было торжественное открытие, приезжали твои друзья-машинисты Сидорочев, Максимов, Мишин, Земсков и другие, рассказывали о тебе.

  После твоей гибели в память о тебе и как дань твоему подвигу машинисты, ведущие составы, давали гудки – эта традиция сохранилась до сих пор.

  Друзья-машинисты, они все старенькие уже, но поехали к тебе на кладбище. Их никто не просит, не приказывает, они это делают из уважения к твоему подвигу.

  Это надо было видеть!

  

  Ты всегда со мной и будешь со мной до смертного часа. Ты был со мной в Афганистане моим Ангелом-хранителем, я верю в это. Только теперь к тебе присоединились те ребята, которые там погибли, которых я знала.

  Каждый день поминаю тебя и их в своих молитвах.

  И это повествование – дань памяти о вас.

  Да, правильно сказал хирург Вячеслав Занин: «Будем жить и трудиться, помня тех, кто ушел через «Черный тюльпан».

  Я афганская медицинская сестра.

  Я помню… Мы помним…»

  

  Э П И Л О Г

  Как всегда в день поминовения Людмила Степановна вместе с дочерью Ириной и внучкой Настей приехали на станцию Охотничья. День был светлый, солнечный. Не спеша дошли до места трагедии, путь – вдоль рельсов, мимо примыкающих к станции жилых домов. Дошли, поставили в стеклянной банке с водой цветы и зажгли свечку, тоже под банкой, чтобы не загасил налетающий ветерок.

  Постояли, поплакали, оглядывая все вокруг, вспоминая. Помолились. Мимо, как будто привет из прошлого, пропыхтел паровозик без прицепа – женщины помахали ему вослед руками.

  И отправились обратно на станцию. Там-то и подошел к ним мужчина, сказал: «Я узнал вас… и про гибель, про то, что ваш муж и отец спас наших жителей, тоже помню… мальчишкой тогда был, искореженные вагоны почти у домов гармошкой лежали.

  Царство ему небесное, вечный покой и благодарность».

  И на станции подошел еще один житель, тоже заговорил о давнишней катастрофе. Людмила Степановна протянула ему маленькую – помянуть как водится. Говорят, в такой день подать подошедшему – лучший помин.

  Заглянули к работникам дороги, оставили конфеты и эту книгу, чтобы тоже помянули и прочитали…

  Тогда, сорок шесть лет назад, много чего люди хотели сделать для увековечения памяти о подвиге Геннадия Васильевича Гаврикова: в ряде статей в местной прессе и газете «Куйбышевский железнодорожник» говорилось о том, чтобы переименовать станцию по имени героя и улицы в Охотничьей и в Ульяновске назвать его именем, и памятник поставить на площади.

  Ничего не было сделано за эти долгие годы. Только скромная табличка на железнодорожном вокзале станции, установленная всего три года назад, как говорится, имеет место быть. За это же время улицы назывались именами других железнодорожников, например, в Луговом. Эти люди оставались живыми, трудились, и их не забыли. А человека, единственного в Ульяновской области совершившего подвиг ценой своей молодой жизни, забыли.

  Вдова и товарищи-машинисты, журналисты старались разбудить память, но чиновники не особо утруждали себя, давая отписки типа ваш муж совершил геройский поступок, но в данный момент все улицы названы, по мере сдачи строящихся объектов соберем повторную комиссию… о решении уведомим…

  И насчет установления памятника железнодорожникам (где бы было и имя Г.В. Гаврикова) в Железнодорожном районе после благополучных выборов сразу замолкли…

  

  Вот что пишет житель станции Охотничья, собкор нескольких газет Николай Сафин, человек с неуспокоенной, бьющей в колокол совестью, автор статей «Предотвратил катастрофу ценой своей жизни»: «Забытый герой» и других:

  «Я проработал на железной дороге Ульяновского отделения без малого сорок лет. Совсем недавно прочитал в газете хорошую новость: отдельные мои коллеги-железнодорожники достигли таких неимоверных высот на трудовом фронте, что новым городским улицам, бульварам и переулкам присвоены их имена. Я, естественно, порадовался за своих старших-ветеранов, как за себя.

  Столь высоких почестей они, безусловно, заслужили своим самоотверженным трудом, усердием на самых трудных и ответственных постах нашей магистрали. Но, как сказано в святом писании, совершая всякое благородное дело, помни святое правило: не навреди.

  Этим изречением я не буду сейчас утверждать, будто наши областные власти где-то и в чем-то ошиблись, малость просчитались, не всех учли при увековечении тех или иных героев. Но все же мне думается, главный мой герой труда все-таки выпал из почетного ряда, остался в тени.

  Это - 29-летний машинист тепловоза грузового состава локомотивного депо Ульяновск - Геннадий Гавриков, который ценой собственной жизни предотвратил крупную техногенную катастрофу и тем самым спас десятки, а то и сотни ни в чем не повинных человеческих жизней, проявив при этом, как писали в сводках военных лет, чудеса отваги и храбрости.

  Мне тоже не очень легко в очередной раз вдаваться в подробности того рокового теплого летнего вечера 1966 года на станции Охотничья. О них немало писано мной и другими корреспондентами в местной и железнодорожной газетах.

  Мне также искренне жаль жену этого погибшего машиниста Людмилу Степановну Гаврикову, проживающую и по сей день в трауре и скорби по мужу в городе Ульяновске.

  Приведу лишь одну цитату из многочисленных рассказов этой многострадальной женщины: «Какой ужасающей была гибель моего любимого супруга – не выразить словами. За всю афганскую войну я в медсанбате так и не встретила подобного, как у мужа моего, изуродованного тела.

  Хотелось бы низко поклониться перед всеми членами комиссии области, кто собирал и собирает сведения о героях трудового фронта. Пожалуйста, возродите доброе имя и моего мужа.

  Не довелось ему самому вырастить и воспитать нашу единственную дочь, увидеть внуков, правнуков. Так пусть хоть именем его они возгордятся и берут с него добрый пример».

  Я полностью солидарен с Людмилой Степановной. Мы с ней долго бились и чего-то все-таки добились в возрождении святого имени. Установили мемориальную доску на лицевой стороне пассажирского здания вокзала станции Охотничья. И за это огромное спасибо областным, районным властям, администрации локомотивного депо Ульяновск и высшим железнодорожным ведомствам. В 2008 году состоялось торжественное открытие дорогой сердцу памятной доски. Хотя об этом могли бы позаботиться и раньше, а не сорок с лишним лет спустя…

  И в завершение темы: почему бы ныне улицу Станционную в Охотничьей не переименовать в улицу Геннадия Гаврикова? Уверен, подобную инициативу местное население поддержало бы стопроцентно. Ведь среди них немало тех, кто и поныне живет благодаря подвигу машиниста».

  

  Может быть, как делается в других регионах, и установят когда-нибудь памятник Геннадию Гаврикову, и памятник железнодорожникам, чья профессия сопряжена с риском для жизни, для того, чтобы на наглядном примере воспитывать молодежь…

  

  А пока, спустя время после выхода этой книги, на березе, что выросла над могилой машиниста, кто-то решительной рукой вырезал слова: «Это есть настоящий герой нашего времени».

  А пока люди плачут над судьбами людей и действующих лиц, которых много, звонят и просят эту нищенскую книгу. Вообще, судьба у «Глазами афганской медицинской сестры» оказалась кочевая. По выходу в свет она оказалась нужна всем, как простым людям, так и «выше». Записывались в очереди за ней, читали подъездами, увозили в другие края, города и поселки. В библиотеках, в школах разводили руками: такого интереса к книгам еще не видели.

  Прошли презентации в школе № 62, где музей «Подвиг», в других школах, в библиотеке № 15, в гимназии № 30 с участием воинов-«афганцев», матерей погибших выпускников. Была встреча с учащимися и теми, кто прошел Афган, в Базарном Сызгане, на родине героев книги в Майне железнодорожной.

  Там, в Майне, судьба свела вместе Людмилу Степановну Гаврикову и Александра Гурьянова, который тоже служил в Афганистане и тоже прошел через Кундуз: он, уже позже, отбивал Кундуз от захвативших его душманов. (Один из участников встречи рассказал запомнившийся эпизод: во время телевизионной передачи «Время» показывали, как наших тяжелораненых солдат усаживали, укладывали в самолет для отправки в Москву. И вдруг мелькнул кадр с Гурьяновым… Когда Александр вернулся домой, ему рассказали, что видели его по телевизору, и тот подтвердил, что так оно и было…)

  

  Кое–чем эта книга «Глазами афганской медицинской сестры» помогла: молодежный клуб «Патриот» при автозаводе второй год устраивает автопробеги, посвящая их памяти Геннадия Гаврикова. Ребята установили на станции «Охотничья» его портрет с надписью.

  Принято решение о том, чтобы назвать улицу именем героя в селе Кувшиновка, правда, там частный сектор и пока это просто пустошь.

  Итак, дорогие читатели, мы сделали все, что смогли. Книга снова перед вами. Заканчиваю ее песней, которую спели мне во сне солдаты в Афгане после того, как я закончила эту повествование.

  

  Полночь

  

  Полночь упала снова в мои объятья.

  Полночь – она так ласкова со мной.

  Полночь – моя невеста в черном платье,

  А мне так хочется домой!

  

  Звезды – они сейчас лежат на скалах.

  Они глазами моей судьбы следят за мной.

  Полночь, ты сказку мне не досказала,

  Чужая полночь!

  А утром снова в бой.

  

  ____________________________________________________________________________________

  

  (1) - несколько публицистических статей о героине книги Людмиле Степановне ГАВРИКОВОЙ у меня находятся:

  

  - в "Дай свoй адрес, "афганка". Часть 7-я"

  здесь: http://samlib.ru/s/smolina_a_n/text_00127shtmlshtml.shtml#98

  

  - в "Дай свoй адрес, "афганка". Часть 15-я"

  здесь: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/tt7.shtml#180

  

  - в "Дай свoй адрес, "афганка". Часть 39-я"

  здесь: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/tt9p2.shtml#415

  

  - в "Дай свoй адрес, "афганка". Часть 41-я"

  здесь: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/www1-1.shtml#439 - A.C.

  

  (2) - фотоальбом "Гaзни, фотоальбом N 1" с фотографиями бывшиx сослуживиц Людмилы Степановны поставлен

  здесь: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/w2a.shtml - A.C.

  

  (3) - первый (там же и продолжения) фотоальбом "Кундуз, фотоальбом N 1" с фотографиями бывшиx сослуживиц Людмилы Степановны поставлен

  здесь: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/6.shtml - A.C.

  

  

  

  

  

---

Оставить комментарий © Copyright Смолина Алла Николаевна Размещен: 01/10/2018, изменен: 20/04/2019. 310k. Статистика. Глава:

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"